Страница:
— Горсть родной земли, — сказал Славик решительно. — Это можно будет хорошо обыграть.
— Слав, — сказал Лелик. — Уж если дарить горсть родной земли, то это должна быть действительно родная земля. Просто ради самоуважения. А где мы ее сейчас возьмем? Разве что у Макса карманы штанов вывернуть. Там наверняка пара кило землицы завалялось.
Славик с Леликом посмотрели на Макса. Тот добил пиво с бутербродами и мирно спал, склонив голову на грудь.
— Еврейская свадьба сломила нашего Максюту, — изрек Славик.
— Это его кружка пива сломила, — ухмыльнулся Лелик. — Макса еврейскими свадьбами не сломать. Скорее, он сам любую еврейскую свадьбу поломает. Страшный человек.
— Кстати, — заметил Славик, — со штанами промашка вышла. Он же в прокатном смокинге. Не пойдем же мы в ателье его штаны обыскивать…
— М-да, — опечалился Лелик, — плохо дело. Ладно, нечего на заднице сидеть, пошли побродим, поищем какой-нибудь подарок. Времени уже совсем мало. А перед ужином надо хоть немного поспать, чтобы быть в форме. Шурик сказал, что всю ночь будем гулять.
— А что с нашим буратиной делать? — спросил Славик, кивая в сторону Макса.
— Да пускай здесь дрыхнет, — решил Лелик. — Нам он все равно только мешать будет. Проснется — пойдет в отель. Номер-то он помнит. Сейчас я официанту дам инструкции.
Лелик позвал официанта и внушительно сказал ему по-английски:
— Этот человек, наших товарищ, пускай спать не так давно время. Мы маленький гулять вниз по улице, а потом быть здесь очень скоро раньше. Но если он подняться с кровати и что-нибудь выпрашивать, я просить не давать. Въехал?
Официант неопределенно покачал головой.
— Въехал, — решил Лелик. — Пошли, Слав. Пускай Макс тут дрыхнет. Мы скоро.
— Мы быстрых, — сказал Лелик официанту, и они со Славиком отправились на поиски подарка…
— Плохо дело, — поморщился Лелик, когда они вышли из десятого по счету магазина. — Цены какие-то несусветные. Даже барахло стоит несколько сотен долларов. Что делать, а?
— Снять трусы и бегать, — раздался веселый голос Макса, который незаметно подошел к ним со стороны кафе. — Бросили друга на съедение официанту. Совсем обалдели. Этот козел еще с меня пытался за обед получить второй раз, представляете? Хорошо еще, что он матом немного понимает.
— Ой, — вдруг сказал Лелик страшным голосом.
— Что такое? — всполошился Славик.
— А я по счету-то так и не заплатил, — признался Лелик. — Вертел его в руке, вертел, да так и оставил рядом с блюдцем.
Макс офонарел.
— Вот это да! — сказал он. — Выходит, я подвергал свою жизнь серьезной опасности? Меня же могли в полис забрать. Я его действительно послал очень четко и уверенно. Но я и подумать не мог, что ты не заплатил.
— Да ладно, — успокоил их Славик. — Сейчас вернемся и заплатим. Ничего страшного. Лучше давайте с подарком решать.
— Кстати, — заявил Макс, — я в этой Европе уже стал отлично понимать английский.
— Дело в том, — терпеливо сказал Лелик, — что в Бельгии говорят по-французски. По крайней мере, сами бельгийцы считают этот язык французским. А в Германии — по-немецки. Где ты, интересно, здесь английский нашел?
— Уж и не знаю где и как, но вон ту вывеску я могу прочитать с легкостью, — ответил Макс, показывая рукой куда-то в сторону. Лелик посмотрел в нужном направлении и увидел небольшой магазинчик, на вывеске которого было написано по-русски: «Русские сувениры».
— О! — сказал Лелик. — Может, там что-нибудь найдем? А ну, за мной!…
В магазинчике выбор был довольно богатый, но традиционный: матрешки, медведи, сувенирные бутылки с водкой, хохлома, гжель и так далее. Внимание Лелика привлекли какие-то красивые кубки с картой России, и он решил узнать, что это.
— Do you speak English? — спросил он продавца.
— Я все понимаю, — ответил продавец по-русски. — Я даже понимаю тот французский, который преподавали раньше в советских институтах. Это уникальный язык. Его в Брюсселе понимают всего три человека. Это я, мой брат…
— Ну и славно, — перебил его Лелик, не давая разгореться костру болтовни продавца. — Меня интересуют вон те кубки.
— Какие? — спросил продавец, не поворачивая головы к витрине.
— Вон те, — повторил Лелик.
— А-а-а-а, те! — улыбнулся продавец, который по-прежнему не сделал ни одного движения головой. — Это родная земля из России. Любая, на выбор. Москва, Одесса, Киев, а если чуть дороже, то прямо по улицам — Тверская, Дерибасовская, Крещатик и так далее.
— О, супер, — сказал Славик Лелику. — Сервис. Это тебе не землица из парка около «Хилтона»…
— Тверскую ему надо купить, Тверскую, — засуетился Макс. — Земля из-под ног проституток. Мне почему-то кажется, что Хохлову будет приятно.
— Хватит чушь молоть, — строго сказал ему Лелик. — Причем тут проститутки?
— Родина, сынок, родина, — ответил Макс. — Это, сынок, наша родина.
— Макс со сна всегда такую чушь городит? — спросил Славик.
— Откуда мне знать? — пожал плечами Лелик. — Мы же с ним еще не женаты. А до свадьбы — ни-ни.
Продавец вдруг посмотрел на них с интересом.
— Такой вопрос, — решительно сказал Лелик. — Сколько стоит просто из Москвы, а сколько — прямо с Тверской? Впрочем, если у вас есть не с Тверской, а с Флотской, тогда лучше ее. Наш друг там вырос.
— С Флотской пока нет, — невозмутимо сказал продавец, — хотя работы в этом направлении ведутся. Из Москвы земля стоит сто долларов, а с Тверской — сто пятьдесят. Но вы имейте в виду, что кубки с землей выполнены в подарочной упаковке. Если вы их купите, то можно спокойно дарить. Отличный подарок для любого эмигранта. Тем более что подлинность земли гарантируется специальным сертификатом, подписанным мэром соответствующего города. У нас серьезная фирма.
— Крутовато для горсти землицы, — присвистнул Макс.
— Честь дороже, — высокомерно сказал Лелик. — Тем более что сто баксов для подарка — это вообще не цена. Мы тут со Славиком прошлись по магазинам — мама дорогая! В Брюсселе, похоже, чихнуть на углу — и то пятьдесят баксов стоит.
— Не пятьдесят баксов, а две тысячи франков, но в остальном вы правы, — согласился продавец.
— Ну что, — спросил Лелик Славика, — что брать-то будем?
— Московскую, разумеется, — ответил Славик. — Во-первых, есть приятная ассоциация с одноименной водкой, а во-вторых, существует ненулевая вероятность, что в московской земле есть частица с Флотской улицы…
— Мудро, — согласился Лелик. — Потому что в земле с Тверской такой вероятности нет ни грамма. Решено, берем московскую. Тем более что она стоит на пятьдесят баксов дешевле…
Лелик заплатил четыре тысячи франков и взамен получил кубок с московской землей, заботливо упакованный в красивую коробку…
— Ну что, — спросил он Славика с Максом, когда они вышли из заведения, — хороший подарок купили?
— Еще бы, — ответил Макс. — Я плохой магазин не посоветую.
— Кстати, — заметил Славик, — хорошо бы в кафе расплатиться. А то как бы за нами не явился полис прямо посреди праздника.
— Точно, — ответил Лелик. — Помчались. Если поторопимся, то у нас еще будет час, чтобы поспать перед ужином…
Как ни странно, официант вовсе не возмутился, когда запыхавшийся Лелик с коробкой под мышкой прибежал расплачиваться. Наоборот, он был очень любезен и приговаривал, что все понимает. Правда, ожидаемую Леликом сдачу он так и не принес (Лелик, конечно, собирался оставить ему что-то на чай, но вовсе не всю сумму сдачи), однако Лелик, прождав пять минут, решил, что Максовы матюки требуют хотя бы какой-то компенсации.
После этого друзья вернулись в свой номер, бухнулись на постели, и Лелик скомандовал час безмятежного сна, жестко отклонив слезную просьбу Макса развернуть коробочку, чтобы посмотреть, что там внутри кубка…
Свадьба
Свадебный ужин начался стремительно. Лелик даже не успевал следить за круговоротом событий. Хохлов бегал по залу с ведром водки и наливал всем желающим в рюмки. Как он ухитрялся при этом не проливать ни капли — не знал никто, однако рюмки наполнялись ровно до краев и ни на миллиграмм больше. Макс на аперитив выпил десяток джинов с тоником, после чего упал в огромный торт, стоящий посреди зала, и его доставали оттуда всей свадьбой. Славик вместо кипы натянул почему-то шапку-ушанку, и его долго пытались выставить из зала за нарушение правил поведения, однако Славик вдруг проникся национальной гордостью великороссов и как дважды два доказал, что у него, великоросса, это национальный головной убор и что черта с два он отсюда выйдет. А если кто сомневается в том, что он великоросс, угрожающе произнес Славик, он сейчас это продемонстрирует со свойственным ему, великороссу, размахом. После этого от Славика все сразу отстали.
Сам Лелик длительное время не принимал деятельного участия в веселье, а только смотрел на это со стороны. Но вдруг в какой-то момент он почувствовал, что пришло его время, поэтому выскочил на сцену в круг света и… устроил настоящее шоу! Зал был в восторге. Лелик мило острил — и зал закатывался в истерике, выдавал серьезные и прочувствованные спичи — зал рыдал от сентиментальных чувств, а уж когда Лелик запел Фрэнка Синатру — все дружно встали, до того это звучало трогательно и прекрасно.
Одно только тревожило Лелика во время выступления. Макс, пролежав некоторое время в торте, видимо, протрезвел, поэтому быстро подсел к столику с миловидными девушками и как-то быстро-быстро завладел их вниманием. Лелика это сильно раздражало. Он помнил об их великом споре, и ему было неприятно, что у Макса сейчас есть большая фора. Но тут ему в голову пришла шикарная мысль. Закончив петь, он объявил в микрофон, что слово предоставляется гостю из России — Максиму, вытащил Макса на сцену, а сам подсел к девушкам.
Макс не обманул ожиданий Лелика. Он, в своей обычной манере, сел за рояль, откинул назад фалды фрака и завизжал, как несмазанная телега, лирическую песню их юности: «Моя гирла живет в общаге, а я ее кайфовый мэн». Лелик горделиво поглядывал на окружающих, справедливо полагая, что после его блестящего выступления Макс на контрасте покажется неудачливой пародией, однако неожиданно Лелик с чувством огромной досады заметил, что окружающие покатываются над выступлением Макса не меньше, чем над его умными и блестящими шутками. А уж когда Макс завыл свою коронную «Осенний день, вы плакали, малютка» и в экстазе упал головой в клавиши рояля, публика устроила такую овацию, что Лелику оставалось только тихо встать и пойти к выходу, причем спиной он чувствовал, что его не провожает ни один взгляд, потому что все они устремлены на этого дурацкого Макса…
Проснувшись, Лелик почувствовал, что по щекам его текут слезы. На соседней кровати сопел Славик, в углу тихо попискивал Макс. Лелик посмотрел на часы — было 16.05. До начала свадебного ужина оставалось менее часа. Пора было вставать, поднимать остальную команду и начинать быстро-быстро чистить перышки.
— Рота, немедленно поднимаемся! — грозно (как ему казалось) заорал Лелик, вскочил с постели и включил свет, ожидая, что еще до того, как электричество проберется по проводам к лампочке накаливания, Славик с Максом от его молодецкого крика будут уже на ногах и начнут первые отжимания.
Свет включился. Что Славик, что Макс спали как убитые.
— Не понял, — растерянно спросил Лелик. — Вы что, в армии не служили?
Славик открыл один глаз.
— Это ты в армии не служил, — презрительно заметил он. — Кто же так команду дает? Вот у нас сержант командовал — всех с кровати сдувало. «Немедленно поднимаемся» — фыркнул Славик. — Ты бы еще сказал: «Будьте так любезны»…
— Слав, че ты с этим духом базаришь? — вдруг заорал Макс из своего угла. — Мы с тобой — настоящие дембеля! А этот пряник ни разу в жизни портянки не нюхал. Мочить его, салагу, и все дела. Дай ему зубную щетку, пускай идет сортир чистить!
— Ага, ага, — сказал Лелик, — вот сейчас все брошу и пойду в «Хилтоне» сортир чистить. Здесь тебе, братец, Европа. Здесь неуставные отношения в армии не приняты.
— Мать твою, буратино, ты что наделал? — вдруг заорал Лелик, глядя на Макса жутким взглядом.
— Что такое, что? — заволновался Славик, потому что вот сейчас голос Лелика живо напомнил ему того самого сержанта Биденко.
— Ты посмотри, как он спит! — тем же страшным голосом прокричал Лелик, указывая на Макса.
Славик посмотрел. Макс лежал поверх одеяла, не шевелясь, пытаясь понять, что же такого страшного он успел сотворить во сне.
— По-моему, он уже не спит, — нерешительно сказал Славик Лелику.
— Этот придурок спал в смокинге, — уже спокойно объяснил ему Лелик. — И он теперь весь мятый.
— Придурок мятый? — уточнил Славик.
— Оба мятые, — сказал Лелик. — И придурок, и смокинг. Придурок-то — черт с ним, это его проблемы, но я не могу Макса вывести на праздничный ужин в мятом смокинге. Хохлов мне это не простит. Да и Родина нам не простит, что мы ее представляли во враждебном окружении в таком ужасном виде.
— А что делать? — поинтересовался Славик.
— Выход один, — жестко сказал Лелик. — Тащим Макса в лаундри-сервис, и там его гладят.
— Прям на нем? — спросил Славик. — У нас же вся другая одежда в ателье осталась.
— Мне наплевать, — махнул рукой Лелик. — На нем, не на нем — все равно. Макс, быстро вставай, пошли вниз.
Макс спорить не стал, сознавая пикантность ситуации. Лелик спустился с ним на нулевой этаж, нашел там в прачечной какую-то тетку и на ломаном английском объяснил проблему. Пожилая филиппинка из его объяснений ничего не поняла, но Лелик был настроен решительно, поэтому без лишних слов заставил Макса снять брюки с пиджаком, протянул их филиппинке и показал ей обе руки с оттопыренными пальцами.
— Ten minutes — maximum! — грозно сказал Лелик и провел ребром ладони себе по горлу.
Филиппинка серьезно задумалась. Она поняла, что через десять минут эти странные русские запросто почикают ее ножом по горлу, но она так и не врубилась в то, что именно от нее требуется. Она растерянно переводила взгляд с Макса, стоящего в одних трусах и рубашке с бабочкой, на Лелика, который бешено вращал глазами и размахивал брюками и пиджаком от смокинга.
— Press! — вдруг всплыло у Лелика в голове. — Press this! Please! — заорал он, протягивая смокинг тетке.
Филиппинка облегченно вздохнула. Гладить она умела. Собственно, за это ей и платили. Она быстро выхватила у Лелика смокинг и убежала в подсобное помещение.
— А мне что делать? — спросил Макс.
— Стой здесь, — сказал Лелик. — Кто тебя просил спать ложиться в смокинге? Хоть бы пиджак снял, недоумок.
— Меня подкосил сладкий воздух Европы, — гордо сказал Макс. — Имею право. Я первый раз на чужой земле.
— Тебя подкосило горькое пиво Европы, — язвительно сказал Лелик. — Пить надо меньше, друг мой. Я тебе давно говорил — надо меньше пить.
— Тебе не понять терзаний творческого человека, — объяснил Макс. — Когда я вставляю чистый лист бумаги в машинку, то испытываю такой же стресс, как и Хемингуэй. А снять стресс можно только алкоголем. Иначе так недолго и крышей съехать.
Мимо них прошел «беллбой» восьмидесяти лет от роду и удивленно посмотрел на Макса.
— Спорт, батяня, спорт, — объяснил ему Макс, начиная бег на месте. — «Бавария» тоже участвует. Ферштейн?
— Это не Германия, Макс, — уточнил Лелик на всякий случай. — Это Бельгия.
— Пофиг, — сказал Макс. — Чухна — она и есть чухна.
— Так вот, — продолжил Лелик их философский спор. — Хемингуэй начал испытывать священный трепет перед белым листом бумаги, уже написав «Фиесту», «Старик и море», «Острова в океане» и так далее. А что написал ты? Передовицу под названием «Кто заказал этот политический заказ»? После этого у тебя начался священный трепет?
— Между прочим, — пылко возразил Макс, — ты читал один мой рассказ. Он тебе понравился.
— Согласен, — кивнул Лелик. — Но это было пятнадцать лет назад. Что ты делал последние пятнадцать лет, а? Испытывал священный трепет перед белым листом бумаги и тут же шел квасить?
— Мне неприятен этот разговор, — надулся Макс.
— Мне тоже, — сказал Лелик. — Ты же талантливый парень. Потенциально. Но куда делась вся твоя потенция — совершенно непонятно.
— Может, мы еще моих баб обсудим? — неприятным голосом осведомился Макс. — Не стесняйтесь, прошу вас. Я все равно стою тут в трусах на виду у всего отеля. Мне уже, если честно, пофиг.
Мимо прошел еще один «мальчик» в ливрее, лет девяноста, который тоже покосился на Макса.
— Что вылупился, сука? — вызверился Макс. — Русские вам еще отомстят за мученическую смерть Тиля Уленшпигеля, понял, тварь?
— Тихо, Макс, тихо, — перепугался Лелик. — Это не он его убил, точно тебе говорю.
«Мальчик» от греха подальше быстро-быстро ушуршал в конец коридора.
В этот момент из подсобного помещения вышла филиппинка и выдала Лелику отлично выглаженный смокинг.
— Хвала Аллаху, — сказал Лелик, хватаясь за сердце. — Позора удалось избежать.
Макс стал поспешно натягивать на себя брюки с пиджаком. Лелик выдал филиппинке сто франков, но та стала было объяснять, что это стоит не сто, а все пятьсот франков из-за срочности, причем ей надо обязательно выписать квитанцию, потому что она не может положить эти деньги в карман, но Лелику было не до подобных юридических тонкостей, поэтому он нежно, как при разговоре с гаишником, сказал: «Мамуль, штраф берем на месте. На месте, поняла? Без сберкассы», быстро затолкал купюру ей в карман, а саму филиппинку затолкал в подсобное помещение и закрыл за ней дверь. Филиппинка, утомленная этими напористыми русскими, попытки выползти обратно уже не предпринимала.
— Быстро наверх, — скомандовал Лелик, оглядев Макса, принявшего вполне человеческий вид. — Нам через десять минут надо быть в банкетном зале.
Наверху они обнаружили полностью готового к выходу Славика, благоухающего леликовским одеколоном, которого он вылил на себя полфлакона, и быстро собрались. Правда, Лелику пришлось еще быстро пресечь мелкий бунт Макса, которой по пути наверх где-то в коридоре стащил маленький кактус и пытался вдеть его в петличку смокинга вместо хризантемы… После успешного подавления бунта они закрыли номер и отправились наверх на свадебный ужин.
Когда они ехали в лифте наверх (банкетный зал находился на последнем этаже), Лелик все пытался представить, что именно они сейчас увидят. Дело в том, что Лелик последний раз был в банкетном зале много лет назад, и это был зал при кафе «Орленок» — маленький, узкий, грязный и противный, поэтому у него сохранились довольно негативные впечатления от банкетных залов как таковых. Впрочем, он надеялся, что в «Хилтоне» этот зал несколько получше, чем при кафе «Орленок»…
— Хватит дергаться, — строго сказал Лелик Максу, который почему-то вздрагивал всем телом, как будто пытался только что отглаженный смокинг привести в такое же состояние, в котором он некоторое время назад находился после кратковременного сна с Максом внутри.
— Мне что-то где-то колет, — пожаловался Макс.
— Пить надо меньше, — величественно заметил Славик, который, судя по всему, страшно себе нравился в смокинге и был полон достоинства.
— Нет, не настолько глубоко внутри, — сказал Макс. — Это смокинг колется.
— Я на тебя сто франков истратил, негодяй, — сказал Лелик. — Если ты смокинг еще раз помнешь, то мы тебя бросим здесь, в Брюсселе. Никуда с нами не поедешь.
— А как же свадьба? — удивился Макс.
— Женишься здесь, — небрежно сказал Лелик. — Тем более что денег вернуться домой у тебя все равно нет, так что здесь и осядешь. Найдешь себе какую-нибудь бомжиху посимпатичнее…
— Остроумие так и прет, — спокойно ответил Макс. — Ну, ничего. Сегодняшний вечер покажет, кто из нас бомж.
— Покажет, — многозначительно ответил Лелик, выходя из лифта.
— Кстати, — сказал Славик. — А почему со мной никто ни на что не поспорил? Может быть, я тоже какую-нибудь девушку соблазню.
Макс с Леликом остановились, обернулись и внимательно посмотрели на Славика. Тот гордо выпрямился — мол, теперь вы заметили, что я вылитый Джеймс Бонд? Просто Бонд, мадам.
— Увы, — сокрушенно вздохнул Лелик.
— Не судьба, — подхватил Макс.
— В чем дело? — заволновался Славик.
— У тебя сегодня нет ни одного шанса, — объяснил Лелик.
— Ни единого, — вставил Макс.
— Почему? — расстроился Славик, который считал, что он выглядит просто неотразимо.
— Рожей не вышел, — просто, но деликатно объяснил Лелик. — Здесь же еврейская свадьба. Еврейские девушки. А ты посмотри на себя — рязанская морда. Да еще и в смокинге. Ни одна не клюнет.
— Подумаешь, — возмутился Славик. — Вы тоже не евреи, между прочим.
— С нами все не так просто, — сказал Лелик. — С первого раза ничего не понятно. Евреи, они очень разные бывают. Могут быть и такие. Неопределенные. Вон, Макс, например, в кипе — вообще вылитый еврей. А у меня глаза миндалевидные. Тоже могу за еврея сойти, особенно когда выпью.
— В нас есть какая-то загадка, в отличие от тебя, — поддакнул Макс. — Женщины любят загадки. А в тебе — одни русские березки. Им не нужны русские березки. Им больше по душе бельгийские осинки.
— Так что обломись, Славик. Не судьба тебе, — сказал Лелик.
Славик тяжело задумался.
— Выходит, — сказал он, — на лицо явный бытовой антирусизм? Я теперь получаюсь человек второго сорта?
— Ну почему же второго? — невинным голосом спросил Макс. — Второго — это евреи из России. Ты же — вообще без сорта. Пересортица.
— Не пойду на ужин, — вдруг совсем разобиделся Славик, развернулся и пошел к лифту.
— Переборщили, — сказал Лелик Максу.
— Вот наивняк-то, — сокрушенно ответил он. — Пошли догонять, успокаивать.
Славик, похоже, действительно крепко разобиделся, поэтому Лелику с Максом пришлось ему сначала объяснять, что это была просто шутка, в дверях лифта, потом в самом лифте, а затем и внизу в баре, где Славик заказал двойное виски… А тот все обижался и обижался. Видать, что-то совсем горькое всколыхнули они в его душе, так что Славик все никак не мог успокоиться. Наконец после второй двойной порции Славик признался, что еще в институте у него увел любимую девушку негодяй еврейского происхождения по фамилии Пильман. С тех пор, объяснил Славик, он евреев и не любит. Потому что девушку он так сильно любил, что потом чуть не наложил… «В штаны?» — неделикатно спросил Макс, но Славик, не обращая на него внимания, объяснил, что он чуть не наложил на себя руки. Лелик обиделся за друга и сказал, что надо было на этого Пильмана руки наложить, раз он такой гад, что увел у друга девушку. Девушек уводить — последнее дело, заявил Лелик, кося грозным взглядом на Макса. Друзья одной помадой не мажутся, высказался Лелик твердо и решительно.
Правда, Славик, допив вторую двойную, признался, что девушка о его любви и не подозревала, так что формально Пильман не уводил ее, а просто как бы перешел Славику дорогу, однако это происшествие в любом случае значительно испортило взаимоотношения между Славиком и всей еврейской нацией. А вот теперь еще и друзья устраивают над ним всякие надругательства, утверждая, что он, Славик, который выглядит в этом смокинге, как настоящий Джеймс Бонд в исполнении Далтона, не будет котироваться у местных еврейских девушек. А он, Славик, всю жизнь мечтал соблазнить какую-нибудь еврейскую девушку, чтобы отомстить таким образом всем евреям сразу.
— Как все сложно-то, — сказал Лелик задумчиво, выслушав эту исповедь.
— Вот так живешь с человеком и не знаешь, что у него на душе, — подхватил Макс. — За это надо выпить!
— Обойдешься, — сказал Лелик. — Нас наверху халявная выпивка ждет. Там и пей, сколько твоей печени угодно. Все, мужики, пошли наверх. Хватит тут сидеть, нас же ждут. Славик, ну давай, вставай, борец с мировым сионизмом.
Славик после некоторых уговоров позволил себя поднять, и компания снова отправилась наверх…
Банкетный зал в «Хилтоне» действительно выглядел на порядок лучше зала кафе «Орленок»: большой холл с креслами и пепельницами, коридор, который отделял холл от зала, и непосредственно зал, одна стена которого целиком состояла из огромных окон, открывавших прекрасный вид на вечерний Брюссель. В глубине зала располагалась сцена со всякой музыкальной аппаратурой. Что интересно, столы не были составлены друг с другом буквой «П» или «Т», как это было принято в России. Они стояли отдельно друг от друга и были круглой формы. Рядом с каждым прибором стояла визиточка, на котором было написано имя приглашенного гостя.
— Надо поискать, — шепотом сказал Лелик, — свои места. А то потом, когда пьянка начнется, будет неудобно.
— Да подожди ты искать, — прошипел ему Макс, показывая бровями куда-то в сторону входа в зал. — Сначала надо выпить аперитив! Так полагается. А то будем выглядеть деревенщиной неотесанной.
Лелик посмотрел в направлении, указанном Максовыми бровями, и увидел столик с аперитивами, за которым хлопотали два официанта. Макс смотрел на Лелика с надеждой и даже мольбой, и Лелику вдруг захотелось покуражиться.
— Нет, — сказал он. — Аперитив мы пить не будем. Мы докажем, что нам, русским, вовсе ни к чему сразу выпить.
— Слав, — сказал Лелик. — Уж если дарить горсть родной земли, то это должна быть действительно родная земля. Просто ради самоуважения. А где мы ее сейчас возьмем? Разве что у Макса карманы штанов вывернуть. Там наверняка пара кило землицы завалялось.
Славик с Леликом посмотрели на Макса. Тот добил пиво с бутербродами и мирно спал, склонив голову на грудь.
— Еврейская свадьба сломила нашего Максюту, — изрек Славик.
— Это его кружка пива сломила, — ухмыльнулся Лелик. — Макса еврейскими свадьбами не сломать. Скорее, он сам любую еврейскую свадьбу поломает. Страшный человек.
— Кстати, — заметил Славик, — со штанами промашка вышла. Он же в прокатном смокинге. Не пойдем же мы в ателье его штаны обыскивать…
— М-да, — опечалился Лелик, — плохо дело. Ладно, нечего на заднице сидеть, пошли побродим, поищем какой-нибудь подарок. Времени уже совсем мало. А перед ужином надо хоть немного поспать, чтобы быть в форме. Шурик сказал, что всю ночь будем гулять.
— А что с нашим буратиной делать? — спросил Славик, кивая в сторону Макса.
— Да пускай здесь дрыхнет, — решил Лелик. — Нам он все равно только мешать будет. Проснется — пойдет в отель. Номер-то он помнит. Сейчас я официанту дам инструкции.
Лелик позвал официанта и внушительно сказал ему по-английски:
— Этот человек, наших товарищ, пускай спать не так давно время. Мы маленький гулять вниз по улице, а потом быть здесь очень скоро раньше. Но если он подняться с кровати и что-нибудь выпрашивать, я просить не давать. Въехал?
Официант неопределенно покачал головой.
— Въехал, — решил Лелик. — Пошли, Слав. Пускай Макс тут дрыхнет. Мы скоро.
— Мы быстрых, — сказал Лелик официанту, и они со Славиком отправились на поиски подарка…
— Плохо дело, — поморщился Лелик, когда они вышли из десятого по счету магазина. — Цены какие-то несусветные. Даже барахло стоит несколько сотен долларов. Что делать, а?
— Снять трусы и бегать, — раздался веселый голос Макса, который незаметно подошел к ним со стороны кафе. — Бросили друга на съедение официанту. Совсем обалдели. Этот козел еще с меня пытался за обед получить второй раз, представляете? Хорошо еще, что он матом немного понимает.
— Ой, — вдруг сказал Лелик страшным голосом.
— Что такое? — всполошился Славик.
— А я по счету-то так и не заплатил, — признался Лелик. — Вертел его в руке, вертел, да так и оставил рядом с блюдцем.
Макс офонарел.
— Вот это да! — сказал он. — Выходит, я подвергал свою жизнь серьезной опасности? Меня же могли в полис забрать. Я его действительно послал очень четко и уверенно. Но я и подумать не мог, что ты не заплатил.
— Да ладно, — успокоил их Славик. — Сейчас вернемся и заплатим. Ничего страшного. Лучше давайте с подарком решать.
— Кстати, — заявил Макс, — я в этой Европе уже стал отлично понимать английский.
— Дело в том, — терпеливо сказал Лелик, — что в Бельгии говорят по-французски. По крайней мере, сами бельгийцы считают этот язык французским. А в Германии — по-немецки. Где ты, интересно, здесь английский нашел?
— Уж и не знаю где и как, но вон ту вывеску я могу прочитать с легкостью, — ответил Макс, показывая рукой куда-то в сторону. Лелик посмотрел в нужном направлении и увидел небольшой магазинчик, на вывеске которого было написано по-русски: «Русские сувениры».
— О! — сказал Лелик. — Может, там что-нибудь найдем? А ну, за мной!…
В магазинчике выбор был довольно богатый, но традиционный: матрешки, медведи, сувенирные бутылки с водкой, хохлома, гжель и так далее. Внимание Лелика привлекли какие-то красивые кубки с картой России, и он решил узнать, что это.
— Do you speak English? — спросил он продавца.
— Я все понимаю, — ответил продавец по-русски. — Я даже понимаю тот французский, который преподавали раньше в советских институтах. Это уникальный язык. Его в Брюсселе понимают всего три человека. Это я, мой брат…
— Ну и славно, — перебил его Лелик, не давая разгореться костру болтовни продавца. — Меня интересуют вон те кубки.
— Какие? — спросил продавец, не поворачивая головы к витрине.
— Вон те, — повторил Лелик.
— А-а-а-а, те! — улыбнулся продавец, который по-прежнему не сделал ни одного движения головой. — Это родная земля из России. Любая, на выбор. Москва, Одесса, Киев, а если чуть дороже, то прямо по улицам — Тверская, Дерибасовская, Крещатик и так далее.
— О, супер, — сказал Славик Лелику. — Сервис. Это тебе не землица из парка около «Хилтона»…
— Тверскую ему надо купить, Тверскую, — засуетился Макс. — Земля из-под ног проституток. Мне почему-то кажется, что Хохлову будет приятно.
— Хватит чушь молоть, — строго сказал ему Лелик. — Причем тут проститутки?
— Родина, сынок, родина, — ответил Макс. — Это, сынок, наша родина.
— Макс со сна всегда такую чушь городит? — спросил Славик.
— Откуда мне знать? — пожал плечами Лелик. — Мы же с ним еще не женаты. А до свадьбы — ни-ни.
Продавец вдруг посмотрел на них с интересом.
— Такой вопрос, — решительно сказал Лелик. — Сколько стоит просто из Москвы, а сколько — прямо с Тверской? Впрочем, если у вас есть не с Тверской, а с Флотской, тогда лучше ее. Наш друг там вырос.
— С Флотской пока нет, — невозмутимо сказал продавец, — хотя работы в этом направлении ведутся. Из Москвы земля стоит сто долларов, а с Тверской — сто пятьдесят. Но вы имейте в виду, что кубки с землей выполнены в подарочной упаковке. Если вы их купите, то можно спокойно дарить. Отличный подарок для любого эмигранта. Тем более что подлинность земли гарантируется специальным сертификатом, подписанным мэром соответствующего города. У нас серьезная фирма.
— Крутовато для горсти землицы, — присвистнул Макс.
— Честь дороже, — высокомерно сказал Лелик. — Тем более что сто баксов для подарка — это вообще не цена. Мы тут со Славиком прошлись по магазинам — мама дорогая! В Брюсселе, похоже, чихнуть на углу — и то пятьдесят баксов стоит.
— Не пятьдесят баксов, а две тысячи франков, но в остальном вы правы, — согласился продавец.
— Ну что, — спросил Лелик Славика, — что брать-то будем?
— Московскую, разумеется, — ответил Славик. — Во-первых, есть приятная ассоциация с одноименной водкой, а во-вторых, существует ненулевая вероятность, что в московской земле есть частица с Флотской улицы…
— Мудро, — согласился Лелик. — Потому что в земле с Тверской такой вероятности нет ни грамма. Решено, берем московскую. Тем более что она стоит на пятьдесят баксов дешевле…
Лелик заплатил четыре тысячи франков и взамен получил кубок с московской землей, заботливо упакованный в красивую коробку…
— Ну что, — спросил он Славика с Максом, когда они вышли из заведения, — хороший подарок купили?
— Еще бы, — ответил Макс. — Я плохой магазин не посоветую.
— Кстати, — заметил Славик, — хорошо бы в кафе расплатиться. А то как бы за нами не явился полис прямо посреди праздника.
— Точно, — ответил Лелик. — Помчались. Если поторопимся, то у нас еще будет час, чтобы поспать перед ужином…
Как ни странно, официант вовсе не возмутился, когда запыхавшийся Лелик с коробкой под мышкой прибежал расплачиваться. Наоборот, он был очень любезен и приговаривал, что все понимает. Правда, ожидаемую Леликом сдачу он так и не принес (Лелик, конечно, собирался оставить ему что-то на чай, но вовсе не всю сумму сдачи), однако Лелик, прождав пять минут, решил, что Максовы матюки требуют хотя бы какой-то компенсации.
После этого друзья вернулись в свой номер, бухнулись на постели, и Лелик скомандовал час безмятежного сна, жестко отклонив слезную просьбу Макса развернуть коробочку, чтобы посмотреть, что там внутри кубка…
Свадьба
Свадебный ужин начался стремительно. Лелик даже не успевал следить за круговоротом событий. Хохлов бегал по залу с ведром водки и наливал всем желающим в рюмки. Как он ухитрялся при этом не проливать ни капли — не знал никто, однако рюмки наполнялись ровно до краев и ни на миллиграмм больше. Макс на аперитив выпил десяток джинов с тоником, после чего упал в огромный торт, стоящий посреди зала, и его доставали оттуда всей свадьбой. Славик вместо кипы натянул почему-то шапку-ушанку, и его долго пытались выставить из зала за нарушение правил поведения, однако Славик вдруг проникся национальной гордостью великороссов и как дважды два доказал, что у него, великоросса, это национальный головной убор и что черта с два он отсюда выйдет. А если кто сомневается в том, что он великоросс, угрожающе произнес Славик, он сейчас это продемонстрирует со свойственным ему, великороссу, размахом. После этого от Славика все сразу отстали.
Сам Лелик длительное время не принимал деятельного участия в веселье, а только смотрел на это со стороны. Но вдруг в какой-то момент он почувствовал, что пришло его время, поэтому выскочил на сцену в круг света и… устроил настоящее шоу! Зал был в восторге. Лелик мило острил — и зал закатывался в истерике, выдавал серьезные и прочувствованные спичи — зал рыдал от сентиментальных чувств, а уж когда Лелик запел Фрэнка Синатру — все дружно встали, до того это звучало трогательно и прекрасно.
Одно только тревожило Лелика во время выступления. Макс, пролежав некоторое время в торте, видимо, протрезвел, поэтому быстро подсел к столику с миловидными девушками и как-то быстро-быстро завладел их вниманием. Лелика это сильно раздражало. Он помнил об их великом споре, и ему было неприятно, что у Макса сейчас есть большая фора. Но тут ему в голову пришла шикарная мысль. Закончив петь, он объявил в микрофон, что слово предоставляется гостю из России — Максиму, вытащил Макса на сцену, а сам подсел к девушкам.
Макс не обманул ожиданий Лелика. Он, в своей обычной манере, сел за рояль, откинул назад фалды фрака и завизжал, как несмазанная телега, лирическую песню их юности: «Моя гирла живет в общаге, а я ее кайфовый мэн». Лелик горделиво поглядывал на окружающих, справедливо полагая, что после его блестящего выступления Макс на контрасте покажется неудачливой пародией, однако неожиданно Лелик с чувством огромной досады заметил, что окружающие покатываются над выступлением Макса не меньше, чем над его умными и блестящими шутками. А уж когда Макс завыл свою коронную «Осенний день, вы плакали, малютка» и в экстазе упал головой в клавиши рояля, публика устроила такую овацию, что Лелику оставалось только тихо встать и пойти к выходу, причем спиной он чувствовал, что его не провожает ни один взгляд, потому что все они устремлены на этого дурацкого Макса…
Проснувшись, Лелик почувствовал, что по щекам его текут слезы. На соседней кровати сопел Славик, в углу тихо попискивал Макс. Лелик посмотрел на часы — было 16.05. До начала свадебного ужина оставалось менее часа. Пора было вставать, поднимать остальную команду и начинать быстро-быстро чистить перышки.
— Рота, немедленно поднимаемся! — грозно (как ему казалось) заорал Лелик, вскочил с постели и включил свет, ожидая, что еще до того, как электричество проберется по проводам к лампочке накаливания, Славик с Максом от его молодецкого крика будут уже на ногах и начнут первые отжимания.
Свет включился. Что Славик, что Макс спали как убитые.
— Не понял, — растерянно спросил Лелик. — Вы что, в армии не служили?
Славик открыл один глаз.
— Это ты в армии не служил, — презрительно заметил он. — Кто же так команду дает? Вот у нас сержант командовал — всех с кровати сдувало. «Немедленно поднимаемся» — фыркнул Славик. — Ты бы еще сказал: «Будьте так любезны»…
— Слав, че ты с этим духом базаришь? — вдруг заорал Макс из своего угла. — Мы с тобой — настоящие дембеля! А этот пряник ни разу в жизни портянки не нюхал. Мочить его, салагу, и все дела. Дай ему зубную щетку, пускай идет сортир чистить!
— Ага, ага, — сказал Лелик, — вот сейчас все брошу и пойду в «Хилтоне» сортир чистить. Здесь тебе, братец, Европа. Здесь неуставные отношения в армии не приняты.
— Мать твою, буратино, ты что наделал? — вдруг заорал Лелик, глядя на Макса жутким взглядом.
— Что такое, что? — заволновался Славик, потому что вот сейчас голос Лелика живо напомнил ему того самого сержанта Биденко.
— Ты посмотри, как он спит! — тем же страшным голосом прокричал Лелик, указывая на Макса.
Славик посмотрел. Макс лежал поверх одеяла, не шевелясь, пытаясь понять, что же такого страшного он успел сотворить во сне.
— По-моему, он уже не спит, — нерешительно сказал Славик Лелику.
— Этот придурок спал в смокинге, — уже спокойно объяснил ему Лелик. — И он теперь весь мятый.
— Придурок мятый? — уточнил Славик.
— Оба мятые, — сказал Лелик. — И придурок, и смокинг. Придурок-то — черт с ним, это его проблемы, но я не могу Макса вывести на праздничный ужин в мятом смокинге. Хохлов мне это не простит. Да и Родина нам не простит, что мы ее представляли во враждебном окружении в таком ужасном виде.
— А что делать? — поинтересовался Славик.
— Выход один, — жестко сказал Лелик. — Тащим Макса в лаундри-сервис, и там его гладят.
— Прям на нем? — спросил Славик. — У нас же вся другая одежда в ателье осталась.
— Мне наплевать, — махнул рукой Лелик. — На нем, не на нем — все равно. Макс, быстро вставай, пошли вниз.
Макс спорить не стал, сознавая пикантность ситуации. Лелик спустился с ним на нулевой этаж, нашел там в прачечной какую-то тетку и на ломаном английском объяснил проблему. Пожилая филиппинка из его объяснений ничего не поняла, но Лелик был настроен решительно, поэтому без лишних слов заставил Макса снять брюки с пиджаком, протянул их филиппинке и показал ей обе руки с оттопыренными пальцами.
— Ten minutes — maximum! — грозно сказал Лелик и провел ребром ладони себе по горлу.
Филиппинка серьезно задумалась. Она поняла, что через десять минут эти странные русские запросто почикают ее ножом по горлу, но она так и не врубилась в то, что именно от нее требуется. Она растерянно переводила взгляд с Макса, стоящего в одних трусах и рубашке с бабочкой, на Лелика, который бешено вращал глазами и размахивал брюками и пиджаком от смокинга.
— Press! — вдруг всплыло у Лелика в голове. — Press this! Please! — заорал он, протягивая смокинг тетке.
Филиппинка облегченно вздохнула. Гладить она умела. Собственно, за это ей и платили. Она быстро выхватила у Лелика смокинг и убежала в подсобное помещение.
— А мне что делать? — спросил Макс.
— Стой здесь, — сказал Лелик. — Кто тебя просил спать ложиться в смокинге? Хоть бы пиджак снял, недоумок.
— Меня подкосил сладкий воздух Европы, — гордо сказал Макс. — Имею право. Я первый раз на чужой земле.
— Тебя подкосило горькое пиво Европы, — язвительно сказал Лелик. — Пить надо меньше, друг мой. Я тебе давно говорил — надо меньше пить.
— Тебе не понять терзаний творческого человека, — объяснил Макс. — Когда я вставляю чистый лист бумаги в машинку, то испытываю такой же стресс, как и Хемингуэй. А снять стресс можно только алкоголем. Иначе так недолго и крышей съехать.
Мимо них прошел «беллбой» восьмидесяти лет от роду и удивленно посмотрел на Макса.
— Спорт, батяня, спорт, — объяснил ему Макс, начиная бег на месте. — «Бавария» тоже участвует. Ферштейн?
— Это не Германия, Макс, — уточнил Лелик на всякий случай. — Это Бельгия.
— Пофиг, — сказал Макс. — Чухна — она и есть чухна.
— Так вот, — продолжил Лелик их философский спор. — Хемингуэй начал испытывать священный трепет перед белым листом бумаги, уже написав «Фиесту», «Старик и море», «Острова в океане» и так далее. А что написал ты? Передовицу под названием «Кто заказал этот политический заказ»? После этого у тебя начался священный трепет?
— Между прочим, — пылко возразил Макс, — ты читал один мой рассказ. Он тебе понравился.
— Согласен, — кивнул Лелик. — Но это было пятнадцать лет назад. Что ты делал последние пятнадцать лет, а? Испытывал священный трепет перед белым листом бумаги и тут же шел квасить?
— Мне неприятен этот разговор, — надулся Макс.
— Мне тоже, — сказал Лелик. — Ты же талантливый парень. Потенциально. Но куда делась вся твоя потенция — совершенно непонятно.
— Может, мы еще моих баб обсудим? — неприятным голосом осведомился Макс. — Не стесняйтесь, прошу вас. Я все равно стою тут в трусах на виду у всего отеля. Мне уже, если честно, пофиг.
Мимо прошел еще один «мальчик» в ливрее, лет девяноста, который тоже покосился на Макса.
— Что вылупился, сука? — вызверился Макс. — Русские вам еще отомстят за мученическую смерть Тиля Уленшпигеля, понял, тварь?
— Тихо, Макс, тихо, — перепугался Лелик. — Это не он его убил, точно тебе говорю.
«Мальчик» от греха подальше быстро-быстро ушуршал в конец коридора.
В этот момент из подсобного помещения вышла филиппинка и выдала Лелику отлично выглаженный смокинг.
— Хвала Аллаху, — сказал Лелик, хватаясь за сердце. — Позора удалось избежать.
Макс стал поспешно натягивать на себя брюки с пиджаком. Лелик выдал филиппинке сто франков, но та стала было объяснять, что это стоит не сто, а все пятьсот франков из-за срочности, причем ей надо обязательно выписать квитанцию, потому что она не может положить эти деньги в карман, но Лелику было не до подобных юридических тонкостей, поэтому он нежно, как при разговоре с гаишником, сказал: «Мамуль, штраф берем на месте. На месте, поняла? Без сберкассы», быстро затолкал купюру ей в карман, а саму филиппинку затолкал в подсобное помещение и закрыл за ней дверь. Филиппинка, утомленная этими напористыми русскими, попытки выползти обратно уже не предпринимала.
— Быстро наверх, — скомандовал Лелик, оглядев Макса, принявшего вполне человеческий вид. — Нам через десять минут надо быть в банкетном зале.
Наверху они обнаружили полностью готового к выходу Славика, благоухающего леликовским одеколоном, которого он вылил на себя полфлакона, и быстро собрались. Правда, Лелику пришлось еще быстро пресечь мелкий бунт Макса, которой по пути наверх где-то в коридоре стащил маленький кактус и пытался вдеть его в петличку смокинга вместо хризантемы… После успешного подавления бунта они закрыли номер и отправились наверх на свадебный ужин.
Когда они ехали в лифте наверх (банкетный зал находился на последнем этаже), Лелик все пытался представить, что именно они сейчас увидят. Дело в том, что Лелик последний раз был в банкетном зале много лет назад, и это был зал при кафе «Орленок» — маленький, узкий, грязный и противный, поэтому у него сохранились довольно негативные впечатления от банкетных залов как таковых. Впрочем, он надеялся, что в «Хилтоне» этот зал несколько получше, чем при кафе «Орленок»…
— Хватит дергаться, — строго сказал Лелик Максу, который почему-то вздрагивал всем телом, как будто пытался только что отглаженный смокинг привести в такое же состояние, в котором он некоторое время назад находился после кратковременного сна с Максом внутри.
— Мне что-то где-то колет, — пожаловался Макс.
— Пить надо меньше, — величественно заметил Славик, который, судя по всему, страшно себе нравился в смокинге и был полон достоинства.
— Нет, не настолько глубоко внутри, — сказал Макс. — Это смокинг колется.
— Я на тебя сто франков истратил, негодяй, — сказал Лелик. — Если ты смокинг еще раз помнешь, то мы тебя бросим здесь, в Брюсселе. Никуда с нами не поедешь.
— А как же свадьба? — удивился Макс.
— Женишься здесь, — небрежно сказал Лелик. — Тем более что денег вернуться домой у тебя все равно нет, так что здесь и осядешь. Найдешь себе какую-нибудь бомжиху посимпатичнее…
— Остроумие так и прет, — спокойно ответил Макс. — Ну, ничего. Сегодняшний вечер покажет, кто из нас бомж.
— Покажет, — многозначительно ответил Лелик, выходя из лифта.
— Кстати, — сказал Славик. — А почему со мной никто ни на что не поспорил? Может быть, я тоже какую-нибудь девушку соблазню.
Макс с Леликом остановились, обернулись и внимательно посмотрели на Славика. Тот гордо выпрямился — мол, теперь вы заметили, что я вылитый Джеймс Бонд? Просто Бонд, мадам.
— Увы, — сокрушенно вздохнул Лелик.
— Не судьба, — подхватил Макс.
— В чем дело? — заволновался Славик.
— У тебя сегодня нет ни одного шанса, — объяснил Лелик.
— Ни единого, — вставил Макс.
— Почему? — расстроился Славик, который считал, что он выглядит просто неотразимо.
— Рожей не вышел, — просто, но деликатно объяснил Лелик. — Здесь же еврейская свадьба. Еврейские девушки. А ты посмотри на себя — рязанская морда. Да еще и в смокинге. Ни одна не клюнет.
— Подумаешь, — возмутился Славик. — Вы тоже не евреи, между прочим.
— С нами все не так просто, — сказал Лелик. — С первого раза ничего не понятно. Евреи, они очень разные бывают. Могут быть и такие. Неопределенные. Вон, Макс, например, в кипе — вообще вылитый еврей. А у меня глаза миндалевидные. Тоже могу за еврея сойти, особенно когда выпью.
— В нас есть какая-то загадка, в отличие от тебя, — поддакнул Макс. — Женщины любят загадки. А в тебе — одни русские березки. Им не нужны русские березки. Им больше по душе бельгийские осинки.
— Так что обломись, Славик. Не судьба тебе, — сказал Лелик.
Славик тяжело задумался.
— Выходит, — сказал он, — на лицо явный бытовой антирусизм? Я теперь получаюсь человек второго сорта?
— Ну почему же второго? — невинным голосом спросил Макс. — Второго — это евреи из России. Ты же — вообще без сорта. Пересортица.
— Не пойду на ужин, — вдруг совсем разобиделся Славик, развернулся и пошел к лифту.
— Переборщили, — сказал Лелик Максу.
— Вот наивняк-то, — сокрушенно ответил он. — Пошли догонять, успокаивать.
Славик, похоже, действительно крепко разобиделся, поэтому Лелику с Максом пришлось ему сначала объяснять, что это была просто шутка, в дверях лифта, потом в самом лифте, а затем и внизу в баре, где Славик заказал двойное виски… А тот все обижался и обижался. Видать, что-то совсем горькое всколыхнули они в его душе, так что Славик все никак не мог успокоиться. Наконец после второй двойной порции Славик признался, что еще в институте у него увел любимую девушку негодяй еврейского происхождения по фамилии Пильман. С тех пор, объяснил Славик, он евреев и не любит. Потому что девушку он так сильно любил, что потом чуть не наложил… «В штаны?» — неделикатно спросил Макс, но Славик, не обращая на него внимания, объяснил, что он чуть не наложил на себя руки. Лелик обиделся за друга и сказал, что надо было на этого Пильмана руки наложить, раз он такой гад, что увел у друга девушку. Девушек уводить — последнее дело, заявил Лелик, кося грозным взглядом на Макса. Друзья одной помадой не мажутся, высказался Лелик твердо и решительно.
Правда, Славик, допив вторую двойную, признался, что девушка о его любви и не подозревала, так что формально Пильман не уводил ее, а просто как бы перешел Славику дорогу, однако это происшествие в любом случае значительно испортило взаимоотношения между Славиком и всей еврейской нацией. А вот теперь еще и друзья устраивают над ним всякие надругательства, утверждая, что он, Славик, который выглядит в этом смокинге, как настоящий Джеймс Бонд в исполнении Далтона, не будет котироваться у местных еврейских девушек. А он, Славик, всю жизнь мечтал соблазнить какую-нибудь еврейскую девушку, чтобы отомстить таким образом всем евреям сразу.
— Как все сложно-то, — сказал Лелик задумчиво, выслушав эту исповедь.
— Вот так живешь с человеком и не знаешь, что у него на душе, — подхватил Макс. — За это надо выпить!
— Обойдешься, — сказал Лелик. — Нас наверху халявная выпивка ждет. Там и пей, сколько твоей печени угодно. Все, мужики, пошли наверх. Хватит тут сидеть, нас же ждут. Славик, ну давай, вставай, борец с мировым сионизмом.
Славик после некоторых уговоров позволил себя поднять, и компания снова отправилась наверх…
Банкетный зал в «Хилтоне» действительно выглядел на порядок лучше зала кафе «Орленок»: большой холл с креслами и пепельницами, коридор, который отделял холл от зала, и непосредственно зал, одна стена которого целиком состояла из огромных окон, открывавших прекрасный вид на вечерний Брюссель. В глубине зала располагалась сцена со всякой музыкальной аппаратурой. Что интересно, столы не были составлены друг с другом буквой «П» или «Т», как это было принято в России. Они стояли отдельно друг от друга и были круглой формы. Рядом с каждым прибором стояла визиточка, на котором было написано имя приглашенного гостя.
— Надо поискать, — шепотом сказал Лелик, — свои места. А то потом, когда пьянка начнется, будет неудобно.
— Да подожди ты искать, — прошипел ему Макс, показывая бровями куда-то в сторону входа в зал. — Сначала надо выпить аперитив! Так полагается. А то будем выглядеть деревенщиной неотесанной.
Лелик посмотрел в направлении, указанном Максовыми бровями, и увидел столик с аперитивами, за которым хлопотали два официанта. Макс смотрел на Лелика с надеждой и даже мольбой, и Лелику вдруг захотелось покуражиться.
— Нет, — сказал он. — Аперитив мы пить не будем. Мы докажем, что нам, русским, вовсе ни к чему сразу выпить.