Экслер Алекс. Свадебное путешествие Лелика

   — Уж как-нибудь постараюсь, — надменно сказал Лелик. — Ты за собой последи. С тобой даже неприличная девушка не рискнет заговорить.
   — Дело мастера видней при подсчете трудодней, — безразличным голосом сказал Макс, улыбнувшись своему отражению.
   Тут Лелик вдруг вспомнил, что Макс со всей своей неказистой внешностью нередко отбивал у него девушек на вечеринках, поэтому ощутил легкий приступ раздражения.
   — Спорим, — сказал Лелик, — что я сегодня на ужине познакомлюсь с симпатичной девушкой? Только на деньги будем спорить.
   — Познакомиться — не проблема, — веско сказал Макс. — Знакомиться ты можешь хоть до умопомрачения. Нужны какие-то доказательства того, что ты ей понравился. Представишь утром ее трусики — другое дело.
   — Ну, Макс, это ты загнул, — возмутился Лелик. — Что за утилитарный подход? Мы же будем не на дискотеке, а на свадебном ужине. Там девушки из богатых еврейских семей. Они не будут с первым встречным в постель ложиться, уж извини. Это тебе не твои любимые синюхи из ПТУ.
   — У тебя какие-то устаревшие понятия о еврейских девушках, — сказал Макс, которому явно доставляло удовольствие дразнить Лелика.
   — Что ты понимаешь! — разгорячился Лелик. — Здесь Европа! Европа, парень, понял? Повторяю по буквам — Петр, Ольга, Шурик, Елена, Леонид, Василий, Жора, Ольга, Павел, Ульяна.
   — Хорошо, — согласился Макс. — Я готов считать, что девушка тобою заинтересовалась, если она станцует с тобой не менее пяти танцев.
   Лелик задумался.
   — Трех танцев будет вполне достаточно, — заявил он через минуту.
   Макс в свою очередь задумался.
   — Согласимся на четырех, — предложил он.
   Лелик кивнул.
   — Значит, так, — сказал Макс. — Если какая-нибудь еврейская девушка из богатой семьи сегодня на свадебном ужине с тобой станцует не менее четырех танцев…
   — Можно не подряд, — поспешил уточнить Лелик.
   — Хорошо, — сказал Макс, — можно не подряд, а в течение вечера, то… А что будет, если не станцует?
   — Я тебе даю пятьдесят баксов, — предложил Лелик.
   — Это жлобство, но я согласен, — ответил Макс. — А если станцует?
   — Ты мне должен будешь выполнение одного желания, — сказал Лелик. — Денег с тебя требовать бессмысленно.
   — Согласен, — ответил Макс, — но желание не должно иметь сексуальный или пищевой характер.
   — Как все сложно, — заметил Славик, который продолжал смотреться в витрину, но внимательно слушал разговор.
   — Договорились, — согласился Лелик. — Тем более что еды за плохое поведение я тебя могу лишить без всякого спора.
   — Теперь другая часть нашего соглашения, — сказал Макс, и глаза его задорно сверкнули. — Если я обращу на себя внимание какой-либо девушки на сегодняшнем вечере, причем не только обращу ее внимание, но и доставлю в наш номер ночью или утром ее трусики, то что я за это получу?
   Лелик онемел. Наглость и безрассудство Макса просто поражали.
   — Ну, — задумался он, — а что ты хочешь? Могу предложить сто баксов. И что, кстати, будет, если не доставишь трусики? Причем, конечно, ты понимаешь, что я с легкостью выясню: ты эти трусики купил в ближайшем бельевом магазине или завоевал в честном бою…
   — Вот оскорблять не нужно, — поджал губы Макс. — Все будет честно. А если я не смогу за вечер соблазнить какую-нибудь из местных девушек, тогда… Тогда у тебя будет еще одно желание, которое может носить уже любой характер. Договорились? Да, конечно, ста баксов мне будет мало. Сто баксов и желание у меня.
   Лелик задумался. Условия были непростые. Но он даже на один процент из ста не верил, что в нынешних условиях Максу хоть что-то светит.
   — Хорошо, — согласился он. — Сто баксов и желание. Если проигрываешь — у меня неограниченное желание.
   — Последнее уточнение, — сказал Макс. — Желания с обеих сторон действуют только на время поездки.
   — Годится, — кивнул Лелик. — Забито. Славик будет свидетелем.
   — Скрипач свидетель, — подтвердил Макс.
   — Ладно, спорщики, — сказал Славик, отходя от витрины. — Уже бежать пора. Половина второго. Нас ждут в синагоге.
   — Вперед, к евреям! — патетично воскликнул Макс, и друзья быстрым шагом отправились в сторону «Хилтона», рядом с которым располагалась синагога.
   Синагога
   К синагоге троица путешественников приближалась быстрым шагом, однако, заметив перед входом группу нарядно одетых людей, Лелик замедлил шаг. Стоящие у синагоги тоже перестали разговаривать и с интересом посмотрели на вновь прибывших. Лелик вдруг подумал, что их троица сейчас до странности напоминает Вицина, Моргунова и Никулина из фильма «Кавказская пленница»: Славик с Леликом шли по бокам, крепко держа за руки Макса, стараясь по ходу движения исправить некоторые шероховатости в его смокинге, образуя весьма живописную троицу. Макс, почувствовав внимание публики, задергался всем телом, однако все его движения жестко контролировались эскортом по бокам.
   Подойдя к народу, собравшемуся на свадьбу к Хохлову — у Лелика не было сомнений, что люди пришли сюда именно для этого, — Лелик остановился, не зная что сказать. Вслед за ним остановились и Макс со Славиком.
   Солидный мужчина, стоящий в центре компании, что-то произнес по-французски. Похоже, это было просто приветствие, потому что во фразе явственно прозвучало слово «бонжур».
   — Хей, куниги! — радостно сказал Макс.
   — Что ты материшься? — прошипел ему Лелик. — Здесь приличные люди собрались.
   — Какой мат? — возмутился Макс. — Я же сказал «хей», а не то, что тебе послышалось. Это приветствие по-старонорвежски.
   — Ты здесь где-нибудь видишь старых норвежцев? — осведомился Лелик.
   — Нет, — честно признался Макс. — Одни евреи. Евреи, евреи, кругом одни евреи. Можно с легкостью два-три симфонических оркестра составить.
   — Слышь, Макс, — снова прошипел Лелик, — ты заканчивай этот свой бытовой антисемитизм разводить. Не та обстановка. Можно и по шее схлопотать. Кроме того, если ты испортишь Хохлову свадьбу, ни о какой дальнейшей поездке и не мечтай.
   — А что я такого сказал? — разобиделся Макс. — Назвал евреев евреями. Это что, оскорбление?
   — Вы из России? — вдруг спросил по-русски тот же солидный мужчина, который их приветствовал.
   — Да, из России, — ответил Славик, пока Лелик собирался с мыслями. — Проездом в Голландию.
   — Давно уехали? — продолжал интересоваться мужчина.
   — Только вчера, — лучезарно улыбнувшись, ответил Славик.
   Мужчина опешил. Он, вероятно, считал, что все здесь присутствующие уехали как минимум несколько лет назад.
   — Евреи? — на всякий случай уточнил он.
   — Не совсем, — так же улыбаясь, ответил Славик.
   — Из сочувствующих мы, — встрял Макс и ойкнул, когда Лелик дернул его за штанину.
   Но в этот момент открылись двери синагоги, и на пороге появился какой-то мужчина, который пригласил всех зайти.
   — Кепочка! — заволновался Славик, глядя на то, как народ постепенно и без излишней суеты заходит в двери. — Где кепочку взять? Не пустят без кепочки, я чувствую.
   — Да не волнуйся ты, — прикрикнул на него Лелик, который вдруг тоже заволновался по поводу кепочки: а вдруг не дадут?
   Однако Хохлов их не обманул: при входе в синагогу стояла здоровенная железная чаша, в которой лежали ермолки всевозможных размеров. Правда, на гостях в основном были белые ермолки — вероятно, праздничные, — а в чаше лежали одни черные и серые, но Лелик решил, что такими мелочами голову лучше не забивать…
   Что интересно, ермолки значительно преобразили их внешность, и если Славик со своими волосами соломенного цвета стал похож на неудачно маскирующегося шпиона во враждебном еврейском окружении, то Лелика с его темными волосами и неопределенными чертами лица спокойно можно было принять за еврея, а Макс с маленькой кипой на голове — так просто стал похож на еврея-менялу со старинных голландских гравюр.
   — Макс, — ахнул Лелик, взглянув на приятеля. — Так вот где они, крови-то, выползли! Как тебе идет, как идет! Забери кепочку с собой в Москву. Когда мне понадобится взять кредит в банке, ты ее нацепишь и пойдешь вместе со мной — тут же все дадут, без разговоров.
   — Что, правда классно? — обрадовался Макс, вертясь то туда, то сюда, безуспешно пытаясь посмотреть на себя со стороны в новом обличье. Максу явно льстило, что теперь благодаря его внешности Лелику могут дать кредит. — Жалко, что тут зеркала нет. Как бы полюбоваться?
   — На, посмотри, — сказал Славик, доставая из кармана маленькое зеркальце и протягивая его Максу. Тот схватил пластмассовый кругляшок и стал в нем по частям рассматривать свою голову в ермолке.
   — По-моему, классно, — заявил Макс, явно оставшись довольным увиденным. — Сразу стал похож на солидного человека.
   — А ты зачем с собой зеркальце носишь, как баба? — поинтересовался Лелик у Славика.
   — Не как баба, а как женщина! — пылко возмутился Славик.
   — Ой, — сказал Макс. — Это какие-то новые вводные. Среди нас не только невеста и потенциальный еврей, как я, но еще и лицо женского пола?
   — Я не в этом смысле, — покраснев, попытался объяснить Славик. — Просто не люблю, когда женщин бабами называют.
   — А ты женщина? — невинно спросил Лелик.
   — Конечно, нет, мать твою! — разозлился Славик.
   — Тогда почему возмущаешься? — поинтересовался Лелик. — Я же тебя бабой назвал.
   Славик только хотел было ответить, но в этот момент вся толпа стала заходить в открывшиеся огромные двери, ведущие в основное помещение синагоги.
   — Все, — сказал Лелик, — хватит болтать. Начинается мероприятие. Ведите себя прилично, а то мне перед Хохловым неудобно.
   — За собой последи, — сказал Макс, деловито направляясь к дверям. — Славика бабой назвал. Это грубо. Назвал бы его женщиной, девушкой — это еще куда ни шло…
   Основной зал синагоги был просто огромным и производил весьма солидное впечатление. Справа и слева шли скамейки для молящихся, а в конце зала находился алтарь (или как он там называется в синагоге), на котором стояло нечто вроде небольшой беседки. Лелик понял, что это сделано специально для свадьбы и что в этой беседке и будет происходить основной обряд.
   — Ты глянь, какие телки, — сказал Макс Лелику, показывая на компанию молоденьких девушек, сидящих справа. — Пойдем к ним сядем.
   — Пойдем, — согласился Лелик, потому что среди девушек были прехорошенькие. — Но только во время свадьбы чур не болтать и не кадриться.
   Путешественники быстрым шагом подошли к первым рядам скамеек справа, где сидели девушки, и Макс только собрался обратиться к ним с игривым вопросом из серии: «Как насчет того, чтобы нам здесь приземлиться?» — как Лелик вдруг заметил, что с правой от прохода стороны нет ни одного мужчины. Там сидели только женщины. Все мужчины сидели с левой стороны от прохода, причем среди них не было ни одной женщины.
   — Макс, шухер, — прошипел Лелик. — Нам налево.
   — Именно что налево, — прошептал Макс, выделывая бровями совершенно невообразимые кунштюки, адресованные одной из миловидных брюнеток. — Я сегодня весь вечер буду ходить налево. Все левее и левее.
   — Я не в том смысле, — объяснил Лелик. — Здесь мужики сидят отдельно от баб.
   — От женщин, — поправил его Славик, который сегодня явно решил бороться за права прекрасной половины человечества.
   — Отдельно от баб и от женщин, — поправился Лелик. — Пошли к мужикам.
   — А нам-то что? — возмутился Макс, который уже присмотрел себе местечко в самом цветнике. — Хотят они отдельно от таких цыпочек — пускай сидят. А мы хотим вместе. Смотри, она мне улыбается…
   — Макс, — сказал Лелик стальным голосом. — Быстро за нами. Вечером будешь кадриться. У тебя весь ужин впереди.
   Макс понял, что шутки закончились, и позволил увлечь себя на мужскую половину. Однако даже сев на место, он продолжал посылать в сторону девушек всевозможные знаки внимания, которые их явно веселили. Вся молодежная девичья компания наблюдала за Максом с живейшим удовольствием, и Лелик даже ощутил какие-то уколы ревности.
   Впрочем, буквально через несколько минут откуда-то сверху невидимый еврей запел красивую печальную песню, и действие началось…
   На «сцене» (так Лелик назвал про себя сооружение в торце зала) появился высокий мужчина в красивом, хотя и несколько однотонном облачении (белого и черного цветов), который пригласил подняться наверх нескольких мужчин и женщин, сидевших в самых первых рядах. Их рассадили слева и справа от «беседки», причем женщины и мужчины, как и в зале, сидели отдельно.
   — Сейчас будут всякие конкурсы проводить, раз народ на сцену пригласили, — авторитетно сказал Макс. — Слушай, а весело у них все это дело проходит. Я как-то у Таньки из нашей школы на венчании был свидетелем, так уморился с короной на вытянутых руках полчаса за этой дурой ходить под заунывное пение.
   — Креста на тебе нет! — возмутился Славик.
   — Угадал, — согласился Макс. — На мне только мой знак зодиака.
   — Баран? — предположил Славик.
   — Не угадал, — любезно улыбнулся Макс. — Водолей.
   — Хватит болтать, — шикнул на них Лелик. — Самое интересное пропустите.
   — Кстати, — заинтересовался Макс, — а кого поп на сцену пригласил, а? Может, и нам можно?
   — Во-первых, — объяснил Лелик, — это называется не поп, а раввин. Во-вторых, это, наверное, близкие родственники.
   В этот момент музыка заиграла громче, двери с противоположного конца зала открылись, и в проеме показались Хохлов с Кирой, которые медленно двинулись к «сцене».
   В зале все встали. Кроме Макса, который вдруг достал из кармана зеркальце Славика и снова начал любоваться своим отражением.
   — Вставай, дубина, — прошипел Лелик, ткнув приятеля в спину. — Молодые идут.
   — Что, уже провожаем в последний путь? — встрепенулся Макс и вскочил.
   — Вот никакого у человека уважения к браку, — вздохнул Славик.
   — Слышь, Лех, — спросил Макс Лелика, — а что у нас со Славиком случилось? Морализует сегодня весь день, зеркальце в кармане носит… Прям на глазах погибает человек, честное слово…
   Но Лелик Макса не слушал, потому что во все глаза наблюдал за тем, как Хохлов под руку с сияющей Кирой проходят через весь зал. Выглядели они просто шикарно — Хохлов был в смокинге с бабочкой, а Кира оделась в красивое платье, — и Лелик подумал, что тоже не прочь вот так гордо пройти через весь зал под ручку с красавицей женой, и чтобы все на них смотрели и радовались…
   Молодые поднялись на сцену, и раввин завел их в «беседку». Дальше начался обряд, который состоял из пения, каких-то процедур, в которых Лелик и его друзья ничего не понимали, и молитв, которые они понимали еще меньше, потому что их произносили или на иврите, или по-французски. Однако все это происходило достаточно динамично и не занудно, да и песни Лелику очень понравились, так что от всего происходящего он получил большое удовольствие. Макс — тот просто был в восторге, потому что все мероприятие продолжал строить глазки девушкам с правой стороны, а они на это реагировали весьма живо, хотя и украдкой. Один Славик смотрел на происходящее с очень серьезным и даже грустным выражением лица.
   — Что насупился? — спросил его Лелик. — Что-то не так?
   — Все так, — ответил Славик. — Я просто не понимаю, в чем суть процедуры. Ходят туда-сюда, что-то говорят, что-то поют, все то встают, то снова садятся. А молодые тусуются в беседке. Забавно, конечно, но какой в этом глубинный смысл?
   — Обряд, Славик, обряд, — объяснил Лелик. — Скрепляют брак и все такое.
   — Ты же сам говорил, что они женились достаточно давно, — сказал Славик. — Ты же у Хохлова свидетелем был на свадьбе.
   — Ну да, — подтвердил Лелик. — Но они женились по светским законам…
   — По советским?
   — Ну да, по светским и советским, а теперь женятся по иудейским.
   — А что это дает? — заинтересовался Славик.
   — Кроме чувства морального удовлетворения, вероятно, ничего, — ответил Лелик. — Впрочем, я в этих внутренних еврейских делах ничего не понимаю. Может быть, после религиозного обряда им разрешат что-нибудь делать, что раньше было нельзя.
   — Хм-м, — хмыкнул Славик. — Ругать партию и правительство, что ли? Сам посуди — что они до того не могли делать? Я так думаю, что наоборот — именно после этого у них начнутся всякие ограничения. Там у евреев все как-то очень сложно. Танцевать вместе нельзя, еще что-то там нельзя…
   — Это не наши проблемы, — решительно заявил Лелик. — Это пускай Хохлов нервничает, что ему что-то нельзя. Впрочем, я думаю, что Хохлову теперь все можно. Вон он как изменился. Я его просто не узнаю.
   — О, Хохловых накрыло, — прокомментировал Макс, которому надоело кокетничать, и он всерьез заинтересовался происходящим на «сцене».
   Лелик со Славиком взглянули — и действительно: раввин накрыл молодых специальным покрывалом и стал что-то там им нашептывать.
   — Анекдоты рассказывает, — догадался Макс. — Типа, уехал муж в командировку…
   — Нам этого знать не дано, — сказал Лелик.
   — Да ладно, — цинично усмехнулся Макс. — Хохлова за ужином напоим и все у него выспросим.
   — Логично, — согласился Лелик. — Вот только он раньше пил совсем мало. Впрочем, он так изменился, что я не удивлюсь, если Шурик стал водку ведрами хлестать…
   В этот момент раввин снял с голов молодых покрывало, музыка заиграла громче, и действие, похоже, стало двигаться к завершению.
   — Вот сейчас все будут поздравлять молодых, — сказал Макс, — а у нас даже подарка нет.
   — Ой, — сказал Лелик, который вдруг с ужасом вспомнил, что о подарке-то он и не подумал.
   — Вот тебе, бабушка, и свадьба в Брюсселе, — сказал Макс. — Как же ты так облажался?
   — Блин, все из-за тебя, — разозлился Лелик. — Запудрил мне мозги, я и забыл о подарке.
   В этот момент молодые и те люди, которые были на «сцене», начали спускаться в зал.
   — Ну все, — расстроенно сказал Лелик. — Кранты. Будем выглядеть полными идиотами. Славик, может, у тебя в карманах какой-нибудь сувенир завалялся, который можно подарить?
   — У него зеркальце есть, — сказал Макс, похлопав себя по карману. — Можно как-нибудь обыграть это дело. Типа, легкий сувенир с родины и все такое.
   — Надо было в парке рядом с «Хилтоном» землицы накопать и сказать, что это земля с родины, — предложил Славик.
   — Да поздно уже, — махнул рукой Лелик. — Сейчас же не побежишь…
   Однако, посмотрев на то, как молодые проходят вдоль рядов, Лелик сразу успокоился. Подарки никто не дарил, конверты в карман Хохлову никто не совал. Все просто поздравляли молодых вербальным образом.
   — Шухер отменяется, — сказал Лелик. — Молодых поздравляют вербальным образом.
   — Это как? — заинтересовался Макс.
   — Посредством слов, — объяснил Лелик. — Нематериально. Значит, подарки будут дарить на ужине. А к ужину мы что-нибудь придумаем.
   — Хвала Аллаху, — сказал Макс.
   — Макс, — одернул его Лелик, — ты же в синагоге. Какой, к черту, Аллах?
   — А как тут надо говорить? — заинтересовался Макс. — Как их верховного патрона зовут?
   Лелик задумался. Он не знал, как зовут верховного патрона у евреев.
   — Ну скажи тогда просто «слава Богу», — предложил Лелик.
   — Слава, — сказал Макс.
   Слава поклонился.
   — Вот дурачки, — сказал Лелик, однако в этот момент молодые подошли к их ряду.
   — Поздравляем, — первым выскочил Макс, — с новобрачием! Желаем счастья в новом статусе и детишек побольше.
   — Что ты несешь? — прошипел Лелик. — У них и так двое детей.
   — И жену непьющую, — поправился Макс, после чего Лелик его чуть не убил.
   Но молодые, казалось, вообще не слышали, что именно им говорят, потому что непрерывно улыбались и кивали. Впрочем, поздравления продолжались буквально несколько секунд, после чего Хохлов с Кирой двинулись дальше.
   — Макс, — торжественно сказал Лелик. — Я клянусь всем святым, что есть у меня, клянусь моим любимым компьютером, клянусь моей любимой женщиной…
   — Наташкой, что ли? — осведомился Макс.
   — Клянусь чистым небом и ярким солнцем, клянусь чашкой кофе по утрам, клянусь здоровьем Славика и клянусь миром во всем мире, — продолжил Лелик, — что если ты ЕЩЕ РАЗ ЛЯПНЕШЬ ЧТО-НИБУДЬ НЕ ПО КОМАНДЕ, Я УБЬЮ ТЕБЯ НА МЕСТЕ СВОИМИ СОБСТВЕННЫМИ НОГАМИ, ДУБИНА ТЫ ЭДАКАЯ!
   — Лех, Лех, — перепугался Макс, — ты не раздражайся. Что я такого сказал? Просто пошутил. Молодым понравилось. Хохлов даже улыбался.
   — Вот сейчас сорву с тебя кипу, — с ненавистью глядя на приятеля, сказал Лелик, — и евреи тут же на месте тебя и убьют за нарушение священных правил внутреннего распорядка.
   — Лех, не надо, — торопливо сказал Макс. — Я больше не буду. Честно-честно. Во всем буду тебя слушаться. Не убивайте меня. Мне вот та девушка два раза подмигнула, честное слово.
   — Ладно, горячие еврейские парни, — сказал Славик, — хватит спорить. Пошли к выходу, а то народ уже расходится.
   Друзья потихоньку вышли из зала и пошли на выход из синагоги. Макс хотел было оставить себе ермолку на память, однако молодой человек на выходе вежливо, но настойчиво попросил его положить кепочку на место.
   — Ну вот, — сказал Макс на улице. — Жадные они все-таки. Даже кепочку не подарили.
   — Вел бы себя хорошо, — сварливо сказал Лелик, — тогда и кепочку получил бы.
   — Кстати, — сказал Макс, — я хочу на ужине быть в такой кепочке. Девочкам очень понравился я в кепочке. Кроме того, они явно меня приняли за еврея. Я хочу, чтобы они и дальше оставались в этом сладком неведении.
   — Если ты обещаешь во всем меня слушаться, — сказал Лелик, — я тебе куплю кепочку на ужин. Нам все равно за подарком идти. Но только в случае полного послушания.
   — Клянусь, — торжественно сказал Макс, поднимая руку кверху, как во время принятия присяги. — Клянусь здоровьем Славика, твоим компьютером и чашкой кофе по утрам.
   — Еще ясным небом и голубым солнцем, — сказал Лелик.
   — Еще ясным небом и всеми голубыми, — сказал Макс. — Буду слушаться со страшной силой. Только кепку праздничную — белую с рисуночком.
   — Только если она не очень дорого будет стоить, — предупреждающе сказал Лелик.
   — Лех, — заявил Макс нагло. — Тебе вредно долго находиться в синагоге. Она на тебя плохо влияет.
   Лелик хотел было снова возмутиться, однако в этот момент к ним подбежал невесть откуда взявшийся Хохлов.
   — Ну что, мужики, — возбужденно спросил он, — понравилось?
   — Просто супер, — ответил Лелик за всех, показывая глазами Максу, что если тот сейчас что-нибудь вякнет, это будет последний вяк в его жизни.
   — И отлично, — сказал Хохлов. — Ужин будет на самом последнем этаже «Хилтона» в семнадцать часов. С семнадцати до восемнадцати — аперитив, в восемнадцать начинается ужин. Гулять будем круто, так что готовьтесь. Все, я к жене побежал. До вечера, мужики…
   С этими словами Хохлов умчался.
   — Ну что, мужики, — спросил Макс, копируя Хохлова. — До шести еще масса времени. Надо пообедать и хлопнуть по рюмашке!
   — Куда тебе обедать? — недовольно спросил Лелик. — Мы же тебя уже кормили в лобби-баре. Задали тебе добрых бутербродов.
   — Это было давно, — величественно ответил Макс. — Кроме того, это был ланч. А сейчас время обеда. Сам знаешь, если меня не кормить, то… То лучше меня покормить. Потому что голодного я себя и сам боюсь.
   — И то правда, — сказал Славик. — Можно что-нибудь перекусить.
   — Хорошо, — согласился Лелик. — Сначала быстро перекусываем, потом идем за подарком.
   — И кепочку мне покупаем, — напомнил Макс.
   — И кепочку этому негодяю покупаем, — так же деловито добавил Лелик. — Но только, мужики, в темпе. Времени совсем мало.
   — Никто не спорит, — согласил Макс. — Я буду шустр, как молодой человек, отобравший у меня любимую кепочку.
   — Это его кепочка, — заметил Славик. — Синагогная.
   — Все равно, — ответил Макс. — Мог бы проявить этот простой знак внимания. Я вообще заметил, что в Европе люди очень черствые. Как они тут живут — не понимаю.
   — Ладно, хватит болтать, — сказал Лелик. — Помчались.
   Обедали друзья в маленькой кафешке на улице. Макс затребовал себе кружку пива и очередные клаб-сэндвичи, а Славик с Леликом съели по стейку и завершили обед большой чашкой кофе.
   — Ничего себе, — сказал Лелик, разглядывая принесенный официантом счет. — Тут, похоже, чем меньше кафешка, тем круче в ней цены.
   — Что ты хочешь? — лениво спросил Славик. — Европа все-таки. Тем более Бельгия. Она по дороговизне на втором месте после Франции.
   — Лично я хочу, — сказал Лелик, — чтобы у меня все деньги закончились хотя бы в момент отлета на родину, но никак не до нашего приезда в Амстердам.
   — Кстати, Амстердам не сильно дорогой, — заметил Славик. — Все-таки тусовочный город.
   — Проверим, — сказал Лелик. — Впрочем, если мы до него вообще доберемся.
   — А что такое? — всполошился Славик. — Хотелось бы в Амстердам. Я как-то настроился на Музей Ван Гога.
   — Знаю я, на что ты настроился, — сказал Лелик многозначительно. — Косяков обкуриться ты настроился.
   — Ну да, — подтвердил Славик. — Обкуриться косяков и отправиться в Музей Ван Гога. Так его искусство лучше понимаешь. Говорят, правда, что по обкурке лучше ходить в Музей Дали, но в Амстердаме его нет.
   — Ладно, искусствовед, — сказал Лелик. — Ты мне лучше скажи, что мы ребятам на свадьбу дарить будем? Ведь это проблема так проблема. На что-то дорогое у нас денег нет ну никак — тем более что Хохлова, похоже, сейчас вряд ли чем-то можно сильно удивить, — однако хочется, чтобы подарок был запоминающимся.