Елисеев Никита. Судьба драконов в послевоенной галактике

   - Боится, - объяснил Куродо, принимаясь за шитье, - боится, что к коже прирастет и под кожу проникнет. Это только ты у нас такой везучий: мазнуло хвостом, когтем цапнуло, чуууть отметило и дальше поехало...
   - А ты не боишься, что прирастет?
   - Боюсь, конечно, - ответил Куродо, не поднимая головы, - всякий провинившийся боится... Как посмотришь на твоего...
   Куродо прикусил язык и виновато поглядел на меня. Тогда-то я и решил, что самое время выполнить просьбу Глафиры.
   - Куродо, - сказал я, - ты хрен чего. Меня Глафира к тебе послала. Поговори, мол, с боевым товарищем, с другом по карантину.
   - Да, да, - всполошился Куродо, - а что? что такое?
   - Ты вот вышиваешь на пяльцах. стараешься, просто сил никаких нет на тебя смотреть: "отпетый" золотошвей, а Глафира на тебя жалуется... грязищу, говорит, после своего дежурства оставляет... Пол ни фига не моет...
   Куродо воткнул иголку в мягкую кожу между чешуйками, аккуратно сложил сиящую чешую на пол. Золотой кучей она засверкала у его ног.
   - Я Глафире сто раз объяснял. Я - не поломой и не щенок карантинный, и даже не ротный "отпетый". Я - "отпетый"-ветеран! Если я, - Куродо поднял сиящую груду чешуи спецдракона и с силой швырнул ее об пол, - брямкну вонючую тряпку и пару раз повожу ей туда и обратно, обратно и туда, то пусть мне скажут "спаибо" и спросят, как это я после боевых вылетов еще и пол мою? и мусор выношу? И плиты чищу?
   - Спасибо, - улыбнулся я, - но я тебя о другом спрошу... После тебя остается грязь - и убирать эту грязь приходится таком же, как ты... ветеранам "отпетым".
   - Не убирайте, - пожал плечами Куродо, - я вас что, заставляю?
   - Ну, положим, что заставляешь, - хмыкнул я, - только это долго объяснять... поверь мне на слово - ладно?
   - Не поверю, - буркнул Куродо и принялся осторожно переворачивать чешую, рыться в ней. Искал иголку.
   - Ат... - вскрикнул Куродо и затряс рукой.
   - Укололся? - поинтересовался я, но Куродо уже вскочил на кушетку и тянулся к огнемету, висящему на стене.
   Я оступил к двери.
   Чешуя шевелилась, топырила, щерила свои кругловатые пластинки, чешуя оживала и словно искала себе подходящую форму для подходящей жизни.
   Пока она была всего только бесформенной кучей, готовящейся к прыжку.
   - Мать их за ногу, - забормотал Куродо, - чем они в лаборатории думают... Это они так шкуру сняли... суки...
   Он сорвал со стены огнемет.
   Я распахнул дверь в коридор и крикнул:
   - У Куродо - ларва!
   Первым выскочил де Кюртис с пикой.
   Мы все над ним смеялись, дескать, на что тебе пика?.. В лаборатории трофеи так обрабатывают, что ни капли ни боли, ни жизни не остается.
   А вот и понадобилась. Здесь, в подземелье, все может оказаться необходимым и все лишним, на фиг не нужным.
   Де Кюртис остановился в дверях, наставил пику на ларву и крикнул Куродо:
   - Ты только не вздумай ее жечь.
   Куродо опустил огнемет.
   Де Кюртис чуть тронул ларву копьем, она задвигалась, словно поворачиваясь к де Кюртису. Она шуршала, будто змея, и звенела, как кошелек.
   Де Кюртис проколол одну чешуйку копьем. Ларва вздрогнула, и стало заметно одно темноватое пятнышко в общем сверкании чешуек.
   - Джек, - сказал де Кюртис, - вали в коридор.
   Он чуть отступил, и я протиснулся в дверь.
   В коридоре уже стояли Георгий Алоисович, Жан-Жак, Глафира и Кэт.
   - Де Кюртис, - сказал я, - если устанешь, дай мне... попрокалывать...
   - Само собой... ларва - это такое дело...Терпение, труд, меткость и никакого риска. Потому как, - де Кюртис проколол четвертую пластинку, продленная агония. Эта шкура уже ни черта не соображает. Одна только боль...
   Ларва то собиралась в тугой ком, то распластывалась золотой тканью с темнеющими проплешинами.
   И чем больше чешуек прокалывал де Кюртис, тем конвульсивнее, резче делались ее движения.
   Куродо опустился на корточки. Огнемет упер меж расставленных ног в кушетку.
   - Это что же, - поинтересовался он, - мне так и сидеть, покуда вы, ваше сиятельство, онанизмом занимаетесь? Тырк, пырк, пырк, тырк, - передразнил Куродо.
   - Жить хочешь, - спокойно ответил де Кюртис, - посидишь потерпишь.
   - Егор, - крикнул Куродо, - у тебя дома целый арсенал по стенам развешан... Кинь мне какой-нибудь зуб или клык...
   - Сиди смирно, - озлился де Кюртис, - ты что, в ларву собрался драконьим клыком тыкать? Ты лучше просто в нее сам прыгни...Тот же эффект.
   - Ну тоска же, - пожаловался Куродо. - Сидишь, как петух на жердочке. Впору закукарекать.
   - Не выражайся, - попросил де Кюртис, - и поблагодари судьбу, что ларва очнулась, когда ты ее сшивал, а не тогда, когда надевал... Все равно что надеть огонь...
   - Ух, тоска, - заныл Куродо, - ну, тоска! Слышь, де Кюртис, давай я ее из огнемета полосну - подобное подобным. И перепрыгну, родимую...
   - Не вздумай, - предупредил де Кюртис.
   - Святогору ларва попалась, он так поступил, - недовольно буркнул Куродо.
   - Святогору, - объяснил де Кюртис, - закон был не писан. Ты еще вспомни, что он с драконами для дам вытворял. Святогор был вроде Джека...
   Мне захотелось узнать, что такое вытворял Святогор с драконами для дам, но тут из-за плеча де Кюртиса выглянула Глафира и принялась стыдить Куродо:
   - Куродо, ну веди себя пристойно. Совсем невтерпеж? Как маленький, честное слово. Мало того, что в квартиру эту дряню притащил, так еще и кобенится... ты мне про Святогора рассказываешь, а хочешь я тебе про Джеймса Паваротти расскажу... Он вот так же на кушетку прыгнул, за огнемет схватился, а ларва - хлоп! - и облепила его, ни головы, ни ног, приляпала к стене, распластала - только вопль... такой вопль, что из магазина прибежали... Знаешь, магазин на углу?..там ветчину хорошую дают... Оттуда прибежали, ты тоже так хочешь?
   - Глаша, - озлился Куродо, - ты меня не пугай... ты эти истории в карантине рассказывай на лекциях по технике безопасности... А меня пугать не надо. Я - пуганый.
   - Пуганый, - сказал де Кюртис, - а глупый. Глупость, она даже страхом хооп, - он проколол очередную чешуйку, - не излечивается...
   - Ты меня не учи, - взбеленился Куродо. - ты мне мозги не компостируй. осточертеет же вот так сидеть...
   - Ну, ляг, - хмыкнул де Кюртис. - что я тебе еще могу посоветовать, он скосил глаза и предложил мне, - Джек, если минут через пять ларва не потухнет - заступай на вахту.
   - Э, - забеспокоился Куродо, - это вместо нормальной чешуи вы мне тряпку какую-то сделаете? И я еще ждать буду?
   - У, блин, зануда, - улыбнулся де Кюртис, - ну, если тебе так ждать не хочется, прыгни, прыгни в ларву... Короче короткого. Минута вопля, сверканье до потолка, а потом - горстка пепла. Валяй... Хоооп...
   Любо-дорого было смотреть, как де Кюртис управляется с копьем, ни одного лишнего укола, точно в середину чешуйки... Де Кюртис и машину так же точно водил, если не было необходимости - медленно-медленно, спокойно... и еще объяснял при этом: "Настоящий водитель - это тот, кто ловит кайф от медленной езды... это как с бабой. Умеючи-то и долго...
   - Я тебе говорю, - Куродо поднялся на кушетке и взял в руки огнемет, я шарахну, как Святогор, и перепрыгну... рискну, зато у меня будет целая чешуя и еще такая... матовая... а вы мне... тряпку какую-то...
   - Слушайте, - вмешался Георгий Алоисович, - он уже всех заманал. Хочется - пусть прыгает, как Святогор. Ему добро делают, а он фыркает. Брось... Брось, говорю, у тебя что, своих дел нету?
   Де Кюртис, видимо, не послушался бы Георгия Алоисовича, но тут добавил масла в огонь Куродо:
   - Конечно, нету, - фыркнул он, - были бы у него дела, он бы так тыркался?
   Де Кюртис отшвырнул пику в сторону:
   - Все, надоело! Давай - сади из огнемета, родимый! Ребята, отошли от двери - быстро! Не застите ему вход... и выход.
   Мы отпрянули от двери.
   Куродо вскинул огнемет и ударил струей огня в ларву.
   На мгновение я ослеп от ярчайшего света, сжатого в небольшой коробочке комнаты.
   На мгновение меня хлестнуло обжигающим жаром, словно в комнате Куродо завелся небольшой, но активно действующий вулкан...
   Я увидел, как Куродо перемахнул через пламенеющую корчащуюся лужу ларвы...
   Он бы успел. Секунды жизни, отпущенные ларве, были секундами его спасения.
   Однако он как-то неловко споткнулся, запнулся ногой о ногу, поскользнулся, упал, и на его распростертое тело шлепнулась сверху мантией, покрывалом - недоубитая, недосожженная ларва.
   Куродо взвыл и протянул к нам руку.
   Ларва всасывала, вбирала его в себя, наползала на него, его болью, его уничтожаемым телом продлевая свою жизнь, свое страдание.
   Я дернулся было к Куродо, но на мне тут же повисли де Кюртис и Георгий Алоисович.
   - Ааа! - орал Куродо. - Убейте! Пикой проколите!.. Или вырвите, вытащите меня отсюда!
   - Не будь идиотом, - выхрипнул де Кюртис мне в самое ухо, - бабка за дедку, мышка за жопку... Номер два - и ты тут такой вселенский пожар...
   Я почти справился с Георгием и де Кюртисом, когда Георгий Алоисович закричал:
   - Степа! Родной! Помогай! Папаня в огонь хочет нырнуть! За други своя называется!
   Степан, вернувшийся из Конторы, подскочил ко мне и вцепился лапой в шею. От боли я чуть не взвыл, как погибающий на моих глазах Куродо.
   Тут-то я и услышал спокойный голос Валентина Аскерхановича:
   - Чего вы его держите? Пустите его, если ему так хочется.
   Ларва, словно волна, последним рывком своего лужеобразного тела накрыла Куродо с головой, вспыхнула и рассыпалась прахом и пеплом. Ничего... Только горстка пепла... меня отпустили. Куродо... я прекрасно понимал, что никто из "отпетых" не умирает своей смертью... но Куродо... парень из карантина... тот, с которым... и ничего, ничего...
   Я повернулся и с силой саданул Валентина Аскерхановича по челюсти. Валя спиной открыл дверь и рухнул на пол.
   - Ох, и нравы у вас в северном. - только и смог сказать Георгий Алоисович и покачал головой.
   - У нас в Южном, - усмехнулся де Кюртис, - не лучше.
   Валентин Аскерханович встал на четвереньки и выплюнул кровь.
   - Михаил Богданович, - жалобно спросил он у де Кюртиса, - за что меня Джек Джельсоминович?
   - Я думаю, - резонно заметил де Кюртис, - что об этом лучше было бы спросить у самого Джека Джельсоминовича. Но мне кажется, что вы, мон шер, огребли по рылу за вовремя поданный разумный совет, исполненный истинного, де Кюртис улыбнулся, - человеколюбия.
   - Папа, - Степан тронул меня за плечо, - пошли.
   Я старался не глядеть на него. Я боялся, что после гибели Куродо я заору на Степана так, как орал на него в детстве. Мне будет невыносимо видеть его глаза... Кто, как не я, виноват во всем, что случилось и еще случится со Степаном?
   Я побрел в комнату, улегся на диван... Голова у меня гудела и надбровные дуги ломило, словно мозг собирался разломать череп и вытечь наружу...
   Я всхлипнул.
   В коридоре Глафира собиралась ехать в Контору.
   Я услышал, как она кричит:
   - Егор, ручку, ручку не забудь и тетрадку учета...
   Я повернулся лицом к стене и буркнул:
   - Кэт, дверь прикрой.
   Дверь неслышно притворили, но топот и беготня все равно были слышны.
   - Вот шебутная баба, - вздохнул я.
   - Она - хорошая, - со странным значением проговорила Кэт.
   - Тебе лучше знать... ты больше с ней видишься.
   Надо было мне подхватить пику у де Кюртиса и колоть, колоть... Но я же не ожидал, что он так поскользнется. И странная мысль - а если он хотел поскользнуться?.. Чего ради он так рвался прыгать через ларву? Случается... да очень часто случается: человека тянет в бездну, в пропасть... Это ведь не вода, в которой можно заколотить руками от отчаяния - и вырваться, выплыть... если шагнул вниз, в пустоту, где нет опоры, в воздух - вопи не вопи - полет тебе обеспечен до самого дна...
   Я лег на спину, стал смотреть в потолок. Может, и Куродо этого хотел? В конце концов, рано или поздно это должно было случиться. Это случается со всеми, почему Куродо должен быть исключением? Пройдет несколько лет, и я забуду его, как я забыл многих, многих: сержанта из карантина, русалколовов, Тараса, Мишеля, полковника Гордей-Гордеича; кто умер, кто превратился, от кого я уехал, кто исчез...
   Ну, и будем считать, что Куродо просто уехал, улетел... его нет для меня, так же, как его не было для меня, когда я загибался в Северном городке... Я же тогда не грустил, не расстраивался? Куродо просто уехал!
   Я вытянул руку, растопырил пальцы... нет. Это пока что не утешало. Потом я, может быть, и забуду Куродо, как забыл всех... Полноте... Всех ли? А Мэлори, Мэлори, Мэ...
   А миссгебурт в продуктовой сумке у подруги моей мамы? И сказанное как бы между прочим, между делом: "Его жарят живым..."?
   А Жанна, которая стала жабой? Ее голос, загнанный в отвратительную зеленую тушу, в отвислый горло-мешок?
   Я глядел на свои растопыренные пальцы: до чего же они похожи на лапу ящера, до чего отвратительны, уродливы.
   Кое-что не забывается никогда на этой планете, кое-что пребудет вовеки, покуда сам не исчезнешь. Я вспомнил глаза дракона, плоские серые экраны, как они загорались, вспыхивали мстительным злорадным (а может быть, это мы наделяли их нашими чувствами?) светом...
   Я опустил руку.
   Вошел Степан и остановился у самого моего дивана.
   - Можно к тебе, папа?
   - Можно.
   - Как так получилось?
   Я пожал плечами:
   - Чешуя спецдраконов проходит обработку, хотя вероятность ее превращения в ларву мала. Но случается, что чешуя становится ларвой и после санобработки...
   Мне было трудно говорить, и я замолчал.
   - Папа... извини, я у тебя еще спрошу...
   - Ну, спрашивай... - я поковырял стену пальцем.
   - Что это - ларва?.. Отчего она... прыгает?
   - Ларва? - я вспомнил объяснения на лекциях в карантине. - Ларва - это ожившая боль спецдракона. Жизнь, - я сцепил пальцы в замок, - соединилась с болью... Ларва - это воплощенная агония... Огонь, - я разжал пальцы, - и я... Ей бы перекинуться, убить, уничтожить что-нибудь живое, и тем уменьшить свою боль... На самом деле этим она продлевает свое существование и свою боль, но ей-то откуда это знать? Ее инстинкт обманывает ее, она рвется к своей смерти, а нарывается на чужую смерть и свою боль...
   - Для нее лучше умереть, чем жить?
   Я понял, для чего это спрашивает Степан, сел на диване и ответил:
   - Не знаю. Как я могу решать за нее? Как я могу знать за нее, что для нее лучше?
   - Почему же, - Степан глядел куда-то вбок, мимо меня, - ты ведь можешь себе представить, что бы с тобой было, если бы вся твоя жизнь состояла из одной боли...
   - Нет, - быстро ответил я, - боль ларвы несопоставима с любой человеческой болью, но есть и еще одно "но"... Ларва - одна, абсолютно одна. она - и ее боль. Более никого для нее нет, а мы, - я смотрел на Степана, связаны друг с другом тысячами нитей, и я бы не решился... Нет, не решился...
   - Это все слова, - вздохнул Степан, - а я вот знаю точно, что никакими тысячами нитей мы друг с другом не связаны... Вон Куродо... Он здесь был самый лучший... Что, долго ты его будешь помнить? Пока ты живешь - ты связан этими самыми нитями... Умрешь - и не останется ни ниточки, ни веревочки, что свяжет тебя с миром...
   - Зачем ты мне все это говоришь, Степан?
   - Затем, - Степан поднялся, - затем и говорю...Я долго... я давно, я давно хотел тебя спросить, для чего... - он молчал некоторое время, он подбирал слова и шевелил чуть расправленными зелеными кожистыми крыльями, для чего ты выпихнул меня в этот мир, где все меня ненавидят, где я отвратителен всем - и себе, себе отвратителен...
   Я подошел к Степану и хотел тронуть его за плечо, хотел коснуться того места между шеей и крылом... но Степан отскочил и оскалился.
   - Не трогай, - он скрючил лапы, - не трогай меня. Ты врешь, ты лицемеришь - я же вижу: я тебе так же отвратителен, как и другим... Ты просто притворяешься.
   Я постоял, подумал, потом спросил:
   - У тебя неприятности в Конторе?
   - Никаких неприятностей, - огрызнулся (действительно, огрызнулся обнажил пасть, усеянную мелкими острыми зубами) Степан.
   - Прекрасно, - вздохнул я, - так или иначе, а ты выбрал удачное время для разговора по душам.
   - Мне надоело быть хорошим, - Степан все скрючивал и скрючивал лапы, надоело быть старательным, думающим о других, и только о других... Все равно... Достается ... хлыщу, поганцу, дураку, у которого всех-то достоинств...
   Степан закрыл глаза, и я увидел, как по его морде катятся слезы...
   Вошла Кэт.
   - Джек, там акт оформляют, ты не мог бы с Глафирой съездить? Нужен еще свидетель.
   - О, господи, - я подавил раздражение, выглянул в коридор.
   Глафира в официальном костюмчике, с тетрадкой учета под мышкой и с карандашиком в руке беседовала с де Кюртисом и Георгием Алоисовичем.
   - Глаша, - спросил я, - что, без меня нельзя обойтись? Возьмите Валю, в конце-то концов.
   Глафира прижала руки к груди:
   - Да мы Валю берем уже, но нужен второй свидетель... Георгий Алоисович - муж, - стала загибать пальцы Глафира, - квартуполномоченной, то есть мой муж, - отпадает, де Кюртис пикой тыкал...
   - Черт, - разозлился я, - да кто узнает, что он пикой тыкал?
   - Уже знают, - невозмутимо объяснила Глафира, - я как приехала, так сразу все и рассказала. Мне поверили, но для отчетности нужны двое свидетелей...Так что...
   - Ладно, - я, честно говоря, и хотел уехать: Кэт лучше со Степаном разберется, - сейчас, подождите немного...
   Я прикрыл дверь, повернулся. Кэт усадила Степана на диван, гладила по голове, успокаивала.
   Я вздрогнул. Это слишком напоминало мне ту... самую сцену на другой планете и здесь, у седьмого болота...
   Нечто, жившее во мне, существовавшее во мне всегда, хихикнуло, гоготнуло: "Как она может гладить эту мразь?.. Как она может любить эту зеленую тварь?.."
   - Степа, - сказал я, - в жизни бывает всякое, но что бы ни случилось, помни: у тебя есть мы... Я и мама - понимаешь? Ведь это немало...
   - Немало, - сказал Степа и погялдел на меня, - немало.
   Я отвернулся.
   В Конторе я чуть было не поссорился с Глафирой... Мне совершенно незачем было туда ехать. Вполне обошлись бы и одним Валентином Аскерхановичем. А Глафира приволокла в Контору всех. Покуда звонили координатору сектора, покуда списывали данные Куродо...
   Вернулись домой поздно. Вызовов не было. Я спросил у Кэт:
   - Степа пошел в спортзал?
   Кэт кивнула. Мне стало не по себе.
   - Я заглядывал в спортзал: по пути из Конторы мы остановились размяться... Его там не было...
   Кэт тоже заволновалась:
   - Может, он в библиотеку пошел?
   - Что ему там делать? - разозлился я. - Он уже все там перечитал...
   - Так уж и все, - улыбнулась Кэт.
   - Пойду схожу в библиотеку, - сказал я, - а то что-то душа неспокойна.
   - Я с тобой пойду... Мне дома не усидеть...
   В коридоре де Кюртис скоблил пику, счищал нагар с острия.
   - Вы куда? - поинтересовался он.
   - Пройтись, - сказала Кэт, а я добавил: - Степа ушел, и давно его нет. Пойдем поглядим.
   Де Кюртис отставил пику, прищурил левый глаз, поглядел оценивающе на поблескивающее острие, вздохнул:
   - Нет, надо еще чистить, эвон, как закоптил шампур... Сходите, конечно, - он по новой принялся за чистку, - Степку твоего в Конторе очень хвалят. Старательный, говорят, умный.
   - Приятно слышать, - усмехнулся я, - спасибо.
   - Не за что, - пожал плечами де Кюртис, - мне это труда не составило.
   Мы вышли на улицу, подождали троллейбуса. Кэт прижалась ко мне.
   - Знаешь, - сказала она, - мне кажется, что у Степы есть женщина...
   - Мне-то кажется, что у него нет женщины, и в этом все дело.
   Подошел троллейбус. Мы вошли в него.
   - Конечно, в этом, - подтвердила Кэт, - но ты понимаешь, что я хочу сказать...
   Я подумал и согласился:
   - Да... Понимаю, но мне ему не объяснить, что это не главное.
   - Что это?
   - Женщины... бабы, любовь... признание.
   - А что главное?
   - Убить дракона, - живо ответил я, - или убивать драконов, или делать так, чтобы они были неважны, неопасны... Понимаешь?
   - Я-то понимаю, - вздохнула Кэт, - хотя...
   - Что хотя?
   Троллейбус мчался мимо освещенных витрин. Магазины, кафе, ресторанчики - все как на земле, все как наверху - и дико становится, отчего это наверху так мало знают о нас, о тех, что внизу, о тех, кто совсем рядом с...
   - Что хотя? - повторил я.
   - У тебя была девушка в юности?
   - Почему ты спрашиваешь?
   - Потому что ты уже ответил...
   Я замолчал... Самое главное нельзя было сказать словами. Я вспомнил Гордея. Он однажды донимал своими расспросами провинившегося и вдруг брякнул: "Ты,ебте, запомни: ученый только тот ученый, кто не может обходиться без математики, без, ебте, чисел, а человек только тот, кто не может обходиться без слов... И только самые, самые, ебте, настоящие ученые и люди умудряютсся обходиться без слов и без чисел, но ты не ученый и не настоящий человек, ты, ебте, вор..."
   - Да, - сказал я, - у меня была девушка. Еще там... наверху... И я понял... из-за нее. Я не хочу говорить "благодаря"... я ее погубил... А погубив, понял, что главное - убить дракона, все остальное...
   Троллейбус остановился. Вошли еще люди.
   - Побоку...
   - Из пещер набегают, - услышал я краем и насторожился.
   Но разговор двух пассажиров потек, потянулся в другую сторону. Они были со стройки, беседовали о "новеньких", о сложностях на разводе, и я перестал прислушиваться.
   Мне не понравилась это вот фраза - "из пещер набегают": пещер здесь поблизости не было. "Чего не случается", - подумал я.
   Следующая остановка была наша...
   Мы вошли в библиотеку.
   - О, - обрадовалась библиотекарша, - только что Степан заходил, взял книжку "De moribus Ruthenorum...О мане падме кум, о!" и ушел...
   - Что это, - изумленно спросила Кэт, - морибус и падме кум?
   - Не знаю, - пожала плечами библиотекарша, - что-то инопланетное. Есть и перевод... Кажется, - она порылась в картотеке, - это значит: "мост, превращающийся под ногами пешеходов в пропасть... мост-ловушка". Ну, ваш Степан, - она улыбнулась, - на всех языках... Это так приятно... Ведь никто, никто не читает в нашем секторе. Только вы с Кэт, Степа, ну, де Кюртис, Миша зайдет иногда.
   - Степа, - спросил я, - сказал, куда он пойдет?
   - Нет, - удивилась библиотекарша, - нет... Я решила, что он домой пойдет...
   Мы вышли на улицу.
   Прошлись по туннелю к седьмому болоту...
   - Кэт, поезжай домой, позвони в Контору и начальнику школ, может, он с координатором свяжется, а я загляну к "псам"...что-то мне...
   - Да, - Кэт вцепилась мне в рукав, - мне тоже, мне тоже.
   - Поедешь сама? Или что?
   - Мне страшно, - Кэт все стискивала мою руку, - мне очень страшно.
   - Поехать с тобой?
   - Нет, что ты... Не совсем же я...
   Я посадил Кэт в троллейбус и пошел к участку. Здесь совсем близко была "столовая", площадь развода, стройки... Я знал, что это совсем не те места, в которых я бродил, сбежав из маминой лаборатории, но странное чувство не покидало меня: все это уже было, было, нужно только вспомнить.
   Я миновал троллейбусную остановку.
   Две женщины беседовали у витрины замшелого магазинчика. Одна из них держала в руках сумку. Из сумки торчала палка твердокопченой колбасы. Я проходил мимо и услышал обрывок разговора: "...И на тренажер не похож..."
   (...Неводом слуха ведешь по чужим разговорам, и попадаются рвущие, режущие сеть осколки чужих бесед...)
   Я подошел к женщинам.
   - Простите, - поинтересовался я, - вы говорили о каком-то тренажере или о ком-то, кто похож на тренажер?..
   - Да, - охотно пояснила женщина с палкой колбасы, - на стройку залетело тут одно чмо болотное, а там - ребята - ну и поработали... Еще, наверное, работают... Что с вами? - обеспокоилась женщина.
   - Ничего, - ответил я, - это - мой сын.
   ________________ ______________________________________________
   Степана привезли в санчасть. Я видел его растерзанное, истоптанное, разорванное тело. Я видел его крылья, обвисшие, волочащиеся по земле. Степан тихо поскуливал, постанывал. Он не разрешал себе орать от боли. Я опустился перед ним на колени, я обнял его огромную безобразную голову.
   - Степушка, - забормотал я, - если тебе больно - кричи, Степушка...
   Я прижимал к себе его голову - и никто из санитаров не мешал мне, потому что сделать ничего было нельзя...
   - Папа, - прохрипел Степан, - извини... Извини меня... За что...ненавидят... я... хотел... уйти... тихо...
   Он вздрогнул, и я почувствовал, как отяжелело и одеревенело его тело.
   - Джек, - меня тронули за плечо, это был Георгий , - Джек... уж все... все... Пойдем. ..
   ...На совете ветеранов-"отпетых" меня ждали. Начальник школ пожал мне руку. Джером спросил:
   - Что с Кэт?
   Но я даже отвечать не стал. С болвана чего спрашивать?.. Совет скучное дело, но скука порой помогает. Я сидел, откинувшись на стуле, чуть прикрыв глаза. Разбирали дело троих, убивших Степана. Их дело было чистое. Они ведь не знали, что он не ящер. На тренажер Степан никак не походил... Ну и что? В санчасти таких тоже не бывало. А что говорил по-человечески - так еще опаснее, страшнее... Я чуть-чуть приоткрыл глаза. Парней наказывать было не за что... Не за что... Начальник школ нагнулся ко мне:
   - Ребята хотят в "отпетые"... Они готовы выдержать экзамен... Любой...
   Не открывая глаз, я усмехнулся:
   - Так уж и любой... Они что думают... - я помолчал, потом добавил: Степан мог заклевать десять таких, как они...
   - Это конечно, - осторожно согласился начальник школ, - это разумеется... Я только хочу узнать: если ребята выдержат экзамены, ты будешь против?
   Я чувствовал, как улыбаюсь, как тянется влево и вверх угол рта.
   - Они - здоровые лбы, и с реакцией у них все нормально, и экзамены они выдержат, и я один буду против, но если их примут в "отпетые", - я помолчал, улыбаясь, - если их примут в "отпетые", я постараюсь запомнить их лица и анкетные... данные... И тогда уже я вколочу их в дерьмо, в гибель, в болото...
   Начальник школ вздохнул:
   - Это не так обязательно... Зря что ли у нас право вето?
   ____________________________________________________________
   Меня разбудили, аккуратно тронув за плечо. Я приподнялся на локте, увидел стоящих "псов" и опасной грудой посверкивающее на полу рыцарское обмундирование.