Елисеев Никита. Судьба драконов в послевоенной галактике

   - Ну-ка, ну-ка, - сказал старичок, - храбрый юноша, дайте мне это чудо морское, чудо настенное.
   Я двинулся к старичку. Пауки сыпанули от меня в разные стороны.
   - Ай, ай, - старичок покачал головой, - вы же ему ножки поломали.
   Он принял от меня паучка, ловко каким-то здоровенным пинцетом вправил вывернутые лапы и опустил на пол.
   Паук постоял некоторое время не двигаясь, словно утверждался в прочности починенных лап, потом посгибал их и только после этого пустился от нас прочь. Паук скользил легко и бесшумно, и я находил даже приятность и красоту в его стремительном боковом движении.
   Старичок вытащил табуретку из-за спины, поставил перед собой и предложил:
   - Садитесь, храбрый юноша.
   Пауки, освоившись с моим присутствием, снова полезли к старичку. Он приваживал и привечал их и не то лечил, не то чинил своим пинцетом.
   - Кто же вы? - поинтересовался старичок, ковыряясь в мохнатой спине очередного многонога. - И что вас привело в мои закрома?
   - Да мы с сержантом на рапорт шли. Сержант поотстал, вот я и...
   - Что же вы не свернули? - старичок закончил латать спину паучка, покачал головой. - Что же вы не свернули? Если бы не ваша выдержка, таких бы дел натворили. Вас сержант не предупредил, что впереди паучья пещера?
   - Нет, - сказал я, подумал и быстро поправился: - Нет, говорил, только я как-то, знаете ли, - я повертел руками в воздухе, - не придал значения.
   - А, - протянул старичок, - беспечность, беспечность... Думали путь сократить?
   - Да, - кивнул я.
   - Эх, молодость, - вздохнул старичок и протянул мне руку, - будем знакомы. Пу-Сун-Лин, иначе Бенедикт.
   - Очень приятно, - улыбнулся я, - Джек Никольс.
   - Никольс? - насторожился старичок. - Позвольте, а вы кем Рае Никольс доводитесь?
   - Сын, - просто ответил я.
   - Сын, - старичок так и всплеснул руками, - сын Раи Никольс - вы подумайте... Я ведь ее совсем девчонкой знал. Ай-ай-ай... Вы, юноша, у мамы в лаборатории работаете?
   - Нет, - я покачал головой, - я пошел в "отпетые"... Сейчас в карантине.
   Старичок снова занялся паучками. Он ковырялся в них с таким тщанием, что пинцет в его руках порою напоминал отвертку.
   - Они... живые? - поинтересовался я.
   - Сложный вопрос, - вздохнул старичок, - если и живые, то не так, как мы. Они ближе к растению и к механизму, чем мы. Ближе, так сказать, к дурной, не знающей себя вечности неорганического мира.
   И старичок лукаво заулыбался.
   - Нет, - я другое хотел спросить... Это они сами получились или их вывели, или...
   - Браво, браво, юноша, - старичок воздел руки к сводам зала, - недаром вы сын Раи Никольс. Да, вы угадали верно. Перые воспитанники орфеанумов.
   Мэлори и эти... монстры?
   Я передернулся.
   Старичок заметил мое движение и засмеялся:
   - Да, представьте, дракон так же отнесся к нашему первому произведению. Очень нервничал и гадил чрезвычайно. Не желал. Здесь, видите ли, неплохая черта - он тянется к прекрасному, к человеческмоу.
   Старичок положил пинцет на колени и пошевелил руками в воздухе:
   - Ну, кш, кш...монстрики... Бегом, бегом, дайте с юношей побеседовать...
   - Мне бы на рапорт, - начал я.
   - Не беспокойтесь, - улыбнулся Бенедикт, - успеете. Тут недалеко. Еще раньше сержанта будете.
   - А он что, - поразился я, - не этим путем пойдет?
   - Да и не сунется! - махнул рукой Пу-сун-лин. - Раздавить паучка для "отпетого" - позор несмываемый, прямой путь в "вонючки".
   - Так зачем же их давить? - удивился я.
   - А коли нападают и норовят куснуть. Здесь, юноша, такая змеиная изгибчивость нужна, чтобы и не раздавить, и не быть закусанным... вам повезло просто, что лапы не успели выломать. Рванули бы на подмогу другие и...
   - Закусали бы?
   - Не, - засмеялся Пу-сун-лин. - Вы бы их одолели, потоптали - и это было бы для вас очень неприятно.
   - Ах, вот оно что! - сказал я и потом спросил: - А как на рапорт-то пройти?
   - На рапорт? - переспросил старичок. - Дело простое... Пойдемте покажу.
   Он поднялся и в то же мгновение, видимо от чересчур резкого движения, из спины старика вылезли и заболтались, замкнулись безобразным ломаным кругом пять гигантских мохнатых паучьих лап.
   Я отшатнулся невольно, но справился с отвращением.
   - А, - понял старичок, - это? Ничего не поделаешь, юноша, жертва науки. Теперь уж и не помню: не то привил себе эту гадость, не то подхватил в процессе, так сказать, эксперимента. Ну, пойдемте, пойдемте.
   Я двинулся следом за стариком. Паучьи лапы, торчащие у него из спины, покачивались при ходьбе и напоминали крылья, с которых ощипали перья и выдернули мясо. Я старался не глядеть на старичка.
   Старичок знай бубнил себе под нос:
   - Такой аврал был, такая горячка - уследишь разве, где тут эксперимент, а где авария; как Рая, матушка ваша, не запачкалась, просто ума не приложу, впрочем, у Раи такая особенность - не пачкаться. В какой бы грязи не копалась - не пачкается, и все тут...
   Некое шуршание, тихое, но слитное и согласное, заставило меня оглянуться; пауки ладненько , скоренько ползли за мной и старичком.
   Я видел, как паучьи лапы, медленно покачиваясь, всасывались, втягивались обратно в спину старичка. Мне было не оторвать глаз от этого отвратительного зрелища.
   Старичок засмеялся:
   - Ну, юноша, и взгляд у вас... Вы меня глазами прямо как кулаками в спину толкаете.
   - Извините, - покраснел я, - я не нарочно.
   Лапы почти исчезли в спине, теперь я видел, что исчезли они не целиком: их острые вершинки торчали ровно по кругу из спины старичка, и их вполне можно было бы не заметить, если бы не видеть минуту-другую тому назад гигантские, мохнатые, распустившиеся безобразным цветком на спине Пу-сун-лина.
   - Да-с, - продолжал Пу-сун-лин, - вот потому и нельзя вашему покорному слуге наверх, чистым воздухом подышать. Представляете, зайду я в кондитерскую, остановлюсь над витриной, спрошу у милой девушки чашечку кофе и воон то пирожное - тут у меня из спины лапки и выстрелят... Этакий старичок-паучок. Девоньку может и кондратий хватить, по-старинному выражаясь.
   И старичок невесело посмеялся.
   - Ничего, - довольно резко сказал я, - ничего. Девоньки у нас крепкие, приученные к неожиданностям. Скорее всего не испугаются, а просто скажут: "Это вы нарочно?" - или в ладоши захлопают и спросят: "Ой, как здорово! Где вы эту штучку достали?"
   Старичок мельком поглядел на меня.
   - Вы - остроумный молодой человек. Что вас понесло в "отпетые"?
   Мне не хотелось говорить старичку, что вот, мол, желаю уничтожить дракона, поэтому я перевел разговор.
   - А что, в "отпетые" остроумные не идут?
   Старичок остановился, замахал руками на столпившихся неподалеку пауков:
   - Да приду я, приду, куда я от вас денусь... Провожу Раиного сына и приду...
   Я тоже поглядел на пауков.
   Они были разные; больше всего было черных мохнатых пауков. "Бойцовских", - сразу прозвал я их; но были и другие, с огромным, раздутым гладким мешком на толстых согнутых лапах и с таким же мешком, но только меченым черным крестом, и пауки на длинных, тонких, проволочных лапах, с крохотным камушком-тельцем, брошенным ровно посредине этих лап, и разноцветные пауки, будто сбрызнутые из пульверизатора краской, были и одноцветные: песочно-желтые, лазоревые, багровые. И все они, размером с большую собаку, как верные псы, стояли и ждали старичка. А старичок заговорил на сей раз уже не с ними, а со мной:
   - Остроумные? Ну что вы, юноша? Остроумие и "отпетость" - две вещи не-со-вместн-ные! В "отпетые" идут или дуроломы, спасители планеты, или преступники. - Юноша, - тон старичка был очень серьезен, - не нужно вам в "отпетые". На рапорте скажите, что это сержант послал вас в пещеру паучков. Кабы вы покрошили монстриков, был бы скандал, а так - никакого скандала... Бросьтесь в ноги, умолите - вас отпустят; поверьте моему опыту: нечего вам среди этих головорезов делать. Хотите, я с вами пойду?
   Я помотал головой:
   - Спасибо, не хочу. ..
   Глава шестая. У русалок
   В круглое окно батискафа я видел все.
   Человек, обвитый русалкой, хрипел, выгибался, отцеплял от себя русалочьи руки.
   - Все, - хмыкнул Петро, - не жилец.
   Я повернулся к русалколовам.
   Сидор и Петро играли в шахматы. Константин лежал на топ-чане и плевал в потолок. Ванятка сидел на полу, поджав ноги по-турецки, и читал книжку.
   - Ну, неужели ничего, ничего нельзя сделать?
   Ванятка поправил очки, оторвался от чтения и, взглянув на меня, сказал:
   - Слушай, если ты такой гуманист, надевай скафандр, бери гарпун и в бой! Ты здесь, кажется, уже учинил один раз Варфо-ломеевскую ночь.
   - Да уж, - Костя перестал плеваться и засмеялся, - напустил кровя, как он ей в бок засадил... А!
   Я опустил голову. После этого случая пришлось чистить ак-ваторию. Распоротый полусгнивший труп русалки долго не могли выловить.
   Я отошел от задраенного люка.
   - Когда шугать будем? - спросил я.
   - Когда надо будет, тогда и будем, - ответил Константин и харкнул в потолок.
   Ванятка посмотрел наверх и сказал:
   - Костя, может ты себе еще какое дело найдешь? Весь пото-лок заплевал.
   - Ничего подобного, - возмутился Костя, - я бью тютелька в тютельку. Как волнами по русалкам, так и слюной по потолку. Вот мой квадрат, - Костя обвел пальцем над головой, - и я за его границы не выхожу. Бью в десятку. Во, гляди, - и он плюнул сно-ва.
   Ванятка только рукой махнул и уткнулся в книгу.
   - Паадумаешь, - обиделся Константин, - какие важные, - я, можно сказать, единственный из вас, кто балду не гоняет, а глазомер тренирует...
   Петро, ожидая, когда Сидор сделает ход, повернулся к ок-ну.
   - Ух ты, - восхитился он, - гляди, засасывает, засасыва-ет... Поехало. Уух...
   Я тоже посмотрел. Русалочье тело распахнулось, будто пальто, и всосало, втянуло в себя застывшего, задохнувшегося человека.
   - Переваривает? - поинтересовался Костя в перерыве между плевками.
   - Во как крутит, - охнул Петро, - вот это танец живота, я понимаю...
   - Я сделал ход, - жалобно сказал Сидор и посмотрел на Пет-ро.
   - А, - Петро махнул рукой, - ты такой ход сделал, - вроде того мужичка, которого переваривают.
   Русалку корежило. Она будто пережевывала человека всем телом. Так змея, натянувшая себя на птичье яйцо, давит его внутри себя, а после выплевывает скорлупу.
   - Посмотришь на это дело, - философски заметил Сидор, - и никакой русалки не захочешь.
   Петро повернулся к шахматной доске.
   - Ну да, не захочешь, - хмыкнул он, - я тебе сколько раз мат ставил? А ты все равно хочешь. Вилка. Пока - вилка.
   - Действительно, - Ванятка поправил очки, - листнул книгу, - сколько фильмов всяких показывали людям, такие там телодвиже-ния, в такую размазню вертящуюся русалки там, покуда жрут, превращаются, что эта, - Ванятка ткнул пальцем в иллюминатор, - просто-таки балет на льду, а не антропофагия без ножа и вилки, - все равно лезут. Хоть кол на голове теши.
   Я глядел в иллюминатор. Раздувшаяся, толстенная, ставшая похожей на бревно с неумело нарисованным на нем женским телом, русалка скользнула вниз.
   - Поикать пошла, - пояснил Константин и плюнул в самый центр своего квадрата.
   - Они специально к иллюминатору подплывают, когда жрут? - спросил я.
   - А черт их знает! - Петро пожал плечами, подвинул изящно-го коня и объяснил: - Мат.
   - Давай еще сыграем, - попросил Сидор.
   - Может, и специально, - Ванятка отложил книгу, закинул ру-ки за голову, - твоя маманя лучше нас их повадки знает. У нее и спроси.
   Я покраснел. Русалколовы были осведомлены лучше, чем "отпетые".
   - Дразнятся, - объяснил Петро, расставляя шахматы, - я так думаю. Вы, мол, нас волнами, сетями; самые нервные, - Петро хмыкнул, - гарпунами, а мы вас жрали, жрем и будем жрать... Начинай, Капабланка.
   Сидор неуверенно двинул вперед на одну клеточку крайнюю пешку.
   - Это ты что, - задумчиво спросил Петро, - мат в три хода мне готовишь?
   - Ладно издеваться-то, - обиженно буркнул Сидор.
   - Неужели русалки столь разумны и столь деятельно нас ненавидят? спросил я.
   Ванятка, закинув руки за голову, раскачивался взад-впе-ред, глядел прямо перед собой в пространство, прошиваемое точ-ными, точно по линейке прочерченными плевками Константина.
   - Красиво сформулировал, - одобрил Петро.
   -Ты, - спросил Константин, - брошюрку прочел?
   - Прочел.
   - Выучил?
   - Выучил.
   - Чего спрашиваешь? Там все написано.
   - Ничего там не написано, - улыбнулся Ванятка, - не дури ему голову. На самом деле, чему ты изумляешься, Джекки? Ну, ненавидят, ну, достаточно разумны...
   - Но ведь рискуют, - сказал я, - ведь наверняка не один я с гарпуном выскакивал?
   - Да, - подтвердил Константин, - психов хватает. Помнишь, Петро, Вакулу?
   - У, идиот, у , кретин, - замахал руками Петро.
   - Что, - испуганно спросил Сидор, - не так походил?
   - Ты все время не так ходишь, - сказал Петро, - не о тебе речь. Ведь все посты с акватории поснимали, всех из пещер по-вытаскивали, вонь стояла... даже через скафандр.
   - Да, - подтвердил Ванятка, - словно сидишь в прямой кишке во время поноса.
   - Да что этот Вакула сделал? - заинтересовался я.
   Константин неудачно сглотнул слюну, закашлялся, а прокаш-лявшись, объяснил:
   - Он, вроде меня, волновик... Но псих оказался вроде тебя. Только маскировался, прикидывался... шлангом.
   - А оказался чайником, - улыбнулся Ванятка, не переставая раскачиваться.
   - П... он оказался, - грохнул Петро, - и добавил: - Шах.
   - Петя, - нежно заметил Ванятка, - два вечера подряд ты - у плиты и в мойке.
   - Но Вакула, в самом деле...
   - Чайник, иначе получишь еще два вечера.
   Петро недовольно забурчал.
   Константин плюнул и продолжил рассказ:
   - И вокруг этого чайника на "п" завозились девушки с хвостиками. Он их шугал, как полагается... А один раз они ему закатили пир, той, понимаешь ли, байрам-али - пароход они что ли ломанули? катер? Десять штук, и каждая с клиентом. Ну, а этот, - Константин поглядел на мирно улыбающегося Ванятку, плюнул и сказал, - чайник... забрался в волновую и кэк хрястнул... ну, ровно пулеметной очередью. Сообрази, что тут было? Ты одной бочок вилочкой расковырял - мы неделю фильтры и насосы меняли и два дня трупешник искали, а тут десять штук прямой наводкой плюс кого зацепило. Такой клоаки...
   - Даа, - протянул Сидор, - я такого не упомню. Петя, - он радостно поглядел на партнера, - тебе мат через четыре хода.
   - Не нервничай, - невозмутимо ответил Петро, - тебе мат че-рез два.
   - Ведь пытались их уничтожить, выкурить, - сказал я.
   - Пытались, - согласился Ванятка, встал и подошел к окну, - пытались, конечно, но бросили. Во-первых... гм, гм, грязь... да... и неизвестно, как очищать, а очистишь, они снова появят-ся. Ведь непонятно, откуда они, заразы, отпочковываются.
   - От тела дракона, - сказал осмелевший Сидор и снял пешку. - Приятного аппетита, - сказал Петро и задумался.
   - Во-вторых, - Ванятка постучал пальцем по толстому стеклу иллюминатора, за которым извивалась, плясала, смеялась пре-лестная тоненькая русалка, - не столько они виноваты, сколько мы. Сами же лезем... Если бы никто из мужиков в акватории не бултыхался, не играл бы с ними, они бы давно все передохли. От голода. Или на отмели бы повыбрасывались и там бы сгнили, стухли.
   - Или бы лесбиянством между собой занялись, - предположил Петро, передвигая офицера на четыре клетки, - видал руса-лок-лесбиянок? У... жабы такие плывут. От них все врассыпную. А они-то как раз совсем безобидные. Водоросль пожуют и вперед.
   - Вроде русалок из зоопарка? - спросил я.
   - Уу, - замотал головой Петро, - еще страшнее.
   - Да, - Ванятка снова постучал по стеклу, - и как такую красоту уничтожишь? Ты погляди, погляди. А? Это же ручеек ка-кой-то живой, да еще и воплощенный в женские прелестные формы.
   - Точно, - Константин харкнул и, недовольный результатом, покачал головой, - стой - любуйся; если в себе уверен, можешь поиграться. А если заиграешься до нашей глубины, то туда тебе и дорога. Естественный отбор, Константин плюнул и удовлетворенно кивнул, - не суйся, если слаб в коленках, а сунулся - пе-няй на себя...
   - Мат, - объявил Петро.
   Сидор смешал фигуры.
   Я смотрел на извивающуюся гибкую русалочку. На мгновение она останавливалась и улыбалась нам. Странными казались эта женская зовущая беззащитная улыбка и раздающиеся за нашими спинами плевки Константина.
   Русалка подплыла поближе, постучала в иллюминатор паль-цем, мотнула головой, мол, поплыли! чего там.
   Она была прекрасна, ее не портили даже хорошо видные чер-точки жабр на шее и под подбородком.
   Петро подошел к нам, поглядел в иллюминатор.
   - Вот это акула! - поразился он. - Ты смотри, жабрища ка-кие. Сожрет и скафандр не выплюнет.
   - Выплюнет, - заметил Сидор, складывая фигуры в шахматную доску, - они скафандры из себя выдавливают. Тут иногда проплы-вают смятые, вроде металлического блина...
   Русалка теперь почти не двигалась в воде, стояла прямо против нас, чуть пошевеливала хвостом, сохраняя равновесие. Чешуя казалась вовсе не рыбьей чешуей, а благородной кольчу-гой, латами, облегающими ее стройное девичье тело, напруженн-ое, напряженное. Смотря на нее, я понял, в чем красота русалок, - в их непрерывном плавном гибком движении, и если движения нет, то в напряженном замершем, как сжатая пружина, покое, вынужденном непрерывно искать себе равновесие. Поэтому так отвратительны толстые распухшие русалки в гигантских аква-риумах зоопарка. Сразу становится заметно, что это монстры. Сразу видишь отстающие красноватые полоски рыбьих жабр на че-ловеческом горле, и чешуйки отстают и шелушатся, так что видно беловатое тело уродливой рыбы. Только глаза. Из этих монстров, рыбо- и женообразных, плещущихся в нечистой воде аквариума, смотрят печальные, не человеческие и не звериные глаза. От этого делается еще страшнее... Здесь же было незаметно, что перед тобой полурыба, полуженщина. Здесь в извивающемся гибком напряжении всего тела раскрывалась русалка...
   - А Варфоломей с компанией? - напомнил Константин (плевок-попадание). У них русалки командира схавали, так они стали русалкам хвосты отщипывать. Это все равно что с человека кожу сдирать. Вой стоял, смердеж.
   - Где ж такое было? - спросил Сидор.
   - В 105-м секторе, - ответил Константин. - Всю компанию - в "вонючие" сразу.
   Русалка подняла руки, чтобы поправить волосы. От этого женского жеста у меня захолонуло в груди, и, как видно, не у одного меня.
   - Не, ребята, - сказал Ванятка, - я не могу, я пойду попла-ваю.
   - Лучше онанизмом займись, - посоветовал Константин, - безопаснее.
   Ванятка, не отвечая, надевал акваланг.
   Русалка стала отплывать от иллюминатора.
   - Эй, - заволновался Ванятка, - Петро, постучи ей, покажи: я сейчас приду.
   - Разбежался, - буркнул Петро, - я ей сейчас покажу, сейчас пойду в волновую и тресну, чтобы не вертела своими прелестями.
   - Не треснешь, - Константин зевнул (плевок-попадание), - если это акула, то они верткие, ззаразы... Вань, ты не спеши, никуда она не отплывет. Кокетничает, если действительно акула.
   - Неизвестно, - Ванятка спешил, - ох как неизвестно. Русалки - существа непредсказуемые.
   - Как люди, - тихо сказал я, - но Ванятка меня уже не слы-шал. Он спускался в круглую дыру батискафа.
   - Ой, ну на фиг, - сказал Петро, - я на это смотреть не могу.
   Ванятка тем временем заплыл за спину русалки и легонько постучал ее по плечу. Так хлопают случайно встреченного зна-комца: "Привет! Не узнал".
   Русалка радостно повернулась. Рассмеялась, запрокинула голову и протянула руки затянутому в металл и резину Ванятке.
   - Между прочим, - Константин чуть поворочался на топчане, устраиваясь поудобнее, - если Ванятку сожрут, тебе на кухню не надо будет идти. Мы Поликарпу не застучим, честно.
   Петро покачал головой:
   - Ну, и дурак же ты, Костя.
   - А что? - удивился Константин и плюнул .
   На этот раз ему не повезло. Квадратный люк, в центр кото-рого он так удачно садил плевок за плевком, отворился. Вниз глянул Поликарп. Со страху Костя плюнул второй раз и тоже по-пал.
   - Пполикарп, - Константин поднялся на топчане, - ппрости. Я не хотел... так вышло.
   - Да ты, - Поликарп задохнулся от гнева, достал большой бе-лый платок, аккуратно снял слюну Кости с переносицы, - в уме ли?
   - Я не хотел, - отчаянно забормотал Константин, - прости.
   - Еще б ты хотел, - уже успокоившись, сказал Поликарп и спрыгнул.
   Люк так и остался зиять вверху.
   Константин быстро вскочил с топчана, встал по стойке "смирно".
   Петро и Сидор кусали губы, чтобы не расхохотаться.
   Я смотрел в окно. Там русалка и Ванятка кружились в каком-то дивном завораживающем танце, то останавливались, застывали и обнимали друг друга, то выскальзывали из объятий - тогда русалка смеялась и грозила Ванятке пальцем. Порой она шутливо стучала в стеклянную маску Ванятке, показывала ему язык, по-рой, во время объятий, склонялась к его плечу, чуть приоткры-вая рот - тогда-то Ванятка и выскальзывал от нее. А потом все начиналось сызнова. Иной раз, опрокинувшись вниз головами, они штопором ввинчивались в воду, и длинные русалочьи волосы опро-кинутым медленным водопадом, волнующимся лесом застили их го-ловы.
   - Пполикарп, - продолжал оправдываться Константин, - я не знал. Ну, ты же не предупредил. Отворил дверь без предупрежде-ния, а я...
   - Ты и выстрелил... Это что, Ванятка резвится?
   - Так точно, - доложил Петро и тут же добавил: - Он меня на два вечера отправил в мойку и на кухню.
   Теперь русалка и Ванятка медленно, точно в бальном танце кружась, поднимались наверх.
   - За что? - осведомился Поликарп.
   - Я матерился, - вздохнул Петро.
   - Ну, - махнул рукой Поликарп, - по сравнению с этим... Вильгельмом Теллем... не велика вина, не страшна беда. Ванятка у нас, конечно, пурист, но... В общем, отработаешь свое, когда Костенька четыре вечера отпашет.
   - У меня после мойки, - Константину очень не хотелось идти в мойку, руки будут трястись. Знаете, Поликарп, посылать вол-новика в мойку - все равно что микроскопом забивать гвозди.
   - Ох ты господи, - поразился Поликарп, - микроскоп ты наш. Что же теперь, раз ты - волновик, тебе можно харкать в рожу всем? Плевать, мол, я на всех хотел, так что ли?
   Убедившийся в полной несостоятельности своих доводов, Константин смущенно молчал.
   - Глядите, - завопил Петро, - Ванятке-то нашему - хана.
   Все кинулись к иллюминатору.
   Ванятка и русалка слились уж очень экстатически. Русалка уже клонила голову к горлу Ванятке, а он жалобно так сучил ластами.
   - А наверное, - предположил Константин, - им противно с та-кими лягушатами обниматься?
   - Поликарп, - спросил Петро, - почему все волновики такие болваны?
   - Им ум ни к чему, - объяснил Поликарп, - твердая рука и меткий глаз редко сочетаются с умом.
   - Все! - выдохнул Сидор. - Сейчас прокусит.
   - Ванятка выскользнет, - твердо сказал Поликарп, - он от таких касаток вырывался!
   И действительно! Ванятка, чудом каким-то вновь обретя гибкость движений, скользнул вниз и понесся подныривать под батискаф.
   Русалка было рванула за ним, но вовремя остановилась. Лицо ее исказила презрительная гримаса, она провела по встрепавшимся волосам рукой.
   - Ух ты, - восхитился Петро, - молодец какая. Гордая.
   Он подмигнул русалке и, сжав кулак, показал ей выставлен-ный вверх большой палец, дескать, здорово! первый сорт!
   Русалка высунула язык и повертела пальцем у виска. За нашими спинами мы услышали шум и обернулись. Опершись обеими руками о пол, Ванятка пытался влезть в батискаф из люка - и не мог.
   Мы бросились ему помогать. Петро и Сидор втащили его под руки в батискаф, положили на пол и стали стаскивать скафандр. Петро покачал головой.
   Ванятка лежал мертвенно-бледный с широко открытыми, будто невидящими или видящими то, чего мы не видим, глазами. Он тяжело дышал.
   Русалка прильнула к стеклу иллюминатора, жадно следила за тем, что происходит в батискафе.
   Ванятка изогнулся и вдруг захрипел, забился на полу, сползая к люку.
   Поликарп крикнул:
   - Костя, быстро в волновую, Джекки, скидывай куртку, Сидор - руки. Петро - ноги.
   Константин подпрыгнул, уцепился за край люка, подтянулся и влез в волновую.
   Я снял куртку и бросил Поликарпу. Сидор и Петро держали Ванятку за руки и за ноги. Поликарп подсунул ему под голову куртку, старался перехватить бьющегося, выгибающегося Ванятку.
   - Ну же, ну же, успокойся, все, все... Костя, ну что ты там телепаешься? Сади!
   - Поликарп Францевич, - вежливо ответил Костя, - она жмется близенько, - я могу так садануть, что и нас скрючит, а нам такое харакири... ни к чему.
   Я стоял совершенно без дела, взглядывая то на русалку, с жестоким удовольствием наблюдавшую за сценой в батискафе, то на хрипящего на полу Ванятку. Поэтому в тот момент, когда Сидор не удержал Ваняткину ногу, я кинулся вперед перехватить, помочь, и в ту же секунду получил удар в живот, захлебнулся от боли, пролетел несколько шагов и рухнул в люк.
   - Петро, - успел я услышать крик Поликарпа, - вытаскивай карантинного, мы с Сидором удержим.
   Я постарался восстановить дыхание, изо всех сил забил по воде руками; краем глаза я увидел русалку, сквозь зыбящуюся воду русалка становилась еще прекраснее. "Мэлори, - вспомнил я, - Мэлори, Мэлори..."
   Склонившись над люком, Петро ухватил меня за шиворот и выхватил из воды - легко, как опытный кутила выбивает пробку из бутылки.
   В иллюминатор я видел, как, выгибаясь под ударами невидимых волн, вздрагивая, дрожа всем телом, мчится прочь от батискафа русалка.
   - Молоток, Костя, - крикнул вверх Поликарп, - дело свое знаешь!
   - Стараюсь, - раздался сверху короткий смешок.
   Ванятка лежал ничком, тяжело дыша.
   - Извините, ребята, - сказал он наконец хрипло.
   ...Я переоделся во все сухое и пошел выжимать мокрую одежду над люком. Я слышал, как Поликарп говорит: - Звонил Исаак. Они своих уже отловили.