Эшфорд Джейн. Брак на пари

   Колин посмотрел на Эмму. На ней было платье из голубого муслина с отделкой из темно-синей ленты. Как она хороша! Его переполняла яростная готовность защищать жену. У нее отняли так много радости. Но эти потери в отличие от других своих потерь он в силах возместить, в силах вернуть ей радость и смех и спокойную жизнь. У Эммы все это будет. Он заставит высший свет признать ее, и тем хоть отчасти возместит горечь лет, проведенных в изгнании. Эмма же восприняла его ответ как мягкий упрек. И таких упреков она за дни, проведенные в Треваллане, выслушала немало. Поначалу она вообразила, что жгучая плотская страсть, которую Колин проявил в ночь после их прогулки под дождем, все изменит в их жизни. Она сама никогда ничего подобного не испытывала, и ей казалось, что в их отношениях наступила новая эра. Но на следующее утро он был такой же, как всегда, — учтивый, заботливый, остроумный. Точно такой же, каким она его видела после той ночи, когда она разделила его кошмары. Он вел себя так, будто в их жизни не случилось ничего особенного.
   Он ездил с ней верхом, показывал ей окрестности, знакомил ее с соседями. И каждую ночь приходил к ней в спальню и потрясал ее удивительными ласками. А потом уходил к себе. Его по-прежнему мучили кошмары — Эмме это было слышно.
   Эмма вздохнула. Она не понимала мужа, но молча соглашалась представлять миру картину дружелюбной, не омраченной разногласиями семьи. Колин не хочет жить здесь наедине с ней. У него масса дел в Лондоне и масса друзей, с которыми он хочет и должен поддерживать отношения. Придется ей тоже придумать себе занятия в городе и обзавестись собственными друзьями.
   — Да, мне же надо заказать в Лондоне новые обои и шторы для Треваллана, — с нарочитой бодростью сказала она. — И несколько ковров.
   — Тут я предоставляю тебе полную свободу, с улыбкой сказал Колин.
   — Не бросайтесь словами, милорд. Вы не боитесь, что я вас разорю?
   — Нет, не боюсь.
   — Считаешь, что я привыкла экономно тратить деньги? — спросила Эмма, не зная, нравится ему эта черта в ней или нет.
   — Я считаю, что у тебя слишком хороший вкус, чтобы удариться в излишества. Ты купишь именно то и именно столько, сколько нужно, чтобы возродить Треваллан. И это мне вполне по карману.
   Эмма засмеялась:
   — Я тебя насквозь вижу. Льстишь мне для того, чтобы удержать в рамках.
   — Ничуть, — опроверг ее обвинение Колин, но в глазах у него мелькнула смешинка.
   — Ну, как же! Воображаешь, что теперь я из кожи буду лезть, чтобы купить все подешевле и показать, что я достойна твоих похвал.
   — Ничего подобного у меня и в мыслях не было.
   — Вот и прекрасно. Потому что я собираюсь обратиться в самые дорогие магазины и заказать там самое лучшее.
   Эмма хотела рассмешить его, и Колин действительно засмеялся. Но потом вспомнил, что она ему рассказывала о своей прошлой жизни и то, о чем он догадался сам, и серьезно сказал:
   — Так и сделай. Я распоряжусь, чтобы мои банкиры беспрекословно оплачивали все твои счета.
   Что-то в его голосе остановило Эмму. Во всяком случае, она перестала поддразнивать мужа и опять повернулась к морю. Солнце уже село, но небо над горизонтом еще было окрашено. В темно-синем море отражались первые звезды.
   «Как было бы хорошо жить среди этой красоты!» — подумала Эмма.
   — Пошли в дом? Нас, наверное, давно ждет обед, — вдруг встрепенувшись, сказала она.

Глава 7

   Забрызганная грязью карета Уэрхемов остановилась перед городским домом Сент-Моуров.
   Выйдя из кареты, Эмма споткнулась. Ее ноги затекли после нескольких дней пути, а все тело нещадно болело.
   Погода испортилась, и дожди превратили дороги в сплошное месиво, так что лошади шли только шагом. У всех испортилось настроение, и между кучером, Реддингсом и слугами, ехавшими на запятках, без конца вспыхивали перебранки. Сейчас они торопливо вытаскивали вещи, и на лицах у всех было написано облегчение: наконец-то они дома! Эмма сама мечтала о ванне, чашке горячего чая и чистой постели.
   Дворецкий с каменным, словно высеченным из гранита лицом открыл парадную дверь. Эмма попыталась вспомнить его имя. Ах да, Клинтон! Колин поздоровался с дворецким.
   — Ну как, все в порядке? — спросил Колин и прошел в дом, не дожидаясь ответа.
   «Видимо, он еще ни разу не получал на этот вопрос отрицательного ответа», — с улыбкой подумала Эмма.
   Она последовала за мужем в огромный холл с мраморным полом в черно-белую клетку. Изящно изгибающаяся лестница вела на верхние этажи.
   — Нет, милорд, нельзя сказать, чтобы все было в порядке, — сказал Клинтон, когда на улице послышались звуки отъезжающей кареты и парадную дверь закрыли.
   Колин не расслышал его слов. Но Эмма сразу насторожилась.
   — В чем дело? — спросила она, и тут из подвальных помещении раздался душераздирающий вопль, который разнесся по всему дому, как звук трубы, возвещающей в лагере подъем.
   — Это еще что? — воскликнул Колин.
   Лицо Клинтона стало, если это вообще возможно, еще более каменным. Его этот вопль, по-видимому, нисколько не удивил. Эмме стало не по себе.
   — Это, наверное, Нэнси, милорд, — мрачно ответил Клинтон.
   — Нэнси? Кто это, черт побери? — Колин, уставший с дороги, был в раздраженном состоянии духа.
   — Вторая горничная, милорд, — загробным голосом ответил дворецкий.
   — Горничная? — Колин вперил в Клинтона взгляд, который мог бы обратить в бегство любого. — И что это с ней?
   Клинтон не успел ответить. Дом вновь огласил вопль, перешедший в какое-то странное квохтанье. Эмме показалось, что это смех. Кажется, она догадалась, чем объясняются эти странные явления.
   — У Нэнси слабые нервы, — объяснил дворецкий.
   — Я и вижу, — отозвался Колин.
   — Она так реагирует на истории мистера Ферека.
   — О Боже! — воскликнула Эмма. Ее опасения подтвердились.
   — Я просил его не развлекать молодежь своими… воспоминаниями, — продолжал Клинтон. — На мой взгляд, они совсем не подходят для наших людей. Даже наоборот. Но он пренебрег моим советом.
   — О Боже! — только и повторила Эмма.
   — Боюсь, милорд, что лакеи его подзуживают, — сказал в заключение Клинтон. — В его присутствии они забывают все правила хорошего тона.
   Лицо Клинтона было бесстрастным, он говорил ледяным тоном, но Эмма заметила, что в его светлых глазах мелькнула искра чего-то, очень похожего на ярость.
   — Я с ним поговорю, — сказала она.
   — Да, мистер Ферек нам сообщил, миледи, что подчиняется только вам, — сказал Клинтон, не глядя на нее.
   — Мне очень жаль, Клинтон, — сказала она. — Я объясняла Фереку, какие порядки установлены в английских домах, но Ферек не всегда…
   Дворецкий смотрел куда-то мимо нее. Колин же, видимо, не хотел вмешиваться в это дело. Эмма постаралась забыть об усталости.
   — Я пойду вниз и поговорю с ним сама, — сказала она.
   — Пожалуйста, миледи. Очень буду вам благодарен, — все тем же бесстрастным тоном отозвался Клинтон.
   Эмма вздохнула. Хотя она и предполагала, что Фереку будет нелегко привыкнуть к жизни в новом доме, она все же надеялась, что все уладится миром. Эмма обреченно спустилась по лестнице вниз. Приближаясь к кухне, она услышала густой бас нараспев что-то повествовавшего Ферека. Она остановилась послушать.
   — Гляжу — он гонится за мной по улице с мясницким топором в руках.
   — Какая жуть, — проговорил женский голос. — С чего это он?
   — Он очень рассердился.
   — Да уж, — согласился мужской голос.
   «Один из лакеев», — догадалась Эмма.
   — Того, кто посмеет забраться в гарем, делают евнухом.
   Все молчали.
   — Что это такое? — спросил женский голос.
   После короткого молчания Ферек ответил:
   — Наш мерин Райли — евнух.
   Раздался мужской хохот.
   «Да тут не один лакей», — догадалась Эмма.
   — То есть, как… они отрезают… у человека? — истерически завопила Нэнси.
   Эмма живо представила себе, как Ферек утвердительно кивнул головой.
   — И я припустился бежать.
   — Еще бы, — поддакнул лакей. — Тут побежишь! Господи помилуй — топор!
   — Нет уж, от этого господина милости ждать не приходилось, — заявил Ферек.
   — Это богохульство, — раздался враждебный мужской голос.
   Эмма решила, что пришло время вмешаться. Она открыла дверь и вошла на кухню.
   Ферек сидел в деревянном кресле, опершись ладонями о колени, и был похож на гигантского идола. Две горничные, три лакея и судомойка глядели на него во все глаза. Увидев Эмму, все мгновенно вскочили со своих мест. Юная судомойка убежала, остальные склонились в поклонах. Ферек, не торопясь, поднялся с кресла. Радостная улыбка осветила его лицо.
   — Слава Богу, вы целы и невредимы, госпожа!
   — Разумеется, Ферек.
   Он был убежден, что, если его не будет с ней, в пути ее обязательно убьют разбойники.
   — Я хочу с тобой поговорить, Ферек, — строго сказала Эмма.
   — Конечно, госпожа. — Жестом монарха Ферек отослал остальных слуг из кухни. — Садитесь вот сюда, — сказал он, указывая на кресло, в котором только что сидел сам.
   Эмма покачала головой:
   — Ферек, разве я тебе не объяснила, что всеми слугами здесь распоряжается Клинтон?
   — Конечно, госпожа.
   Ферек смотрел на нее невинными глазами.
   — Ты должен понять, что так заведено в этом доме, и ты не должен сердить дворецкого.
   Ферек выпрямился и скрестил на груди могучие руки.
   — Я был очень вежлив с мистером Клинтоном, — с оскорбленным видом заявил он. — Хотя он и…
   — Ферек! — Эмма отлично понимала, какую тактику он применял.
   Внешне подчиняясь дворецкому, он на самом деле подрывал его авторитет так искусно, что придраться было совершенно не к чему! За то время, что он у нее служил, Эмма успела уяснить, что Ферек склонен к интригам.
   — Ты не должен отвлекать других слуг от работы, — с упреком сказала она.
   На лице Ферека появилось удивленное выражение человека, которому нанесли незаслуженную обиду.
   — Я, госпожа?
   — А что ты делал, когда я вошла на кухню?
   — Неужели нам за весь день нельзя отдохнуть несколько минут? — развел руками Ферек.
   Он хочет завести среди слуг союзников. Кроме того, он обожает восхищенную аудиторию.
   — Никаких реминисценций, — строго сказала Эмма.
   — Ремини… Я не знаю этого слова.
   — Не рассказывай слугам свои истории, — объяснила Эмма.
   — Но они так им нравятся…
   — И перестань интриговать, Ферек!
   Он опять развел руками и расширил глаза — какие незаслуженные обвинения!
   — В Англии другие порядки. — Вспомнив, что Ферек рассказывал ей, Эмма побледнела. — И не вздумай подложить что-нибудь в пищу мистеру Клинтону, — со всей возможной суровостью сказала она. — Или кому-нибудь еще. Ты меня понимаешь, Ферек?
   — У меня нет нужды прибегать к яду, — высокомерно проговорил тот.
   — Вот и прекрасно, — с облегчением сказала Эмма.
   — Я могу стать начальником в этом доме и без таких…
   — Слугами распоряжается мистер Клинтон, — повторила Эмма. — Он служит барону уже много лет.
   Ферек внимательно посмотрел на нее и перестал хмуриться.
   — Клинтон пользуется расположением вашего супруга?
   — Д-да, — ответила Эмма, которой не нравилось выражение глаз Ферека.
   — И он служит в этом доме очень давно?
   Эмма опасливо кивнула.
   — Может быть, еще с тех пор, когда господин был мальчиком?
   — Не знаю. Возможно.
   — Ага! — Ферек кивнул, словно наконец-то разгадал мучившую его загадку.
   — Так ты понял, что я сказала? — спросила Эмма.
   Ферек улыбнулся, и Эмме это совсем не понравилось. Но он сказал только два слова:
   — Да, госпожа.
   — Ты перестанешь рассказывать истории?
   — Конечно, госпожа. Я исполню все ваши повеления. — И, прижав руку к массивной груди, он низко ей поклонился.
   Надо только знать, как тобой повелеть, — скептически подумала Эмма.
   Ферек считал, что имеет полное право делать все, что она ему не запретила.
   — Повторяю: ты должен следовать правилам, заведенным в этом доме, — добавила Эмма.
   — Я старался им следовать. Но все время на моем пути попадается что-нибудь, чего я не понимаю.
   Конечно, он был воспитан совершенно в другом духе, — подумала Эмма, и ее кольнуло чувство вины. — Откуда Фереку знать, что принято в Англии?
   — Если ты что-нибудь не понимаешь, спроси меня.
   — Хорошо, госпожа. Спасибо. Вот, например…
   — Что?
   — Джон говорит, что он собирается обломать Нэнси. Что это значит?
   Эмма искала слова:
   — Ну, как бы это сказать…
   — Мне кажется, что у него нечестные намерения.
   — Гм…
   — Мне нравится Джон, и я не хочу его убивать, — серьезным тоном заявил Ферек.
   — Убивать?!
   Гигант с удивлением смотрел на нее.
   — Но должен же я защитить честь дома!
   — О!..
   Насколько все было проще, когда у нее не было своего дома. Тогда они с Фереком прекрасно ладили. Он скрещивал на груди огромные руки и свирепо глядел на любого, кто осмеливался проявлять к ней неуважение. Обидчика как ветром сдувало. Но мистера Клинтона ветром не сдует. Не сдует и Джона с Нэнси.
   — Никого убивать я тебе не позволю, — твердо сказала Эмма.
   — Но…
   — Об этом и речи быть не может, Ферек. Выкинь этот вздор из головы. В твои обязанности не входит защищать честь дома. Это мое дело.
   Ферек посмотрел на нее с сомнением:
   — Разве в Англии честь дома защищает хозяйка?
   Эмма кивнула.
   — Но вы же не умеете драться. Как вы накажете бесчестного человека, который пытается совратить ваших прислужниц?
   — Для этого есть законы, — заявила Эмма с большим убеждением в голосе. — Главное, Ферек, что тебя это не касается. Понятно?
   — Сколько же в Англии законов! — ответил Ферек, качая головой. — Как вы ухитряетесь их все помнить?
   — Мы этому обучены, — вывернулась Эмма. — Обещай мне, Ферек, что ничего не будешь делать, не посоветовавшись со мной.
   Ферек горестно вздохнул:
   — У меня голова идет кругом, госпожа. Разве я вас плохо охранял по дороге в Англию?
   «Да, если бы не он, я бы живой сюда не добралась, — признала Эмма. — И за это я ему благодарна».
   — Ты меня прекрасно охранял.
   — А теперь я вам не нужен. Вас охраняют ваш муж и его слуги.
   Он был прав, и Эмма почувствовала себя виноватой.
   — Ты всегда будешь моим спутником и защитником, — объявила она.
   Лицо Ферека расцвело в улыбке.
   — Но ты должен меня слушаться, — поторопилась добавить Эмма. — И я не желаю слышать, что ты собираешься кого-то убивать.
   — Конечно, госпожа. Вы приказываете — я повинуюсь.
   И Ферек опять поклонился.
   — И не забывай, что начальник здесь мистер Клинтон, и ты должен его слушаться.
   Ферек благостно улыбнулся.
   — Конечно, госпожа.
   Эмма задумчиво посмотрела на него. Он говорил таким тоном, словно не придавал всему этому особого значения. Но Эмма знала, что он не хочет подчиняться Клинтону. Опять что-то задумал, догадалась она.
   — Запомни: в этом доме слугами распоряжается мистер Клинтон, — еще раз повторила она.
   — Да-да, понял.
   — Ты с этим согласен?
   — Конечно, госпожа.
   Но в глазах у Ферека мелькнула какая-то хитрая искорка, и Эмма осталась в сомнении. Она не знала, что еще ему запретить, и дала себе слово не спускать с него глаз. Потом вздохнула, зная, что это невозможно. На какое-то время можно быть спокойной. Сразу после выговора он вряд ли затеет что-нибудь. Так что можно спокойно выпить чаю и лечь в постель. Больше вроде ничего случиться не может. Эмма потянулась, предвкушая мягкую подушку под звенящей головой, чистые простыни, блаженную расслабленность.
   В холле ее поджидал Клинтон. Что ему надо? Уж не считает ли он, что она обязана отчитаться перед ним результатах разговора с Фереком?
   — К вам пришли с визитом, миледи, — сказал он.
   — Сейчас? — удивленно спросила Эмма.
   — Я ему сказал, что вы только что приехали и очень устали, — ответил Клинтон. — Но молодой человек настаивает, что должен вас видеть.
   — Молодой человек?
   Клинтон протянул ей визитную карточку:
   — По-моему, это ваш брат, миледи.
   Эмма вздохнула, глядя на визитную карточку Робина.
   — Он, кажется, очень взволнован, — сказал Клинтон.
   Неужели Клинтон, таким образом, наказывает ее за Ферека? Но на лице дворецкого, как всегда, ничего нельзя было прочитать.
   — Он в гостиной? — спросила Эмма.
   — Да, миледи.
   — Хорошо. Благодарю вас, Клинтон.
   Эмма пошла к лестнице. Ей очень хотелось сблизиться с братом. Вот только жаль, что он выбрал для визита сегодняшний вечер. Когда Эмма вошла в гостиную, Робин стоял возле камина и пытался забросить начищенным ботфортом выпавший на пол уголек.
   Да, из него явно получается денди, подумала Эмма, глядя на массивные подплечники, невероятной сложности узел на шейном платке и жилет, поражающий глаз сочетанием желтых и оранжевых полос. Зачем ему все это? Он и так весьма красивый молодой человек.
   — Здравствуй, Робин, — с улыбкой сказала она, проходя в комнату.
   Он живо повернулся к ней лицом, и Эмма опять поразилась тому, как он похож на их покойную мать.
   — Привет, — ответил он. — Этот ваш дворецкий уверял, что ты меня не примешь. Но они все такие — воображают о себе бог знает что и вечно стараются под каким-нибудь предлогом тебя выставить.
   Сквозь браваду в его голосе прорывалось беспокойство, и Эмма не стала ему говорить, как она устала.
   — Садись, — предложила она, и сама с наслаждением опустилась на диван.
   — Я решил повидать тебя сразу по приезде, потому что не успел этого сделать до твоего отъезда. Но я не знал твоего адреса.
   — Я, наверное, забыла тебе его сказать. Прости, пожалуйста.
   Какие мягкие подушки у этого дивана, — подумала Эмма. — Почти такие же мягкие, как моя постель.
   — Я хотел извиниться, — покраснев, сказал Робин. — За то, как я вел себя на свадьбе. Чересчур много выпил шампанского, а я к нему не привык. Да еще эти офицеры не дали мне толком произнести тост.
   — Это не важно, Робин.
   — Нет, важно. Мне хотелось хорошо выглядеть. Единственный брат и все такое. Толпа Уэрхемов. Надо было кому-то поддержать честь и нашей семьи.
   — Не важно, Робин, — сонно повторила Эмма.
   — Они все смеялись! — воскликнул Робин таким тоном, точно в этом была виновата Эмма.
   «Какой широкий диван — почти лежишь, — думала Эмма. — И знаешь, что он под тобой не подпрыгнет и не швырнет вдруг в угол. Какое блаженство!»
   — Они не хотели тебя обидеть, — сонно сказала она. — Ведь и правда было смешно.
   Робин покраснел еще больше.
   — Не знаю, что в этом было смешного, — обиженным голосом сказал он. — Я мог сильно ушибиться.
   — Зато теперь, наверное, будешь пить меньше.
   Диван прямо плыл под Эммой. Закрыть, может, на минуту глаза? — подумала она. — На одну только минутку!
   — Ты говоришь совсем как отец, — пожаловался Робин.
   — Неужели? Это ужасно.
   — Я думал, что ты совсем другая.
   — Я и есть другая, — сказала Эмма, с трудом открыв глаза. Ее одолевал сон. Она не помнила, когда так уставала.
   — Я надеялся, что мы подружимся, — продолжал Робин. — Во-первых, это как-то не по-людски — совсем не знать своей сестры. Все смотрят на тебя, будто ты чокнутый.
   — Нам и правда надо с тобой хорошенько познакомиться, — сказала Эмма, от усталости с трудом выговаривая слова. — Давай назначим день…
   С довольным видом Робин подтащил стул ближе к дивану:
   — Давай я тебе расскажу, как все было. После того как ты… уехала, меня отправили в школу. Жуткое место, на севере Англии. Холод там был как в Арктике. А учителя — кошмар какой-то. Моложе шестидесяти — ни одного. Нас заставляли носить штаны до колен и… — И Робин стал в подробностях рассказывать Эмме про все невзгоды своих школьных лет. Эмма смутно понимала, что Робин жалуется, как скучно у него проходили каникулы… «Какой прелестный диван — погружаешься в него, как в огромное белое облако…»
   — …Но отец меня и слушать не хотел. Говорил, что из школы меня не заберет, меня, видишь ли, нужно держать в ежовых рукавицах. Дисциплина — самое главное…
   Эмма с трудом боролась со сном, напоминая себе, что Робин рассказывает ей про свою жизнь. Но каким-то образом в его словах ей слышался прибой Треваллана. Такой убаюкивающий рокот… А Робин все говорил и говорил, подробно рассказывая про каждый школьный год и каждый спор с отцом. Прошло десять минут, потом пятнадцать.
   — …И вот восемь месяцев назад я решил снять квартиру в Лондоне, — продолжал Робин. — Он уже больше не мог держать меня на помочах. И с тех пор я кручусь в свете. Эта жизнь по мне. И все было бы отлично, если бы не…
   Робин оборвал себя и кашлянул. Он дошел до главного — как отец стесняет его в деньгах. Он надеялся, что новооткрытая сестра окажет ему содействие. Поскольку это содействие Робин представлял себе в виде крупного займа, он не знал, как подступиться к такой деликатной теме. Уставившись в пол, он запинаясь произнес речь, которую готовил несколько дней. Ему так хотелось предстать перед Эммой светским юношей, которого не смущают мелкие условности.
   Ну вот, он все высказал. И ждал ее ответа, по-прежнему глядя на пол. Не важно, что она ответит, лишь бы не стала над ним насмехаться.
   Но ответа не было. Стояла полная тишина. Даже было слышно, как в камине потрескивают угли. Рассердилась она, что ли? Или придумывает, как бы поизящнее ему отказать? Не в силах больше терпеть неизвестности, Робин украдкой посмотрел на сестру. Его светлые брови сошлись на переносице. Робин встал со стула и, не веря своим глазам, шагнул ближе к дивану. Нет, он не ошибся. Глаза его не обманули. Эмма крепко спала.
   — Черт! — громко выругался он.
   — А?
   Эмма проснулась и непонимающе уставилась на брата, словно не узнавая его.
   — Все ясно! — зло проговорил Робин.
   — Я… О Боже мой! Я заснула? Прости меня. Мы так долго ехали, а вчерашнюю ночь провели в такой ужасной гостинице, что я не сомкнула глаз…
   — Нет, это ты прости меня, — стиснув зубы, проговорил Робин. — Я не знал, что навожу на тебя такую скуку. Можешь быть спокойна — больше я к тебе приставать с… разговорами не буду.
   — Ну что ты, Робин!
   У него было багровое от возмущения лицо, и он с трудом сдерживался. Молодым людям везде мерещатся обиды. Эмма это отлично знала.
   — Если ты тоже собираешься надо мной насмехаться…
   — Я вовсе не насмехалась.
   Но он ее не слушал.
   — …тогда мне лучше уйти, — сказал он голосом, в котором почти слышались слезы.
   Махнув рукой, будто что-то выбрасывая, Робин широкими шагами вышел из гостиной. Эмма услышала, как он, грохоча сапогами, сбежал по лестнице в холл. С трудом поднявшись с мягкого дивана, она вышла на лестницу. Робин требовал у дворецкого шляпу. К тому времени, когда Эмма спустилась вниз, его там уже не было.
   — Весьма характерный молодой человек, — сказал Клинтон, и Эмме почудилось в его голосе удовлетворение.
   — К дьяволу! — сказала она.
   Клинтон поднял брови. Эмма так на него посмотрела, что он тут же снова их опустил и еще больше выпрямился. Довольная произведенным эффектом, она повернулась и опять пошла вверх по лестнице. Теперь уж ничто не помешает ей добраться до спальни.
   Ей ничто и не помешало. Но, к сожалению, неожиданная концовка встречи с Робином прогнала у нее сон. Ну что ж, раз не хочется спать, по крайней мере, напьюсь чаю, — решила Эмма и позвонила горничной. Не успела Эмма снять измятое платье и надеть пеньюар, как горничная вернулась с чаем. Эмма уселась в кресло рядом со столиком, на котором стояла дымящаяся чашка, и положила ноги на табуреточку. Н-да, пока что возвращение в Лондон ознаменовалось одними неприятностями. Осложнения с Фереком и Робином на этом, конечно, не кончатся. Эмма с тоской вспомнила Треваллан, где так покойно и так красиво, но тут же подавила это чувство. Колин хочет жить в Лондоне. Здесь у него друзья. И Эмма постарается ему угодить и прижиться в Лондоне. На маленьком столике ее дожидалась гора почты. Многие конверты, видимо, содержали приглашения. Завтра она их все откроет и примет все приглашения. Завтра.
   Эмма откинула голову на спинку кресла. Чай ей помог, и головная боль почти прошла. Интересно, Колин уже лег спать? В эту самую минуту, словно услышав ее, Колин открыл дверь между их комнатами.
   — А я думал, что ты уже давно спишь.
   — Да нет, пришлось улаживать… кое-какие домашние дела.
   — А. Ну что, все успокоились?
   Он уже выбросил из головы жалобы Клинтона, — с завистью подумала Эмма.
   — Да, более или менее.
   Колин сел в кресло напротив Эммы и вытянул ноги.
   — Знаешь, я давно удивляюсь, каким образом ты обзавелась таким слугой. Странный выбор для дамы.
   — Это был не совсем мой выбор.
   — Почему-то я совсем не удивлен, — с усмешкой сказал ее муж.
   — Да, Ферек — человек решительный, — с улыбкой признала Эмма. — Но тут решал не он, а скорее обстоятельства.
   — Какие обстоятельства?
   — Мы подъезжали к Константинополю и остановились на ночь в деревенской… скажем, гостинице, хотя такого названия это заведение не заслуживает.
   Эмма говорила, опустив глаза, а Колин тем временем разглядывал ее лицо.