Страница:
Все в полку знали, что Колина трудно разозлить. К нему обращались за помощью, когда надо было разрешить спор или помирить поссорившихся. Его считали уравновешенным и хладнокровным человеком.
— Слизняк это заслужил, — пробурчал Лоуренс. Жестом подозвав официанта, он заказал еще бутылку кларета.
— Хочешь, мы зададим ему взбучку? — предложил Лоуренс, наливая в бокалы вино, которое уже принес официант. — Обломаем ему бока. Шпага — это для него чересчур почетно.
— Помолчи, Лоуренс, — сказал Ричард.
— Да бросьте вы! — сказал Колин. — Все прошло. О Стейне не стоит даже думать. Все знают, какой у него гнусный язык.
— Ну, вот и отлично, — с облегчением сказал Ричард.
— Такую нечисть надо уничтожать, — пробурчал Лоуренс, но его товарищи видели, что это просто последние раскаты грома.
— Давайте выпьем и забудем про эту историю, — предложил Колин. — И я поеду — мне пора домой.
Колин сам не знал, откуда взялась это настоятельная потребность вернуться домой. Он хотел увидеть Эмму, поговорить с ней, убедиться, что все в порядке. Он признавал, что в этом не было особого смысла, но противостоять этой жгучей потребности не мог.
— За дружбу, — сказал Ричард.
Все трое осушили бокалы.
Через полчаса Колин открыл дверь, которая разделяла спальни супругов, и увидел, что Эмма расчесывает перед зеркалом волосы. Они падали ей на плечи, как серебристый ливень. На Эмме была ночная рубашка из темно-синего шелка с кружевной отделкой. Ее кожа матово светилась. Все в этой комнате: изящные женские вещицы, нежный аромат духов, букет роз на каминной полке — все было новым в его жизни и в какой-то мере заполняло пустоту, которую оставила в нем война.
Следуя глазами за размеренными движениями ее руки, Колин чувствовал, как у него непривычно стеснило в груди. Это не было ни желанием, хотя он и желал Эмму, ни страхом за нее. Это было совсем новое чувство, суть которого ему самому была неясна.
— Ну как, хорошо провела день? — спросил Колин.
Эмма с улыбкой повернулась к нему:
— Добрый вечер! Я думала, что ты вернешься позже. Как друзья?
— Да почти что не изменились, — ответил Колин. Он обнял ее за плечи и встретился с ней глазами в зеркале. Эмма положила щетку для волос на столик.
— К тебе никто не приставал с этой сплетней? — спросил Колин.
Эмма покачала головой, и отблески света заплясали у нее в волосах.
— А к тебе?
Колин не ответил на ее вопрос, надеясь, что никто не посмеет рассказать ей про инцидент в клубе.
— Какое на тебе очаровательное неглиже, — сказал он.
Эмма плутовски улыбнулась:
— Только сегодня принесли из магазина. Боюсь, что оно обошлось тебе недешево.
Колин улыбнулся ей в ответ:
— Сколько бы ни обошлось, оно того стоит.
Он наклонился и поцеловал ее в шею. Вдруг раздался стук в дверь.
В ответ на его вопросительный взгляд Эмма покачала головой.
— Что там еще? — выпрямившись, сердито крикнул Колин.
Эмма накинула на плечи шелковую шаль. Открылась дверь, и вошел Ферек с подносом, на котором стояли графин с бренди и два бокала.
— Я слышал, что вы приехали, милорд, — сказал он. — И вот принес бренди.
Колин молча смотрел на него. Эмма прикрыла глаза и покачала головой.
— Вы по вечерам имеете привычку пить бренди, — с довольным видом добавил Ферек и поставил поднос на маленький столик в углу.
— Иногда, — признал Колин. — Но сегодня я бренди не просил.
Он с недоумением смотрел на темнокожего гиганта,
— Да вам и не у кого было бы его попросить, — удовлетворенно сказал Ферек. — Мистер Клинтон спит. И все остальные тоже. А я не сплю.
— Совсем не спишь? — скептически спросил Колин.
— Я не ложусь спать, пока не лягут мои господин и госпожа. Вдруг им что-нибудь понадобится.
Он прижал руки к груди и низко поклонился. Колин с любопытством смотрел на это представление.
— Спасибо, Ферек, — сказала Эмма. — Сегодня нам больше ничего не понадобится. Ложись спать.
Ферек покачал головой.
— Я еще долго не засну, — сказал он Колину. — Если вам все-таки что-нибудь понадобится, зовите меня.
— Нам ничего не понадобится, — заверил его Колин.
Ферек пожал массивными плечами.
— Кто может знать, — почти пропел он. — Я всегда к вашим услугам, милорд.
Он опять поклонился и, пятясь, вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
— Что бы это значило? — воскликнул Колин.
Эмма рассмеялась.
— Он пытается к тебе подольститься, — объяснила она.
— Подольститься?
— И бросить тень на Клинтона. Для того, чтобы ты сделал дворецким его.
— Дворецким!
Колин представил себе, как Ферек открывает дверь и приветствует гостей, и невольно скривился. — Ну хотя бы начальником над слугами. Колин нахмурился:
— Клинтон служит мне с тех пор, как я стал жить отдельным домом. Об этом не может быть и речи.
— Знаю. Я сто раз говорила это Фереку, но он мне, по-видимому, не верит. На его родине слуги беспрерывно интригуют друг против друга.
— Здесь у него ничего не выйдет.
— Я ему говорила, — повторила Эмма.
— Может, мне ему сказать?
— Скажи, — согласилась она. — Может быть, тебя он послушает.
— Ты как будто не уверена. — В голосе Колина прозвучала улыбка.
— Понимаешь, Ферек… непредсказуем.
— Да? — Лицо Колина приняло надменное выражение. — Так вот, если он еще раз зайдет к нам в спальню без зова, он узнает, что я весьма предсказуем и не склонен прощать навязчивость. — Он хотел было рассказать Эмме, как отзывалась о Фереке тетя Силия, но передумал. — Хочешь, поедем завтра утром кататься верхом? — предложил он, вспомнив прогулку в Корнуолле.
Эмма вспыхнула.
— Я… я не могу. Я уже договорилась… — сказала она.
Завтра она приступает к исполнению своего плана.
— Жаль.
Эмме вдруг стало не по себе.
— Колин?
— Что?
— Если я сделаю что-нибудь такое, что тебе не очень понравится… что вызовет у тебя раздражение… — Она умолкла.
Она считала, что Колину не понравится ее план, и поэтому не собиралась говорить ему об этом, пока не станет ясно, что дело пошло на лад. Но ей не хотелось от него что-либо скрывать.
— Что, например?
— Да я не знаю.
Зря я начала этот разговор, — подумала Эмма.
— Тогда и я не знаю, — ответил Колин. — Если ты заведешь любовника, я сверну тебе шею.
— Колин!
— Но если ты поссоришься с поварихой, и она от нас уйдет, я тебя просто немного поколочу и отправлю на кухню готовить обед вместо нее.
— А я тебя отравлю.
Колин усмехнулся:
— Какую ты затеяла каверзу?
— Никакой.
Разве защитить его от вульгарных сплетен — это каверза? Но все-таки Эмме было не по себе.
— Тогда и волноваться не о чем.
— Разумеется, — тихо ответила Эмма. — Совершенно не о чем.
На следующее утро Колин встал рано — он решил все-таки съездить покататься в парке. Он любил там бывать на восходе солнца, когда леди и джентльмены, которые позднее заполнят аллеи, еще спят и не путаются под ногами. Тогда ему даже удавалось представить себе, что он в Треваллане, что вокруг него бескрайние пустоши и можно ехать как хочешь долго, не опасаясь напороться на велеречивую болтовню или лицемерное запанибратство. Война, что ли, на меня так подействовала — недоуменно думал он, послав лошадь галопом по пустынной аллее. Да нет, он и раньше не очень-то любил жизнь в городе, хотя мать ее обожала. Как хорошо было бы поселиться в Корнуолле! При этой мысли у него стало тепло на сердце. Но тут он вспомнил последние события. Если они с Эммой сбегут от злых языков и косых взглядов, свет примет это за подтверждение самых гнусных подозрений, и тогда уж Эмме никогда не удастся занять достойное место в обществе. Колин нахмурился и поехал домой. Надо будет съездить к матери и вместе с ней подумать, как опровергнуть эту сплетню. Лучше бы пойти в атаку на ощетинившихся штыками французов, чем заниматься этой дребеденью, — раздраженно подумал он.
Приехав домой, Колин, все еще держа в руках хлыст, прошел в гостиную, но вместо Эммы обнаружил там молоденькую девицу, одетую во все черное. При виде его она вскочила на ноги.
— Доброе утро, — учтиво сказал Колин.
— Я здесь не по своей воле! — драматическим тоном воскликнула девица, прижав к сердцу маленькую руку в черной перчатке. Ее голубые глаза прямо-таки буравили Колина. Нижняя губа у нее дрожала.
Колин уставился на нее с изумлением.
— Я бы никогда в жизни не вошла к вам в дом после того, что между нами произошло, но мама и ваша, — девица артистически помедлила, — ваша жена договорились между собой. Меня никто не спросил.
— Э-э-э, — не зная, что сказать, протянул Колин.
— Знаю! — воскликнула девица. — Это невыносимо. Но другие не наделены той же тонкостью чувств, что и мы. Они просто не представляют себе, каково нам.
Колин наконец понял, кто перед ним.
— Святый Боже! — проговорил он.
Девица кивнула, словно он сказал что-то очень умное. Колин оглянулся, надеясь увидеть кого-нибудь из домашних.
— Я не могу не любить вас, — продолжала девица, — но я не буду смущать вас выражением своих чувств. — Однако в опровержение этих слов она устремила на него влюбленный взгляд, комкая в руках носовой платок. — Вы сделали свой выбор, — добавила она голосом, который вибрировал, как у оперной певицы. — Не будем говорить об ошибках и сожалениях. — Она сделала шаг к Колину. — Но я никогда не полюблю другого, — закончила она пронзительным шепотом.
Колин отступил на шаг. Девица шагнула за ним.
— Одно мне хотелось бы узнать — чего вы не нашли во мне, но…
— Простите, мне надо идти, — пробормотал Колин, отступая к двери.
— Вам тоже это невыносимо? — спросила она, идя за ним. — Я даже не понимаю, как я сама могу… Мама говорит, что у женщин душевных сил больше, но мне так не кажется…
— Я должен идти, — торопливо сказал Колин.
— Должны. — Она вздохнула. — Мы все невольны распоряжаться собой, не правда ли? Мама сказала, что я должна приехать сюда, но…
Колин выскочил за дверь.
— Как это тяжело — опять встретиться с любимым человеком, — продолжала девица, точно кто-то еще мог ее слышать или точно она готовила рассказ об этой встрече для чьих-то сочувствующих ушей. — Оказаться наедине, без посторонних, получить возможность излить друг другу наши сердца. Но между нами встал долг… — Она страдальчески вздохнула.
Колин спросил у лакея в холле:
— Где баронесса?
— Кажется, она наверху, одевается на прогулку, милорд, — ответил Джон, удивленный свирепым тоном хозяина.
— Спасибо, — бросил Колин и, перепрыгивая через две ступеньки, побежал вверх по лестнице.
Джон, проводив его взглядом, пошел вниз сообщить слугам, что хозяин лютует.
— Эмма! — воскликнул Колин, врываясь в спальню жены. — У нас в гостиной эта девчонка Морлендов.
Эмма, сидевшая за туалетным столиком, повернулась к нему с улыбкой, хотя у нее все похолодело внутри. Леди Мэри приехала раньше назначенного часа, но Эмма надеялась, что они с ней уедут до возвращения Колина.
— Я знаю.
— Какого черта она здесь делает? — Вспомнив, как его встретила девчонка, он содрогнулся. — У нее явно не все дома. Наверное, надо бы ее пожалеть, но… — он сделал гримасу, — но это нелегко. Она такое несет! И смотрит на меня так, что у меня кровь стынет в жилах.
— Естественно, что она в расстроенных чувствах…
— Она? — Колин пошел к двери, но при этих словах остановился. — Надо же набраться наглости и заявиться к нам в дом! Одно это говорит о том, что она не отдает себе отчета в своих поступках. Я пошлю ее домой в сопровождении Джона и напишу Морленду записку. Пусть он, черт бы его побрал…
— Подожди! — воскликнула Эмма. — Не надо этого делать. Мы… мы едем на прогулку в парк.
— Вот выпроводим ее и поедем, — сказал Колин.
— Да нет, я еду на прогулку с леди Мэри.
— Что?
— Я договорилась поехать с ней в парк, потому что…
— Ты поедешь с ней? — рявкнул Колин. — После всего, что она натворила? Ты что, тоже с ума сошла? Эта девчонка на нас бог знает что наплела, а ты везешь ее на прогулку?
— Ну как ты не можешь понять? В этом весь смысл. Если нас увидят вместе и на дружеской ноге, этим сплетням никто не поверит.
Колин вернулся на середину комнаты и хмуро вперился в Эмму.
— Я сама придумала этот план, чтобы остановить сплетни, — продолжала Эмма. Чтобы о тебе не шептались в гостиных и не думали бог знает что, — добавила она про себя.
Лицо Колина немного разгладилось.
— Ты хочешь всем дать понять, что дружишь с Мери Дакр? — переспросил он, словно не уверенный, что правильно понял жену.
— Ну да.
— И ты считаешь, что это остановит сплетни?
— Да кто посмеет сплетничать, если мы будем мести себя достаточно убедительно?
— Лобовая атака? — спросил он. — Сабли наголо и не жалеть лошадей?
Эмма сморщила носик:
— Можно сказать, так.
Колин молча обдумывал ее идею.
— Твоей матери мой план понравился, — добавила Эмма.
— Да?
Как это понимать? Уж не ведет ли его мать двойную игру? Да нет, дело слишком серьезно. Колин похлопал себя ручкой хлыста по ноге. Все это ему очень не нравилось, но он не мог найти серьезных возражений.
— А ты уверена, что девчонка согласилась играть такую роль? — спросил он, вспомнив высказывания леди Мэри.
— Не совсем, — ответила Эмма. — Но ее матери эта мысль пришлась по вкусу. Так что, надеюсь, и леди Мэри, в конце концов, поймет, что это ей же на пользу.
— Думаешь, поймет? — спросил Колин.
— Когда увидит, что перестала быть в центр скандала.
— А может, ей хочется.
— Хочется чего? — недоуменно спросила Эмма.
Колин покачал головой. Ему представлялось, что леди Мэри Дакр очень хочется быть в центре чего-нибудь. Если ничего не остается, кроме скандала, то сойдет и скандал.
— Я тебя не понимаю, — сказала Эмма, вставая со стула и готовясь идти.
Колин сказал только:
— Боюсь, что это не очень хорошая мысль.
— А что еще мы можем сделать, чтобы пресечь сплетни? — спросила Эмма. — У тебя есть план лучше?
«Если есть, я с удовольствием его выслушаю», — подумала Эмма. Ей меньше всего хотелось общаться с леди Мэри.
— Нет, — подумав, сказал Колин.
Он смотрел на Эмму, которая выглядела обворожительно в сером утреннем платье с голубой отделкой. Ему было невыносимо думать, что сплетня задевает и ее. Действительно, что-то надо делать.
— Ну ладно, — сдался он. — Надеюсь, что мне хотя бы не нужно вас сопровождать?
Эмма улыбнулась.
— Нет, — сказала она. — По-моему, это было бы неразумно.
— Золотые слова, — заметил Колин. — Ты твердо намерена осуществить эту затею, Эмма?
— Другого выхода я не вижу, — ответила Эмма, думая только о нем.
— Мне тоже ничего в голову не приходит, — признался Колин, думая только о ней. Иx взгляды встретились. Оба заметили во взгляде другого какое-то глубокое чувство, и оба задались вопросом — какое?
— Надо идти, — сказала Эмма. Колин молча открыл перед ней дверь.
В гостиной леди Мэри нетерпеливо перелистывала альбом гравюр. Она была бледна и казалась очень хорошенькой в своем черном платье и черной с оборочками шляпке, но выражение лица у нее было капризно-недовольным.
— Меня заставила к вам приехать мама, — заявила мы, как только Эмма вошла в комнату. — Я не хочу ехать с вами кататься и вообще находиться в вашем обществе.
Эмма с трудом удержалась от резкой отповеди.
— Значит, вы хотите, чтобы о Колине ходили гнусные сплетни? — спокойно спросила она. — Вы хотите ему отомстить?
— Нет, ему я не желаю зла! — воскликнула леди Мэри. Ее голубые глаза метали молнии.
Эмма не стала ей объяснять, что она уже причинила Колину большое зло, обвинив в нарушении слова и инсценировав попытку самоубийства.
— А помочь ему вы разве не хотите?
— Поэтому я и здесь, — мрачно проговорила леди Мэри. — Хотя каждая секунда, которую я буду вынуждена провести в вашем обществе, будет испытанием для моих нервов и оскорблением для моего достоинства. — Она бросила на Эмму гневный взгляд. — Я согласилась притвориться вашим другом, только чтобы помочь ему, — закончила она трагическим тоном, — но на самом деле я никогда не стану вашим другом.
«Ну, и слава Богу!» — подумала Эмма. Но вслух только сказала:
— Договорились.
Они молчали всю дорогу до парка, в котором в это время собиралось на прогулку все высшее общество. Леди Мэри хмурилась, отвернувшись от Эммы, а та смотрела в противоположную сторону. Оказывается, это гораздо труднее, чем она предполагала. Ей больше всего хотелось взять свою спутницу за плечи, хорошенько ее встряхнуть и отвезти домой. Но ради Колина Эмма была согласна на все.
— У нас ничего не получится, если вы не заставите себя улыбаться, — сказала она при въезде в парк.
Леди Мэри повернула к Эмме мрачную физиономию. Примерно такое же выражение было у сынишки Каролины Никки, когда ему запретили лезть по колонне, украшавшей камин. Позади них послышался стук колес другой кареты. Эмма оглянулась, и у нее упало сердце. Но тут леди Мэри выпрямилась, расправила плечи и улыбнулась.
Эмма была поражена. Улыбка преобразила кукольное лицо девушки, придав ему тепло и человечность. И Эмма подумала, что под внешней маской избалованного ребенка, возможно, все-таки скрывается и что-то достойное.
— Так? — сквозь зубы спросила леди Мэри.
Искра интереса погасла в душе Эммы.
— Именно так, — резко ответила она, сама изображая улыбку, которая, как она опасалась, выглядела малоубедительной.
Их ландо катилось по аллеям парка, запруженным колясками, верховыми и группами гуляющих. Через несколько минут они привлекли всеобщее внимание. Кругом стали перешептываться и кивать в их сторону.
— А он здесь будет? — не переставая улыбаться, спросила леди Мэри.
Эмма поняла, что она спрашивает про Колина.
— Нет, — ответила она.
— Вы, наверное, постарались сделать все, чтобы мы не встретились. Да так, пожалуй, и лучше. Наша встреча сегодня утром была для меня очень тяжелым испытанием. — Сохраняя на лице приклеенную улыбку, леди Мэри тяжело вздохнула и стиснула руки. — И я видела, что ему тоже было нелегко.
«Опять ломает комедию», — подумала Эмма. Как ей хотелось сказать этой паршивке, что Колин собирался выбросить ее из дома.
— Ну почему он предпочел мне вас? — спросила леди Мэри. — Это просто невозможно понять.
Поскольку Эмма не собиралась отвечать на этот вопрос, она была благодарна старой графине с глазами-бусинками, которая в эту минуту окликнула их из своей коляски и велела кучеру остановиться. Эмма испытала большое облегчение, видя, что леди Мэри честно играет свою роль и подтверждает слова Эммы о том, что все эти слухи — глупые выдумки. Графиня выслушала их с жадным интересом. Другое дело, поверила ли она нам, — подумала Эмма.
— Но Джейн, Элис и Элайзу нам так просто провести не удастся, — сказала леди Мэри, когда коляски графини отъехала от них.
Эмма вспомнила, что так звали подруг леди Мэри, которым она послала свои прощальные письма.
— Да, — признала она. — Вам придется с ними поговорить.
— Я скажу им правду, — заявила леди Мэри, тряхнув головой.
— Вот и прекрасно, — согласилась Эмма. — Скажите им, что вы ошиблись относительно намерений Колина, что вы приняли учтивость за любовь и не заметили, что он был так же учтив с другими юными леди, однако ни одна из них не приняла это всерьез. Извинитесь за свое поведение и попросите своих подруг никому не говорить о ваших письмах.
— Но все было вовсе не так! — негодующе воскликнула леди Мэри.
— Не так?
Эмма устремила на нее решительный взгляд, как бы давая ей понять, что не отступит, и это, видимо, удивило девушку. «Она вконец избалована, — подумала Эмма. — Привыкла получать все, что ей захочется. А тут не вышло. Интересно, когда эта девица поймет, что у меня не менее твердый характер?» Тут Эмма увидела, что к ним направляются несколько верховых.
— Улыбнитесь, — нежно проговорила она.
Через секунду на них обрушился новый град вопросов. Так прошло больше часа. Эмму все это очень утомило, но она считала, что дела идут неплохо. Ей казалось, что леди Мэри даже с удовольствием разыгрывает эту новую роль. Во всяком случае, ей доставляло удовольствие всеобщее внимание. Эмма была уверена, что им удалось перекрыть поток сплетен, хотя до полной победы было еще далеко.
Наконец-то можно направлять кучера к дому Морлендов, где она с наслаждением расстанется с леди Мэри. Но пока ландо разворачивалось, откуда-то с края дороги раздался пронзительный голос:
— Эмма, душечка!
Эмма повернулась и с неудовольствием узрела Арабеллу Таррант, стоявшую под руку с графом Орсино.
— Как удачно, что мы встретились, — затрещала Арабелла, не дав Эмме сказать ни слова. — Мне что-то нехорошо, и я надеялась увидеть кого-нибудь из знакомых, кто отвез бы меня домой.
Не дожидаясь ответа, она решительно подошла к их ландо и открыла дверцу. Орсино опустил для нее ступеньки прежде, чем лакей успел слезть с запяток.
— Голова кружится, — сказала Арабелла, проворно забираясь в ландо. — На меня так действует жара.
Орсино тоже влез в экипаж и сел рядом с Арабеллой на переднее сиденье, нагло улыбаясь Эмме.
Что делать? Если вышвырнуть обоих из ландо, будет еще одна сцена и еще одна сплетня. Эмма вся кипела. Ее поймали в западню. Она велела кучеру ехать, ограничившись резким замечанием:
— Сегодня вовсе не жарко.
— Для таких, как мы, южан, конечно, не жарко, — ответил Орсино, улыбаясь Эмме интимной улыбкой.
— Мне делается плохо, даже когда не очень жарко, — заявила Арабелла, всплескивая руками, отчего заколыхались бледно-зеленые ленты, украшавшие ее пронзительно-желтого цвета платье. — Я тебя уже сто лет не видела, Эмма. Ты все хорошеешь!
Это невинное высказывание было произнесено ядовито-елейным голосом.
Эмма поняла, что Арабелла заранее обдумала эту акцию вместе с Орсино из-за того, что по возвращении из Корнуолла новобрачные ее полностью игнорировали. Правда, Колин послал ей значительную сумму денег, но Арабелла жаждала другого: воспользовавшись его положением, проникнуть в высшее общество. И страшно бесилась, что ей в этом отказано. Она хотела навредить Эмме и уже преуспела в этом. Эмма чуть ли не скрежетала зубами: она не желала представлять эту парочку леди Мэри, но не знала, как этого избежать. Леди Мэри ошеломленно смотрела на кричаще безвкусное платье Арабеллы. Орсино ни в коем случае нельзя знакомить с молодой, незамужней и очень богатой девушкой.
— К сожалению, до дома я вас довезти не смогу, — сказала Эмма Арабелле. — Нам нужно через десять минут быть на Гровенор-сквер.
— Ничего подобного, — заявила леди Мэри, чувствуя, что может поживиться какой-то тайной. — Мама поехала к тете.
И тут Орсино взял инициативу в свои руки. Наклонившись вперед и приложив руку к груди, он сказал, обращаясь к леди Мэри:
— Я граф Джулио Орсино. Из Италии.
— Правда? — спросила леди Мэри. — Папу возили и Италию, когда ему было шестнадцать лет. Ему там очень понравилось. У нас в доме много итальянских картин.
— Видимо, у вашего отца хороший вкус, мисс…
— Я леди Мэри Дакр, — сказала девушка и протянула Орсино руку.
Эмма раздраженно прикусила губу. Глупая девчонка! Но ничего поделать уже было нельзя.
— А это — миссис Арабелла Таррант, — сказала она и увидела, как Мэри, услышав ее фамилию, заинтересованно взглянула на Арабеллу.
Значит, она тоже слышала сплетни о ее покойном муже.
— Счастлив с вами познакомиться, — с широкой улыбкой сказал Орсино. — Но, видимо, я должен выразить вам соболезнование? — сказал он, окинув взглядом ее траур.
— У меня умерла бабушка, — сообщила ему леди Мэри.
— Сочувствую вам.
Девушка кивнула:
— Да, мне очень ее не хватает. Но она не захотела бы, чтобы я в трауре сидела дома и оплакивала ее. Она предпочла бы, чтобы я выезжала и отвлекалась от грустных мыслей.
— Разумеется, — глядя на нее маслеными глазами, согласился Орсино.
«Лучше бы ее действительно держали взаперти, — подумала Эмма. — Как я не догадалась, что Орсино не смирится с отказом и придумает какую-нибудь месть».
— Я удивлен, что вы соглашаетесь терпеть такое обращение, — добавил Орсино.
Нельзя допустить его сближение с леди Мэри, — с отчаянием думала Эмма.
Она огляделась. Они подъезжали к воротам парка.
— Я хотел покататься в парке верхом, — продолжал Орсино, — но мне очень не повезло с лошадью.
— Вы взяли лошадь напрокат? — спросила леди Мэри.
Орсино покачал головой:
— Назвать ее лошадью — это значит нанести смертельное оскорбление всему лошадиному роду, всем этим превосходным животным. Я вернул эту… тварь в конюшню. Но она успела укусить моего камердинера, слугу моей домохозяйки и еще одного человека, кажется, угольщика. Высокого краснолицего детину. Тот грозился подать на меня за это в суд.
Леди Мэри хихикнула.
— Мне посоветовали обратиться в другую конюшню, но я пока не набрался духу опробовать еще одну… английскую лошадь.
— Ваши итальянские, конечно, гораздо лучше, — язвительно сказала Эмма.
— Скажем так — они лучше воспитаны.
— Так почему бы вам не вернуться в Италию и не ездить на этих благовоспитанных лошадях? — еще более решительно спросила Эмма. Ее терпение было на исходе.