Лодочник затянул сходни на борт, и баркас отчалил. Мужчины тоже сели в кресла. Леди Мэри и Робин пододвинули кресла ближе к носу, чтобы лучше видеть, оставив Эмму с Колином наедине. Лодочник с сыном усердно гребли, и маленькая баржа вскоре присоединилась к оживленному движению на Темзе.
   — Вон Тауэр, — сказала через какое-то время леди Мэри. — А вот там — Ворота изменников. Через них шли осужденные на смертную казнь. — Она вздрогнула от восторженного ужаса.
   — Нет, это не здесь, — поправил ее Робин. — Дальше. Видите ступени, ведущие к воде?
   — А вы откуда знаете? Я читала у папы в библиотеке иллюстрированный журнал, где указаны все знаменитые места Лондона. И я уверена, что…
   — А вот и нет, — по-ребячески упрямо возразил Робин. — Вон они, — сказал он, показывая на ворота, закрытые железной решеткой.
   Оба замолчали — в эту минуту их баркас чуть не врезался в лодку перевозчика, которая мчалась поперек реки с такой скоростью, точно за ней гнались разбойники. Их лодочник весело обругал перевозчика, и тот так же весело ответил.
   — Посмотрите, — воскликнула леди Мэри, точно это не она только что препиралась с Робином из-за Ворот изменников, — сколько кур!
   Действительно, мимо них проплывала баржа, загруженная плетеными корзинками, из которых доносилось оглушительное квохтанье.
   — Завтра их будут продавать на рынке, — сказал Робин.
   — Фи, как оттуда дурно пахнет, — сморщив носик, сказала леди Мэри, когда ветер донес до них запах с баржи.
   Лодочник с сыном налегли на весла.
   — Знаешь что, — прошептал Колин на ухо Эмме, — По-моему, девчонка совершенно про меня забыла.
   Эмма вздрогнула, услышав его голос так близко, и, обернувшись, увидела, что Колин пододвинул свое кресло ближе к ней.
   — Совсем недавно она заявляла, что я разбил ее сердце и что она не хочет жить, — продолжал Колин. — А теперь меня вроде здесь и нет. — Он усмехнулся. — Хорошее лекарство от тщеславия. Теперь-то я знаю, чего стоит мое мужское обаяние.
   — Она еще ребенок, — ответила Эмма. — Она понятия не имеет, что такое любовь.
   — В ее возрасте ты была уже замужем, — напомнил ей Колин.
   — Вот именно, — с чувством ответила Эмма. — Какие тебе еще нужны доказательства?
   Колин внимательно посмотрел на Эмму. Казалось, она только силой воли сдерживала готовую распрямиться пружину.
   — Если бы ты не вышла замуж за Эдварда, а я не убежал бы на войну… — начал он и, помолчав, закончил: — Как ты думаешь, мы встретились бы на каком-нибудь балу? Потанцевали бы и разошлись так же бездумно, как болтает эта парочка? — И он глянул в сторону Робина и леди Мэри.
   Эмма стиснула на коленях руки.
   «Почему она все время нервничает?» — подумал Колин.
   — А может быть, мы страстно влюбились бы друг в друга, как влюбляются только очень молодые люди, — добавил Колин.
   — Только? — странным голосом спросила Эмма.
   Колин опять внимательно посмотрел на нее. Эмму явно что-то мучает. Ну почему она мне не признается? Почему не хочет мне довериться?
   — Да, я считаю, что подобные безумства совершают только в ранней юности.
   — А предположить, чтобы такое случилось с тобой, совершенно невозможно, да? — с насмешкой спросила Эмма.
   — Так же невозможно, как и то, чтобы ты убежала из дома с Таррантом, — ответил Колин, сам удивляясь резкости своего тона.
   Эмма опешила.
   — И ты считаешь, что это любовь? — еле слышно спросила она.
   — Что — это?
   — Эта поглощенность, эта решимость поступить по-своему… это… сумасшествие?
   Колин подумал, что каким-то образом потерял нить разговора.
   — Так ты считаешь, что это и есть любовь? — настаивала Эмма.
   — Наверное, любовь бывает разная — уклончиво ответил Колин. — Наверное? А по собственному опыту ты этого не знаешь? — В ее голосе звучали слезы.
   — Эмма, что с тобой?
   Она повернулась к нему и пытливо вгляделась ему в лицо.
   — Доверься мне — Колин старался говорить как можно убедительнее. — Я не какой-нибудь безрассудный юнец, который думает лишь о собственном удовольствии. На меня можно положиться.
   — Положиться? — повторила Эмма.
   — Я надежный человек, — сказал он, сердясь на нее за то, что ему приходится это говорить. — Я знаю, что такое долг, честь, верность слову.
   — Или уговору? спросила Эмма.
   — Можно и так сказать.
   Она отвернулась.
   — Ну так что? — помедлив секунду, нетерпеливо спросил Колин. Что еще ей нужно, какие заверения?
   — Ты о чем?
   — Ты ничего не хочешь мне сказать?
   — Я?
   — По-моему, я разговариваю с тобой.
   Эмма глянула на него и быстро отвела взгляд.
   — Я считаю, что мы ведем философскую беседу, милорд. Боюсь, что больше мне на эту тему сказать нечего.
   Ее лицо стало замкнутым. Она ушла от него. Колин был жестоко разочарован.
   — Эмма, — сказала леди Мэри, оборачиваясь к ним. — Посмотрите, сколько уток!
   Колин чуть не выругался, глядя, как жена смотрит туда, куда показывает девушка.
   Их баркас уже миновал забитые судами доки и плыл теперь вдоль редко встречающихся причалов.
 
   Наконец Лондон остался позади, и их взорам открылись зеленые просторы лугов. Вдоль реки плакучие ивы спускались к самой воде. Вокруг было очень красиво, но Эмма как будто ничего не видела. Она упорно принимала участие в разговоре Робина с леди Мэри, хотя ни на секунду не забывала, что Колин сидит рядом. У нее было чувство, будто внутри нее нарастает давление, и что она недолго еще сможет держать его под контролем.
   Вдруг лодочник направил баркас к берегу. Он ловко причалил к небольшой деревянной пристани, и его сын соскочил на нее, чтобы привязать канат.
   — Здесь мы устроим пикник, — сказал Робин, который пока что был вполне доволен собой. — Здесь есть очень красивое место, по крайней мере, Хокинс расписал его очень хорошо.
   Лодочник перебросил на пристань сходни, они с сыном забрали корзины и приготовились сопровождать своих пассажиров на берег.
   — Эту корзину не берите, — сказал Робин. — Это для вас.
   — Благодарю вас, сэр, — с ухмылкой сказал Хокинс.
   Они прошли вверх по склону и оказались на пестрящем полевыми цветами лугу.
   — Ну, вот и пришли, — сказал Робин.
   — Идемте вон туда, — предложила леди Мэри, указывая на маленькую рощицу вдали.
   — Но здесь лучше! — заспорил Робин. — Здесь больше солнца и ближе к баркасу.
   — Вы ведь все равно ничего не несете, — сказала леди Мэри.
   — Ну и что?..
   — Я хочу туда, — грозно нахмурившись, настаивала девушка.
   — Ну ладно.
   И Робин мрачно побрел по высокой траве.
   Все последовали за ним. Колин снял жердь с изгороди, чтобы дамы смогли через нее перебраться, а Хокинсы расстелили под деревом большое красное одеяло, поставили на него корзины и пошли обратно к реке.
   — Какая прелесть! — сказала леди Мэри, опускаясь на одеяло. — Послушайте, как ветер шумит в листве. Похоже на шум океана.
   Робин, не отреагировав на ее замечание и все еще хмурясь, распаковал корзины и стал раскладывать на одеяле купленную им еду.
   — Все действительно выглядит прелестно, — сказала Эмма.
   Робин повеселел:
   — Вот холодная курица и свежие булочки. И омар! — Он бросил вызывающий взгляд на леди Мэри. — Еще вино и персики. Их очень рекомендовала хозяйка ресторана. А вот кексы и печенье.
   — Настоящий пир, — сказала Эмма, отчего Робин улыбнулся.
   Робин открывал бутылку, а Эмма достала тарелки и ножи с вилками и расставила их на одеяле. Колин взялся нарезать курицу, а леди Мэри благодушно все это созерцала.
   Наконец все принялись за еду. Робин и леди Мэри затеяли спор, где приятнее есть — на открытом воздухе или на деревенском постоялом дворе. Вокруг витал запах полевых цветов, пели птицы.
   «Какая идиллическая сцена», — подумала Эмма.
   Вдруг она увидела, как у Колина расширились глаза. Она повернула голову: куда он так напряженно смотрит?
   — Замрите, — только и сказал он не терпящим возражений тоном.
   Но леди Мэри не признавала приказов.
   — В чем дело? — спросила она оглядываясь.
   — На этом лугу пасется бык, — сказал Колин. — И характер у него, по-моему, не самый смирный.
   Эмма проследила за его взглядом и увидела огромного быка с кривыми рогами, который медленно шел к ним. Бык был рыжий, с белыми отметинами на морде и шее и показался Эмме величиной с дом. Он на секунду остановился, раздраженно фыркнул и опять пошел на них.
   — Вот это да! — воскликнул Робин, вскакивая на ноги. Бык тряхнул рогами. — Бегите, а я его отвлеку.
   Он бросился направо, но там быку его не было видно за деревьями.
   — Робин! — крикнула Эмма.
   — Быстро идите к изгороди и перелезайте через нее, — спокойно сказал Колин, помогая женщинам подняться.
   Бык опять фыркнул, он был уже совсем близко.
   Колин помог женщинам перебраться через изгородь и положил на место вынутую им жердь. Обернувшись, он увидел, что Робин вышел на открытое место и машет носовым платком, чтобы привлечь внимание быка.
   — Иди сюда! — крикнул ему Колин.
   Но Робин не обратил на него внимания.
   — Говорят, в Испании так отвлекают быка, — весело крикнул он, размахивая платком. — А ну-ка, бык, иди сюда!
   И Робин перебежал за дерево, еще больше приблизившись к огромному животному.
   — Робин! — хором крикнули обе женщины.
   Колин покачал головой и даже на секунду прикрыл глаза, словно не веря тому, что видит.
   — Надо что-нибудь побольше, — сказал Робин.
   Его взгляд упал на расстеленное на траве одеяло. Он дернул его за угол, сбросив на траву все, что там было разложено. — Как раз то, что нужно, — сказал он и махнул одеялом в направлении быка.
   — Вот дурак! — буркнул Колин и двинулся к юноше.
   А бык взревел и наклонил голову. Его рога были нацелены на центр одеяла. Еще раз фыркнув, он бросился на Робина.
   Он бежал гораздо быстрее, чем предполагал Робин, гораздо быстрее, чем можно было ожидать от такого крупного животного. Глядя, как на него несется тонна разъяренной туши, Робин побледнел, и одеяло повисло у него в руке. Колин побежал.
   — Робин! — закричала Эмма. — Беги от него!
   — Да сдвинься же с места, идиот! — взвизгнула леди Мэри.
   Колин сделал могучий прыжок, схватил Робина и швырнул его на землю. И тут бык добежал до того места, где Робин стоял секунду назад. Раздался звук разрываемой ткани, и бык помчался дальше, размахивая пропоротым рогами красным одеялом.
   Колин вскочил и помог подняться Робину. Бык ревел и мотал головой, пытаясь избавиться от закрывавшего ему глаза одеяла. Колин потащил юношу к изгороди и буквально перебросил его через нее.
   — Пошли быстрее, — сказал он, тяжело дыша — Не очень-то я надеюсь на эту изгородь.
   — А наш завтрак? — запротестовал Робин.
   — Нашли о чем вспоминать после того, как опрокинули все на траву, — сказала леди Мэри.
   — Бессовестная! — негодующе проговорил Робин. — Это за то, что я старался спасти вашу жизнь!
   — Пошли! — опять сказал Колин, видя, что бык освободился от одеяла и рысью направился к ним.
   — Мне придется платить за тарелки, — пытался протестовать Робин, но Колин подтолкнул его вперед, вслед за дамами.
   При виде их лодочник удивился, а выслушав их историю, видимо, с большим трудом удержался от улыбки. Он пошел на холм в надежде спасти остатки их завтрака, но, вернувшись, сказал, что бык с наслаждением втаптывает их в землю.
   — Особенно персики, — уточнил он. — Ему как будто нравится, как они чавкают у него под копытами.
   — Что ж, мы так и останемся голодными? — жалобно спросила леди Мэри.
   — А кто виноват? — набросился на нее Робин. — Ничего бы этого не случилось, если бы мы остались на том месте, которое предложил я. Так нет же, вам надо, чтобы все было по-вашему. Все должны вам подчиняться, а вы никого не желаете слушать!
   Колин незаметно дал лодочнику сигнал отчаливать. Взяв Эмму под руку, он подвел ее к креслам, где они сидели раньше, и помог сесть.
   — Спасибо, — срывающимся голосом сказала она. — Ты спас его от смерти.
   Колин пожал плечами:
   — Может, и не от смерти, но от тяжелых ран наверняка.
   Эмма не могла говорить от переполнявших ее чувств.
   — Он смелый парень, — сказал Колин, глядя, как Робин грозит леди Мэри пальцем, точно она непослушный ребенок, а он — ее гувернантка. — Хотя ему и не повредило бы немного солдатской выучки, — с улыбкой добавил он. — Ему надо научиться отступать перед превосходящими силами противника.
   — Ты рисковал из-за него жизнью, — чуть слышно проговорила Эмма.
   Колин продолжал, словно не слыша ее слов:
   — Знаешь, пожалуй, я его недооценил. У него есть характер. Большинство юнцов на его месте пустились бы наутек, оставив дам на милость быка.
   — Но он действовал глупо и подверг себя страшной опасности, — возразила Эмма.
   — Само собой. Но все равно для этого нужно мужество.
   «Этих мужчин никогда не поймешь», — подумала Эмма.
   — И какой был бы прок от его мужества, если бы бык забодал его? — спросила она.
   Колин посмотрел на нее с удивлением:
   — Как какой? Разумеется, лучше быть и смелым, и умным, но честь мужчины — дело огромной важности.
   Эмма помолчала. Его слова успокоили ее. Ну конечно, ведь он так долго воевал. Его собственная честь и честь его семьи для него — дело огромной важности. Как он поступит, если Орсино попытается ее запятнать? Вызовет его на дуэль? Орсино — мастер жульничать. Он как-нибудь ухитрится убить Колина. Да если и не убьет, ее муж на нее после этого и смотреть не захочет.
   — А им, по-моему, это нравится, — сказал Колин, кивнув на молодую пару.
   — Что? — рассеянно спросила Эмма, которая с трудом пыталась вернуть себе душевное равновесие.
   — Постоянно препираться.
   — А! — Она взглянула на молодых людей. — Кажется, да.
   — Я знавал семейные пары, которые вели себя точно так же. Правда, сам я не смог бы найти в этом удовольствия.
   Эмма покачала головой.
   — Гораздо разумнее, чтобы брак был основан на сходстве интересов и взаимопонимании.
   «Сходство интересов… Какие холодные слова», — подумала Эмма и посмотрела на Колина. Когда она слышала такие слова, у нее пропадала надежда, и ей казалось, что их брак приносит Колину только чувство спокойного удовлетворения. На его взгляд, любовь — это болезнь, которая поражает очень молодых людей. А сам он выше этого. Захочет ли он когда-нибудь любви, обрушится ли она на него, как, вне всякого сомнения, обрушилась на Эмму?
 
   На следующий день Колин Уэрхем зашел в свой клуб, где у него была назначена встреча с приятелем. До свидания еще оставалось время — и он прошел в игорный зал. Несмотря на ранний час, за столами уже сидели завсегдатаи. Колин окинул взглядом всех играющих, и вдруг ему в глаза бросился один джентльмен. При виде его Колину пришла в голову идея.
   — Добрый день, Уитмен, — сказал Уэрхем, подходя к нему.
   Тот обернулся и был, кажется, страшно удивлен, увидев барона.
   — Сент-Моур! — озадаченно сказал он.
   — Я хотел у вас кое-что спросить.
   Уитмен, высокий худощавый человек с темными волосами до плеч и холодными черными глазами, пожал плечами — дескать, пожалуйста, спрашивайте.
   «Вот таких типов Эмма и ненавидит больше всего на свете, — подумал Колин. — Она и меня поначалу приняла за одного из них».
   Уитмен был известен как заядлый игрок. Вся его жизнь проходила в прокуренных притонах. Каким-то образом он ухитрялся выигрывать достаточно, чтобы хватало на жизнь, хотя чаще находился на грани нищеты. Именно поэтому он был склонен приобщать к игре богатых молодых людей, взимая с них за это приобщение немалую толику их состояния.
   — Вы не встречали молодого человека по имени Беллингем? — спросил Колин.
   Говорить о том, где Уитмену мог встретиться Робин, не было нужды. И так было ясно, что имелись в виду карточные столы. Кроме игорных притонов, Уитмен нигде не бывал.
   — Беллингем? — В голосе Уитмена отсутствовал всякий интерес.
   — Молодой человек, светлые волосы, франтоват, — подсказал Колин.
   — Встречал, — ответил Уитмен, которому эти подробности, казалось, не были нужны. — Играет прескверно. Не имеет никакого понятия о стратегии и не способен сосредоточиться на игре. Все оглядывается, нет ли в зале знакомых, а про игру забывает.
   — Он много проигрывает?
   Уитмен посмотрел на Колина:
   — Наверное. Никогда не видел, чтобы он выигрывал. — В черных глазах появилась искра интереса. — Ваш родственник? Собираетесь заплатить его долги?
   — Нет, — ответил Колин. — Все, чем он располагает, — это содержание, которое назначил ему отец.
   — А. — Интерес Уитмена угас. Такая мелочь его не интересовала. — Недаром он водится с акулами.
   — Он занимал деньги у ростовщиков?
   Уитмен бросил на Колина усталый и даже немного презрительный взгляд:
   — А кто из нас не занимал?
   Колин понял, что положение серьезнее, чем он думал. Вот болван! Кто же занимает у ростовщиков? Всем известно, что выплатить такой долг практически невозможно — у них обычно набегают проценты, чуть ли не равные занятой сумме.
   — А у какого ростовщика, не знаете? — спросил он Уитмена.
   Тот пожал плечами. Не знает и не интересуется.
   — Извините, меня зовут, — сказал он, кивая на один из карточных столов. — Может, тоже попытаете счастья? — несколько оживившись, предложил он.
   — Нет, спасибо. Я договорился пообедать с приятелем.
   Уитмен тут же отошел и сел за карточный стол. Теперь его интересовали только карты, которые банкомет уже начал сдавать. Колин же стоял и, нахмурившись, обдумывал услышанное. Если он расскажет об этом Эмме, она разволнуется и захочет вмешаться. А уж ей-то он ни за что не позволит иметь дело с ростовщиками. Сообщить о долгах Робина его отцу? Это будет похоже на наушничество. Конечно, можно просто забыть об услышанном, но это не предотвратит неминуемой катастрофы.
   Надо узнать, кому Робин задолжал. Тут нет ничего трудного. И анонимно оплатить долг Робина, избежав выяснения отношений, болезненных признаний или негодующих тирад. Да, так будет лучше всего.
   «Вот пообедаю и займусь поисками ростовщика», — решил Колин и спокойно отправился разыскивать Джеймса.
   Ростовщика Колин нашел без труда. Через два часа он был уже у него и передавал ему большую пачку банкнот.
   — Спасибо, милорд, — сказал ростовщик, не спуская глаз с денег. — Очень рад был с вами познакомиться. Если у вас возникнет нужда, можете на меня рассчитывать.
   — Надеюсь, что такого не произойдет, — спокойно ответил Колин.
   Ростовщик засмеялся, словно услышал хорошую шутку:
   — Да уж, с вами, наверное, не произойдет, милорд. Хотя никогда не знаешь…
   — Верно. Я хотел бы получить расписку Беллингема.
   — Да-да, пожалуйста. Вот она. Все в порядке. — Ростовщик вручил Колину документ, на котором накарябал «Оплачено» и расписался.
   — Благодарю вас. — Колин сложил бумагу вчетверо и сунул в карман. — Надеюсь, вы понимаете, что никто не должен знать о том, что долг уплатил я.
   — Обещаю вам держать язык за зубами, милорд.
   — Вот именно. И если я узнаю…
   Ростовщик жестом остановил его:
   — Клиенты на меня полагаются. В нашем деле умение хранить тайну — главное.
   Колин пошел к двери.
   — Скажите мистеру Беллингему, что я готов его ссудить деньгами по первой просьбе.
   — Из расчета двадцати процентов в месяц, — сухо сказал Колин.
   — Это так, милорд, — ничуть не смутившись, ответил ростовщик. — Наши услуги стоят недешево.
   Колин вышел, ничего не сказав.

Глава 11

   Реддингс стоял в стороне, дожидаясь, пока барон расправит складки шейного платка к своему полному удовлетворению, потом подал ему темный вечерний камзол и разгладил его на плечах своего господина. Приятно быть в услужении у джентльмена, на котором все так хорошо сидит, с удовлетворением подумал Реддингс. На балу ему не будет равного: широкие плечи, длинные стройные ноги, великолепная осанка. Колин причесывался перед зеркалом. Камердинер украдкой глянул на его отражение. От того беспросветного уныния, которое так тревожило Реддингса по пути в Англию, не осталось и следа. Правда, за последнее время с лица барона почти не сходило выражение серьезной озабоченности. Но это не волновало Реддингса, лишь бы не он сам был ее причиной. Кому-то барон явно собирается задать перцу.
   Странно устроен этот мир, думал Реддингс. В доме стало все иначе, чем было до его ухода с молодым хозяином на войну. И госпожа у них очень необычная. А уж ее слуга, этот турок, такой чудной, что и слов не подберешь. Но миледи — просто сокровище. Реддингс был убежден, что она спасла его господина от полного отчаяния.
   — Реддингс, — сказал Колин, — очнись!
   — Извините, милорд, — сказал камердинер, осознав, что не слышал слов хозяина.
   — О чем это ты замечтался? — с улыбкой спросил Колин. — Судя по выражению твоего лица, о чем-то приятном.
   — Задумался, милорд. Прошу прощения.
   — Ты куда подевал мой плащ?
   Реддингс принес из гардероба плащ и подал его Колину.
   — Нет, надевать я его не буду, понесу в руках. Пойду посмотрю, готова ли миледи.
   Реддингс аккуратно расправил плащ на руке своего господина, потом многозначительно кашлянул.
   — В чем дело?
   — Да ничего, милорд. Просто я заметил, что дамам всегда хочется… произвести впечатление. А сегодня…
   — Не тяни. Ты про что?
   — Сегодня от мадам Софи привезли новое платье, — доверительно сообщил Реддингс.
   — Вот как? — Колин задумался. Его мучило невысказанное напряжение в его отношениях с Эммой, секреты, которые от него скрывались, он устал ждать, когда она, наконец, обратится к нему за помощью. — Ты думаешь, что она хочет поразить меня новым нарядом? — спросил он.
   — Да, милорд, — невозмутимо отозвался камердинер.
   — Ну что ж. Тогда я подожду ее в гостиной.
   — Правильно, милорд, — одобрительно сказал Реддингс.
   Ждать Колину пришлось недолго. Пробыв в гостиной всего несколько минут, он услышал в прихожей шаги. Когда его жена появилась в дверях, он задохнулся от восхищения. Ее юбка состояла из нескольких слоев шелка разных оттенков цвета морской волны и при ходьбе, казалось, струилась вниз к ее туфелькам тоже цвета морской волны. Корсаж плотно облегал высокую грудь, зачесанные наверх блестящие волосы каскадом падали на спину. В ушах и на шее сверкали фамильные изумруды.
   — Потрясающе! — воскликнул Колин.
   — Правда, красивое платье? — спросила Эмма и крутанулась перед ним так, что юбка всколыхнулась всеми своими разноцветными слоями. — Софи просто гениальная портниха.
   — И, кажется, процветает.
   — О да, — с улыбкой ответила Эмма. — И представь себе, это ее нисколько не удивляет.
   — Ты затмишь на балу всех. Как бы жена Тома не пожалела, что тебя пригласила, — сказал Колин. — Она всегда хочет быть первой красавицей на балу.
   — Колин! Это неправда!
   — Разве?
   — Конечно, нет. Диана со мной очень мила.
   — Видел я, как она мила, — улыбнулся Уэрхем. — Вечно посылает тебя в другую комнату, где тебя ждет ужасно смешное зрелище или просто очаровательные люди. Люди, которые, конечно, не принадлежат к кружку ее поклонников.
   — Какой вздор! — сказала Эмма, но, согласившись, что ее муж прав, засмеялась.
   — Диана держит при себе всех своих прежних кавалеров, словно и замуж не выходила. Хорошо, что около тебя не вьется толпа бывших воздыхателей.
   Эмма, надевавшая накидку, на секунду застыла. Колин заметил, что у нее на лице промелькнуло выражение страха. Нет, это невыносимо — чувствовать, что она отгородилась от него стеной. Что же она скрывает?
   — Поехали, — сказала Эмма. — Я обещала Каролине, что мы приедем пораньше, и я займу тетю Силию. Каролина ее боится.
   — С чего ей ее бояться? — сказал Колин, предлагая Эмме руку.
   Разговора опять не получилось.
 
   Каролина встретила их в дверях. Она была ужасно взволнована.
   — Тетя Силия в плохом настроении, — растерянно сказала она. — Приказала мне отослать Никки наверх, а он всего только немного постукал по клавишам пианино. Эмма, помоги мне!
   Она сунула накидку Эммы лакею и торопливо повела ее в гостиную. Эмма в уме поблагодарила тетю Силию за то, что та избавила их от озорника Никки. Поспешая за Каролиной, Эмма размышляла: и почему вся семья так боится тетю Силию? Эмме старуха очень нравилась. У нее был на редкость трезвый ум.
   Колин не спеша шел за ними. Когда он вошел в гостиную, Эмма уже сидела рядом с тетей Силией. Он задержался в дверях, оглядывая приглашенных Каролиной родственников и друзей. Никого неожиданного он не увидел, всех этих людей он встречал уже тысячи раз и не мог сказать ни одному из них ничего нового. Хорошо хоть, что его жена не следует светским правилам так безусловно, как Каролина. А то пришлось бы ему тоже без конца принимать в доме надоевших гостей.
   — Простите, — раздался голос рядом с ним.
   Колин обернулся и увидел Робина в вечернем туалете наимоднейшего покроя. Его жилет сверкал золотым шитьем.
   Заметив взгляд, которым Колин наградил жилет, Робин не совсем уверенно сказал:
   — Последний крик моды.
   — Не сомневаюсь, — серьезно отозвался Колин.
   Робин с подозрением посмотрел на него: не насмехается ли над ним Уэрхем? Потом пожал плечами: не все ли равно?