Страница:
– Как они умудряются здесь жить?
– Организовались в отряды, вооруженные до зубов, выходят наружу только днем. Раз в неделю отряды объединяются и доставляют из магазинов провиант и всякие товары. Вот эти люди и ездят на бронированных такси.
– Не позавидуешь им.
– А я предпочитаю вертолет-такси, хотя оно стоит на несколько баксов дороже. До летающих машин беспризорники не могут добраться.
Я уже съел свой рулет и допивал третью чашку кофе. Организм медленно просыпался. Расправился с завтраком и Гиерра. Мы вернулись в палату за моей дорожной сумкой, и тут вошел доктор О'Нейл.
– Капитан, я звонил в полицию несколько минут назад. Миссис Сифорт еще не найдена, – сообщил он. – Не рекомендую вам искать ее в одиночку.
– Спасибо за совет. – Что еще я ему мог ответить? Не препираться же из-за такого пустяка. Джоз Гиерра проводил меня до ворот.
– Видите те сараи? – показал он. – Они всюду вокруг заброшенного стадиона. Возможно, кто-нибудь из обитателей этих трущоб видел Анни, спросите у них.
– Так и сделаю.
– Будьте осторожны.
– Спасибо, Джо. – Мы пожали друг другу руки, и я направился к ближайшему сараю, продираясь сквозь заросли сорняков, торчащих из выщербленного асфальта.
– Эй! – Джо бежал ко мне трусцой. – Знаете, вдвоем будет безопаснее.
– Не надо, я один…
– Пошли, пока я не передумал.
Я улыбнулся, словно солнцу, пробившемуся сквозь дым.
Мы пробирались к жалким лачугам сквозь всякий хлам, груды битых кирпичей и гниющего мусора. Вокруг не было ни души. Наконец добрались до ближайшей хибары. Я постучал в грязную, исцарапанную, покосившуюся дверь. Тишина. Мы побрели к следующей хижине. На стук выползла изможденная старуха в засаленном спортивном костюме с ножом в руке.
– Скажите пожалуйста, вы случайно… – вежливо начал я.
– Пошли на!.. – проскрипела карга.
– Позвольте представиться, капитан Сифорт… – Я едва успел увернуться от удара ножом. Боевитая карга юркнула за дверь, щелкнул замок. – Боже мой, Иисус Христос!
Гиерра глянул на меня, как на полоумного, но промолчал. Мы пошли к следующей халупе. Здесь дверь распахнулась сразу, очевидно, нас ждали. Два крепких молодчика с дубинами.
– Че надо?! – рыкнул один из них с латиноамериканским акцентом.
– Видите ли, моя жена лечилась в той клинике, – замямлил я, – не подскажете ли, куда она пошла? Понимаете…
– Не видали, а если бы и видали – не сказали. Пошел к… матери! – Дверь захлопнулась.
– Ублюдки! – процедил я.
– Капитан, в этих трущобах то же самое вам скажет любой, – увещевал меня Гиерра.
– Неужели они все тут такие?
– Не-все. Встречаются культурные. Брось камень! – заорал он на оборвыша, вылезшего невесть откуда. – У нас ножи! Выпустим кишки!
Шпаненок, метр с кепкой, с досадой бросил булыжник себе под ноги, злобно сплюнул и мигом скрылся.
– У вас действительно есть нож? – прошептал я.
– Нет, я ведь не собирался идти с вами.
Я постучался в следующую лачугу. Открыла растрепанная женщина с замызганным ребенком. Я показал ей фотографию Анни.
– Не-а, не видела, – покачала она головой. – Бесполезно искать, тут не найдешь. Лучше убирайся, мистер. Такой ответ показался мне верхом вежливости.
– Спасибо, мэм.
Гиерра предложил поискать по другую сторону от клиники. Я поупирался, решив опросить жителей по эту сторону позже в одиночку. Вскоре Джозу пришла в голову еще одна дельная мысль:
– Давайте вначале зайдем в клинику, хочу взять дубинку или нож, так будет безопаснее.
Я покорно шел с ним к воротам, нервно поглядывая на часы. Драгоценные минуты тают! У меня сдали нервы.
– А я пока похожу один. Начну с ближайших трущоб к югу от клиники.
На том и порешили. Гиерра вернулся в клинику, а я стал пробираться между куч отвратительно вонявшего мусора. Толливер, как всегда, прав: лучше вернуться в Лондон и терпеливо ждать, пока полиция сделает свою работу. У них больше опыта в таких делах…
– Ищем кого?
Я оглянулся. Ко мне шли трое, двое бородатых, коренастый и тощий, а третий почему-то весь был в поту, словно лихорадочный. Одну руку он прятал за спиной.
– Ищу, – ответил я.
– Девку?
– Вы ее видели? – Во мне всколыхнулась надежда.
– Сколько заплатишь? – осведомился тощий, почесывая бороду.
– Много. Где она?
– Там, – показал он на пустырь.
– Хорошо, только подождите, пока подойдет мой друг. – С такими типами связываться опасно, я решил дождаться Джоза.
– На хрен друга! – оскалился в подлой усмешке лихорадочный. Из его щербатого рта воняло.
– Спокойно, пидор! – зарычал я, мгновенно сунув руку в пустой карман. – Еще шаг – и ты труп!
Несколько секунд они озадаченно переглядывались. Тощий бородач подал условный знак рукой. Дальше медлить было нельзя, я изобразил улыбку, сделал вид, будто просто переминаюсь с ноги на ногу, шагнул вперед и внезапно ударил лихорадочного ногой в пах.
Тот согнулся, упал на колени, и тут выяснилось, что за спиной он держал лазерный пистолет. Коренастый бородач кинулся к упавшему оружию, но я наступил ему на руку, вырвал пистолет. Хорошо если он заряжен, а вдруг нет?
У меня перехватило дыхание – тощий попал мне в бок булыжником. Однако напасть они уже не решались, подняли своего кореша и юркнули за угол.
Урок пошел впрок, я понял – Джоз был прав, в одиночку здесь шляться нельзя. Надо было позвать Адама, а лучше – полицию. Лазерная пушечка тоже не помешает.
Вдруг из соседнего барака выскочили подростки, один со ржавой цепью, второй с тесаком, третий с дубиной. Я бросился наутек. Мне вслед полетели камни, палки. Я развернулся, вытащил пистолет.
– Назад! Застрелю! Убирайтесь! – Я глянул на индикатор. Батарейки сели настолько, что не горела даже красная лампочка.
– Он не фурычит, солдат! – дико загоготала шпана.
Один бросился на меня с цепью. Я метнул ему в рыло пистолет. Кровь, вопли. Подбежали другие, шершавая дубина хрястнула мне в висок, из глаз посыпались искры. Сверкнул нож. Едва держась на ватных ногах, я отбивался из последних сил, сумел выбить нож, ранил шпаненка в бок, сбил с ног другого. Третий снова замахнулся дубиной, я выставил руку. В предплечье стрельнула адская боль.
Я побежал. Долговязый детина с дубиной гнался за мной по пятам. Чем защититься? Нужен кирпич или палка, хоть что-нибудь! Я нырнул в открытую дверь брошенной лачуги, с разбега пнул шаткий стол, оторвал ножку, развернулся для контратаки. Как только детина влбтел в дверь, я заехал ножкой стола ему в морду, но тот успел стукнуть меня ногой в живот. Я упал, ударился головой обо что-то твердое…
13
– Организовались в отряды, вооруженные до зубов, выходят наружу только днем. Раз в неделю отряды объединяются и доставляют из магазинов провиант и всякие товары. Вот эти люди и ездят на бронированных такси.
– Не позавидуешь им.
– А я предпочитаю вертолет-такси, хотя оно стоит на несколько баксов дороже. До летающих машин беспризорники не могут добраться.
Я уже съел свой рулет и допивал третью чашку кофе. Организм медленно просыпался. Расправился с завтраком и Гиерра. Мы вернулись в палату за моей дорожной сумкой, и тут вошел доктор О'Нейл.
– Капитан, я звонил в полицию несколько минут назад. Миссис Сифорт еще не найдена, – сообщил он. – Не рекомендую вам искать ее в одиночку.
– Спасибо за совет. – Что еще я ему мог ответить? Не препираться же из-за такого пустяка. Джоз Гиерра проводил меня до ворот.
– Видите те сараи? – показал он. – Они всюду вокруг заброшенного стадиона. Возможно, кто-нибудь из обитателей этих трущоб видел Анни, спросите у них.
– Так и сделаю.
– Будьте осторожны.
– Спасибо, Джо. – Мы пожали друг другу руки, и я направился к ближайшему сараю, продираясь сквозь заросли сорняков, торчащих из выщербленного асфальта.
– Эй! – Джо бежал ко мне трусцой. – Знаете, вдвоем будет безопаснее.
– Не надо, я один…
– Пошли, пока я не передумал.
Я улыбнулся, словно солнцу, пробившемуся сквозь дым.
Мы пробирались к жалким лачугам сквозь всякий хлам, груды битых кирпичей и гниющего мусора. Вокруг не было ни души. Наконец добрались до ближайшей хибары. Я постучал в грязную, исцарапанную, покосившуюся дверь. Тишина. Мы побрели к следующей хижине. На стук выползла изможденная старуха в засаленном спортивном костюме с ножом в руке.
– Скажите пожалуйста, вы случайно… – вежливо начал я.
– Пошли на!.. – проскрипела карга.
– Позвольте представиться, капитан Сифорт… – Я едва успел увернуться от удара ножом. Боевитая карга юркнула за дверь, щелкнул замок. – Боже мой, Иисус Христос!
Гиерра глянул на меня, как на полоумного, но промолчал. Мы пошли к следующей халупе. Здесь дверь распахнулась сразу, очевидно, нас ждали. Два крепких молодчика с дубинами.
– Че надо?! – рыкнул один из них с латиноамериканским акцентом.
– Видите ли, моя жена лечилась в той клинике, – замямлил я, – не подскажете ли, куда она пошла? Понимаете…
– Не видали, а если бы и видали – не сказали. Пошел к… матери! – Дверь захлопнулась.
– Ублюдки! – процедил я.
– Капитан, в этих трущобах то же самое вам скажет любой, – увещевал меня Гиерра.
– Неужели они все тут такие?
– Не-все. Встречаются культурные. Брось камень! – заорал он на оборвыша, вылезшего невесть откуда. – У нас ножи! Выпустим кишки!
Шпаненок, метр с кепкой, с досадой бросил булыжник себе под ноги, злобно сплюнул и мигом скрылся.
– У вас действительно есть нож? – прошептал я.
– Нет, я ведь не собирался идти с вами.
Я постучался в следующую лачугу. Открыла растрепанная женщина с замызганным ребенком. Я показал ей фотографию Анни.
– Не-а, не видела, – покачала она головой. – Бесполезно искать, тут не найдешь. Лучше убирайся, мистер. Такой ответ показался мне верхом вежливости.
– Спасибо, мэм.
Гиерра предложил поискать по другую сторону от клиники. Я поупирался, решив опросить жителей по эту сторону позже в одиночку. Вскоре Джозу пришла в голову еще одна дельная мысль:
– Давайте вначале зайдем в клинику, хочу взять дубинку или нож, так будет безопаснее.
Я покорно шел с ним к воротам, нервно поглядывая на часы. Драгоценные минуты тают! У меня сдали нервы.
– А я пока похожу один. Начну с ближайших трущоб к югу от клиники.
На том и порешили. Гиерра вернулся в клинику, а я стал пробираться между куч отвратительно вонявшего мусора. Толливер, как всегда, прав: лучше вернуться в Лондон и терпеливо ждать, пока полиция сделает свою работу. У них больше опыта в таких делах…
– Ищем кого?
Я оглянулся. Ко мне шли трое, двое бородатых, коренастый и тощий, а третий почему-то весь был в поту, словно лихорадочный. Одну руку он прятал за спиной.
– Ищу, – ответил я.
– Девку?
– Вы ее видели? – Во мне всколыхнулась надежда.
– Сколько заплатишь? – осведомился тощий, почесывая бороду.
– Много. Где она?
– Там, – показал он на пустырь.
– Хорошо, только подождите, пока подойдет мой друг. – С такими типами связываться опасно, я решил дождаться Джоза.
– На хрен друга! – оскалился в подлой усмешке лихорадочный. Из его щербатого рта воняло.
– Спокойно, пидор! – зарычал я, мгновенно сунув руку в пустой карман. – Еще шаг – и ты труп!
Несколько секунд они озадаченно переглядывались. Тощий бородач подал условный знак рукой. Дальше медлить было нельзя, я изобразил улыбку, сделал вид, будто просто переминаюсь с ноги на ногу, шагнул вперед и внезапно ударил лихорадочного ногой в пах.
Тот согнулся, упал на колени, и тут выяснилось, что за спиной он держал лазерный пистолет. Коренастый бородач кинулся к упавшему оружию, но я наступил ему на руку, вырвал пистолет. Хорошо если он заряжен, а вдруг нет?
У меня перехватило дыхание – тощий попал мне в бок булыжником. Однако напасть они уже не решались, подняли своего кореша и юркнули за угол.
Урок пошел впрок, я понял – Джоз был прав, в одиночку здесь шляться нельзя. Надо было позвать Адама, а лучше – полицию. Лазерная пушечка тоже не помешает.
Вдруг из соседнего барака выскочили подростки, один со ржавой цепью, второй с тесаком, третий с дубиной. Я бросился наутек. Мне вслед полетели камни, палки. Я развернулся, вытащил пистолет.
– Назад! Застрелю! Убирайтесь! – Я глянул на индикатор. Батарейки сели настолько, что не горела даже красная лампочка.
– Он не фурычит, солдат! – дико загоготала шпана.
Один бросился на меня с цепью. Я метнул ему в рыло пистолет. Кровь, вопли. Подбежали другие, шершавая дубина хрястнула мне в висок, из глаз посыпались искры. Сверкнул нож. Едва держась на ватных ногах, я отбивался из последних сил, сумел выбить нож, ранил шпаненка в бок, сбил с ног другого. Третий снова замахнулся дубиной, я выставил руку. В предплечье стрельнула адская боль.
Я побежал. Долговязый детина с дубиной гнался за мной по пятам. Чем защититься? Нужен кирпич или палка, хоть что-нибудь! Я нырнул в открытую дверь брошенной лачуги, с разбега пнул шаткий стол, оторвал ножку, развернулся для контратаки. Как только детина влбтел в дверь, я заехал ножкой стола ему в морду, но тот успел стукнуть меня ногой в живот. Я упал, ударился головой обо что-то твердое…
13
Голова раскалывалась. Я разлепил глаза. Сплошная чернота. Неужели ослеп? Я ощупал себя, застонал от боли. На голове кровоточила огромная шишка. Я понял, что сижу у стены, вспомнил ожесточенную драку, мельканье цепи, дубины.
На ощупь я пополз на четвереньках к двери, тыкался как слепой котенок в стены, в обломки стола, наткнулся на кого-то костлявого. Труп! Я с отвращением отер ладони о пыльный пол, о китель.
Где же чертова дверь? Надо выбраться, не сидеть же тут вечность. Пришлось переползти через коченеющий труп, выставив вперед руку, кое-как ориентируясь по сквозняку. Ударился лицом обо что-то твердое, разбил нос и губы, наконец нащупал дверь, толкнул ее. Прохладный воздух.
Почему не пришел Джоз Гиерра? Может быть, он еще ищет меня? Надо крикнуть. Вдруг Джоза нет, а на мой призыв сбежится шпана? Тогда они меня, слепого, легко добьют. Господи, помоги! Спаси меня ради Анни! У нее никого больше нет.
Я кое-как встал. Что это? Свет? Я протер глаза, глянул снова. Огоньки! Я не слепой!
До меня дошло, что я провалялся без сознания весь день до ночи. А россыпи огоньков вдали – это, наверно, небоскребы Манхэттена. Если так, значит, клиника должна быть в том направлении. Или в том… Черт возьми, как сориентироваться? Спокойно, главное – не паниковать.
Залаяли собаки. У меня мурашки поползли по спине.
Голоса. Совсем рядом. Неясные тени. Вдруг я чихнул. Кто-то испуганно взвизгнул. Удаляющийся топот ног, тишина. Мой разбитый рот невольно расплылся в улыбке. Жители трущоб боятся меня не меньше, чем я их.
Сквозь щели лачуг просачивался тусклый свет. Значит, там кто-то есть. Я побрел, обо что-то споткнулся, упал лицом в какой-то мусор, выругался, встал. Почему я такой болван? Какого черта полез в эти трущобы?
Вдали рокотал вертолет, шарил лучом прожектора. Полиция? Как подать им сигнал? Кричать бесполезно, не услышат. Может быть, у них есть приборы ночного видения? Вряд ли, с такого расстояния лица им не разглядеть. Значит, мой сигнал должен быть световым. Вломиться в чью-то халупу и найти там огонь? Я усмехнулся оскалом дикаря.
Мощный удар в спину бросил меня наземь. Сверху навалились, начали стаскивать с меня китель, снимать ботинки. Краем глаза я увидел в сумраке чью-то морду, извернулся и пнул в нее изо всех сил. Морда пропала, но засвистела дубина. Я пригнулся, дубина прошла в сантиметре от моей головы.
Я вскочил и бежал, как от самого сатаны, виляя между халуп. Острый камень в расшнурованном болтающемся ботинке раздирал подошву. Наконец погоня затихла, я наступил на что-то мягонькое. Душераздирающий вопль кота слился с моим. Господи Боже ж ты мой! Куда я попал?! Промчавшись бог знает сколько, я прислонился к брошенному электромобилю, отдышавшись, до-петрил, что стою на широкой улице, в отчаянии заорал во всю глотку:
– Анни! Я здесь! Выходи, ради Бога!
Призыв услышали. Приближающийся топот прочистил мне мозги, я спрятался за машину, пригнулся и побежал.
А куда? Куда, черт возьми, я бегу? Если справа Ман-хэтген, то, значит, на юг? Или на запад? Похоже, я несусь на восток. Короче, во тьму.
Клиника должна быть на 161-й улице. Где же ее огни? Надо спрятаться до утра, при свете, возможно, я выберусь.
Сзади звякнула консервная банка, впереди трепетали отсветы пламени. Я бросился на свет.
Шестое чувство заставило меня замедлить бег. Крадучись, я вышел к костру, притаился. Вокруг него плясали причудливые фигуры, словно сошедшие с картин Иеро-нима Босха. Одна скакала со стулом, другая – с бутылкой, у третьей на голове каркала и кудахтала птица. Некоторые были голыми. Над костром на вертеле жарилась собака.
Шаг за шагом я осторожно пятился, за спиной зарычал зверь. Я оглянулся – красные глазища, огромная зубастая пасть. От моего нечеловеческого крика зверюга отпрянула, я ринулся к костру. Возможно, то была просто собака, но желания связываться с ней у меня почему-то не было. Лучше пусть меня растерзают люди.
Дикая пляска замерла, сатанисты схватились за ножи, вооружились горящими головешками. Я перепрыгнул через костер, сбил по пути лысую девку, нырнул во мрак. За мной гнались голые дикари, бешеная собака и демоны тьмы.
От человекообразных я отрывался, а зверь не отставал. Я притормозил, поднял кирпич, швырнул в пса. Тот жалобно взвизгнул и отскочил. Я снова помчался, зверь снова за мной. Крики и свист дикарей тоже не утихали.
Ботинок на ноге болтался, легкие горели огнем, а погоня не знала усталости. Где же, черт бы ее побрал, полиция? Почему ее нет как раз в самый нужный момент? Где ближайший полицейский участок?
Кажется, Джоз Гиерра говорил, на 175-й. Я свернул за угол. Рядом упал камень, потом горящая головня. Значит, дикари тоже свернули. А силы уже на исходе.
На пронзительный свист из окрестных хибар выскакивали молодчики, за мной погнались еще две собаки. Обложили со всех сторон! Я метался, как загнанный волк.
165-я улица. Еще десять кварталов, а сил уже нет. Держаться! Еще немного! Главное – не сбиться с ритма…
– … Быстрее, Сифорт! – подгонял топавший сзади сержант Таллор, угрожая ткнуть мне в спину дубинкой.
Я сделал рывок и на несколько метров приблизился к толпе кадетов, бегущих вокруг стадиона Фарсайда. Конечно, сержант при желании легко мог бы достать меня дубинкой, но отставал я не слишком сильно, а Таллор честно соблюдал правила. Он был честен во всем. Я бежал изо всех сил. Касание сержантской дубинки означало порку. Такое случалось не каждый день, но все же довольно часто. Казалось, бегущий впереди каждый раз чуточку прибавлял скорости.
Оставалось два круга. Робби Ровер держался в первой половине нашей слегка растянувшейся группы, впереди несся капрал Толливер.
Выдержу ли сегодня? За месяцы, проведенные в Фарсайде, я заметно окреп и подрос, скоро предстояло сменить униформу на новую, большего размера. Голос тоже менялся, пробивались басистые нотки.
Сержант Таллор опять нагонял. Конечно, я мог сделать еще один рывок, до группы оставался какой-то десяток метров, но тогда я точно не выдержал бы последний круг.
Я споткнулся, не упал, но разрыв увеличился, а сержант Таллор сзади приблизился. Пришлось делать рывок. Вскоре я догнал хвост толпы, сержант отстал на четверть крута. Теперь главное выдержать.
Пошел последний круг. Сзади неумолимый топот сержанта. Черт возьми, не надо порки! Легкие разрывались. Так нечестно! Меня выпороли всего неделю назад! Правда, не зверски, но все же… За отставание в беге порют не сильно, но каково унижение!
– Живее! – крикнул сержант.
Голос его прозвучал в страшной близости, топот ног сзади все приближался. Наконец, он стал протягивать дубинку, но я успел рвануться вперед. До касания оставалось всего несколько сантиметров. Очередной рывок вымотал последние силы, я снова начал сбавлять темп. Сержант опять протянул дубинку, а рывка не получалось. И тут я упал как подкошенный.
– Ой! Нога! – стонал я, катаясь по дорожке, обхватив обеими руками ступню. – О Боже! Боже мой!
– Не поминай имя Божие всуе, – сурово прикрикнул сержант, присел рядом со мной, начал ощупывать вывих. – Можешь шевелить ступней? Больно? А тут?
– Больно, – стонал я. – Наверно, вывихнул.
– Ничего, это пройдет. – Таллор свистнул сержанту Свопсу.
Посовещавшись, сержанты поставили оптимистический диагноз.
– Все кости целы, Ник, – утешил меня Свопе. – Но на всякий случай отведу тебя в лазарет. Надеюсь, на носилках нести тебя не придется?
– Доковыляю сам, сэр. – Хромая и подпрыгивая, опираясь на Свопса, я дотащился до лазарета.
Врач обследовал мою ногу приборами, переломов не нашел, наложил холодную повязку на час, а потом отпустил в казарму. Я принял душ, переоделся. На обед я шел, жутко хромая.
После на занятиях я был рассеян, но инструктор смилостивился надо мной и не стал наказывать. Ужинал я без аппетита, сержант Свопе тоже сжалился и освободил меня от обязанности уносить поднос с посудой. Весь свободный час перед отбоем я лежал на койке.
– Как нога? – заботливо спросила Сандерс, присаживаясь рядом.
– Нормально, Арлина, – улыбнулся я.
– Видел Петерсона? – зашептала она. – Вчера вечером получил по первое число.
– Как?
– На занятиях по навигации неудачно передал шпаргалку, инструктор заметил и влепил ему наряд, а у Петерсона их уже было девять. Ну и его послали на порку к Зорну.
– Теперь понятно, почему он лежит на животе.
– А после порки он ходил к адмиралу.
Такова традиция: выпоротый кадет должен предстать перед начальником Академии и произнести сакраментальные слова: «Докладывает кадет Петерсон, сэр! Лейтенант Зорн передает вам привет и просит списать с меня десять нарядов».
– А после этого я видела его голого в душе, – шептала Арлина мне прямо в ухо. – Так вот, у него нет никаких следов! Вообще никаких. Его не пороли!
– Может, Зорн сжалился над ним? – шепнул я.
– Разве он хоть раз над кем-нибудь сжалился? – фыркнула она.
– Тогда почему он не выпорол Петерсона?
– Потому что Петерсон не ходил к Зорну, прошлялся где-то некоторое время, а потом соврал начальнику, будто его выпороли.
Я аж присвистнул. Какова наглость! Ай да Петерсон! Если о его вранье узнают…
– И что ты собираешься делать? – спросил я.
– А ничего. Это его дело. Извини за грубость, но он сам ищет приключения на свою жопу.
– Ха-ха.
Арлина ушла к своей койке, а я стал с интересом следить за Петерсоном. Хороший малый, жалко его. Звякнул предупредительный звонок, свободный час закончился. Кадеты засуетились – скоро отбой, пора готовиться ко сну.
Отбой. Погас свет. В казарму вошел сержант Свопе, внимательно осмотрел притихших в койках кадетов, мрачно скомандовал:
– Кадет Петерсон, встать! – Тон сержанта не предвещал ничего хорошего.
– Есть, сэр! – мгновенно вскочил бедолага Петерсон.
– Надень штаны и рубашку.
– Есть, сэр. – Одеваясь, Петерсон старался не поворачиваться к сержанту голой спиной.
– К начальнику Академии! Живо!
– Есть, сэр! – Петерсон метнулся к выходу.
– Стой! С сумкой!
– Есть… Что, сэр?
– Что слышал! – рявкнул сержант. – Живо!
В ужасе побросав свои вещички в дорожную сумку, кадет Петерсон выбежал из казармы. Сержант Свопе медленно прошелся между рядов, сел на койку Петерсона, помолчал, заговорил, глядя в стену:
– Военно-Космический Флот прилагает все силы, чтобы сделать из вас достойных офицеров. Мы обучаем вас, воспитываем, тренируем. Мы вправе ожидать от вас усердия и прилежности. И честности! Вы должны понять, что честность необходима прежде всего вам самим. В космосе, а тем более в бою, вам не обойтись без поддержки товарищей, без взаимного доверия. В трудную минуту вы должны быть уверены, что сможете положиться на соратников, доверить им свою жизнь, а заслужить такое доверие может только кристально честный человек. – Сержант встал. – На вас полагаются не только ваши товарищи, но и весь Военно-Космический Флот. Все – гардемарины и адмиралы, солдаты и офицеры, повара и инженеры. Все они верят вашему честному слову. Вы не имеете права лгать.
Помолчав, сержант сел. В казарме стояла звенящая тишина.
– Что такое ложь? Предположим, я провожу в казарме проверку, а кто-то из вас незаметно пнул валяющийся на полу носок под кровать. Это еще не ложь. Но если я спрошу: «Кадет, не валяется ли у вас под койкой носок?», тогда кадет обязан ответить мне правду. Если же он соврет, то это будет настоящая ложь. Нечестность – это нарушение присяги. Ложью вы отделяете себя от флота, становитесь нам чужими. Рано или поздно флот изгоняет лжецов из своих рядов. Именно это произошло с кадетом Петерсоном. Мы вовремя заметили раковую опухоль его лжи, вовремя вырезали ее, не дали ей расползтись. Но следить за здоровьем флота должны не только мы, но и вы, кадеты, как часть флота. От вас зависит его будущее. Вы должны сами оберегать свою чистоту.
Сержант встал:
– Вопросы есть? Может, кто-нибудь хочет мне что-то сказать? – Казарма молчала. Сержант направился к двери.
– Я хочу сказать, сэр! – крикнул я дрожащим голосом.
– Говори, Сифорт.
– Я сегодня соврал. На самом деле я не вывихнул ногу, я притворился… Долгая пауза.
– Иди за мной, – наконец приказал сержант. Я стоял в его квартирке в одних трусах, дрожа от холода.
– Зачем ты это сделал, Сифорт?
– Сержант Таллор собирался коснуться меня дубинкой.
– Значит, ты испугался порки?
– Да нет… – мямлил я, – не то чтобы испугался… Просто… Виноват, сэр!
– Хватит бубнить, говори правду!
– Я чувствовал, что не выдержу, не было сил на рывок, я поддался страху и упал. – Мои уши пылали.
– Так испугался нескольких ударов кнутом, что забыл о чести?
– Нет… Так точно, сэр! – От стыда мне хотелось провалиться сквозь землю. Если б он отвернулся хоть на секунду! Я мигом выполз бы сквозь ту щелочку под дверью.
– Читай. – Он протянул мне папку с моим личным делом.
Я раскрыл папку. Моя фотография, экзаменационные оценки, результаты тестов, характеристики. А вот запись, датированная сегодняшним днем: «Симулировал вывих ступни, чтобы уклониться от порки. Рассмотрение дела отложено». Я закрыл папку.
– Значит, вы знали… – Я заставил себя смотреть сержанту в глаза. – Тогда почему меня не выгнали, как Петерсона, сэр?
– Мы надеялись, что ты сознаешься сам. Как видишь, наши надежды оправдались.
– Что теперь со мной будет?
– Это решит Таллор. Иди к нему, только вначале оденься.
Через пятнадцать минут, полумертвый от страха, я постучался к сержанту Таллору в дверь.
– Докладывает кадет Сифорт, сэр!
– Долго же тебя пришлось ждать, – понимающе прокомментировал Таллор. Вид у него был такой, что я опять начал сгорать со стыда.
– Простите…
– Объяснить тебе, что ты наделал?
– Я уже понял, сэр.
– Тогда скажи, чем отличается твой поступок от поступка бывшего кадета Петерсона?
Отличие, несомненно, было, по крайней мере так мне казалось. Ведь Петерсон соврал по-настоящему, а я всего лишь пошел на невинную хитрость. Правда, и сходство было. Я тоже уклонился от порки…
Я смотрел сквозь стену далеко-далеко, видел среди холмов родной дом, отца. Меня выгонят из Академии, я вернусь в Кардифф и буду постигать науку мужества там.
Возможно, когда-нибудь я даже научусь беречь свою честь.
– Ничем не отличается, сэр, – выдавил я. – Меня тоже надо выгнать из Академии.
– Что надо, а что не надо, я буду решать сам!
– Так точно, сэр.
– Может быть, обойтись поркой?
– Это слишком слабое наказание. И вообще, я случайно попал в Академию. Я ведь не прошел Финальный Отбор. Приемная комиссия сразу догадалась, что я недостоин быть офицером флота.
– Полегче, Сифорт! Не зарывайся!
– Это правда, – стонал я сквозь слезы.
– Значит, так… – Сержант надолго задумался. – Порки не будет.
– Почему?
– Ты осознал свою вину, раскаялся, это главное. А порка тут не поможет.
– Как тогда вы меня накажете?
– Четыре наряда. Кроме того, будешь мыть посуду в камбузе месяц. Работа нелегкая, но думать не мешает, а тебе есть над чем поразмыслить.
– Спасибо, сэр.
– Иди. Постой! Знаешь, Никки, я не собирался касаться тебя дубинкой.
– Но у меня уже не было сил бежать!
– Повторяю, я не собирался касаться тебя! Я видел, что ты стараешься изо всех сил.
– Так я же не знал, – заревел я. – Вы были так близко.
– Только для того, чтобы заставить тебя выложиться.
Наконец я все понял. С первых дней пребывания в Академии нас учили выкладываться до конца, на полную катушку, то есть ни на что не жалеть сил. «Выкладываться» – это словечко в лексиконе Академии было основным.
– Во время бега концентрируйся на каждом шаге, словно он последний, – наставлял меня сержант. – На самом деле ты выносливее, чем тебе кажется. Ты просто себя не знаешь. Твои резервы практически безграничны. Вот то главное, что ты должен понять.
– Простите, сержант, теперь я все понял.
– Верю. Иди.
Возвращался в казарму я с облегчением.
– Держите его! Он чешет к легавым!
169-я улица. Еще шесть кварталов до 175-й, а легкие – на пределе. Шпана не отставала, один из них гнался за мной на ржавом велосипеде.
– Клевый кусок мяса! Зажарим на ужин! – весело орал он.
Я свернул на тротуар, но там было полно мусора, я. подвернул ногу и чуть не потерял болтающийся ботинок. Пришлось вернуться на проезжую часть. Здесь было почище. Велосипед скрипел ржавой цепью всего в нескольких метрах за моей спиной.
Резко остановившись, я толкнул велосипедиста и снова набрал скорость. Любитель человечины пропахал рылом асфальт. Я задыхался, сил не было.
– Есть силы, Сифорт.
На пять кварталов не хватит, сержант.
– Бежать!
Приказ есть приказ, выполняй любой ценой. И я выполнял.
172-я улица. Почему время остановилось? Наконец 173-я. Большая часть кровожадной толпы отстала, гналась лишь горстка молодчиков, улюлюкала, выкрикивала ругательства. Только бы не упасть!
Полицейский участок должен быть освещен. Как же иначе! Но почему вокруг так темно? Пожалуйста, Господи! Джо сказал, 175-я. Не заставляй меня бежать через весь город. Даже ради Анни я этого не смогу.
Каким-то чудом мне удалось добежать до угла. Вот она, 175-я! Где этот чертов участок?!
Там! Один квартал на восток! Свет! Окруженное высоким проволочным забором, здание полиции походило на крепость, возвышающуюся в гордом одиночестве – все дома вокруг были снесены.
Последние метры. Я был на последнем издыхании. Сзади двое молодчиков, один схватил меня за рубашку. Щелчок лазерного выстрела, молодчик упал, его дружок отступил во мрак. Я понял – выстрелили из здания.
Где же ворота? Идти уже не в мочь. Я ухватился за проволоку. Шипение, адская боль. Я отдернулся от бьющего током забора, на ладони остался ожог. Из мрака грянул взрыв злорадного смеха. Стеная от боли, пошатываясь, я плелся вдоль забора едва живой. Ворота! Слава Богу!
Почему заперты! Я замолотил в металлическую дверь кулаком.
– Помогите! – Крика не получалось, мое горло исторгало невразумительный хрип.
– Отвали от ворот! – загремел динамик над воротами. – Участок закрыт до утра!
– Помогите!
– Бродягам не помогаем. Можем прикрыть тебя до угла, а дальше спасайся сам, – ответили из крепости.
– Я Николас Сифорт! ОТКРОЙТЕ, НА ХРЕН, ВОРОТА!
– Его не пускают! – ликовала нечисть во мраке. – Получай, вояка! Зажарим! В меня полетели камни.
– Да это же тот самый, о котором говорил лейтенант Че, – едва слышно донеслось из динамика. Видно, в крепости забыли выключить микрофон. – Открывайте ворога!
На ощупь я пополз на четвереньках к двери, тыкался как слепой котенок в стены, в обломки стола, наткнулся на кого-то костлявого. Труп! Я с отвращением отер ладони о пыльный пол, о китель.
Где же чертова дверь? Надо выбраться, не сидеть же тут вечность. Пришлось переползти через коченеющий труп, выставив вперед руку, кое-как ориентируясь по сквозняку. Ударился лицом обо что-то твердое, разбил нос и губы, наконец нащупал дверь, толкнул ее. Прохладный воздух.
Почему не пришел Джоз Гиерра? Может быть, он еще ищет меня? Надо крикнуть. Вдруг Джоза нет, а на мой призыв сбежится шпана? Тогда они меня, слепого, легко добьют. Господи, помоги! Спаси меня ради Анни! У нее никого больше нет.
Я кое-как встал. Что это? Свет? Я протер глаза, глянул снова. Огоньки! Я не слепой!
До меня дошло, что я провалялся без сознания весь день до ночи. А россыпи огоньков вдали – это, наверно, небоскребы Манхэттена. Если так, значит, клиника должна быть в том направлении. Или в том… Черт возьми, как сориентироваться? Спокойно, главное – не паниковать.
Залаяли собаки. У меня мурашки поползли по спине.
Голоса. Совсем рядом. Неясные тени. Вдруг я чихнул. Кто-то испуганно взвизгнул. Удаляющийся топот ног, тишина. Мой разбитый рот невольно расплылся в улыбке. Жители трущоб боятся меня не меньше, чем я их.
Сквозь щели лачуг просачивался тусклый свет. Значит, там кто-то есть. Я побрел, обо что-то споткнулся, упал лицом в какой-то мусор, выругался, встал. Почему я такой болван? Какого черта полез в эти трущобы?
Вдали рокотал вертолет, шарил лучом прожектора. Полиция? Как подать им сигнал? Кричать бесполезно, не услышат. Может быть, у них есть приборы ночного видения? Вряд ли, с такого расстояния лица им не разглядеть. Значит, мой сигнал должен быть световым. Вломиться в чью-то халупу и найти там огонь? Я усмехнулся оскалом дикаря.
Мощный удар в спину бросил меня наземь. Сверху навалились, начали стаскивать с меня китель, снимать ботинки. Краем глаза я увидел в сумраке чью-то морду, извернулся и пнул в нее изо всех сил. Морда пропала, но засвистела дубина. Я пригнулся, дубина прошла в сантиметре от моей головы.
Я вскочил и бежал, как от самого сатаны, виляя между халуп. Острый камень в расшнурованном болтающемся ботинке раздирал подошву. Наконец погоня затихла, я наступил на что-то мягонькое. Душераздирающий вопль кота слился с моим. Господи Боже ж ты мой! Куда я попал?! Промчавшись бог знает сколько, я прислонился к брошенному электромобилю, отдышавшись, до-петрил, что стою на широкой улице, в отчаянии заорал во всю глотку:
– Анни! Я здесь! Выходи, ради Бога!
Призыв услышали. Приближающийся топот прочистил мне мозги, я спрятался за машину, пригнулся и побежал.
А куда? Куда, черт возьми, я бегу? Если справа Ман-хэтген, то, значит, на юг? Или на запад? Похоже, я несусь на восток. Короче, во тьму.
Клиника должна быть на 161-й улице. Где же ее огни? Надо спрятаться до утра, при свете, возможно, я выберусь.
Сзади звякнула консервная банка, впереди трепетали отсветы пламени. Я бросился на свет.
Шестое чувство заставило меня замедлить бег. Крадучись, я вышел к костру, притаился. Вокруг него плясали причудливые фигуры, словно сошедшие с картин Иеро-нима Босха. Одна скакала со стулом, другая – с бутылкой, у третьей на голове каркала и кудахтала птица. Некоторые были голыми. Над костром на вертеле жарилась собака.
Шаг за шагом я осторожно пятился, за спиной зарычал зверь. Я оглянулся – красные глазища, огромная зубастая пасть. От моего нечеловеческого крика зверюга отпрянула, я ринулся к костру. Возможно, то была просто собака, но желания связываться с ней у меня почему-то не было. Лучше пусть меня растерзают люди.
Дикая пляска замерла, сатанисты схватились за ножи, вооружились горящими головешками. Я перепрыгнул через костер, сбил по пути лысую девку, нырнул во мрак. За мной гнались голые дикари, бешеная собака и демоны тьмы.
От человекообразных я отрывался, а зверь не отставал. Я притормозил, поднял кирпич, швырнул в пса. Тот жалобно взвизгнул и отскочил. Я снова помчался, зверь снова за мной. Крики и свист дикарей тоже не утихали.
Ботинок на ноге болтался, легкие горели огнем, а погоня не знала усталости. Где же, черт бы ее побрал, полиция? Почему ее нет как раз в самый нужный момент? Где ближайший полицейский участок?
Кажется, Джоз Гиерра говорил, на 175-й. Я свернул за угол. Рядом упал камень, потом горящая головня. Значит, дикари тоже свернули. А силы уже на исходе.
На пронзительный свист из окрестных хибар выскакивали молодчики, за мной погнались еще две собаки. Обложили со всех сторон! Я метался, как загнанный волк.
165-я улица. Еще десять кварталов, а сил уже нет. Держаться! Еще немного! Главное – не сбиться с ритма…
– … Быстрее, Сифорт! – подгонял топавший сзади сержант Таллор, угрожая ткнуть мне в спину дубинкой.
Я сделал рывок и на несколько метров приблизился к толпе кадетов, бегущих вокруг стадиона Фарсайда. Конечно, сержант при желании легко мог бы достать меня дубинкой, но отставал я не слишком сильно, а Таллор честно соблюдал правила. Он был честен во всем. Я бежал изо всех сил. Касание сержантской дубинки означало порку. Такое случалось не каждый день, но все же довольно часто. Казалось, бегущий впереди каждый раз чуточку прибавлял скорости.
Оставалось два круга. Робби Ровер держался в первой половине нашей слегка растянувшейся группы, впереди несся капрал Толливер.
Выдержу ли сегодня? За месяцы, проведенные в Фарсайде, я заметно окреп и подрос, скоро предстояло сменить униформу на новую, большего размера. Голос тоже менялся, пробивались басистые нотки.
Сержант Таллор опять нагонял. Конечно, я мог сделать еще один рывок, до группы оставался какой-то десяток метров, но тогда я точно не выдержал бы последний круг.
Я споткнулся, не упал, но разрыв увеличился, а сержант Таллор сзади приблизился. Пришлось делать рывок. Вскоре я догнал хвост толпы, сержант отстал на четверть крута. Теперь главное выдержать.
Пошел последний круг. Сзади неумолимый топот сержанта. Черт возьми, не надо порки! Легкие разрывались. Так нечестно! Меня выпороли всего неделю назад! Правда, не зверски, но все же… За отставание в беге порют не сильно, но каково унижение!
– Живее! – крикнул сержант.
Голос его прозвучал в страшной близости, топот ног сзади все приближался. Наконец, он стал протягивать дубинку, но я успел рвануться вперед. До касания оставалось всего несколько сантиметров. Очередной рывок вымотал последние силы, я снова начал сбавлять темп. Сержант опять протянул дубинку, а рывка не получалось. И тут я упал как подкошенный.
– Ой! Нога! – стонал я, катаясь по дорожке, обхватив обеими руками ступню. – О Боже! Боже мой!
– Не поминай имя Божие всуе, – сурово прикрикнул сержант, присел рядом со мной, начал ощупывать вывих. – Можешь шевелить ступней? Больно? А тут?
– Больно, – стонал я. – Наверно, вывихнул.
– Ничего, это пройдет. – Таллор свистнул сержанту Свопсу.
Посовещавшись, сержанты поставили оптимистический диагноз.
– Все кости целы, Ник, – утешил меня Свопе. – Но на всякий случай отведу тебя в лазарет. Надеюсь, на носилках нести тебя не придется?
– Доковыляю сам, сэр. – Хромая и подпрыгивая, опираясь на Свопса, я дотащился до лазарета.
Врач обследовал мою ногу приборами, переломов не нашел, наложил холодную повязку на час, а потом отпустил в казарму. Я принял душ, переоделся. На обед я шел, жутко хромая.
После на занятиях я был рассеян, но инструктор смилостивился надо мной и не стал наказывать. Ужинал я без аппетита, сержант Свопе тоже сжалился и освободил меня от обязанности уносить поднос с посудой. Весь свободный час перед отбоем я лежал на койке.
– Как нога? – заботливо спросила Сандерс, присаживаясь рядом.
– Нормально, Арлина, – улыбнулся я.
– Видел Петерсона? – зашептала она. – Вчера вечером получил по первое число.
– Как?
– На занятиях по навигации неудачно передал шпаргалку, инструктор заметил и влепил ему наряд, а у Петерсона их уже было девять. Ну и его послали на порку к Зорну.
– Теперь понятно, почему он лежит на животе.
– А после порки он ходил к адмиралу.
Такова традиция: выпоротый кадет должен предстать перед начальником Академии и произнести сакраментальные слова: «Докладывает кадет Петерсон, сэр! Лейтенант Зорн передает вам привет и просит списать с меня десять нарядов».
– А после этого я видела его голого в душе, – шептала Арлина мне прямо в ухо. – Так вот, у него нет никаких следов! Вообще никаких. Его не пороли!
– Может, Зорн сжалился над ним? – шепнул я.
– Разве он хоть раз над кем-нибудь сжалился? – фыркнула она.
– Тогда почему он не выпорол Петерсона?
– Потому что Петерсон не ходил к Зорну, прошлялся где-то некоторое время, а потом соврал начальнику, будто его выпороли.
Я аж присвистнул. Какова наглость! Ай да Петерсон! Если о его вранье узнают…
– И что ты собираешься делать? – спросил я.
– А ничего. Это его дело. Извини за грубость, но он сам ищет приключения на свою жопу.
– Ха-ха.
Арлина ушла к своей койке, а я стал с интересом следить за Петерсоном. Хороший малый, жалко его. Звякнул предупредительный звонок, свободный час закончился. Кадеты засуетились – скоро отбой, пора готовиться ко сну.
Отбой. Погас свет. В казарму вошел сержант Свопе, внимательно осмотрел притихших в койках кадетов, мрачно скомандовал:
– Кадет Петерсон, встать! – Тон сержанта не предвещал ничего хорошего.
– Есть, сэр! – мгновенно вскочил бедолага Петерсон.
– Надень штаны и рубашку.
– Есть, сэр. – Одеваясь, Петерсон старался не поворачиваться к сержанту голой спиной.
– К начальнику Академии! Живо!
– Есть, сэр! – Петерсон метнулся к выходу.
– Стой! С сумкой!
– Есть… Что, сэр?
– Что слышал! – рявкнул сержант. – Живо!
В ужасе побросав свои вещички в дорожную сумку, кадет Петерсон выбежал из казармы. Сержант Свопе медленно прошелся между рядов, сел на койку Петерсона, помолчал, заговорил, глядя в стену:
– Военно-Космический Флот прилагает все силы, чтобы сделать из вас достойных офицеров. Мы обучаем вас, воспитываем, тренируем. Мы вправе ожидать от вас усердия и прилежности. И честности! Вы должны понять, что честность необходима прежде всего вам самим. В космосе, а тем более в бою, вам не обойтись без поддержки товарищей, без взаимного доверия. В трудную минуту вы должны быть уверены, что сможете положиться на соратников, доверить им свою жизнь, а заслужить такое доверие может только кристально честный человек. – Сержант встал. – На вас полагаются не только ваши товарищи, но и весь Военно-Космический Флот. Все – гардемарины и адмиралы, солдаты и офицеры, повара и инженеры. Все они верят вашему честному слову. Вы не имеете права лгать.
Помолчав, сержант сел. В казарме стояла звенящая тишина.
– Что такое ложь? Предположим, я провожу в казарме проверку, а кто-то из вас незаметно пнул валяющийся на полу носок под кровать. Это еще не ложь. Но если я спрошу: «Кадет, не валяется ли у вас под койкой носок?», тогда кадет обязан ответить мне правду. Если же он соврет, то это будет настоящая ложь. Нечестность – это нарушение присяги. Ложью вы отделяете себя от флота, становитесь нам чужими. Рано или поздно флот изгоняет лжецов из своих рядов. Именно это произошло с кадетом Петерсоном. Мы вовремя заметили раковую опухоль его лжи, вовремя вырезали ее, не дали ей расползтись. Но следить за здоровьем флота должны не только мы, но и вы, кадеты, как часть флота. От вас зависит его будущее. Вы должны сами оберегать свою чистоту.
Сержант встал:
– Вопросы есть? Может, кто-нибудь хочет мне что-то сказать? – Казарма молчала. Сержант направился к двери.
– Я хочу сказать, сэр! – крикнул я дрожащим голосом.
– Говори, Сифорт.
– Я сегодня соврал. На самом деле я не вывихнул ногу, я притворился… Долгая пауза.
– Иди за мной, – наконец приказал сержант. Я стоял в его квартирке в одних трусах, дрожа от холода.
– Зачем ты это сделал, Сифорт?
– Сержант Таллор собирался коснуться меня дубинкой.
– Значит, ты испугался порки?
– Да нет… – мямлил я, – не то чтобы испугался… Просто… Виноват, сэр!
– Хватит бубнить, говори правду!
– Я чувствовал, что не выдержу, не было сил на рывок, я поддался страху и упал. – Мои уши пылали.
– Так испугался нескольких ударов кнутом, что забыл о чести?
– Нет… Так точно, сэр! – От стыда мне хотелось провалиться сквозь землю. Если б он отвернулся хоть на секунду! Я мигом выполз бы сквозь ту щелочку под дверью.
– Читай. – Он протянул мне папку с моим личным делом.
Я раскрыл папку. Моя фотография, экзаменационные оценки, результаты тестов, характеристики. А вот запись, датированная сегодняшним днем: «Симулировал вывих ступни, чтобы уклониться от порки. Рассмотрение дела отложено». Я закрыл папку.
– Значит, вы знали… – Я заставил себя смотреть сержанту в глаза. – Тогда почему меня не выгнали, как Петерсона, сэр?
– Мы надеялись, что ты сознаешься сам. Как видишь, наши надежды оправдались.
– Что теперь со мной будет?
– Это решит Таллор. Иди к нему, только вначале оденься.
Через пятнадцать минут, полумертвый от страха, я постучался к сержанту Таллору в дверь.
– Докладывает кадет Сифорт, сэр!
– Долго же тебя пришлось ждать, – понимающе прокомментировал Таллор. Вид у него был такой, что я опять начал сгорать со стыда.
– Простите…
– Объяснить тебе, что ты наделал?
– Я уже понял, сэр.
– Тогда скажи, чем отличается твой поступок от поступка бывшего кадета Петерсона?
Отличие, несомненно, было, по крайней мере так мне казалось. Ведь Петерсон соврал по-настоящему, а я всего лишь пошел на невинную хитрость. Правда, и сходство было. Я тоже уклонился от порки…
Я смотрел сквозь стену далеко-далеко, видел среди холмов родной дом, отца. Меня выгонят из Академии, я вернусь в Кардифф и буду постигать науку мужества там.
Возможно, когда-нибудь я даже научусь беречь свою честь.
– Ничем не отличается, сэр, – выдавил я. – Меня тоже надо выгнать из Академии.
– Что надо, а что не надо, я буду решать сам!
– Так точно, сэр.
– Может быть, обойтись поркой?
– Это слишком слабое наказание. И вообще, я случайно попал в Академию. Я ведь не прошел Финальный Отбор. Приемная комиссия сразу догадалась, что я недостоин быть офицером флота.
– Полегче, Сифорт! Не зарывайся!
– Это правда, – стонал я сквозь слезы.
– Значит, так… – Сержант надолго задумался. – Порки не будет.
– Почему?
– Ты осознал свою вину, раскаялся, это главное. А порка тут не поможет.
– Как тогда вы меня накажете?
– Четыре наряда. Кроме того, будешь мыть посуду в камбузе месяц. Работа нелегкая, но думать не мешает, а тебе есть над чем поразмыслить.
– Спасибо, сэр.
– Иди. Постой! Знаешь, Никки, я не собирался касаться тебя дубинкой.
– Но у меня уже не было сил бежать!
– Повторяю, я не собирался касаться тебя! Я видел, что ты стараешься изо всех сил.
– Так я же не знал, – заревел я. – Вы были так близко.
– Только для того, чтобы заставить тебя выложиться.
Наконец я все понял. С первых дней пребывания в Академии нас учили выкладываться до конца, на полную катушку, то есть ни на что не жалеть сил. «Выкладываться» – это словечко в лексиконе Академии было основным.
– Во время бега концентрируйся на каждом шаге, словно он последний, – наставлял меня сержант. – На самом деле ты выносливее, чем тебе кажется. Ты просто себя не знаешь. Твои резервы практически безграничны. Вот то главное, что ты должен понять.
– Простите, сержант, теперь я все понял.
– Верю. Иди.
Возвращался в казарму я с облегчением.
– Держите его! Он чешет к легавым!
169-я улица. Еще шесть кварталов до 175-й, а легкие – на пределе. Шпана не отставала, один из них гнался за мной на ржавом велосипеде.
– Клевый кусок мяса! Зажарим на ужин! – весело орал он.
Я свернул на тротуар, но там было полно мусора, я. подвернул ногу и чуть не потерял болтающийся ботинок. Пришлось вернуться на проезжую часть. Здесь было почище. Велосипед скрипел ржавой цепью всего в нескольких метрах за моей спиной.
Резко остановившись, я толкнул велосипедиста и снова набрал скорость. Любитель человечины пропахал рылом асфальт. Я задыхался, сил не было.
– Есть силы, Сифорт.
На пять кварталов не хватит, сержант.
– Бежать!
Приказ есть приказ, выполняй любой ценой. И я выполнял.
172-я улица. Почему время остановилось? Наконец 173-я. Большая часть кровожадной толпы отстала, гналась лишь горстка молодчиков, улюлюкала, выкрикивала ругательства. Только бы не упасть!
Полицейский участок должен быть освещен. Как же иначе! Но почему вокруг так темно? Пожалуйста, Господи! Джо сказал, 175-я. Не заставляй меня бежать через весь город. Даже ради Анни я этого не смогу.
Каким-то чудом мне удалось добежать до угла. Вот она, 175-я! Где этот чертов участок?!
Там! Один квартал на восток! Свет! Окруженное высоким проволочным забором, здание полиции походило на крепость, возвышающуюся в гордом одиночестве – все дома вокруг были снесены.
Последние метры. Я был на последнем издыхании. Сзади двое молодчиков, один схватил меня за рубашку. Щелчок лазерного выстрела, молодчик упал, его дружок отступил во мрак. Я понял – выстрелили из здания.
Где же ворота? Идти уже не в мочь. Я ухватился за проволоку. Шипение, адская боль. Я отдернулся от бьющего током забора, на ладони остался ожог. Из мрака грянул взрыв злорадного смеха. Стеная от боли, пошатываясь, я плелся вдоль забора едва живой. Ворота! Слава Богу!
Почему заперты! Я замолотил в металлическую дверь кулаком.
– Помогите! – Крика не получалось, мое горло исторгало невразумительный хрип.
– Отвали от ворот! – загремел динамик над воротами. – Участок закрыт до утра!
– Помогите!
– Бродягам не помогаем. Можем прикрыть тебя до угла, а дальше спасайся сам, – ответили из крепости.
– Я Николас Сифорт! ОТКРОЙТЕ, НА ХРЕН, ВОРОТА!
– Его не пускают! – ликовала нечисть во мраке. – Получай, вояка! Зажарим! В меня полетели камни.
– Да это же тот самый, о котором говорил лейтенант Че, – едва слышно донеслось из динамика. Видно, в крепости забыли выключить микрофон. – Открывайте ворога!