Федоров Евгений. Наследники (Каменный пояс, Книга 2)

   - Спасибо, родимый. Мы теперь и так не сгибнем. Бабьей артелью на демидовскую меленку пойдем!
   - Айдате! Бери зерно, все ваше! - весело сказал Селезень, и у женщины радостно заблестели глаза...
   Спустилась ночь, скрипя полозьями, подкатили сани. Селезень поспешно вышел из хатенки.
   - Я и тулуп захватил, - обрадовал его мужик. - Ехать нам и ехать!
   Над полем и лесом простиралась тьма. Хмуро шумел лес. Демидовский прислужник тщательно завернулся в тулуп и завалился в солому.
   - Пошли, веселые! - свистнул кнутом ямщик, и кони побежали.
   Селезень то дремал, то просыпался. На дороге было тихо, и он тревожно думал: "Только бы до Екатеринбурга проскочить, там спокойнее будет! Там крепость и солдаты есть!"
   Глухими дорогами, лесами Копеечкин увозил Селезня от беды. Из-за крутого шихана выкатился круглый месяц и все кругом позеленил своим мутным светом...
   Между тем и в окрестностях Екатеринбурга уже бушевало пламя крестьянского восстания. К северу от города действовали отряды наиболее энергичного пугачевского полковника Белобородова. Окрестное заводское население и приписные крестьяне с охотой бежали к нему. В селениях оставались лишь престарелые и дети. Положение Екатеринбурга, оказавшегося вдруг в центре восстания горнозаводских крестьян, было плачевное.
   Полковник Василий Бибиков, главный распорядитель обороны города, жаловался генералу Чичерину:
   "Здесь в городе денежной казны имеется такая сумма, что с великим только сожалением сказать о том можно. Город вовсе не укреплен, и воинской команды в нем не более ста человек, рекрутов же хотя считается до семисот, но многие распущены по домам, да хотя бы и все были налицо, токмо пальбе нисколько не учены..."
   Но и сам Бибиков только и думал о том, как бы поприличнее улизнуть в более безопасные места.
   Белобородов же действовал умело. Во всех его распоряжениях чувствовалась твердая рука и воинский дух. Он постепенно занимал завод за заводом, усиливался людьми и вооружением. Население везде радостно встречало его отряды, охотно снабжало продовольствием. Там, где проходили войска Белобородова, они вылавливали ненавистных заводских правителей, приказчиков и других господских угодников и вешали их.
   - Вишь, что робится! - загадочно смотрел на Селезня ямщик. - В большой риск я пустился. Выходит, обмишурился! Мне две взять с тебя, а я по доброте сердца моего согласился на тысячу рублей! - сказал он, и глаза его воровски забегали.
   Это вселяло тревогу. "Продаст при случае, иуда!" - с ужасом думал Селезень, холодея при мысли о предательстве. Но тут же он успокаивал себя: "Нет, невыгодно ему меня выдавать. Пугачевский полковник ничего не даст, да еще коней отберет!"
   Скрывая свою внутреннюю тревогу, он строго сказал Копеечкину:
   - Ну что ж, заверни к сатаниным детям и продай христианскую душу! Я так мыслю, обоих на релю [виселицу] вознесут! Скажу, что и ты демидовский служка. Ась? - прищурив глаза, нахально спросил Селезень.
   - Тьфу, черт, оборотист! - покачал головой Копеечкин...
   Темной ночью ельниками, минуя заставы повстанцев, им удалось все же проскочить в город и устроиться на постоялом дворе. Совсем неузнаваем стал Екатеринбург. Приказчик долго ходил по улицам, присматривался и удивлялся невиданным доселе порядкам.
   В городе царила паника, гарнизонная команда была до того распущена, что только для видимости несла свои воинские обязанности. Солдаты или спали, или бражничали. Рассказывали, что однажды ночью дежурный офицер, проверяя посты, забрал все ружья у солдат, несших караул при доме главного горного начальника. Караульщики преспокойно спали, и можно было все вывезти.
   Горные власти потихоньку сбежали из Екатеринбурга, и пугачевские войска постепенно окружали город. Авангарды Белобородова разместились по селам и деревням, расположенным неподалеку от Екатеринбурга. Вскоре должно было прекратиться всякое сообщение с городом. Так как повстанцы не допускали туда обозов с продовольствием, цены на хлеб быстро возросли. Прицениваясь на базарах к зерну, Селезень ахал: бравшие ранее по восьми копеек за пуд купцы теперь требовали по семнадцать копеек и более...
   "Ох, плохо, весьма плохо! - тревожился приказчик. - Как я только проскочу в Нижний Тагил!"
   Обеспокоенный увиденным и услышанным, угрюмый Селезень поздно вечером вернулся на постоялый двор. За окном синели ранние сумерки, кричало воронье, примащиваясь в соседней роще на ночлег. В большой темной избе за тесовым столом сидели ночлежники, потные бородатые мужики, и играли в зернь [игра в кости или в зерна]. Слабое пламя лучины едва освещало возбужденные лица игроков, среди которых сидел брюхатый с толстым багровым носом шатучий монах. Широкоплечий, здоровенный, он весь был покрыт буйными волосами. Жесткие пучки их лезли из ноздрей, из ушей, покрывали толстые проворные пальцы, рыжим пламенем бушевали в огромной курчавой бороде. Из-под нависших косматых бровей инока лукаво глядели шустрые глаза. Подле него на столе стояла жестяная кружка для сбора пожертвований. Монах опускал в нее выигранные медяки и серебрухи. Потряхивая скарбницей, он басом провозглашал:
   - Чада мои милые, кто еще?
   Везло шатучему! Рядышком пристроился Сидорка Копеечкин и алчно смотрел на проворные руки монаха. Он восхищался проворством инока:
   - А ну-ка, отец, кинь еще косточку!
   Селезень неслышно подошел к столу и подсел к игрокам. Мужики хмуро выкладывали на стол медяки. По лицу Копеечкина растекался пот, борода была взъерошена.
   Монах загремел костяшками, ухмыльнулся в бороду и снова провозгласил:
   - Во имя отца и сына и духа святого! Начнем, милостивцы, новый кон!
   Он невидимо, ловко перебрасывал кости. Мужики-ротозеи очарованно смотрели на мелькавшие волосатые руки и не замечали шулерства. Копеечкин то проигрывал, то внезапно и ему перепадал медяк.
   Пламя в светце потрескивало. На крепостной каланче пробили полночь, в избе стало душно, парно. Мужики, злые, с опустошенными карманами, один за другим покидали застолицу.
   - Куда, милые? - с улыбочкой спросил инок. - Давай еще!
   - Все подчистую! - признался проигравший и тут же в доказательство выворотил карман...
   Селезень забрался на полати и вскоре заснул под завывание метели за окном.
   Утром хозяин постоялого двора, схватившись за голову, заголосил на всю избу:
   - Ой, загубили! Ой, зарезали!
   Монах и мужики бросились к сараям. Ни гнедого, ни серого в хлеву не оказалось.
   - Укатил черномазый дьявол! - выругался инок, и вдруг лицо его обмякло. Он с завистью подумал о Селезне: "Вот провора мужик!"
   Иван Селезень в полночь примчал к Нижнетагильскому заводу. Падал густой мокрый снег, и все кругом потонуло в глубоком мраке. Где-то из-за снежного сугроба мелькнул и погас одинокий огонек. Кони испуганно всхрапнули и разом остановились перед невидимой преградой. Из тьмы внезапно вышли два здоровенных мужика в собачьих дохах, с рогатинами в руках.
   - Стой, куда прешь, сатана! - раздались сильные и злые голоса.
   - В Тагил тороплюсь! Дорогу! - рассерженно прикрикнул на них продрогший приказчик.
   - Кто такой? Зачем? - грубо спросили мужики.
   Селезень вдруг испугался. "А кто они сами? Ишь как неприветливы", подумал он и сразу попытался схитрить:
   - По всему догадываюсь, кому вы привержены...
   Мужики угрюмо молчали. Селезень беспокойно завертелся в санях и многозначительно продолжал:
   - Посланец царев, вот кто! Еду принимать завод!
   - Эх, вона что! Сам на рожон припер, сатана! - удивленно выругались охранники, и не успел приказчик опомниться, как его живо извлекли из саней и повалили в сугроб.
   - Братцы, братцы! - завопил Селезень. - Да я пошутковал малость!
   - Знаем таких! - озлобленно закричал бородатый страж. - Ну-ка, Гришка, вытряхивай его!
   Они привычными руками быстро стащили с него тулуп, поддевку и заголили спину.
   - Эй, ребята, сюда! Вора пымали!
   Из тьмы вынырнули еще три егеря с плетями и начали полосовать Селезня.
   - Ой, милые, да вы сдурели! Своего бьете! - заголосил приказчик. - Да я с Кыштымского завода! Селезень я!
   - Будет врать! Бей его, Гришка, и за селезня и за уточку! подзадоривал егерей бородатый хват.
   - Братцы, братцы, да из вас душу за меня вытряхнут! Остановись, ироды!
   Но это только подлило масла в огонь. Молодцы изо всей силы полосовали Селезня, он не сдержался и от жгучей боли завопил:
   - Ратуй-те-е!..
   Круто досталось бы кыштымскому приказчику, да спасло его неожиданное появление управителя Нижнетагильского завода Якова Широкова. Он совершал объезд караулов, выставленных вокруг завода, и услышал крики.
   "Ну, слава тебе господи, одного вора, видать, зацапали!" - обрадованно подумал он и с фонарем в руке потрусил на кобыленке на отчаянный крик.
   Вот и рогатки. На ледяной наст повержен полуобнаженный пленник, и мужики истово полосуют его плетями.
   - Постой, ребята! - глухо приказал Яков и, приблизившись к истязуемому, осветил лицо его фонарем. - С нами крестная сила! - вылупив в изумлении глаза, выкрикнул он. - Иван Селезень! Да как ты попал сюда?
   Приказчик вырвался из рук истязателей и бросился к Широкову.
   - Гляди, что твои головорезы робят! Своих бьют! - пожаловался он.
   - Да, то не к месту! Зря поторопились! - смущенно потупил глаза управитель. - И какое лихо понесло тебя в темень! А ну, живо облачить гостя!
   Недовольные, хмурые егеря неторопливо облачили Селезня.
   - Эх ты, напасть какая! - почесал затылок бородач. - Что бы толком оповестить, а то режет - посланец государя!
   Вся спина Селезня ныла от боли.
   - Погоди, ироды, я еще напомню вам эту обиду! - пригрозил приказчик и сказал с едкой насмешкой Широкову: - Ничего у тебя встречают добрых людей!
   Управитель обиженно промолчал. Сердито посапывая, Селезень завалился в пошевни и крикнул Широкову:
   - Ну, Яков, веди к теплу да к огоньку. Изголодался и намаялся я изрядно!
   Сидя в большой светлой комнате, приказчик морщился от боли, но от стыда молчал. Между тем хозяин распоряжался по дому:
   - Эй, стряпухи, давай на стол жирные щи, да порося, да штоф! Да все чтобы погорячей!
   Тяжелой походкой он вошел в горницу.
   - Выпьешь чару? - обратился он к Селезню.
   - С дороги в самый раз! - обрадовался приказчик.
   Они сели за обильный стол, закусили. Наливая Селезню чару, Широков вымолвил:
   - Эстафета ныне от хозяина дошла к нам. Принес ее один мужик хитрющий, добрался-таки, подлец, через вражьи заставы.
   - Ох, боюсь, худо мне от господина будет! - со вздохом сказал Селезень.
   - Известно, не похвалит Никита Акинфиевич, - согласился управитель. Но и то надо по совести рассудить, разве мы виноваты в этом великом несчастии? Да ты послушай грамоту от господина!
   Широков полез в ящик, добыл измятый пакет и водрузил очки на длинный нос.
   Никита Акинфиевич писал:
   "Выжидаем от нижнетагильской конторы по случаю несчастливых приключений доказать особливо свою добрую услугу. Ждем, что заведенное нами будет в точности исполняться. Заводской конторе надлежит доставить к пристани железо и подготовить караван к сплаву, также обеспечить людей продовольствием, дабы они оставались при возможных своих спокойствиях".
   - Вот что наказывает Демидов! - Управитель поверх очков посмотрел на Селезня. - А того не ведает он, у кого пристань. На Утку с боем идет Белобородов, злодей наш! И как ее оборонять, один бог ведает!
   - На Утку? - перехватило дыхание у приказчика. - Вон куда хватили! Во что бы ни стало оборонять надо, а то погибнет все! - горячо заговорил Селезень. - Читай дальше!
   Широков огорченно вздохнул.
   - Не знает господин всего, что тут делается! Опоздал с советами. И вот что еще приказывает Никита Акинфиевич. Слушай. - Управитель медленным голосом снова стал читать письмо Демидова.
   "Предписую вам, - писал хозяин, - увещевать рабочих от участия в восстании и составить из них отряды для отпора повстанцам. Но главную же надежду возлагаем на военную силу. Кроме сего, надлежит, собрав всех заводских жителей, объявить и почасту делать справедливые увещевания, толкуя всем отнюдь не верить бунтовщицким обещаниям. Необходимо все к вооружению способности направить, как-то: вооружить людей для отпора, сделать новое оружие, устроить палисады и рогатки, расставить часовых и производить всевозможную недремлющую осторожность..."
   - То сделано нами! - с горделивостью вымолвил Широков. - Мы упредили хозяина и на свой риск сробили это!
   - Ты молодчага, расторопен! - похвалил Селезень нижнетагильского управителя. Тому стало лестно, и он, улыбаясь, сказал:
   - Допекло-таки хозяина, видать, и он малость смалодушествовал и наказует приказчикам не своевольничать, и, что бы ты думал, господин ныне разрешил присылать к нему мирское справедливое изъяснение за общими подписями с жалобами работных на отягощения... Вот забота! - Широков лукаво улыбнулся в бороду и вдруг спросил Селезня: - Ну, что сейчас робить думаешь?
   - Не бойся, нахлебником у тебя не буду! - решительно сказал приказчик. - Не все так пойдет, чуть полегчает - вернусь оборонять хозяйское добро! А пока тут найдешь дело! Пошли на Утку!
   - Да там пахнет порохом! - пристально глядя в глаза Селезня, сказал управитель. - Не боишься?
   - Волков бояться - в лес не ходить. Радение потребно показать господину, зачтется потом при награде!
   - То верно, - согласился Широков, свернул грамоту Демидова и снова упрятал в ящик.
   Селезень еще выпил чару, закусил. Слипались глаза. В курятнике на нашести прокричал петух.
   - Ну, и отдыхать пора. Идем в горенку, отоспишься, - предложил гостю управитель и провел его к широкой постели. Селезень быстро разделся, кряхтя и морщась от боли, улегся в мягкую перину. Хозяин загасил свет, и вскоре послышалось ровное дыхание уснувшего приказчика...
   Утром Селезень обошел Нижнетагильский завод. Его порадовала распорядительность Широкова. Вокруг завода подновили тын, накатали снежные валы, полили их на морозе водой, и они обледенели, а впереди валов наставили рогатки. На башенках сторожили часовые. За пригорком, неподалеку от барского дома, темнели пушки. Бравый капрал распоряжался подле них, обучая заводских людей обращению с орудиями.
   У конторы строились в колонну вооруженные работные. Селезень поспешил к ним.
   - Куда, братцы? - спросил он.
   - В Галашки, а там и на Утку! - нехотя ответили они. Угрюмыми глазами они провожали приказчика, который поднялся на крыльцо и прошагал в контору.
   Там за столом сидел Широков и о чем-то толковал с высоким жилистым сержантом. Не раздумывая долго, Селезень попросил управителя:
   - Яков, дай мне шустрого конька!
   - Куда собрался? - уставился на него Широков.
   - Пойду со всеми в Галашки!
   - Ну и с богом! - согласился Широков. - А вот сержант Курлов, оборонитель демидовской Утки. Держись за него. Не выдаст!
   Сержант поднял на Селезня строгие серые глаза и сказал:
   - Что ж, видать, расторопный человек. Нашего полку прибыло! - Он скупо улыбнулся приказчику, но эта сдержанность и немногословность Курлова Селезню понравились...
   Иван Селезень с отрядом нижнетагильцев прибыл в деревню Галашки. Здесь отряд расположился по крестьянским избам. Крестьяне и работные отказались идти дальше, требуя выяснения обстановки. Сколько ни ругался и ни грозил сержант Курлов, сколько ни уговаривал приказчик, заводские не хотели двигаться на Утку. За всех дружинников ответил черномазый угрюмый углежог:
   - Припоздали мы в Утку, поди опередил нас полковник Белобородов. Быстр вояка! Опасно на рожон лезть!
   По правде говоря, и сам Селезень струсил не на шутку. Он не ожидал, что пожар восстания так быстро распространится. Прорвалась долго сдерживаемая ненависть народа против бар, заводчиков и приказчиков. Встречая среди крестьян и заводчиков большое сочувствие. Белобородое с быстро увеличивающимся отрядом прошел заводы, расположенные по реке Белой и под Кунгуром, и везде по-своему расправлялся с угнетателями. Куда только ни приходил он, немедленно сжигались конторские книги. Народ ловил заводских приказчиков и беспощадно вешал их, а зачастую предавал мукам. Пылали хоромы заводчиков, управителей, не щадили иногда и заводские строения. Приписные крестьяне жгли заготовленный в лесах уголь, рушили плотины, спуская воду в прудах, и разбегались кто куда. Возмущение охватило огромный край.
   Никакие уговоры не действовали на работных и крестьян. Сейчас, даже находясь далеко от Урала, в Санкт-Петербурге, князь Вяземский мог убедиться в том, насколько призрачно было произведенное им "умиротворение" края. Руководитель обороны горнозаводского центра Екатеринбурга Василий Бибиков в большой тревоге писал ему:
   "Вот, ваше сиятельство, наши дела. Я было испытал счастье и посылал отсель партии поражать злодеев, человек по пятисот, но что же? Вместо боя от нерегулярных вооруженных крестьян выходит с бунтовщиками дружеский разговор, и только зовут один другого передаться на свою сторону. Многие же с нашей стороны при первом выстреле из пушек не только расстраиваются, но и бегают назад и к злодеям, а удержать таковой беспорядок и зло нет возможности, потому что при такой команде состояние позволяет военных послать не больше как двух офицеров и человек тридцать солдат, которым должно или своих удерживать в порядке, или оберегать начальника и артиллерию.
   Не последнее зло угнетает нас и то, что крестьяне хлеба и сена сюда не везут, о чем, однако ж, старание еще от меня продолжается, и не знаю, успею ли что. К восстановлению же покоя и пресечению зла не оставил я испытать всех средств, то есть ласку, денежные вознаграждения, обнародование с увещанием вестей о поражении где-либо чудовищ, привел всех, не только мастеровых вновь, но и сельских крестьян к присяге, по особо учиненной на сей случай форме, а наконец и самую строгость и страх, но очень мало вижу от того желаемого успеха..."
   В эти самые дни Белобородое захватил Шайтанский завод и, усилив свой отряд, двинулся на Уткинские заводы. Окольными путями об этом стало известно нижнетагильскому отряду.
   Сержанту Курлову ничего иного не оставалось, как поспешить в Утку. За короткий срок солдаты и жители заводов приготовились к обороне. Завод окружили "городом" - обнесли тыном, обледенелым валом, рогатками, завалами и установили пушки. Сержант рассылал по дорогам разведку, зорко следя за движением отряда Белобородова. Он даже пробовал наступать на отряды повстанцев, но был оттеснен ими за укрепления.
   Каждый день через Галашки торопились беглецы в ту и другую сторону, и нижнетагильцы жадно выслушивали их рассказы. От этих слухов еще тревожнее становилось на душе Селезня. Наконец от Курлова прискакал гонец и потребовал от приказчика, чтобы он со всем отрядом шел к нему на помощь.
   - Что ж, братец, такое случалось, что и про нас вспомнили? - сдержанно спросил гонца Селезень.
   Гонец, бритоусый конник, сердито посмотрел на приказчика и сумрачно ответил:
   - Выходит, так надобно! Идет большое сражение, и злодеев огромное число подошло и настала крайняя опасность!
   У приказчика засосало под ложечкой. Дружинники не вселяли к себе доверия. Чувствовал Селезень, что при первой тревоге они схватят его и перебегут к повстанцам.
   - Сержант Курлов - человек военный, храбрый и драться хорошо умеет! ответил Селезень гонцу. - Что ему делать с нашими мужиками, не обученными ратному делу? Боюсь одного, что не дойдут мои вояки до Утки и разбегутся все. Что тогда делать?
   Бритоусый конник усмехнулся:
   - Известно что, драться надо!
   - Вот я и решил драться, - угрюмо ответил Селезень. - Погляди сам вокруг, настоял я перед дружинниками на построении батарей и завалов. Место надежное. Вот только фузей недостает да пороха. Прошу сержанта доставить мне фузеи, кремни к ним да тридцать рогатин!
   - Да ты с ума сошел! - рассердился гонец. - Идти надо сейчас же в Утку!
   Селезень промолчал, подумал и ответил строго:
   - Готов помочь, но на поход в Утку надо соизволение нижнетагильской конторы. Без приказа от нее не тронусь из Галашек!
   Так ни с чем и возвратился гонец в Утку. Между тем повстанцы подошли к самому заводу и пробовали взять его с ходу. Курлов отразил первый натиск Белобородова. Сержант не упивался мимолетным успехом и поэтому еще раз попытал счастья и послал гонца в Нижний Тагил просить помощи. Управитель Широков оказался сговорчивее Селезня. По его распоряжению немедленно погрузили порох и оружие для отряда, расположенного в Галашках, и в двенадцать часов ночи отправили гонца к Селезню с приказом, чтобы он взял половину отряда и направился на помощь Уткинскому заводу.
   Но отряд демидовских крестьян отказался выполнить и это приказание! Селезень разделил дружину на две части и объявил им о походе. Из рядов вышел знакомый углежог и объявил приказчику:
   - Готовы идти все, но нас мало и будем погублены!
   Долго уговаривал их Селезень идти в поход, а они упирались. Приказчик и сам разделял их думы. Хотя он и делал вид, что сердится, и грозился, но в душе радовался, что, может быть, удастся отсидеть грозу в Галашках.
   Перед ними выступил гонец, свой, заводской, и с сердцем обмолвился:
   - Ну ладно, оставайтесь, коли так! Но уж если до ваших семейств доберутся, то и мы не постоим за вас!
   Это задело нижнетагильцев. Работные закричали:
   - Идем на Утку! Веди нас!
   Волей-неволей приказчику пришлось сесть на коня и вести отряд на завод. Дорогу перевеяло буранами, ноги увязали в глубоком сыпучем снегу. Дул пронзительный ветер, своим холодным дыханием резал лица. Дружинники шли молча, со смутной тревогой на душе.
   В полдень на миг выглянуло солнышко, скупо озарило лесистые горы и снова укрылось за снеговые тучи. Даже этот скудный золотой луч оживил людей, они зашагали бодрее. Глядя на свое воинство. Селезень с укором думал:
   "Гляди, чего доброго, до Утки доберемся, а там и начнется! Им-то ничего, в случае неудачи перебегут, а нам, приказчикам, ох, и худо будет!"
   Словно в ответ на его мрачные думки из-за пелены снега выскочил конник. В нем приказчик узнал служителя Невьянского завода.
   Да куда вы на погибель идете! Утка сегодня окружена злодеями: ни проезду туда, ни проходу! - закричал он Селезню.
   - Да ты-то сам в Утке был? - для очищения совести спросил приказчик.
   - В том-то и дело, что не добрался до заводишка! - растерянно отозвался служитель. - Такая пальба кругом, не приведи господь! Еле ноги унес!
   Приказчик стал совещаться с дружинниками.
   - Братцы, идтить надо! - заговорил он тихим, вкрадчивым голосом. - Но и то иметь надо в виду, что вооружены мы плохо.
   - За пушкой надо слать, тогда и дальше тронемся! - согласились дружинники, надеясь на проволочку.
   - Быть по-вашему! - сказал приказчик. - А пока, братцы, разжигай костры, обогревайся, да подкрепиться время!..
   Под падающей пеленой густого снега жарким пламенем запылали костры. Посиневшие вояки отогревались, жевали черствый хлеб...
   Прошел час-другой. На огонек набежал на бойком коньке верховой татарин.
   - Ты куда, бритая башка, прешь? - сердито окрикнул его Селезень.
   - Мой в Тагил скачет! Дело есть! - обнажая ряд красивых белых зубов, улыбаясь, ответил татарин.
   - Небось из Утки убег! Что там, пугачевские взяли завод? - допытывался приказчик.
   - Аллах! Кто сказал тебе это? - изумился татарин. - Белобородов мал-мало в сторону ушел, и в Утка дорога совсем свободна. Езжай прямо, ходи прямо, никто не тронет!
   - Да что ты врешь! - рассердился Селезень. - Тут только человек сказывал другое. Эй, зови невьянца! Где он?
   Кинулись искать первого вестника, а его и след простыл. Отогрелся, поел и втихомолку убрался восвояси.
   - Вот леший! Вот старый пакостник! - разбушевался приказчик. Наговорил страхов, а сам в бега! - Теперь он примиренно посмотрел на татарина. - Скажи, милый, ты не врешь?
   - Зачем врать! Мой честны человек! Аллах!
   - Ну, коли так, братцы, надо идти! Ни там, ни тут, а в голом поле страшнее! Наскочат и порубят всех!
   Селезень и в самом деле решил торопиться в Утку, чтобы отсидеться там за крепкими заплотами.
   Поздно вечером, когда густо засинели сумерки, нижнетагильцы вошли в Утку, и Селезень поторопился к сержанту Курлову.
   Сержант встретил приказчика сдержанно. Холодным, суровым взглядом он пронзил Селезня и покачал головой:
   - Что же это вы, демидовский подначальный - и так плохо радеете о заводе своего господина?
   Приказчик молча сглотнул обиду и ничего не ответил Курлову.
   - Ну, да что теперь, не до попреков! - строго сказал сержант. Подходит супостат, и завтра, по всему видать, придется драться!
   - Как драться? - побледнел Селезень.
   - Известно, как драться, не на живот, а на смерть! - спокойно ответил Курлов. - Нас немного, поэтому, может, и придется лечь костьми. Такова наша солдатская доля!
   От волнения во рту у Селезня пересохло: никак не ожидал он такой скорой развязки...
   Глухой ночью в Утку возвратилась посланная Курловым разведка и донесла, что дорога с Шайтанского завода на Уткинский полностью занята отрядами и пикетами Белобородова. И, что больше всего удивило разведчиков, у повстанцев оказалась артиллерия.
   - Ну что ж, будем отбиваться, - спокойно ответил сержант и приказал разведчикам: - Теперь, братцы, идите по местам. Пришло времечко, когда каждый человек дорог!
   Он обрядился в полушубок, прицепил на ремень шпагу и поторопился к заплотам. Длинный, худой, с посеревшим от бессонницы лицом, он, как журавль, вышагивал вдоль вала и подбодрял солдат. Перед рассветом он долго пробыл у пушек, сам внимательно проверил их, тихо наставляя бомбардиров.