Федоров Евгений. Наследники (Каменный пояс, Книга 2)

   - Встань, Демидов, и расскажи, какое ты задумал дело?
   - Надумал я, матушка-государыня, соорудить воспитательный дом, где бы тысячи покинутых и осиротевших детей нашли тепло и ласку.
   - Дорого же это обойдется и тебе, Демидов, не под силу будет, - ласково возразила Екатерина Алексеевна.
   - Матушка-государыня! - со слезой в голосе сказал Прокофий. - Во что бы ни обошлось, а разреши мне доброе дело. И прости меня...
   - Ну, коли так, делать нечего. Прощаю тебя, Демидов!
   Прокофий Акинфиевич в тот же год приступил к выполнению задуманного: на берегу реки Москвы, там, где от древних Китайгородских стен сбегает пологий спуск к тихим водам, он заложил невиданное по размерам здание.
   С того времени, когда Прокофий Акинфиевич похоронил супругу Матрену Антиповну, он долгие годы ощущал в доме пустоту, не перед кем было привередничать. Он часто просыпался среди ночи и, как призрак, бродил по комнате. Дичка Настенька одиноко росла среди нянюшек, была своенравна и упряма. В последнем она не уступала отцу. В томительные ночные часы особенно чувствовалось горькое одиночество.
   Втайне надумал Демидов обрести себе подругу жизни.
   "Но где найти молодую, достойную, а главное, покорную супругу?" раскидывал он мыслями.
   В праздничные дни он приказывал закладывать экипаж и отправлялся на прогулку по Москве. Неторопливой рысцой кони везли его по Петровке, по Кузнецкому мосту. В модных французских магазинах толкались дородные московские барыни с румяными дочками - девицами на выданье. Нередко, пыхтя как самовар, мимо проплывала мясистая купчиха.
   Иногда Демидов заезжал к ранней обедне в крохотные древние церковки, мирно и уютно притаившиеся в зелени в тихих тупичках. Желтенькие огоньки восковых свечей еле трепетали в дневном свете, в полумраке храма молчаливые богомольцы сливались с тьмой. Все здесь было просто, сурово. Стареющий Прокофий Акинфиевич умилялся благостной тишине и уходил из церкви, обретя на время душевный покой.
   Однажды в церковке Николы на Курьих ножках он заметил высокую стройную девушку. Неторопливо отмолившись, она легкой поступью, словно лебедушка, выплыла на паперть. В этот день ярко светило солнце, золотистый свет струился с ее русых кос. Она мимоходом взглянула на Демидова. Глаза ее были сини, как небо в летний безоблачный полдень. Девушка улыбнулась неизвестно чему: может быть, теплому солнышку, а может, своей молодости. Прокофий поймал этот лучистый взгляд и весь замер.
   "Она! Быть ей женой Демидова!" - решил он.
   Долго и пристально смотрел он девушке вслед. Выбрался на паперть и спросил церковного сторожа:
   - Поведай, голубь, чьих родителей вон та юница?
   - И, батюшка! - захлопал руками о полы кафтана старенький сторож. - Так это Грушенька, отецкая дочь из нашего прихода. Вот тут рядышком живут...
   Прокофий Акинфиевич помчался на Кузнецкий мост и там у знакомого ювелира отобрал чудесный подарок. Не мешкая, из магазина он поспешил по адресу. Он не видел родителей, не обмолвился ни словечком с избранной, но твердо решил про себя, что будет так, как жаждет его сердце.
   "Разве кто устоит перед могуществом золота?" - подумал он.
   Он был уверен, что красавица с радостью примет его предложение. Со счастливыми мыслями Демидов подъехал к низенькому деревянному домику, утонувшему в зелени. В кустах шумно кричали невидимые воробьи. В оконца, полузакрытые белыми занавесочками, выглядывала герань. От калитки бежала усыпанная песком дорожка. Все здесь говорило об опрятной, тщательно скрываемой бедности.
   Демидов взялся за кольцо, постучал в дверь.
   Навстречу ему вышел благообразный старик с бородой библейского пророка. На широком лбу сверкали очки в медной оправе. Суровые, но умные глаза хозяина удивленно разглядывали необычного гостя. Ни о чем не спрашивая, он провел Демидова в прохладную горницу. И здесь все также говорило о заботливой и бережливой руке.
   - Уж извините, батюшка, за простоту нашу, - скромно потупился старик. Вдов я, а дочурке моей со всем одной не управиться.
   На столе лежала раскрытая толстая книга, Прокофий догадался: он оторвал хозяина от чтения.
   - Вот, - сказал Демидов и положил перед собой футляр, - я привез подарок твоей дочке.
   Он раскрыл коробку, из нее брызнуло сияние.
   - Помилуйте! Это что же? - взволновался старик. - Когда же она успела познакомиться с вами, сударь? - Руки его задрожали, в глазах мелькнула обида обманутого отца.
   - Нет, я с ней не знаком и видел ее всего только раз, час тому назад, сказал Прокофий.
   - Тогда я не понимаю вас, сударь, - сразу оживился старик. Он вдруг спохватился, насупился: - Может быть, вы ошиблись? Моя дочурка не из таких...
   - Ах, напротив! - вскричал Демидов. - Знаю, все знаю о ее благонравном характере. Я приехал с достойным предложением. Прошу ее руки...
   Старик широко раскрытыми глазами рассматривал странного гостя.
   - Но позвольте, - смущенно пробормотал он, - как же так, сударь? Притом взгляните на себя: вы уже старик, а она дите...
   Демидов вскочил как ужаленный.
   - Как смеешь так говорить мне! - закричал он. - Я - Демидов! Слыхал, сударь?
   Старик поднялся, проницательно посмотрел гостю в глаза. Потом в раздумье молвил ему:
   - Слухом о вас, сударь, вся Москва полнится. Но не в знатности и богатстве счастье, ваша милость. Каждый родитель хочет доброй жизни своему чаду. Спросим у Грушеньки, как она?..
   Старик вышел в соседнюю горницу, и настороженный Демидов услышал ровный, спокойный говорок:
   - Ну, выйди, выйди, ягодка, к этому чудаку. Что тебе от этого станется?..
   Она вышла к нему с непокрытой головой, с золотыми косами, закинутыми на еле приметную девичью грудь. В затрапезном голубеньком платьице она казалась еще милей.
   - Грушенька! - позвал Демидов и, не отрывая жадных глаз, пододвинул к ней футляр с подарком.
   Она стояла, прижавшись худеньким плечом к косяку.
   - Грушенька!.. - повторил Демидов. - Тебе сказывал батюшка мою просьбу?
   Лицо девушки залилось румянцем, глаза ее озорно засмеялись.
   - Что ж, сказывал! - отозвалась она. - Но что из того? У меня уже есть свой батюшка, а другого мне не Надо.
   Во рту Демидова пересохло.
   - Как?.. - вспыхнул он гневом.
   - А так, - спокойно сказала девушка. - У меня уже есть и жених, сударь.
   - Бедняк, наверно! - вскричал Прокофий.
   - Известно! Какова голубка, таков и голубь, - певучим голосом промолвила она.
   - Ты что?.. Коли не пойдешь за меня, разорю вас! - пригрозил Демидов, и его змеиные глаза впились в красавицу.
   Она нисколько не испугалась угрозы, отозвалась весело:
   - А ведомо вам, сударь, с милым и в шалаше рай! Батюшка, батюшка!.. позвала она. - Подите, провожайте гостя, он торопится к дому.
   Она, как птичка, чуть слышно запела и упорхнула из горницы...
   9
   Прокофий Акинфиевич все дни ходил хмурым и злым: одолевали старческие немощи, ничто больше не тешило, не рвалась душа на озорство, как в былые годы. Он закрывался в своем московском доме, как в крепости. Никого больше не принимал. С утра неумытый, бродил по дому в грязном халате и бумажном колпаке да в шлепанцах на босу ногу. Эта неряшливость старика отталкивала от него даже родных.
   Брюзжание и жалобы Демидова еще больше усилились с того времени, когда царица Екатерина Алексеевна пожелала заступиться за детей заводчика, служивших в гвардии. Молодые офицеры просили у отца приличного содержания, подобающего их рангу. Прокофий Акинфиевич взвыл, обиде его не было предела. Однако под давлением государыни и после долгих колебаний и размышлений он отписал в доход всем троим сынкам - Акакию, Льву, Аммосу подмосковную деревеньку с тридцатью душами крепостных. Однако эта деревенька была разорена и убога, половина душ пребывала в нетях. От приписанного имения демидовским отпрыскам перепадали крохи. Обиженные сынки, подстрекаемые женами, пожаловались на отца государыне.
   Царица вошла в положение жалобщиков и настрого повелела Прокофию Акинфиевичу выделить детям часть имущества, достаточную для содержания сыновей дворянского рода.
   Демидов терпеливо снес и эту обиду. Он купил сыновьям по тысяче душ, но вместе с тем запретил им показываться на глаза.
   - Погоди, супостаты! - пригрозил он наследникам. - Умру вскоре, так после своей смерти постараюсь вам оставить одни стены...
   Прокофий сдержал свое слово. Решив наказать сыновей, он надумал продать заводы и рудники на Каменном Поясе винному откупщику Савве Собакину. Не лежала душа Прокофия Акинфиевича к горным делам, не манили его суровые лесистые горы. Да к тому же устрашался он новых смут на Урале. Хотя пугачевское движение было погашено, но все еще тлели искорки недовольства. В недавней поре получил Демидов из Невьянска письмо. Писал приказчик Серебряков "всемилостивейшему благодетелю":
   "Оные башкирцы ежедень лес и степу пожигают, пускают по ветру нетушимые огни. От которых огней не только какую оборону или защиту дроводелам, также на куренях готовому углю иметь, но и самих построенных заводов и фабрик с обывательскими домами едва можно остерегать и отстаивать. Отчего и все заводские мастеровые и работные люди от всех беспрестанных пожаров, от всегдашних набегов и караулов пришли в изнемождение. Потому, что оные злодеи башкирцы теми учиненными пожарами вымышленно на заводы, и рудники, и дроводелы наводят волшебные дымы, от коих беспрестанно стоит самый смертельный воздух. Чего ради весьма при оных заводах почесть до единого человека находятся в хворости, из коих немалое число людей померло. Да и ныне весьма множество смертельно хворают, а именно болезнь главоболие, и оттого дневныя пищи лишаются и умирают. А некоторые, обнесением от того воздуха голов, вне ума падают и долго без всякого чувства лежат. Которые неблагополучные наемные работные люди, видя здесь в народе ежедневный смертельный упадок, причитая за язву, бежали с заводов и рудников с 400 человек... А как приказано нам еженедельно по куреням и дроводелам объезжать: народ так недоволен, непокоен, и волшебные башкирские дымы быть нам там не дозволяют..."
   Это и решило судьбу заводов.
   Никита Акинфиевич, сломив гордыню, приехал отговаривать брата от затеи. Никак не мог он примириться с потерею Невьянска, с которого и началось могущество Демидовых. Упорство брата Никиты, его просьбы еще больше раззадорили Прокофия: он дешево продал все заводы с прилегающими обширными лесами, землями, рудниками. Новый владелец их Савва Собакин не замедлил перебраться в невьянские хоромы Демидовых.
   Узнав об этом, Никита Акинфиевич сказался больным и написал укоряющее письмо брату. Оно возымело обратное действие. Прокофий хвалился всем:
   - На этот раз, кажись, изрядно досадил братцу! Ох, как мечталось ему воссесть в дедовском гнезде, в Невьянске!
   Никита Акинфиевич решил увезти из Невьянска портрет деда. С этим намерением он и прибыл на старый демидовский завод, Савва Собакин, дородный купец с окладистой курчавой бородой, встретил Демидова весьма гостеприимно. Он охотно повел гостя по заводу и хоромам. У Никиты Акинфиевича болезненно сжалось сердце при виде родных мест и знакомых вещей. Купчина с веселым, самодовольным видом хвалился перед внуком Демидова:
   - Одна слава, что заводишко! Ноне мы тут кадило по-настоящему раздуем, покажем, как надо ставить промысел.
   Он повел гостя в знакомый полутемный кабинет, где все выглядело по-старому. Массивная дубовая мебель пережила своих первых хозяев. Старинные кресла с высокими спинками тянулись вдоль стен, перед узкими стрельчатыми окнами стоял все тот же стол. На вошедшего внука из темной рамы угрюмо и, казалось, укоряюще смотрел Никита Демидов.
   Никита Акинфиевич с достоинством поклонился хозяину и открыл ему причину своего приезда.
   - За недосугом ни я, ни брат мой до сей поры не собрались побывать здесь. Хочу ныне забрать портрет покойного деда, - сказал он и шагнул к портрету. Однако заводчик остановил его строгим голосом:
   - То есть как это изволите толковать? Персона сия нами куплена с хоромами, рухлядью и прочим имуществом. Притом она тут к месту. Нет уж, сударь, не трудитесь! Была она тут, здесь ей и оставаться.
   Никита Акинфиевич вспыхнул. Уязвленный купцом, он предложил:
   - Извольте, я уплачу вам.
   - Нет нужды в том, сударь. Пусть висит: лестно нам иметь портрет умного человека! - спокойно отозвался купец и пригласил Демидова к столу.
   В старинном дедовском доме суетились старые Демидовские слуги, которые почтительно разглядывали былого хозяина. Никите Акинфиевичу стало не по себе, он отказался от обеда и с щемящей тоской уехал из своего родового гнезда, чтобы никогда больше не возвращаться в него.
   Все постепенно отошли от Прокофия Демидова; остался он доживать дни бирюком в молчаливом московском доме. При отце скучала хилая Настенька, давно заневестившаяся. Прокофий терпеть не мог обедневших дворянчиков, засылавших свах с льстивыми предложениями.
   "Не за дочку дворянин сватается, а о моем капитале помышляет", рассуждал он, выпроваживая свах.
   Настенька увядала, лила слезы.
   - Ну чего вы, батюшка, выжидаете, сами видите; кому я вскоре нужна буду? - жаловалась она отцу.
   - Жениха статейного подыскиваю! - признался он. - Нам с руки купчина, человек крепкий, в дородстве. Такой не позарится на твое добро.
   - Папенька, увольте! - бросилась в ноги отцу Настенька и залилась слезами.
   - Будет по-моему! - холодно отрезал Прокофий и, шлепая туфлями, удалился в свои покои.
   Подавленная, обессилевшая Настенька забилась в свои светелки и не выходила к столу.
   - Пусть постничает тогда! - решил отец и запретил слугам относить блюда в девичьи светелки.
   Но на второй день в девушке со всей силой заговорил крутой демидовский нрав. В обеденный час, когда Прокофий Акинфиевич сидел за столом и с умилением предавался чревоугодию, в столовую ворвалась рассерженная Настенька.
   - Ты что взбеленилась? Аль опять о женихах? - удивленно уставился в нее отец. - Купца пока не отыскал. Погоди чуток!..
   Дочь, не сдерживаясь, затопала на отца.
   - Не пойду за купца-хама! Не пойду! - закричала она исступленно, а у самой из глаз горохом покатились крупные слезы. - Лучше пусть будет первый встречный дворянин, нежели бородатый хам! - не унималась Настенька.
   Прокофий утер губы, умильно разглядывал дочку.
   - Эк, расходилась! Сразу видать демидовское семя! - Он улыбнулся и встал из-за стола. - Ну, коли так, будет по-твоему! Пусть первый встречный дворянишка и будет моим зятем.
   - Батюшка! - кинулась к отцу девушка, но он отстранил ее и твердо пообещал: - Завтра будет тебе женишок!
   На другой день по приказу Прокофия Акинфиевича на воротах московского дома слуги вывесили приглашение:
   "В сем доме проживает дворянка Анастасия Прокофьевна Демидова. Не желает ли кто из дворян сочетаться с ней законным браком".
   Москва только что пробуждалась от сна: поднимая густую пыль, дворники подметали пустынные кривые улицы, грохоча сапогами, по деревянным мосткам брели редкие торговки и мужики.
   В восьмом часу на улице показался молодой чиновник. Одетый в поношенный мундирчик, он прижимал под мышкой изрядно потертый портфель, набитый бумагами. Это был, очевидно, департаментский писец.
   Хотя молодой человек спешил к месту службы, глаза его оживленно бегали по окнам - не мелькнет ли там, часом, лукавое лицо девушки.
   Поравнявшись с домом Демидова, чиновник внезапно замедлил шаг. Его внимание привлекло извещение, вывешенное на воротах. Сколько раз проходил он мимо хором знатного и чудаковатого заводчика в надежде увидеть его дочь, порой тоскливо глазевшую из окна. На этот раз счастье само лезло ему в руки. Он взволнованно прочитал удивительное обращение. Москва издавна полнилась слухами о чудачествах Прокофия Акинфиевича, но это очень озадачило чиновника.
   "Нет ли в сем деле очередного демидовского озорства? - со страхом подумал он. - Пригласит гостем к столу, а сам посмеется, скличет холопов и отдерет как Сидорову козу. От сумасбродного миллионщика все станет".
   Но тут в сердце молодца закрылась тревога, и он невольно вопросил себя: "А что, если опередили?"
   Разжигаемый заманчивой приманкой, он быстро вынул носовый платок, смахнул им пыль с башмаков и робко постучал в ворота.
   Перед ним тотчас распахнулась калитка. Стоявший у ворот Охломон низко поклонился гостю.
   - Пожалуйте, сударь, ежели дворянин! - Приветливо пригласил он чиновника следовать за собой.
   - Дворянин! - ответил гость, вскинул голову и с независимым видом прошел следом за слугой в хоромы...
   Демидов встретил неожиданного жениха в кабинете.
   - Стой тут! - крикнул хозяин переступившему порог чиновнику и указал место посреди горницы.
   Небрежно одетый, шлепая туфлями, Прокофий неторопливо обошел вокруг молодого человека. Глаза Демидова словно околдовали чиновника, его пронял жуткий холодок.
   Осмотр был длительный, молчаливый. Наконец хозяин прервал молчание.
   - Дворянин? - спросил Он.
   - Имею честь им состоять! - с учтивым поклоном ответил ранний гость.
   - Холост? - не спуская пронзительных глаз, Демидов пытал чиновника.
   - Точно так! - подтвердил тот.
   - На смотрины пришел? - опять спросил Демидов, и по его тонким губам мелькнула усмешка.
   - Имел счастье прочитать ваше извещение, - с трепетом признался жених.
   - А коли так, кланяйся, чернильная душа, да в ноги! Проси!.. - сразу вспылил Прокофий и, схватив со стола костыль, огрел им по спине гостя. Усердней проси! - кричал он. - Ну?..
   - Век буду благодарен. Помилосердствуйте!.. - ежась от ударов, лепетал насмерть перепуганный чиновник. - Осчастливьте рукой вашей дочери.
   Прокофий еще раз огрел костылем молодца по хребту.
   - Каков! Костист, бестия!.. - скривил в лукавстве губы Демидов. Терпелив!..
   Он приблизил свое морщинистое скопческое лицо к глазам гостя и ехидно спросил:
   - Ты, сударь, может, образумишься? Каково будет, если испытанное только что обхождение от богоданного батюшки частенько повторится?
   Не вставая с колен, молодец бухнулся в ноги Прокофию:
   - Ваша светлость, век готов претерпевать от вас муки, только сделайте человеком!
   Покорность и выносливость жениха обезоружили Демидова. Он наклонился к поверженному и схватил его за рукав.
   - Ну, хватит! Вставай, что ли! Идем к невесте! - Хозяин довольно захихикал, захлопал в ладоши.
   Из сеней прибежал Охломон и вытянулся в струнку у притолоки.
   - Светильник сему дурню, пожелавшему обрядиться в семейный хомут! указал он перстом на молодца.
   Слуга принес взятую от икон лампаду и вручил ее гостю. Бледное пламя затрепетало в голубом сосуде и матовым светом озарило лицо молодого человека.
   - Се жених грядет во полунощи! - засмеялся Демидов и поманил молодца пальцем. - Следуй за мной, чернильная душа!
   Настенька еще почивала в постели, когда веселый крик сумасбродного отца разбудил ее.
   - Вставай, живей вставай, ленивица! - истошно закричал отец. - Глянь, какого женишка обрел тебе!
   По горло укрывшись атласным одеялом, невеста испуганно зашептала:
   - Папенька! Батюшка, побойтесь вы бога! Стыд какой...
   Благовоспитанный молодой писец стоял у порога, скромно потупив глаза. Девушка быстрым взглядом окинула его и заметила высокий чистый лоб и широкие плечи. Свежее румяное лицо молодого человека, его скромность тронули слабое сердце Настеньки. Она метнула на него ободряющий взгляд.
   Демидов захихикал.
   - Ну как, добра невеста? - спросил он игриво, и его сумасшедшие глаза загорелись шальным веселым огнем.
   Жених склонил голову.
   - Ну, коли так - быть свадьбе! - приплясывая, выкрикнул Прокофий. - Ой люли-люлешеньки!..
   Глядя на кривлянье бесноватого хозяина, гость мысленно ограждал себя крестным знамением. "Да воскреснет бог и расточатся врази его!.." - про себя шептал жених, ограждаясь от чертовщины. Но тут заводчик стал строг, нахмурился.
   - Только помни, чернильная твоя душа, - пригрозил он пальцем жениху: Приданое за сей девой ох как невелико!..
   - Папенька, постыдитесь! - закричала из-под одеяла невеста.
   - Молчи, поперечница! Демидовы - прямой народ и все сразу выкладывают начистоту! - пригрозил отец и вытолкал жениха за дверь. - Иди, иди, хватит смущать благородную девицу!..
   Так и повенчал свадебкой-скороспелкой Прокофий Акинфиевич свою дочку со случайным женихом. Однако молодой департаментский писец из обедневших дворян Сергей Кириллович Станиславский держался в отношении своего тестя человеком почтительным, скромным. Брак, вопреки ожиданиям, оказался счастливым. Настенька была довольна своим мужем.
   Но Демидов никак не мог угомониться. С выдачей замуж последней дочери в его хоромах меркла жизнь. Не находилось у хозяина больше сил на озорство. Все же он решил допечь тихого и покорного зятя. Он составил на детей завещание, по которому дочери Настеньке назначал приданого денег лишь 99 рублей 99 8/9 копейки.
   Сергей Кириллович и тут не отступился от влюбленной в него Настеньки. Он терпеливо ждал от "богом данного" батюшки других подарков.
   Но вместо них отец прислал дочери наставление, в котором поучал ее благонравию и скромности.
   "Настасья Прокофьевна, - обращался Прокофий к дочери. - Прошу тебя, живи весело, не кручинься.
   Благодари господа за все. Не проси его ни о чем. Он устроил и устроит все полезное. А только всечасно проси, дабы не лишил милости своей. От кручины умножаются разные болезни, помешательства разума, прекращение жизни и всякое неустройство.
   Не будь спесива, самолюбива и жадна.
   От спеси люди от тебя отстанут, от самолюбия потакать тебе будут, что тебе приятно будет, и введут тебя во всякое дурачество и неистовство. Не сердись, кто о неисправностях твоих встречно говорить будет. От жадности все потеряешь.
   Не перенимай нынешних роскошей.
   Живи умеренно, не скупо, да и не чванливо. Роскошь столько льстива, как бы в зеркало поглядеться, а после будет печально. Помни, как я живу. Вместо роскоши помогай недостаточным, а других ласково довольствуй. Не гнушайся, не пересмехивай и не переговаривай. Бедных или щеголей, которые потеряли свой хлеб, рассказов их потакай с сожалением, дабы не расклевить кого, а от них не перенимай. Кто бы тебе о щегольствах представлял, поблагодари, да что лишнее не исполняй, а ежели вдругорядь осудит, скажи: батюшка не велел.
   Кто тебе полезное и благопристойное к жизни учить будет, таковых люби, благодари и почитай их со всякой искренностью, и тако привыкнешь и добра будешь. Помни, что господь сотворитель всего глобуса и движения есть. Не перенимай, будто господа нет и будто все натура да летучий разум хранит, да не исполняет наши дураческие и спесивые неблагодарности.
   Желаю благополучия и с мужем, от меня ему поклонись. Отец твой приписует божию милость и благословение, ежели сего наставления не погнушаешься. Прокофий Демидов".
   Но и тут Сергей Кириллович - тихий и покорный зять Прокофия - смирился. Друзья и сослуживцы его посмеялись над ним:
   - Надул-таки тестек! Сбыл товарец - да в сторону!
   - Терпение и труд преуспевают всегда! - не сдавался муж Настеньки.
   Глубоко затаив обиду на Прокофия Акинфиевича, зять решил все же излить горечь, для чего и пригласил тестя на семейный завтрак. Он не пожалел своих сбережений, чтобы на славу угостить Демидова. В огромной пустынной кухне внезапно пробудилась жизнь. Повара, поваренки и слуги, нанятые всего на один день, сбились с ног. На плитах кипели большие чугуны, тяжелые медные кастрюли, начищенные и пылающие жаром. На дворе носились тучи нежного белого пуха: бабы ощипывали свежую дичь. Ничего не пожалел Сергей Кириллович, чтобы с честью угостить Прокофия Акинфиевича. Все уже было готово к приему дорогого тестюшки, гости расселись за столами, но никто не притрагивался к расставленным закускам в ожидании Демидова.
   Однако знатный гость поленился обряжаться и вместо себя послал на пир поросенка.
   Гости, приглашенные к столу, захихикали, стали перешептываться. Настенька, сморщив носик, посмеялась подарку:
   - Припоздал папенька с поросенком. Немного ранее подослал бы, глядишь, угодил бы на блюдо!
   Молодой хозяин хоть и был оскорблен, но и виду в том не подал. Подсказывало ему сердце, что неспроста подослал Демидов ему поросенка. Хорошо знал зятек причудливый характер Прокофия Акинфиевича. Не успели гости и глазом моргнуть, как Сергей Кириллович выбежал на крылечко и стал почтительно кланяться визгливому поросенку.
   - Сюда, сюда, батюшка! - учтиво гнулся он перед скотиной и звал в застолицу.
   Гости недоуменно переглянулись, но смолчали. Не смущаясь этим, хозяин усадил боровка на почетное место и, пододвинув блюдо, попросил:
   - Отведайте на здоровье, батюшка!
   Пораженный необычайной обстановкой, поросенок пугливо хрюкал. Однако, почуяв аппетитное, он ринулся к блюду и с громким чавканьем принялся уминать поднесенное. Сергей Кириллович учтиво стоял перед жрущим животным и сам менял блюда.
   Наевшись до отвала, поросенок сомкнул глаза и тут же зачесался. Хозяин облегчил труд: почесал скотине за ухом, брюшко, бочка.
   Он чесал и приветливо приговаривал:
   - Не беспокою, батюшка?.. Хорошо ли, сударь?..
   Гости, уткнув носы в блюда, брезгливо морщились и недоумевали. Только страх перед Демидовым понуждал их перенести неприятное соседство.
   У дверей стояли в почтительной позе два здоровенных демидовских гайдука, зорко доглядывавших за поросенком.
   Натешив его вволю, зятек предупредительно погладил его по щетинке и приказал подать наемную карету.
   Визгунка с почетом усадили в экипаж, и он в сопровождении двух гайдуков отбыл к Прокофию Акинфиевичу. Хозяин же долго стоял на крыльце и кланялся удаляющемуся экипажу:
   - Добрый путь, батюшка!..
   Прием, оказанный поросенку, возымел действие на Демидова. Весьма довольный поведением зятя, он приказал зарезать поросенка. Высушенную и сшитую поросячью шкуру он самолично набил золотыми лобанчиками и драгоценными камнями и отправил в подарок зятю...
   Терпение Сергея Кирилловича в конце концов победило.
   Прошло несколько лет. На покров в 1788 году Прокофий Акинфиевич жестоко простудился. Старику шел семьдесят девятый годок, он сильно одряхлел, и все надежды на его выздоровление были тщетны. Почуяв приближение смерти родителя, дети приехали к отцу и со слезами на глазах увещевали старика отойти сердцем и переделать духовное завещание, столь обидное для них.
   Демидов остался непреклонен:
   - Не будет сего!
   Не добившись уступки, дочь Настенька вызвала лекаря и умоляла его облегчить страдания отца. Лекарь выписал лекарства и уехал.
   Оставшись наедине, Прокофий Акинфиевич с озлоблением разбил склянки с лекарствами.
   "Чего доброго, скорее отправят меня на тот свет!" - с опаской подумал он.
   Но дни его были сочтены. После сильного удушья в сумерки четвертого ноября Прокофий Акинфиевич почил непробудным сном.
   Московская снежная зима стояла во всей красе, когда хоронили престарелого чудака. Последнее свое пристанище Демидов нашел за алтарем Сретенской церкви Донского монастыря...
   После смерти его сыновья получили огромное наследство, более трех миллионов рублей. Они вышли в отставку и стали заполнять жизнь светскими удовольствиями...
   Когда на Каменный Пояс дошла весть о смерти Прокофия Демидова, никто не пожалел его, все безразлично отнеслись к покойному.
   Старый горщик, помнивший своего былого хозяина, сумрачно сказал вестнику:
   - Малоумный и суматошный человек был! От крепкого и сильного корня да вдруг выродок вышел. Дед Никита Демидов кряж был, ума - палата, хоть и жесток, а внучек - недоносок, юродивый, одно слово пузырь!
   - Отчего так? - удивился молодой рудокоп.
   - Известно отчего! - спокойно и твердо ответил горщик. - Закон правды таков: честный труд поднимает человека, и разум его в работе крепнет. Бездельника и паразита ржа ест! - Старик взглянул на горы, на дремучие леса и сказал многозначительно: - Эх, и парит как ноне! Гляди, придет час и ударит гроза с громом и молнией! Ой, парень, пройдет ливень и навсегда смоет всякую нечисть с народного тела!
   И, как бы в ответ на его чаяния, вдали над синими горными хребтами показалась темная туча и загрохотал отдаленный гром...