Страница:
Обещание не высказываться о Швейцарии, к сожалению, уже нарушено. ("Маленькая нация господ чувствует себя в опасности: звали рабочую силу, а явились люди".) Возможно, возвращение на родину было преждевременным.
Цюрих
Мать при смерти. Порой ей кажется, что мы вместе в России. Ей 90 лет. Многое ли изменилось в Одессе с 1901 года?
Опросный лист
1. Представляет ли еще для Вас брак проблему?
2. Когда брак убеждает Вас больше как институт: на чужом или собственном примере?
3. Что Вы чаще советовали другим:
а) чтобы они разошлись?
б) чтобы они не расходились?
4. Известны Вам примирения, которые не оставили бы шрамов у одной из сторон или у обеих?
5. Какие проблемы разрешает хороший брак?
6. Сколько времени в среднем Вы живете вместе с партнером, пока не исчезает честность перед самим собой, то есть когда и про себя не решаетесь больше думать о том, что могло бы напугать партнера?
7. Думая о разрыве, Вы ищете вину за собой или за партнером?
8. Изобрели бы Вы сами брак?
9. Срослись Вы с общими в Вашем нынешнем браке привычками? И если нет: считаете ли Вы, что Ваш партнер сросся с этими привычками, из чего Вы это заключаете?
10. Когда брак Вас больше раздражает:
а) в повседневности?
б) в путешествии?
в) наедине с собой?
г) в большом обществе?
д) с глазу на глаз?
е) вечером?
ж) утром?
11. Вырабатывается ли в браке общий вкус (как можно предположить по меблировке супружеской квартиры) или каждый раз при покупке лампы, ковра, вазы и т. д. Вы тихо капитулируете?
12. Если у Вас есть дети: чувствуете ли Вы себя виноватым перед детьми, когда доходит до разрыва, то есть считаете ли Вы, что дети имеют право на несчастливых родителей? И если да, то до какого возраста?
13. Что побудило Вас на обещание вступить в брак:
а) потребность в надежности?
б) ребенок?
в) общественная уязвимость внебрачных отношений, затруднения в гостиницах, надоедливые сплетни, проявления бестактности, сложности с властями или соседями и т. д.?
г) обычаи?
д) облегчение ведения домашнего хозяйства?
е) уважение к семейному укладу?
ж) знание по опыту, что внебрачная связь в равной степени ведет к привычке, изнурению, повседневности и т. д.?
з) виды на наследство? и) надежда на чудо?
к) мнение, что это чистая формальность?
14. Хотели бы Вы что-нибудь добавить к гражданской или церковной формуле бракосочетания:
а) как жена?
б) как муж?
(Просьба привести точную формулировку.)
15. Если Вы вступали в брак несколько раз: в чем Ваши браки были схожи, в том, как они начинались или как кончались?
16. Если Вы узнаете, что после разрыва Ваш партнер не перестает Вас обвинять, какой Вы делаете вывод: что Вас больше любили, чем Вы тогда полагали, или это просто приносит Вам облегчение?
17. Что Вы обычно говорите, когда кто-нибудь из Ваших друзей снова разводится, и почему умалчивали об этом раньше?
18. Можете Вы быть одинаково откровенным с каждым из супругов, если они сами не откровенны друг с другом?
19. Если Ваш нынешний брак можно назвать счастливым, чем Вы это объясняете? (Можно кратко.)
20. Если бы у Вас был выбор между браком, который можно назвать счастливым, и вдохновением, дарованием, призванием и т. д., которые могли бы поставить под угрозу супружеское счастье, что было бы для Вас важнее:
а) как для жены?
б) как для мужа?
21. Почему?
22. Можете Вы угадать, как ответит Ваш нынешний партнер на эту анкету? И если нет:
23. Хотели бы Вы знать его ответы?
24. Хотели бы Вы, напротив, чтобы партнер узнал, как Вы ответили на эту анкету?
25. Считаете ли Вы отсутствие тайн заповедью брака или Вы думаете, что как раз тайна, которую супруги скрывают друг от друга, их связывает?
"Пройдемся по романам и пьесам последнего времени. Они кишат психопатами, социально опасными типами, изысканнейшими мерзостями и хитроумнейшими подлостями. Действие разыгрывается в боящихся света помещениях, и богатейшая фантазия проявляется во всем, что отмечено гнусностью. Но когда нас пытаются убедить, что все это рождается глубоким возмущением, тревогой и как-то пекущейся о целом серьезностью, мы выражаем не всегда, но часто - обоснованные сомнения".
"А ныне? Мы то и дело встречаем девиз Litterature engagee 1. Но при этом каждый, кто любит поэзию как поэзию, чувствует себя неловко. Она утрачивает свою свободу, она утрачивает истинный, убедительный, неподвластный веяниям времени язык, становится чересчур усердным адвокатом заданных гуманных, социальных, политических идей. И таким образом, мы видим в Litterature лишь вырождение той воли к всеобщности, которая воодушевляла поэтов прошлого".
1 Ангажированная литература (фр.).
"...этот захвативший весь западный мир легион поэтов, чья профессия копаться в мерзостях и подлостях..."
"Если такие поэты утверждают, что клоака - это образ подлинного мира, что сутенеры, проститутки и пьяницы - это представители подлинного, неприкрашенного мира, то я спрашиваю: в каких кругах они вращаются?"
"Вспомним простой и добротный фундамент, на котором построено здание всякой великой культуры".
"Вернемся к Моцарту!"
Эмиль Штайгер * (из речи по случаю присуждения литературной премии Цюриха, 17.12.1966)
1967
Текст для цоколя Розенхофского фонтана
Здесь не покоится
ни великий
цюрихский
мыслитель и
государственный деятель
или мятежник
дальновидный
планировщик
свободы
и т. д.
1967
никто
современник
патриот
реформатор
Швейцарии
XX века
основатель
будущего
что тем не менее наступит
никакой знаменитый беженец
не жил здесь или умер
приблизительно здесь во славу
нашего родного города.
никакой еретик не был
здесь сожжен, здесь не
была достигнута никакая
победа, никакая сага, восслав
ляющая нас, не требует здесь
памятника из камня, здесь
вспомним наши сегодняшние
деяния
этот памятник свободен
1967
здесь не покоится
никакой воин холодной
войны
этот камень, который
на нем, воздвигнут
во времена войны во
ВЬЕТНАМЕ
1967
Допрос I
А. Как ты относишься к насилию как средству политической борьбы? Есть люди, которые, как ты, носят очки и лично избегают драки, но применение насилия в политической борьбе одобряют.
Б. Теоретически.
А. Считаешь ли ты возможным общественные перемены без применения насилия или же ты осуждаешь применение насилия принципиально - как Толстой, которого ты сейчас читаешь?
Б. Я демократ.
А. Я вижу, что ты подчеркнул при чтении. Например: "Самые вредные люди повешены или сидят по каторгам, крепостям и тюрьмам... Казалось бы, чего же еще? А между тем распадение существующего строя жизни именно теперь и именно у нас в России все больше и больше приближается" 1.
1 Толстой Л. Н. ПСС, 1956, т. 37, с. 214.
Б. Написано в 1908 году.
А. Так как ты считаешь себя демократом, то я полагаю, что насилие господствующего класса в царской России тебе кажется неприемлемым.
Б. Да.
А. Считал бы ты в подобных условиях оправданным применение насилия, то есть контрнасилие?
Б. Толстой был против.
А. Я спрашиваю тебя.
Б. У нас нет таких условий. Можем ли мы вообще еще говорить о господствующих классах, как при Толстом, и, значит, о людях, которые, с точки зрения господствующих классов, опасны и подвергаются преследованию насилием, вызывающим контрнасилие? Сегодня у нас положение благополучное, по сравнению с царской Россией, по сравнению хотя бы с Испанией, или Португалией, или Грецией... Опасных, с точки зрения большинства, людей не вешают, едва ли сажают в тюрьмы, разве только они преступают законы; но не из-за их образа мыслей. Из-за образа мыслей человека могут ожидать неприятности, но не более того; осложнение карьеры, но не ссылка, не лишение прав. Возможно, человек потеряет место учителя; увольнение, но не запрет на профессию. Поношение в официальной печати и как следствие - осуждение за столом завсегдатаев кафе, но никак не приговор государственных органов. Свобода мнений гарантируется конституцией. Равно как и право на забастовки; рабочие могут предъявлять свои требования, с ними ведут переговоры, они не крепостные. И если кто-то вообще не хочет работать, он может бить баклуши; никакого принудительного труда. А если кто-то все же желает перемен, он может заявить об этом публично; его не примут в высшую школу, не возьмут на телевидение, возможно, телефон его будет прослушиваться, но он может сказать то, что хочет. У него даже не заберут паспорта. Повторяю: никакого лишения прав. Там, где государство выступает покровителем, такие люди, разумеется, неугодны; это неприятно, но это не насилие; с ними ничего не случается, когда они переходят улицу. Опасные, с точки зрения большинства, эти люди сохраняют даже право голоса; решает большинство. А перед законом все равны, бесправные и всесильные. Если кто-либо из этих людей надеется, что он станет судьей, он ошибается, но из-за этого его не арестуют, не подвергнут преследованиям и т. д., короче говоря: репрессии применяются вполне в рамках правового государства.
А. Ты за правовое государство?
Б. Я за правовое государство.
А. Что ты под этим подразумеваешь?
Б. Что никто не подвергается произволу и насилию тех, кто в данный момент более силен, право для всех, порядок, гарантирующий улаживание общественных конфликтов без актов насилия.
А. Но ты говорил о репрессиях.
Б. Бывает, разумеется, насилие без актов насилия, положение, которое может очень походить на правовое государство. В известной мере спокойное положение, когда во избежание насилия конфликты отрицаются и тем самым предотвращаются возможные столкновения. Акты насилия со стороны господствующего класса, которые бичует Толстой в своих брошюрах, не имеют места. Правовое государство гарантирует защиту от актов насилия. Поэтому я за правовое государство.
А. Это ты уже говорил.
Б. Это надо повторять и повторять.
А. Что означают репрессии?
Б. Они касаются не закона, то есть не правового государства как такового, а только пострадавших. Акт же насилия, увечье, причинение ущерба чужой собственности и т. д., напротив, нарушают закон. Поэтому полиция, охраняющая правовое государство, может вмешаться лишь при актах насилия, а не при репрессиях, что и создает впечатление, будто полиция защищает только господствующие классы. Это неверно. Она защищает всякого от актов насилия. Неправильное впечатление возникает лишь потому, что господствующие классы как раз и не применяют насилия. Для них достаточно права, которое гарантирует им господство, им не нужны никакие акты насилия.
А. Почему ты читаешь именно Толстого?
Б. Потому что именно он меня интересует.
А. Вот тут ты подчеркнул: "А не могу и не хочу, во-первых, потому, что людям этим, не видящим всей своей преступности, необходимо обличение... Во-вторых, не могу и не хочу больше бороться потому, что (откровенно признаюсь в этом) надеюсь, что мое обличение этих людей вызовет желательное мне извержение меня тем или иным путем из того круга людей, среди которого я живу и в котором я не могу не чувствовать себя участником совершаемых вокруг меня преступлений" 1.
1 Толстой Л. Н. ПСС, 1956, т. 37, с. 94.
Б. Имеются в виду казни...
А. Которых у нас нет.
Б. ...и войны.
А. "И как ни странно утверждение о том, что все это делается для меня и что я участник этих страшных дел, я все-таки не могу не чувствовать, что есть несомненная зависимость между моей просторной комнатой, моим обедом, моей одеждой, моим досугом и теми страшными преступлениями, которые совершаются для устранения тех, кто желал бы отнять у меня то, чем я пользуюсь" 1.
Б. Здесь заговорил граф.
А. "Затем я и пишу это и буду всеми силами распространять то, что пишу, и в России и вне ее, чтобы одно из двух: или кончились эти нечеловеческие дела, или уничтожилась бы моя связь с этими делами, чтобы или посадили меня в тюрьму, где бы я ясно сознавал, что не для меня уже делаются все эти ужасы, или же, что было бы лучше всего (так хорошо, что я и не смею мечтать о таком счастье), надели на меня, так же как на тех двадцать или двенадцать крестьян, саван, колпак и так же столкнули с скамейки, чтобы я своей тяжестью затянул на своем старом горле намыленную петлю" 2. Почему ты это подчеркнул?
Б. Мне это показалось очень смелым.
А. Но в нашей стране, как ты сам сказал, нет преступлений подобного рода. Вот такая, например, фраза: "...есть несомненная зависимость между моей просторной комнатой, моим обедом, моей одеждой, моим досугом и теми страшными преступлениями..." - сегодня может относиться разве что к определенным событиям в третьем мире.
Б. Да.
А. Ты об этом думал?
Б. Может быть, Толстой думал об этом.
А. А вот другое место: "Насильническая революция отжила свое время. Все, что она могла дать людям, она уже дала им..." 3
Б. Этого я не понял. Написано в 1905 году; если иметь в виду условия, которые Толстой только что описал, его утверждение мне непонятно.
А. Когда я вижу, что именно ты подчеркнул, мне приходит в голову: во-первых, тебя явно занимает феномен насилия.
Б. И контрнасилия.
А. Толстой отвергает и то и другое.
Б. А во-вторых?
А. "Всякая революция начинается тогда, когда общество выросло из того мировоззрения, на котором основывались существующие формы общественной жизни, когда противоречие между жизнью, какая она есть, и той, какая должна и может быть, становится настолько ясным для большинства людей, что они чувствуют невозможность продолжения жизни в прежних условиях" 4.
1 Там же, с. 95.
2 Там же.
3 Там же, т. 36, с. 240.
4 Там же, с. 238.
Б. Это хорошая фраза.
А. Ты веришь в революцию?
Б. Где?
А. Вот другое место, которое ты подчеркнул: "Значение начинающейся в России и предстоящей всему миру революции не в установлении подоходных или иных налогов, не в отделении церкви от государства или присвоении государством общественных учреждений, не в организации выборов и мнимого участия народа во власти, не в учреждении республики самой демократической, даже социалистической, с всеобщей подачей голосов, а в действительной свободе" 1.
Б. Что это значит?
А. "Действительная же свобода достигается не баррикадами, не убийствами, не какими бы то ни было новыми насильническими учреждениями, а только прекращением повиновения людям" 2 .
Б. Я не верю в анархию.
А. В таком случае ты не согласился бы вот с этим местом, которое ты тоже подчеркнул: "Для избавления людей от тех страшных бедствий вооружений и войн, которые они терпят теперь и которые все увеличиваются и увеличиваются, нужны не конгрессы, не конференции, не трактаты и судилища, а уничтожение того орудия насилия, которое называется правительствами и от которых происходят величайшие бедствия людей" 3.
1 Там же, с. 240.
2 Там же.
3 Там же, т. 90, с. 436-437.
Б. Таких фраз у Толстого много, и эти я подчеркнул потому, что они мне открыли, какой я славный, какой законопослушный.
А. И тем не менее ты мечтаешь о перемене.
Б. Правовое государство, я считаю, не исключает, что право, служащее осуществлению его мер, подлежит изменению, если того потребует историческое развитие. Например, существующее право охраняет собственность. Тот, кто владеет большей, чем все другие, собственностью, не имеет больше права, но обладает властью благодаря праву. Почему именно сильные так любят это правовое государство? Необходимость в изменении права всегда в первую очередь диктуется интересами более слабых, а не тех, кому право дает возможность господствовать вроде бы без насилия, поскольку их власть узаконена собственностью.
А. Ты сказал: вроде бы без насилия.
Б. В самом деле, сегодня и здесь все совершенно спокойно. Это верно. Власть, которая может опираться на наше послушание, никогда или почти никогда не насильственна, и до тех пор, пока право, дающее власть одному человеку над другими, не ставится под вопрос, более слабые живут совершенно спокойно.
А. Что ты подразумеваешь под властью?
Б. Капитал.
А. Ты называешь себя демократом. Это значит, ты признаешь, что воля большинства имеет решающее значение. Но как показывают выборы и голосования, большинство не хочет перемен.
Б. Большинство как раз и составляют более слабые, и это меня не удивляет: более слабые хотят спокойствия. Они же знают, что, как только власть чувствует себя задетой, тем более чувствует угрозу, она становится насильственной, а они ведь более слабые. Власть имеет в своем распоряжении войска. Когда более слабые, хотя они и составляют большинство, подтверждают меньшинству его власть, это значит: большинство зависимо от этого меньшинства.
А. Это ты и подразумеваешь под демократией?
Б. Нет.
А. Вот другое место у Толстого: "Сущность заблуждения всех возможных политических учений, как самых консервативных, так и самых передовых, приведшего людей к их бедственному положению, в том, что люди этого мира считали и считают возможным посредством насилия соединить людей так, чтобы они все, не противясь, подчинялись одному и тому же устройству жизни и вытекающему из него руководству в поведении". И далее: "Понятно, что люди могут, подчиняясь страсти, заставлять посредством насилия несогласных с ними людей исполнять свою волю..." 1
1 Там же, т. 37, с. 157.
Б. Что ты хочешь у меня спросить?
А. Ты одобряешь контрнасилие?
Б. Контрнасилие - при какой ситуации? Покушение на Гитлера, удайся оно, я бы не осудил как подлое убийство. К примеру.
А. Я имею в виду контрнасилие при демократии.
Б. Когда читаешь о насилии, то думаешь в первую очередь не о государственном насилии и не о насилии капитала, не о войне, а о булыжнике, о стрельбе по полиции, пожарах и т. д., то есть об актах насилия, которые меня пугают. Если одновременно читаешь о дубинках и слезоточивом газе, о водометах и выстрелах не из толпы, а по толпе, это меня тоже пугает, хотя это не акты насилия, а применение государственного насилия во имя спокойствия и порядка. Конечно, есть разница - насилие без права или насилие по праву. На других языках это выражено точнее: "Violence", "Power". Мартин Лютер Кинг проповедует "Non-violence", a не "Non-power", когда он борется за гражданские права негров; чего нельзя десятилетиями добиться прошениями, того добиваются забастовкой водителей автобусов в Алабаме - без актов насилия, но демонстрацией возможного насилия.
А. А таковую ты одобряешь?
Б. Конечно.
А. А акты насилия?
Б. Даже на фотографиях или в кинохронике меня ужасает любой акт насилия. Потому я люблю тезис: акты насилия ничего не изменяют. Поднявший меч и т. д.
А. Вот здесь ты подчеркнул следующее место: "Сколько бы они ни уверяли себя и других, что они по каким-то высшим соображениям делают те ужасные преступления всех законов, и божеских и человеческих, которые они не переставая делают, - они не могут скрыть ни от себя, ни от всех добрых людей всей преступности, порочности, низости своей деятельности... знают это и все цари, министры, генералы, сколько бы они ни прятались за какие-то выдуманные высшие соображения" 1. Абзац: "То же самое и революционеры каких бы то ни было партий, если они допускают убийство для достижения своих целей" 2.
1 Там же, с. 216-217.
2 Там же, с. 217.
Б. Толстой был христианин.
А. Если ты считаешь общественную перемену неизбежной и, очевидно, приходишь к заключению, что лица, которые власть свою прикрывают государственным правом, препятствуют любым переменам правовым путем, будешь ли ты в таком случае за применение насилия?
Б. Какова альтернатива?
А. Отказ от перемены.
Б. Не это альтернатива. История учит: она не останавливается никогда. Или останавливается не надолго. Это, я думаю, можно сказать, даже если телефон контролируется... Я боюсь насилия, поэтому я люблю тезис: благоразумием можно добиться перемены.
А. Стало быть, твой пароль - реформа.
Б. При этом я вижу себя в странном обществе: те, кто владеет властью, препятствующей всякой реформе, тоже говорят, что насилием ничего нельзя переменить. Можно понять их раздражение, когда дело доходит до волнений; правда, они с ними справляются, но подавление без насилия, репрессии в период спокойствия и порядка менее опасны и для них, ибо применение государственного насилия всегда несет в себе нечто возбуждающее, нечто поучительное, оно доводит до сознания, что слова о непротивлении злу насилием всегда адресованы угнетенным.
А. Тем самым ты оправдываешь контрнасилие?
Б. Мой ужас перед актами насилия нисколько не меньше от того, что порой я не могу их не понимать, - например, увеличивающееся число актов насилия со стороны негров; их положение можно сравнить с положением русских крестьян, солдат и рабочих во времена Толстого, который так хотел бы им помочь, но не мог убедить царя; они сами вынуждены были себе помочь.
А. Значит, ты ждешь революции?
Б. Вероятно, я сказал бы о всякой свершившейся революции то же самое: я не вижу никакого реалистического шанса. Это, пожалуй, означает, что я не революционер.
А. Ты не думаешь, что распространение благосостояния вообще делает всякую революцию излишней?
Б. Это затрудняет ее.
А. Ты жалеешь об этом?
Б. Когда я читаю Толстого, я задаюсь, например, вопросом, что произошло бы, если бы цари распространением известного благосостояния позаботились тогда о том, чтобы революция была излишней? Царизм и сегодня существовал бы.
А. Но другой.
Б. Но царизм.
А. Ты не считаешь, что угрозы контрнасилием тоже могут быть препятствующим элементом, ужесточая позицию владеющих сейчас властью?
Б. Если бы Фидель Кастро, вместо того чтобы завоевать кубинские деревни и экспроприировать иностранных владельцев, обратился к американским лобби, Вашингтон, несомненно, был бы менее жёсток (что, возможно, сорвало бы эксперимент) и американские эксплуататоры все еще сидели бы на Кубе.
А. Останемся в наших краях.
Б. Вопросы те же самые.
А. Значит, ты за перемены...
Б. Да.
А. Но ты считаешь, что владеющие властью будут сопротивляться любым изменениям права, причем сопротивляться с помощью насилия, если иначе невозможно, от имени правового государства.
Б. Это естественно.
А. Ты избегаешь фразу: возможно только с помощью контрнасилия. Почему ты избегаешь ее? Потому ли, что, как ты сказал, боишься любого акта насилия или ты все еще надеешься, что общественная перемена возможна и без угрозы контрнасилия?
Цюрих
В большой библиотеке Конрада Фарнера * висит маска, снятая с лица покойного Брехта. Слишком кривой нос; его можно узнать лишь с одного-единственного ракурса. По профилю можно на секунду подумать, будто это Фридрих Шиллер. Его сбивающая с толку улыбка на мертвом лице - не ухмылка, а четкая улыбка с великодушной насмешкой без адреса. Глаза закрыты в глубоких глазницах; когда они были открыты, они тоже сидели, как в тайнике, подо лбом, далеко в глубине... Наш разговор в пальто (библиотеку нельзя топить) навеял бы скуку на западногерманскую полицию.
1968
Заметки к руководству для членов общества
Растворяясь (в своих ощущениях), я
теряю себя.
Мишель де Монтень
Никто не хочет знать, что ему предстоит в старости. Хотя мы видим это ежедневно с ближайшего расстояния, мы, щадя себя, налагаем на старение табу: меченый старостью должен скрывать, как отвратительна старость. Такое табу, налагаемое якобы в интересах старящегося, мешает ему признаться в этом самому себе...
Заповедь чтить старость восходит к эпохам, когда глубокая старость являлась исключением. (См. "Статистику".) Если сегодня хвалят старого человека, то непременно заявляют, что он относительно еще молод, прямо-таки юн. Наше почтение всегда покоится на этом "еще" ("еще неутомим", "сегодня еще хорошо выглядит", "вполне еще живой ум", "все еще в состоянии" и т. д.). Наше почтение относится не к старости, а совершенно четко - к ее противоположности: к тому, что кто-то, несмотря на свой возраст, еще не немощен.
На какое-то время самообман еще возможен. Если окружающие постепенно замечают распад личности, они большей частью не подают вида - напротив, всячески (речами на дне рождения, избранием в вице-президенты и т. д.) побуждают к самообману отчасти из сострадания, отчасти из-за того, что общение с меченым удобнее, пока он вынужден скрывать свою немощь. Если же наступает день, когда ему приходится признать, что он старик - кем он давно является, - он обнаруживает, что его признание никого не поражает, оно только производит неприятное впечатление.
Меченый начинает составлять фразы: "В конце концов, мы уже однажды пережили это... Мы тоже когда-то... Если вы когда-нибудь узнали, что значит... В мое время... В наше время... Ныне каждый считает... В вашем возрасте, знаете, я бы постыдился... Я по опыту знаю, что возможно только одно... Нужно дать молодым возможность..." И т. д.
Меченый узнает себя по тому, что никто ему не завидует, даже если он снискал уважение или обладает состоянием, то есть имеет возможности, которых они, более молодые, не имеют; тем не менее никто не хочет поменяться с ним местами.
Цюрих
Мать при смерти. Порой ей кажется, что мы вместе в России. Ей 90 лет. Многое ли изменилось в Одессе с 1901 года?
Опросный лист
1. Представляет ли еще для Вас брак проблему?
2. Когда брак убеждает Вас больше как институт: на чужом или собственном примере?
3. Что Вы чаще советовали другим:
а) чтобы они разошлись?
б) чтобы они не расходились?
4. Известны Вам примирения, которые не оставили бы шрамов у одной из сторон или у обеих?
5. Какие проблемы разрешает хороший брак?
6. Сколько времени в среднем Вы живете вместе с партнером, пока не исчезает честность перед самим собой, то есть когда и про себя не решаетесь больше думать о том, что могло бы напугать партнера?
7. Думая о разрыве, Вы ищете вину за собой или за партнером?
8. Изобрели бы Вы сами брак?
9. Срослись Вы с общими в Вашем нынешнем браке привычками? И если нет: считаете ли Вы, что Ваш партнер сросся с этими привычками, из чего Вы это заключаете?
10. Когда брак Вас больше раздражает:
а) в повседневности?
б) в путешествии?
в) наедине с собой?
г) в большом обществе?
д) с глазу на глаз?
е) вечером?
ж) утром?
11. Вырабатывается ли в браке общий вкус (как можно предположить по меблировке супружеской квартиры) или каждый раз при покупке лампы, ковра, вазы и т. д. Вы тихо капитулируете?
12. Если у Вас есть дети: чувствуете ли Вы себя виноватым перед детьми, когда доходит до разрыва, то есть считаете ли Вы, что дети имеют право на несчастливых родителей? И если да, то до какого возраста?
13. Что побудило Вас на обещание вступить в брак:
а) потребность в надежности?
б) ребенок?
в) общественная уязвимость внебрачных отношений, затруднения в гостиницах, надоедливые сплетни, проявления бестактности, сложности с властями или соседями и т. д.?
г) обычаи?
д) облегчение ведения домашнего хозяйства?
е) уважение к семейному укладу?
ж) знание по опыту, что внебрачная связь в равной степени ведет к привычке, изнурению, повседневности и т. д.?
з) виды на наследство? и) надежда на чудо?
к) мнение, что это чистая формальность?
14. Хотели бы Вы что-нибудь добавить к гражданской или церковной формуле бракосочетания:
а) как жена?
б) как муж?
(Просьба привести точную формулировку.)
15. Если Вы вступали в брак несколько раз: в чем Ваши браки были схожи, в том, как они начинались или как кончались?
16. Если Вы узнаете, что после разрыва Ваш партнер не перестает Вас обвинять, какой Вы делаете вывод: что Вас больше любили, чем Вы тогда полагали, или это просто приносит Вам облегчение?
17. Что Вы обычно говорите, когда кто-нибудь из Ваших друзей снова разводится, и почему умалчивали об этом раньше?
18. Можете Вы быть одинаково откровенным с каждым из супругов, если они сами не откровенны друг с другом?
19. Если Ваш нынешний брак можно назвать счастливым, чем Вы это объясняете? (Можно кратко.)
20. Если бы у Вас был выбор между браком, который можно назвать счастливым, и вдохновением, дарованием, призванием и т. д., которые могли бы поставить под угрозу супружеское счастье, что было бы для Вас важнее:
а) как для жены?
б) как для мужа?
21. Почему?
22. Можете Вы угадать, как ответит Ваш нынешний партнер на эту анкету? И если нет:
23. Хотели бы Вы знать его ответы?
24. Хотели бы Вы, напротив, чтобы партнер узнал, как Вы ответили на эту анкету?
25. Считаете ли Вы отсутствие тайн заповедью брака или Вы думаете, что как раз тайна, которую супруги скрывают друг от друга, их связывает?
"Пройдемся по романам и пьесам последнего времени. Они кишат психопатами, социально опасными типами, изысканнейшими мерзостями и хитроумнейшими подлостями. Действие разыгрывается в боящихся света помещениях, и богатейшая фантазия проявляется во всем, что отмечено гнусностью. Но когда нас пытаются убедить, что все это рождается глубоким возмущением, тревогой и как-то пекущейся о целом серьезностью, мы выражаем не всегда, но часто - обоснованные сомнения".
"А ныне? Мы то и дело встречаем девиз Litterature engagee 1. Но при этом каждый, кто любит поэзию как поэзию, чувствует себя неловко. Она утрачивает свою свободу, она утрачивает истинный, убедительный, неподвластный веяниям времени язык, становится чересчур усердным адвокатом заданных гуманных, социальных, политических идей. И таким образом, мы видим в Litterature лишь вырождение той воли к всеобщности, которая воодушевляла поэтов прошлого".
1 Ангажированная литература (фр.).
"...этот захвативший весь западный мир легион поэтов, чья профессия копаться в мерзостях и подлостях..."
"Если такие поэты утверждают, что клоака - это образ подлинного мира, что сутенеры, проститутки и пьяницы - это представители подлинного, неприкрашенного мира, то я спрашиваю: в каких кругах они вращаются?"
"Вспомним простой и добротный фундамент, на котором построено здание всякой великой культуры".
"Вернемся к Моцарту!"
Эмиль Штайгер * (из речи по случаю присуждения литературной премии Цюриха, 17.12.1966)
1967
Текст для цоколя Розенхофского фонтана
Здесь не покоится
ни великий
цюрихский
мыслитель и
государственный деятель
или мятежник
дальновидный
планировщик
свободы
и т. д.
1967
никто
современник
патриот
реформатор
Швейцарии
XX века
основатель
будущего
что тем не менее наступит
никакой знаменитый беженец
не жил здесь или умер
приблизительно здесь во славу
нашего родного города.
никакой еретик не был
здесь сожжен, здесь не
была достигнута никакая
победа, никакая сага, восслав
ляющая нас, не требует здесь
памятника из камня, здесь
вспомним наши сегодняшние
деяния
этот памятник свободен
1967
здесь не покоится
никакой воин холодной
войны
этот камень, который
на нем, воздвигнут
во времена войны во
ВЬЕТНАМЕ
1967
Допрос I
А. Как ты относишься к насилию как средству политической борьбы? Есть люди, которые, как ты, носят очки и лично избегают драки, но применение насилия в политической борьбе одобряют.
Б. Теоретически.
А. Считаешь ли ты возможным общественные перемены без применения насилия или же ты осуждаешь применение насилия принципиально - как Толстой, которого ты сейчас читаешь?
Б. Я демократ.
А. Я вижу, что ты подчеркнул при чтении. Например: "Самые вредные люди повешены или сидят по каторгам, крепостям и тюрьмам... Казалось бы, чего же еще? А между тем распадение существующего строя жизни именно теперь и именно у нас в России все больше и больше приближается" 1.
1 Толстой Л. Н. ПСС, 1956, т. 37, с. 214.
Б. Написано в 1908 году.
А. Так как ты считаешь себя демократом, то я полагаю, что насилие господствующего класса в царской России тебе кажется неприемлемым.
Б. Да.
А. Считал бы ты в подобных условиях оправданным применение насилия, то есть контрнасилие?
Б. Толстой был против.
А. Я спрашиваю тебя.
Б. У нас нет таких условий. Можем ли мы вообще еще говорить о господствующих классах, как при Толстом, и, значит, о людях, которые, с точки зрения господствующих классов, опасны и подвергаются преследованию насилием, вызывающим контрнасилие? Сегодня у нас положение благополучное, по сравнению с царской Россией, по сравнению хотя бы с Испанией, или Португалией, или Грецией... Опасных, с точки зрения большинства, людей не вешают, едва ли сажают в тюрьмы, разве только они преступают законы; но не из-за их образа мыслей. Из-за образа мыслей человека могут ожидать неприятности, но не более того; осложнение карьеры, но не ссылка, не лишение прав. Возможно, человек потеряет место учителя; увольнение, но не запрет на профессию. Поношение в официальной печати и как следствие - осуждение за столом завсегдатаев кафе, но никак не приговор государственных органов. Свобода мнений гарантируется конституцией. Равно как и право на забастовки; рабочие могут предъявлять свои требования, с ними ведут переговоры, они не крепостные. И если кто-то вообще не хочет работать, он может бить баклуши; никакого принудительного труда. А если кто-то все же желает перемен, он может заявить об этом публично; его не примут в высшую школу, не возьмут на телевидение, возможно, телефон его будет прослушиваться, но он может сказать то, что хочет. У него даже не заберут паспорта. Повторяю: никакого лишения прав. Там, где государство выступает покровителем, такие люди, разумеется, неугодны; это неприятно, но это не насилие; с ними ничего не случается, когда они переходят улицу. Опасные, с точки зрения большинства, эти люди сохраняют даже право голоса; решает большинство. А перед законом все равны, бесправные и всесильные. Если кто-либо из этих людей надеется, что он станет судьей, он ошибается, но из-за этого его не арестуют, не подвергнут преследованиям и т. д., короче говоря: репрессии применяются вполне в рамках правового государства.
А. Ты за правовое государство?
Б. Я за правовое государство.
А. Что ты под этим подразумеваешь?
Б. Что никто не подвергается произволу и насилию тех, кто в данный момент более силен, право для всех, порядок, гарантирующий улаживание общественных конфликтов без актов насилия.
А. Но ты говорил о репрессиях.
Б. Бывает, разумеется, насилие без актов насилия, положение, которое может очень походить на правовое государство. В известной мере спокойное положение, когда во избежание насилия конфликты отрицаются и тем самым предотвращаются возможные столкновения. Акты насилия со стороны господствующего класса, которые бичует Толстой в своих брошюрах, не имеют места. Правовое государство гарантирует защиту от актов насилия. Поэтому я за правовое государство.
А. Это ты уже говорил.
Б. Это надо повторять и повторять.
А. Что означают репрессии?
Б. Они касаются не закона, то есть не правового государства как такового, а только пострадавших. Акт же насилия, увечье, причинение ущерба чужой собственности и т. д., напротив, нарушают закон. Поэтому полиция, охраняющая правовое государство, может вмешаться лишь при актах насилия, а не при репрессиях, что и создает впечатление, будто полиция защищает только господствующие классы. Это неверно. Она защищает всякого от актов насилия. Неправильное впечатление возникает лишь потому, что господствующие классы как раз и не применяют насилия. Для них достаточно права, которое гарантирует им господство, им не нужны никакие акты насилия.
А. Почему ты читаешь именно Толстого?
Б. Потому что именно он меня интересует.
А. Вот тут ты подчеркнул: "А не могу и не хочу, во-первых, потому, что людям этим, не видящим всей своей преступности, необходимо обличение... Во-вторых, не могу и не хочу больше бороться потому, что (откровенно признаюсь в этом) надеюсь, что мое обличение этих людей вызовет желательное мне извержение меня тем или иным путем из того круга людей, среди которого я живу и в котором я не могу не чувствовать себя участником совершаемых вокруг меня преступлений" 1.
1 Толстой Л. Н. ПСС, 1956, т. 37, с. 94.
Б. Имеются в виду казни...
А. Которых у нас нет.
Б. ...и войны.
А. "И как ни странно утверждение о том, что все это делается для меня и что я участник этих страшных дел, я все-таки не могу не чувствовать, что есть несомненная зависимость между моей просторной комнатой, моим обедом, моей одеждой, моим досугом и теми страшными преступлениями, которые совершаются для устранения тех, кто желал бы отнять у меня то, чем я пользуюсь" 1.
Б. Здесь заговорил граф.
А. "Затем я и пишу это и буду всеми силами распространять то, что пишу, и в России и вне ее, чтобы одно из двух: или кончились эти нечеловеческие дела, или уничтожилась бы моя связь с этими делами, чтобы или посадили меня в тюрьму, где бы я ясно сознавал, что не для меня уже делаются все эти ужасы, или же, что было бы лучше всего (так хорошо, что я и не смею мечтать о таком счастье), надели на меня, так же как на тех двадцать или двенадцать крестьян, саван, колпак и так же столкнули с скамейки, чтобы я своей тяжестью затянул на своем старом горле намыленную петлю" 2. Почему ты это подчеркнул?
Б. Мне это показалось очень смелым.
А. Но в нашей стране, как ты сам сказал, нет преступлений подобного рода. Вот такая, например, фраза: "...есть несомненная зависимость между моей просторной комнатой, моим обедом, моей одеждой, моим досугом и теми страшными преступлениями..." - сегодня может относиться разве что к определенным событиям в третьем мире.
Б. Да.
А. Ты об этом думал?
Б. Может быть, Толстой думал об этом.
А. А вот другое место: "Насильническая революция отжила свое время. Все, что она могла дать людям, она уже дала им..." 3
Б. Этого я не понял. Написано в 1905 году; если иметь в виду условия, которые Толстой только что описал, его утверждение мне непонятно.
А. Когда я вижу, что именно ты подчеркнул, мне приходит в голову: во-первых, тебя явно занимает феномен насилия.
Б. И контрнасилия.
А. Толстой отвергает и то и другое.
Б. А во-вторых?
А. "Всякая революция начинается тогда, когда общество выросло из того мировоззрения, на котором основывались существующие формы общественной жизни, когда противоречие между жизнью, какая она есть, и той, какая должна и может быть, становится настолько ясным для большинства людей, что они чувствуют невозможность продолжения жизни в прежних условиях" 4.
1 Там же, с. 95.
2 Там же.
3 Там же, т. 36, с. 240.
4 Там же, с. 238.
Б. Это хорошая фраза.
А. Ты веришь в революцию?
Б. Где?
А. Вот другое место, которое ты подчеркнул: "Значение начинающейся в России и предстоящей всему миру революции не в установлении подоходных или иных налогов, не в отделении церкви от государства или присвоении государством общественных учреждений, не в организации выборов и мнимого участия народа во власти, не в учреждении республики самой демократической, даже социалистической, с всеобщей подачей голосов, а в действительной свободе" 1.
Б. Что это значит?
А. "Действительная же свобода достигается не баррикадами, не убийствами, не какими бы то ни было новыми насильническими учреждениями, а только прекращением повиновения людям" 2 .
Б. Я не верю в анархию.
А. В таком случае ты не согласился бы вот с этим местом, которое ты тоже подчеркнул: "Для избавления людей от тех страшных бедствий вооружений и войн, которые они терпят теперь и которые все увеличиваются и увеличиваются, нужны не конгрессы, не конференции, не трактаты и судилища, а уничтожение того орудия насилия, которое называется правительствами и от которых происходят величайшие бедствия людей" 3.
1 Там же, с. 240.
2 Там же.
3 Там же, т. 90, с. 436-437.
Б. Таких фраз у Толстого много, и эти я подчеркнул потому, что они мне открыли, какой я славный, какой законопослушный.
А. И тем не менее ты мечтаешь о перемене.
Б. Правовое государство, я считаю, не исключает, что право, служащее осуществлению его мер, подлежит изменению, если того потребует историческое развитие. Например, существующее право охраняет собственность. Тот, кто владеет большей, чем все другие, собственностью, не имеет больше права, но обладает властью благодаря праву. Почему именно сильные так любят это правовое государство? Необходимость в изменении права всегда в первую очередь диктуется интересами более слабых, а не тех, кому право дает возможность господствовать вроде бы без насилия, поскольку их власть узаконена собственностью.
А. Ты сказал: вроде бы без насилия.
Б. В самом деле, сегодня и здесь все совершенно спокойно. Это верно. Власть, которая может опираться на наше послушание, никогда или почти никогда не насильственна, и до тех пор, пока право, дающее власть одному человеку над другими, не ставится под вопрос, более слабые живут совершенно спокойно.
А. Что ты подразумеваешь под властью?
Б. Капитал.
А. Ты называешь себя демократом. Это значит, ты признаешь, что воля большинства имеет решающее значение. Но как показывают выборы и голосования, большинство не хочет перемен.
Б. Большинство как раз и составляют более слабые, и это меня не удивляет: более слабые хотят спокойствия. Они же знают, что, как только власть чувствует себя задетой, тем более чувствует угрозу, она становится насильственной, а они ведь более слабые. Власть имеет в своем распоряжении войска. Когда более слабые, хотя они и составляют большинство, подтверждают меньшинству его власть, это значит: большинство зависимо от этого меньшинства.
А. Это ты и подразумеваешь под демократией?
Б. Нет.
А. Вот другое место у Толстого: "Сущность заблуждения всех возможных политических учений, как самых консервативных, так и самых передовых, приведшего людей к их бедственному положению, в том, что люди этого мира считали и считают возможным посредством насилия соединить людей так, чтобы они все, не противясь, подчинялись одному и тому же устройству жизни и вытекающему из него руководству в поведении". И далее: "Понятно, что люди могут, подчиняясь страсти, заставлять посредством насилия несогласных с ними людей исполнять свою волю..." 1
1 Там же, т. 37, с. 157.
Б. Что ты хочешь у меня спросить?
А. Ты одобряешь контрнасилие?
Б. Контрнасилие - при какой ситуации? Покушение на Гитлера, удайся оно, я бы не осудил как подлое убийство. К примеру.
А. Я имею в виду контрнасилие при демократии.
Б. Когда читаешь о насилии, то думаешь в первую очередь не о государственном насилии и не о насилии капитала, не о войне, а о булыжнике, о стрельбе по полиции, пожарах и т. д., то есть об актах насилия, которые меня пугают. Если одновременно читаешь о дубинках и слезоточивом газе, о водометах и выстрелах не из толпы, а по толпе, это меня тоже пугает, хотя это не акты насилия, а применение государственного насилия во имя спокойствия и порядка. Конечно, есть разница - насилие без права или насилие по праву. На других языках это выражено точнее: "Violence", "Power". Мартин Лютер Кинг проповедует "Non-violence", a не "Non-power", когда он борется за гражданские права негров; чего нельзя десятилетиями добиться прошениями, того добиваются забастовкой водителей автобусов в Алабаме - без актов насилия, но демонстрацией возможного насилия.
А. А таковую ты одобряешь?
Б. Конечно.
А. А акты насилия?
Б. Даже на фотографиях или в кинохронике меня ужасает любой акт насилия. Потому я люблю тезис: акты насилия ничего не изменяют. Поднявший меч и т. д.
А. Вот здесь ты подчеркнул следующее место: "Сколько бы они ни уверяли себя и других, что они по каким-то высшим соображениям делают те ужасные преступления всех законов, и божеских и человеческих, которые они не переставая делают, - они не могут скрыть ни от себя, ни от всех добрых людей всей преступности, порочности, низости своей деятельности... знают это и все цари, министры, генералы, сколько бы они ни прятались за какие-то выдуманные высшие соображения" 1. Абзац: "То же самое и революционеры каких бы то ни было партий, если они допускают убийство для достижения своих целей" 2.
1 Там же, с. 216-217.
2 Там же, с. 217.
Б. Толстой был христианин.
А. Если ты считаешь общественную перемену неизбежной и, очевидно, приходишь к заключению, что лица, которые власть свою прикрывают государственным правом, препятствуют любым переменам правовым путем, будешь ли ты в таком случае за применение насилия?
Б. Какова альтернатива?
А. Отказ от перемены.
Б. Не это альтернатива. История учит: она не останавливается никогда. Или останавливается не надолго. Это, я думаю, можно сказать, даже если телефон контролируется... Я боюсь насилия, поэтому я люблю тезис: благоразумием можно добиться перемены.
А. Стало быть, твой пароль - реформа.
Б. При этом я вижу себя в странном обществе: те, кто владеет властью, препятствующей всякой реформе, тоже говорят, что насилием ничего нельзя переменить. Можно понять их раздражение, когда дело доходит до волнений; правда, они с ними справляются, но подавление без насилия, репрессии в период спокойствия и порядка менее опасны и для них, ибо применение государственного насилия всегда несет в себе нечто возбуждающее, нечто поучительное, оно доводит до сознания, что слова о непротивлении злу насилием всегда адресованы угнетенным.
А. Тем самым ты оправдываешь контрнасилие?
Б. Мой ужас перед актами насилия нисколько не меньше от того, что порой я не могу их не понимать, - например, увеличивающееся число актов насилия со стороны негров; их положение можно сравнить с положением русских крестьян, солдат и рабочих во времена Толстого, который так хотел бы им помочь, но не мог убедить царя; они сами вынуждены были себе помочь.
А. Значит, ты ждешь революции?
Б. Вероятно, я сказал бы о всякой свершившейся революции то же самое: я не вижу никакого реалистического шанса. Это, пожалуй, означает, что я не революционер.
А. Ты не думаешь, что распространение благосостояния вообще делает всякую революцию излишней?
Б. Это затрудняет ее.
А. Ты жалеешь об этом?
Б. Когда я читаю Толстого, я задаюсь, например, вопросом, что произошло бы, если бы цари распространением известного благосостояния позаботились тогда о том, чтобы революция была излишней? Царизм и сегодня существовал бы.
А. Но другой.
Б. Но царизм.
А. Ты не считаешь, что угрозы контрнасилием тоже могут быть препятствующим элементом, ужесточая позицию владеющих сейчас властью?
Б. Если бы Фидель Кастро, вместо того чтобы завоевать кубинские деревни и экспроприировать иностранных владельцев, обратился к американским лобби, Вашингтон, несомненно, был бы менее жёсток (что, возможно, сорвало бы эксперимент) и американские эксплуататоры все еще сидели бы на Кубе.
А. Останемся в наших краях.
Б. Вопросы те же самые.
А. Значит, ты за перемены...
Б. Да.
А. Но ты считаешь, что владеющие властью будут сопротивляться любым изменениям права, причем сопротивляться с помощью насилия, если иначе невозможно, от имени правового государства.
Б. Это естественно.
А. Ты избегаешь фразу: возможно только с помощью контрнасилия. Почему ты избегаешь ее? Потому ли, что, как ты сказал, боишься любого акта насилия или ты все еще надеешься, что общественная перемена возможна и без угрозы контрнасилия?
Цюрих
В большой библиотеке Конрада Фарнера * висит маска, снятая с лица покойного Брехта. Слишком кривой нос; его можно узнать лишь с одного-единственного ракурса. По профилю можно на секунду подумать, будто это Фридрих Шиллер. Его сбивающая с толку улыбка на мертвом лице - не ухмылка, а четкая улыбка с великодушной насмешкой без адреса. Глаза закрыты в глубоких глазницах; когда они были открыты, они тоже сидели, как в тайнике, подо лбом, далеко в глубине... Наш разговор в пальто (библиотеку нельзя топить) навеял бы скуку на западногерманскую полицию.
1968
Заметки к руководству для членов общества
Растворяясь (в своих ощущениях), я
теряю себя.
Мишель де Монтень
Никто не хочет знать, что ему предстоит в старости. Хотя мы видим это ежедневно с ближайшего расстояния, мы, щадя себя, налагаем на старение табу: меченый старостью должен скрывать, как отвратительна старость. Такое табу, налагаемое якобы в интересах старящегося, мешает ему признаться в этом самому себе...
Заповедь чтить старость восходит к эпохам, когда глубокая старость являлась исключением. (См. "Статистику".) Если сегодня хвалят старого человека, то непременно заявляют, что он относительно еще молод, прямо-таки юн. Наше почтение всегда покоится на этом "еще" ("еще неутомим", "сегодня еще хорошо выглядит", "вполне еще живой ум", "все еще в состоянии" и т. д.). Наше почтение относится не к старости, а совершенно четко - к ее противоположности: к тому, что кто-то, несмотря на свой возраст, еще не немощен.
На какое-то время самообман еще возможен. Если окружающие постепенно замечают распад личности, они большей частью не подают вида - напротив, всячески (речами на дне рождения, избранием в вице-президенты и т. д.) побуждают к самообману отчасти из сострадания, отчасти из-за того, что общение с меченым удобнее, пока он вынужден скрывать свою немощь. Если же наступает день, когда ему приходится признать, что он старик - кем он давно является, - он обнаруживает, что его признание никого не поражает, оно только производит неприятное впечатление.
Меченый начинает составлять фразы: "В конце концов, мы уже однажды пережили это... Мы тоже когда-то... Если вы когда-нибудь узнали, что значит... В мое время... В наше время... Ныне каждый считает... В вашем возрасте, знаете, я бы постыдился... Я по опыту знаю, что возможно только одно... Нужно дать молодым возможность..." И т. д.
Меченый узнает себя по тому, что никто ему не завидует, даже если он снискал уважение или обладает состоянием, то есть имеет возможности, которых они, более молодые, не имеют; тем не менее никто не хочет поменяться с ним местами.