Гацунаев Николай. Звездный скиталец

   - Очень.
   - Тогда я постараюсь.
   - Ты сказала, что я научил тебя пользоваться времятроном. - Симмонс помолчал, собираясь с духом. - Такого не было, Люси. Я не оставил живого места в своей памяти, перетряс все до последней клеточки. Такого не было.
   - Нет, было! - Она задорно тряхнула головой, так что волосы взметнулись золотистым облаком.
   - Когда? - тихо спросил он, чувствуя, как стремительно холодеет где-то под сердцем.
   - В тот злосчастный вечер после банкета. Ты был неправ, несправедлив, груб. Ты был просто несносеч. Наверное, я должна была смертельно на тебя обидеться. Я и в самом деле обиделась, но каким-то внутренним зрением видела, что беснуешься ты оттого, что не можешь ничего понять. Я тоже ничего не понимала, и эго сводило меня с ума.
   Мы оба испытывали одно и то же, но ты бушевал, а я... Я молча незаметно наблюдала за тобой, зная, что в таком состоянии ты можешь совершить что угодно.
   Ты крикнул мне в лицо что-то обидное, закурил и с размаху сел в кресло. С минуту сидел неподвижно, потом нервно загасил сигарету и рванул на себя ящик стола. Я почувствовала, что сейчас совершится что-то ужасное, что-то непоправимое, встала и подошла к твоему креслу. Ты взял из ящика времятрон, настроил его и нажал на кнопку. Тогда я взяла второй времятрон и настроила его точно так же, как это сделал ты. Вот и все.
   - Идиот! - хлопнул себя по лбу Симмонс. - Как же я сам не догадался? Я ведь чувствовал, что ты стоишь у меня за спиной, даже дыхание твое слышал! Идиот, конченый идиот!
   Он привлек ее к себе и, перебирая ее мягкие шелковистые волосы, гладя по плечам, испытывал неизъяснимую легкость и блаженное ощущение покоя.
   Симмонс был счастлив. Никогда прежде не испытывал он такого душевного подъема, такого могучего прилива энергии, такой неутолимой жажды деятельности. Тревоги отодвинулись куда-то на задний план, скепсис как рукой сняло. Он будто родился заново, уверовал в незыблемость окружающей его реальности, развил такую деятельность, словно хотел утвердиться в нея всерьез и навсегда.
   Дом, в котором они жили с Эльсинорой, был перестроен заново, вокруг него, словно по мановению волшебной палочки, разросся огромный парк с экзотическими деревьями и кустарниками, тенистыми аллеями, гротами и беседками. В причудливо извивающихся арычках неумолчно журчала вода, невиданные рыбы плескались в прудах, осененных плакучими ивами. Замаскированные в кустах, кронах деревьев динамики наполняли парк пеньем птиц, которых никогда прежде в Хорезме не слышали.
   По зеленой лужайке перед домом, по усыпанным золотистым песком дорожкам величественно разгуливала павлины, время от времени неуклюже взлетая на деревья и перекликаясь противными, резко контрастирующими с их сказочным опереньем голосами. Над фонтаном у белоколонного парадного подъезда переливалась фантастическим соцветьем красок радуга, в которой целыми днями роилась привлеченная прохладой пестрая птичья мелкота.
   Дюммель с ног сбился, едва успевая выплачивать жалованье бесчисленным каменщикам, штукатурам, плотникам, инженерам, архитекторам, садовникам, чеканщикам, резчикам по дереву и ганчу, и еще бог знает каким специалистам, неизвестно откуда появлявшимся и бесследно, исчезавшим, сделав свое дело и получив, что причитается в звонкой валюте.
   - Майн готт! - недоуменно разводил руками барон, все больше убеждаясь в том, что имеет дело с сумасшедшим. - К чему такие излишества? Это небезопасно, наконец. Надо быть форменным болваном, чтобы не заинтересоваться, откуда у вас такие несметные богатства.
   - Пусть ломают голову! - беспечно усмехался Симмонс.
   - Надо быть круглым идиотом, чтобы не попытаться урвать свою долю в этой вакханалии расходов!
   - А вы на что? - улыбался шеф. - Уж у кого-кого, а у вас копейки не выманишь сверх положенного.
   - Яволь, пусть так, - полыценно кивал немец. - Абер...
   - Никаких "абер", Зигфрид, дружище! - хохотал Симмонс. Делайте свое дело и ни о чем больше не тревожьтесь. А боитесь воров, - усильте охрану. Хоть целый гарнизон наймите, за чем остановка?
   - Ну и ну! - немец качал головой и закатывал глаза в притворном ужасе. - Вы непостижимы, герр Симмонс. То мудры, как Мефисто, то наивны, как мальчишка.
   Не обходилось и без казусов. Однажды щеголеватый неопределенного возраста субъект предъявил Дюммелю счет на такую астрономическую сумму, что у тевтона дух перехватило. И хотя на счете стояла виза "к оплате" с закозыристой симмонсовской подписью, барон все же счел нужным кое-что уяснить для себя.
   - Надеюсь, мсье не откажет в любезности, - барон, изо всех сил старался быть галантным и даже французское словечко ввернул, хотя вовсе не был уверен, что получатель - француз, - показать работу?
   - Показать работу? - искренне удивился получатель на скверном немецком. - Разумеется, мсье.
   "Ювелиришка какой-нибудь, не иначе", - решил про себя Дюммель, выжидающе глядя на своего визави.
   - Ну-ну.
   - Что "ну-ну"? - оторопел визави.
   - Выкладывайте работу.
   - Как "выкладывайте"? Куда?
   - А вот хотя бы сюда, на стол.
   - Однако. - Удивленное выражение сошло с остренького лирика получателя. Усики презрительно вздернулись. - Это невозможно. Я - дизайнер.
   - Ну и что? - хамовато спросил немец.
   - Как "ну и что"? - растерялся получатель. - Вы хоть представляете себе, что такое дизайнер?
   - Не представляю. - Лицо Дюммеля стало приобретать багровый оттенок. - И не желаю представлять. Извольте предъявить работу. Я должен видеть, за что плачу деньги.
   - Да, но здесь - резолюция мсье Симмонса... - начал было дизайнер.
   - Плевать мне на резолюцию! - взвился барон и трахнул по столу кулачищем. - Можете выложить на стол свою работу или нет?!
   - Нет! - Дизайнер смерил Дюммеля презрительным взглядом. - И не смейте повышать голос, вы, мизерабль!
   Что означало слово "мизерабль", Дюммель не знал, но на всякий случай в долгу не остался и обозвал дизайнера шарлатаном. Тот вспылил, ушел, хлопнув дверью. Затем последовало объяснение с Симмонсом, которое в иные времена непременно вылилось бы в нахлобучку, но теперь шеф был в прекрасном настроении и лишь мягко пожурил барона и велел немедленно выплатить злосчастному дизайнеру, которого, как выяснилось, мадам Эльсинора специально пригласила из Парижа, причитающуюся сумму.
   В тот же вечер Дюммель отыскал француза в ресторане и, выложив на стол монеты, развернул ведомость.
   - Прошу расписаться в получении, мсье динозавр.
   Француз вытаращил глаза, но тут же взял себя в руки и решительным жестом отодвинул деньги.
   - Не пойдет.
   - Это почему же? - осведомился немец.
   - Не та валюта. - Француз отхлебнул из рюмки, аппетитно почмокал. - Мне нужны наполеондоры. Пятьсот наполеондоров и ни сантимом меньше.
   Ни слова не говоря, Дюммель сгреб деньги обратно в портфель и, не прощаясь, покинул зал ресторана.
   Эльсинора, которой он, возвратившись домой, поведал о своих злоключениях с проклятым "динозавром", весело расхохоталась.
   - Вы неподражаемы, герр Дюммель! Вы просто прелестны в своем невежестве! "Динозавр" - это же надо было придумать.
   - Где я ему наполеондоры искать буду? - сокрушался барон.
   - Вы хоть видели наполеондоры когда-нибудь?
   - Откуда?
   - Хотите полюбоваться?
   - Мадам, конечно, шутит.
   - Вовсе нет. Сейчас поищу в своей коллекции.
   - Стоит ли беспокоиться, мадам?
   - А почему бы и нет? Будете по крайней мере знать, как он выглядит.
   "Век бы его не видеть", - подумал барон, но деликатно промолчал. Эльсинора скрылась за дверью, а Дюммель отпер сейф и в сердцах швырнул в него портфель.
   - Вы опять не в духе, Зигфрид?
   Дюммель вздрогнул и оглянулся. В дверях стоял улыбающийся Симмонс.
   "Тебя только не хватало!" - Барон мысленно чертыхнулся.
   - Рассчитались с дизайнером?
   Немец отрицательно мотнул головой.
   - Не нашли?
   - Нашел. - Дюммель тяжко вздохнул и запер сейф.
   - И что же?
   - Не взял, жулик. Ему, видишь ли, наполеондоры подавай. А откуда у меня наполеондоры?
   - М-да. - Симмонс прошелся по комнате. Сел в кресло. Пожалуй, действительно проблема. Что же вы намерены делать, Зигфрид?
   - Не знаю, - угрюмо буркнул немец. - Ума не приложу.
   - А я знаю! - Эльсинора стремительно вошла в комнату. - И ты здесь, Эрнст?
   - И я здесь, - улыбнулся Симмонс.
   - Я принесла герру Дюммелю наполеондор, - сообщила она радостно.
   - Думаешь, это его выручит? Вам ведь нужно ик гораздо больше, а, Зигфрид?
   - Еще четыреста девяносто девять таких монет, если этот динозавр не врет.
   - Динозавр? - хохотнул Симмонс. - Дизайнер, вы хотите сказать.
   - Какая разница? - уныло проворчал немец, paзглядывая протянутую Эльсинорой монету. - Золотых от этого не прибавится.
   - Что верно, то верно. - Симмонс благодушно попыхивал сигаретой. - Хотя, как знать? Возможно, как раз этот золотой вас и спасет, Дюммель. Что ты на это скажешь, Люси?
   - Скажу, что друзей надо выручать.
   - Золотые слова... - Симмонс затянулся и пустил к потолку длинную струю дыма. - Как по-вашему, друг вы нам или не друг, Зигфрид?
   - Я? - оскорбился барон. - Вам?
   - Ну, разумеется, вы нам.
   - И вы еще в этом сомневаетесь?
   - Я нет. А вот Люси...
   - Мадам Эльсинора! - взмолился немец.
   - Эрнст шутит, герр Дюммель.
   - Ну полно, полно, барон. Экой вы, право! Уже и спросить ни о чем нельзя.
   Симмонс загасил сигарету и поднялся.
   - По правде говоря, этот ваш динозавр-дизайнер и мне порядком надоел. Но уговор есть уговор. Так что вам придется поработать, Дюммель.
   - С огромным удовольствием, шеф.
   - Даже так? - Симмонс усмехнулся. - Ну что ж, тогда отправляйтесь и принесите два ведра мусора.
   - Два ведра чего? - оторопел немец.
   - Мусора, - невозмутимо повторил шеф. - Щебенка, глина, известь - все равно, лишь бы поувесистее.
   - Вы смеетесь надо мной, шеф.
   - Вовсе нет. Вам ведь нужны золотые?
   - Нужны, - вздохнул барон.
   - Тогда не теряйте времени.
   - Хорошо, шеф. - Дюммель все еще колебался. У самых дверей он оглянулся. - Вы не шутите, герр Симмонс?
   - Ничуть, Зигфрид.
   - Тогда я пошел?
   - С богом, барон.
   Дюммель вышел, прикрыв за собой дверь.
   - По-моему, ты переигрываешь, Эрнст, - улыбнулась Эльсинора.
   - Возможно.
   Симмонс наклонился, поцеловал ее в щеку. Она ласково провела рукой по его волосам. Он перехватил ее ладонь и поднес к губам.
   - Хочется хоть на минуту почувствовать себя богом. Могу я себе это позволить?
   - Конечно, можешь. - Она рассмеялась. - Как прикажете к вам обращаться в такие минуты?
   - На ты. Бог - единственная персона, к которой англичане обращаются на ты.
   - Даже теперь? - усомнилась она.
   - Когда теперь?
   - Ну тебя! В XXIII веке, разумеется.
   - Не знаю, - откровенно признался он. - Ни разу не бывал в церкви. Как-то не до того было.
   - А ведь церкви там все еще есть.
   - Есть. И верующие есть. Секты, общины...
   Они умолкли, занятые каждый своими мыслями. В дверь негромко постучали.
   - Войдите, - откликнулся Симмонс. Дверь отворилась, и в комнату вошел Дюммель с двумя ведрами строительного мусора.
   - А, вот и вы, Зигфрид! - оживился Симмонс. Взял из рук сконфуженного барона ведра, прикинул, взвешивая. - Пожалуй, достаточно. А теперь не сочтите за труд прогуляться с мадам по парку полчасика. Не возражаете? И боже вас упаси пытаться ее обольщать!
   Дюммель досадливо поморщился и вздохнул.
   - Знаю я вас, старого греховодника! - не унимался Симмонс, выпроваживая немца из комнаты. - Вам только в рот палец положи.
   - ...живо выплюнете! - докончила за него Эльсинора и, отстранив мужа, взяла барона под руку. - Ведите меня, рыцарь. И не обращайте внимания на этого брюзгу. Ой!
   Симмонс невозмутимо почесал переносицу.
   - Одерни! - Эльсинора звонко расхохоталась. - Никто любить не будет.
   - Это как раз то, чего я добиваюсь, - усмехнулся Симмонс. И захлопнул за ними дверь.
   Минут сорок спустя Симмонс отыскал их в беседке возле пруда. Эльсинора бросала лебедям кусочки хлеба. Дюммель с угрюмой сосредоточенностью наблюдал за птицами.
   - Идиллия! - усмехнулся Симмонс и со стуком поставил перед Дюммелем ведерко, прикрытое полотенцем. - Получайте ваши сокровища, барон. Утрите нос динозавру.
   Дрожащими пальцами барон сдернул полотенце и ахнул: ведро было доверху наполнено новенькими наполеондорами.
   Акционерное общество "Дюммель и К°" процветало. Складские помещения ломились от хлопка, льна, каракульских смушек, семян люцерны, конопли, кунжута. Хлопкоочистительные заводы едва успевали перерабатывать хлопок-сырец, узкоколейка работала с полной нагрузкой, зафрахтованные Дюммелем пароходы с тяжело нагруженными баржами курсировали между Чалышем и Чарджусм по предельно уплотненному графику, и вес же на пристани и отгрузочных площадках поднимались с каждым днем все выше пирамиды из прессованного волокна.
   Пришлось обратиться к каючникам, но те до самого конца навигации были наняты другими промышленниками и, слушая заманчивые посулы агентов "Дюммеля и Компании", лишь прискорбно чмокали и разводили руками.
   Симмонс выходил из себя и закатывал Дюммелю разгон за разгоном. Еще двумя годами раньше тот бы, наверное, с ума сошел от всего, что ему ежедневно приходилось выслушивать, но теперь сохранял завидное хладнокровие и присутствие духа.
   - Ума не приложу, чего вы кипятитесь? - невозмутимо пожимал он плечами после очередного симмонсовского нагоняя. Дела идут лучше некуда. Деньги лопатой загребаем. Конкуренты на ладан дышат. Чего еще нужно?
   За последнее время немец разительно изменился. От облапошенного, вконец потерявшего голову растяпыбарона не осталось и следа: почувствовав твердую почву под ногами, Дюммель как-то уж очень быстро обрел душевное равновесие, все больше и больше ощущал себя хозяином положения. Даже встряска, которую устроил ему Симмонс, перебросив в 1878 год и пригрозив оставить там "у разбитого корыта", мало что изменила.
   Дюммель буквально на глазах становился фигурой в деловом мире. С ним стали считаться, его побаивались, перед ним заискивали и лебезили. Изменился он и внешне: стал как-то более собран, подтянут и элегантен, насколько может быть элегантным боров средней упитанности. И - вот уж воистину неисповедимы свойства души человеческой! - после всего, что сделал для него Симмонс, вытащив буквально из грязи да в князи, - боготворить бы барону-неудачнику своего шефа-спасителя, ан нет! Бурлила строптивая тевтонская кровь, шибала в голову. Какими только оскорбительными эпитетами ни награждал Дюммель своего патрона (мысленно, разумеется). Однако в присутствии шефа робел, хотя старался не подавать виду.
   "Вот тебе и презренный металл! - размышлял между тем ничего не подозревающий Симмонс, не без удивления разглядывая сидящего перед ним Дюммеля. - Скорее уж облагораживающий, чем презренный. С тех пор, как собственный счет в банке открыл, не узнать барона. Приосанился, франтить стал, даже, пожалуй, помолодел, стервец. Собственным мнением обзавелся. Ну, погоди, немчура паршивая!"
   - Что еще нужно, изволите спрашивать? - Симмонс легонько похлопывал ладонью по гладкой поверхности стола. - Это вы всерьез, или как?
   Немец пробормотал что-то невразумительное.
   - Вы, кажется, в самом деле полагаете, что горы тут без меня своротили? Хреново работаете, Дюммель! Хреновее некуда!
   - Стараюсь, - барон угрюмо пожал плечами.
   - Хреново стараетесь! Я вам, кажется, русским языком объяснял: ни одного конкурента не оставлять! Всех по ветру! Пусть сам хан хивинский под вашу дудочку пляшет. Прибрать к рукам весь оазис! От Шарлаука до Аральского моря один хозяин - "Дюммель и К°"! Вы что, не поняли меня тогда?
   - Понял, - хмуро буркнул Дюммель.
   - Так в чем дело? Нищих каючников не можете уговорить? Да скупите все каюки к чертовой матери. Предложите такие деньги, чтобы у них глаза на лоб повылазили! У вас что - денег мало?
   - Целесообразно ли, - усомнился Дюммель. - Такие расходы...
   - Тогда сожгите! - Симмонс хлопнул ладонью по столу, бешено сверкая глазами. - Наймите людей. Пусть подожгут все каюки до единого. Мы и только мы должны держать в своих руках торговлю, транспорт, промышленность, строительство, все виды предпринимательской деятельности. Без нашего ведома не будет продан ни один тюк хлопка, не будет сформован ни один кирпич, не упадет в борозду ни одно зернышко конопли, не заработает ни одна "джин-машина", не снимется с якоря ни один пароход. Безраздельная монополия. Диктат, если угодно. Это вам, надеюсь, понятно?
   - О йа! - Немец обалдело хлопал белесыми ресницами. - Вы сумасшедший, герр Симмонс. Вы одержчмы маниакальной идеей!
   "Где он, шельмец, слов-то таких успел нахвататься? - поразился Симмонс. - Дурак дураком, а смотри-ка! И ведь осмелел, каналья. Это ж надо - шефа в глаза сумасбродом назвать!"
   Но барон уже понял свою оплошность.
   - Bсe великие люди были маньяками, repp Симмонс, - спохватился он, придавая своей физиономии крайнюю степень восхищения. - Вы величайший из смертных, с которыми я когда-либо встречался!
   - А вам что - и бессмертных доводилось встречать? - не удержался Симмонс. Барон вытаращил глаза в полнейшем замешательстве.
   - Ну полно, полно вам! - Симмонс сделал вид, что смягчился. - Так ведь вас, чего доброго, еще и удар хватит. Апоплексический.
   - Апоп... - икнул немец. - Aпап...
   - Вот тебе и "апап"! Успокойтесь, говорят вам! Ишь, разыкался. Шнапсу хлебните, что ли. Где вы тут спиртное прячете?
   Фужер коньяка немного успокоил расходившиеся нервы Дюммеля. Симмонс чуть пригубил из своего бокала и отставил в сторону.
   - Очухались, барон? Ну так вот, зарубите себе на носу: с сегодняшнего дня вы не просто предприниматель, не просто глава (Симмонс усмехнулся) акционерного общества. На вас, милейший, возлагается историческая миссия (у немца опять испуганно округлились глаза). Да перестанете вы наконец таращиться или нет? Что за манеры? Коньяк фужерами хлещете.
   - Вы же сами налили! - оторопел Дюммель.
   - Мало ли что налил, - ухмыльнулся шеф. - Так вот, насчет миссии. Вы, голубчик, собственными руками станете делать историю.
   - Историю?! - Казалось, Дюммель вот-вот вывалится из кресла.
   - Историю, - невозмутимо подтвердил Симмонс. - Историю, историю! Вы хоть представляете себе, что это такое?
   Барон ошалело мотнул головой.
   - Я так и думал,- удовлетворенно кивнул Симмонс. - Постараюсь объяснить как можно популярнее.
   - Поп... - поперхнулся немец.
   - Только чур не икать. Хлопните еще фужер, так уж и быть, разрешаю (Дюммель опять помотал головой). Ну, как хотите. Требуется от вас в общем не так много: выставить из ханства конкурентов, взять все в свои руки. - Симмонс для вящей убедительности сжал пальцы в кулак, показывая, как это следует делать. - И пунктуально выполнять все мои указания. Просто, не правда ли, барон? Проще некуда. Договорились?
   - Я подумаю, - неожиданно выпалил немец.
   - Что-о-о? - Симмонс даже привстал от удивления, но тут же взял себя в руки. - По году тигра соскучились, ваше сиятельство? Хотите, обратно отправлю?
   Сунул руку в карман, достал матово отсвечивающую луковицу. Шагнул к главе акционерного общества.
   - Едем, барон?
   - Я уже подумал, - поспешно закивал Дюммель... - Я согласен, шеф. Будем делать историю.
   - Так-то оно лучше.
   Час спустя, оба изрядно навеселе, они уже в обществе Эльсиноры как ни в чем не бывало коротали время за поздним ужином. Время приближалось к одиннадцати. За распахнутыми настежь окнами, остервенело зудя, бились о противомоскитную сетку комары.
   Дюммель, импозантный, в аккуратно выглаженном вечернем костюме, встал с фужером шампанского в руке. Слегка покачнулся.
   - Предлагаю тост за очаровательнейшую из представительниц прекрасного пола!
   - Ишь, сердцеед! - не удержался Симмонс. Эльсинора незаметно толкнула его коленом. Он взглянул на нее смеющимися глазами и кивнул. - Продолжайте, Зигфрид, старина. Считайте, что меня здесь нет.
   - Мадам! - в голосе Дюммеля рокотали литавры. - Мы стоим на пороге великих событий, мадам. Я уверен, мадам, мы все трое войдем в историю.
   - Полегче, барон, - усмехнулся Симмонс. - В историю ведь и вляпаться недолго.
   Поздно ночью по набережной канала Шахабад вдоль причалов, у которых покачивались груженные кипами хлопка каюки, крадучись, пробирались трое в темных халатах и низко надвинутых на лица чугурмах. Там и сям у самой воды тлели угли догоравших костров. Возле них храпели, закутаьшись в тряпье, каючники. Ктото невидимый в темноте сонно тренькал на дутаре, безуспешно пытаясь нащупать ускользающую мелодию,
   Трое, воровато озираясь, дошли до конца пристани. В прибрежных зарослях тальника, держа в поводу коней, их ждал четвертый. Пятый, толстый, коротконогий. стоял чуть поодаль.
   - Сколько? - голос коновода звучал приглушенно в хрипло.
   - Сорок три.
   - Фьюить-фьиу!
   - Тише ты! - шикнул на коновода коротконогий. - Соловей нашелся! Подите сюда все.
   Он наклонился и пошарил в кустах. Звякнуло стекло.
   - Водка, что ли? - вполголоса предположил один из пришедших.
   - Я тебе покажу водка, пропойца! - шепотом пригрозил толстяк. - Держите.
   Он дал каждому по увесистому свертку.
   - Тут в каждом десять бутылок. По бутылке на каюк, понятно? Переведи.
   Коновод перевел. Трое согласно качнули лохматыми чугурмами.
   - А теперь на лошадей и - что есть духу по берегу. Покидаете бутылки - и кто куда, врассыпную. Утром в конторе увидимся. Понятно?
   Чугурмы снова дружно качнулись.
   Спустя минуту-другую бешеный конский топот взорвал тишину. Зазвенело, разлетаясь вдребезги, стекло, и смерч сизого пламени взметнулся в небо. Второй, третий, четвертый... Всадники вихрем неслись вдоль причалов, и огненные столбы вставали по их следам.
   Не трогаясь с места, толстяк методично считал вспышки, досчитал до двадцати четырех, сбился, плюнул и стал просто наблюдать за происходящим. По обрюзгшему, гладко выбритому лицу скакали алые всполохи.
   Пламя охватило каюки, перекинулось на досчатые причалы.
   Трещали, лолаясь, рассыпая фонтаны искр, кипы хлопка. Вдоль всего берега высоко в небо поднялась сплошная стена огня. На ее фоне метались черные силуэты людей. С каждой минутой становилось все жарче и жарче. Ночь, на глазах превращаясь в день, опаляла лицо нестерпимым зноем. Где-то запоздало ударил пожарный колокол.
   Коротконогий удовлетворенно хмыкнул, пригнулся и с неожиданным проворством юркнул в заросли.
   На следующее утро в Ново-Ургенче только и разговоров было, что о ночном пожаре. Слухи один невероятнее другого роились, как комары над рисовым полем. Вину за поджог валили то на непокорных туркмен-йомудов, то, на кара-кипчаков, то на беглых каторжан, неведомо как очутившихся на территории ханства. Промышленники ходили как в воду опущенные: сорок с лишним груженных прессованным волокном каюков сгорели дотла. А тут еще поступили сообщения из Кипчака, Шарлаука и Дарган-Ата, что той же ночью вспыхнули готовые к отправке баржи и каюки с хлопком, пшеницей и рисом. Кое-что, правда, удалось спасти, но о том, чтобы сбыть попорченный огнем и водой товар, не могло быть и речи.
   - Лихо поработали, Дюммель! - похвалил Симмонс. - Признаюсь, не ожидал такой прыти. Ей-богу, из вас бы неплохой Стенька Разин получился. Или Робин Гуд. Петля по вас плачет.
   У немца густо побагровели отвислые щеки.
   - Ну что вы зарделись? Привыкайте к комплимено там, барон, не век же мне на вас собак вешать.
   Глава акционерного общества одарил патрона испепеляющим взглядом. Тот ухмыльнулся.
   - Право, Зигфрид, я вас иногда даже побаиваюсь, Есть что-то в вас инквизиторское. А ну как во вкус войдете? Так ведь вы и меня с Эльсинорой в один прекрасный день подожжете, а?
   - Оставьте неуместные шутки, герр Симмонс! - вспылил немец.
   - Ну, полно, полно! - Симмонс похлопал барона по упругому брюшку. - Уж и пошутить нельзя. Мы с вами цивилизованные люди, должны понимать юмор. Сядьте, дорогуша. Потолкуем, что дальше делать. С поджигателями, кстати, рассчитались?
   Дюммель угрюмо кивнул.
   - Что-то вас угнетает, барон. Открылись бы, а? Как на духу. И вообще мой вам добрый совет: не держать от меня секретов. Боком выйдет. Так что выкладывай все без лишней скромности.
   - Не учли... - Немец вздохнул.
   - Чего же это? - полюбопытствовал шеф.
   - Мнение общества.
   - Вот как? Да телитесь вы, Дюммель. Что мне - каждое слово из вас клещами вытягивать?
   Немец пожевал губами, собираясь с духом.
   - Вы умный человек, шеф...
   - Благодарю. Поближе к делу нельзя?
   - ... а допустили оплошность. - Дюммель сделал многозначительную паузу. В поросячьих глазках засветилось злорадство.
   - Любопытно. Какую же?
   - Нельзя было поджигать каюки всех конкурентен сразу.
   - Что же вы меня раньше не надоумили? Составили бы график: сегодня Петров погорелец, завтра - Юсупи, послезавтра Тер-Григорян.
   - Напрасно смеетесь. Люди не дураки. Поймут, что к чему, когда обнаружится, что единственный, кто не пострадал - это наше акционерное общество.
   - Браво, браво! - похлопал в ладоши Симмонс. - Только кто вам сказал, что "Дюммель и Компания" не пострадали?
   - А разве не так? - насторожился барон.
   - Пострадали, - скорбно вздохнул патрон. - Мы с вами, голубчик, потеряли "Диану".
   - "Диану"? - ахнул немец. - Лучший наш пароход!
   - Увы! - страдальчески покивал Симмонс. - С пятью баржами отборной пшеницы.
   - Вы шутите, repp Симмонс! - взмолился барон.
   - Какие уж тут шутки. Сгорели дотла.
   Дюммель ошалело выпучил глаза, откинулся на спинку кресла. Шеф наблюдал за ним с нескрываемым любопытством.
   - Не получится из вас деловой человек, Дюммель. Хватка не та. Мелко плаваете, барон. Беру свои комплименты обратно. Никакой вы не Робин Гуд. И Стенька Разин из вас не выйдет. У тех размах был, удаль молодецкая. А вам только бы медяки считать. Вот в Гобсеки вы, пожалуй, подошли бы. Из-за какой-то паршивой лохани этакую истерику закатить! К тому же она ведь застрахована, эта ваша посудина?