Страница:
Она лишь молила неизвестно кого: «Только бы не прямое попадание, только бы не в машину…»
Наконец минометный обстрел вроде прекратился. А тут новая беда: закипела вода в радиаторе, пар повалил.
— Ты сиди, девка, а я воды из болота наберу, — сказал пожилой водитель и достал брезентовое ведро.
Он уже и дверцу открыл, а Марьяна — хвать его за рукав.
— Стой! — закричала. — Снайперы кругом, кукушки… Если тебя убьют, кто машину с ранеными поведет?
Она выскочила на бревна лежневки, оступилась и едва не свалилась в подступавшую со всех сторон воду. Подняла капот — пар еще пуще повалил. Отошла метров на пять — пули дзинькают… По спине холодный пот, напряглась, в душе будто струна какая дрожит. Нагнулась на краю лежневки, зачерпнула воды брезентовым ведром, медленно выпрямилась и неторопливо двинулась к машине.
Вдруг пулей снесло шапку. Подняла ее, увидела дырку, повернулась в ту сторону, откуда стреляли, погрозила кулаком, быстрей шагнула к машине.
На этот раз пулями пробило дужку ведра, но вода не вылилась. Марьяна помянула черта, крепче ругаться не умела, взяла ведро за края, прижала к груди. И снова толкнулась пуля в ведро. Из пробитого чуть повыше середины отверстия побежала струйка.
— Забавляетесь? — громко спросила Марьяна, будто невидимые стрелки могли ее услышать. — Ну и черт с вами!.. А я все равно залью радиатор.
Больше не стреляли.
Когда она села в кабину, водитель восхищенно глянул на нее и молча покачал головой.
В деревню влетели с ходу. Марьяна знала, где размещена сортировка госпиталя, поэтому блуждать не пришлось. Подъехали к избе с высоким крыльцом, вокруг тихо, безлюдно, будто и войны нет. Марьяна знала: раз госпиталь закрыл прием раненых — умолять бесполезно. И решилась на крайность. Она выскочила на крыльцо и подперла дверь оказавшимся под рукой колом.
— Давай быстро, браток! — крикнула водителю.
Тот понял ее с полуслова, откинул продырявленные осколками мин борта машины, и, не мешкая, они перенесли раненых на крыльцо, уложили на спину. А документы на них Марьяна рядом пристроила.
Санитар в белом халате, видя эту картину, барабанил в окно, что делаете, кричал, такие и сякие… «Ничего, — думала Марьяна, садясь в машину, — вы уже, можно сказать, в глубоком тылу, приветите моих болезных. Некуда вам теперь деться! А ежели все по правилам делать, они поумирают, бедняга, пока на них бумаги изладят».
Тем временем санитар выскочил через окно с автоматом в руках.
— Стой! — закричал вслед и ударил очередью в воздух.
— Гони! — сказала Марьяна водителю. — Нас немцы не убили, а этот только пугает…
Теперь любой ценой раздобыть эфир, иначе те ребята, что ранены в живот, умрут у них в медсанбате. Надо разыскать склад медикаментов. Немного поплутали, но все-таки нашли. Марьяна проникла внутрь и увидела: за столом сидит старик-интендант, заведующий складом. И больше никого. Марьяна оглянулась, накинула на дверь крючок, вытащила пистолет. В левой руке расписка: «Медсестра МСБ-322 такая-то получила со склада госпиталя 10117 десять флаконов эфира».
Сунула бумажку интенданту. Он покосился на листок и спросил:
— А где резолюция начальника госпиталя?
Марьяна пистолет к нему поближе подвела.
— Вот резолюция. Или одной такой мало?
Завскладом молчал. То ли напугала его, то ли безразлично ему было. Марьяне не до того. Огляделась, нашла ящик с эфиром, положила в подол десять флаконов, им лишнего не надо, попятилась к двери. Интендант даже не шелохнулся. Марьяна толкнула задом дверь, потом ногой захлопнула ее. Увидела в петле замок, накинула петлю и просунула сверху дужку замка… Кто его знает, вдруг старикан выскочит на улицу, как тот санитар давеча с автоматом, и завопит: «Грабят!» Впрочем, расписку она ему оставила, пусть потом наказывают Марьяну, главное — раненых спасти.
— Теперь все, — сказала она водителю. — Вези обратно, авось не подстрелят по дороге.
Снайперы больше не беспокоили. Изредка постреливали минометы, справа и слева поднимались фонтаны грязи, но машина так дребезжала по бревнам лежневки, что даже и разрывов их счастливая Марьяна не слыхала.
Когда проскочили опасное место, вдруг вспомнила, что письмо ребятишкам и маме везет обратно.
«Вот дуреха! — обругала она себя. — Надо было и полевую почту разыскать. Ведь, по сути дела, за линией фронта побывала…»
Убивать ее Вилли не собирался. Сегодня охота была удачной, двух иванов на тот свет он уже отправил. Мог бы добавить и третьего. Вот если б вышел на лежневку шофер. Но из кабины выскочила с ведром молодая женщина. В солдатской одежде она выглядела довольно несуразно. Вилли ухмыльнулся, но через оптический прицел рассмотрел миловидное лицо и решил: пусть едет дальше, ее счастье, что он добрый сегодня. Большого вреда эта русская девка рейху не принесет, а вот на будущей его, Вилли Земпера, ферме в России работница из нее получится неплохая. Можно такую и на кухню взять, а приучив к аккуратности и необходимости ладить с хозяином, сделать горничной.
Тут он вспомнил о Магде и решил, что дарит русской девчонке жизнь ради молодой хозяйки, потом он расскажет об этой забавной истории жене.
Когда машина, подпрыгивая на бревнах лежневки, ушла к Мясному Бору, Вилли Земпер решил, что на сегодня хватит, пора возвращаться в роту. Днем на дороге никого не подкараулишь, разве что сумасшедшие, вроде этих проскочивших, осмеливаются двигаться под обстрелом.
Баварец припал к окуляру прицела и внимательно осмотрел все намеченные им ориентиры: не покажется ли где зазевавшийся иван. Никакого движения Земпер не обнаружил и подумал, что больше сюда не придет, надо менять позицию, заставил он русских держаться настороже.
Удачное место, которое Вилли выбрал для охоты, находилось на узкой сухой полоске между двумя обширными болотами, Гажьими Сопками на севере и Прошкиными на юге. Что это за такие Гажьи Сопки, Земпер не знал, но ориентировался в окрестностях достаточно свободно.
Аккуратно надев на оптический прицел замшевый чехол, Вилли встал на четвереньки и выполз из логова, которое устроил для себя, замаскировавшись от случайного обнаружения, поскольку русские находились с трех сторон. Теперь забросить за спину карабин, взять в руки автомат, с ним куда сподручнее управляться с русским патрулем, на который не исключено нарваться, и потихоньку пробираться домой. Ведь сейчас Вилли находился на опасной земле — сторона эта принадлежала противнику.
Вилли повернулся, продел руку под ремень карабина, как вдруг глаза его встретились с взглядом другого человека. На мгновение застыв, Земпер интуитивно понял: русский. Человек был скрыт кустами, но глаза его баварец видел, этого было достаточно. Оставалось надеяться: незнакомец еще не понял, что обнаружен. Постараться не делать резких движений и занять при этом более выгодную позицию. И Вилли, не завершив начатого движения правой рукой, стал разворачиваться так, чтобы левой рукой отбросить карабин, выстрелить из него сложнее, и ухватить висевший на карликовой березке автомат. Но выследивший его солдат был наготове, угадал намерения Вилли.
— Стоять! — звонко выкрикнул он и повел стволом автомата.
Вилли знал это новое оружие русских с деревянным прикладом, странно толстым из-за дырчатого кожуха стволом и круглым диском, в котором прятались десятки патронов.
Мелькнула дикая мысль о том, что парень этой машинкой может сделать из него, Земпера, настоящий фарш.
— Брось оружие! — услышал Вилли и безропотно подчинился.
Русский говорил на своем языке, но захваченный врасплох немец хорошо понял его. Страха у Земпера не было. Вилли ни мгновенья не сомневался, что выкрутится, переиграет ивана. Судя по всему, молоденький и щуплый солдатик — он поднялся в кустах, и теперь Вилли рассмотрел противника — наткнулся на него случайно, помощь не зовет, значит, поблизости нет никого.
В последнем Вилли Земпер был прав. Обнаруживший его сержант был один. Но произошло это вовсе не случайно.
…И до того немецкие снайперы пошаливали, обстреливая Остров, на котором рота Кружилина и два орудия во главе с политруком Дружининым уже три недели кряду держали активную оборону. Не давали они противнику перебрасывать подкрепления по единственной дороге между Гажьими Сопками и Грядовским Мохом. Здесь немцы пытались прорваться в тылы соединений, входивших в оперативную группу генерала Иванова.
Выходило, что Олег Кружилин и Анатолий Дружинин оседлали единственный проход между двумя болотами и приняли на себя мощный бомбовый и артиллерийский удар. Были потери, но затем бойцы научились рассредоточиваться по кромке Острова. Они укрывались в поросших низкой сосной болотах, в то время как «юнкерсы» вываливали смертоносный груз на мачтовые деревья сухого места. Главное, пушки пока были целы, и едва немцы пытались двинуть против Острова технику, сорокапятки преграждали им путь.
Но вот от снайпера не спрячешься, он сам всегда надежно укрыт от глаз, а бьет наверняка. Попал под пулю и командир роты, но ранен был удачно. Пуля, направленная снайпером политруку в голову, не снимавшему не в пример остальным каску, срикошетировала, скользнула по металлу и задела Олегу левое плечо. Военфельдшер обработал рану, перевязал, намекнул было о медсанбате, но Кружилин удивленно глянул на него, а когда тот напомнил о последствиях, Олег пообещал показаться врачу, как только сменят их на этом бойком месте.
Степан Чекин появился в блиндаже под конец перевязки.
— Подкараулю, — сказал он старшему лейтенанту. — И прихлопну… Раз повадился шкодить, значит, придет еще раз. Хамская порода…
— О чем это вы, сержант? — спросил Кружилин.
— О снайпере, — удивился Чекин тому, что его не поняли сразу. — Прошу разрешения отлучиться завтра на день. На сегодня ганс работу закончил, а с утра появится снова. Красноармейцы уже боятся его, дергаются. Настроение у бойцов падает, товарищ старший лейтенант. Особено, когда вас, значит, того…
— Справишься? — больше для очистки совести, чем по необходимости, спросил Кружилин. — Напарника, может, возьмешь?
— Лишняя помеха только, — пожал плечами Степан. — Завтра к вечеру живым доставлю…
Потом ругал себя за эту похвальбу. Вырвавшееся обещание «доставлю живым» было лишним. Получится — и ладно. Только на войне брать обязательство — пустое дело.
Вот и сейчас, когда рыжий здоровенный немец оказался у него на мушке, проще было срезать его из автомата — и делу конец. А теперь веди его на Остров, хотя толку от эдакого «языка» немного. Что он знает важного? А его кормить надо, бугая, хотя у них стало с продуктами вовсе худо. Но раз навязался с обещанием командиру — надо вести.
Степан Чекин вздохнул.
— Иди вперед! — мотнул он стволом автомата.
Сержант стоял там, где кусты выползли за тропинку, расширяя ее, и Вилли Земперу надо было выбраться из устроенного им логовища, свернув налево, оттуда дорога вела к своим, или направо, оттуда, наверно, пришел этот недоносок, как про себя окрестил русского паренька баварец.
Сержант велел Земперу свернуть налево, и у того затеплилась неясная еще надежда. Вилли не знал, что Степан Чекин, охотясь за ним уже второй день, разведал еще один прямой путь на Остров. По нему он и хотел провести пленника в роту.
Когда Земпер послушно выбрался на тропинку, Степан приказал ему поднять руки и стоять так, не поворачиваясь. А сам подобрал валявшийся карабин, снял с ветки автомат. И тут он совершил первую ошибку. Оба автомата повесил на плечо, а карабин с оптическим прицелом — мечта каждого стрелка — взял на изготовку, дослав патрон в ствол.
— Марш! — сказал Чекин Вилли Земперу.
Через двести метров пути Степан приказал свернуть Земперу налево. Тот в нерешительности остановился — вокруг было болото.
— Давай смелее, — потребовал Чекин. — Проверено уже… Марш-марш!
Потом сообразил, что на узкой тропе, по которой сейчас пойдут, немцу не удержать равновесия, и разрешил ему опустить руки, допустив, таким образом, вторую ошибку.
Вилли Земпер приободрился. Он понял, что русский делает одну оплошность за другой, и неторопливо, обстоятельно, как привык делать все, стал искать выход из создавшегося положения. Баварец верил, что справится с врагом. Это вопрос времени, но и затягивать нельзя, пока не отошли они еще далеко. Незаметно Земпер принялся убавлять расстояние между собой и конвоиром. Он старательно спотыкался, изображая, будто ходьба по упругой, пропитанной водой тропинке стоит ему труда. Земпер даже дважды упал, постаравшись сделать это вполне натурально.
Все эти фокусы ландзера Степан Чекин принял за чистую монету. Ему и в голову не пришло, что тот может валять дурака, подлавливать его на какой-либо оплошности. Он даже с изрядной долей презрения подумал о слабой выносливости хваленых немецких солдат, потом отнес неловкость пленника за счет естественного страха за грядущую судьбу и успокоился. Такая раскладка соответствовала расхожему психологическому стереотипу, который с помощью прессы стойко утвердился в сознании Степана: пленный немец всегда растерян, напуган, повторяет «Гитлер капут» и божится, что он из бывших социал-демократов. Так, по крайней мере, изображал дело автор сочинений о немыслимых приключениях наших разведчиков в немецком тылу, которые из номера в номер публиковались в волховской «Фронтовой правде» за подписью некоего А. Чаковского.
А Земпер дождался, когда Степан Чекин совершил третью ошибку. Чтобы заставить якобы изнемогавшего от усталости пленного двигаться быстрее, он ткнул его стволом карабина в спину. Немец только и ждал этого. Он резко повернулся и с силой ударил рукой по стволу. Опешивший Чекин не удержал карабин в руках, и тот плюхнулся в бурую болотную жижу.
Однако Земперу радоваться удаче не пришлось. От резкого движения он потерял равновесие, судорожно замахал руками, пытаясь удержаться на неустойчивой тропинке, но сделать этого не сумел и рухнул в болото.
Но и Чекин не удержался. Левая нога его соскользнула с тропинки. На плече его висели тяжелые автоматы, они потянули его в сторону, и Степан упал в болото вслед за баварцем. Как всегда бывает в подобных случаях, принялись барахтаться, только усугубляя незавидное положение. А когда выбились из сил и затихли, оказалось, что трясина засосала обоих по грудь.
Вилли Земпер был ближе к тропинке, но более тяжелый, он и погрузился глубже. Степан Чекин оказался за спиной немца и немного подальше, чем тот, от тропинки. Сержант приказал себе успокоиться и осмотрелся. Неподалеку росла кривая осина. Одна из ее ветвей тянулась над поверхностью болота, в котором барахтались двое, но дотянуться до нее не могли ни тот, ни другой.
Земпер выругался. Он еще не верил в погибель, ибо продолжал надеяться на счастливый случай, он еще придет, не может вот так все и закончиться в этом вонючем свинском болоте.
А Степан Чекин вдруг понял, что у него осталась единственная возможность спастись. Он видел, что немца засосало покрепче, а ему, Степану, можно еще до него дотянуться. Сначала до немца, а потом… Сержант выбросил вперед правую руку и почувствовал: кончиками пальцев он коснулся плеча снайпера. Еще, еще немного! Он дернулся, пытаясь выскочить из трясины, и цепко ухватился за погон на правом плече врага. «Только бы не оторвался!» — со страхом подумал Чекин.
Переведя дух, стал понемногу подтягиваться к погружавшемуся баварцу. Тот чувствовал, как русский ухватил его за плечо, но увидеть его не мог, не был в состоянии и повернуться: болото цепко держало тело в смертельных объятиях.
А Чекин осторожно подтягивался, стараясь не делать резких рывков и движений, от которых быстро таяли силы. Он чувствовал, как сокращается расстояние между ним и осиновой веткой, хотя до нее еще было неблизко.
Вилли же перестал бороться за жизнь. Он понял, что случай не придет, и не в его, Земпера, силах что-либо изменить. Веривший — в бога и фюрера, солдат в последнюю минуту не вспомнил ни того, ни другого. Он думал о родной Баварии, о Магде, которая, конечно же, справится с малышом его покойного друга, вынянчит и того, кто непременно у нее родится и станет хозяином здешней земли. Иначе не было никакого смысла в том, что сейчас происходит. И уверенность солдата в справедливости происходящего помогла скрасить последние жуткие минуты его жизни.
Когда Степан подтянулся к погружающемуся Земперу так, что смог и второй рукой ухватиться за его плечо, он принялся вытягивать себя из трясины, опираясь на баварца, который стал теперь под его тяжестью погружаться еще быстрее.
Он еще пытался выпрастывать из хлюпающей жижи руки, но движения их становились все медленнее и, наконец, совсем прекратились. Зловонная жидкость подступила к подбородку, потом полилась в рот. Вилли закашлялся, захрипел, дернулся, будто хотел сбросить щуплого ивана, оседлавшего его в последнем прыжке к жизни. Но тот уже опирался обеими руками о плечи баварца, не оставляя последнему ни единого шанса. Тело погрузившегося в болото Земпера стало той опорой, которая позволила Чекину дотянуться до спасительной ветки.
Вилли Земпер умер не от удушья. У него разорвалось сердце от горькой мысли, что ему никогда не увидеть собственного сына. А обессиленный Степан Чекин, так до конца и не осознавший, что побывал на том свете, лежал поперек ненадежной тропинки и старался вспомнить, где он встречал человека, так похожего на этого немца. Ему и в голову не пришло, что виделись они зимою в погребе с картошкой.
Дивизионный комиссар, характеризуя положение, сказал собравшимся на расширенное заседание Военного совета армии командирам и комиссарам частей, что с первых дней апреля контратаки противника значительно ослабли, немцы не пытаются больше закрыть коридор. К сожалению, и у нас нет сил расширять его. Более или менее сносной стала обстановка по тем оперативным направлениям, где еще недавно наступала 2-я ударная. Только вот в районе дороги к Мясному Бору артиллерийский обстрел, бомбовые удары по колоннам машин, гужевому транспорту, даже отдельным людям почти не прекращаются.
— Но дорога все-таки действует, — рубанул рукой Иван Васильевич, — хотя полностью обеспечить армию не в состоянии. Поэтому Военный совет, рассмотрев перспективы и возможности, вынес решение: начать строительство узкоколейной железной дороги. Начальником строительства утвержден майор Марков, начальником штаба старший лейтенант Байдаков. Дорогу построить в две недели!
Собравшиеся невольно ахнули. Срок был фантастический. Комиссар Зуев выдержал паузу, обвел всех грустными, выразительными глазами и тихо сказал:
— Иначе армия погибнет от голода.
Калашников, замначальника политуправления фронта, прибывший в Малую Вишеру только вчера, посмотрел на генерала Власова, который безучастно слушал дивизионного комиссара. Они оба были здесь представителями фронта. Константин Федорович, недавно еще сугубо штатский человек, оказавшийся вдруг на генеральской должности, чувствовал себя неуютно. Потому он и смотрел пристально на Власова, как бы просил его сказать веское слово.
Но Андрей Андреевич молчал. А когда поймал взгляд Калашникова, лишь пожал плечами. Командующий армией тоже не произнес ни слова. Заседание вел Зуев, и это никого не удивляло: Иван Васильевич на равных с Клыковым отвечал за судьбу армии. К тому же присутствующие знали, что Николай Кузьмич серьезно болен и держится из последних сил.
«Вид у командарма, действительно, неважнецкий, — подумал Калашников. — Никак нельзя ему здесь оставаться…» Он, собственно, и приехал в армию, чтобы убедиться в этом. Вчера его пригласил к себе Запорожец и дал срочное поручение.
— Задание есть, — сказал Александр Иванович, — к Зуеву надо съездить… Сегодня в ночь и давайте. Посмотрите сами на командарма. Сильно занедужил Клыков, но упирается, не хочет в госпиталь. Похвальное, конечно, стремление остаться на передовой, но больной командарм — это непорядок. Товарищ Сталин об этом узнал, звонил нашему комфронта… Поговорите с Зуевым, с командармом. Если болен, передайте: сам товарищ Сталин приказывает Клыкову временно сдать армию.
— А кому? — вовсе не по-военному спросил Калашников.
— Тогда и решим, — ухмыльнулся наивности новоиспеченного комиссара Запорожец. И тот смотрел сейчас на Клыкова, изнуренного болезнью, и старался понять душевное состояние командарма, так неожиданно выбитого из седла. Ну пуля там или осколок — это понятно, война. А вот выбыть из строя по болезни, конечно, обидно… Калашников в силу собственной некомпетентности плохо представлял обстановку, в которой оказалась 2-я ударная армия, и искренне верил в близкий успех операции, когда уже не за горами соединение с 54-й армией соседнего фронта, а там и победный марш к городу революции.
Сейчас, слушая члена Военного советами Калашников, и собравшиеся понимали, что положение стало определенно неопределенным. На войне, увы, часто возникают подобные ситуации, когда идти вперед нет сил, а отступить назад не имеешь права. Твой же успех или неуспех выражается вполне материальными гектарами отвоеванного или, наоборот, утраченного земельного пространства. Его отобрала у пришельцев 2-я ударная, но этот огромный кусок болотного и лесного края без дополнительных усилий до конца освоить по-военному армия не могла, соединиться с федюнинцами тоже не получалось… Сидевших на заседании командиров могла разве что утешить мысль: в точно таких же условиях находится группировка из шести дивизий противника общей численностью до 100 тысяч человек. Их окружили войска генерала Курочкина, и немцы прочно сидели в демянском котле, получая помощь извне лишь по воздуху.
Но все это было на соседнем фронте, то есть как бы в условиях информационной закрытости военного времени, на другом конце планеты. И то сказать: о боях на Африканском побережье наши люди знали из газет больше, чем о десанте на Керченский полуостров.
Здесь же собрались опытные военные, хорошо понимавшие: армию отсюда не отведут, разве что петух жареный клюнет. А поскольку Зуев заговорил об узкоколейке, командиры и комиссары облегченно вздохнули: будем всерьез садиться в болото. И потому, значит, никаких курортных настроений, обустраиваться станем по возможности надолго, а там как прикажут. Хоть в этом есть некая определенность.
Лучше всех знал о сложном положении армии Рогов. Имея за линией фронта агентурные источники, Александр Семенович в начале марта, до блокады коридора, пришел к выводу: противник уже превосходит нас по живой силе и технике и боеприпасов у него не в пример нам в избытке. Продолжать наступление в этих условиях бессмысленно, соединиться при таком раскладе с войсками Ленинградского фронта армия не сможет. Существует реальная угроза окружения. Пока не поздно, необходимо просить командование фронта обеспечить охрану коридора и дать армии соответствующее подкрепление. Если у фронта таких возможностей нет, надо выводить армию к Мясному Бору, чтобы сохранить людей, ибо болотный этот котел обречен на погибель.
Так и сказал он, начальник разведки, на совещании командиров дивизий и бригад, когда их собрал Клыков еще до мартовского окружения. Большинство командиров поддержали его.
Потом, медленно подбирая слова, стал говорить командарм:
— Понимаю опасения полковника Рогова и разделяю их. Положение армии сложное. За два месяца непрекращающихся боев люди смертельно устали. Снабжение ненадежно, с дорогами безобразие. А впереди — весна… Все это так, дорогие товарищи. Но буду с вами откровенен: если я поставлю вопрос о судьбе армии перед командующим фронтом так, как сформулировал ого Рогов, то завтра у вас будет новый командарм.
Тогда генерал Клыков хотел еще добавить, что подобный поступок с его стороны сродни самоубийству, но, посмотрев на потупившихся командиров, увидел, что они и так все хорошо понимают.
А сейчас, когда он держится на одном характере, болезнь беспощадно грызет его изнутри и, судя по всему, армию придется сдавать — Мерецков намекнул, что таково указание Верховного, — Клыкову кажется, что зря он смалодушничал тогда, поверил: выделит им Ставка свежую армию из резервов.
Рогов поднял голову и встретился взглядом с начальником связи генерал-майором Афанасьевым. В последнее время тот был чем-то немало встревожен. Рогов заметил, что перемена эта наступила тогда, когда в штабе появился генерал Власов. Александр Семенович даже спросил связиста: «Вы что, служили с ним вместе?» «Было дело», — уклончиво ответил Афанасьев, и на этом разговор прервался. Впрочем, у него и так забот хватает. Средства связи допотопные, громоздкие радиостанции на колесах, которые немцы мгновенно пеленгуют и подвергают прицельной бомбежке, проводная связь ненадежная. Слишком велики расстояния, имеются частые обрывы, кабеля опять же не хватает… Всю зиму Афанасьев использовал эстафетные роты, подобрав подходящих ребят из лыжных батальонов. Создал цепочку постов связи, между которыми бегали на лыжах гонцы с пакетами, как при Александре Невском или там Дмитрии Донском…
Наконец минометный обстрел вроде прекратился. А тут новая беда: закипела вода в радиаторе, пар повалил.
— Ты сиди, девка, а я воды из болота наберу, — сказал пожилой водитель и достал брезентовое ведро.
Он уже и дверцу открыл, а Марьяна — хвать его за рукав.
— Стой! — закричала. — Снайперы кругом, кукушки… Если тебя убьют, кто машину с ранеными поведет?
Она выскочила на бревна лежневки, оступилась и едва не свалилась в подступавшую со всех сторон воду. Подняла капот — пар еще пуще повалил. Отошла метров на пять — пули дзинькают… По спине холодный пот, напряглась, в душе будто струна какая дрожит. Нагнулась на краю лежневки, зачерпнула воды брезентовым ведром, медленно выпрямилась и неторопливо двинулась к машине.
Вдруг пулей снесло шапку. Подняла ее, увидела дырку, повернулась в ту сторону, откуда стреляли, погрозила кулаком, быстрей шагнула к машине.
На этот раз пулями пробило дужку ведра, но вода не вылилась. Марьяна помянула черта, крепче ругаться не умела, взяла ведро за края, прижала к груди. И снова толкнулась пуля в ведро. Из пробитого чуть повыше середины отверстия побежала струйка.
— Забавляетесь? — громко спросила Марьяна, будто невидимые стрелки могли ее услышать. — Ну и черт с вами!.. А я все равно залью радиатор.
Больше не стреляли.
Когда она села в кабину, водитель восхищенно глянул на нее и молча покачал головой.
В деревню влетели с ходу. Марьяна знала, где размещена сортировка госпиталя, поэтому блуждать не пришлось. Подъехали к избе с высоким крыльцом, вокруг тихо, безлюдно, будто и войны нет. Марьяна знала: раз госпиталь закрыл прием раненых — умолять бесполезно. И решилась на крайность. Она выскочила на крыльцо и подперла дверь оказавшимся под рукой колом.
— Давай быстро, браток! — крикнула водителю.
Тот понял ее с полуслова, откинул продырявленные осколками мин борта машины, и, не мешкая, они перенесли раненых на крыльцо, уложили на спину. А документы на них Марьяна рядом пристроила.
Санитар в белом халате, видя эту картину, барабанил в окно, что делаете, кричал, такие и сякие… «Ничего, — думала Марьяна, садясь в машину, — вы уже, можно сказать, в глубоком тылу, приветите моих болезных. Некуда вам теперь деться! А ежели все по правилам делать, они поумирают, бедняга, пока на них бумаги изладят».
Тем временем санитар выскочил через окно с автоматом в руках.
— Стой! — закричал вслед и ударил очередью в воздух.
— Гони! — сказала Марьяна водителю. — Нас немцы не убили, а этот только пугает…
Теперь любой ценой раздобыть эфир, иначе те ребята, что ранены в живот, умрут у них в медсанбате. Надо разыскать склад медикаментов. Немного поплутали, но все-таки нашли. Марьяна проникла внутрь и увидела: за столом сидит старик-интендант, заведующий складом. И больше никого. Марьяна оглянулась, накинула на дверь крючок, вытащила пистолет. В левой руке расписка: «Медсестра МСБ-322 такая-то получила со склада госпиталя 10117 десять флаконов эфира».
Сунула бумажку интенданту. Он покосился на листок и спросил:
— А где резолюция начальника госпиталя?
Марьяна пистолет к нему поближе подвела.
— Вот резолюция. Или одной такой мало?
Завскладом молчал. То ли напугала его, то ли безразлично ему было. Марьяне не до того. Огляделась, нашла ящик с эфиром, положила в подол десять флаконов, им лишнего не надо, попятилась к двери. Интендант даже не шелохнулся. Марьяна толкнула задом дверь, потом ногой захлопнула ее. Увидела в петле замок, накинула петлю и просунула сверху дужку замка… Кто его знает, вдруг старикан выскочит на улицу, как тот санитар давеча с автоматом, и завопит: «Грабят!» Впрочем, расписку она ему оставила, пусть потом наказывают Марьяну, главное — раненых спасти.
— Теперь все, — сказала она водителю. — Вези обратно, авось не подстрелят по дороге.
Снайперы больше не беспокоили. Изредка постреливали минометы, справа и слева поднимались фонтаны грязи, но машина так дребезжала по бревнам лежневки, что даже и разрывов их счастливая Марьяна не слыхала.
Когда проскочили опасное место, вдруг вспомнила, что письмо ребятишкам и маме везет обратно.
«Вот дуреха! — обругала она себя. — Надо было и полевую почту разыскать. Ведь, по сути дела, за линией фронта побывала…»
37
Когда Вилли-баварец, от души забавляясь, стрелял по русской солдатке, так уморительно тащившей воду в ведре к машине, ему и в голову не могло прийти, что с нею уже встречался однажды Руди-саксонец. На войне и не такие случаются чудеса.Убивать ее Вилли не собирался. Сегодня охота была удачной, двух иванов на тот свет он уже отправил. Мог бы добавить и третьего. Вот если б вышел на лежневку шофер. Но из кабины выскочила с ведром молодая женщина. В солдатской одежде она выглядела довольно несуразно. Вилли ухмыльнулся, но через оптический прицел рассмотрел миловидное лицо и решил: пусть едет дальше, ее счастье, что он добрый сегодня. Большого вреда эта русская девка рейху не принесет, а вот на будущей его, Вилли Земпера, ферме в России работница из нее получится неплохая. Можно такую и на кухню взять, а приучив к аккуратности и необходимости ладить с хозяином, сделать горничной.
Тут он вспомнил о Магде и решил, что дарит русской девчонке жизнь ради молодой хозяйки, потом он расскажет об этой забавной истории жене.
Когда машина, подпрыгивая на бревнах лежневки, ушла к Мясному Бору, Вилли Земпер решил, что на сегодня хватит, пора возвращаться в роту. Днем на дороге никого не подкараулишь, разве что сумасшедшие, вроде этих проскочивших, осмеливаются двигаться под обстрелом.
Баварец припал к окуляру прицела и внимательно осмотрел все намеченные им ориентиры: не покажется ли где зазевавшийся иван. Никакого движения Земпер не обнаружил и подумал, что больше сюда не придет, надо менять позицию, заставил он русских держаться настороже.
Удачное место, которое Вилли выбрал для охоты, находилось на узкой сухой полоске между двумя обширными болотами, Гажьими Сопками на севере и Прошкиными на юге. Что это за такие Гажьи Сопки, Земпер не знал, но ориентировался в окрестностях достаточно свободно.
Аккуратно надев на оптический прицел замшевый чехол, Вилли встал на четвереньки и выполз из логова, которое устроил для себя, замаскировавшись от случайного обнаружения, поскольку русские находились с трех сторон. Теперь забросить за спину карабин, взять в руки автомат, с ним куда сподручнее управляться с русским патрулем, на который не исключено нарваться, и потихоньку пробираться домой. Ведь сейчас Вилли находился на опасной земле — сторона эта принадлежала противнику.
Вилли повернулся, продел руку под ремень карабина, как вдруг глаза его встретились с взглядом другого человека. На мгновение застыв, Земпер интуитивно понял: русский. Человек был скрыт кустами, но глаза его баварец видел, этого было достаточно. Оставалось надеяться: незнакомец еще не понял, что обнаружен. Постараться не делать резких движений и занять при этом более выгодную позицию. И Вилли, не завершив начатого движения правой рукой, стал разворачиваться так, чтобы левой рукой отбросить карабин, выстрелить из него сложнее, и ухватить висевший на карликовой березке автомат. Но выследивший его солдат был наготове, угадал намерения Вилли.
— Стоять! — звонко выкрикнул он и повел стволом автомата.
Вилли знал это новое оружие русских с деревянным прикладом, странно толстым из-за дырчатого кожуха стволом и круглым диском, в котором прятались десятки патронов.
Мелькнула дикая мысль о том, что парень этой машинкой может сделать из него, Земпера, настоящий фарш.
— Брось оружие! — услышал Вилли и безропотно подчинился.
Русский говорил на своем языке, но захваченный врасплох немец хорошо понял его. Страха у Земпера не было. Вилли ни мгновенья не сомневался, что выкрутится, переиграет ивана. Судя по всему, молоденький и щуплый солдатик — он поднялся в кустах, и теперь Вилли рассмотрел противника — наткнулся на него случайно, помощь не зовет, значит, поблизости нет никого.
В последнем Вилли Земпер был прав. Обнаруживший его сержант был один. Но произошло это вовсе не случайно.
…И до того немецкие снайперы пошаливали, обстреливая Остров, на котором рота Кружилина и два орудия во главе с политруком Дружининым уже три недели кряду держали активную оборону. Не давали они противнику перебрасывать подкрепления по единственной дороге между Гажьими Сопками и Грядовским Мохом. Здесь немцы пытались прорваться в тылы соединений, входивших в оперативную группу генерала Иванова.
Выходило, что Олег Кружилин и Анатолий Дружинин оседлали единственный проход между двумя болотами и приняли на себя мощный бомбовый и артиллерийский удар. Были потери, но затем бойцы научились рассредоточиваться по кромке Острова. Они укрывались в поросших низкой сосной болотах, в то время как «юнкерсы» вываливали смертоносный груз на мачтовые деревья сухого места. Главное, пушки пока были целы, и едва немцы пытались двинуть против Острова технику, сорокапятки преграждали им путь.
Но вот от снайпера не спрячешься, он сам всегда надежно укрыт от глаз, а бьет наверняка. Попал под пулю и командир роты, но ранен был удачно. Пуля, направленная снайпером политруку в голову, не снимавшему не в пример остальным каску, срикошетировала, скользнула по металлу и задела Олегу левое плечо. Военфельдшер обработал рану, перевязал, намекнул было о медсанбате, но Кружилин удивленно глянул на него, а когда тот напомнил о последствиях, Олег пообещал показаться врачу, как только сменят их на этом бойком месте.
Степан Чекин появился в блиндаже под конец перевязки.
— Подкараулю, — сказал он старшему лейтенанту. — И прихлопну… Раз повадился шкодить, значит, придет еще раз. Хамская порода…
— О чем это вы, сержант? — спросил Кружилин.
— О снайпере, — удивился Чекин тому, что его не поняли сразу. — Прошу разрешения отлучиться завтра на день. На сегодня ганс работу закончил, а с утра появится снова. Красноармейцы уже боятся его, дергаются. Настроение у бойцов падает, товарищ старший лейтенант. Особено, когда вас, значит, того…
— Справишься? — больше для очистки совести, чем по необходимости, спросил Кружилин. — Напарника, может, возьмешь?
— Лишняя помеха только, — пожал плечами Степан. — Завтра к вечеру живым доставлю…
Потом ругал себя за эту похвальбу. Вырвавшееся обещание «доставлю живым» было лишним. Получится — и ладно. Только на войне брать обязательство — пустое дело.
Вот и сейчас, когда рыжий здоровенный немец оказался у него на мушке, проще было срезать его из автомата — и делу конец. А теперь веди его на Остров, хотя толку от эдакого «языка» немного. Что он знает важного? А его кормить надо, бугая, хотя у них стало с продуктами вовсе худо. Но раз навязался с обещанием командиру — надо вести.
Степан Чекин вздохнул.
— Иди вперед! — мотнул он стволом автомата.
Сержант стоял там, где кусты выползли за тропинку, расширяя ее, и Вилли Земперу надо было выбраться из устроенного им логовища, свернув налево, оттуда дорога вела к своим, или направо, оттуда, наверно, пришел этот недоносок, как про себя окрестил русского паренька баварец.
Сержант велел Земперу свернуть налево, и у того затеплилась неясная еще надежда. Вилли не знал, что Степан Чекин, охотясь за ним уже второй день, разведал еще один прямой путь на Остров. По нему он и хотел провести пленника в роту.
Когда Земпер послушно выбрался на тропинку, Степан приказал ему поднять руки и стоять так, не поворачиваясь. А сам подобрал валявшийся карабин, снял с ветки автомат. И тут он совершил первую ошибку. Оба автомата повесил на плечо, а карабин с оптическим прицелом — мечта каждого стрелка — взял на изготовку, дослав патрон в ствол.
— Марш! — сказал Чекин Вилли Земперу.
Через двести метров пути Степан приказал свернуть Земперу налево. Тот в нерешительности остановился — вокруг было болото.
— Давай смелее, — потребовал Чекин. — Проверено уже… Марш-марш!
Потом сообразил, что на узкой тропе, по которой сейчас пойдут, немцу не удержать равновесия, и разрешил ему опустить руки, допустив, таким образом, вторую ошибку.
Вилли Земпер приободрился. Он понял, что русский делает одну оплошность за другой, и неторопливо, обстоятельно, как привык делать все, стал искать выход из создавшегося положения. Баварец верил, что справится с врагом. Это вопрос времени, но и затягивать нельзя, пока не отошли они еще далеко. Незаметно Земпер принялся убавлять расстояние между собой и конвоиром. Он старательно спотыкался, изображая, будто ходьба по упругой, пропитанной водой тропинке стоит ему труда. Земпер даже дважды упал, постаравшись сделать это вполне натурально.
Все эти фокусы ландзера Степан Чекин принял за чистую монету. Ему и в голову не пришло, что тот может валять дурака, подлавливать его на какой-либо оплошности. Он даже с изрядной долей презрения подумал о слабой выносливости хваленых немецких солдат, потом отнес неловкость пленника за счет естественного страха за грядущую судьбу и успокоился. Такая раскладка соответствовала расхожему психологическому стереотипу, который с помощью прессы стойко утвердился в сознании Степана: пленный немец всегда растерян, напуган, повторяет «Гитлер капут» и божится, что он из бывших социал-демократов. Так, по крайней мере, изображал дело автор сочинений о немыслимых приключениях наших разведчиков в немецком тылу, которые из номера в номер публиковались в волховской «Фронтовой правде» за подписью некоего А. Чаковского.
А Земпер дождался, когда Степан Чекин совершил третью ошибку. Чтобы заставить якобы изнемогавшего от усталости пленного двигаться быстрее, он ткнул его стволом карабина в спину. Немец только и ждал этого. Он резко повернулся и с силой ударил рукой по стволу. Опешивший Чекин не удержал карабин в руках, и тот плюхнулся в бурую болотную жижу.
Однако Земперу радоваться удаче не пришлось. От резкого движения он потерял равновесие, судорожно замахал руками, пытаясь удержаться на неустойчивой тропинке, но сделать этого не сумел и рухнул в болото.
Но и Чекин не удержался. Левая нога его соскользнула с тропинки. На плече его висели тяжелые автоматы, они потянули его в сторону, и Степан упал в болото вслед за баварцем. Как всегда бывает в подобных случаях, принялись барахтаться, только усугубляя незавидное положение. А когда выбились из сил и затихли, оказалось, что трясина засосала обоих по грудь.
Вилли Земпер был ближе к тропинке, но более тяжелый, он и погрузился глубже. Степан Чекин оказался за спиной немца и немного подальше, чем тот, от тропинки. Сержант приказал себе успокоиться и осмотрелся. Неподалеку росла кривая осина. Одна из ее ветвей тянулась над поверхностью болота, в котором барахтались двое, но дотянуться до нее не могли ни тот, ни другой.
Земпер выругался. Он еще не верил в погибель, ибо продолжал надеяться на счастливый случай, он еще придет, не может вот так все и закончиться в этом вонючем свинском болоте.
А Степан Чекин вдруг понял, что у него осталась единственная возможность спастись. Он видел, что немца засосало покрепче, а ему, Степану, можно еще до него дотянуться. Сначала до немца, а потом… Сержант выбросил вперед правую руку и почувствовал: кончиками пальцев он коснулся плеча снайпера. Еще, еще немного! Он дернулся, пытаясь выскочить из трясины, и цепко ухватился за погон на правом плече врага. «Только бы не оторвался!» — со страхом подумал Чекин.
Переведя дух, стал понемногу подтягиваться к погружавшемуся баварцу. Тот чувствовал, как русский ухватил его за плечо, но увидеть его не мог, не был в состоянии и повернуться: болото цепко держало тело в смертельных объятиях.
А Чекин осторожно подтягивался, стараясь не делать резких рывков и движений, от которых быстро таяли силы. Он чувствовал, как сокращается расстояние между ним и осиновой веткой, хотя до нее еще было неблизко.
Вилли же перестал бороться за жизнь. Он понял, что случай не придет, и не в его, Земпера, силах что-либо изменить. Веривший — в бога и фюрера, солдат в последнюю минуту не вспомнил ни того, ни другого. Он думал о родной Баварии, о Магде, которая, конечно же, справится с малышом его покойного друга, вынянчит и того, кто непременно у нее родится и станет хозяином здешней земли. Иначе не было никакого смысла в том, что сейчас происходит. И уверенность солдата в справедливости происходящего помогла скрасить последние жуткие минуты его жизни.
Когда Степан подтянулся к погружающемуся Земперу так, что смог и второй рукой ухватиться за его плечо, он принялся вытягивать себя из трясины, опираясь на баварца, который стал теперь под его тяжестью погружаться еще быстрее.
Он еще пытался выпрастывать из хлюпающей жижи руки, но движения их становились все медленнее и, наконец, совсем прекратились. Зловонная жидкость подступила к подбородку, потом полилась в рот. Вилли закашлялся, захрипел, дернулся, будто хотел сбросить щуплого ивана, оседлавшего его в последнем прыжке к жизни. Но тот уже опирался обеими руками о плечи баварца, не оставляя последнему ни единого шанса. Тело погрузившегося в болото Земпера стало той опорой, которая позволила Чекину дотянуться до спасительной ветки.
Вилли Земпер умер не от удушья. У него разорвалось сердце от горькой мысли, что ему никогда не увидеть собственного сына. А обессиленный Степан Чекин, так до конца и не осознавший, что побывал на том свете, лежал поперек ненадежной тропинки и старался вспомнить, где он встречал человека, так похожего на этого немца. Ему и в голову не пришло, что виделись они зимою в погребе с картошкой.
38
— Всех, кто способен держать оружие в руках, — в ружье! — сказал Зуев. — Каждый снаряд — в цель! Каждый грамм продовольствия — на учет и под строгий контроль! Мы должны постоянно помнить, товарищи, что в Ленинграде сейчас умирают тысячи детей, женщин и стариков. Они ждут, когда мы придем к ним на помощь… Надо ли говорить, какую свору фашистов удерживаем мы здесь, в этих болотах? Не будь Второй ударной армии, они бы всем скопом навалились на беззащитный Ленинград. Держаться, держаться и еще раз держаться!Дивизионный комиссар, характеризуя положение, сказал собравшимся на расширенное заседание Военного совета армии командирам и комиссарам частей, что с первых дней апреля контратаки противника значительно ослабли, немцы не пытаются больше закрыть коридор. К сожалению, и у нас нет сил расширять его. Более или менее сносной стала обстановка по тем оперативным направлениям, где еще недавно наступала 2-я ударная. Только вот в районе дороги к Мясному Бору артиллерийский обстрел, бомбовые удары по колоннам машин, гужевому транспорту, даже отдельным людям почти не прекращаются.
— Но дорога все-таки действует, — рубанул рукой Иван Васильевич, — хотя полностью обеспечить армию не в состоянии. Поэтому Военный совет, рассмотрев перспективы и возможности, вынес решение: начать строительство узкоколейной железной дороги. Начальником строительства утвержден майор Марков, начальником штаба старший лейтенант Байдаков. Дорогу построить в две недели!
Собравшиеся невольно ахнули. Срок был фантастический. Комиссар Зуев выдержал паузу, обвел всех грустными, выразительными глазами и тихо сказал:
— Иначе армия погибнет от голода.
Калашников, замначальника политуправления фронта, прибывший в Малую Вишеру только вчера, посмотрел на генерала Власова, который безучастно слушал дивизионного комиссара. Они оба были здесь представителями фронта. Константин Федорович, недавно еще сугубо штатский человек, оказавшийся вдруг на генеральской должности, чувствовал себя неуютно. Потому он и смотрел пристально на Власова, как бы просил его сказать веское слово.
Но Андрей Андреевич молчал. А когда поймал взгляд Калашникова, лишь пожал плечами. Командующий армией тоже не произнес ни слова. Заседание вел Зуев, и это никого не удивляло: Иван Васильевич на равных с Клыковым отвечал за судьбу армии. К тому же присутствующие знали, что Николай Кузьмич серьезно болен и держится из последних сил.
«Вид у командарма, действительно, неважнецкий, — подумал Калашников. — Никак нельзя ему здесь оставаться…» Он, собственно, и приехал в армию, чтобы убедиться в этом. Вчера его пригласил к себе Запорожец и дал срочное поручение.
— Задание есть, — сказал Александр Иванович, — к Зуеву надо съездить… Сегодня в ночь и давайте. Посмотрите сами на командарма. Сильно занедужил Клыков, но упирается, не хочет в госпиталь. Похвальное, конечно, стремление остаться на передовой, но больной командарм — это непорядок. Товарищ Сталин об этом узнал, звонил нашему комфронта… Поговорите с Зуевым, с командармом. Если болен, передайте: сам товарищ Сталин приказывает Клыкову временно сдать армию.
— А кому? — вовсе не по-военному спросил Калашников.
— Тогда и решим, — ухмыльнулся наивности новоиспеченного комиссара Запорожец. И тот смотрел сейчас на Клыкова, изнуренного болезнью, и старался понять душевное состояние командарма, так неожиданно выбитого из седла. Ну пуля там или осколок — это понятно, война. А вот выбыть из строя по болезни, конечно, обидно… Калашников в силу собственной некомпетентности плохо представлял обстановку, в которой оказалась 2-я ударная армия, и искренне верил в близкий успех операции, когда уже не за горами соединение с 54-й армией соседнего фронта, а там и победный марш к городу революции.
Сейчас, слушая члена Военного советами Калашников, и собравшиеся понимали, что положение стало определенно неопределенным. На войне, увы, часто возникают подобные ситуации, когда идти вперед нет сил, а отступить назад не имеешь права. Твой же успех или неуспех выражается вполне материальными гектарами отвоеванного или, наоборот, утраченного земельного пространства. Его отобрала у пришельцев 2-я ударная, но этот огромный кусок болотного и лесного края без дополнительных усилий до конца освоить по-военному армия не могла, соединиться с федюнинцами тоже не получалось… Сидевших на заседании командиров могла разве что утешить мысль: в точно таких же условиях находится группировка из шести дивизий противника общей численностью до 100 тысяч человек. Их окружили войска генерала Курочкина, и немцы прочно сидели в демянском котле, получая помощь извне лишь по воздуху.
Но все это было на соседнем фронте, то есть как бы в условиях информационной закрытости военного времени, на другом конце планеты. И то сказать: о боях на Африканском побережье наши люди знали из газет больше, чем о десанте на Керченский полуостров.
Здесь же собрались опытные военные, хорошо понимавшие: армию отсюда не отведут, разве что петух жареный клюнет. А поскольку Зуев заговорил об узкоколейке, командиры и комиссары облегченно вздохнули: будем всерьез садиться в болото. И потому, значит, никаких курортных настроений, обустраиваться станем по возможности надолго, а там как прикажут. Хоть в этом есть некая определенность.
Лучше всех знал о сложном положении армии Рогов. Имея за линией фронта агентурные источники, Александр Семенович в начале марта, до блокады коридора, пришел к выводу: противник уже превосходит нас по живой силе и технике и боеприпасов у него не в пример нам в избытке. Продолжать наступление в этих условиях бессмысленно, соединиться при таком раскладе с войсками Ленинградского фронта армия не сможет. Существует реальная угроза окружения. Пока не поздно, необходимо просить командование фронта обеспечить охрану коридора и дать армии соответствующее подкрепление. Если у фронта таких возможностей нет, надо выводить армию к Мясному Бору, чтобы сохранить людей, ибо болотный этот котел обречен на погибель.
Так и сказал он, начальник разведки, на совещании командиров дивизий и бригад, когда их собрал Клыков еще до мартовского окружения. Большинство командиров поддержали его.
Потом, медленно подбирая слова, стал говорить командарм:
— Понимаю опасения полковника Рогова и разделяю их. Положение армии сложное. За два месяца непрекращающихся боев люди смертельно устали. Снабжение ненадежно, с дорогами безобразие. А впереди — весна… Все это так, дорогие товарищи. Но буду с вами откровенен: если я поставлю вопрос о судьбе армии перед командующим фронтом так, как сформулировал ого Рогов, то завтра у вас будет новый командарм.
Тогда генерал Клыков хотел еще добавить, что подобный поступок с его стороны сродни самоубийству, но, посмотрев на потупившихся командиров, увидел, что они и так все хорошо понимают.
А сейчас, когда он держится на одном характере, болезнь беспощадно грызет его изнутри и, судя по всему, армию придется сдавать — Мерецков намекнул, что таково указание Верховного, — Клыкову кажется, что зря он смалодушничал тогда, поверил: выделит им Ставка свежую армию из резервов.
Рогов поднял голову и встретился взглядом с начальником связи генерал-майором Афанасьевым. В последнее время тот был чем-то немало встревожен. Рогов заметил, что перемена эта наступила тогда, когда в штабе появился генерал Власов. Александр Семенович даже спросил связиста: «Вы что, служили с ним вместе?» «Было дело», — уклончиво ответил Афанасьев, и на этом разговор прервался. Впрочем, у него и так забот хватает. Средства связи допотопные, громоздкие радиостанции на колесах, которые немцы мгновенно пеленгуют и подвергают прицельной бомбежке, проводная связь ненадежная. Слишком велики расстояния, имеются частые обрывы, кабеля опять же не хватает… Всю зиму Афанасьев использовал эстафетные роты, подобрав подходящих ребят из лыжных батальонов. Создал цепочку постов связи, между которыми бегали на лыжах гонцы с пакетами, как при Александре Невском или там Дмитрии Донском…