Гамильтон Лорел. Дыхание Мороза

   — Боюсь, Китто в твоем присутствии будет неловко, Рис, — сказала я, гладя Китто по спине сквозь простыни. Он прильнул ко мне, словно боялся, что я потребую от него чего-нибудь неприятного. Я не понимала, почему «обслуживать» Падуба с Ясенем он не был против, а Риса смущался. Может, дело в культурных различиях — все-таки я не гоблин. Возможно, я стану их верховной правительницей, но гоблином по-настоящему не стану никогда. Гоблины — наша пехота, наши громилы и нередко пушечное мясо. Красные колпаки — ударные части нашей армии. Но чего-то я никак не могла понять в гоблине, что лежал в одной постели со мной. По своей магии он был истинным сидхе, но в сердце он навсегда останется гоблином, как и я во многом останусь человеком из-за того, что ходила в школу для людей и дружу с людьми. Не одни только гены делали меня человеком — я стала больше человеком, чем должна была, и больше американкой по образу мыслей, чем должна была. Иногда я задумывалась, не нашел бы мой отец другой предлог, чтобы воспитывать меня за пределами волшебной страны, если б Андаис не пыталась меня убить. Он считал очень важным, чтобы я понимала дух нашей новой страны.
   — Китто, — сказал Рис. — Я знаю, что поначалу вел себя ужасно, но я пытался загладить вину.
   Голос Китто глухо прозвучал из-под простыни:
   — Ты все делал, просто чтобы загладить вину?
   Рис обдумал вопрос.
   — Поначалу да, но ты один оказался способен посмотреть два гангстерских фильма подряд и получить от них удовольствие. Остальные только терпели. Или и ты просто проявлял вежливость?
   Китто ответил, не высовывая головы:
   — Мне нравится Джим Кэгни. Он маленький.
   — Угу, я это тоже ценю, — согласился Рис.
   — Но ты же не маленький, — сказал Китто.
   — Для сидхе маленький.
   Китто выглянул из-под простыни и повернулся к Рису. На меня внимания не обращали. Момент взаимопонимания между парнями — правда, с несколько девчачьим оттенком. Я вообще заметила, что с Китто мужское молчание не проходит. Ему надо было почти по-женски проговорить свои мысли и чувства, или он их не вполне осознавал.
   — Эдвард Г. Робинсон тоже маленький, — тихонько сказал Китто.
   Рис улыбнулся.
   — Да и Богарт совсем не высокий.
   — Правда? А кажется, будто высокий.
   — Ящики из-под яблок и камеры снизу, — хмыкнул Рис.
   Китто не задавал вопросов насчет ящиков из-под яблок, так что у них явно был уже разговор о том, как невысоких актеров ставят на подставки, чтобы они казались повыше. Простейший способ добиться, чтобы герой или злодей выглядел так, словно может одной левой всех вокруг расшвырять. О, эта магия малобюджетного кино!
   Китто высунулся из-под простыни чуть подальше.
   — Так чего ты хочешь, Рис?
   — Хочу извиниться, что когда-то не отделял тебя от Падуба, Ясеня и прочих.
   — Я не такой сильный, как они.
   Рис покачал головой:
   — Ты добрый и ищешь доброты в других. Это не грех.
   — Ты мне объяснял уже насчет греха. Если я понял правильно, то это грех, Рис, — быть слабым среди гоблинов. Грех, который чаще всего карается смертью.
   Рис присел на кровать. Китто не вздрогнул, что уже было неплохо.
   — Я слышал, ты решил сегодня остаться с Мерри, когда придут гоблины? — спросил Рис.
   — Да.
   — Они еще раз вызывали нас по зеркалу, когда Мерри ушла.
   А, ну вот оно, подумала я.
   Китто сел на кровати, крепко обхватив колени. Простыня с него соскользнула, да и с меня немного тоже.
   — И что было?
   — Кураг, Царь гоблинов, удивился, услышав, что ты сам вызвался помогать Мерри. Он сказал, что Падуб тобой пользовался как шлюхой, если не мог найти женщину по вкусу.
   — Много кто мной пользовался, когда у меня не было хозяина, — сказал Китто как совершенно обыденную вещь.
   — Он сказал, что одна твоя хозяйка очень любила братцев, и что ты ей тоже помогал.
   Уверена, что Кураг не так выразился. Гоблины насчет секса не говорили обиняками — кроме тех, кто, как Китто, всю жизнь проводил в подчинении. Как ни странно, но лучшими дипломатами среди гоблинов были самые слабые. Если за неверно сказанное слово тебя запросто прибьют или искалечат — научишься думать, что говоришь. Я училась именно так.
   — Они нравились моей последней хозяйке, это правда.
   — А что случилось с твоей последней хозяйкой? — спросил Рис.
   — Я ей надоел, и она меня отправила искать новую хозяйку. — Он тронул меня за руку.
   — Ты считаешь Мерри своей новой хозяйкой, — понял Рис.
   — Да.
   Этот поворот для меня был новостью.
   — Китто, — сказала я, и он посмотрел на меня. — Ты считаешь, что если я о чем-то прошу, ты не вправе отказаться?
   — Твои просьбы выполнять приятно. У меня никогда в жизни не было такой замечательной хозяйки.
   Не на такой ответ я рассчитывала. Я посмотрела на Риса, пытаясь взглядом спросить: «И как же мне на это реагировать?».
   Рис ответил вслух:
   — Тысячелетний образ мыслей не изменится за пару месяцев хорошей жизни, Мерри.
   Это верно, но мне не нравилось, что Китто считал себя так мало свободным в своей новой жизни.
   — Ты сидхе, Китто, — сказала я.
   — И гоблин тоже, — сказал он, как будто это все решает. Может, и решает.
   — А почему ты вызвался помогать Мерри при визите Ясеня и Падуба? — спросил Рис.
   — Никто из вас не знает, на что они способны. Мне надо быть здесь, чтобы если что плохое случится — то не с Мерри.
   — То есть, ты заменишь Мерри, если дойдет до насилия?
   Китто кивнул.
   Я села и обняла его:
   — Я не хочу, чтобы ты пострадал.
   Он прижался ко мне.
   — Именно поэтому я с радостью приму боль. И вообще я выносливей тебя.
   — Если вы меня примете, я бы хотел остаться с вами на этот вечер, — сказал Рис.
   — На эту ночь, ты имеешь в виду? — уточнила я.
   — Нет, на это я пока не решусь. — Он глянул в сторону, потом снова на нас — но не на меня. — Не уверен, что мне хватит силы духа, как моему другу.
   — Другу? — переспросил Китто.
   Рис кивнул.
   — Почему ты говоришь, что у меня больше силы? — удивился Китто.
   — Я стал жертвой гоблинов всего на одну ночь — а потом боялся и ненавидел их годами. Ты мне показал, как я неправ. И все же я не уверен, что мне хватит силы остаться и смотреть, как Мерри отдается гоблинам. Не уверен, что смогу наблюдать и охранять ее. Тебя годами… мучили те самые гоблины, что будут с ней сегодня. И все же ты отдашься им во власть, чтобы защитить Мерри. Вот что я скажу тебе, Китто: такого рода храбростью я не обладаю.
   Его единственный прекрасный глаз заблестел в полутьме.
   Китто потянулся к Рису и взял его за руку.
   — Ты храбрый! Я видел.
   Рис покачал головой и зажмурился. Одинокая слезинка скатилась у него по щеке, сияя в полумраке, как не могла бы сиять человеческая слеза.
   Китто кончиком пальца снял эту слезинку. Он предложил дрожащую каплю мне, но я качнула головой. Тогда он поднес ее к губам, и под взглядом Риса слизнул слезу с пальца. Слезы чуть меньше ценятся, чем кровь или еще одна жидкость, но все же ценятся высоко. Слышала, что иногда гоблины пытают жертву только для того, чтобы добиться слез.
   Сидхе тоже могут заставить плакать, но слезы для них ничего не стоят.
   — Можно мне остаться с вами? — спросил Рис, и я знала, что спрашивает он не меня.
   Китто пристально посмотрел ему в лицо — и кивнул.

Глава восемнадцатая

   Одежда и оружие Риса кучей громоздились на полу у кровати. Обнаженным он выглядел просто невероятно. У меня есть стражи с плечами пошире или талией потоньше, но ни у кого нет таких лепных мускулов на животе, груди, руках и ногах. Он весь — изящество, упругость и сила.
   С любыми другими двумя стражами было бы слишком тесно, но Рис и Китто занимали места меньше других. Нам тесно не было.
   Я лежала, чувствуя гладкую мускулистую близость двоих мужчин, и мне было хорошо. Я невольно закрыла глаза, наслаждаясь ощущением от их прижатых ко мне тел. Мне это было нужно — чтобы меня убаюкали любящие меня существа, чтобы меня обняли, прижали к себе, и чтобы не беспокоиться ни о чем. Может быть, Дойль понял, что я не заснула и не отдохнула бы рядом с ним, прислушиваясь к его стонам? Наверное, понял.
   Только теперь, когда Рис и Китто гладили меня, целовали в плечи — то в одно, то в другое, — только теперь я поняла, что не секса мне сейчас хочется. Мне нужно было, чтобы меня обнимали, чтобы вокруг меня хлопотали. Неужели я так слаба, что хочу заботы, даже когда мужчина, которого я называю любимым, лежит раненый? Удовлетворюсь ли я когда-нибудь прикосновениями всего одного мужчины, пусть самого лучшего на Земле?
   Я ни на грамм меньше не любила Дойля, лежа в объятиях двух других мужчин, но они мне давали то, чего он дать не мог: простую, ничем не отягощенную ласку. Ни одного, ни другого я не любила так, как Дойля. Я их любила, но… но их слезы мне сердце не ранили. Я огорчалась их печалям, но их кровоточащие раны не становились моими. От любви становишься и слабей, и сильней. На какой-то миг я сегодня решила, что моего Мрака больше нет — мне показалось, что я потеряла кусок себя. Я обмерла, забыла, что делаю и для чего. Очень опасный момент. И ведь то же самое было со мной, когда в волшебной стране едва не убили Галена. Я его любила с детства, и какой-то частью души не перестану любить. Но любовь к Галену — детская любовь, а я уже не ребенок.
   — Эй, ты где? — спросил Рис.
   Я заморгала ему в лицо. Наверное, вид у меня был удивленный — Рис рассмеялся.
   — Твое тело реагирует на ласку, зато голова — за тысячи миль отсюда. — Смех угас, лицо у Риса погрустнело. — Так что, все уже? Дойль с Морозом получили тебя целиком?
   Я не сразу поняла, что он имеет в виду.
   — Нет, не в том дело.
   — Она о власти думает и о политике, — сказал Китто снизу — головой он лежал у меня на бедрах.
   Рис глянул на него:
   — О политике? Посреди любовной игры? Дело еще хуже, чем я думал.
   — Она часто меня трогает и думает. Ей так лучше думается.
   Рис посмотрел на меня, приподнявшись на локте:
   — Так что, мы просто помогаем тебе думать?
   Отвлекаться от любовника — оскорбление.
   — Нет, Рис, мне на самом деле очень хорошо. Только мысли у меня мчатся на тысячу миль в час. Не могу я их притормозить. — Я глянула на Китто. — Я что, правда тебя зову, когда хочу подумать?
   — Я твоим королем не буду, это всем понятно. Я рад, что мне нашлось место в твоей жизни, Мерри. Я всегда рядом и делаю то, что твои благородные стражи считают ниже своего достоинства. Я могу быть твоей служанкой, а больше никто этого для тебя не сделает.
   — С нами сейчас несколько женщин-сидхе, — напомнил Рис. — Если Мерри нужны фрейлины, она может их позвать.
   — Они всего месяц как ушли от Кела, нельзя их оставлять наедине с принцессой.
   Рис помрачнел:
   — Нельзя, да.
   — Вот я и радуюсь, что только я один могу быть ей служанкой, — сказал Китто. Я погладила его по волосам:
   — Правда?
   Он улыбнулся, и в просиявших глазах я увидела не просто радость. У него есть место в моей жизни. Он нужен. Все мы ищем не просто счастья — мы ищем свое место. Некоторые счастливчики обретают его еще в детстве, в своей семье. Но как правило, мы уже взрослыми всю жизнь ищем место, или человека, или организацию, где или с кем мы почувствуем себя важными и нужными, где без нас не справятся, не обойдутся. Всем нравится чувствовать себя незаменимыми.
   — Ты больше никого не трогаешь, чтобы собраться с мыслями, только меня. Ты приходишь ко мне в комнату, когда устаешь от всех, кто от тебя чего-то требует. Приходишь ко мне, когда хочешь подумать. Ты трогаешь меня, а я тебя. Иногда потом бывает секс, но чаще мы просто обнимаемся. — Он прижался щекой к моему бедру. — Еще никто не обнимал меня, чтобы успокоиться и утешиться. Оказывается, это очень приятно!
   Я думала над его словами и не находила, что возразить.
   — А я считал, что в комнате Китто ты прячешься потому, что здесь зеркала нет, — удивился Рис.
   — И поэтому тоже, — сказала я.
   — Она не только в комнату ко мне приходит. Она меня гладит, когда я сижу у нее под столом. Когда-то она считала меня обузой, а сейчас она ждет, что я буду сидеть у ее ног и ее гладить, а она будет гладить меня.
   — А собаки с тобой под стол не забираются? — спросил Рис.
   — Нет, собаки не остаются под столом, если со мной Китто. — Я посмотрела в глаза полукровке-гоблину, перебирая его волосы. — Ты им что-нибудь сделал?
   — Место у твоих ног — мое место, Мерри! Я его не уступлю.
   — Это же собаки, Китто. Пусть особенные и волшебные, но собаки. А ты — нет.
   Он улыбнулся, но не очень весело.
   — Собаки делают для тебя то же, что и я. Многое из того, что делаю я. Я видел, как ты их гладишь, и как тебе от этого становится спокойней.
   — Ты к собакам ревнуешь больше, чем к стражам? — спросил Рис.
   — Да, — просто сказал Китто.
   Мне стало грустно оттого, что он ценит себя так мало.
   — Китто, ты мне дорог и ценен. Прикасаться к тебе — совсем не то, что гладить собак.
   Он отвернулся, спрятал от меня глаза. Спрятал, целуя меня в бедро, но все было понятно.
   — Ты моя принцесса.
   Я уже знала, что эта фраза много что может означать. Что я слишком упряма, что ошибаюсь, но он не может меня переубедить — и потому опускает руки. Могла еще значить, что ему в голову пришла какая-то страшноватая мысль, и он не хочет высказывать ее вслух. Или что я его чем-то обидела, но он не считает себя вправе жаловаться.
   Многозначная такая фраза.
   — Гоблины собак не держат и никогда не держали, — заметил Рис. Я перевела взгляд на него.
   — Но волшебных собак любят во всей волшебной стране!
   — Гоблины их едят.
   Я посмотрела на Китто — тот не поднял головы, целуя мне ногу чуть ниже. Надо думать, Рис прав.
   — Я очень расстроюсь, если какая-нибудь из собак пропадет.
   — Вот видишь, — сказал Китто. — Ты мне из-за них угрожаешь.
   — Мы их любим как домашних животных и ценим, как дар Богини. А еще они — создания дикой магии.
   — Я знаю, что они значат для вас, но бояться надо не меня. Падуб с Ясенем найдут себе занятие поинтересней, чем гоняться за живой добычей, но ведь с ними придут Красные колпаки. И они-то будут слоняться без дела, пока ты станешь заниматься сексом с близнецами. А Красные колпаки любят, чтобы мясо еще дергалось.
   — Черт! — воскликнул Рис. — Я же знал. Но я так давно не имел никаких дел с Красными колпаками, что все забыл!
   — Их среди твоих палачей не было? — спросила я, не успев поймать себя за язык.
   — Нет. Они еще помнят меня как Кромм Круаха; я в свое время пролил столько крови, что они плескаться в ней могли. Они все еще считают себя мне обязанными.
   — Да… И правда, должно быть, была кровавая баня, раз они столько веков тебе благодарны, — оценила я.
   Теперь отвернулся Рис.
   — Меня звали когда-то Красным Когтем. Имя было истинное.
   «Истинное имя», надо думать, значит, что оно верно характеризует обладателя. Я оглядела Риса: белокожий красавец с мальчишеским лицом и пухлыми чувственными губами. Только шрамы нарушали маску юности и веселья, заставляли вглядеться глубже. Если б они не напоминали, сколько всего пережил этот нестареющий мужчина, можно было бы ошибиться и принять его за кого-то ординарного. За такого, кем можно пренебречь. И разумеется, именно эту роль он годами разыгрывал при дворе.
   Я провела пальцем по краю шрама. Еще недавно Рис отдернулся бы, но сейчас он знал, что для меня шрамы — всего лишь деталь его кожи, еще один повод к нему прикоснуться, еще одно место, где его можно ласкать и целовать.
   Он улыбнулся мне, став еще красивей — так вдруг освещается изнутри лицо любящего — не от магии, а от чистой радости, в ответ на что-то сказанное или сделанное тобой.
   — Что такое? — негромко спросила я.
   — Сколько лет уж прошло, как я потерял глаз, а только ты одна трогала меня вот так.
   Я нахмурилась, приложила ладонь к его щеке, не думая, шрам под пальцами или обычная кожа.
   — Как — так?
   Он посмотрел на меня так, словно я должна была сама понимать.
   — Мы Неблагие. То, что другие считают дефектами внешности, у нас ценится, — сказала я.
   — Только не у сидхе, — заметил Рис. — Отмеченный шрамами сидхе — живое напоминание о том, что совершенная красота может быть загублена навеки. Я как призрак в зеркале, Мерри. Я напоминаю всем, что мы теперь всего лишь долгоживущие, а не по-настоящему бессмертные.
   — Я тоже, — сказала я.
   Он опять улыбнулся, плотней прижимаясь щекой к моей ладони:
   — Вот потому я и думал, что мы станем хорошей парой.
   Я нахмурилась:
   — Что?
   — Разве не помнишь? Я тебя пригласил на свидание, когда тебе было шестнадцать.
   — Помню. — Я опустила руку. — Помню, что ты пытался уговорить меня на секс, за что нас обоих казнили бы.
   — До акта я бы не довел. Мне просто хотелось узнать, в кого ты пошла из твоей родни.
   Я нахмурилась сильней:
   — Как это?
   Он улыбнулся с нежностью.
   — По твоей реакции на мои заходы… — На этом слове он приподнял бровь, и я рассмеялась. — …я собирался решить, разговаривать ли с твоим отцом.
   До меня дошло, куда он клонит.
   — Ты просил у моего отца разрешения стать моим женихом?
   — Я просил его рассмотреть мою кандидатуру.
   — Ни ты, ни он мне ни слова не сказали!
   — С самого начала ясно было, что твоим сердечным избранником мне не стать. В шестнадцать лет ты любила Галена, а не меня. А потом твой отец отдал тебя Гриффину, и если бы ты забеременела, тем бы все и кончилось.
   При упоминании бывшего жениха я помрачнела. Через несколько лет после помолвки он меня бросил. Сказал, что я для него слишком человек, что во мне слишком мало от сидхе. Он только одного не предусмотрел: что как только он меня бросит, Андаис заставит его вернуться к целибату, как и всех прочих стражей. Он попытался влиться в мой маленький гарем, а я его прогнала. Цель у него — только секс, неважно с кем. Меня он не любит. Я точно знаю.
   Чего я не ожидала — это что он продаст газетам наши довольно интимные фотографии. Я его когда-то любила, но не знаю теперь, любил ли он меня хоть когда-нибудь. Он продал снимки и сбежал из страны фейри. Насколько мне известно, длинные руки родины до него пока не дотянулись. Насколько мне известно. Я не спрашивала. Я его любила — пусть давно, — и не хочу знать, как он умер, и получить его голову на блюде тоже не хочу. От тетушки Андаис такого подарка — или чего похуже — ждать можно.
   Рис тронул меня за лицо, повернул к себе.
   — Не надо мне было его вспоминать.
   — Прости, я его почти уже забыла…
   — Пока я не напомнил, — сокрушенно сказал Рис.
   Китто чуть пошевелился у моего бока. Он было так притих, что я едва не забыла о его присутствии. Он умел быть незаметным, но лежать голым в постели со мной и Рисом, и никак о себе не напоминать… Я начинала думать, что это своего рода магия. Если так, то это не магия сидхе. Змеегоблинам часто поручали разведку, особенно разведку на местности. Может быть, это их природный дар — оставаться незаметными, если они того хотят.
   Я испытующе посмотрела на Китто, но вслух спрашивать не стала. Китто не поверил бы, что наделен магическим даром, даже если и впрямь наделен. Он считал себя беспомощным и бессильным, и с этого его было не сбить.
   — Наверное, мне надо уйти, — сказал он.
   — Здесь твоя комната и твоя постель, — напомнил Рис.
   — Да, но я могу поделиться ими с другом, даже если меня в компанию не берут.
   Рис протянул руку через меня и потрепал Китто по плечу.
   — Спасибо за щедрое предложение, Китто, но на секс я сегодня не рассчитываю.
   — То есть как? — удивилась я. Рис улыбнулся.
   — Твои мысли слишком заняты сегодняшними событиями, королеве так и положено. Хорошо для правителя, плохо для секса.
   Я открыла рот возразить, но он взял меня рукой за подбородок:
   — Все нормально, Мерри. Может, нам только и нужно, что обняться и полежать. Просто близость, ничего другого.
   — Рис…
   Он накрыл мне губы ладонью, прикоснувшись очень легко:
   — Все хорошо, правда.
   Я поцеловала о ладонь и отвела ее в сторону.
   — Я поняла уже, почему не Гален. В политике он безнадежен. Но ты — ты-то в политике как рыба в воде.
   — Благодарю за комплимент.
   — Так в чем причина?
   — Почему твой отец не выбрал меня?
   Я кивнула. Китто соскользнул с кровати:
   — Это дела сидхе.
   — Останься, — попросил Рис.
   Китто остановился в нерешительности.
   — Принц Эссус сказал мне, что смерти в твоей жизни достаточно. Он хотел, чтобы парой тебе стал тот, чья магия основана на жизни.
   — Магия Гриффина — магия красоты и секса.
   — И она отвечает тем способностям, которые надеялся видеть в тебе твой отец. — Рис погладил завитки моих волос. — Ты такой и выросла.
   — У гоблинов, — вмешался Китто, — красота и секс бесполезны. Они бы только обрекли тебя на рабство у более сильного, у способного драться. Твоя магия, Рис, ценилась бы куда больше таких никчемных игрушек.
   — Эссус хотел для своей дочери чего-то помягче, — сказал Рис.
   — Дойля он никогда бы не выбрал, да? — спросила я.
   — Ему и в голову не пришло бы, что королева когда-нибудь отдаст своего Мрака. Но да, я думаю, что если он счел меня слишком темным для брака с его дочерью, то и Дойля рассматривать бы не стал.
   — Я даже не думала, кого из моих стражей выбрал бы для меня отец…
   — В самом деле? — спросил он.
   — В самом деле.
   Китто подобрал с пола свои джинсы.
   — Поговорите наедине, я пойду.
   — Останься, — снова попросил Рис. — Помоги мне разобраться, почему именно к тебе приходит Мерри, когда ищет покоя. Она не тянется ко мне сердцем, и никогда оно из-за меня не забьется сильнее. Мне тоже надо найти место в ее жизни. Научи меня, подскажи мне новую роль в ее жизни.
   — Я не буду учить тебя, как занять мое место. Если ты его займешь, куда деваться мне?
   — Нет, таким нетребовательным, как ты, я никогда не буду: у меня ни характера такого нет, ни терпения. Но все же научи меня предъявлять поменьше претензий — и может, она меня к чему-нибудь приспособит.
   — Ох, Рис, — только и сказала я.
   Он качнул головой, разметав по плечам белые кудри.
   — Нет, я тебе нравлюсь. Всегда нравился. Тебе нравится быть со мной в постели, но я тебя не зажигаю. Странно, но ты загораешься от вещей даже более холодных, чем мои силы.
   — Я Неблагая сидхе.
   — И Благая тоже.
   — Частично. Но частично я еще и человек, и брауни. И все же, если заставить меня назвать себя одним словом, то я — Неблагая.
   Он невесело улыбнулся.
   — Знаю.
   — Андаис обвиняет меня в том, что я переделываю Неблагой двор в подобие Благого. Я этого не хочу, так само получается.
   — Помнишь, что я сказал о тебе шестнадцатилетней? Что хотел понять, в кого из своей родни ты пошла?
   — Да.
   — Мне хотелось, чтобы ты унаследовала больше от Благих.
   — Мой дед бил жену смертным боем. Дядька сошел с ума. Мать — черствая завистливая снобка. И такого ты себе хотел?
   — Я не об отдельных личностях говорю, да и конкретно об этих личностях я не думал. Припомни, я знал куда более ранних твоих предков еще до того, как они сгинули в великих войнах. Я помню женщин по линии твоей матери — богинь плодородия, любви, плотского желания. Хорошие такие бабы, по-земному теплые, по-настоящему.
   — Так что, ты хотел узнать, не пошла ли я в какую-то из своих прапрабабок?
   — Двоюродных бабок, — ответил Рис. — И кое-кого из прабабок тоже. Ты мне их напоминала. Волосами, глазами. Я видел их в тебе.
   — Только ты и видел, — сказала я.
   — Только я и смотрел.
   Я приподнялась и поцеловала его. Поцелуй становился все жарче, пока я не ощутила, как твердеет он там, где стал было мягким за всеми этими разговорами. Он оторвался от моих губ едва ли не со стоном.
   — Не могу я вести себя прилично, когда ты так меня целуешь!
   — Так брось вести себя прилично, просто люби меня.
   Китто застегнул джинсы.
   — Я оставлю вас заниматься тем, что сидхе умеют лучше всего — не считая магии. Ты мне друг, Рис, я верю, но тебе неловко, когда я в постели с тобой и с принцессой.
   Рис попытался возражать, и теперь я приложила палец к его губам:
   — Он прав.
   Рис отвел мою руку.
   — Знаю. Черт бы все побрал, знаю. Я думал, если я смогу заняться сексом с тобой и Китто, то смогу и охранять тебя этой ночью. Но я не могу.
   — Ты и без того быстро продвигаешься в отношении к гоблинам, Рис. Все нормально.
   — Так кто же станет тебя охранять, если Дойль ранен, а у меня приступ гиперчувствительности?
   — Не знаю, — сказала я. — И как-то мне сейчас наплевать. Люби меня, Рис, вот сейчас, просто люби. Будь со мной, помоги справиться с растрепанными мыслями.
   Я поднялась и поцеловала его опять, и потащила вниз, к себе — руками, и поцелуем, и нетерпением.
   Я не слышала, как закрылась дверь за спиной Китто, но когда я снова открыла глаза, в спальне мы были одни.

Глава девятнадцатая

   Рис уложил меня на живот и дыханием проложил дорожку по спине. Я бы сказала — поцелуями, только эти касания были нежней поцелуев. Он ласкал мне кожу едва ощутимыми прикосновениями губ и дыханием. Спустившись достаточно далеко, он принялся дуть и шевелить коротенькие, почти невидимые волоски на пояснице и ниже, так что я невольно вздрагивала, а кожа покрылась мурашками.
   Я чуть приподняла бедра, молча поощряя его на большее.
   Он рассмеялся — таким типично его смехом, выражением общего мужского и его личного веселья. Только сейчас в смехе не было привычной самоиронии. Он поцеловал меня в спину более ощутимо, и я изогнулась, без слов давая ему понять, насколько это чудесно.