Страница:
Страх и ненависть к Неблагим как нельзя ярче проявились в том, что после моего рождения никто из Благих не предложил нам новые союзы: лучше они вымрут, чем смешают свою кровь с нашей, нечистой.
Глядя в глаза целительницы, я сомневалась, что Благие были в этом единодушны. А может, просто розами пахло все сильней. Столько вокруг цветов — а запаха не было, красиво — но… не настоящее. С мгновенным прозрением я поняла, что все в этой комнате очень напоминает Благой двор вообще: иллюзия, за которой ничего нет. Иллюзия, которую можно увидеть и даже пощупать, и все же это иллюзия, ложь.
Целительница отошла и прошептала что-то стражу; он занял пост у моей кровати. Вошли две служанки, принялись убирать за мной. Благой двор верен себе, здесь благопристойный вид важнее истины. За уборку принялись, еще не взявшись за мое лечение, даже не убедившись, что меня можно вылечить!
У одной служанки на опухшей щеке красовался свежий порез. Глаза у нее были карие, а лицо, хотя хорошенькое, все же слишком человеческое. Может, она полукровка вроде меня, а может, настоящая смертная, похищенная сотни лет назад? Похищенные люди обретали здесь бессмертие, но стоит им покинуть волшебную страну, и все утекшие годы обрушатся на них в одно мгновение. У них положение хуже, чем у любого из нас, для них покинуть страну фейри — это буквально смерть.
Служанка испуганно на меня глянула; я не отвернулась, и она посмотрела мне прямо в глаза. У нее в глазах отразился настоящий страх — страх за себя, а может, и за меня. Страх перед Таранисом. Мне же говорили, что Ку Ши не дает ему бить служанок. И где же эта Ку Ши?
В дверь поскреблись, и мне не надо было выглядывать, чтобы понять: сюда просится войти что-то большое.
— Отгоните эту тварь от двери! — крикнул Таранис.
— Мой король, — сказала целительница. — Излечить принцессу Мередит мне не под силу.
— Вылечи ее!
— Травы, которые я могла бы применить, повредят ее будущим детям.
— Ты сказала, детям? — спросил он почти нормальным, почти здравым тоном.
— Принцесса беременна двойней.
Она не усомнилась в моих словах; я это оценила.
— Мои дети! — Тон у Тараниса опять стал высокомерно-хвастливым. Король вернулся к кровати и уселся с размаху, так что я подлетела. Тут же проснулись тошнота и головная боль. Он схватил меня в объятия и я закричала — от движения боль стала ужасной.
Я кричала, и от крика становилось еще больней.
Тараниса мой крик поразил. Он уставился на меня в каком-то детском недоумении.
— Ты же не хочешь, чтобы твои дети погибли? — сказала ему целительница.
— Не хочу, — ответил он, хмурясь от недоумения.
— Она смертная, мой король, и очень хрупкая. Позволь, мы унесем ее в спокойное место и вылечим — или твои дети умрут, не родившись.
— Но это мои дети, — сказал он скорее тоном вопроса, чем утверждения.
Посмотрев на меня, целительница сказала:
— Слова короля всегда правдивы.
— Она носит моих детей, — Таранис все пытался себя убедить.
— Слова короля — истина, — повторила она.
Он кивнул и обнял меня нежней.
— Мои дети, да. Лжецы, все вокруг лжецы. Я прав был. Мне просто не хватало хорошей королевы.
Он наклонился и потрясающе нежно коснулся губами моего лба.
В дверь царапались все громче. Таранис закричал, вскакивая со мной на руках:
— Пошла вон, глупая псина!
Зря он так резко вскочил. Меня вывернуло прямо на него. Он бросил меня на кровать — кареглазая девушка успела меня подхватить и не дала скатиться на пол. Меня выворачивало наизнанку, и она меня держала, пока в желудке не осталась одна только желчь. Мир едва не провалился опять в черноту, но боль не дала.
Я лежала на руках у служанки и стонала от боли. Богиня и Консорт, помогите!
Запах роз накатил освежающей волной, тошнота отступила, а боль из ослепительно-раскаленной стала тупой и ноющей.
Кареглазая и целительница вдвоем принялись меня отчищать. Рвота в основном вылилась на короля, но и мне досталось.
— Позволь нам помочь тебе почиститься, мой господин, — сказала вторая служанка.
— Да-да, мне непременно нужно привести себя в порядок.
Кареглазая служанка посмотрела на целительницу и стража. Целительница сказала:
— Ступай со своей товаркой, отведи короля в баню и проследи, чтобы он принял долгую расслабляющую ванну.
Служанка немного напряглась, но ответила:
— Все будет по слову целительницы.
Целительница отправила светловолосого стража забрать меня у служанки. Он нерешительно медлил.
— Ты же закаленный в битвах воин. Тебе ли бояться нескольких брызг рвоты?
Он сердито на нее глянул, глаза полыхнули голубым огнем.
— Я сделаю все, что нужно.
Он забрал меня из рук служанки достаточно осторожно, но целительница все же напомнила:
— Голову держи как можно бережней.
— Мне случалось видеть ранения в голову, — ответил страж, очень стараясь меня не трясти. Когда поодаль закрылась за королем и служанками дверь в ванную, он так же бережно встал, держа меня на руках.
Целительница пошла к двери, и он без приказа последовал за ней. За дверью теперь не только скреблись, но и скулили. Дверь открылась; Ку Ши, похожий на зеленого теленка, негромко гавкнул.
Целительница на него шикнула, пес опять заскулил, но тихонько, и шагнул к стражу, потершись о мою голую ногу. От прикосновения его шерсти я вздрогнула и испугалась, что голова опять заболит, но она не только не заболела, мне даже чуть получше стало.
Мы оказались в длинном мраморном коридоре, увешанном зеркалами в позолоченных рамах. Перед зеркалами двумя шеренгами выстроились придворные, и при каждом была минимум одна собака. У некоторых — изящные борзые, похожие на моих. Я помолилась, чтобы с Минни все обошлось, она так неподвижно лежала там на земле!
Еще были громадные ирландские волкодавы — такие, какими они были до того, как порода почти исчезла. Никакими метисами и полукровками здесь и не пахло: гигантские, свирепые громадины, часть короткошерстные, часть — грубошерстные. По мордам видно было, что не для выставок их выводили, а для битвы. Боевые псы, настолько свирепые, что римляне их боялись и вывозили для боев на арене.
У двух дам и одного кавалера маленькие рыже-белые собачки сидели на руках. Красивых собачек любили все придворные и во все века.
Мне непонятно было, зачем здесь все толпятся, но присутствие собак меня почему-то успокаивало, словно кто-то нашептывал мне в ухо: «Все будет хорошо. Не бойся, мы с тобой».
Я узнала огненноволосого Хью.
— Что с ней?
Он держал на сворке нескольких громадных ирландских борзых — таких длинноногих, что они с запасом высоты заглядывали мне в глаза, пока страж меня нес.
— Сотрясение мозга и беременность. Месячная беременность двойней.
Он оторопел.
— Надо срочно ее унести.
Целительница кивнула.
— Безусловно.
Вокруг нас сомкнулись придворные с собаками, и даже если бы Таранис открыл сейчас дверь, он увидел бы только плотную толпу придворных, а не меня.
Неужели они ради меня бросят вызов королю? Под изменнические речи мы быстро двигались по коридору. Говорила дама с серо-голубыми, будто небо или водный поток, волосами — я не сразу ее вспомнила, но вспомнила: леди Элишед.
— Пресс-секретарь уже связался с людскими СМИ.
— И что он ответил на обвинения королевы Андаис?
— Что мы предложили принцессе убежище после того, как на нее злодейски напали ее собственные стражи.
— То есть ту же ложь, которую скормил ему Таранис, — сказал Хью. Леди Элишед кивнула.
— А журналисты знают, что он напал на нас в адвокатской конторе? — спросила я.
Все опешили, словно не думали, что я могу заговорить. Наверное, для них я была объект, а не личность. Они не потому меня поддерживали, что верили или симпатизировали мне лично, они верили той магии и силе, которая благодаря мне возвращалась в страну фейри. Я для них всего лишь была сосудом для этой силы.
— Да, — сказал Хью. — Мы обеспечили утечку информации. Твоих раненых стражей сфотографировали на входе и выходе из больницы.
Мы подошли к огромным двойным дверям белого цвета. В этом коридоре я никогда прежде не бывала — не удостаивалась чести посещать спальные покои короля, — и надеюсь, и дальше не придется.
Ко мне придвинулась леди Элишед.
— Принцесса Мередит, если тебе будет угодно, я бы предложила тебе шаль, набросить на себя.
Она протянула шелковый платок — ярко-зеленый, расшитый золотом, очень в тон моим глазам. Я посмотрела на нее, стараясь не поворачивать головы. Они что-то задумали. Не знаю, что, но шаль в цвет моих глаз появилась неспроста. У них явно был план действий, если они даже одежду мою продумали.
— Было бы просто замечательно, — сказала я очень тихо; мне страшно было говорить громче, я не знала, как отзовется на это моя голова.
Мне случалось мгновенно исцеляться и от худших ран, но на сей раз Богиня как будто предпочитала избавлять меня от страданий постепенно, а не сразу.
Пока леди Элишед и еще одна придворная дама помогали мне облачиться в халат — это не шаль оказалась, а халат, — Хью сообщил:
— Под небольшим нажимом со стороны наших друзей король потребовал пресс-конференции, чтобы изложить свою версию событий. Он собирается «развеять чудовищную ложь, распространяемую Неблагими». Журналистов собрали еще ради слухов о нападении в Лос-Анджелесе, но они не успели разъехаться. Теперь они ждут, чтобы король высказался об обвинениях в твоем похищении.
— Он позволил журналистам войти в холм? — удивилась я.
— Разве он может уступить Неблагим право называться более прогрессивными? Андаис созвала пресс-конференцию, требуя твоего освобождения. Если он не ответит тем же — он распишется в своей вине.
Мне подумалось, что я знаю, почему Богиня не спешит меня исцелять: надо было, чтобы журналисты увидели меня раненой.
— А сам он верит собственным словам, будто он меня спас?
— Боюсь, что так.
Леди Элишед застегнула ворот халата золотой булавкой.
— Я бы и прическу поправила, будь у нас время.
— Лучше пусть она выглядит взъерошенной и измученной, — сказал Хью.
Мне удалось улыбнуться Элишед.
— Спасибо за халат. Все будет хорошо, только донесите меня до журналистов. Эфир будет прямой?
Леди Элишед свела брови.
— Я не знаю, что это такое.
— Да, — сказал Хью. — Прямой.
— Не стоит здесь стоять, — напомнил светловолосый страж.
— Здесь нас может увидеть один король, а он теперь зеркалами ради этой цели не пользуется. Нам здесь безопасней, чем в любом другом коридоре, — сказал Хью.
— Никто не посмеет шпионить за королем, — поддержала его какая-то придворная дама.
Так что мы остались на месте, в личных покоях Тараниса. В полной безопасности — для того, чтобы строить заговор за его спиной. В безопасности от шпионов, потому что они боялись попасться на глаза королю, и от короля — которого ослепило его безумие.
Мне стало интересно, кому первому хватило дерзости догадаться, что лучшее место устраивать заговоры — это святая святых дворца, королевские покои. Кто бы он ни был, лучше с ним держать ухо востро. Составить заговор против следующего короля будет еще проще — опыт есть.
— Мы сперва хотим проверить, насколько ясны твои мысли, — сказала леди Элишед.
Хью пояснил:
— Раны в голову плохо отражаются на способности держать язык за зубами, а игры у нас слишком опасные. Нельзя посвящать тебя в секреты, если ты их выпалишь ненароком.
— Здесь можно говорить свободно? — спросила я.
— Да.
— Поставьте меня перед камерами, и я разыграю для вас деву в беде.
На лице у Хью и еще у нескольких появились улыбки.
— Замечательно. Ты все поняла.
— Я с пеленок общаюсь с прессой. Я понимаю ее силу.
— Мы заставили его поклясться самой торжественной клятвой, что он не покажется, пока мы не убедимся, что ты не испортишь весь план, узнав, что он здесь.
Я попыталась нахмурить брови, но оказалось слишком больно. Я сказала словами:
— О чем ты?
У дверей, не различимых из-за толпы придворных и собак, возникло какое-то движение. Толпа расступилась, и показался большой черный пес. Не такой громадный, как некоторые из ирландских волкодавов, но… Пес побежал ко мне, стуча когтями по мраморному полу.
Я чуть не прошептала его имя вслух, но вовремя остановилась и протянула к нему руку. Он потерся о нее громадной мохнатой головой, и тут взвихрился теплый туман, покалывающий сгусток магии. Рядом со мной стоял Дойль, нагой и совершенный.
Из всей его одежды одни только серебряные сережки пережили трансформацию и теперь мерцали сквозь водопад его волос. Даже ленты из косы до пят исчезли.
Безоружный и одинокий он стоял внутри холма Благих. У меня живот свело при мысли, какой опасности он себя подвергает; в этот миг я боялась за него больше, чем за себя.
Он взял меня на руки, и я прильнула к его груди, прильнула к его теплу, к его силе. Голову я повернула слишком резко, и опять поднялась волна тошноты, мутя зрение. Он как будто почувствовал: переложил меня поудобней. А потом со мной на руках опустился на колени в бело-золотом коридоре, и зеркала многократно отразили его черноту.
Щеки у него блестели. Второй раз в жизни я видела, как плачет Мрак.
Глава двадцать седьмая
Глава двадцать восьмая
Глядя в глаза целительницы, я сомневалась, что Благие были в этом единодушны. А может, просто розами пахло все сильней. Столько вокруг цветов — а запаха не было, красиво — но… не настоящее. С мгновенным прозрением я поняла, что все в этой комнате очень напоминает Благой двор вообще: иллюзия, за которой ничего нет. Иллюзия, которую можно увидеть и даже пощупать, и все же это иллюзия, ложь.
Целительница отошла и прошептала что-то стражу; он занял пост у моей кровати. Вошли две служанки, принялись убирать за мной. Благой двор верен себе, здесь благопристойный вид важнее истины. За уборку принялись, еще не взявшись за мое лечение, даже не убедившись, что меня можно вылечить!
У одной служанки на опухшей щеке красовался свежий порез. Глаза у нее были карие, а лицо, хотя хорошенькое, все же слишком человеческое. Может, она полукровка вроде меня, а может, настоящая смертная, похищенная сотни лет назад? Похищенные люди обретали здесь бессмертие, но стоит им покинуть волшебную страну, и все утекшие годы обрушатся на них в одно мгновение. У них положение хуже, чем у любого из нас, для них покинуть страну фейри — это буквально смерть.
Служанка испуганно на меня глянула; я не отвернулась, и она посмотрела мне прямо в глаза. У нее в глазах отразился настоящий страх — страх за себя, а может, и за меня. Страх перед Таранисом. Мне же говорили, что Ку Ши не дает ему бить служанок. И где же эта Ку Ши?
В дверь поскреблись, и мне не надо было выглядывать, чтобы понять: сюда просится войти что-то большое.
— Отгоните эту тварь от двери! — крикнул Таранис.
— Мой король, — сказала целительница. — Излечить принцессу Мередит мне не под силу.
— Вылечи ее!
— Травы, которые я могла бы применить, повредят ее будущим детям.
— Ты сказала, детям? — спросил он почти нормальным, почти здравым тоном.
— Принцесса беременна двойней.
Она не усомнилась в моих словах; я это оценила.
— Мои дети! — Тон у Тараниса опять стал высокомерно-хвастливым. Король вернулся к кровати и уселся с размаху, так что я подлетела. Тут же проснулись тошнота и головная боль. Он схватил меня в объятия и я закричала — от движения боль стала ужасной.
Я кричала, и от крика становилось еще больней.
Тараниса мой крик поразил. Он уставился на меня в каком-то детском недоумении.
— Ты же не хочешь, чтобы твои дети погибли? — сказала ему целительница.
— Не хочу, — ответил он, хмурясь от недоумения.
— Она смертная, мой король, и очень хрупкая. Позволь, мы унесем ее в спокойное место и вылечим — или твои дети умрут, не родившись.
— Но это мои дети, — сказал он скорее тоном вопроса, чем утверждения.
Посмотрев на меня, целительница сказала:
— Слова короля всегда правдивы.
— Она носит моих детей, — Таранис все пытался себя убедить.
— Слова короля — истина, — повторила она.
Он кивнул и обнял меня нежней.
— Мои дети, да. Лжецы, все вокруг лжецы. Я прав был. Мне просто не хватало хорошей королевы.
Он наклонился и потрясающе нежно коснулся губами моего лба.
В дверь царапались все громче. Таранис закричал, вскакивая со мной на руках:
— Пошла вон, глупая псина!
Зря он так резко вскочил. Меня вывернуло прямо на него. Он бросил меня на кровать — кареглазая девушка успела меня подхватить и не дала скатиться на пол. Меня выворачивало наизнанку, и она меня держала, пока в желудке не осталась одна только желчь. Мир едва не провалился опять в черноту, но боль не дала.
Я лежала на руках у служанки и стонала от боли. Богиня и Консорт, помогите!
Запах роз накатил освежающей волной, тошнота отступила, а боль из ослепительно-раскаленной стала тупой и ноющей.
Кареглазая и целительница вдвоем принялись меня отчищать. Рвота в основном вылилась на короля, но и мне досталось.
— Позволь нам помочь тебе почиститься, мой господин, — сказала вторая служанка.
— Да-да, мне непременно нужно привести себя в порядок.
Кареглазая служанка посмотрела на целительницу и стража. Целительница сказала:
— Ступай со своей товаркой, отведи короля в баню и проследи, чтобы он принял долгую расслабляющую ванну.
Служанка немного напряглась, но ответила:
— Все будет по слову целительницы.
Целительница отправила светловолосого стража забрать меня у служанки. Он нерешительно медлил.
— Ты же закаленный в битвах воин. Тебе ли бояться нескольких брызг рвоты?
Он сердито на нее глянул, глаза полыхнули голубым огнем.
— Я сделаю все, что нужно.
Он забрал меня из рук служанки достаточно осторожно, но целительница все же напомнила:
— Голову держи как можно бережней.
— Мне случалось видеть ранения в голову, — ответил страж, очень стараясь меня не трясти. Когда поодаль закрылась за королем и служанками дверь в ванную, он так же бережно встал, держа меня на руках.
Целительница пошла к двери, и он без приказа последовал за ней. За дверью теперь не только скреблись, но и скулили. Дверь открылась; Ку Ши, похожий на зеленого теленка, негромко гавкнул.
Целительница на него шикнула, пес опять заскулил, но тихонько, и шагнул к стражу, потершись о мою голую ногу. От прикосновения его шерсти я вздрогнула и испугалась, что голова опять заболит, но она не только не заболела, мне даже чуть получше стало.
Мы оказались в длинном мраморном коридоре, увешанном зеркалами в позолоченных рамах. Перед зеркалами двумя шеренгами выстроились придворные, и при каждом была минимум одна собака. У некоторых — изящные борзые, похожие на моих. Я помолилась, чтобы с Минни все обошлось, она так неподвижно лежала там на земле!
Еще были громадные ирландские волкодавы — такие, какими они были до того, как порода почти исчезла. Никакими метисами и полукровками здесь и не пахло: гигантские, свирепые громадины, часть короткошерстные, часть — грубошерстные. По мордам видно было, что не для выставок их выводили, а для битвы. Боевые псы, настолько свирепые, что римляне их боялись и вывозили для боев на арене.
У двух дам и одного кавалера маленькие рыже-белые собачки сидели на руках. Красивых собачек любили все придворные и во все века.
Мне непонятно было, зачем здесь все толпятся, но присутствие собак меня почему-то успокаивало, словно кто-то нашептывал мне в ухо: «Все будет хорошо. Не бойся, мы с тобой».
Я узнала огненноволосого Хью.
— Что с ней?
Он держал на сворке нескольких громадных ирландских борзых — таких длинноногих, что они с запасом высоты заглядывали мне в глаза, пока страж меня нес.
— Сотрясение мозга и беременность. Месячная беременность двойней.
Он оторопел.
— Надо срочно ее унести.
Целительница кивнула.
— Безусловно.
Вокруг нас сомкнулись придворные с собаками, и даже если бы Таранис открыл сейчас дверь, он увидел бы только плотную толпу придворных, а не меня.
Неужели они ради меня бросят вызов королю? Под изменнические речи мы быстро двигались по коридору. Говорила дама с серо-голубыми, будто небо или водный поток, волосами — я не сразу ее вспомнила, но вспомнила: леди Элишед.
— Пресс-секретарь уже связался с людскими СМИ.
— И что он ответил на обвинения королевы Андаис?
— Что мы предложили принцессе убежище после того, как на нее злодейски напали ее собственные стражи.
— То есть ту же ложь, которую скормил ему Таранис, — сказал Хью. Леди Элишед кивнула.
— А журналисты знают, что он напал на нас в адвокатской конторе? — спросила я.
Все опешили, словно не думали, что я могу заговорить. Наверное, для них я была объект, а не личность. Они не потому меня поддерживали, что верили или симпатизировали мне лично, они верили той магии и силе, которая благодаря мне возвращалась в страну фейри. Я для них всего лишь была сосудом для этой силы.
— Да, — сказал Хью. — Мы обеспечили утечку информации. Твоих раненых стражей сфотографировали на входе и выходе из больницы.
Мы подошли к огромным двойным дверям белого цвета. В этом коридоре я никогда прежде не бывала — не удостаивалась чести посещать спальные покои короля, — и надеюсь, и дальше не придется.
Ко мне придвинулась леди Элишед.
— Принцесса Мередит, если тебе будет угодно, я бы предложила тебе шаль, набросить на себя.
Она протянула шелковый платок — ярко-зеленый, расшитый золотом, очень в тон моим глазам. Я посмотрела на нее, стараясь не поворачивать головы. Они что-то задумали. Не знаю, что, но шаль в цвет моих глаз появилась неспроста. У них явно был план действий, если они даже одежду мою продумали.
— Было бы просто замечательно, — сказала я очень тихо; мне страшно было говорить громче, я не знала, как отзовется на это моя голова.
Мне случалось мгновенно исцеляться и от худших ран, но на сей раз Богиня как будто предпочитала избавлять меня от страданий постепенно, а не сразу.
Пока леди Элишед и еще одна придворная дама помогали мне облачиться в халат — это не шаль оказалась, а халат, — Хью сообщил:
— Под небольшим нажимом со стороны наших друзей король потребовал пресс-конференции, чтобы изложить свою версию событий. Он собирается «развеять чудовищную ложь, распространяемую Неблагими». Журналистов собрали еще ради слухов о нападении в Лос-Анджелесе, но они не успели разъехаться. Теперь они ждут, чтобы король высказался об обвинениях в твоем похищении.
— Он позволил журналистам войти в холм? — удивилась я.
— Разве он может уступить Неблагим право называться более прогрессивными? Андаис созвала пресс-конференцию, требуя твоего освобождения. Если он не ответит тем же — он распишется в своей вине.
Мне подумалось, что я знаю, почему Богиня не спешит меня исцелять: надо было, чтобы журналисты увидели меня раненой.
— А сам он верит собственным словам, будто он меня спас?
— Боюсь, что так.
Леди Элишед застегнула ворот халата золотой булавкой.
— Я бы и прическу поправила, будь у нас время.
— Лучше пусть она выглядит взъерошенной и измученной, — сказал Хью.
Мне удалось улыбнуться Элишед.
— Спасибо за халат. Все будет хорошо, только донесите меня до журналистов. Эфир будет прямой?
Леди Элишед свела брови.
— Я не знаю, что это такое.
— Да, — сказал Хью. — Прямой.
— Не стоит здесь стоять, — напомнил светловолосый страж.
— Здесь нас может увидеть один король, а он теперь зеркалами ради этой цели не пользуется. Нам здесь безопасней, чем в любом другом коридоре, — сказал Хью.
— Никто не посмеет шпионить за королем, — поддержала его какая-то придворная дама.
Так что мы остались на месте, в личных покоях Тараниса. В полной безопасности — для того, чтобы строить заговор за его спиной. В безопасности от шпионов, потому что они боялись попасться на глаза королю, и от короля — которого ослепило его безумие.
Мне стало интересно, кому первому хватило дерзости догадаться, что лучшее место устраивать заговоры — это святая святых дворца, королевские покои. Кто бы он ни был, лучше с ним держать ухо востро. Составить заговор против следующего короля будет еще проще — опыт есть.
— Мы сперва хотим проверить, насколько ясны твои мысли, — сказала леди Элишед.
Хью пояснил:
— Раны в голову плохо отражаются на способности держать язык за зубами, а игры у нас слишком опасные. Нельзя посвящать тебя в секреты, если ты их выпалишь ненароком.
— Здесь можно говорить свободно? — спросила я.
— Да.
— Поставьте меня перед камерами, и я разыграю для вас деву в беде.
На лице у Хью и еще у нескольких появились улыбки.
— Замечательно. Ты все поняла.
— Я с пеленок общаюсь с прессой. Я понимаю ее силу.
— Мы заставили его поклясться самой торжественной клятвой, что он не покажется, пока мы не убедимся, что ты не испортишь весь план, узнав, что он здесь.
Я попыталась нахмурить брови, но оказалось слишком больно. Я сказала словами:
— О чем ты?
У дверей, не различимых из-за толпы придворных и собак, возникло какое-то движение. Толпа расступилась, и показался большой черный пес. Не такой громадный, как некоторые из ирландских волкодавов, но… Пес побежал ко мне, стуча когтями по мраморному полу.
Я чуть не прошептала его имя вслух, но вовремя остановилась и протянула к нему руку. Он потерся о нее громадной мохнатой головой, и тут взвихрился теплый туман, покалывающий сгусток магии. Рядом со мной стоял Дойль, нагой и совершенный.
Из всей его одежды одни только серебряные сережки пережили трансформацию и теперь мерцали сквозь водопад его волос. Даже ленты из косы до пят исчезли.
Безоружный и одинокий он стоял внутри холма Благих. У меня живот свело при мысли, какой опасности он себя подвергает; в этот миг я боялась за него больше, чем за себя.
Он взял меня на руки, и я прильнула к его груди, прильнула к его теплу, к его силе. Голову я повернула слишком резко, и опять поднялась волна тошноты, мутя зрение. Он как будто почувствовал: переложил меня поудобней. А потом со мной на руках опустился на колени в бело-золотом коридоре, и зеркала многократно отразили его черноту.
Щеки у него блестели. Второй раз в жизни я видела, как плачет Мрак.
Глава двадцать седьмая
В объятиях Дойля, склонившись головой ему на грудь, я полусидела на мраморном полу. Мне было легче от одного только прикосновения Мрака.
— Как? — спросила я.
Он понял с полуслова, как обычно.
— Я не в первый раз прихожу сюда в этом облике. Волшебные собаки бывают черными, пока не выберут себе хозяина, — и я здесь такой пес. Я пользуюсь популярностью у тех, кому не посчастливилось завести собаку, меня угощают лакомствами и стараются приманить.
— Он дичится и не позволяет себя трогать, — добавила леди Элишед.
— Собаку он играет идеально, — заметил Хью.
Дойль покосился на них:
— Я не играю. Это моя истинная ипостась.
После секундной паузы Хью спросил:
— Мрак действительно отец одного из твоих близнецов?
— Да, — сказала я, прижимаясь к Дойлю так крепко, как только позволяла головная боль. — Для тебя здесь слишком опасно. Если тебя узнают…
Он поцеловал меня в лоб так нежно, словно перышком коснулся.
— Ради тебя, моя принцесса, я бы отважился на куда большее.
Мои пальцы впились ему в плечо и в спину.
— Я не смогу потерять и тебя, и Мороза. Не вынесу!
— До нас дошел слух о Смертельном Морозе, но мы решили, что он ложный, — сказал Хью.
— Он погиб истинной смертью? — спросила леди Элишед.
— Он преобразился в белого оленя, — сказал Дойль.
Хью с улыбкой опустился возле нас на колени.
— Тогда он не погиб, принцесса. Через три года, или через семь лет, или через сто и семь лет он вернется к прежнему облику.
— Сто семь лет — что толку тогда для смертной возлюбленной, сэр Хью? Пока я жива, его ребенок не увидит отца.
Глаза Хью вспыхнули, словно кто-то раздул угли его магии. Мгновение глаза горели пламенем, словно в два жерла печи смотришь, но он моргнул, и цвет глаз стал прежним.
— Тогда я не знаю, как тебя утешить, но мы пустили к тебе черного пса, и он останется с тобой. Это одно из условий, на которых твоя тетя согласилась не объявлять нам войну немедленно.
Я схватила Хью за рукав.
— В этом облике он безоружен. Если его узнают, ты его защитишь?
— Я капитан твоей гвардии, Мерри. Это я тебя защищаю, — напомнил Дойль.
Не отпуская рукав Хью, я сильнее прильнула к Мраку:
— Ты супруг в способной к деторождению королевской паре. Ты король, а я королева. Если ты умрешь, с тобой умрут дети, которые могли бы у нас родиться.
— Она права, Мрак, — сказал Хью. — Жизнь так давно покинула королевскую династию!
— Я в династию не вхожу, — возразил Дойль. Его бас как будто отражался эхом от зеркал.
— Мы знаем, что принцесса помогла Мэви Рид, прежней богине Конхенн, забеременеть от ее мужа-человека. И слышали, что стражница при вашем дворе забеременела от стража принцессы, — сказал Хью.
— Верно, — подтвердила я.
— Если ты поможешь завести ребенка паре чистокровных Благих сидхе, король потеряет последнюю поддержку, я уверен.
Леди Элишед тоже опустилась на колени рядом с нами.
— Его приверженцы думают, что только полукровки сохранили способность рожать детей. Они уверены, что сидхе лучше умереть, чем испортить кровь. Если ты докажешь, что они ошибаются, они пойдут за тобой.
— Многие пойдут, — поправил Хью. — Но не все. Не все пересилят многолетнюю ненависть.
Леди Элишед кивнула:
— Тебе лучше знать, Хью.
В ее тоне, в том, как она потупила взгляд, было что-то загадочное.
— Вы хотите, чтобы я провела эксперимент на вас с Хью, — догадалась я.
— Эксперимент? — удивленно моргнула она. Хью взял ее за руку.
— Да, мы очень хотели бы родить ребенка.
— Как только мы выберемся в безопасное место и я выздоровею, я буду рада помочь вам чарами, — сказала я.
Им как будто стало легче на душе, они дружно мне улыбнулись, словно я им сказала, что завтра сочельник, и под елкой уже лежит самый долгожданный подарок. Я хотела уже сказать, что пока кольцо и Богиня не подтвердят их плодовитость, я ничего не могу обещать, — но руки Дойля чуть напряглись, и я поняла: он прав, не время подрывать у союзников веру в нас. Нам нужно отсюда выбраться, мне необходимо попасть в больницу или к целителю, способному лечить наложением рук. И уж точно я не хочу попасть обратно в постель к Таранису.
Я вздрогнула, с трудом удержавшись от того, чтобы не пошевелить головой.
— Тебе холодно? — встревожился Дойль.
— От этого холода одеяло не поможет.
— Я его убью за тебя.
— Нет! Нет, ты будешь жить дляменя. Месть не согреет зимней ночью. Я хочу, чтобы ты был рядом — живой, теплый, — а мести за свою честь я хочу куда меньше. — Очень осторожно я повернулась и поймала его взгляд. — Как твоя принцесса и будущая королева, я приказываю тебе не мстить на этот раз. Пострадавшая сторона — я, а не ты. И если я говорю, что месть мне не так важна, как тепло твоих рук, ты должен уважать мое решение.
Он посмотрел на меня черными глазами под буйной массой черных волос, из которой звездочками проглядывали серебряные сережки. Выглядел он как тот Дойль, что приходил ко мне в постель, а не застегнутый на все пуговицы, с туго заплетенной косой Дойль, что меня охранял. Только лицо было как у телохранителя, и еще что-то в нем читалось. Что-то, чего я не ожидала, хотя и надо было ждать. Чувства, которые испытывает мужчина, над чьей возлюбленной надругался другой. Очень, я бы сказала, человеческие эмоции.
— Дойль, прошу, давай расскажем прессе, что он сотворил. Давай его победим его же оружием — с помощью законов людей.
— Есть в этом поэтическая справедливость, — заметил Хью.
Секунду Дойль молча на меня смотрел, потом коротко кивнул.
— Пусть будет, как пожелает моя королева.
Мне показалось, весь мир вздохнул — словно ждал этих его слов. Не знаю, почему так важно было, что он ответит, но ощущение меняющейся реальности я узнала. Сказанные здесь и сейчас, эти слова изменили что-то очень крупное: что-то началось или прекратилось с этого мгновения. Я это почувствовала и поняла, но не знала, ни какую перемену они повлекли, ни к чему она приведет.
— Да будет так, — сказала целительница, и ее поддержал хор голосов по всему коридору:
— Да будет так, да будет так!
И вот тут я поняла. Они признали меня королевой. Когда-то, чтобы править в волшебной стране, нужно было признание подданных и благословение богов — а еще раньше, давным давно, хватало одного благословения. Сейчас у меня было и то, и другое.
— Я бы мог нести тебя хоть до края земли, — сказал Дойль, — но мне придется доверить самую драгоценную мою ношу другим.
Он поднял руку, словно собираясь дотронуться до расползающегося синяка от удара Тараниса, но вместо этого нагнул голову и поцеловал меня. Черные волосы скользнули и укрыли меня теплым плащом. Дойль прошептал:
— Больше жизни, больше чести люблю тебя, возлюбленная.
Что сказать, когда тот, для кого честь была самой жизнью, поступается ею ради тебя? Только одно:
— Больше всех тронов и титулов в мире люблю тебя, возлюбленный. Больше всего волшебства волшебной страны люблю тебя.
Вдруг запахло розами и густым лесом — словно мы шагнули на лесную поляну, заросшую шиповником.
— Опять цветами пахнет, — сказал светловолосый страж.
— Вокруг нее ходит Богиня, — отозвалась какая-то придворная дама.
— Отведем ее к людям; может быть, они сумеют сделать больше, чем мы, — сказала леди Элишед. — Унесем ее отсюда как можно дальше.
Она отвернулась, пряча блестящие от непролитых слез глаза. Сэр Хью помог ей встать.
Дойль поднялся осторожно, крепко прижимая меня к себе и стараясь не потревожить мою голову — что ему удалось. Я за него цеплялась; хоть я и знала, что нам придется разделиться, мне этого так не хотелось!
Дойль и Хью посмотрели друг другу в глаза.
— Помни, что ты понесешь на руках все будущее страны фейри, сэр Хью.
— Если бы я так не думал, я бы здесь не стоял, Мрак.
Дойль приподнял меня и протянул вперед, Хью подхватил меня на руки. Мои пальцы скользнули по голой груди Дойля — такой теплой, такой настоящей, такой… моей.
Хью со всей осторожностью принял меня в колыбель своих рук, в силу мышц. Я не сомневалась в его силе и способности меня защитить. Нет, просто это были не те руки, в которых я хотела остаться.
— Я буду рядом, моя Мерри, — сказал Дойль.
— Знаю, — сказала я.
И он снова превратился в черного пса. Он потерся головой о мою ногу, я его погладила: глаза у него по-прежнему были глазами Дойля.
— Идем, — сказал Хью.
Придворные сгрудились вокруг нас, особенно плотно впереди — чтобы, когда откроется дверь, принять возможный удар на себя. Они рисковали собой, своей честью, своим будущим. У бессмертных будущее долгое — им было чем рисковать.
Я взмолилась:
— Помоги им, Мать, сохрани! Пусть цена того, что нам предстоит сделать, не окажется слишком высокой.
Аромат роз стал таким свежим и настоящим, что мне показалось, будто по щеке у меня скользнул лепесток. И еще один. Я открыла глаза: на нас лился дождь из цветочных лепестков.
Придворные ахали от удивления и восторга, собаки прыгали и танцевали под цветочным дождем. Яркие лепестки ложились на черную шкуру Дойля.
Тихим от восторга голосом леди Элишед сказала:
— Когда-то цветочный дождь сопровождал королеву нашего двора, куда бы она ни шла…
— Благодарю тебя, о Богиня, — сказал Хью. На щеках у него блестели слезы, искрясь, как капли воды в сполохах огня. Он посмотрел на меня и прошептал: — Благодарю тебя, моя королева.
С блестящим от слез лицом он пошел вперед, неся меня на руках. Под падающим из ниоткуда цветочным дождем мы вошли в следующий зал.
— Как? — спросила я.
Он понял с полуслова, как обычно.
— Я не в первый раз прихожу сюда в этом облике. Волшебные собаки бывают черными, пока не выберут себе хозяина, — и я здесь такой пес. Я пользуюсь популярностью у тех, кому не посчастливилось завести собаку, меня угощают лакомствами и стараются приманить.
— Он дичится и не позволяет себя трогать, — добавила леди Элишед.
— Собаку он играет идеально, — заметил Хью.
Дойль покосился на них:
— Я не играю. Это моя истинная ипостась.
После секундной паузы Хью спросил:
— Мрак действительно отец одного из твоих близнецов?
— Да, — сказала я, прижимаясь к Дойлю так крепко, как только позволяла головная боль. — Для тебя здесь слишком опасно. Если тебя узнают…
Он поцеловал меня в лоб так нежно, словно перышком коснулся.
— Ради тебя, моя принцесса, я бы отважился на куда большее.
Мои пальцы впились ему в плечо и в спину.
— Я не смогу потерять и тебя, и Мороза. Не вынесу!
— До нас дошел слух о Смертельном Морозе, но мы решили, что он ложный, — сказал Хью.
— Он погиб истинной смертью? — спросила леди Элишед.
— Он преобразился в белого оленя, — сказал Дойль.
Хью с улыбкой опустился возле нас на колени.
— Тогда он не погиб, принцесса. Через три года, или через семь лет, или через сто и семь лет он вернется к прежнему облику.
— Сто семь лет — что толку тогда для смертной возлюбленной, сэр Хью? Пока я жива, его ребенок не увидит отца.
Глаза Хью вспыхнули, словно кто-то раздул угли его магии. Мгновение глаза горели пламенем, словно в два жерла печи смотришь, но он моргнул, и цвет глаз стал прежним.
— Тогда я не знаю, как тебя утешить, но мы пустили к тебе черного пса, и он останется с тобой. Это одно из условий, на которых твоя тетя согласилась не объявлять нам войну немедленно.
Я схватила Хью за рукав.
— В этом облике он безоружен. Если его узнают, ты его защитишь?
— Я капитан твоей гвардии, Мерри. Это я тебя защищаю, — напомнил Дойль.
Не отпуская рукав Хью, я сильнее прильнула к Мраку:
— Ты супруг в способной к деторождению королевской паре. Ты король, а я королева. Если ты умрешь, с тобой умрут дети, которые могли бы у нас родиться.
— Она права, Мрак, — сказал Хью. — Жизнь так давно покинула королевскую династию!
— Я в династию не вхожу, — возразил Дойль. Его бас как будто отражался эхом от зеркал.
— Мы знаем, что принцесса помогла Мэви Рид, прежней богине Конхенн, забеременеть от ее мужа-человека. И слышали, что стражница при вашем дворе забеременела от стража принцессы, — сказал Хью.
— Верно, — подтвердила я.
— Если ты поможешь завести ребенка паре чистокровных Благих сидхе, король потеряет последнюю поддержку, я уверен.
Леди Элишед тоже опустилась на колени рядом с нами.
— Его приверженцы думают, что только полукровки сохранили способность рожать детей. Они уверены, что сидхе лучше умереть, чем испортить кровь. Если ты докажешь, что они ошибаются, они пойдут за тобой.
— Многие пойдут, — поправил Хью. — Но не все. Не все пересилят многолетнюю ненависть.
Леди Элишед кивнула:
— Тебе лучше знать, Хью.
В ее тоне, в том, как она потупила взгляд, было что-то загадочное.
— Вы хотите, чтобы я провела эксперимент на вас с Хью, — догадалась я.
— Эксперимент? — удивленно моргнула она. Хью взял ее за руку.
— Да, мы очень хотели бы родить ребенка.
— Как только мы выберемся в безопасное место и я выздоровею, я буду рада помочь вам чарами, — сказала я.
Им как будто стало легче на душе, они дружно мне улыбнулись, словно я им сказала, что завтра сочельник, и под елкой уже лежит самый долгожданный подарок. Я хотела уже сказать, что пока кольцо и Богиня не подтвердят их плодовитость, я ничего не могу обещать, — но руки Дойля чуть напряглись, и я поняла: он прав, не время подрывать у союзников веру в нас. Нам нужно отсюда выбраться, мне необходимо попасть в больницу или к целителю, способному лечить наложением рук. И уж точно я не хочу попасть обратно в постель к Таранису.
Я вздрогнула, с трудом удержавшись от того, чтобы не пошевелить головой.
— Тебе холодно? — встревожился Дойль.
— От этого холода одеяло не поможет.
— Я его убью за тебя.
— Нет! Нет, ты будешь жить дляменя. Месть не согреет зимней ночью. Я хочу, чтобы ты был рядом — живой, теплый, — а мести за свою честь я хочу куда меньше. — Очень осторожно я повернулась и поймала его взгляд. — Как твоя принцесса и будущая королева, я приказываю тебе не мстить на этот раз. Пострадавшая сторона — я, а не ты. И если я говорю, что месть мне не так важна, как тепло твоих рук, ты должен уважать мое решение.
Он посмотрел на меня черными глазами под буйной массой черных волос, из которой звездочками проглядывали серебряные сережки. Выглядел он как тот Дойль, что приходил ко мне в постель, а не застегнутый на все пуговицы, с туго заплетенной косой Дойль, что меня охранял. Только лицо было как у телохранителя, и еще что-то в нем читалось. Что-то, чего я не ожидала, хотя и надо было ждать. Чувства, которые испытывает мужчина, над чьей возлюбленной надругался другой. Очень, я бы сказала, человеческие эмоции.
— Дойль, прошу, давай расскажем прессе, что он сотворил. Давай его победим его же оружием — с помощью законов людей.
— Есть в этом поэтическая справедливость, — заметил Хью.
Секунду Дойль молча на меня смотрел, потом коротко кивнул.
— Пусть будет, как пожелает моя королева.
Мне показалось, весь мир вздохнул — словно ждал этих его слов. Не знаю, почему так важно было, что он ответит, но ощущение меняющейся реальности я узнала. Сказанные здесь и сейчас, эти слова изменили что-то очень крупное: что-то началось или прекратилось с этого мгновения. Я это почувствовала и поняла, но не знала, ни какую перемену они повлекли, ни к чему она приведет.
— Да будет так, — сказала целительница, и ее поддержал хор голосов по всему коридору:
— Да будет так, да будет так!
И вот тут я поняла. Они признали меня королевой. Когда-то, чтобы править в волшебной стране, нужно было признание подданных и благословение богов — а еще раньше, давным давно, хватало одного благословения. Сейчас у меня было и то, и другое.
— Я бы мог нести тебя хоть до края земли, — сказал Дойль, — но мне придется доверить самую драгоценную мою ношу другим.
Он поднял руку, словно собираясь дотронуться до расползающегося синяка от удара Тараниса, но вместо этого нагнул голову и поцеловал меня. Черные волосы скользнули и укрыли меня теплым плащом. Дойль прошептал:
— Больше жизни, больше чести люблю тебя, возлюбленная.
Что сказать, когда тот, для кого честь была самой жизнью, поступается ею ради тебя? Только одно:
— Больше всех тронов и титулов в мире люблю тебя, возлюбленный. Больше всего волшебства волшебной страны люблю тебя.
Вдруг запахло розами и густым лесом — словно мы шагнули на лесную поляну, заросшую шиповником.
— Опять цветами пахнет, — сказал светловолосый страж.
— Вокруг нее ходит Богиня, — отозвалась какая-то придворная дама.
— Отведем ее к людям; может быть, они сумеют сделать больше, чем мы, — сказала леди Элишед. — Унесем ее отсюда как можно дальше.
Она отвернулась, пряча блестящие от непролитых слез глаза. Сэр Хью помог ей встать.
Дойль поднялся осторожно, крепко прижимая меня к себе и стараясь не потревожить мою голову — что ему удалось. Я за него цеплялась; хоть я и знала, что нам придется разделиться, мне этого так не хотелось!
Дойль и Хью посмотрели друг другу в глаза.
— Помни, что ты понесешь на руках все будущее страны фейри, сэр Хью.
— Если бы я так не думал, я бы здесь не стоял, Мрак.
Дойль приподнял меня и протянул вперед, Хью подхватил меня на руки. Мои пальцы скользнули по голой груди Дойля — такой теплой, такой настоящей, такой… моей.
Хью со всей осторожностью принял меня в колыбель своих рук, в силу мышц. Я не сомневалась в его силе и способности меня защитить. Нет, просто это были не те руки, в которых я хотела остаться.
— Я буду рядом, моя Мерри, — сказал Дойль.
— Знаю, — сказала я.
И он снова превратился в черного пса. Он потерся головой о мою ногу, я его погладила: глаза у него по-прежнему были глазами Дойля.
— Идем, — сказал Хью.
Придворные сгрудились вокруг нас, особенно плотно впереди — чтобы, когда откроется дверь, принять возможный удар на себя. Они рисковали собой, своей честью, своим будущим. У бессмертных будущее долгое — им было чем рисковать.
Я взмолилась:
— Помоги им, Мать, сохрани! Пусть цена того, что нам предстоит сделать, не окажется слишком высокой.
Аромат роз стал таким свежим и настоящим, что мне показалось, будто по щеке у меня скользнул лепесток. И еще один. Я открыла глаза: на нас лился дождь из цветочных лепестков.
Придворные ахали от удивления и восторга, собаки прыгали и танцевали под цветочным дождем. Яркие лепестки ложились на черную шкуру Дойля.
Тихим от восторга голосом леди Элишед сказала:
— Когда-то цветочный дождь сопровождал королеву нашего двора, куда бы она ни шла…
— Благодарю тебя, о Богиня, — сказал Хью. На щеках у него блестели слезы, искрясь, как капли воды в сполохах огня. Он посмотрел на меня и прошептал: — Благодарю тебя, моя королева.
С блестящим от слез лицом он пошел вперед, неся меня на руках. Под падающим из ниоткуда цветочным дождем мы вошли в следующий зал.
Глава двадцать восьмая
Мы переходили из одного мраморно-золотого зала в другой. Залы со стенами из бледно-розового с серебряными прожилками мрамора и золотыми колоннами, залы с колоннами из серебра и стенами из белого мрамора в розовых и лиловых жилках, залы из серебряно-золотого мрамора с колоннами из слоновой кости. Мы все время шли в круге дождя падающих лепестков — едва розовых, как занимающаяся заря, оранжево-розовых, как свет угасающего дня, насыщенно-алых, почти пурпурных. Лепестки ложились на пол, и я вдруг поняла, что только они и были живыми во всех этих мраморных покоях. Больше ничего не было от живой природы в этом царстве мрамора и металла. Это дворец был, но никак не дом для тех, кто начал жизнь духом природы. Мы должны быть жизнерадостным, веселым, любвеобильным народом — а здесь не найти ни капли тепла, жизни и любви.
Не знаю, как отнеслись бы к нам другие придворные, если бы нас не сопровождал этот благословенный дождь. Встречные вполне соответствовали своему жилищу — затянутые в негнущиеся одежды из золота, серебра и неярких шелков. Они смотрели на нас, открыв рты, а многие шли за нами вслед — так, затянутые восторгом, вливаются люди в карнавальное шествие.
Только услышав смех, я догадалась, что придворных не одно лишь зрелище цветочного дождя завораживает, что радость доставляет прикосновениелепестков. Они подходили к нам с улыбками и удивленными возгласами: «А где король? Что вы здесь делаете?», а потом возгласы умолкали, и все новые и новые сидхе с улыбкой шли за нами.
Хью прошептал:
— Я помню, как любил королеву Рошиин — и до сих пор не понимал, что часть той любви шла от гламора.
Я едва не сказала ему, что гламор не от меня идет, но запах роз вдруг усилился: как я помнила, означало это либо согласие, либо запрет. Я предположила, что Хью не надо говорить о том, что цветочный дождь — не моих рук дело. При этой мысли аромат ослабел, и я решила, что правильно поняла Ее желание. На том я и успокоилась.
Не знаю, как отнеслись бы к нам другие придворные, если бы нас не сопровождал этот благословенный дождь. Встречные вполне соответствовали своему жилищу — затянутые в негнущиеся одежды из золота, серебра и неярких шелков. Они смотрели на нас, открыв рты, а многие шли за нами вслед — так, затянутые восторгом, вливаются люди в карнавальное шествие.
Только услышав смех, я догадалась, что придворных не одно лишь зрелище цветочного дождя завораживает, что радость доставляет прикосновениелепестков. Они подходили к нам с улыбками и удивленными возгласами: «А где король? Что вы здесь делаете?», а потом возгласы умолкали, и все новые и новые сидхе с улыбкой шли за нами.
Хью прошептал:
— Я помню, как любил королеву Рошиин — и до сих пор не понимал, что часть той любви шла от гламора.
Я едва не сказала ему, что гламор не от меня идет, но запах роз вдруг усилился: как я помнила, означало это либо согласие, либо запрет. Я предположила, что Хью не надо говорить о том, что цветочный дождь — не моих рук дело. При этой мысли аромат ослабел, и я решила, что правильно поняла Ее желание. На том я и успокоилась.