Гамильтон Лорел. Дыхание Мороза

   Дойль сжал мою ладонь со словами:
   — Я постараюсь, моя принцесса.
   Я ему улыбнулась:
   — В тебе я уверена.
   Мороз шагнул ко мне с другой стороны и прикоснулся к щеке.
   — Ты бледна. Даже для нашей лунной кожи этот цвет слишком бел.
   Аблойк подошел к нам.
   — Я слышал, что у принцессы достаточно человеческой крови, чтобы болеть простудой. Но думал, это только злобные сплетни.
   — Вы не болеете простудой? — удивилась Нельсон.
   — Они не болеют, — ответила я, прижимаясь щекой к ладони Мороза и не отпуская руку Дойля. — А я болею. Не часто, но бывало.
   Про себя я добавила: «И умереть могу. Первая в истории истинно смертная принцесса фейри». Именно по этой причине — среди прочих — на меня совершали покушения при Неблагом дворе. Некоторые группировки верили, что я, взойдя на трон, заражу смертностью всех бессмертных. Всем принесу смерть. Как прикажете сражаться с такими предрассудками, если там никто даже простуду не может подхватить? А мне предстоит сейчас разговор с самым блестящим из всех сидхе — с королем Таранисом, Повелителем Света и Иллюзий. Да поможет мне Богиня, если он поймет, что я способна поддаться мерзким людским болезням. Это лишний раз покажет ему, насколько я слаба, насколько я человек.
   — Король вот-вот с нами свяжется, — сказал Ведуччи, глянув на часы.
   — Если у него время совпадает с нашим, — заметил Кортес.
   Ведуччи кивнул:
   — Верно. Но нам стоило бы принести для всех здесь присутствующих что-нибудь из холодного металла.
   — Холодного металла? — переспросила Нельсон.
   — Полагаю, какие-нибудь канцелярские принадлежности из офиса наших любезных хозяев помогут нам сохранить трезвую голову при беседе с Его Величеством.
   — Канцелярские принадлежности… — сказал Кортес. — Скрепки?
   — К примеру, — согласился Ведуччи и повернулся ко мне. — Как вы думаете, принцесса, помогут нам скрепки для бумаг?
   — Надо посмотреть, из чего они сделаны. Но иметь при себе горсть скрепок — неплохая мысль.
   — Мы их испытаем, — предложил Рис.
   — Каким образом? — поинтересовался Ведуччи.
   — Если нам будет неприятно к ним прикасаться, то они могут вам помочь.
   — Я думал, что только малые фейри не могут прикасаться к металлу, — удивился Кортес.
   — Кое-кого из малых фейри прикосновение к металлу может сжечь, но даже сидхе не слишком любят прикасаться к металлу, вышедшему из людских кузниц, — ответил Рис, все так же улыбаясь.
   — Сгореть от одного прикосновения к металлу? — поразилась Нельсон.
   — У нас нет времени на обсуждение фейрийских чудес, — сказал Ведуччи. — Лучше нам позаботиться о скрепках.
   Фармер нажал клавишу интеркома, вызвал какого-то секретаря или помощника откуда-то из соседних кабинетов и попросил принести металлические скрепки и зажимы. Я предложила захватить еще перочинные ножи и ножницы.
   У Шелби, Гровера и того другого помощника прокурора ножи оказались при себе.
   — И все же вы поддались очарованию принцессы, — сказал Ведуччи. — Добавьте еще что-нибудь на всякий случай.
   Ведуччи раздал всем канцелярские безделушки. Он взялся командовать, и никто не возражал. Ему полагалось быть нашим противником, но он нам помогал. Сказал ли он правду, что его цель — только правосудие, или солгал? Пока я не узнаю, чего добивается Таранис, верить я никому не смогу.
   Ведуччи подошел к моему стулу, кивнул Дойлю и Морозу, стоявшим по обе стороны от меня.
   — Не стоит ли ее высочеству взять что-нибудь металлическое?
   — При ней есть металлические предметы, как и при всех нас.
   — Ваши пистолеты и мечи я вижу. — Взгляд Ведуччи метнулся ко мне. — Вы хотите сказать, что принцесса тоже вооружена?
   Вооружена, да. На бедре в специальных ножнах у меня был нож, а на пояснице — пистолет в нарочно приспособленной кобуре. Никто не думал, что мне придется из него стрелять, но так я могла носить на себе немало металла — стали и свинца, — не бросая вызов Таранису. В другом случае он счел бы это оскорблением. Стражам носить металл позволялось, потому что они стражи — они должны быть вооружены.
   — У принцессы есть чем себя защитить, — сказал Дойль.
   Ведуччи коротко склонил голову:
   — Тогда я остальное сложу обратно в коробку.
   Протрубили фанфары, мелодично и чисто, будто музыка небесных сфер. Сигнал вызова от короля Тараниса. Проявляя вежливость, он ждал, чтобы кто-нибудь коснулся зеркала с нашей стороны. Все повернулись к ничего не отражающему стеклу, и фанфары пропели еще раз.
   Дойль с Морозом подняли меня на ноги. Рядом со мной, как решили заранее, встал Рис; Дойль шагнул вперед, уступая ему место. Рис приобнял меня за талию и прошептал:
   — Прости, что потеснил твоего фаворита.
   Я удивленно к нему повернулась: ревность, как считается, чувство человеческое. Но Рис дал мне прочитать по его лицу, что он знает, кого выбрало мое сердце, хоть и не тело. Дал понять, что знает о моих чувствах к Дойлю, и что страдает из-за них. Всего один взгляд — и так много сказал.
   Дойль тронул зеркало, и Рис шепнул:
   — Улыбнись его величеству.
   Я улыбнулась — отработанной годами улыбкой. Любезной, но не очень-то радостной. Придворной улыбкой — улыбкой, за которой прячутся, за которой таят совсем-совсем другие мысли.

Глава четвертая

   В зеркале вспыхнул свет — и золотистое солнечное сияние хлынуло потоком, заставив всех отвернуться, чтобы не ослепнуть от блеска — блеска Тараниса, Короля Света и Иллюзий. В полумраке сомкнутых век кто-то спросил — я решила, что Шелби:
   — Да что ж это такое?!
   — Королевская похвальба, — ответила я. Нельзя было так говорить, но я плохо себя чувствовала и злилась. Злилась, что вообще здесь сижу. Злилась и боялась, потому что, зная Тараниса, уверена была, что он второй сапог еще и не снял, не то что не бросил.
   — Похвальба? — весело переспросил мужской голос. — Не похвальба это, Мередит, это я, каков я есть.
   Он назвал меня только по имени, не добавив никакого титула. Намеренное оскорбление, и оно сойдет ему с рук. Удивительно другое — что он сам не представился по всей форме. Он говорил так вольно, словно мы встретились наедине. Как будто для него присутствующие люди в счет не шли.
   В залившем комнату ослепительном свете прозвучал голос Ведуччи:
   — Ваше величество, я разговаривал с вами несколько раз, и никогда еще ваше сияние не было столь ослепительно. Не проявите ли вы милосердие к простым смертным и не пригасите ли ваш блеск хоть немного?
   — А что ты думаешь о моем блеске, Мередит? — спросил веселый голос, и я невольно улыбнулась от его звука, хоть и щурилась, оберегая глаза.
   Мороз сжал мне руку, его прикосновение дало мне силы думать. Плоть и секс к талантам Тараниса не относились. Чтобы ему противостоять, надо было использовать ту магию, в которой ты силен — только тогда в присутствии Тараниса хотя бы думать удавалось. Я потянулась к Рису, нащупала рукой его щеку и шею. Прикосновение двух стражей мне помогло.
   — Я думаю, что твое сияние восхитительно, дядя Таранис.
   Он первый повел себя фамильярно, назвав меня только по имени, так что я решила напомнить ему о наших родственных связях. Напомнить, что я не просто дамочка из Неблагого двора, на которую надо произвести впечатление.
   Его поведение не слишком меня задевало — если не считать обращения по имени, точно так же он пытался достать Андаис. Эти двое веками старались один другого переколдовать. Я просто попала в середину игры без надежды на выигрыш. Если уж Андаис не могла унять магию Тараниса при разговорах по зеркалу, что толку стараться мне с моими куда более скромными способностями? Мы со стражами знали, на что идем. Я надеялась, что в присутствии слуг закона Таранис чуть притушит накал магии. Зря надеялась.
   — Я себя чувствую стариком, когда ты называешь меня дядей, Мередит. Лучше просто Таранис. — Он говорил так, словно мы старые друзья и он страшно рад меня видеть. От одного его голоса мне хотелось согласиться на все, что только он предложит. Если бы любого другого сидхе поймали на применении голоса и магии к кому-то из собратьев, дело кончилось бы либо дуэлью, либо наказанием от собственного монарха. Но Таранис — король, а значит, к ответу его никто не призовет. В последний раз, когда мы говорили вот так же, мне пришлось его обвинить в нечестной игре. Надо ли теперь начать с той же резкости, на которой я в тот раз закончила?
   — Хорошо, дядя… то есть Таранис. Нельзя ли попросить тебя уменьшить блеск твоего великолепия, чтобы мы смогли на тебя взглянуть?
   — Свет вредит твоим глазам?
   — Да, — сказала я, и меня поддержал хор голосов. Чистокровным людям, должно быть, приходилось совсем несладко.
   — Тогда я приглушу его ради тебя, Мередит. — Он как будто ласкал мое имя языком, перекатывал его как леденец. Сладкий, твердый и долго тающий.
   Мороз поднес мою руку к губам и поцеловал пальцы — это мне помогло стряхнуть не в меру настойчивое воздействие Тараниса. В последний наш разговор король пробовал то же самое — настолько мощный магический соблазн, что чертовски похоже было на пытку.
   Рис прильнул ко мне тесней, уткнулся носом в шею.
   — Он не всех без разбору стремится поразить, Мерри, он целит именно в тебя, — прошептал он.
   Я повернулась к нему лицом, пусть и с закрытыми от ослепительного света глазами.
   — Как и в прошлый раз.
   Рис нащупал мой затылок, притянул к себе лицо.
   — Не совсем так, Мерри. Сейчас он еще больше старается тебя покорить.
   И Рис меня поцеловал. Осторожно поцеловал — скорее из-за яркой помады у меня на губах, чем из соображений приличия. Мороз гладил мне ладонь большим пальцем. Их прикосновения не давали мне утонуть в голосе Тараниса, в море света.
   Еще не открыв глаз, я почувствовала, что передо мной стоит Дойль. Он поцеловал меня в лоб, добавляя еще и свое касание к прикосновениям Риса и Мороза — наверное, догадался, что задумал Таранис. Потом Дойль шагнул влево, и я не поняла поначалу, зачем, но тут послышался голос короля, совсем не такой довольный, как минуту назад.
   — Мередит, как смеешь ты появляться передо мной в окружении чудовищ, напавших на мою подданную? Почему они стоят, как ни в чем не бывало, почему они не в оковах?
   Голос у него был все так же красив и звучен, но магии лишился. Негодовать с интонациями искусителя — этого даже Таранис не может.
   Свет слегка померк. Дойль несколько загораживал Риса от взора короля и впридачу закрывал мне обзор, но я все равно этот спектакль уже смотрела. Таранис ослаблял свет и одновременно сам словно выплывал из этого сияния. Словно лицо, тело, одежда создавались, лепились из света.
   — Мои клиенты невиновны, пока их вина не доказана, ваше величество, — заявил Биггс.
   — Ты подвергаешь сомнению слова благородных сидхе Благого двора?
   На этот раз возмущение вряд ли было поддельным.
   — Я юрист, ваше величество. Я все подвергаю сомнению.
   Кажется, Биггс решил смягчить атмосферу шуткой. Если так, он просчитался с аудиторией. Я у Тараниса чувства юмора не замечала. То есть он-то считал, что шутить умеет, но никому не позволялось шутить лучше короля. По последним слухам, Таранис даже придворного шута бросил в темницу за непочтительность.
   Я бы осудила короля строже, если бы Андаис своего придворного шута не казнила четыре или пять сотен лет назад.
   — Ты шутки шутить задумал?! — Голос короля раскатился по комнате громовым эхом. Среди прочих имен Тараниса звали еще Громовержцем. Прежде он был богом неба и грозы. Римляне отождествляли его со своим Юпитером, хотя его власть никогда не простиралась так широко, как власть Юпитера.
   — Ни в коем случае, — ответил Биггс, стараясь удержать беседу в рамках вежливости.
   Таранис наконец показался в зеркале. Его окружало мерцание, словно краски переливались и волновались вокруг него. Ну, хотя бы волосы и борода имели свой истинный цвет — красно-оранжевый цвет роскошного заката. Пряди его вьющихся волос окрасило великолепие раннего заката, а в глазах чередовались зеленые лепестки: нефритовый, травяной, разные оттенки зеленой листвы. Словно вместо радужки у него в глазах были зеленые ромашки. Когда я была маленькой, я считала его очень красивым — пока не поняла, насколько он меня презирает.
   — Господи… — задыхаясь, выговорила Нельсон.
   Я оглянулась, увидела широко раскрытые глаза, обмякшее лицо.
   — Вы видели короля только на фотографиях, где он подражал людям?
   — У него были рыжие волосы и зеленые глаза, не такие! — сказала она. Кортес, ее начальник, взял ее за локоть и усадил в кресло. Кортес был зол и с трудом это скрывал. Интересная реакция с его стороны.
   Таранис обратил к женщине зелено-лепестковый взор.
   — Не многие смертные женщины за последние годы видели меня во всей славе. Как понравился тебе мой истинный вид, юная красотка?
   Я практически уверена, что нельзя стать помощником окружного прокурора Лос-Анджелеса, позволяя мужчинам в глаза называть себя юной красоткой. Но если Нельсон что и не понравилось, она промолчала. Она казалась очарованной королем, опьяненной его вниманием.
   К нашей тесной группке присоединился Эйб, следом за ним растерянный Гален. Эйб наклонился и прошептал:
   — Он использует не только магию света и иллюзий. Был бы на его месте кто другой, я сказал бы, что он добавил к арсеналу любовные чары.
   Дойль притянул Эйба еще ближе и шепнул:
   — И чары достаточно сильные, чтобы подчинить миз Нельсон.
   Все согласились.
   Мы не хотели проявлять неуважение к Таранису, но он так увлекся флиртом с Нельсон, что мы невольно выпустили из виду: если король не замечает вас, это еще не повод не замечать его.
   — Не думал, что меня здесь станут оскорблять, — пророкотал грозовой раскат. Еще недавно он произвел бы на меня впечатление, но теперь я была знакома с Мистралем. Мистраль тоже был бог грозы, но он умел прострелить молнией коридор в ситхене. Рокочущий голос Тараниса с голосом Мистраля в сравнение не шел. Я бы даже сказала, что теперь, когда мои стражи расступились и дядюшка стал мне виден, он казался несколько искусственным, нарочитым — как слишком разряженный кавалер на свидании.
   Глянув на обступивших меня стражей, я поняла, что все они ко мне прикасаются. Рис обвил мою талию рукой и прижался к боку, Мороз сделал то же самое с другого бока, поместив руку чуть выше. Дойль держал в сильных черных ладонях мое лицо, Эйб оперся рукой на мое плечо, чтобы не упасть, если потеряет равновесие (с которым у него были проблемы, даже когда он был трезв). Гален тоже прикасался ко мне, потому что он это делал при любой удобной возможности. И кажется, касания достигли критической массы. Мне удавалось думать. Я не была уже зачарована, как бедная мисс Нельсон. Когда-то я думала, что Андаис появляется в зеркале в окружении толпы мужчин, чтобы дразнить и шокировать Тараниса с его двором. Всего два собственных разговора по зеркалу, и мне стала очевидной система в ее безумии. Что до меня, то либо пять — магическое число, либо соединение сил и талантов именно этих пяти стражей оказалось удачным. Так или иначе, а разговор будет совсем другим, чем был бы, если б на меня действовали чары Тараниса. Очень интересно.
   — Мередит! — позвал меня Таранис. — Посмотри на меня, Мередит.
   Я понимала, что его голос обладает магией. Я ее чувствовала, как чувствуют близость океана — шорох и шелест волн. Но я уже не стояла в волнах, мне не грозила опасность утонуть в этом голосе.
   — Я смотрю, дядя Таранис. Отлично тебя вижу, — сказала я громко и отчетливо, и великолепная бровь цвета заката выгнулась дугой.
   — А я тебя едва различаю за толкотней твоих охранников, — ответил он. В голосе появилась непонятная нотка — досада или злость, что-то неприятное.
   Дойль, Гален и Эйб шагнули в стороны, даже Мороз попытался отстраниться. Один только Рис остался возле меня, будто приклеенный. Едва руки стражей оторвались от меня, вокруг Тараниса появилось сияние.
   — Стойте на месте, стражи, — сказала я. — Я ваша принцесса, а он вам не король.
   Стражи остановились. Первым обратно шагнул Дойль, а за ним и остальные. Я прижала к щеке руку Мрака и попыталась взглядом дать понять, что происходит. Чары направлены были точно на меня, нацелены на мой разум, будто стрела. Как же мне объяснить им, ничего не говоря вслух?
   Рис плотнее обнял меня за талию, прижал к себе, оставив только место Морозу взять меня за плечи. Эйб встал у меня за спиной ближе к Рису, положив руку на плечо. Мало что понимающий, судя по виду, Гален встал рядом с ним и положил руку на другое мое плечо, со стороны Мороза. Одной рукой я обнимала Риса за талию, другую подала Дойлю. Как только все пятеро коснулись меня, пусть сквозь одежду, сияние вокруг короля померкло. Таранис был красив, но и только.
   — Мередит! — возмутился Таранис. — Как ты можешь так меня оскорблять? Эти трое напали на даму моего двора, терзали ее, как дикари! А ты позволяешь им к себе прикасаться, как будто они… будто они твои фавориты!
   — Но, дядя, они действительно мои фавориты.
   — Мередит! — с ужасом сказал он, шокированный, будто пожилая тетушка, впервые услышавшая, как ругается малолетний племянник.
   Биггс и Шелби наперебой попытались вмешаться и сгладить конфликт. Наверное, они вмешались бы раньше, если бы не чары, распространяемые Таранисом: даже мужчин они задели краем. То ли Таранис нарочно эти чары наложил с какой-то своей целью, то ли он просто всегда их использовал в разговорах с королевой Андаис, а теперь со мной. При последнем нашем разговоре я их не обнаружила, но ведь и Дойль их не учуял, и никто другой из стражей! Не одна только я обрела новые силы за несколько дней в холмах. Богиня многое успела. И я, и стражи изменились от ее прикосновения и от прикосновения Охотника — ее консорта.
   — Я не стану вести дискуссию в присутствии чудовищ, напавших на мою подданную! — Голос Тараниса прокатился по комнате дыханием бури. Люди среагировали так, словно это было не дыхание, а сама буря. А я в руках моих мужчин была в недосягаемости для Тараниса, чего бы он ни пытался достичь.
   Шелби повернулся к нам:
   — Полагаю, было бы разумно удалить отсюда троих подозреваемых на время разговора с его величеством.
   — Нет.
   — Ваше высочество, принцесса Мередит, — настаивал Шелби, — ваш подход нерационален.
   — Мистер Шелби, вами манипулируют с помощью магии, — ответила я и улыбнулась.
   Он нахмурился:
   — Не понимаю, о чем вы говорите.
   — Конечно, не понимаете. — Я повернулась к Таранису. — То, что ты с ними делаешь, запрещено законом. Тем самым законом людей, к которому ты обратился за помощью.
   — Я не искал помощи людей.
   — Ты обвинил моих стражей перед людским законом.
   — Я воззвал к правосудию королевы Андаис, но она не признала мое право судить Неблагих сидхе.
   — Ты правишь Благим двором, не Неблагим.
   — Твоя королева именно это и заявила.
   — И тогда, поскольку королева ответила отказом на твою просьбу, ты обратился к людям.
   — Я обратился к тебе, Мередит, но ты даже не ответила, когда я вызывал тебя по зеркалу.
   — Мне отсоветовала отвечать королева. Она мой сюзерен и сестра моего отца, я следую ее советам.
   Это скорее приказ был, чем совет. Она сказала, что какое бы зло ни задумал Таранис, мне лучше его избегать. А когда настолько могущественная персона как Андаис говорит, что с определенным лицом встречаться опасно, я предпочитаю прислушаться. Я не настолько высокого о себе мнения, чтобы думать, будто Таранис желает всего лишь пообщаться со мной по зеркалу. Андаис тоже так не думала, но теперь, вот в эту самую минуту, я начала сомневаться. Но я представить не могла, чего такого можно от меня добиться, что оправдало бы потраченные усилия.
   — Однако теперь, благодаря людскому закону, ты вынуждена со мной говорить.
   — Ее высочество согласилась на нынешнюю конференцию из любезности, — вмешался Биггс. — Она не обязана здесь находиться.
   Таранис на адвоката даже не глянул.
   — Сейчас ты передо мной, еще прекрасней, чем я помнил. Я уделял тебе непростительно мало внимания, Мередит.
   Я весьма непочтительно засмеялась:
   — О нет, дядя Таранис, ты мне уделял вполне достаточно внимания. Едва ли не больше, чем могло выдержать мое полусмертное тело.
   Дойль, Рис и Мороз ощутимо напряглись. Я их поняла, они говорили: будь осторожней, не выдавай людям секреты дворов. Но начал Таранис, а не я, это он вытащил наши дрязги на свет. Я только шла по его стопам.
   — Неужели ты никогда не забудешь один-единственный горький случай из твоего детства?
   — Ты едва не забил меня до смерти, дядя. Вряд ли я когда-нибудь сумею забыть.
   — Я не понимал, насколько ты хрупка, Мередит, или я никогда бы тебя не тронул.
   Первым опомнился Ведуччи:
   — Ваше высочество, верно ли я понял?… Король Таранис только что признался, что бил вас, когда вы были ребенком?
   Я взглянула на своего дядюшку, такого мощного, такого величественного, такого царственного в бело-золотой придворной мантии.
   — Он этого не отрицает. Не так ли, дядя?
   — Ох, Мередит, «дядя» — это так официально! — сказал он вкрадчиво. По тому, как Нельсон завороженно потянулась ближе к зеркалу, я догадалась, что задумывал он тон искусителя.
   — Нет, не отрицает, — сказал Дойль.
   — С тобой, Мрак, я не говорю, — отрезал Таранис, пытаясь придать голосу громовой раскат. Но как соблазн, так и угроза пропали впустую.
   — Ваше величество, — переспросил Биггс, — вы признаете, что били мою клиентку, когда она была ребенком?
   Таранис все же соизволил повернуться к нему, насупив брови. На Биггса это произвело такое впечатление, словно на него лично обратило внимание солнце. Он замолчал на полуслове, неуверенно улыбаясь.
   Таранис сказал:
   — Что бы я ни совершил десятки лeт назад, это не имеет касательства к преступлению стоящих здесь чудовищ.
   Ведуччи повернулся ко мне:
   — Насколько сильно он вас избил, принцесса?
   — Я помню, какой красной была моя кровь на белом мраморе, — ответила я, глядя на юриста, хотя магия настойчиво звала меня смотреть на короля. Но я смотрела на Ведуччи, потому что мне это удавалось, и потому что я знала, что короля это выводит из равновесия. — Если бы не заступничество моей бабушки, он бы, наверное, забил меня до смерти.
   — Ты затаила обиду, Мередит. А я ведь извинился за то, что совершил в тот день.
   — Да, — сказала я, поворачиваясь к зеркалу. — Совсем недавно извинился.
   — Почему он вас избил? — спросил Ведуччи.
   — Здесь не место любопытству смертных! — прогремел Таранис.
   Он избил меня, когда я поинтересовалась, за что изгнали из Светлого двора Мэви Рид, прежнюю богиню Конхенн. Теперь она называлась золотой богиней Голливуда, теперь и последние пятьдесят лет. Я жила со свитой в ее поместье в Холмби Хиллс, хотя с недавним пополнением упомянутой свиты даже в ее просторных владениях стало тесновато. Мэви освободила для нас еще немного места, отбыв в Европу — мы надеялись, что там она будет в недосягаемости для Тараниса.
   Мэви-то и рассказала нам самую страшную тайну Тараниса. Он хотел на ней жениться, после того как отослал за бесплодие третью свою жену. Мэви ему отказала, потому что эта самая последняя жена забеременела от другого сидхе. Мэви отважилась сказать королю, что бесплоден он сам, а не его бывшие жены. Дело было сто лет назад. Таранис ее изгнал и всем своим подданным запретил с ней разговаривать. Если бы двор Тараниса узнал, что королю сообщили о его возможном бесплодии столетие назад, а он никому не сказал и ничего не сделал… Когда бесплоден король, бесплодны его народ и его земля. Таранис обрек свой народ на медленную гибель. Сидхе живут почти вечно, но когда нет детей — это значит, что после их смерти Благих сидхе не останется. Если бы Благие сидхе узнали, что он наделал, по закону они могли потребовать священного жертвоприношения — с Таранисом в главной роли.
   Король дважды пытался убить Мэви с помощью магии, с помощью жутких заклятий, в использовании которых не сознается ни один Благой. Убить он пытался именно ее, не нас, хотя уже должен был задуматься, не прознали ли мы его секрет. То ли он боялся нашей королевы, то ли думал, что его подданные никому из Неблагих не поверят — но угрозой себе он считал Мэви, а не нас.
   — Если вы избивали принцессу, когда она была ребенком, это может повлиять на рассмотрение дела, — сказал Ведуччи.
   — Я сожалею, что не сдержал тогда свой гнев, — ответил Таранис. — Но одна многолетней давности вспышка не отменяет того, что трое стоящих здесь Неблагих сидхе обошлись с леди Кейтрин куда ужасней.
   — Если в прошлом короля и принцессы имелись факты насилия, — заметил Биггс, — то обвинения, выдвинутые против ее любовников, могут иметь личный мотив.
   — Вы хотите сказать, что у короля имеется любовный мотив? — сказал Кортес с усмешкой, как явную нелепицу.
   — Случаи физического насилия, когда мужчина избивает девочку, нередко сменяются сексуальным насилием, когда девочка вырастает, — ответил Биггс.
   — В чем вы меня обвиняете? — вознегодовал Таранис.
   — Мистер Биггс пытается доказать, что у вас имеются романтические намерения по отношению к принцессе, — ответил Кортес, — а я ему возражаю.
   — Романтические намерения, — медленно повторил Таранис. — Что вы под этим подразумеваете?
   — Есть ли у вас желание вступить в брак или в сексуальные отношения с принцессой Мередит? — спросил Биггс.