Гамильтон Лорел. Дыхание Мороза

   — Вы осуждаете короля? — сказала Памела Нельсон.
   — А вы нет? — спросил Дойль.
   Она готова была кивнуть, но покраснела и отвернулась. Наверное, даже в вывернутом наизнанку пиджаке она не могла не реагировать на Дойля. На него стоило реагировать, но мне все же не нравилось, что ей настолько трудно. У нас проблем хватает и без того, чтобы заставлять краснеть прокуроров.
   — Но что выиграл бы король, настраивая посла против вашего двора? — спросил Кортес.
   — То, что всегда приобретал Благой двор, смешивая имя Неблагих с грязью, — ответила я.
   — Вот мне и интересно, что он приобрел, — заметил Шелби.
   — Страх, — сказала я. — Таранис заставил собственный народ нас бояться.
   — И что из этого? — не понял Шелби.
   — Самая страшная кара при Благом дворе — изгнание, — объяснил Мороз. — Но изгнание воспринимается как кара потому, что Таранис и его придворные убедили самих себя, будто, вступая в Неблагой двор, все становятся чудовищами. Не умом, а телом. Они уверяют, что, становясь Неблагим, приобретаешь уродства.
   — Вы говорите, словно на себе испытали, — сказала Памела Нельсон.
   — В давние времена я принадлежал к Золотому двору, — ответил Мороз.
   — А почему вас изгнали? — спросил Шелби.
   — Лейтенант Мороз не обязан отвечать, — вмешался Биггс. Он оставил попытки вернуть костюму приличный вид и снова превратился в одного из лучших адвокатов Западного Побережья.
   — Его ответ может повлиять на наше суждение о рассматриваемом деле? — задал вопрос Шелби.
   — Нет, — ответил Биггс. — Но поскольку против лейтенанта никаких обвинений не выдвигалось, ваш вопрос лежит за пределами слушания.
   Биггс лгал гладко и спокойно, лгал — как правду говорил. Он понятия не имел, может ли ответ Мороза как-то повлиять на рассмотрение дела, как не знал и почему обвиняемые стражи были изгнаны из Благого двора. Впрочем, Гален изгнан не был: он родился и вырос в Неблагом дворе. Нельзя изгнать из страны того, кто никогда в стране не жил. Биггс просто старался тщательно избегать вопросов, которые могли помешать защите его клиентов.
   — У нас очень неформальное слушание, — примирительно улыбнулся Ведуччи. Он так и лучился простодушием и дружелюбием. Это была маска — на шаг от лжи. Он нас изучал, прощупывал. Ведуччи имел дело со дворами куда чаще прочих юристов. Он станет для нас или лучшим союзником, или самым опасным противником.
   Он продолжил с той же улыбкой и с той же усталостью в глазах:
   — Мы собрались, чтобы выяснить, следует ли придать официальный статус обвинениям, выдвинутым Его Величеством королем Таранисом от лица леди Кэйтрин. Ваше сотрудничество придаст убедительности утверждениям стражей принцессы об их невиновности.
   — Поскольку все телохранители принцессы обладают дипломатическим иммунитетом, — напомнил Биггс, — мы согласились на встречу только из добрых чувств.
   — Мы высоко ценим вашу любезность, — сказал Ведуччи.
   — Позволю себе напомнить слова короля Тараниса, — сказал Шелби. — Он утверждает, что все телохранители королевы — телохранители принцессы в данное время — представляют опасность для окружающих, в особенности для женщин. Он заявил, что факт изнасилования его не удивил. Если не ошибаюсь, он считает это нежелательным следствием позволения Королевским Воронам свободно разгуливать даже в пределах страны фейри. Он назвал причиной своего обращения к людским властям — беспрецедентный акт в истории Благого двора — страх за людей. Если высокая сидхе с магическими способностями леди Кэйтрин не смогла сопротивляться, то что же простые смертные сумеют противопоставить их… похоти?
   — Неестественной похоти, хотели вы сказать, — заметила я. Шелби глянул на меня серыми глазами:
   — Я этого не сказал.
   — Вы не сказали. А дядя Таранис наверняка сказал.
   Шелби пожал плечами:
   — Он не слишком хорошо относится к вашим телохранителям, это верно.
   — Как и ко мне.
   У Шелби на лице отразилось изумление — хотелось бы мне знать, насколько искреннее.
   — О вас, принцесса, король отзывался только хорошо. Создается впечатление, что он считает, будто вы… — Шелби как будто в последний момент переформулировал то, что собирался сказать. — Будто ваша тетушка королева и ее Стражи дурно на вас влияют.
   — Дурно влияют? — переспросила я.
   Он кивнул.
   — Но король выразился не так?
   — Не так многословно.
   — Наверное, попросту оскорбительно, раз вы решили сгладить формулировку.
   Шелби стало неловко.
   — До того, как я увидел реакцию на вас господина посла и узнал о возможно наложенном на его часы заклятии, я бы, наверное, короля просто процитировал. — Шелби глянул на меня очень прямо. — Давайте скажем, что поведение мистера Стивенса заставило меня задуматься о силе неприязни, которую король питает к вашим Стражам.
   — Ко всем Стражам? — переспросила я, выделив голосом слово «всем».
   — Да.
   Я повернулась к Ведуччи.
   — Он всех моих телохранителей обвиняет в преступлениях?
   — Нет, только трех уже названных, но мистер Шелби прав в своем заключении. Его величество утверждает, что Королевские Вороны представляют опасность для всех женщин. Он полагает, что столь долгий целибат свел их с ума.
   Ведуччи даже в лице не изменился, произнося во всеуслышание один из самых тщательно скрываемых секретов фейри.
   Я едва не ляпнула: «Не мог вам Таранис такое сказать!», но Дойль удержал меня, положив руку на плечо. Я глянула в его темное лицо. Даже сквозь черные очки я разглядела выражение глаз. Они говорили: «Осторожно!». Он был прав. Ведуччи уже признался, что у него есть уши при Неблагом дворе. Может, Таранис ничего и не говорил.
   — Мы впервые слышим, что король говорил об обете целомудрия, наложенном на Воронов, — сказал Биггс. Адвокат глянул на Дойля и снова повернулся к Шелби и Ведуччи.
   — Король полагает, что именно долгое вынужденное воздержание явилось причиной нападения.
   Биггс наклонился ко мне, шепча:
   — Это правда? Они обязаны хранить целомудрие?
   Я шепнула в его белый воротничок:
   — Да.
   — Почему? — спросил он.
   — Так пожелала королева.
   Я сказала правду, но в формулировке, которая не обязывала меня делиться тайнами Андаис. Таранис ее гнев может пережить, а я — точно нет.
   Биггс повернулся к нашим противникам.
   — Не обсуждая вопрос о том, существовал ли подобный обет, мы должны заметить, что упомянутые господа его поддерживать не должны. В настоящее время они охраняют не королеву, а принцессу, и принцесса утверждает, что все трое являются ее любовниками. Таким образом, вынужденное воздержание не могло дать повод… — Биггс поискал слово: — …потерять голову.
   И голосом, и выражением лица, и даже позой он давал понять, насколько весь предмет малозначим. Можно представить, как он будет выглядеть в суде. Видимо, он стоит тех денег, которые ему платит моя тетушка.
   Шелби заметил:
   — Слов короля и официально выдвинутого обвинения будет достаточно, чтобы правительство Соединенных Штатов выслало всех телохранителей принцессы в страну фейри без права покидать ее границы.
   — Мне известен закон, на который вы ссылаетесь. В администрации Джефферсона не все согласились с его решением дать убежище фейри после высылки из Европы. Его противники настояли на принятии закона, позволявшего изолировать в границах страны фейри любого гражданина данной страны, признанного слишком опасным для нахождения среди людского населения. Закон допускает слишком широкие толкования и ни разу не применялся.
   — Ни разу не возникало необходимости, — сказал Кортес.
   Дойль не убирал руку с моего плеча. То ли он чувствовал, что это мне нужно, то ли это нужно было ему самому. Я прикрыла его ладонь своей, чтобы ощутить прикосновение его кожи. Он был такой теплый, такой настоящий. Одно его прикосновение уже вселяло в меня уверенность, что все будет хорошо. Что с нами все будет хорошо.
   — В нем и сейчас необходимости нет, и вы это понимаете, — сказал Биггс и покачал головой: — Нехорошо с вашей стороны запугивать принцессу перспективой изгнания всех ее стражей.
   — Принцесса не кажется запуганной, — отметила Памела Нельсон.
   Я уставилась на нее своими трехцветными глазами, и она не выдержала, отвела взгляд.
   — Мне угрожают перспективой разлуки с любимыми. Почему вы думаете, что это меня не пугает?
   — Должно пугать, — сказала она. — Но по вам не видно, что пугает.
   Фармер тронул меня за руку, жестом давая понять: дайте мне говорить за вас. Я откинулась на стуле, поближе к теплому ощущению Дойля за спиной, и предоставила беседу адвокатам.
   — Что возвращает нас к упомянутому закону. Королевские особы любого из дворов являются исключением и ему не подлежат.
   — Мы и не предлагаем выслать ее высочество, — сказал Шелби.
   — Но вы понимаете, что предложение подвергнуть всех ее телохранителей своего рода изоляции в пределах страны фейри просто возмутительно?
   Шелби кивнул:
   — Хорошо, в таком случае не всех, а лишь трех, против кого выдвинуты обвинения. Мы с мистером Кортесом оба являемся полномочными представителями Верховной прокуратуры США. Мы вправе в силу занимаемой должности выслать трех упомянутых лиц в страну фейри до опровержения обвинений.
   — Повторю, что закон, каков он есть, не может быть применен к представителям королевского дома любого из дворов фейри, — сказал Фармер.
   — А я повторю, что мы ни в коей мере не угрожаем его применением к принцессе Мередит.
   — Но речь не о ней.
   Шелби обвел взглядом шеренгу наших адвокатов:
   — Боюсь, я не улавливаю сути вашего возражения.
   — В настоящий момент Стражи принцессы Мередит также являются членами королевского дома.
   — Что значит — в настоящий момент?… — спросил Кортес.
   — Это значит, что, находясь при Неблагом дворе, они по очереди занимают трон по левую руку принцессы. Они являются ее консортами.
   — Быть любовником принцессы — не значит принадлежать к королевскому дому, — отрезал Кортес.
   — Принц Филипп формально тоже не принадлежит к дому Виндзоров.
   — Но он официально женат на королеве Елизавете!
   — Однако по законам фейри заключить брак нельзя, пока не родился общий ребенок, — сказал Фармер.
   — Мистер Фармер, — я тронула его за руку. — Раз уж это неформальное слушание, возможно, мне быстрее будет объяснить?
   Фармер с Биггсом какое-то время перешептывались, но наконец дали мне соизволение. Мне дают разрешение говорить, о боги. Я улыбнулась противоположной стороне стола, слегка наклонилась вперед, спокойно сложила руки на столе.
   — Мои стражи — это мои любовники. Что делает их королевскими консортами до тех пор, пока я не забеременею от одного из них. После этого тот единственный станет моим королем. А пока выбор не сделан, все они являются членами королевского дома Неблагого двора.
   — Трое ваших стражей, обвиненных королем в изнасиловании его подданной, должны быть отосланы домой, — заявил Шелби.
   — Король Таранис настолько боялся, что посол Стивенс разглядит красоту Неблагих сидхе, что наложил на него заклятие. Заклятие, заставлявшее его видеть нас монстрами. Тот, кто способен на подобный отчаянный шаг, может предпринять и другие отчаянные действия.
   — Какие действия, принцесса?
   — Ложь карается изгнанием из волшебной страны, но короли нередко стоят над законом.
   — Вы хотите сказать, что обвинения сфальсифицированы? — спросил Кортес.
   — Безусловно, они ложные.
   — Вы скажете все, что угодно, чтобы защитить ваших любовников, — усомнился Шелби.
   — Я сидхе, и я над законом не стою. Я не имею возможности лгать.
   — Это правда? — Шелби перегнулся к Ведуччи. Тот кивнул:
   — Это — да, но в любом случае лжет либо принцесса, либо леди Кэйтрин.
   Шелби снова повернулся ко мне.
   — Так вы не можете лгать?
   — Теоретически могу, но, солгав, я рискую вечным изгнанием из волшебной страны. — Я крепко сжала руку Дойля. — А я только что в нее вернулась. Я не хочу снова ее терять.
   — А почему вы покидали родину, принцесса?
   За меня ответил Биггс:
   — Вопрос не имеет отношения к делу.
   Наверное, королева снабдила его списком вопросов, на которые мне нельзя отвечать.
   Шелби улыбнулся.
   — Хорошо. Так это правда, что Стражи-В ороны столетиями были обязаны хранить целомудрие?
   — Могу я прежде задать один вопрос?
   — Конечно, но не знаю, смогу ли я ответить.
   Я улыбнулась, и он улыбнулся тоже. Дойль чуть сжал пальцы у меня на плече. Верно. Не стоит флиртовать, пока не ясно, как это будет воспринято. Я приглушила улыбку и задала вопрос:
   — Король Таранис лично заявил, что Воронов веками принуждали к целомудрию?
   — Насколько мне известно, да.
   — Мне надо знать наверняка, мистер Шелби. Пожалуйста, имейте в виду, что даже принцессу могут подвергнуть пыткам за нарушение приказа королевы.
   — Так вы признаете, что при Неблагом дворе приняты пытки? — спросил Кортес.
   — Пытки приняты при обоих дворах, мистер Кортес. Просто королева Андаис не скрывает своих действий — поскольку их не стыдится.
   — Вы это говорите под запись?… — поразился Кортес.
   — Эти сведения не должны оглашаться, если не понадобятся в суде, — напомнил Биггс.
   — Да, да, — отмахнулся Кортес. — Но вы готовы заявить для протокола, что король Таранис допускает использование пыток в качестве наказания при Благом дворе?
   — Ответьте правдиво на мой вопрос, и я отвечу на ваш.
   Кортес повернулся к Шелби. Они переглядывались довольно долго, но потом повернулись ко мне и в один голос сказали:
   — Да.
   Они снова посмотрели друг на друга, и наконец Кортес кивнул Шелби, и тот произнес:
   — Да, король Таранис заявил, что именно вынужденное воздержание из-за наложенного на Воронов векового обета целомудрия делает их столь опасными для женщин. Далее он заявил, что позволить им нарушать обет только лишь с одной хрупкой девушкой — то есть с вами, принцесса, — это чудовищно. Ибо никакая женщина не сможет удовлетворить желания, копившиеся столетиями.
   — То есть воздержание явилось мотивом для изнасилования, — подытожила я.
   — Так полагает король, — уточнил Шелби. — Мы не искали других мотивов, кроме обычных в такого рода преступлениях.
   «Обычных?…» — подумала я.
   — Я ответил на ваш вопрос, принцесса. Так вы подтверждаете, что при Благом дворе практикуют пытки для заключенных?
   Мороз шагнул к нам с Дойлем.
   — Мередит, подумай, прежде чем отвечать.
   Я оглянулась, встретила встревоженный взгляд его серых глаз — серых, как мягкое зимнее небо. Я протянула ему руку, и он ее взял.
   — Таранис открыл наш шкаф со скелетами, будет справедливо, если мы ответим ему тем же.
   Мороз нахмурился:
   — Не понимаю, при чем тут шкафы и скелеты, но мне страшен гнев Тараниса.
   Я невольно улыбнулась, хотя в душе согласилась с ним.
   — Он это начал, Мороз. Я только продолжу.
   Он сжал мою руку, а Дойль — другую, руки у меня крест-накрест были подняты к плечам, к их теплым ладоням. И я сжимала их руки, когда сказала:
   — Мистер Шелби, мистер Кортес, вы спрашиваете, готова ли я подтвердить для протокола, что при Золотом дворе короля Тараниса используют пытки как меру наказания. Да, я подтверждаю.
   Запись должна быть закрытой, но если хоть один из этих секретов выплывет на свет… То наша маленькая семейная ссора очень, очень быстро станет весьма неприглядной.

Глава вторая

   Адвокаты решили, что Дойлю с Морозом следует ответить на общие вопросы о службе в моей личной гвардии — чтобы дать представление об атмосфере, в которой жили Рис, Гален и Эйб. Я в этом особого смысла не видела, но я не адвокат, так что спорить не стала. Фармер и Биггс, мои адвокаты, пересели, освобождая место, и Дойль сел справа от меня, а Мороз — слева.
   Право первого вопроса получил Шелби:
   — Так значит, в настоящее время на одну принцессу Мередит приходится шестнадцать стражей, и только она может удовлетворить ваши, гм… нужды?
   — Да, если вы говорите о сексе, — ответил Дойль.
   Шелби кашлянул и кивнул.
   — Да, я говорю о сексе.
   — Лучше говорить прямо, — посоветовал Дойль.
   — Так и поступлю. — Шелби сел ровнее. — Полагаю, вам приходится нелегко?
   — Не совсем понимаю ваш вопрос.
   — Не хотел бы показаться невежливым… Но должно быть, вам нелегко дожидаться своей очереди после долгих лет воздержания?
   — Нет, нам не трудно.
   — Но вам должно быть трудно!
   — Вы подсказываете ответ свидетелю, — вмешался Биггс.
   — Прошу прощения. Я имел в виду, капитан Дойль, что после столь долгого отсутствия интимной жизни вряд ли вам достаточно занятий сексом раз в две недели или того реже.
   Мороз засмеялся, но спохватился и попытался замаскировать смех кашлем. Дойль улыбнулся — первой искренней улыбкой с начала «беседы». Непривычного человека белая вспышка зубов на совершенно черном лице просто поражала — все равно что увидеть, как улыбается статуя.
   — Я не вижу ничего смешного в необходимости неделями ждать секса, капитан Дойль и лейтенант Мороз.
   — И я не вижу, — согласился Дойль. — Дело в том, что когда нас стало больше, ее высочество изменила для нас ряд условий.
   — Каких условий? — спросила Памела Нельсон. — Я не совсем понимаю.
   Дойль посмотрел на меня:
   — Наверное, сама принцесса это объяснит лучше?
   — Когда у меня было всего пять любовников, представлялось справедливым, чтобы они ждали своей очереди; но вы совершенно верно заметили, что ждать по две недели или больше после веков воздержания — слишком похоже на пытку. Так что когда число моих мужчин перевалило за дюжину, я стала заниматься любовью чаще одного раза в день.
   Не часто удается так смутить самоуверенных высококлассных юристов, но мне опять удалось. Они какое-то время переглядывались, потом Памела Нельсон подняла руку:
   — Я задам вопрос, раз все молчат.
   Ее коллеги не стали возражать.
   — Сколько раз в день вы занимаетесь любовью?
   — По-разному, но в среднем около трех раз в день.
   — Три раза в день… — повторила она.
   — Да. — Я невозмутимо смотрела ей в глаза, приятно улыбаясь. Она покраснела до самых корней рыжих волос. Во мне достаточно было от сидхе, чтобы не понимать всеобщего американского ажиотажа по поводу секса — при таком его внешнем неприятии.
   Первым пришел в себя Ведуччи, как я и думала.
   — Пусть даже три раза в день, все равно для мужчин перерыв составляет в среднем пять дней — долгий срок для тех, кто веками не знал секса. Может быть, трое ваших стражей попытались как-то скрасить себе ожидание?
   — Пять дней — это предполагая, что я сплю каждый раз только с одним мужчиной, мистер Ведуччи. В большинстве случаев это не так.
   Ведуччи улыбнулся. Хорошо улыбнулся, улыбка до самых глаз дошла, мешки под глазами собрались в складочки — да, этот человек умеет радоваться жизни, или когда-то умел. Словно передо мной мелькнул его молодой, не такой усталый двойник.
   Я улыбнулась его веселью.
   — Вас нисколько не напрягает эта часть беседы, принцесса? — спросил он.
   — Я не стыжусь своего поведения, мистер Ведуччи. Фейри — кроме некоторых подданных Благого двора — не видят ничего дурного в сексе, если все происходит по взаимному желанию.
   — Хорошо, — сказал он. — Тогда следующий вопрос. Сколько мужчин обычно бывает у вас в постели?
   Он помотал головой, словно сам не верил, что вслух задает такие вопросы.
   — Вопрос неприемлемый, — отрезал Биггс.
   — Я отвечу, — сказала я.
   — Но стоит ли?…
   — Это всего лишь секс, что же здесь такого? — Я посмотрела Биггсу в глаза и не отводила взгляд, пока он не отвернулся. Потом вернулась к Ведуччи: — В среднем двое. Максимально было четверо. Четверо, да? — спросила я, повернувшись к Дойлю и Морозу.
   — Да, по-моему, — подтвердил Дойль. Мороз кивнул: «Да».
   Я вернулась к адвокатам:
   — Четверо, но в среднем двое.
   Биггс слегка воспрял духом.
   — Как видите, господа и дамы, промежуток в два дня или меньше. Многим женатым мужчинам порой приходится ждать дольше.
   — Ваше высочество! — обратился ко мне Кортес.
   Я посмотрела в его темно-карие глаза:
   — Да?
   Он откашлялся и спросил:
   — Вы говорите правду? Вы занимаетесь сексом трижды в день с двумя мужчинами одновременно — это в среднем, а иногда вплоть до четырех? Вы хотите, чтобы именно это заявление осталось в протоколе?
   — Запись закрытая, — напомнил Фармер.
   — Но если дойдет до суда, ее могут открыть. Принцесса действительно хочет, чтобы это стало известно публике?
   Я недоуменно нахмурилась.
   — Это правда, мистер Кортес. Почему я должна ее скрывать?
   — Вы не понимаете, как отразится эта информация на вашей репутации с подачи СМИ?
   — Ваш вопрос мне не понятен.
   Кортес повернулся к Биггсу и Фармеру.
   — Не часто я такое говорю, но предупредили ли вы клиента о том, каким образом может использоваться официальная запись, пусть даже закрытая?
   — Я обсуждал с принцессой этот вопрос, но… Мистер Кортес, Неблагой двор относится к сексу иначе, чем б ольшая часть мира. И уж точно иначе, чем большинство людей в Америке. Мы с коллегами это уяснили, когда готовили принцессу и ее стражей к нынешней конференции. Если вы даете понять, что принцессе не следует так открыто говорить о том, что она делает наедине со своими стражами, то не тратьте слов зря. Она считает совершенно в порядке вещей все, что с ними делает.
   — Не хотелось бы затрагивать болезненную тему, но принцесса была не слишком довольна, когда ее прежний жених, Гриффин, продал в газеты ее снимки, — возразил Кортес.
   — Да, это причинило мне боль, — кивнула я. — Но лишь потому, что Гриффин предал мое доверие, а не из-за стыда. Когда делались те фотографии, я его любила и думала, что он любит меня. В любви нет стыда, мистер Кортес.
   — Либо вы очень храбры, принцесса, либо не в меру невинны. Не знаю, правда, подходит ли слово «невинна» к женщине, которая регулярно спит почти с двумя десятками мужчин.
   — Я не невинна, мистер Кортес, я просто думаю не так, как обычные женщины.
   Фармер подытожил:
   — Заявление короля Тараниса, что трое обвиненных им стражей совершили преступление из-за неудовлетворенных желаний, — ложное допущение. Оно основано на недопонимании королем обычаев родственного двора.
   — А Неблагой двор отличается в отношении к сексу от Благого? — спросила Памела Нельсон.
   — Позволите мне ответить, мистер Фармер? — попросила я.
   — Прошу вас.
   — Благие слишком подражают людям. Пусть они застряли где-то между шестнадцатым и девятнадцатым веками, но все же они гораздо больше Неблагих стараются походить на людей. Многим их изгнанникам пришлось уйти к нашему двору потому только, что они хотели оставаться верными своей природе, а не «цивилизоваться» на людской манер.
   — Вы как по писаному говорите, — заметила Памела.
   Я улыбнулась:
   — Я и правда написала в колледже работу о различиях между двумя дворами. Мне казалось, она поможет моему преподавателю и сокурсникам понять, что Неблагие не так уж плохи.
   — Вы первой из фейри прошли университетское обучение в нашей стране, — сказал Кортес, тасуя свои бумаги на столе. — Но не последней. С тех пор университетские дипломы получили несколько малых фейри.
   — Мой отец, принц Эссус, предполагал, что примеру члена королевской семьи могут последовать наши подданные. Он считал, что познание и понимание страны, в которой мы живем, — необходимое условие адаптации фейри к современной жизни.
   — Ваш отец не дожил до вашего поступления в колледж, если я не ошибаюсь? — спросил Кортес.
   — Нет, — коротко сказала я.
   Дойль с Морозом потянулись ко мне одновременно. Их руки столкнулись у меня на плече. Дойль руку там и оставил, а Мороз убрал и накрыл мою ладонь на столе. Они просто среагировали на мое напряжение, но их реакция всем дала понять, как они опасаются за меня при упоминании этой темы. Разговор о моем бывшем консорте их не взволновал — наверное, мои стражи думали, что стерли память о нем своими телами. И правильно думали — так оно и было. Дойль мое настроение обычно чувствовал безошибочно. А Мороз, сам склонный к переменам настроения, все больше учился понимать меня.
   — Полагаю, этот вопрос закрыт, — сказал Биггс.
   — Прошу прощения, если огорчил принцессу, — извинился Кортес, но в его тоне не слышалось сожаления. Я задумалась, почему он счел нужным напомнить об убийстве моего отца. Кортес, как и Шелби, как и Ведуччи, не производил на меня впечатления импульсивного человека: он ничего не делал необдуманно. Вот в Нельсон и прочих я еще не разобралась. От Биггса и Фармера я ждала расчетливого поведения. Но что же надеялся выгадать Кортес от упоминания смерти моего отца? — Мне очень жаль, но у меня были причины поднять эту тему.
   — Не вижу, какое отношение она имеет к предмету разбирательства, — возразил Биггс.
   — Убийцу принца Эссуса не нашли, — сказал Кортес. — Насколько я помню, даже серьезных подозрений ни против кого не было?
   — Мы ничем не смогли помочь ни принцу, ни принцессе, — сокрушенно кивнул Дойль.
   — Но вы ведь не состояли тогда в страже ни принца, ни принцессы?
   — В то время — нет.
   — Лейтенант Мороз, вы также были Королевским Вороном, когда погиб принц Эссус. Ни один из нынешних телохранителей принцессы не состоял в гвардии принца Эссуса, не был Журавлем — верно?