Страница:
К нам подошел Ведуччи.
— Вам сообщили замечательные новости, принцесса. Почему же вы по-прежнему обеспокоены?
Я ответила не оборачиваясь, глядя в глаза его отражению:
— Как мне подсказывает опыт, дворцовые интриги обычно плохо кончаются. Кроме того, Благой двор всю мою жизнь относился ко мне хуже, чем Неблагой. Я не верю, что нескольких новых магических трюков хватит, чтобы стать королевой народа, который меня презирает. Если каким-то чудом все повернется по словам сэра Хью, за мной просто будут охотиться две шайки убийц вместо одной.
Еще не договорив, я поняла, что говорить этого не стоило. Единственное мое оправдание — шок у меня еще не прошел.
— Надеюсь, обвинения против меня и моих друзей теперь сняты? — быстро вмешался Рис.
Ведуччи повернулся к нему.
— Если сэр Хью сказал правду, да. Но пока жертва не отзовет иска, формально они сохраняются.
— Даже после слов Хью? — удивился Мороз.
— Как заметила принцесса, дворцовые интриги — штука неприятная. Люди нередко лгут.
— Но не сидхе, — сказала я.
Ведуччи пытливо на меня посмотрел:
— На вашу жизнь были еще покушения, кроме той стрельбы в аэропорту?
— Ответа вы не получите до нашего разговора с королевой Андаис, — сказал Рис, обнимая меня за плечи. Мороз мою руку не отпустил, так что я прижималась к ним обоим. Не знаю, хотел Рис меня приободрить или себя. День такой выдался — нам всем нужны были объятья.
— Вы же понимаете, что уже ответили, — сказал Ведуччи.
— Что это за юрист, который носит в кармане именно те травы, что способны разрушить магию короля?
— Не понимаю, о чем вы говорите, — улыбнулся Ведуччи.
— Лжец, — сказала я шепотом, потому что расслышала шаги за спиной.
К нам подошли Биггс и Шелби. Биггс был без пиджака, рукав рубашки закатан, на руке повязка.
— Полагаю, сегодняшнее поведение короля Тараниса подвергло серьезному сомнению обвинения в адрес моих клиентов.
— Мы не можем ответить утвердительно, пока не поговорим с… — Шелби оборвал свою речь, откашлялся. — Мы еще вернемся к этому вопросу.
Он подхватил своего помощника и они пошли к двери.
— Милая девушка, которая перевязала мне руку, сказала, что мне нужно поехать в больницу, — сообщил Биггс. — Мой помощник отведет вас отдохнуть и привести себя в порядок, прежде чем ехать домой.
— Благодарю вас, мистер Биггс, — сказала я. — Мне жаль, что фейри сегодня никак не могли похвастаться присущей им любезностью.
Он засмеялся:
— Ни разу не слышал таких изящных извинений за такой жуткий бардак. — Он приподнял раненую руку. — Мне это дорого стоило, как и вашим стражам, но если ваш дядюшка король выбирал момент, чтобы съехать с катушек, то выбрал он правильно. Его дело в явном проигрыше, а наше удалось.
— Наверное, можно и так посмотреть, — согласилась я.
Рис обнял меня, прижался щекой к волосам.
— Веселей, детка, мы победили!
— Нет. Это Благие нас выручили.
К Биггсу подошла медсестра, тронула его за плечо:
— Пора ехать.
Нельсон лежала привязанная к каталке и вроде бы была в обмороке. Рядом с ней шел Кортес, скорее раздосадованный, чем встревоженный.
— Миз Нельсон тоже получила ожоги? — спросила я.
Биггс хотел ответить, но медсестра его увела. Ответил Ведуччи.
— Насколько я понял, она неадекватно среагировала на заклинание, которое король предназначал для вас.
Он глянул на меня слишком уж понимающим взглядом. Он был искушен в магии. Не практиковал профессионально, но это не важно — магически одаренные люди далеко не всегда своим талантом зарабатывают на жизнь.
— На такой взгляд отвечают вопросом, — хмыкнул Рис.
— Каким вопросом?
— Каким глазом ты на меня смотришь.
Я напряглась — я знала продолжение сказочки.
Ведуччи широко улыбнулся:
— Никаким, так нужно отвечать.
— Верный ответ — обоими, — возразил Мороз таким тоном, что я слегка напряглась.
Улыбка Ведуччи заметно поблекла.
— Вы же не скрываете, кто вы такие. Все вас видят.
— Успокойтесь, Ведуччи, — сказал Рис. — Давно прошли дни, когда тем, кто видел волшебный народ, вырывали глаза. А сидхе и вовсе так не делали. Максимум, что грозило тому, кто нас увидел — похищение. Нас всегда занимали люди, которые умели видеть волшебное.
Рис говорил как будто в шутку, но достаточно серьезно, чтобы Ведуччи забеспокоился. Не упустила ли я чего? Возможно. Важное ли? Возможно. Но к этому вопросу я вернусь, когда навещу Дойля и Эйба в больнице.
— Оставим загадки на потом, — сказала я. — Я хочу поехать к Дойлю с Эйбом.
Ведуччи полез в карман и протянул мне какой-то предмет:
— Это ваше.
Темные очки Дойля. Расплавленные с одной стороны, словно смятый громадной рукой воск. Желудок у меня провалился куда-то вниз и тут же прыгнул к горлу. Секунду я боялась, что меня стошнит, потом мелькнула мысль, что свалюсь в обморок. Я не видела, что с лицом у Дойля, видела только повязку. Что же с ним?!
— Вам не нужно присесть, ваше высочество? — Ведуччи был сама услужливость. Даже потянулся взять меня за руку, словно некому было меня поддержать.
Мороз шагнул между мной и юристом:
— Мы о ней позаботимся.
— Не сомневаюсь.
Ведуччи отступил, коротко поклонился и отошел к охранникам, разговаривающим с полицией. Нас ждал полицейский в форме.
— Мне нужно задать вам несколько вопросов, — сказал он.
— Вы не сможете их задать на пути в больницу? Мне надо узнать, что с моими людьми.
Он подумал.
— У вас есть машина или вас подвезти?
Я взглянула на часы на стене. Сюда нас привез в лимузине водитель Мэви Рид. Он собирался еще поездить по ее поручениям и вернуться за нами около трех. Как ни странно, трех еще не было.
— Если подвезете, было бы отлично. Спасибо, — сказала я.
Глава восьмая
— Вам сообщили замечательные новости, принцесса. Почему же вы по-прежнему обеспокоены?
Я ответила не оборачиваясь, глядя в глаза его отражению:
— Как мне подсказывает опыт, дворцовые интриги обычно плохо кончаются. Кроме того, Благой двор всю мою жизнь относился ко мне хуже, чем Неблагой. Я не верю, что нескольких новых магических трюков хватит, чтобы стать королевой народа, который меня презирает. Если каким-то чудом все повернется по словам сэра Хью, за мной просто будут охотиться две шайки убийц вместо одной.
Еще не договорив, я поняла, что говорить этого не стоило. Единственное мое оправдание — шок у меня еще не прошел.
— Надеюсь, обвинения против меня и моих друзей теперь сняты? — быстро вмешался Рис.
Ведуччи повернулся к нему.
— Если сэр Хью сказал правду, да. Но пока жертва не отзовет иска, формально они сохраняются.
— Даже после слов Хью? — удивился Мороз.
— Как заметила принцесса, дворцовые интриги — штука неприятная. Люди нередко лгут.
— Но не сидхе, — сказала я.
Ведуччи пытливо на меня посмотрел:
— На вашу жизнь были еще покушения, кроме той стрельбы в аэропорту?
— Ответа вы не получите до нашего разговора с королевой Андаис, — сказал Рис, обнимая меня за плечи. Мороз мою руку не отпустил, так что я прижималась к ним обоим. Не знаю, хотел Рис меня приободрить или себя. День такой выдался — нам всем нужны были объятья.
— Вы же понимаете, что уже ответили, — сказал Ведуччи.
— Что это за юрист, который носит в кармане именно те травы, что способны разрушить магию короля?
— Не понимаю, о чем вы говорите, — улыбнулся Ведуччи.
— Лжец, — сказала я шепотом, потому что расслышала шаги за спиной.
К нам подошли Биггс и Шелби. Биггс был без пиджака, рукав рубашки закатан, на руке повязка.
— Полагаю, сегодняшнее поведение короля Тараниса подвергло серьезному сомнению обвинения в адрес моих клиентов.
— Мы не можем ответить утвердительно, пока не поговорим с… — Шелби оборвал свою речь, откашлялся. — Мы еще вернемся к этому вопросу.
Он подхватил своего помощника и они пошли к двери.
— Милая девушка, которая перевязала мне руку, сказала, что мне нужно поехать в больницу, — сообщил Биггс. — Мой помощник отведет вас отдохнуть и привести себя в порядок, прежде чем ехать домой.
— Благодарю вас, мистер Биггс, — сказала я. — Мне жаль, что фейри сегодня никак не могли похвастаться присущей им любезностью.
Он засмеялся:
— Ни разу не слышал таких изящных извинений за такой жуткий бардак. — Он приподнял раненую руку. — Мне это дорого стоило, как и вашим стражам, но если ваш дядюшка король выбирал момент, чтобы съехать с катушек, то выбрал он правильно. Его дело в явном проигрыше, а наше удалось.
— Наверное, можно и так посмотреть, — согласилась я.
Рис обнял меня, прижался щекой к волосам.
— Веселей, детка, мы победили!
— Нет. Это Благие нас выручили.
К Биггсу подошла медсестра, тронула его за плечо:
— Пора ехать.
Нельсон лежала привязанная к каталке и вроде бы была в обмороке. Рядом с ней шел Кортес, скорее раздосадованный, чем встревоженный.
— Миз Нельсон тоже получила ожоги? — спросила я.
Биггс хотел ответить, но медсестра его увела. Ответил Ведуччи.
— Насколько я понял, она неадекватно среагировала на заклинание, которое король предназначал для вас.
Он глянул на меня слишком уж понимающим взглядом. Он был искушен в магии. Не практиковал профессионально, но это не важно — магически одаренные люди далеко не всегда своим талантом зарабатывают на жизнь.
— На такой взгляд отвечают вопросом, — хмыкнул Рис.
— Каким вопросом?
— Каким глазом ты на меня смотришь.
Я напряглась — я знала продолжение сказочки.
Ведуччи широко улыбнулся:
— Никаким, так нужно отвечать.
— Верный ответ — обоими, — возразил Мороз таким тоном, что я слегка напряглась.
Улыбка Ведуччи заметно поблекла.
— Вы же не скрываете, кто вы такие. Все вас видят.
— Успокойтесь, Ведуччи, — сказал Рис. — Давно прошли дни, когда тем, кто видел волшебный народ, вырывали глаза. А сидхе и вовсе так не делали. Максимум, что грозило тому, кто нас увидел — похищение. Нас всегда занимали люди, которые умели видеть волшебное.
Рис говорил как будто в шутку, но достаточно серьезно, чтобы Ведуччи забеспокоился. Не упустила ли я чего? Возможно. Важное ли? Возможно. Но к этому вопросу я вернусь, когда навещу Дойля и Эйба в больнице.
— Оставим загадки на потом, — сказала я. — Я хочу поехать к Дойлю с Эйбом.
Ведуччи полез в карман и протянул мне какой-то предмет:
— Это ваше.
Темные очки Дойля. Расплавленные с одной стороны, словно смятый громадной рукой воск. Желудок у меня провалился куда-то вниз и тут же прыгнул к горлу. Секунду я боялась, что меня стошнит, потом мелькнула мысль, что свалюсь в обморок. Я не видела, что с лицом у Дойля, видела только повязку. Что же с ним?!
— Вам не нужно присесть, ваше высочество? — Ведуччи был сама услужливость. Даже потянулся взять меня за руку, словно некому было меня поддержать.
Мороз шагнул между мной и юристом:
— Мы о ней позаботимся.
— Не сомневаюсь.
Ведуччи отступил, коротко поклонился и отошел к охранникам, разговаривающим с полицией. Нас ждал полицейский в форме.
— Мне нужно задать вам несколько вопросов, — сказал он.
— Вы не сможете их задать на пути в больницу? Мне надо узнать, что с моими людьми.
Он подумал.
— У вас есть машина или вас подвезти?
Я взглянула на часы на стене. Сюда нас привез в лимузине водитель Мэви Рид. Он собирался еще поездить по ее поручениям и вернуться за нами около трех. Как ни странно, трех еще не было.
— Если подвезете, было бы отлично. Спасибо, — сказала я.
Глава восьмая
Дойля и Эйба поместили в отдельную палату, но когда мы в сопровождении полиции туда вошли, трудно было понять, кто там по необходимости, а кто так, посмотреть просто. Нас встретила толпа моих стражей, врачей и сестер — куда больше врачей и сестер, чем было нужно, и преимущественно женщин. И зачем сюда зашел тот коп, что нас привез? Наверное, полицейские подозревали, что нападение на моих стражей — еще одно покушение на мою жизнь, и решили, что береженого бог бережет. Глядя, сколько стражей согнал сюда Рис, я решила, что ему в голову пришла та же мысль.
Эйб лежал на животе и пытался болтать со всеми миловидными сестричками одновременно. Пусть раненый, он был верен себе, своей сути. Он был когда-то богом Аккасбелем, материальным воплощением хмельного кубка. Тот кубок мог сделать женщину королевой, он вдохновлял поэтов, храбрецов и безумцев — так гласят легенды. Аккасбель открыл первый в Ирландии паб и был первым завсегдатаем вечеринок. Если б он не морщился так часто, я бы сказала, что ему здесь очень даже неплохо. Но он, наверное, просто храбрился. А может, и правда наслаждался вниманием — я еще не настолько хорошо знала Эйба, чтобы понять.
Мне пришлось пробираться между моими собственными красавцами-стражами. В другое время я бы каждого оценила, но сейчас они только загораживали от меня того единственного, которого мне нужно было видеть.
Кто-то из них пытался что-то у меня спрашивать, но я не отвечала, и они поняли: расступились в стороны как занавес, и я увидела вторую кровать.
Дойль лежал страшно неподвижный. Из капельницы ему в руку лилась прозрачная жидкость. На небольшом пластиковом пакете с лекарством было колесико-регулятор — видимо, в состав прозрачной жидкости входило болеутоляющее. Ожоги — это больно.
У постели стояла Хафвин — высокая, золотоволосая и прекрасная. На ней было платье, модное веке в четырнадцатом или раньше: простое и узкое, облегающее фигуру во всех нужных местах, но подрезанное выше щиколоток, чтобы не стеснять движений. Когда я ее впервые увидела, она носила доспехи. Она служила в гвардии моего кузена Кела: он заставлял ее убивать, а применять впечатляющие целительские способности запретил — потому что она отказалась с ним спать. Настоящий целительский дар был сейчас редкостью среди сидхе, и даже королева поразилась такой бессмысленной трате таланта Хафвин. Целительница ушла от Кела и разделила ссылку со мной. Думаю, Андаис поразило еще и число женщин-стражниц, которые предпочли изгнание службе у Кела. Меня не поразило. После нескольких месяцев пыток Кел вышел из темницы еще более свихнувшимся садистом, чем был. А отправили его в темницу, среди прочего, за попытки меня убить. Я вернулась в изгнание именно потому, что он вышел на свободу. Королева признала — с глазу на глаз — что не ручается за мою жизнь, когда ее сын на свободе.
От Хафвин и ее подруг я услышала, что сделал Кел с первой из стражниц, которую взял себе в постель. Отчет о действиях маньяка-убийцы. Разве что жертва его была сидхе, а потому не умерла. Она выжила и выздоровела — только чтобы снова стать его жертвой. И снова. И опять.
Так что ко мне попросились двенадцать его стражниц. Это за месяц. Было бы и больше, потому что Кел безумен, и стражницам дали выбор. Андаис не представляла, сколько из них предпочтут изгнание милостям Кела, но королева всегда переоценивала его обаяние и недооценивала его мерзкий характер. Не поймите меня неправильно: Кел потрясающе красив, как большинство Неблагих сидхе, но тот хорош, кто хорошо поступает, а Кел поступал ужасно.
Я подошла прямо к кровати Дойля, но он меня не видел. Если б я еще обладала сырой магией страны фейри, я бы вылечила его в одно мгновение. Но магия пролилась в осеннюю ночь, творя чудеса и волшебство, и осталась творить их в волшебной стране. А мы из волшебной страны уехали. Мы сейчас в Лос-Анджелесе, в здании из металла и бетона. Здесь вообще далеко не всякая магия может осуществиться.
— Хафвин, — спросила я, — почему ты не стала его лечить?
Врач, который при его росте смотрел на Хафвин снизу вверх, но на меня сверху вниз, заявил:
— Я не позволю применять магию к моему пациенту.
Я уставилась на него со всей выразительностью моих трехцветных глаз. Наш взгляд нередко смущает людей, особенно если раньше они таких глаз не видели. Иногда это здорово помогает настоять на своем.
— Почему же… — я прочла его имя на бейдже, — …доктор Санг?
— Потому что мне непонятен принцип действия магии, а если я не понимаю принципа действия лекарства, я не могу дать разрешение на его использование.
— Значит, если вы поймете, то препятствовать лечению не будете?
— Я не препятствую лечению, это вы ему препятствуете, принцесса. Здесь больница, а не тронный зал. Ваши люди одним своим присутствием мешают лечебному процессу.
Я ему улыбнулась, чувствуя, что до глаз улыбка не дошла.
— Мои люди никак вам не мешают. Это ваши люди неправильно себя ведут. Я думала, что во все больницы в округе разослали памятку о том, как обращаться с сидхе в случае, если к вам поступит такой пациент. Разве вас не проинструктировали, что носить или иметь при себе, чтобы иметь возможность выполнять свою работу?
— Применение вашими людьми гламора к медсестрам и женщинам-врачам просто оскорбительно! — заявил доктор Санг.
Устроившийся на стуле — одном из двух, которые здесь стояли, — Гален сказал:
— Я ему сто раз повторил, что мы ничего не делаем. Не применяем мы никакого гламора. Но он мне не верит.
У Галена был усталый вид, у глаз и рта кожа как будто натянулась. Раньше я такого не замечала. Сидхе не стареют по-настоящему, но приметы усталости с возрастом проявляются — даже алмаз можно поцарапать, если правильно выбрать инструмент.
— У меня нет времени на объяснения, но я не позволю вам мешать моим целителям лечить моих людей.
— Она признала, — кивнул он на Хафвин, — что за пределами вашей страны ее способности уменьшаются. Она не уверена, что сможет его вылечить. А чем чаще снимать повязки — особенно в такой толпе посторонних, — тем больше шанс подхватить вторичную инфекцию.
— Сидхе не подхватывают инфекций, доктор, — сказала я.
— Простите мне излишнее недоверие, принцесса, но это мой пациент, — ответил доктор Санг. — Я за него отвечаю.
— Нет, доктор. Отвечаю за него я. Он мой Мрак, моя правая рука. Он считает, что это он отвечает за меня, но я его будущая королева, и я отвечаю за весь мой народ. — Я потянулась погладить Дойля по волосам, но отдернула руку. Я не хотела, чтобы он очнулся, когда мы не можем даже облегчить его боль. Ради лечения я бы его разбудила, но будить его от вызванного лекарствами и шоком забытья просто потому, что я не могу стоять рядом и не дотрагиваться до него — это нечестно.
Руки почти болели от желания к нему притронуться, но я заставила себя опустить их по швам и сжала кулаки. Рис взял меня за руку. Я посмотрела в его единственный трехцветно-синий глаз, в красивое лицо со шрамами на месте другого глаза, не полностью прикрытыми белой повязкой. Я Риса знала только таким. Это лицо я видела над собой или под собой, когда мы занимались любовью, вот такое — со всеми шрамами. Он был Рис, и все.
Я погладила его по щеке. Буду ли я меньше любить Дойля, если у него останутся шрамы? Нет, хотя потерю мы будем чувствовать оба. Лицо, которое я полюбила, навсегда станет другим. Ох, нет. Он сидхе, черт побери! Не может у него не пройти простой ожог!
Рис словно прочитал мои мысли:
— Он не умрет.
Я кивнула:
— Но я хочу, чтобы он выздоровел.
— А я? — спросил Эйб с соседней кровати. По голосу казалось, будто он слегка навеселе. Он столько лет не просыхал, что словно не мог уже вести себя по-другому. Без вина пьян — так, кажется, это называют. Ни вина, ни наркотиков — но он все равно как будто был не вполне трезв.
— И ты тоже, — сказала я. — Не сомневайся.
Но Эйб знал свое место — в первую пятерку он не входил. Он не был против. Как многие из недавно вступивших в мою гвардию, он так упивался вновь полученной возможностью заниматься сексом, что не успел еще начать страдать от уязвленного наличием конкурентов мужского самолюбия.
— Я настаиваю, принцесса, чтобы вы и ваши люди покинули помещение, — сказал доктор Санг.
Сопровождавший нас полицейский, полисмен Брюэр, вмешался:
— Прошу прощения, доктор, но мы предпочли бы, чтобы охрана осталась.
— Вы хотите сказать, что на них могут напасть прямо в больнице?
Брюэр глянул на своего напарника, полисмена Кента. Кент только пожал плечами. Наверное, им приказали не спускать с меня глаз, но не проинструктировали, что говорить публике. Мы публикой не считались, раз уж на нас напали. Мы в понимании полиции перешли в другую категорию — потенциальных жертв.
— Доктор Санг, — сказал Мороз. — Стражей принцессы командую я, пока мой капитан не отдаст другого приказа. Мой капитан лежит здесь. — Он показал на Дойля.
— Может, вы и командуете стражей принцессы, но здесь командую я.
Доктор ростом Морозу до плеча не доставал. Чтобы заглянуть Морозу в глаза, он неловко запрокинул голову, но по взгляду ясно было — сдаваться он не собирается.
— Нет времени на споры, принцесса, — сказала Хафвин.
Я посмотрела в ее трехцветные глаза: кольцо синевы, серебряное кольцо и внутри кольцо такого цвета, каким был бы свет — если бы был цветом.
— Что такое?
— Мы вдали от холмов, это накладывает на меня ограничения. Мы находимся внутри здания из стекла и металла, в доме, построенном людьми, и это тоже накладывает на меня ограничения. Чем позже я займусь раной, тем труднее мне будет сделать хоть что-то.
Я повернулась к доктору Сангу:
— Вы слышите, доктор. Позвольте работать моему целителю.
— Я могу его вывести, — предложил Мороз.
— Вряд ли мы позволим, — неуверенным тоном сказал полисмен Брюэр.
— А как вы его выведете? — поинтересовался Кент.
— Вот именно, — поддержал Брюэр. — Мы не можем допустить насилия по отношению к медперсоналу.
— Зачем же насилие, — улыбнулся Рис, играя с завитком волос у моего уха. По мне дрожь пробежала от одного прикосновения.
Я повернулась взглянуть ему в лицо:
— А этика как же?
— Хочешь, чтобы Дойль стал похож на меня? Уверен, что он не хочет лишиться глаза. Чертовски трудно потом оценивать расстояние.
Он улыбнулся, но в шутливом тоне сквозила горечь.
Я поцеловала идеальной формы губы. Я ни у одного мужчины таких красивых губ не видела. Полные и яркие, они превращали мальчишескую красоту его лица в чувственную.
Он отодвинул меня ближе к врачу.
— Уважаемый доктор не понимает, Мерри, а у нас нет времени спорить до упаду.
— М-м, — сказал Брюэр. — Что вы собираетесь сделать, принцесса Мередит? Я имею в виду…
Он повернулся к напарнику. Понятно было, что они чувствуют свою некомпетентность. Вообще-то я удивилась, что сюда не нагнали еще полиции. У двери стояли полицейские в форме, но не было ни одного детектива, никого из верхнего эшелона. Похоже было, что большие шишки нас побаиваются. Не опасности боятся — они полицейские, опасность для них работа. Боятся политики.
Слухи все равно не удержишь. Боги мои, одного того, что король Таранис напал на принцессу Мередит, хватит надолго. Но слухи еще и разрастаются со временем. Как знать, что полиции уже наговорили? Дело вырисовывалось не просто горячее, а опасное для карьеры. Представить только — чтобы принцессу Мередит убили или короля Тараниса ранили в твою смену. В лоб или по лбу, а отдуваться тебе.
— Доктор Санг! — позвала я.
Он повернулся ко мне с сердитой миной:
— Мне все равно, сколько полицейских за вас вступятся, здесь слишком много народу, чтобы можно было кого-то лечить.
Я зажмурилась и выдохнула. Людям, как правило, нужно что-то делать, чтобы воспользоваться магией. А я почти всю жизнь ставлю щиты, чтобы магией не пользоваться. До того, как проявились мои руки власти, я очень старалась не отвлекаться на пролетающих духов, на мелкие каждодневные чудеса, держать их в стороне. Сейчас эта тренировка помогала мне держать в узде саму себя, потому что мои личные — как и унаследованные генетически — таланты взлетели на новую высоту.
— Ну-ка в сторонку, господа, — сказал Рис.
Стражи подались назад и прихватили с собой обоих полицейских. Вокруг меня и доктора высвободилось небольшое пространство. Врач удивленно на них посмотрел:
— В чем дело?
Я подняла руку к его лицу, но он схватил меня за запястье, не дав дотронуться. Вот только мне совсем не надо было до него дотрагиваться. Он дотронулся до меня — и достаточно.
У него глаза стали круглыми, лицо застыло, как от страха. Взгляд направлен был не на меня, а на что-то глубоко в его собственной душе. Я старалась действовать осторожно, применить ровно столько унаследованных от Благого двора способностей, сколько нужно — и ни на йоту больше. Но магия плодородия — штука малопредсказуемая, и я тревожилась.
— Боже мой… — прошептал доктор Санг.
— Богиня, — поправила я и наклонилась к нему. Я повела его прочь от кроватей, от Хафвин — пальцем его не трогая, только отводя руку. Он тянулся следом, не отпуская моего запястья.
И тут я погладила его по лицу другой рукой, совершенно забыв, что надето у меня на пальце. В стране фейри кольцо королевы, как его привыкли называть, — это магический артефакт. В мире людей — всего лишь древняя полоска металла, мягкого от времени. Оно веками переходило от женщины к женщине и побывало на стольких пальцах, что совсем потеряло форму. Андаис недавно призналась, что сняла его с руки Благой, которую победила на дуэли, — с руки богини плодородия. Думаю, Андаис забрала кольцо в надежде принести плодородие в собственный двор, но ее собственной стихией были война и разрушение. Черная ворона и ворон-падальщик — вот ее воплощения. Кольцо у нее на руке не действовало как должно.
Королева отдала мне его как знак своей милости. Доказательство, что она на самом деле видит ненавистную племянницу в качестве возможной наследницы трона. Но мои сила и власть были далеки от поля битвы и смерти.
Едва я коснулась лица человека древним металлом, как кольцо ожило. На миг я подумала, что оно сообщает о плодовитости доктора Санга, как это было с мужчинами-сидхе, но кольцо хотело от доктора совсем не того.
Я увидела, что он любит. Он любил свою работу, ему до самозабвения нравилось быть врачом. А еще я увидела женщину, хрупкую и нежную, с черными волосами до плеч — они блестели под солнцем, лившимся из широких окон, выходивших на улицу. Вокруг все было в цветах: наверное, она работала в цветочном магазине. Она улыбнулась покупателю, но разговор слышен не был — как будто звуки были не важны. Лицо у нее просветлело, как небо после дождя, когда сквозь тучи пробьется солнце, — это она подняла голову и увидела, как в дверь входит доктор Санг. Кольцо знало, что эта женщина его любит. Я увидела два соседних дворика в Лос-Анджелесе. Снова увидела их обоих, только много моложе. Они вместе выросли, они даже бегали друг к другу на свидания в старших классах, но он любил медицину больше всякой женщины.
— Она вас любит, — сказала я.
— Как… Как вы это делаете? — сдавленным голосом спросил он.
— Вы тоже видели? — тихо спросила я.
— Да, — прошептал он.
— Разве вы не хотите иметь семью, детей?
Я снова ее увидела, в том же магазинчике. Обеими руками держа чашку чая, она смотрела в окно на гуляющих туристов. Возле нее парили два туманных силуэта — мальчик и девочка.
— Что это? — спросил он, задыхаясь от чувств, как от боли.
— Дети, которые у вас родятся.
— Точно? — прошептал он.
— О да. Но они появятся на свет, только если вы ее любите.
— Я не могу…
Призрачный мальчик повернулся и как будто посмотрел прямо на нас. Даже мне стало не по себе, а доктор задрожал.
— Прекратите. Прекратите!
Я отвела руку от его щеки, но он так и держал меня за руку.
— Отпустите меня, — сказала я.
Он посмотрел на свою руку, словно забыл, что меня держит. Разжал пальцы. Глядел он почти испуганно. Взгляд его упал на кровать Дойля у меня за спиной.
— Прочь от него! — крикнул он.
— Доктор Санг, это чудо! — сказала женщина-врач. — Он снова видит этим глазом.
Санг присоединился к группе докторов и медсестер, суетившихся у кровати Дойля. Он посветил в открывшийся глаз стража и помотал головой.
— Невозможно!
— Теперь вы позволите мне совершить невозможное для Аблойка? — с легкой улыбкой спросила Хафвин.
Я думала, он станет возражать, но он только кивнул. Хафвин подошла ко второй кровати, а я сделала то, что мне хотелось сделать с той самой секунды, как я сюда вошла. Я погладила Дойля по волосам. Он посмотрел на меня. Лицо еще покрывали волдыри ожогов, но смотревший на меня черный глаз был цел. Дойль улыбнулся — пока уголки губ не поднялись до ожогов, потом он перестал улыбаться. Не поморщился, не вздрогнул — просто перестал улыбаться. Он Мрак. Мрак не дрожит.
У меня щипало в глазах, а горло так сжалось, что я вздохнуть не могла. Я силилась не заплакать, потому что не знала, что сделаю, если сорвусь.
Он накрыл ладонью мою руку на поручне кровати. Одно прикосновение — и я не сдержала слез.
Доктор Санг снова оказался рядом.
— То, что я видел — просто фокус. Вы меня отвлекали, чтобы ваша знахарка успела им заняться.
Мне удалось сказать сквозь слезы:
— Не было никаких фокусов. Это настоящее ясновидение. Она вас любит. У вас родится двое детей, сначала мальчик, потом девочка. Она в своем цветочном магазине. Если позвоните сейчас, она еще чай не допьет.
Он посмотрел на меня так, словно я что-то жуткое сказала.
— Не может человек быть и хорошим врачом, и хорошим мужем.
— Вам решать. Но ей жаль будет вас потерять.
— Как она может меня потерять, если у нас ничего не было?
Сестрички вокруг навострили уши. Одна Богиня знает, что за слухи теперь пойдут по больнице.
— Я не видела в ее сердце никого другого. Если вы не станете ее мужем, скорее всего им не станет никто.
— Ей надо выйти замуж. Она будет счастлива!
— Она думает, что счастлива будет только с вами.
— Она ошибается, — сказал он, но так, словно самого себя пытался убедить.
— Может быть, а может, ошибаетесь вы.
Он покачал головой, на глазах собираясь заново — как натягивают повыше уютное одеяло. Он восстанавливал свою ипостась врача.
— Я поручу медсестре заново наложить повязки. Ваша целительница может так же лечить людей?
— К сожалению, на сидхе наша магия всегда действует лучше, — ответила я.
— Так не всегда было, — сказал Рис. — Но в последние несколько тысяч лет — да.
Доктор Санг снова покачал головой.
— Я бы хотел больше узнать о механизме такого исцеления.
— Хафвин будет рада попытаться объяснить, но в другое время.
— Понимаю. Вы хотите забрать ваших людей домой.
— Да.
Слезы перестали литься под вопросами доктора. И я поняла, что не только он заставляет себя быть собой. Где-нибудь в тишине, потом, я могу и сломаться, но не на виду у всех. Того гляди, здешний медперсонал еще воспользуется возможностью продать мою истерику в газеты. Вот чего бы не хотелось.
Доктор Санг пошел к двери, словно не мог уже нас видеть. Но на пороге задержался на секунду:
— Это точно был не фокус и не иллюзия?
— Клянусь, мы оба видели истинный образ будущего.
— И мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день?
Я помотала головой.
— Я не сказку вам рассказываю. У вас будут дети, и она вас любит. Еще я думаю, что и вы бы ее любили, если бы самому себе разрешили любить — но от вас любовь потребует работы над собой. Любить — значит в чем-то утратить контроль над собой и над своей жизнью, а вам терять контроль не нравится. Никому не нравится, — добавила я.
Эйб лежал на животе и пытался болтать со всеми миловидными сестричками одновременно. Пусть раненый, он был верен себе, своей сути. Он был когда-то богом Аккасбелем, материальным воплощением хмельного кубка. Тот кубок мог сделать женщину королевой, он вдохновлял поэтов, храбрецов и безумцев — так гласят легенды. Аккасбель открыл первый в Ирландии паб и был первым завсегдатаем вечеринок. Если б он не морщился так часто, я бы сказала, что ему здесь очень даже неплохо. Но он, наверное, просто храбрился. А может, и правда наслаждался вниманием — я еще не настолько хорошо знала Эйба, чтобы понять.
Мне пришлось пробираться между моими собственными красавцами-стражами. В другое время я бы каждого оценила, но сейчас они только загораживали от меня того единственного, которого мне нужно было видеть.
Кто-то из них пытался что-то у меня спрашивать, но я не отвечала, и они поняли: расступились в стороны как занавес, и я увидела вторую кровать.
Дойль лежал страшно неподвижный. Из капельницы ему в руку лилась прозрачная жидкость. На небольшом пластиковом пакете с лекарством было колесико-регулятор — видимо, в состав прозрачной жидкости входило болеутоляющее. Ожоги — это больно.
У постели стояла Хафвин — высокая, золотоволосая и прекрасная. На ней было платье, модное веке в четырнадцатом или раньше: простое и узкое, облегающее фигуру во всех нужных местах, но подрезанное выше щиколоток, чтобы не стеснять движений. Когда я ее впервые увидела, она носила доспехи. Она служила в гвардии моего кузена Кела: он заставлял ее убивать, а применять впечатляющие целительские способности запретил — потому что она отказалась с ним спать. Настоящий целительский дар был сейчас редкостью среди сидхе, и даже королева поразилась такой бессмысленной трате таланта Хафвин. Целительница ушла от Кела и разделила ссылку со мной. Думаю, Андаис поразило еще и число женщин-стражниц, которые предпочли изгнание службе у Кела. Меня не поразило. После нескольких месяцев пыток Кел вышел из темницы еще более свихнувшимся садистом, чем был. А отправили его в темницу, среди прочего, за попытки меня убить. Я вернулась в изгнание именно потому, что он вышел на свободу. Королева признала — с глазу на глаз — что не ручается за мою жизнь, когда ее сын на свободе.
От Хафвин и ее подруг я услышала, что сделал Кел с первой из стражниц, которую взял себе в постель. Отчет о действиях маньяка-убийцы. Разве что жертва его была сидхе, а потому не умерла. Она выжила и выздоровела — только чтобы снова стать его жертвой. И снова. И опять.
Так что ко мне попросились двенадцать его стражниц. Это за месяц. Было бы и больше, потому что Кел безумен, и стражницам дали выбор. Андаис не представляла, сколько из них предпочтут изгнание милостям Кела, но королева всегда переоценивала его обаяние и недооценивала его мерзкий характер. Не поймите меня неправильно: Кел потрясающе красив, как большинство Неблагих сидхе, но тот хорош, кто хорошо поступает, а Кел поступал ужасно.
Я подошла прямо к кровати Дойля, но он меня не видел. Если б я еще обладала сырой магией страны фейри, я бы вылечила его в одно мгновение. Но магия пролилась в осеннюю ночь, творя чудеса и волшебство, и осталась творить их в волшебной стране. А мы из волшебной страны уехали. Мы сейчас в Лос-Анджелесе, в здании из металла и бетона. Здесь вообще далеко не всякая магия может осуществиться.
— Хафвин, — спросила я, — почему ты не стала его лечить?
Врач, который при его росте смотрел на Хафвин снизу вверх, но на меня сверху вниз, заявил:
— Я не позволю применять магию к моему пациенту.
Я уставилась на него со всей выразительностью моих трехцветных глаз. Наш взгляд нередко смущает людей, особенно если раньше они таких глаз не видели. Иногда это здорово помогает настоять на своем.
— Почему же… — я прочла его имя на бейдже, — …доктор Санг?
— Потому что мне непонятен принцип действия магии, а если я не понимаю принципа действия лекарства, я не могу дать разрешение на его использование.
— Значит, если вы поймете, то препятствовать лечению не будете?
— Я не препятствую лечению, это вы ему препятствуете, принцесса. Здесь больница, а не тронный зал. Ваши люди одним своим присутствием мешают лечебному процессу.
Я ему улыбнулась, чувствуя, что до глаз улыбка не дошла.
— Мои люди никак вам не мешают. Это ваши люди неправильно себя ведут. Я думала, что во все больницы в округе разослали памятку о том, как обращаться с сидхе в случае, если к вам поступит такой пациент. Разве вас не проинструктировали, что носить или иметь при себе, чтобы иметь возможность выполнять свою работу?
— Применение вашими людьми гламора к медсестрам и женщинам-врачам просто оскорбительно! — заявил доктор Санг.
Устроившийся на стуле — одном из двух, которые здесь стояли, — Гален сказал:
— Я ему сто раз повторил, что мы ничего не делаем. Не применяем мы никакого гламора. Но он мне не верит.
У Галена был усталый вид, у глаз и рта кожа как будто натянулась. Раньше я такого не замечала. Сидхе не стареют по-настоящему, но приметы усталости с возрастом проявляются — даже алмаз можно поцарапать, если правильно выбрать инструмент.
— У меня нет времени на объяснения, но я не позволю вам мешать моим целителям лечить моих людей.
— Она признала, — кивнул он на Хафвин, — что за пределами вашей страны ее способности уменьшаются. Она не уверена, что сможет его вылечить. А чем чаще снимать повязки — особенно в такой толпе посторонних, — тем больше шанс подхватить вторичную инфекцию.
— Сидхе не подхватывают инфекций, доктор, — сказала я.
— Простите мне излишнее недоверие, принцесса, но это мой пациент, — ответил доктор Санг. — Я за него отвечаю.
— Нет, доктор. Отвечаю за него я. Он мой Мрак, моя правая рука. Он считает, что это он отвечает за меня, но я его будущая королева, и я отвечаю за весь мой народ. — Я потянулась погладить Дойля по волосам, но отдернула руку. Я не хотела, чтобы он очнулся, когда мы не можем даже облегчить его боль. Ради лечения я бы его разбудила, но будить его от вызванного лекарствами и шоком забытья просто потому, что я не могу стоять рядом и не дотрагиваться до него — это нечестно.
Руки почти болели от желания к нему притронуться, но я заставила себя опустить их по швам и сжала кулаки. Рис взял меня за руку. Я посмотрела в его единственный трехцветно-синий глаз, в красивое лицо со шрамами на месте другого глаза, не полностью прикрытыми белой повязкой. Я Риса знала только таким. Это лицо я видела над собой или под собой, когда мы занимались любовью, вот такое — со всеми шрамами. Он был Рис, и все.
Я погладила его по щеке. Буду ли я меньше любить Дойля, если у него останутся шрамы? Нет, хотя потерю мы будем чувствовать оба. Лицо, которое я полюбила, навсегда станет другим. Ох, нет. Он сидхе, черт побери! Не может у него не пройти простой ожог!
Рис словно прочитал мои мысли:
— Он не умрет.
Я кивнула:
— Но я хочу, чтобы он выздоровел.
— А я? — спросил Эйб с соседней кровати. По голосу казалось, будто он слегка навеселе. Он столько лет не просыхал, что словно не мог уже вести себя по-другому. Без вина пьян — так, кажется, это называют. Ни вина, ни наркотиков — но он все равно как будто был не вполне трезв.
— И ты тоже, — сказала я. — Не сомневайся.
Но Эйб знал свое место — в первую пятерку он не входил. Он не был против. Как многие из недавно вступивших в мою гвардию, он так упивался вновь полученной возможностью заниматься сексом, что не успел еще начать страдать от уязвленного наличием конкурентов мужского самолюбия.
— Я настаиваю, принцесса, чтобы вы и ваши люди покинули помещение, — сказал доктор Санг.
Сопровождавший нас полицейский, полисмен Брюэр, вмешался:
— Прошу прощения, доктор, но мы предпочли бы, чтобы охрана осталась.
— Вы хотите сказать, что на них могут напасть прямо в больнице?
Брюэр глянул на своего напарника, полисмена Кента. Кент только пожал плечами. Наверное, им приказали не спускать с меня глаз, но не проинструктировали, что говорить публике. Мы публикой не считались, раз уж на нас напали. Мы в понимании полиции перешли в другую категорию — потенциальных жертв.
— Доктор Санг, — сказал Мороз. — Стражей принцессы командую я, пока мой капитан не отдаст другого приказа. Мой капитан лежит здесь. — Он показал на Дойля.
— Может, вы и командуете стражей принцессы, но здесь командую я.
Доктор ростом Морозу до плеча не доставал. Чтобы заглянуть Морозу в глаза, он неловко запрокинул голову, но по взгляду ясно было — сдаваться он не собирается.
— Нет времени на споры, принцесса, — сказала Хафвин.
Я посмотрела в ее трехцветные глаза: кольцо синевы, серебряное кольцо и внутри кольцо такого цвета, каким был бы свет — если бы был цветом.
— Что такое?
— Мы вдали от холмов, это накладывает на меня ограничения. Мы находимся внутри здания из стекла и металла, в доме, построенном людьми, и это тоже накладывает на меня ограничения. Чем позже я займусь раной, тем труднее мне будет сделать хоть что-то.
Я повернулась к доктору Сангу:
— Вы слышите, доктор. Позвольте работать моему целителю.
— Я могу его вывести, — предложил Мороз.
— Вряд ли мы позволим, — неуверенным тоном сказал полисмен Брюэр.
— А как вы его выведете? — поинтересовался Кент.
— Вот именно, — поддержал Брюэр. — Мы не можем допустить насилия по отношению к медперсоналу.
— Зачем же насилие, — улыбнулся Рис, играя с завитком волос у моего уха. По мне дрожь пробежала от одного прикосновения.
Я повернулась взглянуть ему в лицо:
— А этика как же?
— Хочешь, чтобы Дойль стал похож на меня? Уверен, что он не хочет лишиться глаза. Чертовски трудно потом оценивать расстояние.
Он улыбнулся, но в шутливом тоне сквозила горечь.
Я поцеловала идеальной формы губы. Я ни у одного мужчины таких красивых губ не видела. Полные и яркие, они превращали мальчишескую красоту его лица в чувственную.
Он отодвинул меня ближе к врачу.
— Уважаемый доктор не понимает, Мерри, а у нас нет времени спорить до упаду.
— М-м, — сказал Брюэр. — Что вы собираетесь сделать, принцесса Мередит? Я имею в виду…
Он повернулся к напарнику. Понятно было, что они чувствуют свою некомпетентность. Вообще-то я удивилась, что сюда не нагнали еще полиции. У двери стояли полицейские в форме, но не было ни одного детектива, никого из верхнего эшелона. Похоже было, что большие шишки нас побаиваются. Не опасности боятся — они полицейские, опасность для них работа. Боятся политики.
Слухи все равно не удержишь. Боги мои, одного того, что король Таранис напал на принцессу Мередит, хватит надолго. Но слухи еще и разрастаются со временем. Как знать, что полиции уже наговорили? Дело вырисовывалось не просто горячее, а опасное для карьеры. Представить только — чтобы принцессу Мередит убили или короля Тараниса ранили в твою смену. В лоб или по лбу, а отдуваться тебе.
— Доктор Санг! — позвала я.
Он повернулся ко мне с сердитой миной:
— Мне все равно, сколько полицейских за вас вступятся, здесь слишком много народу, чтобы можно было кого-то лечить.
Я зажмурилась и выдохнула. Людям, как правило, нужно что-то делать, чтобы воспользоваться магией. А я почти всю жизнь ставлю щиты, чтобы магией не пользоваться. До того, как проявились мои руки власти, я очень старалась не отвлекаться на пролетающих духов, на мелкие каждодневные чудеса, держать их в стороне. Сейчас эта тренировка помогала мне держать в узде саму себя, потому что мои личные — как и унаследованные генетически — таланты взлетели на новую высоту.
— Ну-ка в сторонку, господа, — сказал Рис.
Стражи подались назад и прихватили с собой обоих полицейских. Вокруг меня и доктора высвободилось небольшое пространство. Врач удивленно на них посмотрел:
— В чем дело?
Я подняла руку к его лицу, но он схватил меня за запястье, не дав дотронуться. Вот только мне совсем не надо было до него дотрагиваться. Он дотронулся до меня — и достаточно.
У него глаза стали круглыми, лицо застыло, как от страха. Взгляд направлен был не на меня, а на что-то глубоко в его собственной душе. Я старалась действовать осторожно, применить ровно столько унаследованных от Благого двора способностей, сколько нужно — и ни на йоту больше. Но магия плодородия — штука малопредсказуемая, и я тревожилась.
— Боже мой… — прошептал доктор Санг.
— Богиня, — поправила я и наклонилась к нему. Я повела его прочь от кроватей, от Хафвин — пальцем его не трогая, только отводя руку. Он тянулся следом, не отпуская моего запястья.
И тут я погладила его по лицу другой рукой, совершенно забыв, что надето у меня на пальце. В стране фейри кольцо королевы, как его привыкли называть, — это магический артефакт. В мире людей — всего лишь древняя полоска металла, мягкого от времени. Оно веками переходило от женщины к женщине и побывало на стольких пальцах, что совсем потеряло форму. Андаис недавно призналась, что сняла его с руки Благой, которую победила на дуэли, — с руки богини плодородия. Думаю, Андаис забрала кольцо в надежде принести плодородие в собственный двор, но ее собственной стихией были война и разрушение. Черная ворона и ворон-падальщик — вот ее воплощения. Кольцо у нее на руке не действовало как должно.
Королева отдала мне его как знак своей милости. Доказательство, что она на самом деле видит ненавистную племянницу в качестве возможной наследницы трона. Но мои сила и власть были далеки от поля битвы и смерти.
Едва я коснулась лица человека древним металлом, как кольцо ожило. На миг я подумала, что оно сообщает о плодовитости доктора Санга, как это было с мужчинами-сидхе, но кольцо хотело от доктора совсем не того.
Я увидела, что он любит. Он любил свою работу, ему до самозабвения нравилось быть врачом. А еще я увидела женщину, хрупкую и нежную, с черными волосами до плеч — они блестели под солнцем, лившимся из широких окон, выходивших на улицу. Вокруг все было в цветах: наверное, она работала в цветочном магазине. Она улыбнулась покупателю, но разговор слышен не был — как будто звуки были не важны. Лицо у нее просветлело, как небо после дождя, когда сквозь тучи пробьется солнце, — это она подняла голову и увидела, как в дверь входит доктор Санг. Кольцо знало, что эта женщина его любит. Я увидела два соседних дворика в Лос-Анджелесе. Снова увидела их обоих, только много моложе. Они вместе выросли, они даже бегали друг к другу на свидания в старших классах, но он любил медицину больше всякой женщины.
— Она вас любит, — сказала я.
— Как… Как вы это делаете? — сдавленным голосом спросил он.
— Вы тоже видели? — тихо спросила я.
— Да, — прошептал он.
— Разве вы не хотите иметь семью, детей?
Я снова ее увидела, в том же магазинчике. Обеими руками держа чашку чая, она смотрела в окно на гуляющих туристов. Возле нее парили два туманных силуэта — мальчик и девочка.
— Что это? — спросил он, задыхаясь от чувств, как от боли.
— Дети, которые у вас родятся.
— Точно? — прошептал он.
— О да. Но они появятся на свет, только если вы ее любите.
— Я не могу…
Призрачный мальчик повернулся и как будто посмотрел прямо на нас. Даже мне стало не по себе, а доктор задрожал.
— Прекратите. Прекратите!
Я отвела руку от его щеки, но он так и держал меня за руку.
— Отпустите меня, — сказала я.
Он посмотрел на свою руку, словно забыл, что меня держит. Разжал пальцы. Глядел он почти испуганно. Взгляд его упал на кровать Дойля у меня за спиной.
— Прочь от него! — крикнул он.
— Доктор Санг, это чудо! — сказала женщина-врач. — Он снова видит этим глазом.
Санг присоединился к группе докторов и медсестер, суетившихся у кровати Дойля. Он посветил в открывшийся глаз стража и помотал головой.
— Невозможно!
— Теперь вы позволите мне совершить невозможное для Аблойка? — с легкой улыбкой спросила Хафвин.
Я думала, он станет возражать, но он только кивнул. Хафвин подошла ко второй кровати, а я сделала то, что мне хотелось сделать с той самой секунды, как я сюда вошла. Я погладила Дойля по волосам. Он посмотрел на меня. Лицо еще покрывали волдыри ожогов, но смотревший на меня черный глаз был цел. Дойль улыбнулся — пока уголки губ не поднялись до ожогов, потом он перестал улыбаться. Не поморщился, не вздрогнул — просто перестал улыбаться. Он Мрак. Мрак не дрожит.
У меня щипало в глазах, а горло так сжалось, что я вздохнуть не могла. Я силилась не заплакать, потому что не знала, что сделаю, если сорвусь.
Он накрыл ладонью мою руку на поручне кровати. Одно прикосновение — и я не сдержала слез.
Доктор Санг снова оказался рядом.
— То, что я видел — просто фокус. Вы меня отвлекали, чтобы ваша знахарка успела им заняться.
Мне удалось сказать сквозь слезы:
— Не было никаких фокусов. Это настоящее ясновидение. Она вас любит. У вас родится двое детей, сначала мальчик, потом девочка. Она в своем цветочном магазине. Если позвоните сейчас, она еще чай не допьет.
Он посмотрел на меня так, словно я что-то жуткое сказала.
— Не может человек быть и хорошим врачом, и хорошим мужем.
— Вам решать. Но ей жаль будет вас потерять.
— Как она может меня потерять, если у нас ничего не было?
Сестрички вокруг навострили уши. Одна Богиня знает, что за слухи теперь пойдут по больнице.
— Я не видела в ее сердце никого другого. Если вы не станете ее мужем, скорее всего им не станет никто.
— Ей надо выйти замуж. Она будет счастлива!
— Она думает, что счастлива будет только с вами.
— Она ошибается, — сказал он, но так, словно самого себя пытался убедить.
— Может быть, а может, ошибаетесь вы.
Он покачал головой, на глазах собираясь заново — как натягивают повыше уютное одеяло. Он восстанавливал свою ипостась врача.
— Я поручу медсестре заново наложить повязки. Ваша целительница может так же лечить людей?
— К сожалению, на сидхе наша магия всегда действует лучше, — ответила я.
— Так не всегда было, — сказал Рис. — Но в последние несколько тысяч лет — да.
Доктор Санг снова покачал головой.
— Я бы хотел больше узнать о механизме такого исцеления.
— Хафвин будет рада попытаться объяснить, но в другое время.
— Понимаю. Вы хотите забрать ваших людей домой.
— Да.
Слезы перестали литься под вопросами доктора. И я поняла, что не только он заставляет себя быть собой. Где-нибудь в тишине, потом, я могу и сломаться, но не на виду у всех. Того гляди, здешний медперсонал еще воспользуется возможностью продать мою истерику в газеты. Вот чего бы не хотелось.
Доктор Санг пошел к двери, словно не мог уже нас видеть. Но на пороге задержался на секунду:
— Это точно был не фокус и не иллюзия?
— Клянусь, мы оба видели истинный образ будущего.
— И мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день?
Я помотала головой.
— Я не сказку вам рассказываю. У вас будут дети, и она вас любит. Еще я думаю, что и вы бы ее любили, если бы самому себе разрешили любить — но от вас любовь потребует работы над собой. Любить — значит в чем-то утратить контроль над собой и над своей жизнью, а вам терять контроль не нравится. Никому не нравится, — добавила я.