Страница:
Бейсбольная бита метрономом постучала по полу. Чья-то фигура медленно и осторожно выступила вперед.
— Микки? — спросил Аль. — Почему ты не выпихнул этих подонков прямо через потолок?
— Потолок? — плечи Микки неловко изогнулись под двойным слоем материи на груди его костюма.
— Неважно.
— Я выхожу, — объявил Хадсон Проктор.
Он выступил через отверстие в стене, протянув руку вперед, держа автомат за ремень.
На него нацелились тридцать автоматов Томпсона, большинство из них с серебряной пластинкой. Хадсон закрыл глаза и ждал выстрелов, адамово яблоко быстро шевелилось. Аль не мог до конца понять искру яростного возмущения, мелькавшую в сознании этого человека. Страх — да, масса страха. Но Хадсон Проктор против чего-то негодовал.
— Где она? — спросил Аль.
Хадсон наклонился, давая автомату опереться на пол, прежде чем снял с себя ремень.
— Она сбежала. Ее черноястреб подобрал, — он сделал паузу, настоящий гнев вспыхнул на его лице. — Вся она в этом. Я забирался туда вслед за ней, а она сунула мне в лицо распроклятый автомат. Сука, на борту было место для всех, а она попросту оставила нас здесь. Ничуть о нас не позаботилась. Я же все для нее сделал, вы знаете. Без меня она никогда не получила бы власть над черноястребами. Это я их держал в порядке.
— Почему же черноястреб ее унес? — спросил Аль. — Она никакой власти над ними больше не имела.
— Это «Этчеллс», он овладел всеми видами оружия, которые были у тиратка на другой стороне туманности Ориона. Он взял ее с собой, потому что она знает коды к боевым осам. Возможно, они начнут первую межвидовую войну. Оба они достаточно безумны.
— Бабы, а? — Аль дружески улыбнулся ему.
Лицо Хадсона передернулось:
— Да. Бабы. Будь они трахнуты.
— Все, на что они годятся, — Аль засмеялся.
— Да уж, это точно.
Бейсбольная бита попала Хадсону прямо по макушке, пробила кость и размозжила голову. Кровь хлынула на переднюю часть хорошо скроенного костюма Аля, заливая его прекрасные кожаные ботинки.
— И ты подумай только, в какое дерьмо они тебя втащили, — сказал он трупу.
Тридцать длинных узких лент белого огня ударили разом, превращая в пар прозрачную стену и истребляя одержимых, съежившихся за ней.
Крики Либби привели их в спальню. Все держались позади, когда Аль прошел через дверь в темную комнату. Либби стояла на полу на коленях, обнимая руками фигуру в окровавленном халате. Ее тонкий голос звучал нескончаемым жалобным завыванием, точно плач какого-то животного после смерти его пары. Она тихонько покачивалась взад и вперед, слегка прикасаясь к лицу Джеззибеллы. Аль шагнул вперед, боясь худшего. Но мысли Джеззибеллы все еще присутствовали, все еще проплывали в ее мозгу.
Либби повернула голову и посмотрела на него, у нее на щеках блестели слезы.
— Смотрите, что они сделали, — захныкала она. — Посмотрите на мою куколку, на мою красавицу. Дьяволы. Все вы дьяволы. Вот почему вас отправили в потусторонье. Вы дьяволы, — плечи ее вздрагивали, она медленно склонялась над Джеззибеллой, яростно качая ее.
— Все о'кей, — сказал Аль.
Губы у него пересохли, он наклонился над убитой горем старухой. За всю свою жизнь он ни разу не был так перепуган тем, что ему предстояло увидеть.
— Аль? — выдохнула Джеззибелла. — Аль, это ты?
Обожженные пустые глазницы поворачивались, ища его.
Аль сжал ее руку, чувствуя, как почерневшая кожа трескается под его пальцами.
— Конечно, детка, я здесь.
Слабый его голос замер, горло сжалось. Ему хотелось присоединиться к Либби, запрокинуть голову и закричать.
— Я ей не сказала, — прошептала Джеззибелла. — Она хотела знать, где ты, но я так и не сказала.
Аль всхлипывал. Как будто это имело значение, если бы Кира его обнаружила, любой, кто был на счету, оставался верным до конца. Но Джез этого не знала. Она сделала то, что считала нужным. Ради него.
— Да ты просто ангел, — прорыдал он. — Проклятый чертов ангел, посланный с небес, чтобы показать мне, какой я ничтожный кусок дерьма.
— Нет, — замурлыкала она. — Нет, Аль.
Он дотронулся пальцами до ее лица.
— Я сделаю тебя еще лучше, — пообещал он. — Вот увидишь. Каждый доктор в этом чертовом мирке явится сюда и будет тебя лечить. Уж я их заставлю. И ты поправишься. А я собираюсь все время быть здесь с тобой. И стану заботиться о тебе с этой минуты и до конца. Вот увидишь. Хватит глупых обид и ссор. Никогда больше их не будет. Ты — это все, что для меня важно. Ты все, Джез. Все.
Микки болтался позади толпы, наводнявшей апартаменты Никсона, когда прибыли два ужасающе выглядевших неодержимых врача. Он догадывался, что происходит за дверью. Быть там, демонстрировать свою преданность, точно медаль, но не очень-то попадаться на глаза. Не в такое время, как теперь. Он успел уже как следует узнать босса. Кое-кто очень хорошо заплатит за то, что тут происходит. И очень болезненно, в самом деле. Астероид весь прогнил от слухов о том, что Конфедерация теперь узнала, как мучить одержимых месяцами. Если кто-то мог от этого выиграть, так это Организация с Патрицией в качестве главного исследователя.
На его плечо опустилась чья-то рука. Нервы у Микки были до того истрепаны, что от прикосновения он даже подпрыгнул. Эта рука препятствовала любому нормальному движению, она крепко, с невероятной силой держала его.
— В чем дело? — он взвился от притворного негодования. — Разве вы не знаете, кто я такой?
— Плевать мне, кто ты такой, — сказал Джеральд Скиббоу. — Скажи мне, где Кира?
Микки попытался на взгляд оценить своего… ну не противника, но скорее — допрашивающего его. Сложение могучее — и ноль чувства юмора. Нехорошее сочетание.
— Эта сука взяла ноги в руки. Ее черноястреб подобрал. А теперь, друг, отдай мне мое плечо, слышишь?
— Куда он ее увез?
— Куда он… Ах, похоже, ты пустишься в погоню? — ухмыльнулся Микки.
— Да.
Микки не понравилось, как оборачивался разговор. Он не дал сарказму выплеснутся наружу.
— Туманность Ориона. А теперь могу я идти? Спасибо.
— Зачем она туда отправилась?
— Тебе-то что, друг? — раздался еще чей-то голос.
Джеральд выпустил Микки, повернулся и увидел Аля Капоне.
— Кира — одержательница нашей дочери. Мы хотим ее вернуть.
Аль задумчиво кивнул:
— Нам нужно поговорить.
Росио наблюдал, как такси вывернуло на посадочную площадку и направилось к нему. Шлюзовый проход в виде слоновьего бивня поднялся и устремился к люку.
— У нас гость, — объявил Росио Бет и Джеду.
Оба поспешили по главному коридору к шлюзу. Люк был уже открыт, оттуда показалась знакомая фигура.
— Господи, спаси, — пробормотала Бет. — Джеральд!
Он устало улыбнулся ей:
— Привет. Я тут кое-какой жратвы привез. Решил, что ваш должник.
На полу такси у него за спиной виднелись пакеты и коробки.
— Что случилось, приятель? — спросил Джед.
Он смотрел мимо Скиббоу, пытаясь прочесть этикетки.
— Я освободила моего мужа, — Лорен высунула свое лицо поверх физиономии Джеральда и улыбнулась двум юнцам. — Должна вас поблагодарить за то, что вы о нем заботились. Видит Бог, это нелегко даже в лучшие времена.
— Росио! — закричала Бет.
Потрясенный Джед пошатнулся у нее за спиной:
— Он одержим! Беги!
Лицо Росио появилось в одном из обрамленных медью иллюминаторов.
— Порядок, — успокоил он их. — Я заключил соглашение с Аль Капоне. Мы берем с собой обоих Скиббоу и выслеживаем моего старого друга, одержателя «Этчеллса». Взамен Организация снабдит черноястребов всей технической помощью, в какой они нуждаются, для обеспечения Альмадена, а затем оставляет их в покое.
Бет нервно взглянула па Джеральда, ей было неважно, кто его одержатель.
— Куда мы едем? — спросила она у Росио.
— В туманность Ориона. Для начала.
23
СТНИ-968М был основным транспортом (не обладая слишком сильным воображением, его прозвали попросту «Стоуни»), с тупоносым фюзеляжем, способным перевозить или двадцать тонн груза, или сотню пассажиров. Седьмая транспортная команда ФНВ (Флота Нового Вашингтона), эскадрон небольших летательных аппаратов, прилетел на Омбей, когда президент ответил на призыв о военной помощи во время освобождения Мортонриджа. Еще с тех времен, когда генерал Хилтч приказал воздушным кораблям облететь освобожденные территории Мортонриджа, эти пейзажи были знакомы оккупационным войскам. После Кеттона «Стоуни» сделались бесценными в обеспечении новой линии фронта полицией, которая распределила сержантов вдоль тонкой линии обороны. Когда полуостров разделили на тюремные зоны, отправленные из Передового форта, они предназначались для того, чтобы доставлять продукты, оборудование и боеприпасы к находящимся наверху станциям; кроме того они безотказно эвакуировали людей с самыми серьезными телесными повреждениями и бывших одержимых для медицинской помощи.
Даже для воздушных судов, предназначенных для самых суровых перелетов, круглосуточное функционирование представляло проблемы. Свободные часы тоже были редкими: местная промышленность Омбея уже сражалась за то, чтобы не останавливать производство оружия для фронта и работу инженерных корпусов королевского флота. Все эскадроны «Стоуни» сталкивались с необходимостью срочной посадки посреди полета и боролись с необъяснимыми перепадами энергии. Свободные газетчики, делающие репортажи об Освобождении, знали все о несовершенстве СТНИ-968М, хотя они никогда не упоминались в их официальных репортажах. Это было бы нехорошо для гражданского населения. Не существовало свирепой цензуры, но все они знали, что являются частью кампании за Освобождение, что они помогают убедить народ в том, что одержимых можно победить. При соблюдении обычного для военного времени компромисса было в интересах армии получить максимальное количество информации.
Так что Тим Берд чувствовал себя не слишком уверенно, когда «Стоуни» понес его и Хью Рослера, на рассвете поднявшись из Передового форта. Он хотел дать своим читателям там, на родине, легкое ощущение волнения, когда воздушная машина пролетала через бесконечные степи, покрытые высохшей грязью, а тем самым успокоить себя самого. Помогало то, что он сидел так близко от Хью, и они оба втиснулись между коробками, наполненными питательным супом в пакетиках для сержантов, а тот, кажется, всегда выглядел абсолютно невозмутимым; даже когда Кеттон откололся и отошел от планеты, он стоял прямо, разглядывая это зрелище с чем-то вроде изумленного ужаса, в то время как остальные репортеры скорчились на треснувшей почве, упрятав головы в колени. У него к тому же было верное чутье на неприятности. Помнилось несколько случаев, когда репортерский корпус пробирался через развалины, и Хью углядел мины-ловушки, которые пропустили сержанты и морские инженеры. Он не был особенно разговорчив, но Тим чувствовал себя в безопасности рядом с ним.
Это было одной из причин, почему он попросил Хью поехать с ним. Этот полет не был организован для них армией, просто сюжет был слишком хорош, чтобы ждать связного офицера и добираться туда с его помощью. А хорошие сюжеты на темы об Освобождении не так-то легко найти. Но Тим уже двадцать лет занимается военными корреспонденциями, ему хорошо известно, как пробраться через архаическую цепочку команд, каких людей восхвалять. Пилоты были отличным материалом — и полезным, почти как сержанты. Оказалось достаточно легко найти попутный транспорт среди развалюх и посудин, отправляющихся рано утром.
«Стоуни» оторвался от Передового форта и устремился на юг, по направлению к трассе М6. Как только они достигли своих двухсот метров оперативной высоты, Тим ослабил у себя на спине то, что смехотворно называлось ремнем безопасности, и пригнулся возле дверного иллюминатора. Внизу вдоль их пути проплывал обычный пейзаж. Он повидал сотни подобных кадров у себя в студии, пейзаж был точно такой же; теперь начало М6 возле старой противопожарной полосы было так же знакомо среднему гражданину Конфедерации, как дорога возле его собственного дома. Но с каждой поездкой он продвигался по этой дороге чуточку дальше, все больше углублялся на отдаленные участки территории одержимых. Первые две недели это было поистине удивительное продвижение. Никому из репортеров не приходило в голову производить оптимистическое жужжание камер, которое наполняло все их записи. Теперь все по-другому; есть все-таки прогресс, но трудно было поймать основной смысл происходящего, если просто записывать мероприятия Освобождения шаг за шагом.
Тактические карты, навязываемые им офицерами связи, определенным образом изменили первоначальное представление: розовые черточки тянулись через Мортонридж и отгораживали территорию одержимых. Сначала границы больше напоминали затянутые петли-ловушки, потом их контуры стали распространяться за край розового, соответственно со степенью продвижения. После Кеттона карты опять изменились. Вырезая коридоры среди территории одержимых, клиньями были запущены сержанты. Сепарация и изоляция — таков был план генерала Хилтча, чтобы помешать одержимым собираться в многочисленные сообщества, так как их большая плотность могла бы вызвать еще один Кеттон. Текущая тактическая карта изображала Мортонридж, покрытый слабыми розовыми пятнышками, отделенными друг от друга, точно осушаемые лужи. Разумеется, никто как следует не знал, каково же то критическое число, которого нужно любой ценой избегать. Так что сержанты неуклонно трудились, поддерживаемые многочисленными стимуляторами, составленными специально для них. И не было там больше ни града гарпунов, чтобы облегчить работу, ни даже огня лазеров СО, чтобы укрепить оборонную позицию. Передняя линия была предназначена для того, чтобы очистить землю самым тяжким путем из возможных.
Глаза Тима неотрывно следили за асфальтовой лентой, вдоль которой летел «Стоуни». Механоиды Королевского морского флота вырезали бульдозерами целые куски пропитанной влагой почвы из дорожной насыпи, когда армия прорывалась в сердцевину полуострова. Временами под возвышавшимися новыми барханами проглядывала единственная расчищенная дорога для транспорта — всего в двадцать метров шириной. Боковые стены укреплены были химически произведенным цементом, сцепляющим частицы грязи в искусственные молекулярные гроздья, которые вкладывали свою первоначальную энергию в ограниченный жизненный срок. Солнечный свет отражался от них широкими сапфировыми и изумрудными узорами, когда «Стоуни» проносился над ними. Все прежние мосты были снесены, а дорожные башни остались торчать из грязи причудливыми углами. Среди них не было даже двух с одинаковым углом наклона. Над небольшими ущельями проходили новые высокие арки из измененного силикона, изгибающиеся над грязными потоками. Красивые однопролетные мосты тянулись через провалы шириной в полкилометра, паутинообразные провода блестели на них, точно льдинки, в чистом рассветном воздухе. Запрограммированные силиконовые понтоны тащили смешанный ковер дороги через широкие основания долин героическими эстафетами.
— Стоимость этих восстановленных дорог для моторного транспорта приблизительно десять миллионов фунтов кулу за километр, — заметил Тим. — Это в тридцать раз выше первоначальной цены, а ведь здесь даже нет электронного контроля за движением. Вероятно, это будет самый ощутимый памятник Освобождению, несмотря на то, что тридцать восемь процентов строительства считается временным. Наземные войска называют его дорогой к противоположному концу ада.
— У тебя всегда найдется оптимистическая точка зрения, — сказал Хью Рослер.
Тим на время прекратил рассказы о дороге.
— Если бы я мог такую точку зрения найти, я бы это с удовольствием сделал. Я вовсе не копаю под одержимых. Быть позитивно настроенным после всего этого невозможно. Мы должны время от времени говорить правду.
Хыо кивнул, выглядывая в треугольный иллюминатор.
— А вот и автоколонна, посмотри «Гиммики».
Длинная змея, состоящая из грузовиков и автобусов, извивалась по пути к северу вдоль отремонтированной дороги. Автобусы означали, что в них большей частью гражданские, бывшие одержимые, которых везут в безопасные места. «Гиммики» — так называли их репортеры (от английского give me, — дайте мне). Каждое интервью, которое они давали после того, как их вынимали из ноль-тау, начиналось одной и той же волной требований: дайте мне медицинский уход, дайте мне одежду, дайте мне поесть, дайте мне остальных членов моей семьи, дайте мне назад мою жизнь. И почему у вас отняло такое долгое время мое спасение?
Практически записи интервью с вернувшимися после небольшой заминки были прекращены. Население Омбея все сильнее настраивалось против своих сограждан из-за отсутствия у тех благодарности.
За двести пятьдесят километров к югу от старой противопожарной линии была устроена крупная военная база, как будто бы партию жидкого асфальта выдавили из краешка автодороги, чтобы запятнать грязью перед тем, как он затвердеет. От него отделялась только одна небольшая дорога, которая вела через открытую местность. Через затвердевавшие болота, вероятно, должна была проходить еще одна дорога, первоначальная. Но инженеры Королевского морского флота решили игнорировать ее в пользу прокладки своего шоссе. Прямо по новонасыпанной почве оно проходило ближе к твердым и устойчивым районам. Такие же военные базы установили по всей длине трассы, а от них ответвлялись боковые дороги, повторяя первоначальные схемы. Это были вспомогательные пути для армии, обегавшие города, для использования не столько сержантами, сколько для поддерживающих порядок команд и оккупационных сил, которые придут на их место.
Эта военная база была пуста, хотя кругом виднелись грязные следы, показывающие, как много машин собиралось тут одновременно. «Стоуни» сделал резкий вираж над этим местом и отошел прочь, чтобы проследить основную дорогу. Минуты через две они уже кружили над руинами Экснолла.
Посадочное поле оккупационной станции представляло собой широкий квадрат, выложенный мелкими ячейками на большом плоском участке почвы на официальном краю города, с химическим бетоном, уложенным под слоем земли. Грязь все-таки просачивалась в тех участках, куда не доставало химическое покрытие.
Никто из грузовой команды ничуть не удивился, когда Тим и Хью выпрыгнули из открытого люка «Стоуни». Они только усмехнулись, когда два репортера выпрямились, пытаясь высвободить ноги из липкой грязи.
Тим открыл в файле новую ячейку памяти для своего репортажа и быстро уменьшил чувствительность своего обоняния. Большая часть останков животных и мертвых растений была поглощена грязью, но постоянные ливни, естественные для полуострова, обнажали погребенное. К счастью, запах здесь не был таким скверным, как могло показаться.
Попутный джип подвез их к оккупационной станции, которая была устроена в конце Мейнгрина.
— Где здесь была контора связи? — спросил Тим.
Хью огляделся, пытаясь сориентироваться на чужой территории.
— Не уверен, что знаю, я должен проверить по путеводителю. Здесь так же скверно, как в Помпее на следующее утро после извержения.
Тим продолжал записывать, когда они шлепали по жидкой болотной грязи, сохраняя комментарии Хью насчет нескольких опознавательных столбиков в его родном городе, которые он мог бы узнать. Сильный ливень жестоко побил поросший деревьями Экснолл. Потоки грязи опрокинули высокие деревья на дома, над которыми они когда-то так грациозно нависали, разрушая лавки и дома еще прежде, чем осели фундаменты. Покатые крыши, сложенные из угольных балок, сорвались с мест и кружились в селевых потоках, пока их не унесло прочь, а инерция протащила их через сохранившиеся древесные пни. Целая груда застряла в конце Главной Лужайки, и все это выглядело так, будто половина городских построек зарыта по самые стропила. Фасады плавали совершенно свободно, как плоты причудливого устройства, пока постепенно затвердевающая грязь не начала их задерживать. Там, где они лежали поперек дороги, джипы и грузовики проезжали прямо по ним сверху, и трещащие шины вдавливали кирпичи и деревянные планки еще глубже в болото. Только фундаменты да разбитые, расколотые остатки стен первых этажей указывали на контуры города.
Запрограммированные силиконовые укрытия и куполообразные сооружения установили в центральном гражданском районе, который и должен был служить оккупационной станцией; ни дом городского магистрата, ни полицейский участок не сохранились. Армия поспешно двигалась по узким переулочкам между сооружениями. А отряды сержантов и оккупационных войск маршировали между машинами. Тим и Хью сошли с джипа, чтобы оглядеться.
Хью усмотрел какие-то ориентиры в ландшафте и проконсультировался с гидом-блоком.
— Вот здесь все и произошло, — объяснил он. — Толпа собралась тут после сообщения Финнуалы.
Тим оглядел мрачную панораму.
— Какой ценой далась победа, — произнес он тихо. — Это даже не выглядит как шторм, — он сосредоточился на нескольких гниющих лужах, давая их крупным планом, разглядывая пригнувшуюся траву и растения, пытающиеся приподняться. Если растительность вернется на этот полуостров, она распространится от свежей воды, подумал он. Но эти запачканные, вымокшие стебельки могут только враждовать с коричневыми грибными шляпками, которые расцвели ценой человеческих потерь. Тим сомневался, что они проживут особенно долго.
Они бродили по станции, ловя редкие признаки того, что армия реорганизуется. Раненые сержанты лежали на выстроенных аккуратными рядами койках полевого госпиталя. Инженеры и механоиды работали с разного рода оборудованием. Бесконечные колонны грузовиков тащились мимо, сердито гудя, когда боролись за твердую дорогу для своих колес посреди грязи.
— Эй, вы двое! — закричала Елена Дункан с той стороны дороги. — Какого черта вы тут делаете?
Они перешли к ней через дорогу, увернувшись от нескольких джипов.
— Мы репортеры, — объяснил Тим. — Просто смотрим.
В его предплечье вцепились когти, не давая ему пошевелиться. Он был совершенно уверен, что если бы она захотела, то прокусила бы ему руку до самой кости. Елена дотронулась до сенсорного блока у него на груди. И тоже не особенно мягко.
— Ну, ты, — Хью подчинился процедуре, не жалуясь.
— Никакие репортеришки не должны тут шляться сейчас, — сказала Елена. — Полковник еще даже не очистил Экснолл.
— Знаю, — сказал Тим. — Я просто хотел опередить всю шайку.
— Что типично, — хмыкнула Елена.
Она снова отступила в холл, где были установлены двадцать неуклюжих камер с ноль-тау. У всех темнела активная поверхность.
Тим пошел за ней:
— Это ваша епархия?
— Угадал, сынок. Я тут выполняю последний акт по освобождению тех великих людей, которые у нас имеются. Вот почему я захотела узнать, кто вы такие. Вы не армейские, и вы слишком здоровы, чтобы принять вас за бывших одержимых. Я сразу поняла, это теперь становится второй натурой.
— Я рад, что кто-то проявляет бдительность.
— Оставь, — ее голова покачивалась вверх-вниз, в то время как она разглядывала его. — Если хочешь задавать вопросы, спрашивай. Мне тут довольно скучно, так что, возможно, я и отвечу. Ты здесь потому, что это Экснолл, верно?
Тим улыбнулся:
— Ну ведь здесь все и началось. Поэтому у меня появился законный интерес. Если сделать доступной информацию о том, что это место снова отвоевали и продезинфицировали, получится отличное сообщение.
— Типичный репортеришко, лишь бы историю состряпать, это важнее всего остального вроде космической безопасности и незыблемости здравого смысла. Да я бы тебя просто пристрелила.
— Но не пристрелили же. Это значит, что у вас есть доверие к сержантам?
— Возможно. Знаю, я не могла бы делать то, что совершают они. Все еще совершают. Я думала, что смогу, когда сюда приехала, но все это Освобождение для всех нас — только одна большая кривая линия, верно? И она многому нас научила. Никогда больше мы не допустим такой войны, как эта, если вообще будем воевать. Даже если конфликт будет продолжаться еще года два, предполагается, что отдельные бои будут жестокими, но быстро кончатся. Солдаты должны отдохнуть от передовой, должны получить какие-то развлечения, воспользоваться доступными стимуляторами, прежде чем назад возвратятся. Одна сторона начинает брать верх, а другая отбрасывает их назад. Вот как оно обычно происходит, и здесь не прекращается, ни на секунду. Ты когда-нибудь это записывал в свои датчики? Настоящую квинтэссенцию того, что происходит? Стоит одному сержанту потерять бдительность хоть на мгновение — и один из этих подонков тут же проберется в брешь. И все начинается сначала, на другом континенте. Одна ошибка. Одна. Это бесчеловечная война. Оружие, которое должно победить, — само совершенство. Одержимые? Им приходится предавать, будучи на сто процентов лживыми заблудшими сукиными детьми, они никогда не пытаются объединится, чтобы хоть кто-то из них проскользнул мимо нас. Наши сержанты, да они же теперь должны быть особенно бдительными, они никогда даже не пойдут не по той стороне дороги из-за того, что грязь там не так глубока и не так омерзительна. Ты и представления не имеешь, чего это стоит.
— Микки? — спросил Аль. — Почему ты не выпихнул этих подонков прямо через потолок?
— Потолок? — плечи Микки неловко изогнулись под двойным слоем материи на груди его костюма.
— Неважно.
— Я выхожу, — объявил Хадсон Проктор.
Он выступил через отверстие в стене, протянув руку вперед, держа автомат за ремень.
На него нацелились тридцать автоматов Томпсона, большинство из них с серебряной пластинкой. Хадсон закрыл глаза и ждал выстрелов, адамово яблоко быстро шевелилось. Аль не мог до конца понять искру яростного возмущения, мелькавшую в сознании этого человека. Страх — да, масса страха. Но Хадсон Проктор против чего-то негодовал.
— Где она? — спросил Аль.
Хадсон наклонился, давая автомату опереться на пол, прежде чем снял с себя ремень.
— Она сбежала. Ее черноястреб подобрал, — он сделал паузу, настоящий гнев вспыхнул на его лице. — Вся она в этом. Я забирался туда вслед за ней, а она сунула мне в лицо распроклятый автомат. Сука, на борту было место для всех, а она попросту оставила нас здесь. Ничуть о нас не позаботилась. Я же все для нее сделал, вы знаете. Без меня она никогда не получила бы власть над черноястребами. Это я их держал в порядке.
— Почему же черноястреб ее унес? — спросил Аль. — Она никакой власти над ними больше не имела.
— Это «Этчеллс», он овладел всеми видами оружия, которые были у тиратка на другой стороне туманности Ориона. Он взял ее с собой, потому что она знает коды к боевым осам. Возможно, они начнут первую межвидовую войну. Оба они достаточно безумны.
— Бабы, а? — Аль дружески улыбнулся ему.
Лицо Хадсона передернулось:
— Да. Бабы. Будь они трахнуты.
— Все, на что они годятся, — Аль засмеялся.
— Да уж, это точно.
Бейсбольная бита попала Хадсону прямо по макушке, пробила кость и размозжила голову. Кровь хлынула на переднюю часть хорошо скроенного костюма Аля, заливая его прекрасные кожаные ботинки.
— И ты подумай только, в какое дерьмо они тебя втащили, — сказал он трупу.
Тридцать длинных узких лент белого огня ударили разом, превращая в пар прозрачную стену и истребляя одержимых, съежившихся за ней.
Крики Либби привели их в спальню. Все держались позади, когда Аль прошел через дверь в темную комнату. Либби стояла на полу на коленях, обнимая руками фигуру в окровавленном халате. Ее тонкий голос звучал нескончаемым жалобным завыванием, точно плач какого-то животного после смерти его пары. Она тихонько покачивалась взад и вперед, слегка прикасаясь к лицу Джеззибеллы. Аль шагнул вперед, боясь худшего. Но мысли Джеззибеллы все еще присутствовали, все еще проплывали в ее мозгу.
Либби повернула голову и посмотрела на него, у нее на щеках блестели слезы.
— Смотрите, что они сделали, — захныкала она. — Посмотрите на мою куколку, на мою красавицу. Дьяволы. Все вы дьяволы. Вот почему вас отправили в потусторонье. Вы дьяволы, — плечи ее вздрагивали, она медленно склонялась над Джеззибеллой, яростно качая ее.
— Все о'кей, — сказал Аль.
Губы у него пересохли, он наклонился над убитой горем старухой. За всю свою жизнь он ни разу не был так перепуган тем, что ему предстояло увидеть.
— Аль? — выдохнула Джеззибелла. — Аль, это ты?
Обожженные пустые глазницы поворачивались, ища его.
Аль сжал ее руку, чувствуя, как почерневшая кожа трескается под его пальцами.
— Конечно, детка, я здесь.
Слабый его голос замер, горло сжалось. Ему хотелось присоединиться к Либби, запрокинуть голову и закричать.
— Я ей не сказала, — прошептала Джеззибелла. — Она хотела знать, где ты, но я так и не сказала.
Аль всхлипывал. Как будто это имело значение, если бы Кира его обнаружила, любой, кто был на счету, оставался верным до конца. Но Джез этого не знала. Она сделала то, что считала нужным. Ради него.
— Да ты просто ангел, — прорыдал он. — Проклятый чертов ангел, посланный с небес, чтобы показать мне, какой я ничтожный кусок дерьма.
— Нет, — замурлыкала она. — Нет, Аль.
Он дотронулся пальцами до ее лица.
— Я сделаю тебя еще лучше, — пообещал он. — Вот увидишь. Каждый доктор в этом чертовом мирке явится сюда и будет тебя лечить. Уж я их заставлю. И ты поправишься. А я собираюсь все время быть здесь с тобой. И стану заботиться о тебе с этой минуты и до конца. Вот увидишь. Хватит глупых обид и ссор. Никогда больше их не будет. Ты — это все, что для меня важно. Ты все, Джез. Все.
Микки болтался позади толпы, наводнявшей апартаменты Никсона, когда прибыли два ужасающе выглядевших неодержимых врача. Он догадывался, что происходит за дверью. Быть там, демонстрировать свою преданность, точно медаль, но не очень-то попадаться на глаза. Не в такое время, как теперь. Он успел уже как следует узнать босса. Кое-кто очень хорошо заплатит за то, что тут происходит. И очень болезненно, в самом деле. Астероид весь прогнил от слухов о том, что Конфедерация теперь узнала, как мучить одержимых месяцами. Если кто-то мог от этого выиграть, так это Организация с Патрицией в качестве главного исследователя.
На его плечо опустилась чья-то рука. Нервы у Микки были до того истрепаны, что от прикосновения он даже подпрыгнул. Эта рука препятствовала любому нормальному движению, она крепко, с невероятной силой держала его.
— В чем дело? — он взвился от притворного негодования. — Разве вы не знаете, кто я такой?
— Плевать мне, кто ты такой, — сказал Джеральд Скиббоу. — Скажи мне, где Кира?
Микки попытался на взгляд оценить своего… ну не противника, но скорее — допрашивающего его. Сложение могучее — и ноль чувства юмора. Нехорошее сочетание.
— Эта сука взяла ноги в руки. Ее черноястреб подобрал. А теперь, друг, отдай мне мое плечо, слышишь?
— Куда он ее увез?
— Куда он… Ах, похоже, ты пустишься в погоню? — ухмыльнулся Микки.
— Да.
Микки не понравилось, как оборачивался разговор. Он не дал сарказму выплеснутся наружу.
— Туманность Ориона. А теперь могу я идти? Спасибо.
— Зачем она туда отправилась?
— Тебе-то что, друг? — раздался еще чей-то голос.
Джеральд выпустил Микки, повернулся и увидел Аля Капоне.
— Кира — одержательница нашей дочери. Мы хотим ее вернуть.
Аль задумчиво кивнул:
— Нам нужно поговорить.
Росио наблюдал, как такси вывернуло на посадочную площадку и направилось к нему. Шлюзовый проход в виде слоновьего бивня поднялся и устремился к люку.
— У нас гость, — объявил Росио Бет и Джеду.
Оба поспешили по главному коридору к шлюзу. Люк был уже открыт, оттуда показалась знакомая фигура.
— Господи, спаси, — пробормотала Бет. — Джеральд!
Он устало улыбнулся ей:
— Привет. Я тут кое-какой жратвы привез. Решил, что ваш должник.
На полу такси у него за спиной виднелись пакеты и коробки.
— Что случилось, приятель? — спросил Джед.
Он смотрел мимо Скиббоу, пытаясь прочесть этикетки.
— Я освободила моего мужа, — Лорен высунула свое лицо поверх физиономии Джеральда и улыбнулась двум юнцам. — Должна вас поблагодарить за то, что вы о нем заботились. Видит Бог, это нелегко даже в лучшие времена.
— Росио! — закричала Бет.
Потрясенный Джед пошатнулся у нее за спиной:
— Он одержим! Беги!
Лицо Росио появилось в одном из обрамленных медью иллюминаторов.
— Порядок, — успокоил он их. — Я заключил соглашение с Аль Капоне. Мы берем с собой обоих Скиббоу и выслеживаем моего старого друга, одержателя «Этчеллса». Взамен Организация снабдит черноястребов всей технической помощью, в какой они нуждаются, для обеспечения Альмадена, а затем оставляет их в покое.
Бет нервно взглянула па Джеральда, ей было неважно, кто его одержатель.
— Куда мы едем? — спросила она у Росио.
— В туманность Ориона. Для начала.
23
СТНИ-968М был основным транспортом (не обладая слишком сильным воображением, его прозвали попросту «Стоуни»), с тупоносым фюзеляжем, способным перевозить или двадцать тонн груза, или сотню пассажиров. Седьмая транспортная команда ФНВ (Флота Нового Вашингтона), эскадрон небольших летательных аппаратов, прилетел на Омбей, когда президент ответил на призыв о военной помощи во время освобождения Мортонриджа. Еще с тех времен, когда генерал Хилтч приказал воздушным кораблям облететь освобожденные территории Мортонриджа, эти пейзажи были знакомы оккупационным войскам. После Кеттона «Стоуни» сделались бесценными в обеспечении новой линии фронта полицией, которая распределила сержантов вдоль тонкой линии обороны. Когда полуостров разделили на тюремные зоны, отправленные из Передового форта, они предназначались для того, чтобы доставлять продукты, оборудование и боеприпасы к находящимся наверху станциям; кроме того они безотказно эвакуировали людей с самыми серьезными телесными повреждениями и бывших одержимых для медицинской помощи.
Даже для воздушных судов, предназначенных для самых суровых перелетов, круглосуточное функционирование представляло проблемы. Свободные часы тоже были редкими: местная промышленность Омбея уже сражалась за то, чтобы не останавливать производство оружия для фронта и работу инженерных корпусов королевского флота. Все эскадроны «Стоуни» сталкивались с необходимостью срочной посадки посреди полета и боролись с необъяснимыми перепадами энергии. Свободные газетчики, делающие репортажи об Освобождении, знали все о несовершенстве СТНИ-968М, хотя они никогда не упоминались в их официальных репортажах. Это было бы нехорошо для гражданского населения. Не существовало свирепой цензуры, но все они знали, что являются частью кампании за Освобождение, что они помогают убедить народ в том, что одержимых можно победить. При соблюдении обычного для военного времени компромисса было в интересах армии получить максимальное количество информации.
Так что Тим Берд чувствовал себя не слишком уверенно, когда «Стоуни» понес его и Хью Рослера, на рассвете поднявшись из Передового форта. Он хотел дать своим читателям там, на родине, легкое ощущение волнения, когда воздушная машина пролетала через бесконечные степи, покрытые высохшей грязью, а тем самым успокоить себя самого. Помогало то, что он сидел так близко от Хью, и они оба втиснулись между коробками, наполненными питательным супом в пакетиках для сержантов, а тот, кажется, всегда выглядел абсолютно невозмутимым; даже когда Кеттон откололся и отошел от планеты, он стоял прямо, разглядывая это зрелище с чем-то вроде изумленного ужаса, в то время как остальные репортеры скорчились на треснувшей почве, упрятав головы в колени. У него к тому же было верное чутье на неприятности. Помнилось несколько случаев, когда репортерский корпус пробирался через развалины, и Хью углядел мины-ловушки, которые пропустили сержанты и морские инженеры. Он не был особенно разговорчив, но Тим чувствовал себя в безопасности рядом с ним.
Это было одной из причин, почему он попросил Хью поехать с ним. Этот полет не был организован для них армией, просто сюжет был слишком хорош, чтобы ждать связного офицера и добираться туда с его помощью. А хорошие сюжеты на темы об Освобождении не так-то легко найти. Но Тим уже двадцать лет занимается военными корреспонденциями, ему хорошо известно, как пробраться через архаическую цепочку команд, каких людей восхвалять. Пилоты были отличным материалом — и полезным, почти как сержанты. Оказалось достаточно легко найти попутный транспорт среди развалюх и посудин, отправляющихся рано утром.
«Стоуни» оторвался от Передового форта и устремился на юг, по направлению к трассе М6. Как только они достигли своих двухсот метров оперативной высоты, Тим ослабил у себя на спине то, что смехотворно называлось ремнем безопасности, и пригнулся возле дверного иллюминатора. Внизу вдоль их пути проплывал обычный пейзаж. Он повидал сотни подобных кадров у себя в студии, пейзаж был точно такой же; теперь начало М6 возле старой противопожарной полосы было так же знакомо среднему гражданину Конфедерации, как дорога возле его собственного дома. Но с каждой поездкой он продвигался по этой дороге чуточку дальше, все больше углублялся на отдаленные участки территории одержимых. Первые две недели это было поистине удивительное продвижение. Никому из репортеров не приходило в голову производить оптимистическое жужжание камер, которое наполняло все их записи. Теперь все по-другому; есть все-таки прогресс, но трудно было поймать основной смысл происходящего, если просто записывать мероприятия Освобождения шаг за шагом.
Тактические карты, навязываемые им офицерами связи, определенным образом изменили первоначальное представление: розовые черточки тянулись через Мортонридж и отгораживали территорию одержимых. Сначала границы больше напоминали затянутые петли-ловушки, потом их контуры стали распространяться за край розового, соответственно со степенью продвижения. После Кеттона карты опять изменились. Вырезая коридоры среди территории одержимых, клиньями были запущены сержанты. Сепарация и изоляция — таков был план генерала Хилтча, чтобы помешать одержимым собираться в многочисленные сообщества, так как их большая плотность могла бы вызвать еще один Кеттон. Текущая тактическая карта изображала Мортонридж, покрытый слабыми розовыми пятнышками, отделенными друг от друга, точно осушаемые лужи. Разумеется, никто как следует не знал, каково же то критическое число, которого нужно любой ценой избегать. Так что сержанты неуклонно трудились, поддерживаемые многочисленными стимуляторами, составленными специально для них. И не было там больше ни града гарпунов, чтобы облегчить работу, ни даже огня лазеров СО, чтобы укрепить оборонную позицию. Передняя линия была предназначена для того, чтобы очистить землю самым тяжким путем из возможных.
Глаза Тима неотрывно следили за асфальтовой лентой, вдоль которой летел «Стоуни». Механоиды Королевского морского флота вырезали бульдозерами целые куски пропитанной влагой почвы из дорожной насыпи, когда армия прорывалась в сердцевину полуострова. Временами под возвышавшимися новыми барханами проглядывала единственная расчищенная дорога для транспорта — всего в двадцать метров шириной. Боковые стены укреплены были химически произведенным цементом, сцепляющим частицы грязи в искусственные молекулярные гроздья, которые вкладывали свою первоначальную энергию в ограниченный жизненный срок. Солнечный свет отражался от них широкими сапфировыми и изумрудными узорами, когда «Стоуни» проносился над ними. Все прежние мосты были снесены, а дорожные башни остались торчать из грязи причудливыми углами. Среди них не было даже двух с одинаковым углом наклона. Над небольшими ущельями проходили новые высокие арки из измененного силикона, изгибающиеся над грязными потоками. Красивые однопролетные мосты тянулись через провалы шириной в полкилометра, паутинообразные провода блестели на них, точно льдинки, в чистом рассветном воздухе. Запрограммированные силиконовые понтоны тащили смешанный ковер дороги через широкие основания долин героическими эстафетами.
— Стоимость этих восстановленных дорог для моторного транспорта приблизительно десять миллионов фунтов кулу за километр, — заметил Тим. — Это в тридцать раз выше первоначальной цены, а ведь здесь даже нет электронного контроля за движением. Вероятно, это будет самый ощутимый памятник Освобождению, несмотря на то, что тридцать восемь процентов строительства считается временным. Наземные войска называют его дорогой к противоположному концу ада.
— У тебя всегда найдется оптимистическая точка зрения, — сказал Хью Рослер.
Тим на время прекратил рассказы о дороге.
— Если бы я мог такую точку зрения найти, я бы это с удовольствием сделал. Я вовсе не копаю под одержимых. Быть позитивно настроенным после всего этого невозможно. Мы должны время от времени говорить правду.
Хыо кивнул, выглядывая в треугольный иллюминатор.
— А вот и автоколонна, посмотри «Гиммики».
Длинная змея, состоящая из грузовиков и автобусов, извивалась по пути к северу вдоль отремонтированной дороги. Автобусы означали, что в них большей частью гражданские, бывшие одержимые, которых везут в безопасные места. «Гиммики» — так называли их репортеры (от английского give me, — дайте мне). Каждое интервью, которое они давали после того, как их вынимали из ноль-тау, начиналось одной и той же волной требований: дайте мне медицинский уход, дайте мне одежду, дайте мне поесть, дайте мне остальных членов моей семьи, дайте мне назад мою жизнь. И почему у вас отняло такое долгое время мое спасение?
Практически записи интервью с вернувшимися после небольшой заминки были прекращены. Население Омбея все сильнее настраивалось против своих сограждан из-за отсутствия у тех благодарности.
За двести пятьдесят километров к югу от старой противопожарной линии была устроена крупная военная база, как будто бы партию жидкого асфальта выдавили из краешка автодороги, чтобы запятнать грязью перед тем, как он затвердеет. От него отделялась только одна небольшая дорога, которая вела через открытую местность. Через затвердевавшие болота, вероятно, должна была проходить еще одна дорога, первоначальная. Но инженеры Королевского морского флота решили игнорировать ее в пользу прокладки своего шоссе. Прямо по новонасыпанной почве оно проходило ближе к твердым и устойчивым районам. Такие же военные базы установили по всей длине трассы, а от них ответвлялись боковые дороги, повторяя первоначальные схемы. Это были вспомогательные пути для армии, обегавшие города, для использования не столько сержантами, сколько для поддерживающих порядок команд и оккупационных сил, которые придут на их место.
Эта военная база была пуста, хотя кругом виднелись грязные следы, показывающие, как много машин собиралось тут одновременно. «Стоуни» сделал резкий вираж над этим местом и отошел прочь, чтобы проследить основную дорогу. Минуты через две они уже кружили над руинами Экснолла.
Посадочное поле оккупационной станции представляло собой широкий квадрат, выложенный мелкими ячейками на большом плоском участке почвы на официальном краю города, с химическим бетоном, уложенным под слоем земли. Грязь все-таки просачивалась в тех участках, куда не доставало химическое покрытие.
Никто из грузовой команды ничуть не удивился, когда Тим и Хью выпрыгнули из открытого люка «Стоуни». Они только усмехнулись, когда два репортера выпрямились, пытаясь высвободить ноги из липкой грязи.
Тим открыл в файле новую ячейку памяти для своего репортажа и быстро уменьшил чувствительность своего обоняния. Большая часть останков животных и мертвых растений была поглощена грязью, но постоянные ливни, естественные для полуострова, обнажали погребенное. К счастью, запах здесь не был таким скверным, как могло показаться.
Попутный джип подвез их к оккупационной станции, которая была устроена в конце Мейнгрина.
— Где здесь была контора связи? — спросил Тим.
Хью огляделся, пытаясь сориентироваться на чужой территории.
— Не уверен, что знаю, я должен проверить по путеводителю. Здесь так же скверно, как в Помпее на следующее утро после извержения.
Тим продолжал записывать, когда они шлепали по жидкой болотной грязи, сохраняя комментарии Хью насчет нескольких опознавательных столбиков в его родном городе, которые он мог бы узнать. Сильный ливень жестоко побил поросший деревьями Экснолл. Потоки грязи опрокинули высокие деревья на дома, над которыми они когда-то так грациозно нависали, разрушая лавки и дома еще прежде, чем осели фундаменты. Покатые крыши, сложенные из угольных балок, сорвались с мест и кружились в селевых потоках, пока их не унесло прочь, а инерция протащила их через сохранившиеся древесные пни. Целая груда застряла в конце Главной Лужайки, и все это выглядело так, будто половина городских построек зарыта по самые стропила. Фасады плавали совершенно свободно, как плоты причудливого устройства, пока постепенно затвердевающая грязь не начала их задерживать. Там, где они лежали поперек дороги, джипы и грузовики проезжали прямо по ним сверху, и трещащие шины вдавливали кирпичи и деревянные планки еще глубже в болото. Только фундаменты да разбитые, расколотые остатки стен первых этажей указывали на контуры города.
Запрограммированные силиконовые укрытия и куполообразные сооружения установили в центральном гражданском районе, который и должен был служить оккупационной станцией; ни дом городского магистрата, ни полицейский участок не сохранились. Армия поспешно двигалась по узким переулочкам между сооружениями. А отряды сержантов и оккупационных войск маршировали между машинами. Тим и Хью сошли с джипа, чтобы оглядеться.
Хью усмотрел какие-то ориентиры в ландшафте и проконсультировался с гидом-блоком.
— Вот здесь все и произошло, — объяснил он. — Толпа собралась тут после сообщения Финнуалы.
Тим оглядел мрачную панораму.
— Какой ценой далась победа, — произнес он тихо. — Это даже не выглядит как шторм, — он сосредоточился на нескольких гниющих лужах, давая их крупным планом, разглядывая пригнувшуюся траву и растения, пытающиеся приподняться. Если растительность вернется на этот полуостров, она распространится от свежей воды, подумал он. Но эти запачканные, вымокшие стебельки могут только враждовать с коричневыми грибными шляпками, которые расцвели ценой человеческих потерь. Тим сомневался, что они проживут особенно долго.
Они бродили по станции, ловя редкие признаки того, что армия реорганизуется. Раненые сержанты лежали на выстроенных аккуратными рядами койках полевого госпиталя. Инженеры и механоиды работали с разного рода оборудованием. Бесконечные колонны грузовиков тащились мимо, сердито гудя, когда боролись за твердую дорогу для своих колес посреди грязи.
— Эй, вы двое! — закричала Елена Дункан с той стороны дороги. — Какого черта вы тут делаете?
Они перешли к ней через дорогу, увернувшись от нескольких джипов.
— Мы репортеры, — объяснил Тим. — Просто смотрим.
В его предплечье вцепились когти, не давая ему пошевелиться. Он был совершенно уверен, что если бы она захотела, то прокусила бы ему руку до самой кости. Елена дотронулась до сенсорного блока у него на груди. И тоже не особенно мягко.
— Ну, ты, — Хью подчинился процедуре, не жалуясь.
— Никакие репортеришки не должны тут шляться сейчас, — сказала Елена. — Полковник еще даже не очистил Экснолл.
— Знаю, — сказал Тим. — Я просто хотел опередить всю шайку.
— Что типично, — хмыкнула Елена.
Она снова отступила в холл, где были установлены двадцать неуклюжих камер с ноль-тау. У всех темнела активная поверхность.
Тим пошел за ней:
— Это ваша епархия?
— Угадал, сынок. Я тут выполняю последний акт по освобождению тех великих людей, которые у нас имеются. Вот почему я захотела узнать, кто вы такие. Вы не армейские, и вы слишком здоровы, чтобы принять вас за бывших одержимых. Я сразу поняла, это теперь становится второй натурой.
— Я рад, что кто-то проявляет бдительность.
— Оставь, — ее голова покачивалась вверх-вниз, в то время как она разглядывала его. — Если хочешь задавать вопросы, спрашивай. Мне тут довольно скучно, так что, возможно, я и отвечу. Ты здесь потому, что это Экснолл, верно?
Тим улыбнулся:
— Ну ведь здесь все и началось. Поэтому у меня появился законный интерес. Если сделать доступной информацию о том, что это место снова отвоевали и продезинфицировали, получится отличное сообщение.
— Типичный репортеришко, лишь бы историю состряпать, это важнее всего остального вроде космической безопасности и незыблемости здравого смысла. Да я бы тебя просто пристрелила.
— Но не пристрелили же. Это значит, что у вас есть доверие к сержантам?
— Возможно. Знаю, я не могла бы делать то, что совершают они. Все еще совершают. Я думала, что смогу, когда сюда приехала, но все это Освобождение для всех нас — только одна большая кривая линия, верно? И она многому нас научила. Никогда больше мы не допустим такой войны, как эта, если вообще будем воевать. Даже если конфликт будет продолжаться еще года два, предполагается, что отдельные бои будут жестокими, но быстро кончатся. Солдаты должны отдохнуть от передовой, должны получить какие-то развлечения, воспользоваться доступными стимуляторами, прежде чем назад возвратятся. Одна сторона начинает брать верх, а другая отбрасывает их назад. Вот как оно обычно происходит, и здесь не прекращается, ни на секунду. Ты когда-нибудь это записывал в свои датчики? Настоящую квинтэссенцию того, что происходит? Стоит одному сержанту потерять бдительность хоть на мгновение — и один из этих подонков тут же проберется в брешь. И все начинается сначала, на другом континенте. Одна ошибка. Одна. Это бесчеловечная война. Оружие, которое должно победить, — само совершенство. Одержимые? Им приходится предавать, будучи на сто процентов лживыми заблудшими сукиными детьми, они никогда не пытаются объединится, чтобы хоть кто-то из них проскользнул мимо нас. Наши сержанты, да они же теперь должны быть особенно бдительными, они никогда даже не пойдут не по той стороне дороги из-за того, что грязь там не так глубока и не так омерзительна. Ты и представления не имеешь, чего это стоит.