Гамильтон Питер Ф.. Обнаженный Бог: Финал

   Энергетические камеры иссякали так же быстро, как и тепло. Сначала наружная проводка весело позвякивала, нагревая воздух и получая водяной пар. Затем они произвели простой анализ и поняли, что при их теперешнем расходе камеры останутся пустыми через сорок минут. Дариат не спеша закрыл все системы, такие, как навигационные, коммуникационные и систему двигателей, затем, когда Толтон уютно свернулся в двух скафандрах с обогревом и во всех своих изолирующих от внешней среды одеждах, Дариат отключил все, кроме фильтра двуокиси углерода и единственного вентилятора. При таком уровне поглощения батарейки могут протянуть еще два дня.
   В скафандрах Толтона с обогревателями батарейки сдавали куда быстрее, чем они рассчитывали. Последняя села через пятнадцать часов после того, как они погрузились в мешанину. После этого Толтон стал пить суп из саморазогревающихся пакетов.
   — Сколько еще выдержит обшивка? — спросил он между двумя судорожными глотками. На нем было столько одежды, что руки не сгибались, и Дариат вынужден был держать отверстие пакетика возле его губ.
   — Не уверен. Мои сверхощущения не приспособлены к такого рода работе. — Дариат грел руки у себя на груди. Холод не действовал на него так скверно, как на Толтона, но и он оделся в несколько шерстяных свитеров и в несколько пар теплых брюк. — Ноль-температурная плазма, наверное, уже исчезла. Обшивка теперь будет просто испаряться, пока не станет такой тонкой, что давление изнутри нас взорвет. Это произойдет быстро.
   — Жаль. Я мог бы что-то сделать с ощущениями. Но именно теперь боль будет славным испытанием.
   Дариат улыбнулся другу. Губы Толтона совершенно почернели, кожа отслаивалась.
   — Что-то не так? — прохрипел Толтон.
   — Ничего. Просто я подумал, мы могли бы поджечь одну из ракет. Может быть, это немного согрело бы помещение.
   — Да. Кроме того, это быстрее выпихнуло бы нас на другую сторону.
   — Скоро так и случится. Так что если ты хотел бы, чтобы нас там что-то ожидало, что бы это было?
   — Тропический остров, и пляжи тянулись бы на целые километры. А море теплое, как вода в ванне.
   — И какие-нибудь женщины?
   — Конечно же, господи, — Толтон зажмурился, его ресницы слиплись вместе. — Я уже ничего не вижу.
   — Счастливчик. Знаешь, как ты сейчас выглядишь?
   — А что насчет тебя? Что ты хотел, чтобы ожидало нас на той стороне?
   — Ты это знаешь: Анастасия. Я жил ради нее. Я умер за нее. Я пожертвовал ради нее своей душой… ну, всяко за ее сестру. Я думал, она могла бы на меня смотреть в то время. Хотел произвести хорошее впечатление.
   — Не волнуйся, друг, ты его произвел. Я не перестаю тебе твердить: любовь вроде твоей вскружит ей голову. Девчонки обычно хранят такое дерьмо, как безумная преданность.
   — Ты самый бесчувственный поэт, какого я встречал.
   — Уличный поэт. Не воспеваю я розы и шоколад. Я слишком реалист.
   — Спорим, что розы и шоколад оплачиваются лучше?
   Когда ему не ответили, Дариат пристально посмотрел в лицо Толтону. Он еще дышал, но очень замедленно, воздух со свистом выходил между ледяных клыков, образовавшихся у него на губах. Он больше не дрожал.
   Дариат снова перекатился на свою противоперегрузочную койку и терпеливо подождал. Прошло еще двадцать минут, пока призрак Толтона поднялся над измятым узлом его одежды. Он пристально вгляделся в Дариата, затем откинул голову назад и расхохотался.
   — О, черт, прими на себя этот груз. Я — душа поэта. — Смех превратился в рыдания. — Душа поэта. Понял? Ты не смеешься. Ты не смеешься, а ведь это дико смешно. Это самая последняя смешная вещь, которую ты когда-либо познаешь во всей остальной вечности. Почему же ты не смеешься?
   — Ш-ш-ш! — Дариат поднял голову. — Ты это слышишь?
   — Слышу ли я их? Да там триллион биллионов триллиона душ. Конечно, разрази меня гром, я их слышу.
   — Нет. Не души в этой суматохе. Мне показалось, что я услышал, как кто-то зовет. Чей-то человеческий голос.

28

 
   Это была долгая ночь для Кристиана Флетчера. Его держали на алтаре скованного цепями, пропуская сквозь него электрический ток, в то время как вокруг бушевало безумие. Он видел, как сторонники Декстера разрубали на части прекрасной работы деревянное изображение Святого Павла, которое изготовил сэр Кристофер Рен¹³, чтобы осуществить свою мечту, и швыряли разрубленные куски в железные жаровни, которые теперь освещали здание. Осуществлялась молчаливая резня, людей тащили к алтарю, где ждал Декстер с оружием антипамяти. Флетчер плакал, видя, как разрушались их души, а тела были готовы принять другие из потусторонья, их личности заменялись другими, более послушными желаниям Черного Мессии. Соленые слезы текли по бороздкам, усеивающим его щеки, и жалили, точно кислота. Безумный смех и крики Кортни в то время, как Декстер уничтожал ее, пока не хлынула кровь и не покрылась волдырями кожа.
   Святотатство. Убийство. Варварство. Все это никак не останавливалось. Каждое действие ударяло по тем немногим ощущением, какие у него еще остались. Он читал вслух молитвы Господни, пока Декстер не услышал его и одержимые не сомкнулись вокруг него, выкрикивая непристойности и выражая в громком пении похабное противодействие ему. Их жестокие слова вонзались в него с силой кинжалов, их радостная тяга к злу мучила его так, что он замолчал. Он боялся, что его мозг разорвется от такой нечестивости.
   Во время всего этого процесса источник энергистической мощи все усиливался вместе с увеличением их числа, распространяясь, чтобы наводнить и дух, и тело. Это не было разделенным сильным желанием, которое Флетчер испытал на Норфолке, истинной жаждой спрятаться от пустоты. Здесь Декстер поглощал всю ту мощь, какая шла от его сторонников, и приспосабливал ее форму к собственным нехорошим желаниям. Когда грязно-багровый свет проник через открытую дверь, издеваясь над ночью, Флетчер наконец услышал крики падших ангелов. Сверх всего остального, дьявольская острота чуть не сломала его решимость. Конечно, даже Декстер не мог подумать о том, чтобы освободить таких чудовищ и выпустить их на Землю.
   — Нет, — простонал Флетчер. — Ты не можешь их выпустить. Это же безумие. Безумие. Они же всех нас истребят.
   Лицо Декстера появилось над ним, холодно сияя удовлетворением:
   — Наконец-то настало распроклятое время, чтобы ты понял.
 
   «Леди Макбет» вышла из прыжка в межзвездное пространство за тысячу девятьсот световых лет от Конфедерации. Ощущение изоляции и одиночества среди людей на борту было ничто по сравнению с тем, какими крошечными заставило их чувствовать себя такое расстояние.
   Радиолокационные звездные сенсоры выскочили из своих углублений, собирая слабые потоки фотонов. Навигационные программы корректировали поиск, определяя положение космического корабля.
   Джошуа производил расчет цели, незначительной световой точки, которая теперь находилась на расстоянии всего тридцати двух лет. Координаты их следующего прыжка появились у него в мозгу, вспыхнув пурпурным огоньком в конце нейросети, где горели оранжевые круги. Звезда едва виднелась с одного боку, расстояние до нее представляло относительную дельта-V. Космический корабль и звезда все еще двигались с разной скоростью, приближаясь к орбите центра галактики.
   — По местам, — скомандовал Джошуа. — Ускоряемся.
   На мостике раздались стоны. Довольно скоро после того, как он задействовал двигатель на антиматерии, они замолкли. Четыре g заставили всех членов экипажа опрокинуться на противоперегрузочные койки, всех, кроме Кемпстера Гетчелла: старый астроном после второго прыжка погружался в камеру ноль-тау.
   — Это слишком для моих костей, — жаловался он шутя. — Вытащите меня оттуда, когда доберемся.
   Все остальные выносили это. Не то чтобы у команды был какой-то выбор. Семнадцать прыжков за двадцать три часа, в пятнадцать световых лет каждый. Само по себе это, вероятно, было рекордом. Теперь никто об этом и не думал: они полностью посвятили себя тому, чтобы добиться бесперебойного функционирования систем, профессионализм, с которым мог бы справиться не всякий. Гордость их росла вместе с острым чувством ожидания по мере того, как Спящий Бог приближался.
   Джошуа оставался на противоперегрузочной койке, ведя корабль со своей обычной сверхкомпетенцией. Было не особенно много разговоров после того, как туманность Ориона исчезла позади. Она была меньше на каждом звездном разведывательном экране, убывая до все уменьшающегося светового пятна, последний знакомый астрономический признак, оставленный во вселенной. Все атомные двигатели работали на максимальной мощности, быстро меняя узлы. Именно поэтому Джошуа использовал высокое ускорение между координатами вместо обычной одной десятой. Время. Оно стало основным и самым драгоценным из всего, что у него осталось.
   Инстинкт гнал его вперед. Эта загадочная теплая звезда, крепко держащаяся на оси датчика, пела ту же песню сирены, которую он когда-то слышал в Кольце Руин. Столько всего приключилось в этом полете. Так много собственных надежд было теперь вложено сюда. Он не мог верить, не верил, что все это проделано напрасно. Спящий Бог существует. Памятник культуры ксеноков, достаточно могущественный, чтобы заинтересовать киинтов. Они были абсолютно правы, открытия, совершенные во время этого полета, постоянно подчеркивали его важность.
   — Узлы готовы, капитан, — доложил Дахиби.
   — Благодарю, — ответил Джошуа.
   Он механически проверил вектор. Хорошо работает девочка! Еще три часа, еще два прыжка — и они на месте. Полет будет закончен. Это та его часть, которой Джошуа верил с трудом. Так много было причин, которые привели «Леди Макбет» к этой встрече. Келли Тирелл и ртуть там, на Лалонде, Джей Хилтон и Хейл, где бы они ни были сейчас, Транквиллити, освобождающая флот Организации. А еще раньше было единственное послание, переданное через безжизненное пространство величиной в полтысячи световых лет, надежно посылаемое со звезды на звезду существами, которые прежде всего никогда не спаслись бы от экспансии своего солнца. И «Свантик-ЛИ», первоначально нашедший Спящего Бога. Невероятное стечение событий одной цепочки в пятнадцать тысяч лет длиной, связывающее эту единственную невероятную встречу с судьбой целых разумных видов.
   До сих пор Джошуа не верил в судьбу. Но это оставляло место только судьбе, божественному вмешательству.
   Интересно, чему они вверяются и к чему, предположительно, прилетят.
 
   Луиза проснулась в некотором смятении. На ней лежал молодой человек. Оба они были обнаженными.
   Энди, припомнила она. Это его квартира: маленькая, неопрятная, заставленная вещами. И такая теплая, что сам воздух, кажется, сгустился. Сконденсировавшаяся жидкость покрыла каждую поверхность и блестела в темно-розовом освещении рассвета, пробивающегося через затуманенное окно.
   — Я не сожалею о том, что произошло ночью, — твердо призналась она себе самой. — У меня нет никаких причин чувствовать себя виноватой. Я сделала то, что хотела. Я имела на это право.
   Луиза попыталась перевалить его на бок и выбраться из-под него, но кровать просто не была достаточно велика. Он пошевелился, изумился, сосредоточив на ней взгляд. Затем в шоке отстранился:
   — Луиза! О боже! — Он откинулся назад, словно приготовился встать на колени. Его глаза жадно разглядывали ее тело, губы растянулись в блаженной улыбке. — Луиза. Ты настоящая!
   — Да, я настоящая.
   Его голова устремилась вперед, и он поцеловал Луизу.
   — Я люблю тебя, Луиза. Милая, милая моя. Я так тебя люблю. — Он наклонился над ней, покрывая жадными поцелуями ее лицо, его ладони сомкнулись вокруг ее грудей, пальцы дразнили ее соски, в точности тем жестом, которым она наслаждалась ночью. — Я люблю тебя, и мы будем вместе до самого конца.
   — Энди, — она повернулась, вздрагивая от боли, которую он ей причинял. Для такого костлявого юноши он был на удивление силен.
   — О боже, какая ты красивая, — его язык начал облизывать ее губы, отчаянно стараясь проникнуть ей в рот.
   — Энди, перестань.
   — Я люблю тебя, Луиза.
   — Не надо! — она рывком поднялась. — Выслушай меня. Ты не любишь меня, Энди, и я не люблю тебя. Это был просто секс. — Ее губы раскрылись в легкой улыбке, она пыталась, насколько было в ее силах, смягчить удар. — Прекрасно, это был очень хороший секс. Но и только.
   — Ты сама пришла ко мне, — его умоляющий голос перешел почти в хрип, в его словах было столько боли.
   Луизу охватило ужасное чувство вины.
   — Я сказала тебе, что все, кого я знаю, или покинули купол, или были захвачены одержимыми. Вот почему я оказалась здесь. А остальное… ну, мы ведь оба этого хотели. Теперь нет причин не хотеть.
   — Неужели я для тебя ничего не значу? — спросил он с отчаянием.
   — Конечно, значишь, Энди, — она похлопала его по руке и придвинулась ближе. — Ты ведь не думаешь, что я пошла бы на это с кем угодно, правда?
   — Не думаю.
   — Вспомни, что мы делали, — шепнула она ему на ухо. — Какие мы были скверные!
   Энди покраснел, он не мог смотреть ей в глаза.
   — Да.
   — Вот и хорошо, — она слегка поцеловала его. — Это та единственная ночь, которая останется с нами навсегда. Никто не может ее у нас отобрать, что бы теперь с нами ни случилось.
   — Я все еще люблю тебя. И всегда любил, с тех пор, как тебя увидел. Это никогда не переменится.
   — Ох, Энди, — она прижала его к груди, ласково укачивая. — Я не хотела сделать тебе больно. Пожалуйста, поверь мне.
   — Ты не сделала мне больно. Ты этого не могла. Только не ты.
   Луиза вздохнула:
   — Забавно, как может меняться жизнь, так много обстоятельств заставляют человека выбирать одну дорогу вместо другой. Если бы мы только могли прожить все эти жизни.
   — Я бы все их прожил вместе с тобой.
   Она крепче прижала его к себе.
   — Кажется, я завидую той девушке, которая свяжет свою судьбу с твоей. Она будет такая счастливая.
   — Неужели это не случится сейчас? Нет?
   — Нет. Полагаю, что нет, — она бросила на светонепроницаемое окно сердитый взгляд, ненавидя день, наступающий снаружи, то, как надвигается время, и что оно непременно принесет. Сквозь стекло приближалось еще кое-что другое вместе с пурпурным светом, а именно — ощущение злобы. Оно заставляло Луизу тревожиться, почти бояться. И это красное освещение было слишком уж глубоким для рассветного солнца, он напоминал ей о Герцогине.
   Она оторвалась от Энди и обратилась к высокому окну. Встала на один из ящиков, и ее лицо поднялось на уровень окна. Луиза стерла с него конденсированную жидкость.
   — О, Боже правый!
   — Что такое? — спросил Энди.
   Он поспешил к ней и взглянул через ее плечо.
   Это не был рассвет, рассвело два часа тому назад. Большое вращающееся облако нависло над центром Вестминстерского купола, за несколько ярдов от земли. Его недобрый отблеск отражался от геодезического кристалла наверху, превращая подпорки в решетки из пылающей меди. Нижняя сторона облака разливала кроваво-красный свет по крышам и стенам города, окрашивая их в нездоровый пурпур. Его ведущий конец теперь находился не более чем в миле от квартиры Энди и мягко колебался в воздухе.
   — Вот черт, — прошипел Энди. — Нам надо отсюда уходить.
   — Идти некуда, Энди. Одержимые повсюду вокруг нас.
   — Но… Ох, дьявольщина. Почему же никто ничего не делает? Нью-Йорк все еще держит их на расстоянии. Надо организоваться и бороться с одержимыми, как это делают они.
   Луиза вернулась к постели и осторожно присела. После прошлой ночи некоторые движения были для нее затруднительны. Она воспользовалась своей нейросетью, чтобы сделать общий медицинский осмотр и убедиться, что с ребенком все в порядке. Оно так и было, а сама Луиза получила незначительные повреждения. Медицинские пакеты нейросети добавили ей в кровь некоторые лекарства, которые должны были помочь.
   — Мы пытались кое-что сделать, — сказала Луиза. — Но сегодня ночью из этого ничего не вышло.
   — И ты? — Энди стоял перед ней, пот стекал с его кожи. Он потер лоб и откинул влажные волосы с глаз. — Ты хочешь сказать — ты в этом замешана?
   — Я прибыла на Землю, чтобы предупредить власти об одержимом по имени Квинн Декстер. Мне не следовало трудиться, они уже и так это знали. Он и есть тот, кто стоит за всем этим. Я помогала обнаружить его, потому что прежде его видела.
   — Я думал, что нас профильтровала Организация Капоне.
   — Нет, это просто Терцентрал объявил по средствам массовой информации. Они не хотели, чтобы люди знали, с чем они в действительности имеют дело.
   — Силы ада! — простонал вконец расстроенный Энди. — Славное извинение для мастера по сетям. Не мог я сам даже обнаружить это.
   — Об этом не волнуйся, разведка флота куда умнее и искуснее, чем люди думают. — Она снова встала, ее заставили встревожиться остатки Би-7. — Мне нужна ванная. Ты говорил — она в конце коридора?
   — Да. Слушай, Луиза.
   — Что?
   — Наверное, тебе нужна какая-то одежда?
   Луиза посмотрела на себя и улыбнулась. Она совершенно бессознательно стояла обнаженная перед мальчиком — нет, больше не мальчиком, случайным партнером по сексу.
   — Наверное, я утратила кое-что из моего норфолкского прошлого. Думаю, ты прав.
   Ее одежда была свалена в кучу там, куда она ее бросила, все еще мокрая и до ужаса измятая. Энди одолжил ей джинсы и чистый голубой свитер Джуды, вытащив их из ящика, где они были частично защищены от сырости.
   Когда она вернулась, он только что закончил прилаживать две батарейки в вентилятор. Гальванизированный ящик начал вздрагивать, когда включился мотор, затем послал в комнату липкую струю холодного воздуха. Луиза встала перед ним, пытаясь высушить волосы.
   — У меня припасена кое-какая еда, — сказал Энди. — Хочешь позавтракать?
   — Да, пожалуйста.
   Он вытащил из ящика заранее приготовленные подносы с едой и сунул их в печь. Луиза начала подробнее осматривать квартиру. Энди в самом деле был фанатиком электроники. Он совершенно не тратил ничего из своего жалованья на мебель или даже на одежду, что было ясно при первом взгляде на нее. Повсюду лежала техника: инструменты, блоки, мотки проволоки и нитей, микроскопические линзы, тонкие приборы и агрегаты.
   Когда она заглянула в соседнюю комнату, оказалось, что там все забито старыми домашними приборами. Энди объяснил, что он их собирает для деталей. Ремонтные работы приносили неплохой доход. Она улыбнулась при виде знакомой ресторанной куртки, которая висела за дверью в отдельном пластиковом футляре, так очевидно она выглядела неуместной.
   Печь выбросила их подносы с едой. Энди поместил плоский картонный пакет апельсинового сока под носик водяного распределителя, в большой стеклянной бутылке сразу стали подниматься пузыри. Картонка раздулась, когда сок получил нужное количество воды.
   — Энди, — Луиза пристально посмотрела на скопление электроники, внезапно начиная ругать себя. — У тебя тут есть работающий коммуникационный блок, что-нибудь такое, что может связаться со спутником?
   — Конечно. А зачем?
 
   — Луиза, боже мой! Я уж думал, мы вас потеряли, — передал ей Чарли. — Датчик спутника сообщает, что вы в какой-то квартире на Хэлтон-роуд. А-а, понимаю, это адрес Энди Беху. У вас все в порядке?
   — Осталась жива, — передала она в ответ. — Где вы?
   — Наверху, на Ореоле. Была хорошая сумасшедшая гонка, но я решил, что это стоит того после ночной катастрофы. Вы не знаете, Флетчер выбрался?
   — Понятия не имею. Я никого больше не видела с тех пор, как побежала. А что слышно об Иванове?
   — Мне очень жаль, Луиза. Он не справился.
   — Значит, осталась одна я.
   — Похоже на то, что я опять вас недооценил, Луиза. Моя постоянная ошибка.
   — Чарли, над куполом красное облако.
   — Да. Я знаю. Умный ход со стороны Декстера. Это значит, что электронные лучи СО не могут по нему ударить, пока не взорвут купол. Это также означает, что практически у меня теперь нет прикрытия датчиков снизу. Я пытался посылать моих связных птиц и крыс, чтобы посмотреть, не могут ли они найти его для меня, но всякий раз теряю с ними контакт. А ведь мы все считали, что его энергетическая мощь не действует на биотехов.
   — Флетчер говорит, они знают все, что происходит под их облаком. Возможно, Декстер убивает этих животных.
   — Похоже на то. Это не оставляет нам особенно много, правда?
   — Красное облако иное, — передала она. — Я думала, вы должны это знать. В самом деле, я поэтому и позвонила.
   — Что вы хотите этим сказать?
   — Я была под облаком на Норфолке, когда оно собиралось, тогда не было ничего похожего на то, что сейчас. Это я ощущаю, оно похоже на низкую вибрацию, такую, какую вы можете слышать. Оно здесь не просто для того, чтобы закрывать небо, это действительно зло, Чарли.
   — Это Декстер. Теперь ему нужно собрать вместе совсем немного одержимых. Что бы он ни намеревался делать, это связано с этим облаком.
   — Я боюсь, Чарли. Он хочет победить, да?
   — Можете ли вы с Энди перебраться во внешний купол? Там у меня на месте есть оперативные агенты. Я смогу вас вытащить.
   — Облако растет, Чарли. Не думаю, что нам это удастся.
   — Луиза, я хочу, чтобы вы попытались. Пожалуйста.
   — Чувствуете себя виноватым, Чарли?
   — Наверное. Я переправил Женевьеву на Транквиллити. Капитан черноястреба клянется, что никогда больше не возьмет пассажира из моей компании.
   — Это же моя сестра, — улыбнулась Луиза.
   — Вы теперь уйдете из этой квартиры?
   — Не думаю. Мы с Энди счастливы там, где находимся. И кто его знает, что случится, когда Землю уберут из нашей вселенной. Может, не так-то и скверно будет.
   — Этого не произойдет, Луиза. Не об этом заботится Декстер. Он хочет уничтожить вселенную, а не покинуть ее. А на Земле есть люди, которые могут его остановить, чтобы он вообще ничего не сделал.
   — Это вы о чем? Вы же так и не смогли остановить его.
   — Появление красного облака наконец пробрало нашего потрясающего президента до мозга костей. Он обеспокоен, не означает ли это, что одержимые готовы убрать Землю из вселенной. Сенат дал ему одобрение на использование оружия СО против куполов и уничтожать одержимых. Это новый фатализм, Луиза. Конфедерация отвернулась от Арнштадта и Новой Калифорнии, чтобы им возможно было избавиться от Капоне. Президент пожертвует меньшинством граждан республики, чтобы спасти большинство. История не будет за это поминать его добрым словом, хотя, я думаю, что выживут в других куполах, останутся ему благодарны.
   — Вы должны это остановить, Чарли. В Лондоне больше народу, чем на всем Норфолке. Вы же можете это остановить, разве не так? Би-7 не имеет права допустить, чтобы все они погибли. Вы же управляете всей Землей. Вы так говорили.
   — Самое большее, что мы можем, — это издать приказ действием на несколько часов. Сокрушить командные коммуникации, заставить офицеров СО отказываться выполнять приказы. Но в конечном счете, прямой приказ президента пройдет, и его будут выполнять. Платформы будут стрелять в купола лазерами гамма-лучей. Все жилые клетки в куполах будут уничтожены.
   — Нет. Вы должны их остановить.
   — Луиза, доберитесь до одного из внешних куполов. У вас есть антипамять. Вы можете ее использовать против любого, кто попытается вас остановить.
   — Нет! — громко выкрикнула она. Ее ладонь стукнула по столу, заставив подносы и стаканы подскочить. — Нет. Нет. И нет. — Она схватила коммуникационный блок и швырнула его о стену. Футляр его сломался, а пластмассовые осколки раскатились по всему полу. — Не буду!
   Энди застыл на стуле, испуганно уставившись на нее. Она повернулась к нему лицом.
   — Они собираются всех уничтожить. Президент хочет расстреливать жителей из оружия СО.
   Энди встал и обнял ее, пытаясь унять ее гневную дрожь. Даже босиком она была на полголовы выше, ему приходилось смотреть снизу вверх, чтобы увидеть судьбу в ее глазах.
   — Мы должны его остановить, — сказала Луиза.
   — Президента?
   — Нет, Декстера.
   — Этого одержимого? Маньяка?
   — Да.
   — Как?
   — Не знаю. Сказать ему. Предостеречь его! Заставить его убрать красное облако. Должен же он понять, что, раз у него нет больше сторонников, он — ничто.
   — А потом что?
   — Не знаю! — заорала она. — Но это помешает тому, чтобы все погибли, разве тебе это безразлично?
   — Да, — пробормотал он.
   Луиза подошла к куче своей одежды и выкопала оттуда оружие антипамяти.
   — Где мои туфли?
   Энди взглянул на аккуратную черную трубочку, которую она держала с такой решимостью, и осознал, насколько Луиза серьезна. Первая его мысль была запереть дверь так, чтобы помешать ей выйти. Он слишком перепугался даже для того, чтобы это сделать.
   — Не выходи туда.
   — Я должна, — рявкнула она в ответ. — Никто из этих чудовищ не беспокоится о людях.