Страница:
— А как насчет того, что Кира распоряжается боевыми осами «Этчеллса»?
— Второй лазерный залп уничтожит боевых ос в гнездах. Я могу действовать быстро. У нее не будет времени, чтобы взорвать или выпустить их.
— Вы на это надеетесь.
— А вы можете снабдить нас альтернативой?
Через общий канал связи заговорил «Этчеллс»:
— Росио, я вижу, что ты зарядил свои генераторы и привел в готовность оружие. Так знай, что мы с Кирой настроили моих боевых ос. В результате удара любого энергетического луча по мне или по модулю моего жизнеобеспечения все боеголовки взорвутся одновременно. Оба ваши корабля окажутся внутри радиуса смертельного взрыва.
— Ладно,— ответил Росио. — Все мы тут хорошие хитрецы и друг друга заблокировали. Теперь никто не сможет победить, так не отступить ли нам всем?
— Нет,— сказала Сиринкс. — Если любой из вас начнет ускоряться и полетит, чтобы скрыться, или попытается открыть прыжковую яму, я открою огонь. Я не дам вам возможности свободно вернуться к цилиндру.
— Так какого же дьявола мы должны сейчас делать?— спросил Росио.
— Мы договоримся о том, чтобы перевезти этот цилиндр,— объявила Сиринкс. — Когда уйдут все тиратка, я позволю нам троим одновременно отступить. Не прежде того. Вы не убьете невинные существа ради удовлетворения собственной паранойи.
— Ну, мать твою так и разэтак,— сказал «Этчеллс». — Росио, встань на мою сторону, мы взорвем к чертям этот космоястреб и не допустим, чтобы они добрались до того оружия.
— Нет там оружия,— настойчиво сказала Сиринкс.
— Я тебе кое-что сообщу, «Этчеллс»,— произнес Росио. — Если уж речь о выборе, так я с капитаном Сиринкс.
— Предатель ты дерьмовый! Ты бы лучше молился, чтобы их оружие сработало, да молился бы как следует, потому что, если это не выйдет, я лично буду за тобой гнаться до самого конца вселенной.
— Тебе не придется за мной гоняться.
Сиринкс взглянула на Рубена и надула губы:
— Может, нам просто стоит предоставить их друг другу?
— Славная мысль. Интересно, что обо всем этом думают моздва?
— Пока они не начали в нас стрелять, плевать мне.
— Мы кое-что имеем, — доложила Оски. — Это не все хроники, но я добираюсь до файлов с записями местоположения планет-колоний; они обозначены со ссылками на звездные карты.
— Ты можешь проникнуть в файлы их звездных карт? — спросила Сиринкс.
— Загружаю справочник, — сказала Оски. — Постой тут.
Сиринкс и «Энон» с нетерпением ждали, и вот информация начала потихоньку просачиваться в коммуникационный канал. Первые карты, которые предоставил им справочник, показывали неизвестные звездные миры, а на третьей они увидели часть туманности Ориона. Туманность покрывала добрую четверть изображения. «Энон» сравнил это изображение с навигационным планом туманности, который он составил во время полета к Мастрит-ПД, инстинктивно делая поправки к координационным формулам тиратка, приближая их к собственным астрономическим понятиям. Далее последовали другие звездные карты, позволяя космоястребу расширить и уточнить координаты, привести в соответствие с узнаваемыми звездными узорами. Через восемь минут можно было видеть глобус космоса протяженностью в пять тысяч световых лет, с Мастрит-ПД в центре. Тиратка обозначили все созвездия с их названиями.
Мысли Сиринкс поплыли по ее мозгу, переполненные спокойной гордостью, в то время как она была погружена в созерцание подробной конфигурации.
— Это было нетрудно,— скромно сказал «Энон».
— Ты справился великолепно,— оценила Сиринкс. — Надо это сказать.
— Спасибо.
Сиринкс сделала попытку сдержать грусть.
— Но ты же понимаешь, что мы, вероятно, туда не доберемся.
— Понимаю. Нам нужно сдерживать черноястребов.
— Мне так жаль. Я знаю, как ты хотел туда полететь.
— И ты тоже. Но мы не должны быть эгоистичными. На кон поставлено больше, чем чувства. И мы все-таки исследовали куда больше, чем другие.
— О, да!
— Джошуа прекрасно справится.
— Я знаю.— Это ее позабавило. — Год тому назад я бы так не сказала.
— И не только ты переменилась.
— Тебе он всегда нравился, правда?
— Он был тем, чем ты боялась сделаться. Твоя зависть стала презрением. Ты никогда не должна была пугаться того, что ты собой представляешь, Сиринкс. Я всегда буду тебя любить.
— А я тебя,— она довольно вздохнула. — Джошуа, «Свантик-ЛИ» обнаружил Спящего Бога на звезде класса F, за триста двадцать световых лет отсюда. Координаты прилагаются.
Она приказала процессору передать файл бортовому компьютеру «Леди Макбет».
— Ну, «Энон», прекрасная работа.
— Спасибо, Джошуа.
— О'кей. Как ты думаешь уничтожить это самодовольство? Если я дам отсюда залп боевыми осами, они будут вынуждены отступить и исчезнуть. Мы можем объединиться, чтобы защитить цилиндр. Может быть, нам повезет, и они уничтожат друг друга до того, как вернутся за ним.
— Нет, Джошуа. Мы можем справиться с ситуацией. Теперь ты устранишься.
— Господи, да ты шутишь!
— Мы не можем тратить время, которое потребуется на защиту цилиндра, очень похоже, что понадобится много дней. И мы, безусловно, не можем рисковать тем, что будем оба повреждены или уничтожены в борьбе с черноястребами. Ты должен улететь. Как только это противостояние закончится, мы можем последовать за тобой.
— Очень уж холодный и логический расчет.
— Он разумен, Джошуа. Я же в конце концов эденистка.
— Ладно. Если ты уверена…
— А кто может быть больше уверен?
Она торжественно расслабилась на противоперегрузочной койке, разделяя восприятие местного космоса «Эноном». Ожидая прыжка «Леди Макбет», сопровождаемого резким сдвигом в пространстве-времени, которое произойдет в наносекунды.
Сиринкс оглядела свой экипаж, потянувшись к ним, так что их мысли и сожаления могли перемешаться с ее. Склоняясь к тому, чтобы достигнуть этого желанного равенства их цивилизаций. Должно быть, это подействовало, потому что через некоторое время она спросила:
— Есть у кого-нибудь колода карт?
27
Два друга шагали рядом к вершине скалы острова Кеттон, чтобы побыть вдвоем несколько минут и попрощаться. Они расстаются навсегда. Чома решил остаться с Колокольчиком, путешествуя с этим существом по вечности, а Сайнон, почти уникум среди сержантов, решил вернуться в Мортонридж.
— Я обещал жене, что вернусь, что еще раз присоединюсь к Согласию,— сказал он. — Я сдержу слово, которое ей дал, потому что мы вместе верим в эденизм. Поступая так, я сделаю нашу цивилизацию сильнее. Не намного, я первый это признаю, но моя убежденность в нас и в пути, который мы избрали, добавит к сверхубежденности и к вере в Согласие. Мы должны верить в себя самих. Сомневаться теперь — это значит допускать, что мы вовсе никогда не существовали.
— И все-таки то, что мы делаем, это вершина эденизма,— добавил Чома. — Перенося себя в вариант Согласия Колокольчика, мы расширяем возможности развития человечества, мы с доверием и восхищением продвигался все дальше от наших истоков. Это и есть эволюция, постоянная учебная кривая, и нет предела тому, что мы сможем обнаружить в этой реальности.
— Но ты останешься один, в изоляции от нас, всех остальных. Каков смысл знания, если тебе не с кем его разделить? Если им нельзя воспользоваться, чтобы кому-нибудь помочь? Потусторонье — это нечто такое, перед чем род человеческий должен предстать в единении, нам нужно знатьответ и принять его всем вместе. Если Мортонридж ничему другому нас не научил, мы усвоили из него хотя бы это. К концу я уже не испытывал к одержимым ничего, кроме сочувствия.
— Мы оба правы. Вселенная достаточно велика, чтобы это допускать.
— Это так. Хотя я сожалею о том, что ты делаешь. Необычное развитие. Думаю, я теперь сделался чем-то большим, чем предполагалось существованием в этом теле. Когда я присоединялся к Освобождению, я считал такие эмоции невозможными.
— Их развитие было неизбежным,— сказал Чома. — Мы несем с собой семена человечества, и неважно, в каком сосуде путешествуют наши мозги. Они были приговорены к процветанию, к тому, чтобы отыскать свой собственный путь вперед.
— Тогда я больше не тот Сайнон, который выделился из множественности.
— Нет. Всякое разумное существо, которое жило, изменилось.
— Значит, теперь у меня будет душа. Новая душа, она отличается от того Сайнона, которого я помню.
— Да, она у тебя есть. И у всех нас.
— Тогда, опять-таки, мне придется умереть, прежде чем я вернусь к множественности. То, что я несу в обиталище, — это приобретенный опыт, какой я сумел обрести в пути. Моя душа не соответствует моим воспоминаниям, как говорят киинты.
— Ты боишься того дня?
— Не думаю. Потусторонье не для всякого, если знать, что существует путь через него или вокруг него, как уверяет Латон, этого достаточно, чтобы дать мне уверенность. Хотя какая-то тревога во мне и шевелится.
— Ты ее преодолеешь, я уверен. Никогда не забывай, что возможно преуспеть. Одна только эта мысль должна руководить тобою.
— Я буду помнить.
Они остановились возле вершины и посмотрели оттуда на остров. Длинные ряды людей проделывали путь по исковерканной земле, последние беженцы из засыпанного города, направляющиеся к вершине скалы, где к камню прижалась Колокольчик. Опаловый свет гигантского кристалла посылал волны светлого оттенка поверх грязновато-бурой земли. Воздух собрался вокруг него топазовым нимбом.
— Как подходяще выглядит,— заметил Сайнон. — Как будто они все вливаются прямо в заходящее солнце.
— Если я о чем-то сожалею, так только о том, что не узнаю, чем кончатся их жизни. Странную группу они составят, эти души, которые собираются занять тела сержантов. Их человечность всегда останется вне времени.
— Когда они прибыли из потусторонья, они клялись, что все, что им нужно, — это снова иметь ощущения. Теперь они их получили.
— Но они не имеют рода. Не говоря о том, что лишены секса. Они никогда не познают, что такое любовь.
— Физическая любовь — возможно. Но ведь это безусловно не все содержание любви. Так же, как случилось с тобой и со мной, они станут более целостными в своем собственном роде.
— Я уже ощущаю их тревогу, а ведь они еще не достигли Мортонриджа.
— Они должны приспособиться к тому, что ждет их впереди. Обиталища будут их только приветствовать.
— До сих пор никто еще не стал эденистом вопреки собственной воле. А теперь ты имеешь двенадцать тысяч растерянных, рассерженных чужих людей, ворчащих на линии общей связи. И многие из них имеют культурный опыт, который будет противиться легкому восприятию нового.
— Зато с терпением и добротой, которые они снова обретут сами. Подумай только, через что они прошли.
— Наконец-то мы разобрались, в чем разница между нами. Я по натуре беспокойный, я с жадностью думаю о будущем, я путник. А тобою руководит сострадание, ты целитель душ. Теперь ты понял, почему нам придется расстаться?
— Разумеется, и я желаю тебе всего наилучшего в твоем великолепном путешествии.
— И я тебе. Надеюсь, ты обретешь покой, в котором нуждаешься.
Они повернулись и медленно пошли назад вдоль линии утесов. Над головой быстро проносились кристаллические создания, не задерживаясь в одном и том же месте больше одного мгновения. Они покрыли собою весь остров, уверенные, что все одержимые теперь знают, что есть путь назад и что означает остаться здесь. Это был конец власти Эклунд. Ее войска покинули свою начальницу и демонстративно держались все вместе, собираясь покинуть Кеттон. Ее угрозы и ярость только поторопили их с отъездом.
Перед мерцающей поверхностью Колокольчика ждало пять длинных очередей, извиваясь по разбросанным остаткам главного лагеря. Две из них состояли из сержантов. Остальные (державшиеся на расстоянии) были одержимые. Они ожидали в странном подавленном состоянии, их предчувствия и облегчение от того, что этот кошмар скоро кончится, умерялись неуверенностью в том, что им предстоит.
Стефани ждала в хвосте длинной очереди вместе с Мойо, Макфи, Франклином и Кохрейном. Тина и Рена стояли среди первых. Кристаллические существа подлечили Тину, приведя в порядок ее поврежденные внутренние органы, но все они соглашались, что тело этой женщины должны осмотреть врачи-люди — и как можно скорее. Что касается ее самой, Стефани решила, что она должна быть среди последних. Это было опять ее чувство ответственности, она хотела убедиться, что со всеми остальными все в порядке.
— Но ведь ты за них не несешь никакой ответственности, — сказал ей Макфи. — Они все собирались под знаменем Эклунд. И только по собственной дурацкой вине они оказались здесь.
— Я знаю, но мы ведь были те, кто пытался остановить Эклунд и безнадежно провалились. — Стефани вздрогнула, сознавая, как слабо звучит этот аргумент.
— Я подожду с тобой, — сказал Мойо. — Мы пройдем вместе.
— Спасибо.
Макфи, Франклин и Кохрейн переглянулись и сказали: какого черта. Все они встали в очередь позади Хой Сона. Старый партизан был в своей военной форме для походов в джунгли, разбойничья фетровая шляпа лихо заломлена назад, как будто бы он только что закончил очередную тяжелую работу. Он посмотрел на них с насмешливым удивлением и поклонился Стефани.
— Я вас поздравляю с тем, что вы остались верны своим принципам.
— Не думаю, что это имеет какое-то значение, но все равно спасибо. — Стефани присела на один из булыжников, чтобы ее раненое бедро пребывало в покое.
— Из всех нас вы были единственной, кто более всего достиг.
— Это вы удержали сержантов.
— Ненадолго, и только до увлечения следующим идеалом.
— Я думала, вы цените идеалы.
— А я и ценю. Вернее, раньше ценил. Тут-то и есть проблема данной ситуации. Старые идеалы здесь не имеют значения. Я прибегал к ним, как делали политические силы, стоявшие за Освобождением. Мы были отчаянно неправы. Посмотрите, что мы натворили с людьми, как много жизней и семей разрушили. Все эти усилия вылились в конфликт и разрушение. Я прежде говорил, что принадлежу стране.
— Убеждена, вы считали, что это верно.
— В самом деле, я так и считал, Стефани Эш. К несчастью, я недостаточно подумал, потому что это было не то, что требовалось делать. Совершенно не то.
— Ну, дружище, так ведь это теперь совсем неважно, — вмешался Кохрейн. — Толстое дитя теперь некоторое время попоет громко.
Он предложил Хой Сону свой бычок.
— Нет уж, спасибо. Не хочу начинять ядом это тело. Я ведь всего лишь его постоялец. Скоро меня могут начать считать ответственным за все зло, которое я совершил. В конечном итоге, когда настанет конец этой очереди, мы опять окажемся лицом к лицу с тем же самым злом, разве не так? И будем только квиты.
Кохрейн окинул его унылым взглядом, бросил окурок и затоптал его пяткой в грязь.
— Да, дружище, это верно, — пробурчал он.
— А что же Эклунд? — спросила Стефани. — Где она?
— Опять на своем командном посту. Она отказалась от предложения вернуться.
— Как? Да она спятила?
— К несчастью, да. Но она искренне убеждена, что как только сержанты уйдут, эта страна будет свободной. Она намерена найти здесь свой рай.
Стефани оглядела кусок грубой неровной земли, которая была Кеттоном.
— Нет, — твердо сказал Мойо. — Она сделала свой собственный выбор. И она, безусловно, не собирается слушать тебя — ты для этого последняя из всех людей.
— Полагаю, что нет.
Даже при скорости по одному одержателю за несколько секунд понадобилось свыше семи часов, чтобы репатриировать их всех. Когда Колокольчик дотронулась до поверхности скалы, в ней открылись семь овальных туннелей, ведущих глубоко внутрь. Их стены светились мягким аквамариновым светом, который постепенно становился ярче, пока окончательно не наполнил ущелье.
Стефани вошла внутрь не самой последней. Мойо и Макфи спокойно и настойчиво стояли позади нее. Стефани улыбнулась своему дружественному окружению и переступила порог. Консистенция воздуха сгустилась вместе со светом, замедляя ее движения. Вскоре у нее появилось ощущение, что она пытается пройти насквозь через сам кристалл. На каждую часть ее тела сильно увеличилось давление. Аквамариновое сияние растаяло, и она увидела, что ее тело сделалось прозрачным в свете, испускаемым кристаллом. Когда Стефани обернулась, она убедилась, что тело, которое она одерживала, стоит сзади нее. Эта женщина протянула руки кверху, лицо ее напряглось в выражении отвращения и, вместе с тем, удовлетворения.
— Чома, — позвала Стефани. — Чома, ты меня слышишь? Я должна кое-что сделать.
— Привет, Стефани. Я так и думал, что это может случиться.
Занять сержантское тело оказалось очень просто. Одно из них уже ждало ее, заделанное в кристалле, совершенно пассивное, с большой склоненной головой. И неважно было, в каком направлении шагнуть, она все равно двигалась к нему. Они соединились, и тело плотно охватило ее, возвратив аквамариновое освещение вокруг. Ощущения были необычные; нервы должны были ощутить скелет и приспособиться к нему, но скелет еще подстраивался, чтобы обеспечить доказательство контакта. Ее подошвы определенно нажимали на поверхность, а воздух двигался вокруг нее, когда она пошла вперед. Аквамариновый туман разошелся перед ее глазами, позволяя ей видеть все в фокусе совершенно ясно.
Она вышла из овального туннеля и оказалась снова на засохшей корке вытоптанной грязи острова Кеттон. Разноцветные реки, которые вытекали из внутреннего сверкания Колокольчика, струились по земле. Больше ничто не двигалось.
Очень долгий и тяжелый путь лежал назад, через весь остров, к его центральному городу. Даже находясь в крепком сержантском теле, она должна была пробираться туда целый час с четвертью. Колокольчик, распространяя вокруг себя сверкание, отлетела, когда Стефани проделала всего треть своего пути, а затем Колокольчик развила невероятную скорость, исчезая вдали. Стефани начала ускорять шаг. Воздух двигался, медленно колыхаясь теперь, когда сержанты исчезли; мягкий бриз шелестел над краем скалы. Их желания еще на некоторое время оставались тут, насыщая материю, из которой состоял этот мир. Но без их активного присутствия, чтобы воплотить эти желания, начало возвращаться все, что для этой реальности было нормальным.
Стало немного светлее, когда Стефани подошла усталым шагом к границе города. Теперь воздух определенно сгустился, позволяя постоянному голубовато-белому свечению опуститься на землю. Каждый шаг заставлял Стефани подниматься над землей метра на два. Она догадывалась, что сила тяжести уменьшилась процентов на двадцать.
Штаб-квартира Эклунд в самом центре разрушенного до основания города была очень заметна, большая палатка, слабо освещенная, возвышалась на вершине холма. Она сама вышла, когда Стефани одолела путь вверх по склону, и оперлась о шест палатки, мягко улыбаясь.
— Тело другое, но эти мысли я узнаю где угодно. Я считала, что мы с тобой распрощались в последний раз, Стефани Эш.
— Ты должна уехать. Пожалуйста. Если ты останешься здесь, ты разрушишь тело Анжелины Галлахер и ее душу.
— Наконец-то! Это вовсе не мое благополучие, что тебя так заботит. Победа для меня небольшая, но считаю ее значительной.
— Возвращайся в Мортонридж. Есть еще несколько сержантских тел, пригодных для обитания твоей души. Ты снова сможешь прожить жизнь, настоящую жизнь.
— В качестве кого? Серой маленькой домохозяйки и мамаши? Даже ты не можешь прожить свою жизнь снова, Стефани Эш.
— Я никогда не верила, что будущее ребенка предопределено. После рождения тебе предоставляется самому делать из своей жизни то, что ты хочешь. А мы рождаемся вновь — в этих сержантских телах. Сделай из этого все, что хочешь, Аннета. Не убивай себя и Галлахер из ложной гордости. Оглянись вокруг! Воздух вот-вот кончится, сила тяжести падает. Здесь больше ничего не осталось.
— Здесь есть я. Этот остров снова расцветет теперь, когда он свободен от вашего влияния. Мы прибыли сюда, в этот мир, потому что он предлагал нам убежище, в котором мы нуждались.
— Бога ради, признай же, что ты неправа. В этом нет ничего позорного. Ну как ты думаешь, что я собираюсь делать — подойти к тебе и торжествовать?
— Вот ты и принялась за свое. Кто из нас прав. Это всегда и было между мной и тобой.
— Правого тут нет. Целая армия собралась под твоим знаменем. У меня был любовник и пятеро неудачливых друзей, неподходящих для меня. Ты победила. Теперь, пожалуйста, возвращайся.
— Нет.
— Почему? По крайней мере объясни мне.
На губах Аннеты Эклунд слабо затрепетала улыбка:
— Впервые за это время я стала самой собой. Я не должна была ни с кем считаться, спрашивать разрешения, приспосабливаться к тому, чего ожидает общество. И я все потеряла. — Ее голос перешел на хриплый шепот. — Я привела их сюда, и ни один не остался. Они не захотели остаться, а у меня не хватило силы принудить их. — Из уголка ее левого глаза выкатилась слеза. — Я была неправа, я все сделала неправильно, будь ты проклята!
— Ты никого сюда не привела. Ты нам не приказывала. Мы явились сюда, потому что отчаянно этого хотели. Я участвовала в этом, Аннета. Когда мы лежали там, в грязи, после залпа гарпунной пушки, и сержанты собирались бросить нас в камеры ноль-тау, я помогала. Я была так перепугана, что готова была потратить каждую каплю моей энергии на то, чтобы оставить Мортонридж позади. И я радовалась, когда мы сюда попали. Виноваты мы все. Абсолютно все.
— Я организовала оборону Мортонриджа. Я вызвала Освобождение.
— Да, ты это сделала, и если бы это не была ты, так был бы кто-нибудь другой. Могла быть даже я. Мы не отвечаем за то, как было открыто потусторонье. И еще до того, как это началось, исход был неизбежен. Тебя нельзя обвинять в том, как сложилась судьба, в том, как соединяется вселенная. Ты для этого не такая важная персона.
Аннета вынуждена была тяжело вдохнуть воздух, чтобы он наполнил ее легкие.
— Я такой была.
— И я тоже. В тот день, когда мы выносили детей с пожарища, я проводила их больше, чем было детей у Ричарда Салданы. Так я чувствовала. Мне это нравилось, и я хотела еще такого же, и моя группа смотрела на меня с уважением. Типичные человеческие чувства. Ничего в тебе особенного нет, ничего такого.
— Задавака, задавака, задавака! Господи, как же я тебя ненавижу!
Стефани внимательно следила, как сухие комья грязи поднялись от земли, подхваченные последними порывами ветра. Они пролетели вокруг ленивого облака, отрываясь друг от друга, медленно поднимаясь все выше. Уже не осталось никакой силы тяжести, единственное, что удерживала ее на поверхности земли, было громадное усилие воли.
— Пойдем со мной! — Стефани вынуждена была кричать, воздух уже почти улетучился. — Будешь ненавидеть меня еще сильнее!
— Хочешь умереть со мной? — пронзительно закричала Аннета. — Ты что, настолько полна этого твоего траханного достоинства?
— Не хочу.
Аннета опять пронзительно взвыла. Стефани не могла слушать ее, а воздух испарился.
— Чома, Колокольчик, возвратитесь за нами. Быстрей, пожалуйста.
Аннета вцепилась себе в горло, судорожно делая глотательные движения, кожа у нее сделалась темно-красной. Из-за своих отчаянных жестов она оторвалась от земли. Стефани кинулась за ней и схватила за дергающуюся лодыжку. Они вдвоем покатились с вершины пригорка. Вселенский белый свет превратил грязевые поля в светящиеся серебром долины; морщинистые вершины скал загорелись магнезиевым великолепием. Остров Кеттон растаял в светящейся пустоте.
Стефани и Аннета парили все дальше и дальше, погружаясь с головой в этот свет.
— Они в самом деле этого достойны? — спросил чей-то голос.
— Мы достойны?
Холодный аквамариновый свет сомкнулся над ними.
Луке не приходилось погонять лошадь, она просто бежала вдоль пустошей, куда отвозила хозяина раньше множество раз, она ступала без всяких колебаний. Большое кольцо вокруг средней части поместья Криклейд. Через верхний брод в Райд Стрим, вокруг восточной стороны Беррибат Спинни, через Уиткотридж, потом узкий горбатый мостик ниже фермы Сэксби, выжженная просека через Костонский лес. Это давало Луке возможность оглядеться и увидеть прогресс на своей земле. На поверхности она была так же хороша, как в любой предыдущий год; урожай поспел на несколько недель позже, но в этом не было никакого вреда. Все вместе как следует поднатужились и наверстали потерянные недели, последовавшие за одержанием.
Как они и обязаны были сделать, будь все проклято. Я кровавым потом обливался, чтобы Криклейд снова на ноги поставить.
Теперь-то еды хватит на всех, предстоящий урожай даст им возможность проводить зимние месяцы без лишних трудностей. Графство Стоук исключительно хорошо справилось с переходным периодом. Безусловно, грабежей больше не будет, особенно после битвы на станции Колстерворт. Хорошие новости, если судить по отчетам и слухам, которые в последнее время просачиваются из Бостона. Столица острова не так быстро восстанавливала старые порядки. Продукты там становились скудными; фермы, расположенные непосредственно вокруг городских окраин, хозяева постепенно покидали, так как горожане бродили по деревням в поисках продовольствия.
— Второй лазерный залп уничтожит боевых ос в гнездах. Я могу действовать быстро. У нее не будет времени, чтобы взорвать или выпустить их.
— Вы на это надеетесь.
— А вы можете снабдить нас альтернативой?
Через общий канал связи заговорил «Этчеллс»:
— Росио, я вижу, что ты зарядил свои генераторы и привел в готовность оружие. Так знай, что мы с Кирой настроили моих боевых ос. В результате удара любого энергетического луча по мне или по модулю моего жизнеобеспечения все боеголовки взорвутся одновременно. Оба ваши корабля окажутся внутри радиуса смертельного взрыва.
— Ладно,— ответил Росио. — Все мы тут хорошие хитрецы и друг друга заблокировали. Теперь никто не сможет победить, так не отступить ли нам всем?
— Нет,— сказала Сиринкс. — Если любой из вас начнет ускоряться и полетит, чтобы скрыться, или попытается открыть прыжковую яму, я открою огонь. Я не дам вам возможности свободно вернуться к цилиндру.
— Так какого же дьявола мы должны сейчас делать?— спросил Росио.
— Мы договоримся о том, чтобы перевезти этот цилиндр,— объявила Сиринкс. — Когда уйдут все тиратка, я позволю нам троим одновременно отступить. Не прежде того. Вы не убьете невинные существа ради удовлетворения собственной паранойи.
— Ну, мать твою так и разэтак,— сказал «Этчеллс». — Росио, встань на мою сторону, мы взорвем к чертям этот космоястреб и не допустим, чтобы они добрались до того оружия.
— Нет там оружия,— настойчиво сказала Сиринкс.
— Я тебе кое-что сообщу, «Этчеллс»,— произнес Росио. — Если уж речь о выборе, так я с капитаном Сиринкс.
— Предатель ты дерьмовый! Ты бы лучше молился, чтобы их оружие сработало, да молился бы как следует, потому что, если это не выйдет, я лично буду за тобой гнаться до самого конца вселенной.
— Тебе не придется за мной гоняться.
Сиринкс взглянула на Рубена и надула губы:
— Может, нам просто стоит предоставить их друг другу?
— Славная мысль. Интересно, что обо всем этом думают моздва?
— Пока они не начали в нас стрелять, плевать мне.
— Мы кое-что имеем, — доложила Оски. — Это не все хроники, но я добираюсь до файлов с записями местоположения планет-колоний; они обозначены со ссылками на звездные карты.
— Ты можешь проникнуть в файлы их звездных карт? — спросила Сиринкс.
— Загружаю справочник, — сказала Оски. — Постой тут.
Сиринкс и «Энон» с нетерпением ждали, и вот информация начала потихоньку просачиваться в коммуникационный канал. Первые карты, которые предоставил им справочник, показывали неизвестные звездные миры, а на третьей они увидели часть туманности Ориона. Туманность покрывала добрую четверть изображения. «Энон» сравнил это изображение с навигационным планом туманности, который он составил во время полета к Мастрит-ПД, инстинктивно делая поправки к координационным формулам тиратка, приближая их к собственным астрономическим понятиям. Далее последовали другие звездные карты, позволяя космоястребу расширить и уточнить координаты, привести в соответствие с узнаваемыми звездными узорами. Через восемь минут можно было видеть глобус космоса протяженностью в пять тысяч световых лет, с Мастрит-ПД в центре. Тиратка обозначили все созвездия с их названиями.
Мысли Сиринкс поплыли по ее мозгу, переполненные спокойной гордостью, в то время как она была погружена в созерцание подробной конфигурации.
— Это было нетрудно,— скромно сказал «Энон».
— Ты справился великолепно,— оценила Сиринкс. — Надо это сказать.
— Спасибо.
Сиринкс сделала попытку сдержать грусть.
— Но ты же понимаешь, что мы, вероятно, туда не доберемся.
— Понимаю. Нам нужно сдерживать черноястребов.
— Мне так жаль. Я знаю, как ты хотел туда полететь.
— И ты тоже. Но мы не должны быть эгоистичными. На кон поставлено больше, чем чувства. И мы все-таки исследовали куда больше, чем другие.
— О, да!
— Джошуа прекрасно справится.
— Я знаю.— Это ее позабавило. — Год тому назад я бы так не сказала.
— И не только ты переменилась.
— Тебе он всегда нравился, правда?
— Он был тем, чем ты боялась сделаться. Твоя зависть стала презрением. Ты никогда не должна была пугаться того, что ты собой представляешь, Сиринкс. Я всегда буду тебя любить.
— А я тебя,— она довольно вздохнула. — Джошуа, «Свантик-ЛИ» обнаружил Спящего Бога на звезде класса F, за триста двадцать световых лет отсюда. Координаты прилагаются.
Она приказала процессору передать файл бортовому компьютеру «Леди Макбет».
— Ну, «Энон», прекрасная работа.
— Спасибо, Джошуа.
— О'кей. Как ты думаешь уничтожить это самодовольство? Если я дам отсюда залп боевыми осами, они будут вынуждены отступить и исчезнуть. Мы можем объединиться, чтобы защитить цилиндр. Может быть, нам повезет, и они уничтожат друг друга до того, как вернутся за ним.
— Нет, Джошуа. Мы можем справиться с ситуацией. Теперь ты устранишься.
— Господи, да ты шутишь!
— Мы не можем тратить время, которое потребуется на защиту цилиндра, очень похоже, что понадобится много дней. И мы, безусловно, не можем рисковать тем, что будем оба повреждены или уничтожены в борьбе с черноястребами. Ты должен улететь. Как только это противостояние закончится, мы можем последовать за тобой.
— Очень уж холодный и логический расчет.
— Он разумен, Джошуа. Я же в конце концов эденистка.
— Ладно. Если ты уверена…
— А кто может быть больше уверен?
Она торжественно расслабилась на противоперегрузочной койке, разделяя восприятие местного космоса «Эноном». Ожидая прыжка «Леди Макбет», сопровождаемого резким сдвигом в пространстве-времени, которое произойдет в наносекунды.
Сиринкс оглядела свой экипаж, потянувшись к ним, так что их мысли и сожаления могли перемешаться с ее. Склоняясь к тому, чтобы достигнуть этого желанного равенства их цивилизаций. Должно быть, это подействовало, потому что через некоторое время она спросила:
— Есть у кого-нибудь колода карт?
27
Два друга шагали рядом к вершине скалы острова Кеттон, чтобы побыть вдвоем несколько минут и попрощаться. Они расстаются навсегда. Чома решил остаться с Колокольчиком, путешествуя с этим существом по вечности, а Сайнон, почти уникум среди сержантов, решил вернуться в Мортонридж.
— Я обещал жене, что вернусь, что еще раз присоединюсь к Согласию,— сказал он. — Я сдержу слово, которое ей дал, потому что мы вместе верим в эденизм. Поступая так, я сделаю нашу цивилизацию сильнее. Не намного, я первый это признаю, но моя убежденность в нас и в пути, который мы избрали, добавит к сверхубежденности и к вере в Согласие. Мы должны верить в себя самих. Сомневаться теперь — это значит допускать, что мы вовсе никогда не существовали.
— И все-таки то, что мы делаем, это вершина эденизма,— добавил Чома. — Перенося себя в вариант Согласия Колокольчика, мы расширяем возможности развития человечества, мы с доверием и восхищением продвигался все дальше от наших истоков. Это и есть эволюция, постоянная учебная кривая, и нет предела тому, что мы сможем обнаружить в этой реальности.
— Но ты останешься один, в изоляции от нас, всех остальных. Каков смысл знания, если тебе не с кем его разделить? Если им нельзя воспользоваться, чтобы кому-нибудь помочь? Потусторонье — это нечто такое, перед чем род человеческий должен предстать в единении, нам нужно знатьответ и принять его всем вместе. Если Мортонридж ничему другому нас не научил, мы усвоили из него хотя бы это. К концу я уже не испытывал к одержимым ничего, кроме сочувствия.
— Мы оба правы. Вселенная достаточно велика, чтобы это допускать.
— Это так. Хотя я сожалею о том, что ты делаешь. Необычное развитие. Думаю, я теперь сделался чем-то большим, чем предполагалось существованием в этом теле. Когда я присоединялся к Освобождению, я считал такие эмоции невозможными.
— Их развитие было неизбежным,— сказал Чома. — Мы несем с собой семена человечества, и неважно, в каком сосуде путешествуют наши мозги. Они были приговорены к процветанию, к тому, чтобы отыскать свой собственный путь вперед.
— Тогда я больше не тот Сайнон, который выделился из множественности.
— Нет. Всякое разумное существо, которое жило, изменилось.
— Значит, теперь у меня будет душа. Новая душа, она отличается от того Сайнона, которого я помню.
— Да, она у тебя есть. И у всех нас.
— Тогда, опять-таки, мне придется умереть, прежде чем я вернусь к множественности. То, что я несу в обиталище, — это приобретенный опыт, какой я сумел обрести в пути. Моя душа не соответствует моим воспоминаниям, как говорят киинты.
— Ты боишься того дня?
— Не думаю. Потусторонье не для всякого, если знать, что существует путь через него или вокруг него, как уверяет Латон, этого достаточно, чтобы дать мне уверенность. Хотя какая-то тревога во мне и шевелится.
— Ты ее преодолеешь, я уверен. Никогда не забывай, что возможно преуспеть. Одна только эта мысль должна руководить тобою.
— Я буду помнить.
Они остановились возле вершины и посмотрели оттуда на остров. Длинные ряды людей проделывали путь по исковерканной земле, последние беженцы из засыпанного города, направляющиеся к вершине скалы, где к камню прижалась Колокольчик. Опаловый свет гигантского кристалла посылал волны светлого оттенка поверх грязновато-бурой земли. Воздух собрался вокруг него топазовым нимбом.
— Как подходяще выглядит,— заметил Сайнон. — Как будто они все вливаются прямо в заходящее солнце.
— Если я о чем-то сожалею, так только о том, что не узнаю, чем кончатся их жизни. Странную группу они составят, эти души, которые собираются занять тела сержантов. Их человечность всегда останется вне времени.
— Когда они прибыли из потусторонья, они клялись, что все, что им нужно, — это снова иметь ощущения. Теперь они их получили.
— Но они не имеют рода. Не говоря о том, что лишены секса. Они никогда не познают, что такое любовь.
— Физическая любовь — возможно. Но ведь это безусловно не все содержание любви. Так же, как случилось с тобой и со мной, они станут более целостными в своем собственном роде.
— Я уже ощущаю их тревогу, а ведь они еще не достигли Мортонриджа.
— Они должны приспособиться к тому, что ждет их впереди. Обиталища будут их только приветствовать.
— До сих пор никто еще не стал эденистом вопреки собственной воле. А теперь ты имеешь двенадцать тысяч растерянных, рассерженных чужих людей, ворчащих на линии общей связи. И многие из них имеют культурный опыт, который будет противиться легкому восприятию нового.
— Зато с терпением и добротой, которые они снова обретут сами. Подумай только, через что они прошли.
— Наконец-то мы разобрались, в чем разница между нами. Я по натуре беспокойный, я с жадностью думаю о будущем, я путник. А тобою руководит сострадание, ты целитель душ. Теперь ты понял, почему нам придется расстаться?
— Разумеется, и я желаю тебе всего наилучшего в твоем великолепном путешествии.
— И я тебе. Надеюсь, ты обретешь покой, в котором нуждаешься.
Они повернулись и медленно пошли назад вдоль линии утесов. Над головой быстро проносились кристаллические создания, не задерживаясь в одном и том же месте больше одного мгновения. Они покрыли собою весь остров, уверенные, что все одержимые теперь знают, что есть путь назад и что означает остаться здесь. Это был конец власти Эклунд. Ее войска покинули свою начальницу и демонстративно держались все вместе, собираясь покинуть Кеттон. Ее угрозы и ярость только поторопили их с отъездом.
Перед мерцающей поверхностью Колокольчика ждало пять длинных очередей, извиваясь по разбросанным остаткам главного лагеря. Две из них состояли из сержантов. Остальные (державшиеся на расстоянии) были одержимые. Они ожидали в странном подавленном состоянии, их предчувствия и облегчение от того, что этот кошмар скоро кончится, умерялись неуверенностью в том, что им предстоит.
Стефани ждала в хвосте длинной очереди вместе с Мойо, Макфи, Франклином и Кохрейном. Тина и Рена стояли среди первых. Кристаллические существа подлечили Тину, приведя в порядок ее поврежденные внутренние органы, но все они соглашались, что тело этой женщины должны осмотреть врачи-люди — и как можно скорее. Что касается ее самой, Стефани решила, что она должна быть среди последних. Это было опять ее чувство ответственности, она хотела убедиться, что со всеми остальными все в порядке.
— Но ведь ты за них не несешь никакой ответственности, — сказал ей Макфи. — Они все собирались под знаменем Эклунд. И только по собственной дурацкой вине они оказались здесь.
— Я знаю, но мы ведь были те, кто пытался остановить Эклунд и безнадежно провалились. — Стефани вздрогнула, сознавая, как слабо звучит этот аргумент.
— Я подожду с тобой, — сказал Мойо. — Мы пройдем вместе.
— Спасибо.
Макфи, Франклин и Кохрейн переглянулись и сказали: какого черта. Все они встали в очередь позади Хой Сона. Старый партизан был в своей военной форме для походов в джунгли, разбойничья фетровая шляпа лихо заломлена назад, как будто бы он только что закончил очередную тяжелую работу. Он посмотрел на них с насмешливым удивлением и поклонился Стефани.
— Я вас поздравляю с тем, что вы остались верны своим принципам.
— Не думаю, что это имеет какое-то значение, но все равно спасибо. — Стефани присела на один из булыжников, чтобы ее раненое бедро пребывало в покое.
— Из всех нас вы были единственной, кто более всего достиг.
— Это вы удержали сержантов.
— Ненадолго, и только до увлечения следующим идеалом.
— Я думала, вы цените идеалы.
— А я и ценю. Вернее, раньше ценил. Тут-то и есть проблема данной ситуации. Старые идеалы здесь не имеют значения. Я прибегал к ним, как делали политические силы, стоявшие за Освобождением. Мы были отчаянно неправы. Посмотрите, что мы натворили с людьми, как много жизней и семей разрушили. Все эти усилия вылились в конфликт и разрушение. Я прежде говорил, что принадлежу стране.
— Убеждена, вы считали, что это верно.
— В самом деле, я так и считал, Стефани Эш. К несчастью, я недостаточно подумал, потому что это было не то, что требовалось делать. Совершенно не то.
— Ну, дружище, так ведь это теперь совсем неважно, — вмешался Кохрейн. — Толстое дитя теперь некоторое время попоет громко.
Он предложил Хой Сону свой бычок.
— Нет уж, спасибо. Не хочу начинять ядом это тело. Я ведь всего лишь его постоялец. Скоро меня могут начать считать ответственным за все зло, которое я совершил. В конечном итоге, когда настанет конец этой очереди, мы опять окажемся лицом к лицу с тем же самым злом, разве не так? И будем только квиты.
Кохрейн окинул его унылым взглядом, бросил окурок и затоптал его пяткой в грязь.
— Да, дружище, это верно, — пробурчал он.
— А что же Эклунд? — спросила Стефани. — Где она?
— Опять на своем командном посту. Она отказалась от предложения вернуться.
— Как? Да она спятила?
— К несчастью, да. Но она искренне убеждена, что как только сержанты уйдут, эта страна будет свободной. Она намерена найти здесь свой рай.
Стефани оглядела кусок грубой неровной земли, которая была Кеттоном.
— Нет, — твердо сказал Мойо. — Она сделала свой собственный выбор. И она, безусловно, не собирается слушать тебя — ты для этого последняя из всех людей.
— Полагаю, что нет.
Даже при скорости по одному одержателю за несколько секунд понадобилось свыше семи часов, чтобы репатриировать их всех. Когда Колокольчик дотронулась до поверхности скалы, в ней открылись семь овальных туннелей, ведущих глубоко внутрь. Их стены светились мягким аквамариновым светом, который постепенно становился ярче, пока окончательно не наполнил ущелье.
Стефани вошла внутрь не самой последней. Мойо и Макфи спокойно и настойчиво стояли позади нее. Стефани улыбнулась своему дружественному окружению и переступила порог. Консистенция воздуха сгустилась вместе со светом, замедляя ее движения. Вскоре у нее появилось ощущение, что она пытается пройти насквозь через сам кристалл. На каждую часть ее тела сильно увеличилось давление. Аквамариновое сияние растаяло, и она увидела, что ее тело сделалось прозрачным в свете, испускаемым кристаллом. Когда Стефани обернулась, она убедилась, что тело, которое она одерживала, стоит сзади нее. Эта женщина протянула руки кверху, лицо ее напряглось в выражении отвращения и, вместе с тем, удовлетворения.
— Чома, — позвала Стефани. — Чома, ты меня слышишь? Я должна кое-что сделать.
— Привет, Стефани. Я так и думал, что это может случиться.
Занять сержантское тело оказалось очень просто. Одно из них уже ждало ее, заделанное в кристалле, совершенно пассивное, с большой склоненной головой. И неважно было, в каком направлении шагнуть, она все равно двигалась к нему. Они соединились, и тело плотно охватило ее, возвратив аквамариновое освещение вокруг. Ощущения были необычные; нервы должны были ощутить скелет и приспособиться к нему, но скелет еще подстраивался, чтобы обеспечить доказательство контакта. Ее подошвы определенно нажимали на поверхность, а воздух двигался вокруг нее, когда она пошла вперед. Аквамариновый туман разошелся перед ее глазами, позволяя ей видеть все в фокусе совершенно ясно.
Она вышла из овального туннеля и оказалась снова на засохшей корке вытоптанной грязи острова Кеттон. Разноцветные реки, которые вытекали из внутреннего сверкания Колокольчика, струились по земле. Больше ничто не двигалось.
Очень долгий и тяжелый путь лежал назад, через весь остров, к его центральному городу. Даже находясь в крепком сержантском теле, она должна была пробираться туда целый час с четвертью. Колокольчик, распространяя вокруг себя сверкание, отлетела, когда Стефани проделала всего треть своего пути, а затем Колокольчик развила невероятную скорость, исчезая вдали. Стефани начала ускорять шаг. Воздух двигался, медленно колыхаясь теперь, когда сержанты исчезли; мягкий бриз шелестел над краем скалы. Их желания еще на некоторое время оставались тут, насыщая материю, из которой состоял этот мир. Но без их активного присутствия, чтобы воплотить эти желания, начало возвращаться все, что для этой реальности было нормальным.
Стало немного светлее, когда Стефани подошла усталым шагом к границе города. Теперь воздух определенно сгустился, позволяя постоянному голубовато-белому свечению опуститься на землю. Каждый шаг заставлял Стефани подниматься над землей метра на два. Она догадывалась, что сила тяжести уменьшилась процентов на двадцать.
Штаб-квартира Эклунд в самом центре разрушенного до основания города была очень заметна, большая палатка, слабо освещенная, возвышалась на вершине холма. Она сама вышла, когда Стефани одолела путь вверх по склону, и оперлась о шест палатки, мягко улыбаясь.
— Тело другое, но эти мысли я узнаю где угодно. Я считала, что мы с тобой распрощались в последний раз, Стефани Эш.
— Ты должна уехать. Пожалуйста. Если ты останешься здесь, ты разрушишь тело Анжелины Галлахер и ее душу.
— Наконец-то! Это вовсе не мое благополучие, что тебя так заботит. Победа для меня небольшая, но считаю ее значительной.
— Возвращайся в Мортонридж. Есть еще несколько сержантских тел, пригодных для обитания твоей души. Ты снова сможешь прожить жизнь, настоящую жизнь.
— В качестве кого? Серой маленькой домохозяйки и мамаши? Даже ты не можешь прожить свою жизнь снова, Стефани Эш.
— Я никогда не верила, что будущее ребенка предопределено. После рождения тебе предоставляется самому делать из своей жизни то, что ты хочешь. А мы рождаемся вновь — в этих сержантских телах. Сделай из этого все, что хочешь, Аннета. Не убивай себя и Галлахер из ложной гордости. Оглянись вокруг! Воздух вот-вот кончится, сила тяжести падает. Здесь больше ничего не осталось.
— Здесь есть я. Этот остров снова расцветет теперь, когда он свободен от вашего влияния. Мы прибыли сюда, в этот мир, потому что он предлагал нам убежище, в котором мы нуждались.
— Бога ради, признай же, что ты неправа. В этом нет ничего позорного. Ну как ты думаешь, что я собираюсь делать — подойти к тебе и торжествовать?
— Вот ты и принялась за свое. Кто из нас прав. Это всегда и было между мной и тобой.
— Правого тут нет. Целая армия собралась под твоим знаменем. У меня был любовник и пятеро неудачливых друзей, неподходящих для меня. Ты победила. Теперь, пожалуйста, возвращайся.
— Нет.
— Почему? По крайней мере объясни мне.
На губах Аннеты Эклунд слабо затрепетала улыбка:
— Впервые за это время я стала самой собой. Я не должна была ни с кем считаться, спрашивать разрешения, приспосабливаться к тому, чего ожидает общество. И я все потеряла. — Ее голос перешел на хриплый шепот. — Я привела их сюда, и ни один не остался. Они не захотели остаться, а у меня не хватило силы принудить их. — Из уголка ее левого глаза выкатилась слеза. — Я была неправа, я все сделала неправильно, будь ты проклята!
— Ты никого сюда не привела. Ты нам не приказывала. Мы явились сюда, потому что отчаянно этого хотели. Я участвовала в этом, Аннета. Когда мы лежали там, в грязи, после залпа гарпунной пушки, и сержанты собирались бросить нас в камеры ноль-тау, я помогала. Я была так перепугана, что готова была потратить каждую каплю моей энергии на то, чтобы оставить Мортонридж позади. И я радовалась, когда мы сюда попали. Виноваты мы все. Абсолютно все.
— Я организовала оборону Мортонриджа. Я вызвала Освобождение.
— Да, ты это сделала, и если бы это не была ты, так был бы кто-нибудь другой. Могла быть даже я. Мы не отвечаем за то, как было открыто потусторонье. И еще до того, как это началось, исход был неизбежен. Тебя нельзя обвинять в том, как сложилась судьба, в том, как соединяется вселенная. Ты для этого не такая важная персона.
Аннета вынуждена была тяжело вдохнуть воздух, чтобы он наполнил ее легкие.
— Я такой была.
— И я тоже. В тот день, когда мы выносили детей с пожарища, я проводила их больше, чем было детей у Ричарда Салданы. Так я чувствовала. Мне это нравилось, и я хотела еще такого же, и моя группа смотрела на меня с уважением. Типичные человеческие чувства. Ничего в тебе особенного нет, ничего такого.
— Задавака, задавака, задавака! Господи, как же я тебя ненавижу!
Стефани внимательно следила, как сухие комья грязи поднялись от земли, подхваченные последними порывами ветра. Они пролетели вокруг ленивого облака, отрываясь друг от друга, медленно поднимаясь все выше. Уже не осталось никакой силы тяжести, единственное, что удерживала ее на поверхности земли, было громадное усилие воли.
— Пойдем со мной! — Стефани вынуждена была кричать, воздух уже почти улетучился. — Будешь ненавидеть меня еще сильнее!
— Хочешь умереть со мной? — пронзительно закричала Аннета. — Ты что, настолько полна этого твоего траханного достоинства?
— Не хочу.
Аннета опять пронзительно взвыла. Стефани не могла слушать ее, а воздух испарился.
— Чома, Колокольчик, возвратитесь за нами. Быстрей, пожалуйста.
Аннета вцепилась себе в горло, судорожно делая глотательные движения, кожа у нее сделалась темно-красной. Из-за своих отчаянных жестов она оторвалась от земли. Стефани кинулась за ней и схватила за дергающуюся лодыжку. Они вдвоем покатились с вершины пригорка. Вселенский белый свет превратил грязевые поля в светящиеся серебром долины; морщинистые вершины скал загорелись магнезиевым великолепием. Остров Кеттон растаял в светящейся пустоте.
Стефани и Аннета парили все дальше и дальше, погружаясь с головой в этот свет.
— Они в самом деле этого достойны? — спросил чей-то голос.
— Мы достойны?
Холодный аквамариновый свет сомкнулся над ними.
Луке не приходилось погонять лошадь, она просто бежала вдоль пустошей, куда отвозила хозяина раньше множество раз, она ступала без всяких колебаний. Большое кольцо вокруг средней части поместья Криклейд. Через верхний брод в Райд Стрим, вокруг восточной стороны Беррибат Спинни, через Уиткотридж, потом узкий горбатый мостик ниже фермы Сэксби, выжженная просека через Костонский лес. Это давало Луке возможность оглядеться и увидеть прогресс на своей земле. На поверхности она была так же хороша, как в любой предыдущий год; урожай поспел на несколько недель позже, но в этом не было никакого вреда. Все вместе как следует поднатужились и наверстали потерянные недели, последовавшие за одержанием.
Как они и обязаны были сделать, будь все проклято. Я кровавым потом обливался, чтобы Криклейд снова на ноги поставить.
Теперь-то еды хватит на всех, предстоящий урожай даст им возможность проводить зимние месяцы без лишних трудностей. Графство Стоук исключительно хорошо справилось с переходным периодом. Безусловно, грабежей больше не будет, особенно после битвы на станции Колстерворт. Хорошие новости, если судить по отчетам и слухам, которые в последнее время просачиваются из Бостона. Столица острова не так быстро восстанавливала старые порядки. Продукты там становились скудными; фермы, расположенные непосредственно вокруг городских окраин, хозяева постепенно покидали, так как горожане бродили по деревням в поисках продовольствия.