Страница:
Вполне вероятно, что конкуренты попытаются оказать им помощь. Для русских или китайцев участие в спасении Фэрли было бы самым крупным пропагандистским успехом за последние десятилетия, оно означало бы триумф политики мирного сосуществования и разрядки напряженности, новые важные очки в политической игре. Но он не мог позволить себе принять их помощь. Стоит только сделать их своими партнерами, как он станет спотыкаться на каждой кочке: начнутся бесконечная бюрократическая волокита, консультации с вышестоящими инстанциями и тому подобные проблемы.
От союзников можно было ожидать некоторой поддержки техникой, людьми и коммуникациями, однако при всей бескорыстности их помощи соображения секретности связывали ему руки.
Он должен был использовать всех, не давая ничего взамен. Нетрудно было предугадать, чем все это кончится: рано или поздно начнутся обиды, раздражение, и при очередной попытке получить поддержку Лайм встретит лишь враждебность и сопротивление.
В ЦРУ работало около сотни тысяч человек, из них двадцать тысяч были секретными агентами, из которых одна тысяча работала в Средиземноморье. При необходимости Лайм мог к ним обратиться. Пока что они занимались только тем, что проверяли свои контакты и собирали слухи, курсировавшие по левому подполью.
В половине девятого английский морской офицер привез баскского рыбака. Его имя было Мендес; он улыбался застывшей неестественной улыбкой, как будто слишком долго позировал фотографу. Блекло-голубые глаза рыбака и его сжатый рот с низко опущенными уголками губ говорили о суровой жизни, полной тревог и разочарований. Его одежда пахла рыбьей чешуей и морем. Он не умел говорить по-английски и очень мало – по-испански. Два часа назад Лайм вызывал в гараж гуардиано, говорившего на баскском языке; теперь он подозвал его к себе, и беседа началась.
Очень любезно со стороны сеньора Мендеса, что он согласился уделить нам немного времени. Команданте обращался с ним невежливо; мы сожалеем об этом и надеемся, что сеньор Мендес не держит на него обиды, – сейчас всем приходится нелегко, даже команданте, и проявленную им резкость можно понять, а значит, и простить. Не хочет ли сеньор Мендес попробовать американскую сигарету?
Лайм должен был убедиться, что Мендес у него на крючке, прежде чем приступить к сути допроса. Он говорил очень мягко: как прискорбно, что из-за этого дела сеньор Мендес потерял рабочий день и не ловил сегодня рыбу; американское правительство считает своим долгом компенсировать ему потерю – тысячи песет будет достаточно? Ни в коем случае не следовало пережимать, Мендес должен был взять эти деньги с гордостью, не как простолюдин, которому сунули подачку, а как уважаемый человек, получивший достойную плату за помощь, которую он оказал детективу в поиске похищенного президента Америки.
Потребовалось время, чтобы исправить допущенные Домингесом промахи, но в конце концов Лайму удалось вытянуть из рыбака его историю. Он не видел никаких лиц, только три фигуры в арабской одежде; четвертый человек был в какой-то форме. Приехали на берег в катафалке. Мендес в это время был на пляже – в нескольких сотнях ярдов от машины – и шел от своей лодки к дому, стоявшему в дюнах неподалеку от линии прибоя, у которой остановился катафалк. Фары у катафалка не горели; с моря к нему подплыла шлюпка, которую послали с большой лодки, стоявшей на якоре недалеко от берега.
Три араба и человек в форме перенесли из катафалка на шлюпку объемистый гроб. Пятый – человек, которого Мендес не видел, – сел в катафалк и уехал. Остальные поднялись вместе с гробом на лодку, и она отчалила в море.
Было ясно, что Мендес рассказал ему не все. Лайм ждал, не проявляя настойчивости, дружелюбие рыбака было очень хрупким, и один неловкий вопрос мог заставить его замкнуться снова.
Наконец он высказал то, что вертелось у него на языке. Мендес кивнул – он узнал лодку.
Ему было не по себе, он чувствовал себя предателем – лодка принадлежала его товарищу, тоже рыбаку, а в Испании баск не доносит на баска. Но если речь идет о похищении президента…
Лайм мягко кивнул: «Мы понимаем ваши чувства».
Друга звали Лопес, а лодка называлась «Мария Линда», в честь его жены. Старая посудина, почти отслужившая свой век, но ее легко узнать по дымовой трубе – у нее такая скошенная труба, понимаете? Словно океанский лайнер в миниатюре. Ее трудно не узнать, таких больше нет на всем Коста-Брава.
«После той ночи „Мария Линда“ так и не вернулась в Паламос, – с грустью сказал Мендес. – Верно, она отправилась в долгое путешествие, и никто не знает, где она сейчас».
Лайм повернулся на своем ящике и уставился на Чэда Хилла. Через секунду до того дошло; он кивнул и выскочил из гаража, чтобы немедленно запустить машину широкомасштабных поисков «Марии Линды».
Лайм продолжал говорить с Мендесом, с помощью своих осторожных и продуманных вопросов выбивая из него все новые подробности. Но ничего существенного больше не появлялось, одни только мелкие детали. Он потратил на Мендеса еще час и отпустил его с выражением признательности и благодарности, узнав напоследок еще один полезный факт – адрес жены Лопеса, за которой он тут же отправил своего курьера.
Она появилась в четверть одиннадцатого – Мария Лопес, усталая женщина со склонностью к полноте и остатками былой красоты в глубоких черных глазах и длинных пальцах. С ней Лайм был намеренно прямолинеен: откровенно сказал, что ее муж попал в серьезную историю, предложил ей денег – десять тысяч песет – и задал один вопрос: что она знает об арабах, которых ее муж подобрал на своей лодке в понедельник ночью?
Он протянул ей десять тысяч; еще двадцать тысяч были у него в руке. Женщина говорила, не отрывая глаз от денег. Лайм холодно слушал переводчика. Они подошли к Лопесу в воскресенье после церковной службы – трое мужчин-арабов и одна арабская женщина, закутанная в чадру. Сказали, что они из Марокко. Объяснили, что их брат умер в Барселоне, но они не могут получить официальное разрешение вывезти тело за границу. Они уверяли, что для бедуинов очень важно, чтобы их сородичей хоронили на родной земле; признавали, что их предложение могут счесть за контрабанду, что оно противозаконно, но умоляли Лопеса им помочь и предлагали много денег. Да, Лопес понимал, что это значит – быть похороненным в священной земле предков. Миссис Лопес не знала точно, сколько они заплатили денег, но речь шла примерно о пятидесяти тысячах песет, не считая топлива и других расходов.
Видела ли она арабов с близкого расстояния? Нет, она не видела их вообще; ей обо всем рассказал Лопес, который описал их как арабов, – троих мужчин и одну женщину. Она умоляюще протянула к Лайму руки: сейчас зима, а жизнь рыбака так тяжела. Они ничего не знали о похищении.
Чэд Хилл задержал Лайма в дверях.
– Господи Боже мой, – сказал он жалобно.
– Что такое?
– Она была у них уже двадцать четыре часа.
– Кто?
– Лодка. «Мария Линда».
Пятьдесят минут на вертолете понадобилось на то, чтобы долететь от Паламоса до побережья, где испанский береговой охранник еще в среду утром обнаружил «Марию Линду», выброшенную на мелководье с подветренной стороны волнолома. Она застряла на нем под большим углом на туго натянутой якорной цепи. Все выглядело так, как будто она искала в бухте укрытия от шторма и ее разбило о мол. Но накануне ночью шторма не было, и потом погода оставалась ветреной, но не опасной.
Когда вертолет Лайма приземлился, его уже ждал капитан Гуардиа со всей информацией, которую на этот час удалось собрать испанской полиции. Обычно на это требовалось гораздо больше времени; но тогда никто не стоял за спиной гуардианос, приставив паяльную лампу к заднице.
Тело перевезли в полицейский морг в Барселоне. Лопес был найден мертвым, он лежал на берегу неподалеку от разбитой лодки, скрытый дюнами от большой прибрежной автострады, которая проходила совсем рядом с этим местом. Все произошло в северной части мыса Креус, в семи километрах от французской границы.
Лопес был заколот несколькими разными ножами. Оружие найти не удалось. Расследование убийства началось сразу после того, как обнаружили труп, но, поскольку никто не связал его с похищением Фэрли, Лайму ничего не сообщили.
Внутри лодки на полированной поверхности дерева нашли несколько отпечатков пальцев; их фотографии лежали в переданной Лайму папке с документами. Отпечатки пальцев первоначально отправили в Мадрид, а после звонка Хилла их копии отослали в Интерпол и Вашингтон. Предполагалось, что большинство отпечатков принадлежит Лопесу, но следовало проверить все; с трупа также сняли отпечатки пальцев, чтобы сравнить их с теми, что нашли на лодке.
Капитан из Гуардиа был типичный коп с профессионально поставленным голосом. Этот голос монотонно гудел, сливаясь с шелестом свежего ветерка, который ерошил поверхность моря и бросал в лицо сухим песком. Между автострадой и берегом обнаружили следы шин – судя по их расположению, машина свернула с дороги и въехала на небольшой скалистый выступ, нависавший над берегом. Здесь она остановилась носом к морю, возможно, для того, чтобы подать сигнал фарами. Высокий прилив смыл почти все следы, и отпечатки ног были найдены только выше линии прибоя, рядом с телом и следами шин. Когда машина уезжала, она стала гораздо тяжелее, чем была вначале, – это было видно по углублениям от колес. В обратную сторону следы от шин тянулись к югу и исчезали на автостраде в том же направлении. К сожалению, песок был слишком мягким, чтобы различить узор покрышек. Расстояние между следами указывало на стандартную колесную базу для легковых автомобилей среднего класса или для небольших фургонов.
Что касалось причины затопления лодки, то ее установили по ржавчине в баке с моторным маслом – масло протекло, и мотор заело.
Единственным ценным ключом, который Лайм видел во всем этом обилии подробностей, было указание на направление движения похитителей. Лодка Лопеса потерпела крушение в самой северной точке водного пути. Вывод: они направляются во Францию или Италию.
Это было настолько ясно, словно похитители преднамеренно подталкивали идущих по их следу к такому мнению. Они не были беспечными людьми и вполне могли затопить лодку так, чтобы не осталось никаких следов; значит, они хотели, чтобы ее обнаружили. Это было важно. Они не собирались ничего скрывать, а напротив, все выставляли напоказ. Тело Лопеса, лодку. Они подсовывали их нарочно.
Ему надо было понять, что это значит. Они явно сообщали ему, что отправляются на север. Вопрос был в том, чего они хотят: чтобы он действительно отправился за ними на север или, подумав, что его обманывают, наоборот, направил свои поиски на юг.
Ситуация напоминала многослойный пирог. Первый слой: если найден ключ, его следует использовать. Второй слой: если ключ подброшен, он является приманкой, придуманной для того, чтобы сбить с толку и заставить зря потратить время; когда улика настолько очевидна, ей нельзя доверять. Третий слой: они знают, что он не поверит слишком явной улике и поступит наоборот, думая, что похитители его обманывают, а это будет как раз то, чего они хотят. Четвертый слой: похитители, подбросив ему эту дилемму, ожидают, что он прокрутит в голове весь ход этих мыслей и в конце концов решит приступить к подробному исследованию найденной улики, поскольку при всех прочих равных условиях ключ все-таки есть ключ и, даже если он был подброшен с заранее обдуманным намерением, все-таки в нем можно обнаружить нечто, что выведет поиск на верный путь.
Слои можно было переставлять в любом порядке, и вскоре ему стало ясно, что он сам загоняет себя в логическую ловушку, сидя в которой он никогда не узнает правды.
Отдельно стоял вопрос о профессионализме похитителей. Можно было твердо говорить, по крайней мере, о профессионализме их руководителя. Профессионал – это человек, который не оставляет за собой улик, а если оставляет, делает это сознательно. Вся операция был проведена не революционером-любителем, а специалистом, который продумал каждый шаг и рассчитал каждое свое движение. Похищение в Пердидо было распланировано с секундомером в руках. Ферма в горах выбрана с точным расчетом местности – недалеко от побережья и достаточно близко от гостиницы, поскольку они понимали, что им следует посадить вертолет раньше, чем их начнут искать. Похитители знали, сколько времени потребует каждый этап их операции, и действовали без суеты и спешки. Они забрали Фэрли, спрятали вертолет, открыто проехали на автомобиле от фермы до гаража возле Паламоса – все это за тот промежуток времени, когда власти только начинали организовывать поиски, еще не оправившись от удара, нанесенного этим невероятно простым преступлением. Но оказавшись в безопасном месте в гараже у Паламоса, они не поддались панике и не бросились бежать дальше, хладнокровно переждав, пока спустится ночь. К этому времени у них уже не было сомнений, что их разыскивают полиции и секретные службы нескольких десятков стран, но и теперь они действовали спокойно и разумно: на катафалке перевезли Фэрли к берегу, погрузились в лодку Лопеса и уплыли в море.
Дальше они действовали так же безупречно, поэтому не было никаких причин думать, что они бросили лодку Лопеса случайно. Скорее похитители сами проделали дыру в проржавевшем масляном баке, чтобы мотор заглох и все выглядело, как нечаянная авария.
Единственной уликой, которую они оставили ненамеренно, могли быть отпечатки пальцев, найденные рядом с выключателем в гараже на окраине Паламоса, если только они действительно принадлежали одному из похитителей, а не владельцу гаража или кому-нибудь из его клиентов.
Эта улика наводила на мысль, что похитители – любители, руководимые профессионалом. У профессионала правила безопасности входят в плоть и кровь, он нигде и никогда не оставляет отпечатков пальцев, ему даже не надо думать об этом. Он чисто рефлективно удаляет все следы своего присутствия.
Выключатель был последней вещью, к которой они прикоснулись в гараже, и кто-то забыл их стереть.
Если это окажутся отпечатки пальцев Фэрли, значит, похитители оставили их нарочно, чтобы лишний раз показать, что Фэрли жив и находится у них. Но Лайм в этом сомневался – они не стали бы подпускать Фэрли к выключателю. Если же найденные отпечатки принадлежат кому-нибудь из похитителей, ясно, что их забыли там по недосмотру. Можно намеренно оставить сбивающий с толку след, и это будет частью игры, но прозевать улику, по которой можно идентифицировать одного из членов группы, – это уже явная ошибка.
Зимой Барселона была хмурым, серым городом с загазованным воздухом и запахом гниющей в бухте воды.
Испанцы устроили им офис в боковой пристройке к большому зданию правительственной администрации; вокруг были только унылые тесные улочки, дома с закопченными стенами и булыжник мостовой. Накануне вельбот доставил на берег сброшенный на воду авиаконтейнер с шифровальным приемопередатчиком на ультравысоких частотах, который принадлежал военно-морскому флоту; теперь его перевезли в офис.
Команда прибыла на место раньше него, и в офисе уже было многолюдно, но что удивило Лайма по-настоящему, так это присутствие Уильяма Т. Саттертуэйта – очень утомленного, помятого, с взъерошенными волосами.
Для Лайма выделили маленький отдельный кабинет, но, заглянув в него, он тут же вышел обратно.
– У вас есть внизу машина?
– Да. А что? – Саттертуэйт поднял на лоб очки.
– Давайте спустимся в автомобиль и там поговорим.
В машине Саттертуэйт спросил:
– Вы серьезно думаете, что они могут прослушивать нас в офисе?
– Да, думаю. Вы бы тоже не позволили иностранным спецслужбам проводить сверхсекретные операции у себя дома, не постаравшись при этом узнать, что они замышляют.
Саттертуэйт не стал возражать:
– Хорошо. Теперь об этом гробе, в котором они перевозили Фэрли. Вы думаете, он мертв?
– Навряд ли. Они не упустят свой главный козырь, пока не придет время использовать его в игре. Или пока он не перестанет быть козырем. Но есть другой вопрос: откуда мы знаем, что это был Фэрли? Вместо него там могли лежать сто пятьдесят фунтов кирпичей.
– Хотите сказать, что не верите этой истории с лодкой Лопеса?
– А что, если они устроили это нарочно, чтобы внушить нам мысль, что Фэрли вывезли в этом направлении? – Лайм пошарил по приборной доске в поисках пепельницы. – Пока все, что у нас есть, это две улики, которые они выложили нам на блюдечке.
– Арабская одежда и лодка, плывшая на север. Первое указывает на Северную Африку, а второе – на Западную Европу. Вам не кажется, что и то и другое – фальшивка? Может быть, на самом деле они направились на Балканы?
– Пока это одни догадки. Мы бегаем за собственным хвостом.
– Не будьте таким отъявленным пессимистом, Дэвид. Над этим делом работают сотни тысяч людей. Какие-нибудь концы должны связаться.
– С какой стати? Мы имеем дело не с кучкой экзальтированных придурков.
Глаза Саттертуэйта за толстыми линзами не сводили взгляда с Лайма.
– А с кем мы имеем дело?
– С профи и командой хорошо натренированных любителей. Это не правительственные агенты и не парни из какого-нибудь освободительного движения. Мы не найдем никакой организации, ответственной за эти преступления, хотя, быть может, найдем кого-то, кто платит по счетам.
– Почему вы так думаете?
– Потому что вы не убедили меня в обратном.
– Объясните.
Лайм ткнул сигаретой в пепельницу, промахнулся и отряхнул пепел со своих брюк.
– Если бы за этим стояли власти какой-нибудь страны, ваши «сотни тысяч» агентов уже разузнали бы об этом. Но такие операции не выгодны властям. Все, к чему они могут привести в политическом плане, это ужесточение существующих режимов. Коммунисты будут помогать нам, а не похитителям; и того же самого они ждут от нас, если что-нибудь подобное случится с их людьми. Потому что если государства начнут заниматься такими вещами, они развяжут целую вакханалию похищений и убийств. А тогда любая международная политика станет невозможной. Об этом писал еще Клаузевиц, вспомните хотя бы о том, что случилось после Сараево. – Лайм погасил окурок в пепельнице и захлопнул крышку. – Какие у них мотивы? Вы слышали их требования. Освободить семерых террористов. Это техника Маригеллы, вещь давно известная. Они арестовывают вас, вы похищаете их, потом производится обмен.
– В таком случае мы знаем, кто ведет это шоу, не так ли? – Саттертуэйт с высокомерным видом смотрел на Лайма.
– Возможно, – сдержанно ответил Лайм. – Но мы ищем Стурку и его людей уже больше недели. Быть может, он лег на дно, а мы имеем дело с совсем другой бандой.
– Вы ходите вокруг да около, – сказал Саттертуэйт; он наклонился вперед, и его голос снизился до сердитого шипения. – Как вы думаете, почему мы поручили это дело вам?
– Потому что вы решили, что я знаю, что это Стурка.
– А Стурка – ваш парень, Дэвид. Вы знаете его лучше, чем кто-либо другой; вы доказали, что умеете предугадывать ход его мыслей. Вы были с ним в одних и тех же местах.
– Я никогда его не видел.
– Но вы его знаете.
– Я допускаю, что за этим стоит Стурка. Но я не хочу класть все свои яйца в одну корзину. Логика указывает на Стурку, однако логика и истина – не всегда одно и то же. Если это не Стурка, а я начну разыгрывать эту карту, то в конце мы окажемся еще дальше от результата, чем были вначале. Я должен опираться только на факты. Неужели вы не понимаете?
– Предположим, что это Стурка, Дэвид. Что тогда?
– Мы уже сделали слишком много ошибочных предположений. Дайте мне факты, и я начну работать. – Он нащупал в мятой пачке еще одну сигарету. – Однако, я думаю, вы прилетели сюда не затем, чтобы снова говорить со мной о Стурке. Мы уже обсуждали этот вопрос. Вы что, просто носитесь взад и вперед через Атлантику, чтобы за мной присматривать?
– Не говорите глупостей.
– Я просто хочу внести ясность. Что вы мне привезли? Приказ, который нельзя было доверить шифровальщику?
– Допустим. Попробуйте догадаться сами, опираясь на то, что уже знаете.
– Вы хотите вернуть Фэрли до дня инаугурации.
– Да, но вам это уже известно. Осталось чуть больше шести дней.
– Это вряд ли возможно.
– Сделайте это более возможным.
– Не будьте такой задницей.
– Постараюсь. Ладно. Предположим, я скажу вам, что привез с собой «Команду А» из Лэнгли.
– Тогда я отвечу вам, что вы просто идиот. Должно быть, вы разослали их по всем испанским деревушкам, чтобы они следили через оптические прицелы за крестьянами и их домашним скотом.
– Ничего подобного. Сейчас они на борту «Эссекса». Когда они вам понадобятся, попросите Шестой флот прислать вам «Ранних пташек», и они тут же окажутся в вашем распоряжении.
Слишком мало сна, слишком много сигарет; у него болела голова, а во рту появился привкус меди. Ему совершенно не хотелось думать на эту тему. Лэнгли был филиалом штаб-квартиры ЦРУ в Вирджинии, сверхсекретным объектом, как писали в «Таймс». «Команда А» – эвфемизм для группы уничтожения.
– Это лучшие люди в Управлении. Двадцать восемь человек. Три вертолета.
– И целая тонна пушек, я полагаю.
– Личный приказ президента, Дэвид.
– В самом деле? Наверняка это была ваша бредовая идея, и вы сообщили ее Брюстеру, а он дал вам добро.
– Вовсе нет. Я занимаюсь лишь методологией.
– Можно гарантировать, что теперь Фэрли живым точно не вернется.
– Наоборот. Вы используете их только после того, как найдете Фэрли и его похитителей. Только в этом случае вы должны их использовать.
Лайм понимал, о чем идет речь. Все дело было в шаткости их предположений насчет того, где находятся террористы. Саттертуэйт исходил из предпосылки, что они могут оказаться на территории с враждебным режимом, который откажется им помогать в поимке похитителей и не позволит вывезти их в Соединенные Штаты, даже если их удастся схватить. Тогда придется послать туда людей, которые смогут забрать заложника, убить бандитов и вернуться обратно, не оставив никаких следов своего визита. Это была концепция грубой силы, которая вызывала у Лайма отвращение.
– Дэвид, если мы будем их судить, нам придется объяснять, каким образом они попали в наши руки. Это может поставить нас в затруднительное положение.
– В затруднительное положение. Господи Иисусе. – Лайм покачал головой. – А я думал, мы уже в него попали.
– И по-моему, вы зря тратите время в Испании, тогда как вам уже давно пора преследовать бандитов.
– Еще рано. Мне нужен какой-нибудь факт. А вдруг они сейчас на полпути в Албанию?
– Вы буксуете на месте. У вас достаточно информации, чтобы начать действовать.
– Тогда пошлите своих людей туда, где они, по вашему мнению, должны быть.
– Среди них очень мало таких, которые знают местность так же хорошо, как вы. И никого, кто мог бы сравниться с вами в знании Стурки.
– У нас есть две гипотезы – о месте и человеке, но ни одну из них я не могу считать доказанной.
– Почему?
– Из-за арабской одежды.
– Это фальшивка, – сказал Саттертуэйт. – Вы встречались с ними и раньше.
– А лодка на севере? Такая же фальшивка?
– Фальшивка, но другая.
Чувствуя, как в нем начинает подниматься раздражение, Лайм сказал:
– Стало быть, вы все понимаете. А я – нет. Мне нужен хотя бы один факт, и тогда я начну пользоваться их ошибками. Я хочу, чтобы они мне помогли.
– Черта с два они вам помогут.
– Посмотрим. Может быть, я смогу помочь им допустить ошибку.
Саттертуэйт минуту молчал. Потом он промолвил:
– Я даю вам свободу действий. Но помните, что вы обязаны использовать «Команду А», как только найдете похитителей.
– Это дешевка.
– Это политика. Нам не следует рассчитывать на чьи-то одолжения, если их можно избежать, потому что в конце концов нам придется расплачиваться. А когда речь идет об определенных людях или странах, мы вообще не можем брать на себя какие бы то ни было обязательства.
– Тогда используйте посредников. Русских, например.
– Русские или китайцы – все равно лучше обойтись без их услуг.
Саттертуэйт откинулся на спинку кресла и взялся за ручку двери, но не стал ее открывать.
– Да, насчет группы крови у Фэрли – мудрый вопрос. Группа АВ, резус отрицательный. Я оставил инструкции на «Эссексе», чтобы они держали наготове вертолет с соответствующим запасом. Довольны?
– Пока да.
Через час Саттертуэйт находился уже на обратном пути в Вашингтон, а Лайм скреб по подбородку безопасной бритвой в вонючей уборной офиса. Ему был нужен душ, хороший обед и двенадцать часов сна; вместо этого он наспех умылся под краном и проглотил скудный ленч, состоявший из хлеба с сыром и кувшина «Сангрии», который принесли из соседнего кафе.
Он заперся в маленьком квадратном кабинете и лег на пол, закинув руки за голову и глядя на потолок в ожидании, когда события уложатся у него в голове. Для этого надо было позволить своим мыслям течь свободно. Едва он это сделал, они немедленно устремились к Бев Роланд, и он не стал направлять их в другое русло.
Два дня назад по пути на авиабазу Эндрюс он выкроил немного времени, чтобы повидаться с ней: позвонил в офис спикера Люка и назначил встречу в кафе Рэйбурна. По дороге он притормозил у маленького магазинчика цветов, чтобы купить несколько роз, и появился в кафе с букетом. Бев была одета в очень пеструю, в желто-зеленых ромбах, лыжную куртку из искусственного материала, который на свету искрился, точно пластик; ее волосы были собраны на затылке в хвост и перевязаны тонкой лентой. Она с подозрением смотрела, как он шел к ней от дверей с цветами, и в ее взгляде нарастала настороженность.
От союзников можно было ожидать некоторой поддержки техникой, людьми и коммуникациями, однако при всей бескорыстности их помощи соображения секретности связывали ему руки.
Он должен был использовать всех, не давая ничего взамен. Нетрудно было предугадать, чем все это кончится: рано или поздно начнутся обиды, раздражение, и при очередной попытке получить поддержку Лайм встретит лишь враждебность и сопротивление.
В ЦРУ работало около сотни тысяч человек, из них двадцать тысяч были секретными агентами, из которых одна тысяча работала в Средиземноморье. При необходимости Лайм мог к ним обратиться. Пока что они занимались только тем, что проверяли свои контакты и собирали слухи, курсировавшие по левому подполью.
В половине девятого английский морской офицер привез баскского рыбака. Его имя было Мендес; он улыбался застывшей неестественной улыбкой, как будто слишком долго позировал фотографу. Блекло-голубые глаза рыбака и его сжатый рот с низко опущенными уголками губ говорили о суровой жизни, полной тревог и разочарований. Его одежда пахла рыбьей чешуей и морем. Он не умел говорить по-английски и очень мало – по-испански. Два часа назад Лайм вызывал в гараж гуардиано, говорившего на баскском языке; теперь он подозвал его к себе, и беседа началась.
Очень любезно со стороны сеньора Мендеса, что он согласился уделить нам немного времени. Команданте обращался с ним невежливо; мы сожалеем об этом и надеемся, что сеньор Мендес не держит на него обиды, – сейчас всем приходится нелегко, даже команданте, и проявленную им резкость можно понять, а значит, и простить. Не хочет ли сеньор Мендес попробовать американскую сигарету?
Лайм должен был убедиться, что Мендес у него на крючке, прежде чем приступить к сути допроса. Он говорил очень мягко: как прискорбно, что из-за этого дела сеньор Мендес потерял рабочий день и не ловил сегодня рыбу; американское правительство считает своим долгом компенсировать ему потерю – тысячи песет будет достаточно? Ни в коем случае не следовало пережимать, Мендес должен был взять эти деньги с гордостью, не как простолюдин, которому сунули подачку, а как уважаемый человек, получивший достойную плату за помощь, которую он оказал детективу в поиске похищенного президента Америки.
Потребовалось время, чтобы исправить допущенные Домингесом промахи, но в конце концов Лайму удалось вытянуть из рыбака его историю. Он не видел никаких лиц, только три фигуры в арабской одежде; четвертый человек был в какой-то форме. Приехали на берег в катафалке. Мендес в это время был на пляже – в нескольких сотнях ярдов от машины – и шел от своей лодки к дому, стоявшему в дюнах неподалеку от линии прибоя, у которой остановился катафалк. Фары у катафалка не горели; с моря к нему подплыла шлюпка, которую послали с большой лодки, стоявшей на якоре недалеко от берега.
Три араба и человек в форме перенесли из катафалка на шлюпку объемистый гроб. Пятый – человек, которого Мендес не видел, – сел в катафалк и уехал. Остальные поднялись вместе с гробом на лодку, и она отчалила в море.
Было ясно, что Мендес рассказал ему не все. Лайм ждал, не проявляя настойчивости, дружелюбие рыбака было очень хрупким, и один неловкий вопрос мог заставить его замкнуться снова.
Наконец он высказал то, что вертелось у него на языке. Мендес кивнул – он узнал лодку.
Ему было не по себе, он чувствовал себя предателем – лодка принадлежала его товарищу, тоже рыбаку, а в Испании баск не доносит на баска. Но если речь идет о похищении президента…
Лайм мягко кивнул: «Мы понимаем ваши чувства».
Друга звали Лопес, а лодка называлась «Мария Линда», в честь его жены. Старая посудина, почти отслужившая свой век, но ее легко узнать по дымовой трубе – у нее такая скошенная труба, понимаете? Словно океанский лайнер в миниатюре. Ее трудно не узнать, таких больше нет на всем Коста-Брава.
«После той ночи „Мария Линда“ так и не вернулась в Паламос, – с грустью сказал Мендес. – Верно, она отправилась в долгое путешествие, и никто не знает, где она сейчас».
Лайм повернулся на своем ящике и уставился на Чэда Хилла. Через секунду до того дошло; он кивнул и выскочил из гаража, чтобы немедленно запустить машину широкомасштабных поисков «Марии Линды».
Лайм продолжал говорить с Мендесом, с помощью своих осторожных и продуманных вопросов выбивая из него все новые подробности. Но ничего существенного больше не появлялось, одни только мелкие детали. Он потратил на Мендеса еще час и отпустил его с выражением признательности и благодарности, узнав напоследок еще один полезный факт – адрес жены Лопеса, за которой он тут же отправил своего курьера.
Она появилась в четверть одиннадцатого – Мария Лопес, усталая женщина со склонностью к полноте и остатками былой красоты в глубоких черных глазах и длинных пальцах. С ней Лайм был намеренно прямолинеен: откровенно сказал, что ее муж попал в серьезную историю, предложил ей денег – десять тысяч песет – и задал один вопрос: что она знает об арабах, которых ее муж подобрал на своей лодке в понедельник ночью?
Он протянул ей десять тысяч; еще двадцать тысяч были у него в руке. Женщина говорила, не отрывая глаз от денег. Лайм холодно слушал переводчика. Они подошли к Лопесу в воскресенье после церковной службы – трое мужчин-арабов и одна арабская женщина, закутанная в чадру. Сказали, что они из Марокко. Объяснили, что их брат умер в Барселоне, но они не могут получить официальное разрешение вывезти тело за границу. Они уверяли, что для бедуинов очень важно, чтобы их сородичей хоронили на родной земле; признавали, что их предложение могут счесть за контрабанду, что оно противозаконно, но умоляли Лопеса им помочь и предлагали много денег. Да, Лопес понимал, что это значит – быть похороненным в священной земле предков. Миссис Лопес не знала точно, сколько они заплатили денег, но речь шла примерно о пятидесяти тысячах песет, не считая топлива и других расходов.
Видела ли она арабов с близкого расстояния? Нет, она не видела их вообще; ей обо всем рассказал Лопес, который описал их как арабов, – троих мужчин и одну женщину. Она умоляюще протянула к Лайму руки: сейчас зима, а жизнь рыбака так тяжела. Они ничего не знали о похищении.
Чэд Хилл задержал Лайма в дверях.
– Господи Боже мой, – сказал он жалобно.
– Что такое?
– Она была у них уже двадцать четыре часа.
– Кто?
– Лодка. «Мария Линда».
Пятьдесят минут на вертолете понадобилось на то, чтобы долететь от Паламоса до побережья, где испанский береговой охранник еще в среду утром обнаружил «Марию Линду», выброшенную на мелководье с подветренной стороны волнолома. Она застряла на нем под большим углом на туго натянутой якорной цепи. Все выглядело так, как будто она искала в бухте укрытия от шторма и ее разбило о мол. Но накануне ночью шторма не было, и потом погода оставалась ветреной, но не опасной.
Когда вертолет Лайма приземлился, его уже ждал капитан Гуардиа со всей информацией, которую на этот час удалось собрать испанской полиции. Обычно на это требовалось гораздо больше времени; но тогда никто не стоял за спиной гуардианос, приставив паяльную лампу к заднице.
Тело перевезли в полицейский морг в Барселоне. Лопес был найден мертвым, он лежал на берегу неподалеку от разбитой лодки, скрытый дюнами от большой прибрежной автострады, которая проходила совсем рядом с этим местом. Все произошло в северной части мыса Креус, в семи километрах от французской границы.
Лопес был заколот несколькими разными ножами. Оружие найти не удалось. Расследование убийства началось сразу после того, как обнаружили труп, но, поскольку никто не связал его с похищением Фэрли, Лайму ничего не сообщили.
Внутри лодки на полированной поверхности дерева нашли несколько отпечатков пальцев; их фотографии лежали в переданной Лайму папке с документами. Отпечатки пальцев первоначально отправили в Мадрид, а после звонка Хилла их копии отослали в Интерпол и Вашингтон. Предполагалось, что большинство отпечатков принадлежит Лопесу, но следовало проверить все; с трупа также сняли отпечатки пальцев, чтобы сравнить их с теми, что нашли на лодке.
Капитан из Гуардиа был типичный коп с профессионально поставленным голосом. Этот голос монотонно гудел, сливаясь с шелестом свежего ветерка, который ерошил поверхность моря и бросал в лицо сухим песком. Между автострадой и берегом обнаружили следы шин – судя по их расположению, машина свернула с дороги и въехала на небольшой скалистый выступ, нависавший над берегом. Здесь она остановилась носом к морю, возможно, для того, чтобы подать сигнал фарами. Высокий прилив смыл почти все следы, и отпечатки ног были найдены только выше линии прибоя, рядом с телом и следами шин. Когда машина уезжала, она стала гораздо тяжелее, чем была вначале, – это было видно по углублениям от колес. В обратную сторону следы от шин тянулись к югу и исчезали на автостраде в том же направлении. К сожалению, песок был слишком мягким, чтобы различить узор покрышек. Расстояние между следами указывало на стандартную колесную базу для легковых автомобилей среднего класса или для небольших фургонов.
Что касалось причины затопления лодки, то ее установили по ржавчине в баке с моторным маслом – масло протекло, и мотор заело.
Единственным ценным ключом, который Лайм видел во всем этом обилии подробностей, было указание на направление движения похитителей. Лодка Лопеса потерпела крушение в самой северной точке водного пути. Вывод: они направляются во Францию или Италию.
Это было настолько ясно, словно похитители преднамеренно подталкивали идущих по их следу к такому мнению. Они не были беспечными людьми и вполне могли затопить лодку так, чтобы не осталось никаких следов; значит, они хотели, чтобы ее обнаружили. Это было важно. Они не собирались ничего скрывать, а напротив, все выставляли напоказ. Тело Лопеса, лодку. Они подсовывали их нарочно.
Ему надо было понять, что это значит. Они явно сообщали ему, что отправляются на север. Вопрос был в том, чего они хотят: чтобы он действительно отправился за ними на север или, подумав, что его обманывают, наоборот, направил свои поиски на юг.
Ситуация напоминала многослойный пирог. Первый слой: если найден ключ, его следует использовать. Второй слой: если ключ подброшен, он является приманкой, придуманной для того, чтобы сбить с толку и заставить зря потратить время; когда улика настолько очевидна, ей нельзя доверять. Третий слой: они знают, что он не поверит слишком явной улике и поступит наоборот, думая, что похитители его обманывают, а это будет как раз то, чего они хотят. Четвертый слой: похитители, подбросив ему эту дилемму, ожидают, что он прокрутит в голове весь ход этих мыслей и в конце концов решит приступить к подробному исследованию найденной улики, поскольку при всех прочих равных условиях ключ все-таки есть ключ и, даже если он был подброшен с заранее обдуманным намерением, все-таки в нем можно обнаружить нечто, что выведет поиск на верный путь.
Слои можно было переставлять в любом порядке, и вскоре ему стало ясно, что он сам загоняет себя в логическую ловушку, сидя в которой он никогда не узнает правды.
Отдельно стоял вопрос о профессионализме похитителей. Можно было твердо говорить, по крайней мере, о профессионализме их руководителя. Профессионал – это человек, который не оставляет за собой улик, а если оставляет, делает это сознательно. Вся операция был проведена не революционером-любителем, а специалистом, который продумал каждый шаг и рассчитал каждое свое движение. Похищение в Пердидо было распланировано с секундомером в руках. Ферма в горах выбрана с точным расчетом местности – недалеко от побережья и достаточно близко от гостиницы, поскольку они понимали, что им следует посадить вертолет раньше, чем их начнут искать. Похитители знали, сколько времени потребует каждый этап их операции, и действовали без суеты и спешки. Они забрали Фэрли, спрятали вертолет, открыто проехали на автомобиле от фермы до гаража возле Паламоса – все это за тот промежуток времени, когда власти только начинали организовывать поиски, еще не оправившись от удара, нанесенного этим невероятно простым преступлением. Но оказавшись в безопасном месте в гараже у Паламоса, они не поддались панике и не бросились бежать дальше, хладнокровно переждав, пока спустится ночь. К этому времени у них уже не было сомнений, что их разыскивают полиции и секретные службы нескольких десятков стран, но и теперь они действовали спокойно и разумно: на катафалке перевезли Фэрли к берегу, погрузились в лодку Лопеса и уплыли в море.
Дальше они действовали так же безупречно, поэтому не было никаких причин думать, что они бросили лодку Лопеса случайно. Скорее похитители сами проделали дыру в проржавевшем масляном баке, чтобы мотор заглох и все выглядело, как нечаянная авария.
Единственной уликой, которую они оставили ненамеренно, могли быть отпечатки пальцев, найденные рядом с выключателем в гараже на окраине Паламоса, если только они действительно принадлежали одному из похитителей, а не владельцу гаража или кому-нибудь из его клиентов.
Эта улика наводила на мысль, что похитители – любители, руководимые профессионалом. У профессионала правила безопасности входят в плоть и кровь, он нигде и никогда не оставляет отпечатков пальцев, ему даже не надо думать об этом. Он чисто рефлективно удаляет все следы своего присутствия.
Выключатель был последней вещью, к которой они прикоснулись в гараже, и кто-то забыл их стереть.
Если это окажутся отпечатки пальцев Фэрли, значит, похитители оставили их нарочно, чтобы лишний раз показать, что Фэрли жив и находится у них. Но Лайм в этом сомневался – они не стали бы подпускать Фэрли к выключателю. Если же найденные отпечатки принадлежат кому-нибудь из похитителей, ясно, что их забыли там по недосмотру. Можно намеренно оставить сбивающий с толку след, и это будет частью игры, но прозевать улику, по которой можно идентифицировать одного из членов группы, – это уже явная ошибка.
Зимой Барселона была хмурым, серым городом с загазованным воздухом и запахом гниющей в бухте воды.
Испанцы устроили им офис в боковой пристройке к большому зданию правительственной администрации; вокруг были только унылые тесные улочки, дома с закопченными стенами и булыжник мостовой. Накануне вельбот доставил на берег сброшенный на воду авиаконтейнер с шифровальным приемопередатчиком на ультравысоких частотах, который принадлежал военно-морскому флоту; теперь его перевезли в офис.
Команда прибыла на место раньше него, и в офисе уже было многолюдно, но что удивило Лайма по-настоящему, так это присутствие Уильяма Т. Саттертуэйта – очень утомленного, помятого, с взъерошенными волосами.
Для Лайма выделили маленький отдельный кабинет, но, заглянув в него, он тут же вышел обратно.
– У вас есть внизу машина?
– Да. А что? – Саттертуэйт поднял на лоб очки.
– Давайте спустимся в автомобиль и там поговорим.
В машине Саттертуэйт спросил:
– Вы серьезно думаете, что они могут прослушивать нас в офисе?
– Да, думаю. Вы бы тоже не позволили иностранным спецслужбам проводить сверхсекретные операции у себя дома, не постаравшись при этом узнать, что они замышляют.
Саттертуэйт не стал возражать:
– Хорошо. Теперь об этом гробе, в котором они перевозили Фэрли. Вы думаете, он мертв?
– Навряд ли. Они не упустят свой главный козырь, пока не придет время использовать его в игре. Или пока он не перестанет быть козырем. Но есть другой вопрос: откуда мы знаем, что это был Фэрли? Вместо него там могли лежать сто пятьдесят фунтов кирпичей.
– Хотите сказать, что не верите этой истории с лодкой Лопеса?
– А что, если они устроили это нарочно, чтобы внушить нам мысль, что Фэрли вывезли в этом направлении? – Лайм пошарил по приборной доске в поисках пепельницы. – Пока все, что у нас есть, это две улики, которые они выложили нам на блюдечке.
– Арабская одежда и лодка, плывшая на север. Первое указывает на Северную Африку, а второе – на Западную Европу. Вам не кажется, что и то и другое – фальшивка? Может быть, на самом деле они направились на Балканы?
– Пока это одни догадки. Мы бегаем за собственным хвостом.
– Не будьте таким отъявленным пессимистом, Дэвид. Над этим делом работают сотни тысяч людей. Какие-нибудь концы должны связаться.
– С какой стати? Мы имеем дело не с кучкой экзальтированных придурков.
Глаза Саттертуэйта за толстыми линзами не сводили взгляда с Лайма.
– А с кем мы имеем дело?
– С профи и командой хорошо натренированных любителей. Это не правительственные агенты и не парни из какого-нибудь освободительного движения. Мы не найдем никакой организации, ответственной за эти преступления, хотя, быть может, найдем кого-то, кто платит по счетам.
– Почему вы так думаете?
– Потому что вы не убедили меня в обратном.
– Объясните.
Лайм ткнул сигаретой в пепельницу, промахнулся и отряхнул пепел со своих брюк.
– Если бы за этим стояли власти какой-нибудь страны, ваши «сотни тысяч» агентов уже разузнали бы об этом. Но такие операции не выгодны властям. Все, к чему они могут привести в политическом плане, это ужесточение существующих режимов. Коммунисты будут помогать нам, а не похитителям; и того же самого они ждут от нас, если что-нибудь подобное случится с их людьми. Потому что если государства начнут заниматься такими вещами, они развяжут целую вакханалию похищений и убийств. А тогда любая международная политика станет невозможной. Об этом писал еще Клаузевиц, вспомните хотя бы о том, что случилось после Сараево. – Лайм погасил окурок в пепельнице и захлопнул крышку. – Какие у них мотивы? Вы слышали их требования. Освободить семерых террористов. Это техника Маригеллы, вещь давно известная. Они арестовывают вас, вы похищаете их, потом производится обмен.
– В таком случае мы знаем, кто ведет это шоу, не так ли? – Саттертуэйт с высокомерным видом смотрел на Лайма.
– Возможно, – сдержанно ответил Лайм. – Но мы ищем Стурку и его людей уже больше недели. Быть может, он лег на дно, а мы имеем дело с совсем другой бандой.
– Вы ходите вокруг да около, – сказал Саттертуэйт; он наклонился вперед, и его голос снизился до сердитого шипения. – Как вы думаете, почему мы поручили это дело вам?
– Потому что вы решили, что я знаю, что это Стурка.
– А Стурка – ваш парень, Дэвид. Вы знаете его лучше, чем кто-либо другой; вы доказали, что умеете предугадывать ход его мыслей. Вы были с ним в одних и тех же местах.
– Я никогда его не видел.
– Но вы его знаете.
– Я допускаю, что за этим стоит Стурка. Но я не хочу класть все свои яйца в одну корзину. Логика указывает на Стурку, однако логика и истина – не всегда одно и то же. Если это не Стурка, а я начну разыгрывать эту карту, то в конце мы окажемся еще дальше от результата, чем были вначале. Я должен опираться только на факты. Неужели вы не понимаете?
– Предположим, что это Стурка, Дэвид. Что тогда?
– Мы уже сделали слишком много ошибочных предположений. Дайте мне факты, и я начну работать. – Он нащупал в мятой пачке еще одну сигарету. – Однако, я думаю, вы прилетели сюда не затем, чтобы снова говорить со мной о Стурке. Мы уже обсуждали этот вопрос. Вы что, просто носитесь взад и вперед через Атлантику, чтобы за мной присматривать?
– Не говорите глупостей.
– Я просто хочу внести ясность. Что вы мне привезли? Приказ, который нельзя было доверить шифровальщику?
– Допустим. Попробуйте догадаться сами, опираясь на то, что уже знаете.
– Вы хотите вернуть Фэрли до дня инаугурации.
– Да, но вам это уже известно. Осталось чуть больше шести дней.
– Это вряд ли возможно.
– Сделайте это более возможным.
– Не будьте такой задницей.
– Постараюсь. Ладно. Предположим, я скажу вам, что привез с собой «Команду А» из Лэнгли.
– Тогда я отвечу вам, что вы просто идиот. Должно быть, вы разослали их по всем испанским деревушкам, чтобы они следили через оптические прицелы за крестьянами и их домашним скотом.
– Ничего подобного. Сейчас они на борту «Эссекса». Когда они вам понадобятся, попросите Шестой флот прислать вам «Ранних пташек», и они тут же окажутся в вашем распоряжении.
Слишком мало сна, слишком много сигарет; у него болела голова, а во рту появился привкус меди. Ему совершенно не хотелось думать на эту тему. Лэнгли был филиалом штаб-квартиры ЦРУ в Вирджинии, сверхсекретным объектом, как писали в «Таймс». «Команда А» – эвфемизм для группы уничтожения.
– Это лучшие люди в Управлении. Двадцать восемь человек. Три вертолета.
– И целая тонна пушек, я полагаю.
– Личный приказ президента, Дэвид.
– В самом деле? Наверняка это была ваша бредовая идея, и вы сообщили ее Брюстеру, а он дал вам добро.
– Вовсе нет. Я занимаюсь лишь методологией.
– Можно гарантировать, что теперь Фэрли живым точно не вернется.
– Наоборот. Вы используете их только после того, как найдете Фэрли и его похитителей. Только в этом случае вы должны их использовать.
Лайм понимал, о чем идет речь. Все дело было в шаткости их предположений насчет того, где находятся террористы. Саттертуэйт исходил из предпосылки, что они могут оказаться на территории с враждебным режимом, который откажется им помогать в поимке похитителей и не позволит вывезти их в Соединенные Штаты, даже если их удастся схватить. Тогда придется послать туда людей, которые смогут забрать заложника, убить бандитов и вернуться обратно, не оставив никаких следов своего визита. Это была концепция грубой силы, которая вызывала у Лайма отвращение.
– Дэвид, если мы будем их судить, нам придется объяснять, каким образом они попали в наши руки. Это может поставить нас в затруднительное положение.
– В затруднительное положение. Господи Иисусе. – Лайм покачал головой. – А я думал, мы уже в него попали.
– И по-моему, вы зря тратите время в Испании, тогда как вам уже давно пора преследовать бандитов.
– Еще рано. Мне нужен какой-нибудь факт. А вдруг они сейчас на полпути в Албанию?
– Вы буксуете на месте. У вас достаточно информации, чтобы начать действовать.
– Тогда пошлите своих людей туда, где они, по вашему мнению, должны быть.
– Среди них очень мало таких, которые знают местность так же хорошо, как вы. И никого, кто мог бы сравниться с вами в знании Стурки.
– У нас есть две гипотезы – о месте и человеке, но ни одну из них я не могу считать доказанной.
– Почему?
– Из-за арабской одежды.
– Это фальшивка, – сказал Саттертуэйт. – Вы встречались с ними и раньше.
– А лодка на севере? Такая же фальшивка?
– Фальшивка, но другая.
Чувствуя, как в нем начинает подниматься раздражение, Лайм сказал:
– Стало быть, вы все понимаете. А я – нет. Мне нужен хотя бы один факт, и тогда я начну пользоваться их ошибками. Я хочу, чтобы они мне помогли.
– Черта с два они вам помогут.
– Посмотрим. Может быть, я смогу помочь им допустить ошибку.
Саттертуэйт минуту молчал. Потом он промолвил:
– Я даю вам свободу действий. Но помните, что вы обязаны использовать «Команду А», как только найдете похитителей.
– Это дешевка.
– Это политика. Нам не следует рассчитывать на чьи-то одолжения, если их можно избежать, потому что в конце концов нам придется расплачиваться. А когда речь идет об определенных людях или странах, мы вообще не можем брать на себя какие бы то ни было обязательства.
– Тогда используйте посредников. Русских, например.
– Русские или китайцы – все равно лучше обойтись без их услуг.
Саттертуэйт откинулся на спинку кресла и взялся за ручку двери, но не стал ее открывать.
– Да, насчет группы крови у Фэрли – мудрый вопрос. Группа АВ, резус отрицательный. Я оставил инструкции на «Эссексе», чтобы они держали наготове вертолет с соответствующим запасом. Довольны?
– Пока да.
Через час Саттертуэйт находился уже на обратном пути в Вашингтон, а Лайм скреб по подбородку безопасной бритвой в вонючей уборной офиса. Ему был нужен душ, хороший обед и двенадцать часов сна; вместо этого он наспех умылся под краном и проглотил скудный ленч, состоявший из хлеба с сыром и кувшина «Сангрии», который принесли из соседнего кафе.
Он заперся в маленьком квадратном кабинете и лег на пол, закинув руки за голову и глядя на потолок в ожидании, когда события уложатся у него в голове. Для этого надо было позволить своим мыслям течь свободно. Едва он это сделал, они немедленно устремились к Бев Роланд, и он не стал направлять их в другое русло.
Два дня назад по пути на авиабазу Эндрюс он выкроил немного времени, чтобы повидаться с ней: позвонил в офис спикера Люка и назначил встречу в кафе Рэйбурна. По дороге он притормозил у маленького магазинчика цветов, чтобы купить несколько роз, и появился в кафе с букетом. Бев была одета в очень пеструю, в желто-зеленых ромбах, лыжную куртку из искусственного материала, который на свету искрился, точно пластик; ее волосы были собраны на затылке в хвост и перевязаны тонкой лентой. Она с подозрением смотрела, как он шел к ней от дверей с цветами, и в ее взгляде нарастала настороженность.