Вместо этого он решил немного поболтать с пилотами. Это были морские офицеры, оба легкие в общении и приятные на вид, за это качество их выбрали в не меньшей степени, чем за летное мастерство. Сам Макнили с девятилетнего возраста увлекался сборкой моделей аэропланов и до сих пор вспоминал об этом с удовольствием.
   – …Несущий винт в сорок пять футов. Мощность? Легко идет на ста тридцати. Сегодня днем, как нечего делать, долетели до Мадрида за тридцать пять минут, при сорокапятиминутном запасе топлива.
   – Насколько я знаю, обычно на такие вещи ставят «13-Джэй».
   – Обычно да. Но там масштаб помельче, им никогда не достать такого потолка, как наша птичка.
   В голосе Андерсона звучала гордость.
   Вертолет был «Ирокез» модели HU-1J, специально доработанный как VIP-машина, способная с комфортом принять на борт шесть пассажиров. Он был выкрашен в цвета военно-морского флота США и имел опознавательные знаки Шестого флота. Макнили удавалось успешно игнорировать уколы совести, призывающей его к работе, пока он не провел почти час, беседуя с Андерсоном и Кордом о вертолетных атаках и сравнительных достоинствах машин.
   Оба пилота были ветеранами Вьетнама и имели несколько боевых наград, которые носили на своих потертых кожаных куртках. Они говорили «ложить» вместо «класть» и «чего» вместо «что» и через слово сыпали техническими жаргонизмами, сильно затруднявшими разговор для непосвященных. По взглядам и складу ума их можно было отнести к тем людям, которых Макнили обычно презирал, – что называется, средним американцам, – но при этом они были отличными парнями, и Макнили не собирался портить удовольствие от человеческого общения в угоду своим философским принципам.
   Чувство вины в конце концов принудило его отправиться в номер к своим бумагам. Он оставил пилотов на площадке, где они пили из термосов горячий кофе.
   Он внес последние поправки, отшлифовав речь Фэрли, которую тот должен был произнести сегодня днем; потом принял душ, переоделся в серый костюм от «Данхилл» и спустился в бельэтаж к Фэрли.
   Фэрли разговаривал по телефону с Джанет; он жестом предложил Макнили сесть.
   Когда Фэрли положил трубку, Макнили сказал:
   – Бог мой, это ужасно.
   – Что?
   – Все это щебетание и воркование в вашем возрасте.
   Фэрли усмехнулся. Он сидел в кресле возле телефона в полосатом халате; потом он начал подниматься, и казалось, что пройдет очень много времени, прежде чем эта длинная многоступенчатая фигура сумеет выпрямить себя сустав за суставом.
   Пока он переодевался, они разговаривали – о Пересе-Бласко, о Брюстере, о взрывах в Капитолии, об авиационных базах в Торрехоне и морских базах в Роте.
   Перес-Бласко был одновременно Мессией и Иудой, обожаемым спасителем и ненавистным деспотом, свободолюбивым гением и тупым тираном, неподкупным защитником и корыстным гангстером, гнусным коммунистом и мерзким фашистом. Он мог поднять уровень жизни нации, а мог, наоборот, опустошить казну, потратив все деньги на яхты и дворцы и на увеличение личного счета в швейцарском банке.
   – Мы просто ничего не знаем, вот и все. Его поведение невозможно предугадать. Жаль, что он так мало был в политике.
   – То же самое он мог бы сказать и о вас.
   Фэрли рассмеялся.
   Макнили подождал, пока он завяжет галстук, и протянул ему приготовленную речь:
   – Ничего особенного. Обычные вариации на тему дружбы и сотрудничества.
   – Это нам и нужно.
   Фэрли внимательно прочитал документ, запоминая его абзац за абзацем, чтобы потом не приходилось говорить, не отрывая глаз от текста. Он предпочитал смотреть на аудиторию. Хотя в данном случае это было не так уж важно: речь была короткой и на английском языке, так что больше половины зала вряд ли поймет хотя бы одно слово из десяти.
   – Иногда мне приходит в голову, – заметил Макнили, – а нужны ли нам вообще эти чертовы базы. Они как занозы на земле, как гноящиеся раны.
   – У каждого на совести есть какое-нибудь пятно. Это расплата за идею глобального владычества. Мы все предпочли бы вернуться к патриархальным временам и сбросить со своих плеч груз этой ответственности.
   – Но может быть, на самом деле никто и не накладывал на нас эту ответственность?
   Фэрли покачал головой:
   – Я тоже так думал одно время, но потом понял, что на таком коне далеко не уедешь. В конце концов это приведет к эмоциональному изоляционизму. Мы были бы рады демилитаризировать свою страну, если бы наша военная мощь не служила своего рода балансом в мире, допускаю, что весьма несовершенным, но, по крайней мере, позволяющим нам вести с китайцами и русскими более или менее успешные переговоры. Мы являемся стабилизирующим фактором, мы даем чувствовать свою силу, и мне представляется, что в целом это позволяет скорее избегать конфликтов, нежели их провоцировать.
   Макнили в ответ невнятно хмыкнул, чтобы продемонстрировать, что он слушает Фэрли и следит за ходом его мысли.
   – Мне кажется, что загнивает не сама власть. Все дело в ее непоследовательном использовании. Невозможно эффективно вести международные дела, не имея каких-то общих философских принципов, – иначе ваши действия будут непредсказуемыми, а противной стороне придется все время играть мускулами.
   Раздался стук в дверь: это был Рифкинд.
   – Что-нибудь случилось, Майер?
   – Небольшая проблема, сэр. Похоже, у нас сломался вертолет.
   Макнили привстал:
   – А что с ним?
   – Корд объяснял мне, сэр, но я мало что понял.
   Макнили быстро накинул пальто и выскочил на площадку.
   Корд и Андерсон залезли на фюзеляж и копались в двигателе. Они все были выпачканы в масле.
   – Что случилось?
   Голос Макнили звучал жестко – время поджимало.
   – Еще этого тут не хватало, – пробормотал себе под нос Андерсон. Потом он оглянулся через плечо и узнал Макнили. – Мы начали ее прогревать и собирались наполнить баки, и тут она ни с того ни с сего начала чудить. Господи, какой шум. Вы слышите?
   Макнили стоял со стороны хвоста и ничего не слышал. Он спросил:
   – На что это похоже?
   – Пока не ясно. Давление в порядке, но такое впечатление, что масло совсем не поступает. Тут все прямо скрежещет, как будто песок попал.
   – Вы не можете установить причину?
   – Нет, сэр.
   – Когда здесь может быть другая машина?
   Шестой флот находился недалеко от Барселоны, больше сотни миль отсюда. Андерсон прикинул:
   – Думаю, примерно через час.
   – Пусть высылают.
   Макнили вернулся в номер и рассказал обо всем Фэрли. Рифкинд, стоявший рядом, прибавил:
   – Разумеется, есть вероятность диверсии, но пока мы даже не знаем, почему сломался вертолет.
   – Постарайтесь выяснить, что произошло.
   – Слушаю, сэр.
   Пришел Корд и доложил, что они вызвали по радио вертолет и он находится уже в пути. Фэрли посмотрел на часы и сказал Рифкинду:
   – Похоже, надо позвонить в Мадрид.
   – Да, сэр. Если они выслали вертолет сразу, мы опоздаем не больше, чем на полчаса.
   Рифкинд и Корд ушли; Макнили сказал:
   – В Мадриде будут здорово смеяться. Еще один случай с хваленой американской техникой.
   – Поломка уже произошла. Мы ничего не можем сделать.
   Фэрли положил свою речь во внутренний карман.
   Из окна в его номере открывался эффектный вид: пустынные равнины, нагромождение голых скал, сверкающие снегом горы. Макнили подумал, что лицо Фэрли чем-то похоже на этот дикий пейзаж.
   Фэрли вдруг заговорил:
   – Лиэм, вы помните, что Энди Би говорил про желание президента переизбираться на второй срок?
   – Что это связывает ему руки? Да, помню. А что?
   Эндрю Би, прежде сенатор, а теперь конгрессмен от округа Лос-Анджелес, был самым сильным соперником Фэрли на праймериз5 у республиканцев и проиграл ему только в последнюю минуту, уже в Денвере. Он был большой парень, этот Энди Би с фигурой лесоруба, и большая интеллектуальная сила в американской политике.
   Фэрли сказал:
   – Я не собираюсь переизбираться на второй срок, Лиэм.
   – Что, уже устали от работы?
   – Би был прав. Это связывает руки. Невозможно быть одновременно и президентом, и политиком.
   – Черт побери. Таковы правила игры.
   – Нет. Я собираюсь объявить об этом прямо сейчас. Я хочу, чтобы вы включили это в план моей инаугурационной речи.
   – При всем моем уважении, вы спятили. Зачем заранее себя обязывать?
   – Потому что это развяжет мне руки.
   – Для чего?
   Фэрли улыбнулся с выражением того мягкого самоуничижения, которое иногда – неожиданно и без всякой связи с разговором – появлялось на его лице. Как будто он напоминал себе, что не следует отождествлять свою персону с той властью, которую он олицетворял.
   – Я и Энди Би о многом говорили. У него есть очень важные идеи.
   – Знаю. Когда он в следующий раз вступит в предвыборную гонку, у него, возможно, появится шанс осуществить их на практике.
   – Но зачем ждать?
   – Ждать чего? – снова спросил Макнили.
   – Главным образом возможности избавиться от комитетов.
   – Это пустые грезы.
   Макнили знал про план, который Энди Би проповедовал все последние годы, как идею крестового похода: уничтожить архаичную систему комитетов в конгрессе, который управлялся по принципу не большинства, а старшинства. Внутри конгресса процветала тирания стариков, большинство которых были из сельских областей, многие коррумпированны, а некоторые – просто дураки. Ни один закон не мог пройти без их поддержки, хотя Конституция не утверждала ничего подобного; уже многие годы молодая часть парламента во главе с Энди Би требовала проведения реформ.
   – Это не пустые грезы, Лиэм.
   – Если вы захотите провести такой закон, вам потребуется поддержка комитетов. Если вы нападете на их глав, они вас уничтожат.
   – Но если я не буду переизбираться на второй срок, тогда что мне терять?
   – Все остальные ваши программы.
   – Я не потеряю их, если сначала выполню эту, – сказал Фэрли. – Не забывайте, что тех старичков тоже надо переизбирать. И я думаю, что они чувствуют веяние времени. Посмотрите, какую поддержку Энди Би имеет у избирателей. Он уже много лет твердо стоит на своем, и люди за него горой.
   – Однако президентом избрали вас, а не Энди Би.
   Фэрли молча улыбнулся; он повернулся и взял пальто:
   – Давайте пройдемся, мне нужен свежий воздух.
   – Вы знаете, какая там холодина?
   – Ладно, Лиэм, идемте.
   Макнили позвонил по телефону и отдал распоряжения помощникам, чтобы они подготовили для Фэрли все необходимое и выходили на площадку. Когда он повесил трубку, Фэрли был уже у двери. Макнили спросил:
   – Вы действительно хотите, чтобы я включил это в вашу инаугурационную речь?
   – Да.
   – Ну что ж, может, вы и правы. Большого вреда не будет. Потом всегда можно передумать.
   Фэрли рассмеялся и вышел из комнаты. Макнили догнал его уже в коридоре и присоединился к группе агентов из Секретной службы, которые окружили его со всех сторон.
   Корд все еще колдовал над открытым двигателем; Андерсон, стоявший на площадке, потирал руки и дышал на них паром. Макнили взглянул на часы, застегнулся на все пуговицы и поднял воротник пальто. Фэрли, жмурясь и мигая, мечтательно смотрел на гору.
   Макнили подошел к Андерсону:
   – Что-нибудь нашли?
   – Ничего не понимаю. Все вроде бы работает нормально. Но как только мы ее заводим, она начинает верещать.
   – Может быть, проблема с горючим? Вы проверили насос?
   – Первым делом. – Андерсон в недоумении развел руками. – На вертолете прилетит механик с новым насосом. Заодно проверит этот.
   Макнили кивнул. Вертолет не был таким уж хрупким механизмом, как могло показаться на первый взгляд. Внешне он выглядел менее устойчивым, чем самолет с широкими крыльями, но это впечатление было обманчиво: если у реактивного самолета в воздухе откажет двигатель, то он рухнет на землю, как чугунная болванка; а если двигатель откажет у вертолета, тот еще может спланировать на землю за счет инерционного вращения лопастей, и ему нужно очень мало места для посадки. Макнили с уважением относился к этим ловким маневренным машинам.
   Он похлопал вертолет по металлической обшивке и огляделся по сторонам. Андерсон шел к дальнему углу гостиницы, видимо направляясь в мастерскую за дополнительным инструментом.
   Когда пилот скрылся из виду, Макнили двинулся в сторону маленькой группы Фэрли. По дороге он размышлял о его решении не переизбираться на второй срок. Если это заявление было сделано сгоряча, оно ничего не значило; но если он высказал его хладнокровно и обдуманно, тогда оно значило все. Макнили чувствовал, что слова Фэрли застряли в нем, как кусок непереваренной пищи, который не может пройти ни вверх ни вниз. Политика на вершинах власти была захватывающей игрой, и Макнили, будучи одним из заядлых игроков, хотел бы продолжать ее и дальше. Однако в глубине души он понимал, что Фэрли совершенно прав и пришло время перестать играть в игры.
   Порыв ветра донес до него какой-то звук; он поднял голову и посмотрел на небо. Через минуту между вершинами гор показался похожий на стрекозу вертолет с длинным хвостом: это был «Сиу» 13R, рабочая лошадка боевой авиации со времен войны в Корее, своего рода вертолетный аналог DC-3.
   Макнили поспешил обратно к Корду, который продолжал возиться с двигателем.
   – Ребята, вы вызывали «тринадцатый»? – спросил он громко, стараясь перекричать шум.
   Корд взглянул на небо. Повернув голову, он проследил за приближающимся вертолетом, покачал головой и сложил ладони вокруг рта, чтобы прокричать в ответ:
   – На борту только два больших вертолета. Может быть, второй сейчас занят.
   Это могло создать проблему. «Сиу» был надежной машиной, но он мог перевозить только трех пассажиров. А при двух пилотах – только двух.
   Макнили разорвал цепь агентов Секретной службы и подошел к Фэрли и Рифкинду.
   – Это трехместный вертолет, – сказал он.
   Машина медленно садилась, рассекая лопастями разреженный высокогорный воздух; она опустилась на дальнем конце площадки позади второго вертолета.
   Пока вся группа двигалась в ту сторону, Фэрли говорил:
   – Все в порядке, какого черта, я полечу вместе с Майером и Лиэмом. Остальные могут ехать в Мадрид на машине.
   Рифкинд сказал:
   – Нет, сэр. Кроме меня, вам нужны еще телохранители.
   – Послушайте, Майер, как только я приземлюсь, меня будет охранять вся испанская армия.
   – Простите, сэр. Вас должны постоянно сопровождать не меньше двух телохранителей. Лучше четыре.
   – Вы что, даете мне приказы, Майер?
   – Нет, сэр. Я выполняю свои обязанности, вот и все.
   Они остановились на краю круга, который описывал медленно крутящийся винт. Пилот вылез из кабины и, нагнувшись под вертящимися лопастями, направился к ним. Это был чернокожий лейтенант в форме военно-морского офицера. Он весил фунтов на пятнадцать больше нормы, у него были аккуратно подстриженные усы, черные на черной коже, и слегка выступающие щеки, округлость которых подчеркивала перекатываемая во рту жвачка. Он подошел ближе, выпрямился и отдал честь.
   – Господин президент.
   Корд подошел к нему от своего испорченного «Ирокеза».
   – А где механик, лейтенант?
   – Летит на второй машине, – ответил черный лейтенант. Он снял форменную фуражку, обнажив свой голый череп, вытер рукавом вспотевший лоб и водрузил головной убор на место.
   Макнили взглянул на небо.
   – На какой второй машине?
   Он окинул взглядом лицо пилота и увидел на его щеке длинный черный шрам.
   Лейтенант жевал свою резинку с невозмутимым видом человека, который привык никогда не выпускать жвачки изо рта.
   – У флота не было второго «Ирокеза», сэр, поэтому они послали два «тринадцатых». Второй прибудет через несколько минут – им пришлось ждать механика, пока тот погрузит свое оборудование. Капитан сказал, что вам, может быть, понадобится второй вертолет для джентльменов из Секретной службы.
   Фэрли кивнул и взял свой кейс, который держал один из его помощников.
   – Тогда все в порядке. Майер, возьмите второго человека, и мы втроем полетим на первом вертолете. А Лиэм с еще двумя парнями отправится на втором. Это соответствует вашим правилам, Майер?
   Макнили оглядывался по сторонам:
   – А где Андерсон?
   Корд сказал:
   – Он пошел искать торцовый ключ.
   – Ему уже давно пора вернуться.
   Фэрли уже шел к вертолету:
   – Не волнуйтесь, я полечу с этим лейтенантом.
   – Но Андерсон лучше знает путь. Он знает время и место приземления…
   – Он что, единственный на свете пилот? Господи, Лиэм, дайте лейтенанту всю нужную информацию, и давайте отчаливать. Мы опаздываем уже больше чем на полчаса.
   Рифкинд повернулся к чернокожему лейтенанту:
   – Я хотел бы посмотреть ваши документы.
   – Разумеется.
   Лейтенант вытащил свои бумаги, Рифкинд просмотрел их и вернул обратно. Он выполнил все свои обязанности вплоть до последней буквы.
   Корд послал двух рядовых, чтобы они наполнили топливные баки в новом вертолете из передвижной канистры. Лейтенант отправился вместе с Кордом к «Ирокезу». В течение нескольких минут два офицера стояли, наклонившись над картами Корда; потом черный лейтенант сложил их и понес с собой обратно к «Сиу», по дороге коротко кивнув Рифкинду и затолкав в рот новую пластинку жевательной резинки.
   Они вчетвером залезли в кабину – Фэрли, Рифкинд, второй агент и черный лейтенант; пилот пристегнулся ремнями, сказал что-то в микрофон и выслушал ответ в наушниках. Рядовые закончили дозаправку, отсоединили топливные шланги и закрыли баки; Фэрли нагнулся к окну и махнул рукой Макнили.
   Макнили поднял вверх большой палец, и вертолет поднялся в воздух на несколько футов, повисел над землей, неуверенно покачиваясь из стороны в сторону, потом взмыл вверх и быстро набрал высоту.
   Рокот двигателя стал понемногу затихать. Машина исчезла в дымке над горами.
   Корд стоял рядом с ним, как будто погрузившись в размышления, потом резко развернулся и заорал двум рядовым, тащившим тележку с канистрой в сторону ангара:
   – Эй, вы там! Посмотрите, куда запропастился лейтенант Андерсон.
   Оставшиеся пять агентов Секретной службы начали обсуждать, кто из них полетит вместе с Макнили. Журналисты потянулись к парковочной площадке, где стояли их автомобили.
   Через несколько минут Макнили услышал рокот второго вертолета и вскоре увидел, как тот показался в небе между островерхих скал.
   – Забавно, – сказал Корд из-за его плеча. – Парень вроде бы сказал, что у них нет второго «Ирокеза».
   В эту минуту на площадку выскочил один из рядовых, который бежал к ним и что-то выкрикивал на ходу. Макнили смотрел на него, не в силах произнести ни слова. Добежав до середины площадки, рядовой остановился, перевел дыхание и закричал:
   – …тенант Андерсон там, кажется, он мертв, сэр!
   Макнили показалось, что его ударили кулаком. Агенты Секретной службы бросились к гостинице, но Макнили схватил за рукав Корда:
   – Забудь о нем. Включай свое чертово радио и соедини меня с флотом. Быстро!
 
   13.43, континентальное европейское время.
   Хотя Фэрли не раз приходилось летать и раньше, его всегда заставало врасплох это необычное чувство, когда крыша дома вдруг оказывается на уровне твоих ног и под тобой нет ничего, кроме воздуха.
   Шум мотора заглушал слова, поэтому они почти не разговаривали. Черный лейтенант уверенно управлял вертолетом, положив одну руку на рукоять штурвала, а вторую – на рычаг поменьше и мягко нажимая обеими ногами на педали. В кабине пахло машинным маслом и мятой – от жевательной резинки.
   Фэрли смотрел на зубчатые нагромождения Пиренеев, проплывавшие под вертолетом. Памплона осталась где-то справа, она напомнила ему про бой быков: однажды он там побывал, это было на фиесте, летом шестьдесят четвертого. Тогда он в первый и последний раз посетил корриду, которая не пришлась ему по вкусу. Дело было даже не в том, что он не любил крови, – ему не понравился формальный характер самого убийства. В каком-то смысле испанские танцы и испанский бой быков имели много общего: из них выхолостили человеческую суть, оставив только голый маньеризм; ни коррида, ни фламенко не менялись уже нескольких веков, в течение которых они превратились в пустую форму, в застывший ритуал, лишенный даже легкого намека на творчество. Его это тревожило, потому что здесь он видел ключ к пониманию испанского характера, до сих пор остававшегося для него загадкой. Он вовсе не был уверен в своей способности убедить Переса-Бласко в чем бы то ни было, но надеялся, что этот человек хотя бы не был большим поклонником корриды или испанских танцев. Невозможно понять нацию, которой может нравиться мертвое искусство, переставшее развиваться со времен Веласкеса и Эль Греко.
   Вертолет с балетной легкостью следовал всем изгибам горных ущелий и долин. Это создавало странное чувство абсолютной свободы в трехмерном пространстве; что-то подобное, наверно, испытывают люди под действием галлюциногенов. Он был слегка испуган, но это только увеличивало удовольствие; поймав на себе удивленный взгляд Рифкинда, он обнаружил, что улыбается, как школьник.
   В шуме мотора что-то изменилось; кресло под ним сильно накренилось. Он схватился за ручку дверцы. У черного лейтенанта вырвался громкий возглас:
   – О Боже!
   Рифкинд с неестественно бледным лицом наклонился над плечом пилота:
   – Что такое?
   – Тяга падает, – пробормотал лейтенант.
   – Да что случилось, черт возьми?
   – Кажется, у нас проблемы.
   Фэрли крепче сжал ручку дверцы.
   – Мы теряем топливо… Двигатель глохнет.
   Рука лейтенанта летала по всей приборной доске, он вертел головой, глядя на показания индикаторов.
   – Где-то в системе подачи горючего вытекает топливо.
   Фэрли почувствовал прилив детского раздражения: что сегодня творится с этими вертолетами?
   Черный лейтенант что-то быстро забормотал в микрофон. Глаза у Рифкинда округлились, агент сидел, покусывая костяшки пальцев. Фэрли так сильно сжимал стальную ручку, что у него заныли пальцы. Лейтенант отбросил микрофон и снова кинулся к приборам; вертолет работал с перебоями и начал заметно шататься из стороны в сторону, лейтенант повторял себе под нос: «Господи, о Господи».
   Рифкинд издал какой-то странный звук, похожий на приглушенный вскрик; лейтенант бросил на него быстрый взгляд.
   – Сохраняйте спокойствие. Господи, о Господи… Слушайте, никакой опасности нет, не надо впадать в панику. Мы сейчас где-нибудь сядем. Я присматриваю ровное местечко. Господин президент, приношу вам свои извинения.
   – Главное, устройте нам мягкую посадку. – В голосе Фэрли звучало мертвенное спокойствие.
   Глаза у Рифкинда перестали быть круглыми; он слегка расслабился, и на его лице даже появилось подобие улыбки. Фэрли обнаружил, что ободряющим жестом сжимает его плечо.
   Агент указал через голову лейтенанта:
   – Вон там, кажется, есть ровное местечко.
   Лейтенант взглянул в эту сторону:
   – Не уверен. Эти снежные наносы – никогда не знаешь, есть ли под ними что-нибудь, кроме воздуха… Погодите, взгляните туда – там, кажется, какие-то дома?
   В горной расщелине клубился легкий туман, поэтому было трудно различить какие-нибудь детали. Рифкинд сказал охрипшим голосом:
   – Похоже на ферму, верно?
   – Ферма и рядом ровная площадка, – сказал лейтенант. – Теперь все будет в порядке.
   Он откинулся в кресле с видимым облегчением, и его челюсти снова стали методично пережевывать резинку.
   – Ладно, джентльмены, теперь, пожалуйста, пристегните ваши ремни безопасности и как можно плотнее прижмитесь к спинкам кресел. Обещаю, что мы сядем аккуратно, как муха на мыльный пузырь. И сохраняйте спокойствие, у нас все под контролем, все нормально, никаких проблем…
   Лейтенант продолжал говорить, повторяя одно и то же, словно всадник, успокаивающий встревоженную лошадь. В его словах было мало смысла, но Фэрли почувствовал, что уверенный голос лейтенанта оказывает на него гипнотическое действие, и ему пришло в голову, что этот пилот, наверное, очень хороший человек.
   К ним медленно приближались три или четыре невзрачных домика на плоском пятачке снега, затерянном посреди гор. Двигатель работал очень неровно, но пилот больше не проявлял никаких признаков тревоги. Он уверенно управлял машиной, и Фэрли почувствовал, как кресло под ним сначала пошло вверх вместе с задравшим нос вертолетом, а потом опустилось так плавно, что у него появилось чувство невесомости.
   Ферма выглядела заброшенной и безлюдной – окна без стекол, никаких следов животных, сами стены зданий, кажется, вот-вот обвалятся и рухнут. Но когда они подлетели ближе, Фэрли понял, что ошибся. В одном из домов из печной трубы поднималась тонкая струйка дыма, а снег во дворе рядом с домом и амбаром был истоптан и исчерчен следами шин. Дорожная колея двумя бледными лентами уходила в расщелину каньона.
   Лейтенант посадил вертолет так мягко, что Фэрли даже не почувствовал толчка.
   Он услышал рядом шумный вздох и понял, что это вздыхает Рифкинд. Агент внимательно разглядывал здания; в руке у него появился пистолет. Фэрли негромко сказал: