Гарфилд Брайан. Миссия выполнима

   – Случалось. Однако, если хорошенько задуматься, здесь есть одна странная вещь.
   – Какая?
   – Подумайте сами, Билл. Если он собирается придерживаться столь же твердой линии, что и Холландер, тогда зачем вообще нужно заменять Холландера? – Сенатор внезапно подался вперед. – Не потому ли, что он хочет сам, лично расправиться с радикалами? Не говоря уже о его амбициях, желании остаться в кабинете еще на четыре года?
   – Вы только что сказали, что он ваш давний друг. В ваших словах я не слышу ничего дружеского.
   – Я настроен сейчас не очень дружелюбно. Большую часть ночи я провел, думая о нашем вчерашнем разговоре. Меня поразили кое-какие вещи. Когда знаешь человека тридцать лет, невольно начинаешь замечать в нем некоторые признаки, по которым можешь угадать, когда он пытается от тебя что-то скрыть, или ведет с тобой двойную игру, или старается тебя умаслить. Это каждому по плечу. Если бы вы в течение тридцати лет играли в покер с одними и теми же людьми, то могли бы догадаться, почему один из них вдруг начал щипать мочку своего уха.
   – Пока я не очень понимаю вашу мысль.
   – Билл, вчера он мне не лгал. Я бы это заметил. Наверно, я один из немногих людей, который способен это заметить: как-никак, я помню его с тех времен, когда он еще не знал, на каком месте сидит тот или иной сенатор. И я вам говорю, что меры, которые этот человек намерен осуществить в стране, практически ничем не отличаются от тех, что предлагает Холландер. Холландер глуп во всем, что он делает; Говарда Брюстера могут не любить, но в его уме никто не сомневается. Чтобы получить поддержку конгресса, он пытается убаюкать его сладкими речами и ради этого играет роль благоразумного и сдержанного человека. То же самое было на выборах в шестьдесят четвертом между Голдуотером и Джонсоном: тогда Джонсон всю кампанию говорил о мире, а как только победил, стал вытворять как раз те вещи, на которых Голдуотер имел глупость основать свою предвыборную платформу. – На минуту воцарилось молчание. Грант смотрел на Саттертуэйта немигающим взглядом. – Он сказал мне правду, но хотел, чтобы я принял это за ложь. Он пытался представить свою речь, как обычную практику взаимного улещивания и закулисных сделок. Но я понял, что он говорит мне правду.
   – Почему он хотел, чтобы вы подумали, что он лжет?
   – Потому что, если бы действительно не существовало никакой разницы между ним и Уэнди, тогда мне незачем было бы его поддерживать.
   – И вы серьезно думаете, что между ними нет никакой разницы?
   – Говард Брюстер при его уме и средствах может превратиться в опасного политического демагога. А Холландер – нет. Это чертовски большая разница, Билл. И поэтому я не выполню вашу просьбу – вернее, его просьбу. – Грант встал. – Я буду бороться с ним как публично, так и в частном порядке. Всеми возможными способами. Я уже начал это делать. Так что вам предстоит пораскинуть мозгами.
 
   Саттертуэйт почти с облегчением направился к двери. В коридоре его встретила вооруженная охрана и проводила до стоявшего на улице седана. По дороге в Управление он сидел на заднем сиденье, опустив голову так, как будто она весила полтонны.
   Обвинения Гранта были построены очень ловко. Трудно отрицать, что Брюстер изо всех сил стремился к власти. Можно сказать, что он следовал девизу: «После нас хоть потоп».
   Но Грант предлагал продолжить эти рассуждения. У него получалось, что намерения Брюстера шли гораздо дальше, и на самом деле он имел в виду: «Государство – это я».
   Саттертуэйт сомкнул веки. Перед глазами вертелись какие-то круги.
   Он всегда был исключительно лоялен президенту. Даже возражая Брюстеру, он всегда придерживался роли конструктивной оппозиции. Он не вступал в союз с противниками Брюстера и не выражал публично мнений, противоречивших взглядам президента.
   Теперь он вдруг почувствовал, что находится между двух берегов.
   «Нет», – твердо сказал он сам себе.
   То, что он позволил Гранту играть на своей нерешительности, свидетельствовало лишь о переутомлении. Это было просто смешно. Что с того, если даже Грант окажется прав? Выбор все равно оставался тем же самым: Брюстер или Холландер. И решение по-прежнему было очевидно.
   Саттертуэйт достаточно долго работал на Брюстера, чтобы хорошо его изучить. Так же долго он знал и Холландера, и, несмотря на политические амбиции Брюстера, президент далеко оставлял сенатора позади себя. У Брюстера были разум и совесть; Холландер их не имел.
   Саттертуэйт вышел из машины и направился в зал заседаний.
 
   15.15, североафриканское время.
   Лайм, вдребезги пьяный, сидел в баре и пытался лапать блондинку, что-то косноязычно бормоча и пуская сластолюбивую слюну. Его кепка была лихо заломлена на одно ухо.
   – Эй, хозяин! – рычал он с апломбом наглого американского туриста.
   Блондинка отвечала ему недвусмысленной улыбкой, но Лайм смотрел не на нее: он гневно вертел головой в поисках Бино, хозяина бара.
   – Где ты там копаешься, черт тебя дери? Налей нам стаканы, и пополнее!
   Краем глаза он увидел, как в дверях появился Бениузеф Бен Крим и направился в угол бара. Высокий мужчина, толстый, но не жирный, с легкой хромотой.
   Агент ЦРУ Джильямс послал на задание блондинку, которая надела джинсы «Ливайс», пеструю гавайскую рубашку и кепку яхтсмена с золотым якорем и короной. Лайм придумал остальное: прикинулся загулявшим американцем, приехавшим на уикэнд с нефтяных вышек в Сахаре.
   Бен Крим поймал взгляд Бино, и Лайм увидел, как Бино едва заметно кивнул ему в ответ. Бен Крим с нетерпеливым видом ждал, пока Бино смешивал напитки.
   Лайм встал, едва не опрокинув стул, похлопал по спине блондинку и, шатаясь, побрел к входной двери, делая вид, что направляется в туалет, который находился в наружной пристройке к дому.
   В этот момент Бен Крим тронулся в ту же сторону, и Лайм наткнулся на него.
   – Дьявол, – рассерженно пробормотал Лайм и, подняв взгляд, увидел перед собой огромную свирепую фигуру. Выражение его лица изменилось, он изобразил робкую улыбку. – Все в порядке, парень, это моя вина. В этом чертовом проходе и разойтись-то трудно, верно? Да благословит тебя Бог, старина.
   Говоря все это, он делал неуклюжие попытки разгладить ворс на пиджаке Бен Крима. Араб глядел на него с явным отвращением, и Лайм, спотыкаясь, продолжил свой путь к двери; едва не скатившись по ступеням, он повернул за угол и ввалился в кабинку туалета.
   Через щели в досках ему была видна часть внешней стены бара, дорога и причал с лодками и самолетом. Он увидел, как Бен Крим невозмутимо проследовал к причалу, с силой припадая на левую ногу. Спустя минуту появился Бино и последовал за Бен Кримом. Из черного «ситроена», стоявшего рядом с доком, вышел третий человек, и Бино стал проверять его летное удостоверение, – по крайней мере, так решил Лайм. Наконец из кармана Бен Крима появился пакет, и араб стал отсчитывать деньги. Бино пересчитал их еще раз, засунул в брючный карман и повел обоих мужчин на дальний конец причала, где к свае была привязана шлюпка. Бен Крим двигался в хвосте.
   Когда Лайм вышел из кабинки, они уже гребли к «Каталине». Он мельком взглянул в их сторону и поплелся обратно к бару. Споткнулся о ступеньку и упал на лестнице.
   Поднявшись, он немного постоял в тени, наблюдая, как Бен Крим и пилот залезли в самолет, после чего Бино начал грести назад к причалу. Лайм вернулся к столу, снял яхтсменскую кепку и протянул ее блондинке.
   – Спасибо. Вы отлично справились.
   – Что-то вы очень быстро протрезвели. – Она снова улыбнулась, на этот раз по-настоящему: эта улыбка ей шла гораздо больше. – Зачем все это было нужно?
   – Я искал повода, чтобы с ним столкнуться.
   – Хотели опустошить его карманы?
   – Как раз наоборот, – ответил Лайм.
   Он подошел поближе к двери и выглянул наружу. На «Каталине» заработали оба двигателя, и он увидел, как ширококрылая машина отделилась от буйка, развернулась и заскользила по воде.
 
   Он проследовал за Бино в каюту лодки. Чэд Хилл и два агента пили кофе. Хилл обратился к Бино:
   – Неплохо сыграно.
   – Могу я получить свои деньги?
   – Пусть возьмет, – распорядился Лайм. – Приставьте к нему двоих людей, пока все не кончится. – Он взглянул на камеру Хилла. – Есть хорошие снимки крупным планом?
   – Думаю, что будут.
   Если дела пойдут неважно, они хотя бы смогут идентифицировать пилота Бен Крима. Сам Лайм его плохо разглядел. Слишком маленький и белолицый, чтобы походить на Корби; но это не обязательно должен был быть Корби.
   Хилл поставил свою чашку и зевнул:
   – Пора возвращаться в Алжир.
 
   Машины были спрятаны за баром. Рация что-то бормотала, и Лайм взялся за микрофон:
   – Лайм слушает.
   – Это Джильямс. Он еще не появлялся?
   – Уже отчалил. Вы засекли его сигнал?
   – Да, но он не сдвинулся ни на дюйм.
   – Значит, это тот, что стоит на лодке. А они сели в самолет.
   – Я знаю. Но сигналы должны были разойтись, как только самолет начал двигаться. А у меня на экране по-прежнему только один сигнал. И он стоит на месте.
   Голос Джильямса шел из динамика в приборной доске, неотчетливый и смешанный с помехами. Хилл сказал:
   – О, черт. Похоже, тот, что на самолете, не работает. Это моя вина – мне следовало их проверить.
   Лайм, не глядя на Хилла, сказал в микрофон:
   – Джильямс, переключитесь на канал тысяча семьсот. Один, семь, ноль, ноль. Поняли?
   – Один, семь, ноль, ноль. Подождите минутку.
   Чэд Хилл округлившимися глазами уставился на Лайма. Джильямс ответил:
   – Да, есть сигнал. Но довольно слабый.
   – Передатчик маленький и находится внутри, а там кругом железо. Вы сможете за ним следить?
   – Думаю, да, если будем держаться к нему поближе.
   – Тогда поднимайте в воздух самолеты.
   – Они уже в воздухе.
   – Хорошо. Мы возвращаемся в Алжир. Будем примерно через полчаса. Приготовьте нам реактивный «Лир». У вас есть машины и вертолеты в Бу-Саада?
   – Да, сэр. «Ранние пташки» тоже здесь. Сидят наготове со своими пушками.
   – Увидимся через полчаса.
   Лайм отключил микрофон и повернулся к Чэду Хиллу:
   – Возьмите остальных и погрузите в универсал.
   Чэд Хилл сказал:
   – Простите за маячок. Но как вам удалось поставить его на самолет?
   – Он не на самолете, а на Бен Криме, – ответил Лайм. – В его кармане.
   Лайм обошел вокруг машины и сел на место пассажира. Хилл влез в машину очень тихо, словно не был уверен в прочности водительского кресла.
   Солнце стояло почти в зените, блестящий песок слепил глаза. Вдоль пляжа тянулись зеленые холмы. Лайм откинулся на сиденье, скрестив руки на груди.
   Они оставили двоих с Бино; остальные сели в универсал. Чэд Хилл тронул с места и вырулил вокруг бара на дорогу.
   На обратном пути Хилл один раз напрягся, глядя на дорогу, но когда Лайм тоже посмотрел вперед, то не увидел ничего, кроме поворота шоссе. Он не понял, что это было, однако Хилл, во всяком случае, справился с проблемой и расслабился. Он в куда лучшей форме, чем я, подумал Лайм. Сам он не заметил ничего: его усталый взгляд почти бессмысленно блуждал по сторонам.
   Они сели на борт «Лира», чтобы лететь в Бу-Саада – «Город счастья» на плато Наиль. Радиолокаторы Джильямса, установленные в Алжире, Эль-Голеа и на самолете, следовавшем за «Каталиной» Бен Крима, отслеживали на экранах цель, которая все еще продолжала двигаться, когда «Лир» разбежался по взлетной полосе и круто взмыл в воздух над побережьем. Лайма расстелил на коленях карту в масштабе один к четырем миллионам. На ней была вся Северная Африка с подробной детализацией, позволявшей разглядеть любую дорогу, водный источник, вади или форт.
   Богатый земледельческий район Тель лежал к югу от Атласских гор, возвышаясь над скоплением засушливых плато и спускаясь к Сахаре плавным склоном протяженностью в несколько сотен миль. Лайм изучал карту и делал умозаключения, учитывая все, что он знал о Юлиусе Стурке и о радиусе предыдущих рейсов «Каталины».
   Саму Сахару можно было сразу исключить. Самолет не летал так далеко, когда они перевозили Фэрли. Кроме того, Сахара предоставляла больше ловушек, чем укрытий, – подходящих мест в ней было наперечет. Стурка выбрал бы малонаселенную местность, расположенную, однако, не слишком далеко от цивилизации. Это должно быть где-то в бледе – пустынном районе на разумном расстоянии от дорог и посадочных площадок для самолета. Речь шла скорее о владениях бедуинов, чем о пустыне туарегов. Может быть, какая-нибудь ферма на хребте Тель-Атлас.
   Вади, на который указал Бино, – оазис в русле реки, где на прошлой неделе он подобрал «Каталину», – находился к востоку от Гхардая и к северу от Уаргла, на засушливой равнине, напоминавшей степные районы Аризоны и Нью-Мехико. Рудоносные глинистые земли с валунами и чахлым кустарником, редкие деревья, изрезанные берега и балки, в которых можно было спрятать целую армию. В прошлом Стурка с успехом действовал в этих районах, используя тактику апачей времен войны первых поселенцев с индейцами; для него это были очень удобные и давно знакомые места.
   Лайм помнил несколько случаев, когда он пытался найти здесь Стурку. Пытался, но никогда не находил.
   Но теперь у него было несколько преимуществ. Средства электронного слежения стали гораздо совершеннее. Требования к секретности на этот раз не были такими строгими. И у него был почти неисчерпаемый источник людских ресурсов. Джильямс поднял на ноги каждого агента ЦРУ в Северной Африке от Дакара до Каира. Кроме того, у Лайма была своя собственная группа и «Ранние пташки» – «Команда А», отряд уничтожения, который Саттертуэйт прислал ему из Лэнгли. Лайм настоял, чтобы этот отряд помимо обычной экипировки был вооружен заряженными транквилизаторами пулями, доставленными из кенийского заповедника. При этом использовались внешне обычные ружья со стандартными патронами, но начинка представляла собой химический препарат М-99, производное от морфина. Транквилизатор действовал почти мгновенно и усыплял жертву на пятнадцать-двадцать минут. Его применяли при отлове диких зверей; Лайм не знал, пользовались ли им когда-нибудь для военных целей, и мало этим интересовался.
   Основной задачей было вытащить Фэрли живым; судьба похитителей имела второстепенное значение. Однако они не могли позволить себе оставить в Алжире полдюжины мертвых тел. Алжир тут же начнет протестовать, его поддержат несколько враждебных государств – Пекин, Москва, страны третьего мира. Спасать важное политическое лицо – это одно, а затевать на чужой земле маленькое сражение – совсем другое. Разумеется, если что-то подобное все-таки произойдет, Соединенные Штаты это переживут, так же как пережили Лаос, Доминиканскую Республику и множество других подобных случаев; но при возможности все-таки надо этого избежать.
   Лайм не испытывал интереса к хитросплетениям международных отношений, но Саттертуэйт ясно дал ему понять, что прокол в Алжире может стоить Соединенным Штатам ядерных баз в Испании, которые Брюстер и Фэрли с такими усилиями защищали до того, как начался весь этот идиотизм. Испания никогда не являлась членом НАТО. Открытое проявление американского великодержавия в Алжире могло показаться испанцам слишком близким к их дому, и тогда Перес-Бласко отвернулся бы от Вашингтона, чего нельзя было допускать. Поэтому вместо обычных пуль лучше было использовать транквилизаторы.
   Он надеялся, что они прячутся где-то в бледе. Гораздо удобней проделать все без свидетелей. Если они скрываются в центре какого-нибудь городка, провести операцию без шума будет невозможно.
   Основная проблема заключалась в том, как вытащить Фэрли, не подвергая его риску. Если они начнут открытую атаку, похитители используют его, как живой щит.
   Значит, надо действовать в обход, но прежде всего – обнаружить их укрытие.
 
   Когда они приземлились в Бу-Саада, «Каталина» была еще в воздухе и продолжала лететь на юг.
   – К западу от Эль-Мегхайер, – объяснили Лайму по радио. – Высота полета та же.
   Лайм вышел из радиорубки и направился через бетонированную площадку к месту скопления нескольких авиамашин. Здесь стоял и «Лир», частный турбовинтовой самолет с людьми из ЦРУ, и вертолеты «Ранних пташек».
   Лайм подозвал к себе Джильямса и показал ему на карту:
   – Я думаю, Бен Крим направляется к тому же вади, где Бино на прошлой неделе забрал свой самолет. «Каталина» летит со скоростью примерно сто двадцать пять миль в час. «Лир» может лететь раза в три быстрее. Я хочу оказаться в этом вади раньше, чем туда прилетит Бен Крим. С собой я возьму полдюжины людей из «Команды А», остальные должны собраться в Туггурте и ждать от меня сообщений. У вас есть портативный передатчик с шифровальным устройством?
   – Передатчик? Да, он есть в каждом вертолете.
   – Поставьте один мне на самолет.
   – Хорошо, мистер Лайм. Но что, если вы ошибаетесь? Вы без толку застрянете в этом забытом Богом вади.
   – Если мы не попадем туда раньше Бен Крима, то не сможем проследить его контакты. В десяти милях оттуда есть городок под названием Герара, я постараюсь раздобыть там автомобиль.
   – Если только он у них найдется, – с сомнением ответил Джильямс. – Вы же знаете эти маленькие городки в бледе. Весь транспорт – один верблюд и четыре осла.
   – Вас беспокоит что-то другое. Что именно?
   – Я не знаю, сможет ли пилот посадить ваш «Лир». Взлетно-посадочных полос там точно нет. Если вы и сядете, то взлететь уже не сможете.
   – Что ж, тогда нам придется включить стоимость самолета в общие расходы.
 
   Ребята из отряда уничтожения забрались на борт со своими винтовками и рюкзаками. Лайм поднялся по трапу вместе с Чэдом Хиллом. Кто-то закрыл за ними дверь, и, как только Лайм пристегнул ремни, в самолете взвыли моторы.
   На «Лире» были знаки нефтяной компании, и Лайм надеялся, что это обманет людей Стурки, если они заметят его с земли. У него было ясное чувство, что они находятся где-то совсем рядом и до них почти можно дотронуться рукой.
   За чертой Герары проходила мощеная дорога – местное шоссе, которое миль семьдесят шло через плато по прямой, пока не вливалось в главную автомагистраль возле Берриан. Шоссе оказалось неплохой посадочной полосой для «Лира»; они снизились над дорогой на бреющем полете, желая убедиться, что на ней нет машин, и благополучно сели, уже на земле выправив небольшой боковой снос от ветра.
   Из почти бесконечного запаса амуниции, который таскают с собой спецотряды ЦРУ, командир «Команды А» извлек небольшой разборный мотоцикл. Он поставил его на колеса, посадил на заднее сиденье еще одного агента и поехал на восток в сторону Герары, стоявшей в миле от них в тени пальмовых деревьев. С воздуха они заметили в городе несколько автомобилей, и Лайм выбрал себе два самых подходящих – «лендровер» и грузовик.
   Прошло около двадцати минут. Солнце в ярком зареве клонилось к западу, а на востоке показался «лендровер». Приехавший следом грузовик оказался двухтонным «вейландом» с полотняным кузовом – пережиток последней войны, оставленный армией Монти после Эль-Алмейн.
   Лайм не стал спрашивать командира отряда, как он достал эти машины, а командир не стал ему об этом рассказывать. Его звали Орр, это был жилистый техасец с коротким ежиком волос, отливавших серой сталью; его вид ясно говорил, что прежде он был десантником или «зеленым беретом».
   Лайм расстелил карту на капоте поверх запасного колеса «лендровера» и провел пятиминутную беседу с Орром. Тот молча слушал и кивал. Потом Лайм залез в «лендровер», взяв одного из агентов в качестве водителя, а Орр вместе с остальными забрался в грузовик, и они вплотную друг за другом отправились на юго-восток. На обочине шоссе остался опустевший «Лир».
   Они проехали сквозь Герару, где кучки арабов молча глазели на них, пока они не оставили город позади. Лайм вертелся в кресле, пытаясь настроить шифрующий передатчик, который захватил с собой из самолета. Ему потребовалось три-четыре минуты, чтобы установить контакт.
   – Джильямс?
   – Да, сэр.
   Голос Джильямса звучал отчетливо.
   – Он все еще в воздухе?
   – Да, сэр, все еще летит. Начал снижаться несколько минут назад. Как раз там, где вы сказали.
   – Нам понадобится минут десять, чтобы добраться до места, и еще столько же, чтобы занять позицию. У нас есть время?
   – Должно хватить. Ему осталось еще миль тридцать пять плюс несколько минут на посадку. К этому моменту уже начнутся сумерки, почти стемнеет. Ему понадобятся посадочные огни.
   – Думаю, пара огней у него будет, – ответил Лайм. – Больше не говорите на этой частоте, пока я сам с вами не свяжусь.
   Обратившись к водителю, он приказал:
   – Прибавьте скорости.
   – Мне можно включить фары?
   – Ни в коем случае.
 
   Когда гидроплан сел на проселочную дорогу, проложенную вдоль речного русла, Лайм и Орр лежали на животе в кустах на берегу высохшей реки. Неподалеку на дороге стоял автомобиль с включенными фарами, и пилот Бен Крима ориентировался на них при посадке. Это была трудная задача, поскольку чем ближе он подлетал к земле, тем больше его слепили огни машины, но пилот справился с ней без проблем. Стурка работал только с профессионалами.
   Двое из людей Орра подползли поближе к автомобилю, светившему фарами на полотно дороги. Если водитель в машине, они подождут; если его нет, они сразу поставят в нее пеленг. Рано или поздно шофер выйдет, чтобы встретить Бен Крима и передать посылку.
   В машине мог быть или Корби, или Ринальдо. Кто бы это ни был, он должен привезти с собой пленку с новыми инструкциями для американцев, куда доставить вашингтонскую семерку.
   Очевидно, задачей Бен Крима было дать отчет человеку Стурки, рассказав, как в Женеву доставили семерку, и забрать магнитофон с пленкой. После этого он возвратится в Эль-Джамила и, вернув «Каталину», отправится сначала в Алжир, а потом в Мадрид, Париж или Берлин, где установит новый передатчик с часовым устройством, чтобы трансляция сообщения началась, когда он будет уже на обратном пути в Алжир.
   Лайма мало интересовало содержание новых инструкций. В любом случае Бен Крим будет арестован по дороге в Эль-Джамилу, и люди Джильямса изучат пленку.
   Тем временем на машину поставят «жучок», и Лайм проследит за Корби или Ринальдо до самого логова Стурки.
   Это должно было сработать. Впервые он почувствовал уверенность, что Стурка у него в руках.
   В ночной тишине он наблюдал за тем, как гидроплан совершил посадку и остановился в сотне футов от встречавшей его машины. Фары погасли. Из машины вылез человек и направился к самолету, а Бениузеф Бен Крим спустился из кабины, чтобы встретить курьера. Лайм наблюдал в бинокль, как две смутные фигуры двигались навстречу друг другу.
 
   Встреча была короткой. Света едва хватало, чтобы разглядеть силуэты людей, но Лайм был уверен, что это Сезар Ринальдо. Недостаточно высок для Корби и недостаточно худ для Стурки.
   Лайм задал себе вопрос, что он стал бы делать, если бы на встречу приехал сам Стурка. Арестовал бы его на месте и отправился искать остальных? Или, держа его в своих руках, все-таки позволил бы ему уйти, чтобы он привел его ко всей шайке? На Ринальдо Лайму было наплевать, персонально он был ему не нужен, его можно было отпустить. А вот если бы это был Стурка?
   Ринальдо вернулся в машину, завел мотор и включил огни. Тронувшись с места, он обогнул стоявший на дороге самолет, проехал примерно милю, потом развернулся и остановился, осветив фарами плоскую равнину бледа. Бен Крим уже залез в самолет, и пилот завел один из двигателей; с помощью односторонней тяги и рулевого стопора он развернул самолет вокруг своего шасси. С минуту гидроплан стоял, разгоняя второй двигатель, потом покатился вперед, светя в темноту носовым прожектором и помигивая красными и желтыми габаритными огоньками на кромках крыльев.
   Лайм смотрел на то место, где стоял автомобиль Ринальдо, и напряженно соображал. «Автомобиль, – подумал он. – Не „джип“, не „лендровер“. Просто какой-то автомобиль. Старый „мерседес“ с дизельным двигателем. Округлый и горбатый».
   Значит, они держат его где-то недалеко от дороги. Не у листе – горной тропы, по которой можно проехать только на джипе. Это подтверждало его предположение.
   Лайм проследил взглядом за улетающим самолетом, за автомобилем, который по пустынной проселочной дороге двинулся на северо-восток, потом хлопнул по плечу Орра и сказал:
   – Ну что ж, поехали.
   – Мы поедем вслед за ним? Я хочу сказать, он заметит наши огни. Слишком темно, чтобы ехать без огней.
   – Нет нужды следовать за ним, – ответил Лайм.
   – Потому что у него «жучок»?
   – Потому что я знаю, куда он едет.
   Они подошли к «лендроверу», и Лайм включил рацию:
   – Джильямс?
   – Да, сэр.
   – Мне нужен караван.
   – Нужен кто?
 
   Это было одним из преимуществ, которые давало неограниченное количество денег и людей.
   Тысячи лет верблюжьи караваны были почти единственным способом передвижения в Северной Африке, они служили не только транспортом, но и древним укладом, традицией, культурой жизни. В каждом караване насчитывалось от двенадцати до двух сотен верблюдов, за год он совершал только один переход, зато и тянулось это путешествие почти целый год. Оно начиналось где-нибудь у реки Нигер – с грузом шкур, соли, сушеного мяса и ремесленных поделок караван медленно двигался к северу, по пути торгуя и грузом, и самими верблюдами, и спустя шесть месяцев достигал Атласских гор, где, набрав новые товары – мануфактуру, финики, порох, керосин, – поворачивал обратно. Караван был домом: в нем рождались, жили и умирали.