Гарт Брет. Гэбриель Конрой

- Обождите минуту, мисс Конрой, - сказал Артур, делая невольно шаг
вперед, словно для того, чтобы помешать ей уйти, - одну минуту! - Он
помолчал и потом, изменяя привычке, выработанной за последние шесть лет,
сказал горячо и не особенно раздумывая над каждым словом. - Быть может, вы
снисходительнее отнесетесь к своему брату, если я вам скажу, что и я сам,
имевший счастье повстречать вас после вашего исчезновения... не
захваченный иною страстью... и я оказался столь же глуп и слеп, что и он.
Примите же мое признание, мисс Конрой, примите его и как похвалу вашему
необыкновенному искусству перевоплощения... успеху вашего замысла скрыться
от света... примите и как просьбу великодушно извинить промахи вашего
брата - не смею говорить о своих! Да! Я не узнал вас!
Грейс Конрой помолчала, потом подняла на Артура свои темные глаза.
- Вы говорите, что мой брат захвачен иною страстью... любовью к
женщине. Да, для нее он готов на все... готов пожертвовать сестрой...
отдать собственную жизнь. Как женщина, я понимаю его. А вы, дон Артуро,
или вы позабыли, я не виню вас, да и кто я, чтобы винить вас, вы позабыли
о донне Марии Сепульвида?
Она ушла, прошуршав шелками и кружевом. Почувствовав внезапное
волнение, он хотел бежать за ней, но в дверях, выставив вперед напыженную
грудь, уже стоял полковник Старботтл.
- Позвольте мне, сэр, как джентльмену и... гм... человеку чести...
поздравить вас, сэр! Не думал я, когда мы расставались в Сан-Франциско,
что мне предстоит удовольствие, - столь редко выпадающее на долю
полковника Старботтла, как в частной жизни, так и на общественной арене, -
принести публично свои извинения, сэр! Сто чертей, сэр, я это сделал! Сто
чертей, сэр, когда я только что объявил суду, что отказываюсь от
дальнейшей защиты исковых требований, я сказал себе, - будь я трижды
неладен, если лгу! - я сказал себе: ты приносишь публично свои извинения,
Стар! Но это твой долг, Стар, твой долг чести!
- Весьма обязан, - рассеянно сказал Артур, силясь не потерять из виду
удаляющуюся Грейс Конрой и испытывая внезапную зависть к своему
собеседнику. - Благодарю вас, полковник, от себя лично и от имени своего
подзащитного.
- Сто чертей, сэр, - сказал полковник Старботтл, преграждая путь Артуру
и переходя на более доверительный тон. - Сто чертей, сэр, это еще не все.
Как вы помните, наше последнее свидание в Сан-Франциско было посвящено
обсуждению одного щекотливого дельца. Свидетельские показания на только
что закончившемся процессе, - рад вам сообщить об этом, сэр, - наилучшим
и, я бы сказал, законнейшим образом исчерпывают его. С момента появления
Грейс Конрой и... гм... юридического признания ее личности, иск моего
клиента лишается основания, сэр. Передайте своему клиенту, мистер Пуанзет,
что я на свою... гм... ответственность прекращаю это дело.
Артур Пуанзет вышел из задумчивости и пристально поглядел на
полковника. Сколь ни были далеки в этот момент его мысли, он оставался
юристом.
- Вы хотите сказать, что отказываетесь от иска миссис Дамфи к мистеру
Дамфи? - спросил он.
Доблестный воин не ответил на этот вопрос, Зато он расслабил мышцы на
левой стороне лица таким образом, что левый глаз его почти закрылся.
- И еще, сэр... Остается небольшой вопрос о нескольких... гм... тысячах
долларов... за которые я несу... гм... личную ответственность.
- Давайте забудем об этом, полковник, - сказал, улыбаясь, Артур. -
Уверен, что таково будет и мнение мистера Дамфи. Да вот и он сам!

8. СНОВА СЛЕДЫ

Мистеру Джеку Гемлину было очень худо. Срочно вызванный из Сакраменто
доктор Дюшен сразу принял с больным самый снисходительный тон; с Питом Он
был строг и придирчив; оставаясь же один, впадал в необыкновенную
мрачность. Все, знавшие знаменитого врача, понимали по этим признакам, что
он не надеется вылечить Джека. С Олли, ставшей за эти дни удивительно
ловкой и внимательной сиделкой, он сперва избегал всяких разговоров о
здоровье Джека, а потом, оставшись однажды с девочкой наедине, спросил ее
более грустным тоном, нежели хотел, не известно ли ей из бесед с мистером
Гемлином хоть чего-нибудь о его родных или друзьях.
Олли, наделенная незаурядным женским чутьем, уже не раз сама подумывала
об этом; ей приходило в голову известить о болезни Джека "Лазореньку".
Теперь, после обращения доктора, настроившего ее на самый печальный лад,
она стала вспоминать все, что ей успел рассказать Джек о красавице испанке
во время их ночного путешествия вдвоем. Как-то вечером, когда жар у Джека
чуточку спал и он лежал - увы! - покорный и безгласный, она принялась за
дело, которое только что оставил врач, - стала зондировать полузажившую
рану больного.
- Наверно, вам было бы много приятнее, если бы эта история приключилась
с вами в Сан-Франциско, - сказала Олли.
Джек озадаченно поглядел на маленькую мучительницу.
- Тогда вместо меня с Питом здесь сидела бы эта мексиканка, ваша милая,
- уточнила свою мысль хитроумная Олимпия.
Джек чуть не выпрыгнул из кровати.
- Что ж, я, как бездомный калека, как попавший в переделку бродяга,
расположился бы у нее в доме?! Послушай, Олли, - сказал наставительно
мистер Гемлин, облокачиваясь на подушку, - если ты вообразила, что та
девушка хоть чуть похожа на лазаретных дамочек, которые шмыгают вокруг
каждого больного с флаконом камфарного масла в одной руке и с
душеспасительной брошюрой в другой, выбрось эту ерунду из головы. Девяткой
не бьют козырного туза! И никогда больше не называй ее моей милой - это
звучит просто... просто кощунственно. До такого грубого блефа я еще в
жизни не опускался!
Хотя день процесса был совсем близок, мистер Гемлин не проявлял к нему
ни малейшего интереса; было ясно, что он не одобряет слабость, проявленную
Гэбриелем, и воздерживается от резких суждений, лишь щадя чувства Олли.
Однажды он снисходительно разъяснил ей свое видимое безразличие к исходу
дела:
- На суде выступит один свидетель, Олли, который начисто снимет вину с
Гэбриеля, - к вящему его позору! Тот-то уж убил Рамиреса наверняка! Я
полностью на его стороне! Во всяком случае, волноваться тебе не о чем,
Олли, если он не выступит на суде, я выступлю; так что перестань хныкать.
А если хочешь послушаться меня, не ходи пока на суд совсем; пусть там
адвокаты грызутся вволю. Вот когда пришлют за мной, будет на что
посмотреть!
- Но вы не сможете пойти, вы еще не окрепли, - сказала Олли.
- Ничего, Пит приведет меня под руку; а потребуется - и на плечах
притащит; во мне сейчас не так много веса, - сказал Джек, грустно
поглядывая на свои исхудалые белые руки. - Я все продумал заранее, Олли;
если даже со мной что случится, у Максуэлла лежит мое письменное
показание, заверенное по всей форме.
Тем не менее в день суда Олли, не уверенная, как всегда, в Гэбриеле и
опасающаяся, что он вдруг "возьмет да что-нибудь и выкинет", нервничала и
волновалась.
Наконец прибыл посланец от Максуэлла с запиской о благополучном
выступлении Перкинса в суде и с устной просьбой поскорее прислать Олли.
- Кто такой Перкинс? - спросила Олли, торопливо надевая шляпку.
- Перкинс - молодец! - несколько загадочно ответил Джек. - Не задавай
лишних вопросов. С Гэбриелем теперь все в порядке, - добавил он
успокоительно. - Считай, что он оправдан. Счастливого пути, мисс Конрой!
Нет, минутку. Поцелуй меня на прощание. Слушай, Олли, неужели и ты
мечтаешь разыскать эту пропавшую сестру, о которой твой тупой братец
прожужжал мне все уши? Да? Значит, вы идиоты оба. Так вот, слушай - она
нашлась! Воображаю, какое это счастье! Ну, раз-два, шагом марш!
Розовые ленточки мелькнули в дверях и исчезли; мистер Гемлин,
насмешливо блеснув глазами им вслед, откинулся на подушку.
Он был совсем один. В доме стояла глухая тишина. Хозяйка гостиницы, ее
помощница, постояльцы - все устремились в зал суда. Даже верный Пят, ни
минуты не подозревавший, конечно, что его ассистентка покинет свой пост, и
тот пошел насладиться прениями сторон. Вслушиваясь, как шажки Олли
замирают постепенно в пустом коридоре, Джек проникся чувством, что он
полный хозяин в доме. Он был доволен. Джек был деятельной натурой, ему
наскучило хворать, и сиделки, даже самые милые, и ласковые, его
раздражали. Ему захотелось встать, одеться и сделать еще тысячу вещей,
которые, хоть и были ему решительно запрещены, сейчас по милости
всесильного провидения оказались вдруг легко доступны и в его власти.
Преодолевая физическую немощь, никак не гармонировавшую с одушевлявшим его
нервным подъемом, он встал с постели и оделся. Потом, почувствовав приступ
головокружения, проковылял к окну и тяжело опустился в кресло. Прохладный
ветерок чуточку освежил его, но встать с кресла он не мог: не было сил.
Слабость и головокружение вернулись, он почувствовал, что куда-то
проваливается; это нисколько не было противно и даже в какой-то мере
отвечало его желанию - провалиться куда-нибудь, где царят тишина, мрак,
покой. А потом он оказался снова у себя, в своей постели, и вокруг
суетились взволнованные люди, почему-то - просто до смешного - озабоченные
его судьбой. Он силился объяснить, что все в порядке, что он ничуть не
повредил себе тем, что подошел к окну, но они, как видно, не понимали его.
Потом настала ночь, насыщенная болью и знакомыми, но невнятными голосами,
а потом снова день - и каждая фраза или даже слово, произнесенное
доктором, Питом и Олли, повторялись почему-то тысячу раз, и розовые
ленточки Олли тянулись на целые мили, занавесь на окне, не переставая,
развевалась, и он должен был решать таинственные ребусы, кем-то
начертанные на пледе, которым он был укрыт, и на стенных обоях. А потом
был сон, исполненный непокоя и тревожных мыслей, и бодрствование,
походившее на летаргический сон; а потом бесконечная усталость и моменты
полнейшей пустоты - зловещие предвестники конца.
Но одно в этом хаосе оставалось неизменным и затмевало все прочие
видения - женский образ; частью он был воспоминанием и заставлял его
думать о прошлом; частью - реальностью, противоречившей всему, что его
сейчас окружало. Донна Долорес! Порою она являлась из-под сумрачных сводов
храма в Сан-Антонио в дымном облаке ладана и вновь окропляла его святой
водой; порой, склоняясь над ним, она освежала холодным питьем его
запекшиеся губы, поправляла подушку (как странно было наблюдать ее на фоне
знакомых обоев) или сидела в кресле у его изголовья. Но она была с ним! А
однажды, когда видение задержалось дольше обычного и сознание у него
чуточку прояснилось, мистер Гемлин, сделав титаническое усилие, шепнул:
- Донна Долорес!
Вздрогнув, она склонила к нему свое прелестное лицо, щеки ее вспыхнули
божественным румянцем, и она приложила палец к губам:
- Тсс! Я сестра Гэбриеля Конроя.

9. МИСТЕР ГЕМЛИН УХОДИТ ИЗ ЖИЗНИ

Подчиняясь пленительному призраку, мистер Гемлин затих и погрузился в
полусон, полузабытье. Когда он снова открыл глаза, у изголовья его сидела
Олли; Пит с очками на носу, уткнувшись в книгу, темнел силуэтом на фоне
окна; больше никого не было. Видение - если то было видение - исчезло.
- Олли! - еле слышно позвал мистер Гемлин.
- Да, - откликнулась Олли, глядя на него приветливо и нежно своими
синими глазками.
- Сколько времени я в бреду?.. Давно ли это со мной?
- Трое суток, - сказала Олли.
- Дьявольщина!
(Побуждаемый дружбой к мистеру Гемлину, совсем больному и беспомощному,
я передаю его восклицание лишь самым приблизительным образом.)
- Теперь вы пошли на поправку, - сказала Олли.
Мистер Гемлин не знал, вправе ли он считать являвшееся ему видение
симптомом поправки. Он повернулся и взглянул на Олли.
- Помнишь, ты рассказывала мне про свою сестру?
- Да, она вернулась, - сухо ответила Олли.
- Приехала сюда?
- Да.
- Ну и что же? - с нетерпением спросил мистер Гемлин.
- Ничего, - ответила Олли, встряхивая кудряшками. - Вернулась.
По-моему, давно пора!
Как ни странно, очевидное недоброжелательство Олли к сестре словно
порадовало мистера Гемлина; быть может, он увидел в том подтверждение, что
Грейс - действительно высшее существо и не имеет ничего общего со своими
родственниками.
- Где она пропадала все это время? - спросил Джек, глядя на Олли
темными, глубоко запавшими глазами.
- А бог ее знает! Говорит, что жила в какой-то испанской семье на юге;
должно быть, там и набралась важности и всех этих штучек.
- А она не заходила сюда, в мою комнату? - спросил мистер Гемлин.
- Конечно, заходила, - сказала Олли. - Когда я поехала с Гэйбом в
Уингдэм к его жене, Грейс предложила остаться и заменить меня здесь. Это
когда вы были без сознания, мистер Гемлин. Но я думаю, что она осталась
из-за своего милого.
- Из-за кого? - спросил мистер Гемлин, чувствуя, как кровь приливает к
его бледным щекам.
- Из-за своего милого, - повторила Олли, - Эшли или Пуанзета, уж не
знаю, как его правильнее называть.
Гемлин бросил на Олли такой странный взгляд и так крепко сжал ей руку,
что девочка поспешно рассказала ему все, что знала о прежних скитаниях
Грейс вместе со всей семьей и о ее любви к их случайному спутнику тех лет,
Артуру Пуанзету. В согласии со своим нынешним настроением Олли расценивала
все поступки Грейс самым неблагожелательным образом.
- Она приехала сюда только для того, чтобы увидеться со своим Артуром.
Так я считаю. Чуть не подвела Гэбриеля под петлю, а теперь объясняет, что
хотела спасти наше честное имя. Как будто висеть под своим именем такая
большая честь! И еще обвиняет этого престарелого младенца Гэйба, что он с
Жюли хотел украсть у нее права. Ну и ну! А Пуанзет - она сама это нам
рассказала - все это время ни разу не пытался ее отыскать и нас с Гэйбом
тоже не искал. А потом рассердилась на меня, когда я откровенно выложила
этому Пуанзету, что я о нем думаю. Говорит, что он ни в чем не виноват,
что она нарочно от него пряталась. И не желает видеться с Жюли, а та,
бедняжка, только что родила и лежит совсем больная в Уингдэме. Нет, не
говорите мне о Грейс!
- Но ведь твоя сестра не бежала с этим малым. Она ушла с ним, чтобы
найти подмогу и спасти вас всех, - лихорадочно прервал Джек, стараясь
вернуть Олли к началу ее рассказа.
- Ах, вот как! Почему же он не мог найти подмогу сам, а потом
возвратиться за ней, если он так уж ее любил? Нет, она сама влюбилась в
него, как кошка, не хотела расстаться с ним ни на минуту, бросила ради
него и Гэйба, и меня, и всех. А теперь корит Гэбриеля, что он опозорил
себя, женившись на Жюли. На себя бы оборотилась, поменьше бы важничала.
- Замолчи! - яростно крикнул мистер Гемлин, пряча, лицо в подушку. -
Замолчи! Или ты не видишь, что глупой своей болтовней сводишь меня с ума?
- Когда, полная тревоги и раскаяния, Олли прикусила язычок, он добавил
помягче: - Извини. Я сегодня не очень хорошо себя чувствую. Если доктор
Дюшен здесь, пошли его ко мне. Одну минуточку. Вот так! Спасибо. Беги!
Олли побежала. Она была строптивой девочкой, но что-то в характере
мистера Гемлина заставляло ее слушаться его беспрекословно. Сейчас она
была сильно встревожена состоянием его здоровья и тотчас же разыскала
доктора Дюшена. Как видно, ее волнение и тревога передались и ему, потому
что когда минутой позднее этот прославленный доктор вошел в комнату Джека,
на лице его не было обычного спокойствия. Подойдя к постели больного, он
попытался пощупать пульс, но Джек уклонился от этого невыгодного для него
в данную минуту обследования и, спрятав руку под одеяло, пристально
поглядел на врача.
- Могу я уехать отсюда?
- Вообще говоря да, но, как врач...
- Об этом я вас не спрашиваю. Я веду игру за себя, доктор, и, если банк
лопнет, вы не будете в ответе. Когда?
- Что ж, - сказал доктор Дюшен с профессиональной осторожностью, - если
не будет ухудшения (тут он сделал вторую безуспешную попытку послушать
Джеку пульс), через недельку мы сможем двинуться.
- Нет, - сказал Джек, - я хочу ехать сейчас.
Доктор Дюшен склонился над больным. Будучи человеком пытливого и
острого ума, он заметил в лице Джека нечто такое, чего не увидели другие.
Подумав, он сказал:
- Можно и сейчас, но это - риск. Вы рискуете жизнью.
- Готов на риск, - быстро ответил мистер Гемлин. - Вот уже шестой
месяц, как мне идет плохая карта. Что делать? - Он чуть усмехнулся своей
дерзкой усмешкой. - Игра есть игра! Скажите Питу, чтобы уложил вещи и
помог мне одеться.
- Куда вы поедете? - тихо спросил доктор, пристально глядя на своего
пациента.
- К чертовой бабушке! - сказал мистер Гемлин, не долго раздумывая.
Потом, вспомнив, что он едет со спутниками и должен сообразоваться также и
с их вкусами, помолчал и добавил: - Поедем в миссию Сан-Антонио.
- Вот и отлично, - откликнулся доктор.
Следует ли приписать то снадобьям доктора Дюшена или каким-то скрытым
жизненным источникам в организме больного, но только лишь было принято
решение ехать, как у мистера Гемлина словно прибавилось сил. Дорожные
приготовления не заняли много времени, через два-три часа все было готово.
- Не люблю этого прощального кудахтанья, - сказал Джек в ответ на
предложение устроить ему проводы. - Пусть пригласят другого банкомета и
продолжают игру.
Несмотря на столь ясно выраженную волю больного, в момент, когда
дорожная коляска уже должна была вот-вот тронуться, появился смущенный и
озабоченный Гэбриель.
- Я проводил бы вас на двуколке, мистер Гемлин, - сказал он, как бы
извиняясь за то, что по причине своего роста и сложения никак не может
втиснуться вместе со всеми в коляску, - да только не могу оставить жену.
Она еще очень слаба, да и ребеночек совсем маленький... вот такого
росточка... хотя, впрочем, как человеку холостому, вам это, может быть, и
не понять. Еще хотел сказать - думаю, вам будет интересно услышать об
этом, - что я раздобыл денег и внес залог за мистера Перкинса. Он ведь не
убивал Рамиреса... тот сам зарезался... об этом и на суде говорилось. Вы
хворали тогда, потому и не знаете. Отлично выглядите сегодня, мастер
Гемлин. Я очень рад, что Олли едет с вами. Грейс тоже, конечно, проводила
бы вас, но она у нас стесняется малознакомых людей. Да еще она помолвлена
- вот уже седьмой год - с одним молодым человеком по имени Пуанзет, - он
был моим адвокатом на суде, - а сейчас вдруг взяла да повздорила с ним.
Впрочем, милые бранятся - только тешатся; вы сами молодой человек, мистер
Гемлин, и знаете об этом, наверное, не хуже моего...
- Пошел! - яростно крикнул вознице мистер Гемлин. - Какого дьявола ты
стоишь?!
Лошади рванули, стоявший с виноватым видом Гэбриель скрылся в облаке
пыли, мистер Гемлин в изнеможении откинулся на подушки.
Когда Гнилая Лощина осталась позади, в его настроении наступил,
впрочем, перелом к лучшему. В Сан-Антонио он въехал почти таким же дерзким
и бесшабашным, как бывало; все готовы были поклясться, что ему на самом
деле лучше; все, кроме лечащего врача. А этот джентльмен, тщательно
выслушав больного, сказал вечером Питу, когда остался с ним наедине:
- Нервный подъем продлится три дня. Я уезжаю в Сан-Франциско и вернусь
точно к сроку, если, конечно, вы не вызовете меня телеграммой раньше.
Он весело простился со своим пациентом и грустно со всеми остальными.
Перед отъездом он разыскал отца Фелипе.
- У меня больной, - сказал доктор, - он в дурном состоянии; гостиница -
неподходящее для него место. Нет ли здесь какого-нибудь семейного дома,
куда его взяли бы на неделю по вашей рекомендации? Через неделю он
окрепнет или же... не будет вообще нуждаться в людской помощи. Протестант?
Нет... он - никто. Я слышал, вы имели дело с язычниками, отец Фелипе!
Отец Фелипе пристально поглядел на собеседника. Имя его как искусного
врача было известно иезуиту; а проницательность и ум доктора были видны в
каждом его слове.
- Странный, случай, сын мой, - сказал священник, - печальный случай. Я
сделаю, что смогу.
Он выполнил обещание. Назавтра, под присмотром отца Фелипе, мистера
Гемлина перевезли в Ранчо Блаженного Рыбаря; хотя хозяйка ранчо была в
отъезде, Джеку было оказано полнее гостеприимство. Когда миссис Сепульвида
вернулась из Сан-Франциско, она сперва удивилась, потом проявила интерес к
гостю, под конец же была весьма довольна.
В госте, привезенном отцом Фелипе, она распознала того самого
таинственного незнакомца, которого всего несколько недель тому назад
видела возле Ранчо Святой Троицы. Несмотря на болезнь, Джек все еще был
хорош собой; больше того, нездоровье сообщало ему то меланхолическое
очарование, которое одни лишь женщины - хрупкие, болезненные существа -
умеют ценить по достоинству. Она принялась баловать больного; на день
уложила его в свой собственный гамак на веранде, на ночь отвела ему лучшую
спальню в доме. Когда этот приятно проведенный день подошел к концу она
сказала, лукаво улыбаясь:
- Мне кажется, я вас однажды уже видела, мистер Гемлин; это было у
Ранчо Святой Троицы, в поместье донны Долорес.
Мистер Гемлин слишком хорошо знал женщин, чтобы проявлять пред лицом
донны Марии излишний интерес к ее подруге. Он лишь вяло признал, что это
было действительно так.
_Донна Мария_ (теперь уже окончательно уверившись, что предметом
внимания мистера Гемлина в тот памятный день была именно она, и начиная
испытывать приятное подозрение, что и сейчас далеко не случайно он
оказался в ее доме). Бедная донна Долорес! Мы потеряли ее навеки!
_Мистер Гемлин_. Когда?
_Донна Мария_. Восьмого числа, в день страшного землетрясения!
Подсчитав, что десятого числа Грейс появилась в Гнилой Лощине, мистер
Гемлин что-то рассеянно пробормотал в ответ.
- Ах, как это печально! И все же, быть может, к лучшему. Бедняжка
жестоко страдала от безответной страсти к своему юристу, знаменитому
Артуру Пуанзету. Как, вы ничего не слышали об этом? Великое счастье, что
она умерла, не зная, что его чувства к ней были притворными. Верите ли вы
в перст провидения, мистер Гемлин?
_Мистер Гемлин_ (с сомнением в голосе). Это когда вам карта идет?
_Донна Мария_ (пропуская мимо ушей пример мистера Гемлина). Только
послушайте! Бедная донна Долорес! Мы ведь с ней были очень близки. И тем
не менее находились сплетники, - вы даже не представляете, мистер Гемлин,
как ужасны эти маленькие городишки! - находились сплетники, утверждавшие,
что Пуанзет влюблен не в нее, а в меня.
Миссис Сепульвида метнула на собеседника лукавый взор, наступило
молчание. Потом мистер Гемлин позвал слабым голосом:
- Пит!
- Да, масса Джек!
- Не пора ли мне принять лекарство?
Когда приехал доктор Дюшен, он ни с кем не захотел разговаривать и даже
не стал отвечать на расспросы встревоженной Олли. Мистеру Гемлину он
сказал:
- Вы не будете возражать, если я вызову доктора Макинтоша? Чертовски
сообразительный парень.
У мистера Гемлина не было возражений. Без отлагательства послали
телеграмму, и доктор Макинтош приехал. Три или четыре часа врачи толковали
на своем тарабарском жаргоне о судьбе человека, который, по искреннему
убеждению мистера Гемлина, уже не существовал. После того как доктор
Макинтош отбыл, доктор Дюшен, имевший с ним по пути в контору почтовых
дилижансов еще один, последний, самый серьезный разговор, пододвинул свой
стул к ложу Джека.
- Джек!
- Да, сэр.
- Как дела у вас, в порядке?
- Да, сэр.
- Джек!
- Да, сэр.
- Вы очень порадовали Пита сегодня утром.
Джек удивленно поглядел на доктора. Тот продолжал:
- Вы сказали, что веруете в бога, как и он.
Глубоко запавшие глаза Джека заискрились смехом.
- Старик истерзал меня своим миссионерством, в особенности с той
минуты, что вы вызвали доктора Макинтоша. Вот я и решил сделать ему
поблажку, сказал, что во всем с ним согласен. Старик ведь любит меня,
доктор, а я - между нами, конечно, - уже не успею ничем его отблагодарить.
Получается нечестно.
- Вы думаете, что скоро умрете? - строго спросил доктор.
- Думаю, что так.
- Какие будут у вас распоряжения?
- Джим Бриггс из Сакраменто - экая, право, скотина! - взял у меня
оправленный в серебро "дерринджер" и так и не вернул. А мне хотелось
подарить его вам, доктор! Скажите ему, чтобы отдал без разговоров, не
то...
- Джек, - прервал больного доктор Дюшен, с огромной нежностью беря его
за руку, - пожалуйста, не заботьтесь обо мне.
Мистер Гемлин ответил крепким рукопожатием.
- Была еще у меня булавка с брильянтом, да она в закладной лавке в
Уингдэме; деньги пошли юристу Максуэллу, чтобы добыть свидетелей для этого
дурня Гэбриеля. А когда мы с Гэбриелем прятались, я познакомился с
Перкинсом, главным его свидетелем; у Перкинса не было ни гроша, и я отдал
ему свое кольцо, чтобы он смог поскорее уехать и потом вовремя явиться на
суд. А самородок я отдал Олли, чтобы заказать золотую чашечку для детеныша
этой бешеной тигрицы, Гэбриелевой жены, госпожи Деварджес. А часы... черт
побери!.. кому же я отдал свои часы? - недоуменно промолвил мистер Гемлин.
- Не стоит раздумывать об этом, Джек! А нет ли у вас каких-либо
поручений?
- Нет.
Наступило долгое молчание. Такая стояла тишина, что слышно было, как
тикают часы на каминной полке. Потом из прихожей послышался смех. Там
сидел собрат Джека по ремеслу, сильно подвыпивший и расстроенный
профессиональными неудачами.
- Скотти совсем не умеет себя вести, шумит в порядочном доме, -
прошептал Джек. - Пусть немедленно замолчит, а не то...
Ему трудно было говорить, и фраза осталась незаконченной.
- Доктор! - Он едва шевелил губами.
- Да, Джек!
- Не... говорите... Питу... что я... надул... его.
- Не скажу, Джек.
Несколько минут оба молчали, потом доктор Дюшен осторожно высвободил
руку и положил исхудалую белую руку своего пациента поверх одеяла. Потом