Гарвуд Джулия. Добрый ангел

   — Расскажи об этих покаяниях, — приказал он. Она покачала головой. Ей было тяжело говорить.
   — Когда же Алекс приедет домой?
   Он понял, что она умышленно переменила тему, и решил позволить ей делать то, что ей хочется. Его жена была исполнена странной тревоги. По тому, как она сейчас сжимала и разжимала руки, он догадался, что епископ Холвик возглавлял список ее прежних несчастий.
   — Алекс вернется домой, когда будет закончена стена, — ответил он. — Вчера вы уже спрашивали меня об этом. Разве вы забыли мой ответ?
   — Может статься, я вновь спрошу вас об этом завтра.
   — Зачем?
   — Сын должен жить с отцом. Разве он счастлив в семье родичей матери? Зачем вы поручили этим людям заботу о нем? Такой маленький ребенок нуждается в привязанности отца.
   Да она просто оскорбляет его подобными вопросами! Габриэль, впрочем, не считал, что она это делает намеренно. По ее лицу было видно, что она обеспокоена участью мальчика.
   — Алекс рассказал бы мне, если бы с ним дурно обходились.
   Она сильно потрясла головой, протестуя:
   — Нет, он может не рассказать вам об этом. Он будет просто молча страдать.
   — Зачем же ему страдать молча?
   — Потому, что он стыдится. Возможно, он думает, что сделал что-то дурное и заслуживает жестокого обращения. Привезите его домой, Габриэль. Ведь он наш сын.
   Габриэль притянул ее к себе, усадил на колени и приподнял ее голову за подбородок. Он долго смотрел на нее, пытаясь понять, что творится в ее голове.
   — Хорошо, я привезу его домой погостить.
   — Когда же?
   — На следующей неделе. Я спрошу у него, как с ним обходились и не чувствовал ли он себя несчастным.
   Она хотела что-то возразить, но он прикрыл ей рот рукой.
   — И Алекс скажет мне правду, — прибавил он более твердым голосом, когда она все же осмелилась покачать головой. — А теперь я хочу, чтобы вы ответили мне на один вопрос, Джоанна.
   Он убрал руку, дождался согласного кивка и спросил:
   — А сколько вы сами страдали молча?
   — Вы неверно меня поняли. — Она отстранилась от него. — У меня было чудесное детство, нежные и любящие родители. Отец умер три года назад. На мой взгляд, ему всегда не хватало какой-то суровости.
   — А мать?
   — Теперь она совсем одна. Знаете, я никогда не согласилась бы приехать сюда, если бы Николас не обещал присматривать за ней. Он преданный сын.
   — Вероятно, вы часто виделись с родителями, покуда были замужем за бароном, но отсюда до вашей матушки слишком большое расстояние, чтобы видеться с ней чаще, чем один раз в год.
   — Вы позволите мне ездить к матери? — изумилась она.
   — Я буду отвозить вас к ней, — ответил он. — Но только один раз в год. Вы не должны ожидать таких же частых свиданий со своей семьей, как прежде, когда вы были замужем за англичанином.
   — Но тогда я вообще не виделась ни с матерью, ни с отцом.
   Пришел его черед изумиться.
   — Разве ваш муж не разрешал вам встречаться? Она покачала головой:
   — Я сама не хотела видеть их… тогда. А сейчас… Не вернуться ли нам обратно? Уже поздно, и я достаточно долго удерживаю вас вдали от ваших важных обязанностей.
   Он нахмурился. По его мнению, эти ее слова вообще не имели смысла. Ему показалось, что настроение ее заметно поднялось, когда он сказал ей, что она сможет раз в год посещать свою мать. И тут же она вдруг заявляет, что не хотела видеться с родными, когда была замужем за бароном.
   Габриэль не любил неясностей и тут же потребовал от нее исчерпывающих объяснений.
   — Джоанна. — Голос его прозвучал глухо и низко. — Вы противоречите сами себе. Я не люблю загадок…
   Она разомкнула руки, лежавшие на коленях, и потянулась, чтобы потрепать его за шею. Но он не хотел отвлекаться и перехватил руку, чтобы она не могла снова прервать его, и продолжал:
   — Как я сказал, я не люблю…
   Она погладила его шею другой рукой.
   И Габриэль отвлекся. Он вздохнул по поводу этой своей слабости, поймал ее вторую руку, тесно прижал Джоанну к себе и поцеловал ее, едва коснувшись губами Но ее пылкий отклик заставил его забыть о самодисциплине. И вот уже его язык начал дразнящую любовную игру.
   Она хотела большего. Она высвободила свои руки и обвила их вокруг его шеи. Ее пальцы вплелись в его волосы, и она все теснее прижималась к нему.
   Ему потребовалась вся сила его воли, чтобы отстраниться. Он закрыл глаза, чтобы не видеть ее соблазнительных губ, и, с трудом придя в себя, строго сказал:
   — Сейчас не время, жена.
   — Нет, конечно нет, — отозвалась она еле слышно.
   — Здешние опасности…
   — Да, опасности…
   — Меня ждут дела.
   — Вы, наверное, считаете меня бессовестной, ведь я отвлекаю вас от ваших важных дел.
   — Да, именно так, — согласился он с усмешкой.
   Он перечислял все причины, по которым они незамедлительно должны вернуться в замок, а его руки ласкали ее бедра.
   Она едва слышала то, что он говорил ей. Этому мешали какие-то незначительные вещи. Например, его терпкий, такой мужской запах; так же пахла земля вокруг них. Ей это было очень приятно. И его голос, глубокий, с хрипотцой. Грубоватость в его тоне не пугала ее. Правду сказать, она возбуждала ее.
   — Габриэль?
   — Что такое?
   — Я хотела поговорить с вами о важных решениях, какие я приняла.
   — Вы можете сказать о них и потом, Джоанна. Она кивнула.
   — Здесь водятся волки? — спросила она.
   — Иногда они здесь бывают.
   — Кажется, вас это не тревожит?
   — Если лошади их учуют, они дадут нам знать об этом. У вас кожа будто шелковая.
   Она поцеловала его подбородок… Его руки двинулись по стыку ее ягодиц. Он обхватил их руками и начал гладить, тогда как поцелуи его становились влажными и горячими.
   Раздеваться здесь было бы затруднительно, она рванула шнурки на платье, но они затянулись в узел. Габриэль взялся их распутывать и, когда ему это не удалось, просто разорвал атлас Он не мог больше ждать, посадил се верхом себе на бедра, приподнял и заставил себя остановиться.
   — Возьмите меня к себе, — приказал он хриплым шепотом. Он хотел крикнуть: «Немедленно!», но сказал вместо этого: — Когда будете готовы к этому, жена.
   Она сжала мужа за плечи и медленно опустилась на него Они смотрели друг на друга.
   Наслаждение было почти невыносимым. Она закрыла глаза и всхлипнула, и когда наклонилась, чтобы поцеловать его, почувствовала горячий поток экстаза и тогда шевельнулась еще раз.
   Ее медленные, дразнящие движения привели его в неистовство. Он охватил ее бедра и показал ей, что ей нужно делать. Их любовное соитие стало безумным. Габриэль достиг апогея быстрее, чем она, но он помог ей — его рука проскользнула между их соединенными телами и погладила ее. Она прижалась к нему, спрятала лицо у него на плече и, когда оргазм захлестнул ее, с рыданием прошептала его имя.
   Габриэль еще несколько минут прижимал ее к себе, затем приподнял ее лицо за подбородок и крепко поцеловал.
   Он не дал ей много времени на отдых Поцеловав еще раз, велел одеваться.
   — Этот день, — заявил он, — мы растрачиваем зря. Она постаралась не обидеться на это заявление. Они вымылись в ручье, оделись и пошли, касаясь друг друга, к своим лошадям.
   — Вы больше не должны выходить в одиночестве, Джоанна. Я запрещаю вам это. — Он сурово посмотрел на нее, прежде чем подсадить ее на лошадь. Джоанна поправила ремешок колчана за плечами, скользнула рукой по луку, а затем приняла из его рук поводья. — Когда мы вернемся в замок, вы отдохнете.
   — Зачем?
   — Я уже говорил вам зачем, — возразил он.
   Она не собиралась сейчас спорить с ним. Но она также не намеревалась оставлять его в таком настроении.
   — Габриэль?
   — Да?
   — Вам было хорошо со мной?
   — Почему вы задаете мне такой вопрос? Это так очевидно. — Он направился к своему коню и вскочил в седло.
   — Это не очевидно! — вырвалось у нее.
   — А должно быть очевидно, — возразил он.
   «Ей хочется комплиментов», — решил он. Но он не видел никакого смысла в пустых разговорах или ухаживаниях. И все же несчастное выражение ее лица скачало ему, что ей необходима похвала. Он не хотел, чтобы их прогулка кончилась ее плохим настроением.
   — Вы заставили меня забыть о моих обязанностях.
   Он думал, что констатация этого факта наверняка скажет ей, как соблазнительна она для него.
   Но для нее эти слова прозвучали обвинением.
   — Извините, Габриэль. Этого больше не повторится.
   — Это вам комплимент, глупая женщина!
   Она широко раскрыла глаза.
   — Разве?
   Она определенно не поверила ему.
   — Конечно комплимент. Лаэрд не часто забывает свои обязанности. Это опасный недостаток дисциплины. Я действительно сказал комплимент.
   — Комплименты вообще-то произносятся не с таким рычанием, милорд. Должно быть, поэтому я вас и не поняла.
   Он хмыкнул. Разговор был закончен. Габриэль шлепнул ее лошадь по левому боку, заставляя тронуться.
   Когда они добрались до конюшен, он напомнил ей, что хотел бы, чтобы она отдыхала.
   — Почему я должна отдыхать? Разве я такая немощная, милорд?
   — Я не хочу, чтобы вы заболели.
   Он сжал челюсти, и она поняла, что спорить с ним бесполезно, однако же не хотела оставить эту тему:
   — Вы говорите неразумно. Я не хочу весь день лежать в постели. Я не смогу тогда заснуть ночью.
   Габриэль спустил ее на землю, взял за руку и потянул назад, к башне:
   — Хорошо, я разрешу вам сидеть в зале у огня. Вы даже можете шить, если хотите.
   Картина, которую он вообразил себе, чрезвычайно ему понравилась. Он улыбнулся, представив, как Джоанна примется за это чисто женское занятие.
   Она недоуменно уставилась на него. Он был так удивлен ее реакцией на его предложение, что расхохотался.
   — У вас очень своеобразные идеи насчет того, как я должна проводить свои дни, милорд. Хотела бы я знать, откуда вы их набрались. Разве ваша матушка часто сидела у огня и шила.
   — Нет.
   — Тогда чем же она занималась?
   — Каторжным трудом. Она умерла, когда я был еще очень мал.
   Выражение его лица и тон голоса показали ей, что он не хочет продолжать этот разговор. Очевидно, он был очень чувствителен к воспоминаниям своего детства. Это простое замечание помогло ей немного понять, что творится в его голове. Каторжный труд убил его мать… Не потому ли Габриэль хотел, чтобы она отдыхала все дни напролет?
   Она знала, что не должна больше расспрашивать его, но любопытство взяло верх.
   — А вы любили мать?
   Он не ответил ей. Она попыталась подойти с другой стороны:
   — Кто же растил вас после того, как она умерла?
   — Никто и все понемногу.
   — Я не понимаю.
   Он прибавил шагу, как будто хотел убежать от ее допроса, но внезапно он остановился и посмотрел на нее:
   — А вам и не нужно понимать. Идите в дом, Джоанна.
   Ее супруг мог быть очень грубым. Он пошел прочь и даже ни разу не обернулся посмотреть, собирается ли она выполнять его распоряжения.
   Джоанна постояла немного на лестнице, размышляя о муже. Она хотела бы понять его, хотела знать, что делает его счастливым, а что вызывает в нем гнев. Это было очень важно для нее, ведь он — ее муж.
   — Отчего вы так нахмурились, миледи? Джоанна чуть не подпрыгнула от неожиданности, но, увидев Кита, улыбнулась ему.
   — Вы испугали меня, — призналась она в том, что и так было ясно.
   — Я не хотел, — отозвался маклоринец. — Я заметил, что вы чем-то огорчены, и хотел узнать, не могу ли я что-нибудь сделать для вас.
   — Я как раз думала о вашем лаэрде, — ответила она. — Он сложный человек.
   — Да, — согласился Кит.
   — Я хотела бы понять, что творится в его голове.
   — Зачем?
   Она пожала плечами.
   — Прямые вопросы не помогают. Но ведь в дом можно входить не только с парадного входа.
   — Ну да, здесь есть два входа, если не считать прохода через погреб, — проговорил Кит, неверно ее поняв.
   — Я имею в виду не ваш замок. Я хотела сказать, что всегда есть несколько способов добиться желаемого, понимаете?
   — Но ведь в башню действительно ведут два входа, миледи, — упрямо настаивал Кит.
   Она вздохнула:
   — Это неважно, Кит. Тогда солдат переменил тему:
   — Сегодня днем вы будете гулять с Огги?
   — Возможно, — ответила она и поспешила по лестнице в дом. Кит бросился, чтобы опередить ее и распахнуть перед нею двери.
   — Сегодня вторник, миледи.
   Это напоминание невольно сорвалось у него с языка. Она улыбнулась:
   — Ну да, — согласилась она. — Пожалуйста, простите меня. Я хочу проведать Дамфриса, — прибавила она, когда солдат остановился возле нее. Ей показалось, что он желает узнать, каковы ее планы на день. Да, надо как-то убедить Габриэля, что она не нуждается в эскорте. И Кит и Колум изводили ее своей слежкой. Сегодня утром ей пришлось бесшумно ускользнуть из дома, чтобы покататься, но она знала, что больше не удастся повторить этот трюк. Теперь-то они начеку. Да и ей не хотелось прибегать к обману, чтобы достичь желаемого, не слишком-то это честно.
   Джоанна сняла с плеч колчан с луком и стрелами и положила его в угол под лестницей.
   — Так вы все время знали, что сегодня вторник? — спросил Кит.
   — Я вообще не думала об этом. Разве это очень важно?
   Он кивнул:
   — Сегодня вы должны были носить маклоринские цвета.
   — Должна бы. Но вчера…
   — Вы носили макбейновский плед, миледи. Я отлично помню.
   Наверное, солдат считает, что она совершила страшную ошибку.
   — Важно, чтобы и я об этом помнила, не так ли?
   — Да.
   — Почему?
   — Но вы же не хотите оскорбить какой-нибудь клан, не гак ли?
   — Конечно нет. Я постараюсь в будущем помнить об этом и благодарю вас, что вы указали мне на мою ошибку. Я сейчас же поднимусь наверх и переоденусь.
   — Но прошло уже полдня, миледи. Вы можете спокойно доносить сегодня макбейновский плед. А маклоринские цвета вы можете носить завтра и послезавтра. Это исправит упущение.
   — Миледи может носить макбейновские цвета каждый Божий день, Кит. Для супруги Мак-Бейна неприемлемо носить ваши цвета два дня подряд.
   Это заявление сделал появившийся в дверях Колум. Джоанна хотела было согласиться с его словами, но выражение лица Кита заставило ее сдержаться. Поскольку он выглядел более раздраженным, чем Колум, она решила согласиться с ним.
   — Колум, я полагаю, что Кит прав, когда он… Однако ни один из солдат особенно не интересовался ее мнением или согласием.
   — Она не будет носить цвета вашего клана два дня подряд!
   — Будет, — возразил Кит, сверкая глазами. — Она хочет ладить с нами, Колум. Вам стоило бы последовать ее примеру.
   — Так ты переменил мнение, не так ли? Час назад ты заявил о своем желании, чтобы она оставалась там, где находится.
   — Я не хотел ей вреда. Просто моя задача была бы легче, если бы она дала мне знать, куда она…
   — С каких это пор присмотр за женщиной, да еще и такой маленькой, стал столь трудной задачей? А вот я все думаю, с каких это пор ты решаешь, где ей должно находиться? Раз уж теперь она леди Мак-Бейн, я полагаю, это мое дело провожать ее туда, куда…
   — Никому из вас не надо никуда меня провожать! Солдаты снова не обратили на ее слова никакого внимания. Они с головой ушли в свой горячий спор. Ей же теперь хотелось одного — придушить обоих.
   Джоанна тут же напомнила себе, что она поклялась ладить с каждым человеком в обоих кланах, даже с упрямыми как мулы командирами. Солдаты по-прежнему кс замечали ее, и она медленно отступила. Они не увидели этого. Тогда она поспешила вниз, чтобы подойти к очагу, у которого отдыхал Дамфрис.
   — Нагорцы удивительно подмечают все мелочи, Дамфрис, — прошептала Джоанна. Опустившись на колени, она похлопала собаку по спине. — И отчего только взрослые мужчины беспокоятся о том, что надевают их женщины? Вижу, что тебе нечего ответить. Не рычи. Я собираюсь переменить повязку, хочу убедиться, что ты и вправду поправляешься. Я не сделаю тебе больно. Обещаю.
   Рана прекрасно заживала. Дамфрис все время колотил хвостом, покуда она поправляла бинты и похваливала его за терпение.
   Кит и Колум уже перенесли свой спор во двор. Джоанна поднялась наверх, переоделась в маклоринский плед, а затем вернулась в большую залу, чтобы помочь накрыть стол к обеду. К счастью, сегодня эту обязанность исполняли Лила и Мэган. Другие женщины не стали бы ее слушать. Дженис, хорошенькая женщина с рыжеватыми белокурыми волосами, была самой худшей из них. Она поворачивалась к Джоанне спиной, не дослушав ее приказа, и уходила. Так же, если не хуже, вела себя Кэтлин, другая маклоринка. Джоанна не знала, как ей с ними быть.
   Лила и Мэган были исключением. Они не выдерживали общего маклоринского правила игнорировать миледи, признавали ее своей госпожой, и Джоанна любила их за это еще больше.
   — Что вы желаете сделать, миледи? — обратилась к ней Лила.
   — Мне бы хотелось, чтобы ты принесла полный подол цветов. Мы украсим ими столы, — сказала Джоанна. — А с вами, Мэган, мы расстелим льняные скатерти и поставим хлебницы.
   — Зала выглядит вполне прилично, правда? — заметила Мэган.
   Джоанна согласилась с нею. Здесь пахло свежестью и чистотой. Эта просторная зала могла вместить по меньшей мере полсотни воинов. Но мебели явно недоставало. Только она об этом подумала, как показались два солдата, каждый нес стул с высокой спинкой.
   — Куда же вы собираетесь их ставить? — спросила Мэган.
   — У камина, — отвечал один. — Как велел милорд. Мэган нахмурилась. Она бросила белую льняную скатерть на стол и наклонилась, чтобы разгладить складки.
   — Хотела бы я знать для чего… Джоанна не дала ей закончить.
   — Милорд желает, чтобы я сидела у огня и шила, — пояснила она, вздохнув.
   Солдаты проносили стулья через комнату. Дамфрис зарычал, и они с опаской прошли как можно дальше от пса.
   Джоанна сочувствовала их страху. Ей хотелось сказать, что Дамфрис не укусит их, но она сдержалась. Нельзя дать им понять, что она заметила их маневр, и Джоанна с подчеркнутым старанием стала расправлять скатерти на столах.
   Мужчины поставили стулья с обеих сторон камина, поклонились своей госпоже, когда она поблагодарила их, и поспешили прочь из залы.
   Один стул, как она заметила, был покрыт макбейновским пледом, другой — маклоринским.
   — Боже мой, не значит ли это, что я должна сидеть на стульях по очереди, меняя их так же, как и пледы?
   — Простите, миледи. — Мэган оторвалась от своего дела — она расставляла по столам хлебницы. — Я не расслышала.
   — Я говорю сама с собой, — вздохнула Джоанна. Она взяла у Мэган несколько хлебниц и пошла к другому столу.
   — Не правда ли, как заботливо со стороны милорда подумать о ваших удобствах? Такой занятой, он все же подумал о том, чтобы здесь были стулья для вас.
   — Да, — поспешно отозвалась Джоанна, чтобы Мэган не подумала, будто она не ценит заботу своего мужа. — Сегодня вечером я посижу здесь с гобеленом. Моему супругу нравится, когда я занимаюсь вышивкой.
   — Миледи — прекрасная жена, она хочет доставить удовольствие супругу.
   — Нет, Мэган, я не очень хорошая жена.
   — Нет, нет, несомненно, хорошая, — возразила Мэган.
   Габриэль вошел в залу как раз вовремя, чтобы услышать это замечание маклоринки. Он остановился на верхней ступеньке, ожидая, чтобы его жена обернулась и заметила его. Она была занята расстановкой хлебниц.
   — Хорошая жена — это послушная жена.
   — А разве это плохо? — спросила Мэган.
   — Кажется, послушание не в ладах со мной. — Джоанна пыталась беззлобно говорить об этом болезненном предмете.
   — Мне вы кажетесь очень послушной, — возразила Мэган. — Я ни разу не замечала, чтобы вы с кем-нибудь не поладили, миледи, а особенно со своим супругом.
   Джоанна кивнула.
   — Я стараюсь выполнять его распоряжения, потому что и он считается с моими чувствами. Раз уж ему приятно видеть меня сидящей у огня с вышиванием, то я постараюсь приспособиться к этому пожеланию.
   — Добро, жена.
   Габриэль произнес это нараспев. Джоанна обернулась и, поглядев на мужа, вспыхнула от смущения, как грешница, застигнутая на месте преступления.
   — Я не хотела быть непочтительной, милорд.
   — А я и не считаю вас непочтительной.
   Она смотрела на него, стараясь догадаться, о чем он думает, но не могла понять, сердится он или смеется.
   Он же не мог оторвать взгляда от ее встревоженного лица, покрытого румянцем смущения. Он вдруг подумал, что со дня их венчания его жена проделала длинный путь. В какие-то три месяца она справилась со своими страхами. Она больше не трепетала при виде него. Да, она все еще была чертовски робка, но он надеялся, что со временем и это пройдет.
   — Вы что-то хотите, супруг мой? Он кивнул:
   — Нам нужна целительница, Джоанна. Поскольку вы доказали, что отлично владеете иголкой с ниткой, я хочу, чтобы вы зашили Колума. Неопытный солдат, с которым он занимался, поранил ему руку.
   Джоанна уже спешила к лестнице, чтобы принести свои инструменты.
   — Я буду счастлива ему помочь. Я только соберу все, что необходимо, и тут же спущусь вниз. Бедный Колум. Он, должно быть, ужасно страдает.
   Однако Колум нисколько не страдал. Когда Джоанна вернулась в большую залу, она увидела его сидящим на стуле в окружении женщин, и он купался в их ласках и заботах.
   Лила, как заметила Джоанна, была больше всех расстроена происшедшим. Она стояла у противоположного конца стола, делая вид, что поглощена разбором цветов, но тайком поглядывала на солдата, Колум не обращал на нее никакого внимания.
   Маклоринка испытывала нежные чувства к макбейновскому солдату, но не позволяла себе проявить их: они принадлежали к разным кланам. «Не потому ли они оба скрывают свои чувства?» — подумала Джоанна, наблюдая за Лилой. Джоанна знала, что ей не подобает в эго вмешиваться, но Лила была так мила и так несчастна, что ей очень захотелось ей помочь.
   Неожиданно к Колуму подбежала маклоринка Глинис, та самая, что прозвала Джоанну Храбрецом-Удальцом. Она улыбалась солдату:
   — Мне не важно, что вы макбейнец. Я помогу вам и сделаю все умело.
   Джоанна похолодела Она быстро прошла к Колуму через зал.
   — Пожалуйста, отодвиньтесь, — приказала она. — Я сама позабочусь о Колуме. Лила! Подайте мне стул.
   Габриэль вошел в залу и тут же разогнал толпу.
   Джоанна осмотрела рану. Это был длинный узкий разрез, он шел от левого плеча до локтя. Его было необходимо зашить.
   — Вам больно, Колум? — спросила Джоанна, и ее голос был полон сочувствия.
   — Нет, миледи, вовсе нет.
   Она не поверила ему. Выложив свои инструменты на стол, она села на стул рядом с солдатом.
   — Тогда почему вы морщитесь, сэр?
   — Я вызвал неудовольствие милорда, — объяснил Колум низким шепотом. — Этот пустяковый порез — для него доказательство, что я был невнимателен.
   Объяснив это, Колум посмотрел через плечо на Лилу и нахмурился. Лила опустила глаза. «Не эта ли маклоринка стала причиной его невнимательности?» — подумала Джоанна.
   Колум ни разу не вздрогнул, пока она обрабатывала его рану, а ей пришлось долго провозиться. Лила помогала хозяйке, разрывая белоснежный холст на длинные полосы.
   — Вот, — объявила Джоанна, закончив перевязку. — Теперь вы как новенький, Колум. Только не намочите повязку и, пожалуйста, не напрягайте руки, не поднимайте ничего тяжелого. Я буду перевязывать рану каждое утро.
   — Он и сам может об этом позаботиться, — заметил Габриэль, подходя к очагу. Опустившись на одно колено, он поприветствовал своего четвероногого любимца.
   — Я бы предпочла сама менять ему повязку, милорд, — проговорила Джоанна.
   Она отодвинулась так, чтобы Колум мог подняться, а затем обошла стол и встала у другой его стороны. На скатерти в беспорядке были разбросаны цветы, оставленные здесь Лилой. Джоанна собиралась поставить их в фарфоровую вазу с водой.
   — Не противоречьте моим распоряжениям, жена.
   Габриэль выпрямился и повернулся к своему солдату.
   Его голос звучал гневно, когда он приказал тому выйти из зала.
   — Возвращайтесь к своим делам, Колум. Вы потратили достаточно много времени. Лила, останьтесь. Я хочу сказать вам одно слово, прежде чем вы уйдете.
   Суровость в голосе мужа изумила Джоанну. Он, очевидно, разъярился на солдата, а кое-что от его гнева досталось и Лиле. Маклоринка выглядела потрясенной. Джоанне хотелось защитить ее. Но сначала она решила выяснить, чем же Лила рассердила лаэрда.
   — Я предписала Колуму не поднимать ничего тяжелого, милорд.
   — Он должен работать на укреплении стены.
   — Вы хотите сказать, он должен ворочать валуны? — ужаснулась Джоанна.
   — Именно, — спокойно подтвердил ее супруг.
   — Но ему нельзя этого!
   — Но будет.
   Она собрала цветы и не глядя сунула их в вазу. Все ее внимание было приковано к мужу.
   Она решила, что не совсем справедлива к нему. Ее супруг просто не знает, как тяжело ранен Колум.
   — Рака очень глубока, милорд. Он вообще не должен работать.
   — Он будет работать, даже если он потеряет руку, жена.
   — Мои швы разойдутся.
   — Пусть работает одной рукой или катит камни. Мне все равно. Лила!
   — Да, милорд.
   — Вы больше не будете отвлекать моих солдат, когда они заняты делом. Вы поняли меня?
   Ее глаза наполнились слезами.
   — Да, милорд. Я поняла. Это больше не повторится.
   — Посмотрим. Теперь вы можете идти.
   Лила быстро сделала реверанс и повернулась к дверям.
   — Могу ли я послезавтра вернуться, чтобы помогать миледи?