Гарвуд Джулия. Добрый ангел

   — А вы умеете читать? — спросил Габриэль.
   — Умею, — ответила она. — Я настояла на своем обучении.
   — Зачем? — спросил ее муж.
   — Потому что это было запрещено, — прошептала она. Она не рассказала ему, что Рольф не раз издевался над нею, говоря, будто она слишком невежественна, чтобы постигать что-нибудь, достойное изучения, и она почувствовала желание доказать ему обратное. С ее стороны это был молчаливый бунт, так как Рольф никогда не узнал, что она преодолела нелегкую науку чтения и письма. Ее учитель побоялся рассказать Рольфу об этом.
   Но Габриэль не отдал Джоанне свитка. Выражение его лица стало, свирепым.
   — Знаете ли вы барона по имени Рэндольф Гуд?
   Ее рука застыла в воздухе. Краска схлынула с ее лица. Она почувствовала, что слабеет, и быстро перевела дух, пытаясь успокоиться.
   — Джоанна? — поторопил ее муж с ответом.
   — Я знаю его.
   — Это письмо от Гуда, — сказал Габриэль. — Гиллеври не позволит ему пересечь границы, если я не дам ему позволения приехать сюда. Кто этот человек и что ему нужно?
   Джоанна едва могла скрыть свое волнение. Больше всего сейчас ей хотелось вскочить и убежать, но она сдержала свой трусливый порыв.
   — Я не хочу разговаривать с ним.
   Габриэль откинулся на спинку стула. Он увидел ее страх, почувствовал охватившую ее панику. Все это ему не понравилось. Разве она не понимает, что она в безопасности? Проклятье! Он никогда не допустит, чтобы с ней что-нибудь случилось!
   Она, очевидно, этого не уразумела. Он вздохнул. Ей следовало бы знать, что он и его люди защитят ее от любой опасности. И если бы она доверилась ему, никакое письмо из Англии не могло бы ее испугать.
   Габриэль знал, что сейчас он хочет сделать все, чтобы успокоить жену. И еще ему хотелось знать правду.
   — Разве этот барон как-нибудь обидел вас?
   — Нет.
   — Кто он, Джоанна?
   — Я не хочу говорить с ним, — повторила она. Ее голос прерывался от волнения.
   — Я хочу знать…
   Она опять покачала головой. Тогда он потянулся и взял ее рукой за подбородок, чтобы остановить это движение.
   — Слушайте меня, — приказал он. — Вы не увидите его и не будете с ним говорить.
   Он произнес это обещание низким жарким голосом.
   — О чем вы говорите, милорд? Что вы не позволите ему приехать сюда? — неуверенно спросила она.
   — Именно об этом я говорю.
   Она облегченно вздохнула.
   — Благодарю вас.
   Габриэль отпустил ее и откинулся на спинку стула.
   — А теперь отвечайте на мои вопросы, — приказал он. — Что это за гром средь ясного неба, этот барон Гуд?
   Теперь все солдаты в зале умолкли, наблюдая и слушая. Для всех было очевидно, что их госпожа испугана, и им было любопытно выяснить почему.
   — Барон Гуд — самый могущественный человек в Англии, — прошептала она. — Некоторые говорят, что он не слабее короля Джона.
   Габриэль ожидал, что еще она скажет, но она явно не собиралась ничего добавлять.
   — Он любимец короля? — спросил он.
   — Нет, — ответила Джоанна. — Он ненавидит Джона. Очень многие бароны разделяют мнение Гуда о короле. Все они объединились, и кое-кто называет Гуда своим вождем.
   — Вы говорите о бунте, Джоанна. Она опустила голову.
   — Это только восстание, милорд. Сейчас в Англии смятение, и многие бароны полагают, что королем следует провозгласить Артура, племянника Джона. Отец Артура — Джеффри — старший брат Джона. Он умер за несколько месяцев до рождения сына.
   Колум пытался уследить за объяснением. Лоб его нахмурился от сосредоточенности:
   — Не хотите ли вы сказать, миледи, что, когда король Ричард умер, королем должен был стать Джеффри?
   — Джеффри старше Джона, — ответила она. — Он был следующим по старшинству, а, как вы знаете, Ричард не оставил сыновей. Но Джеффри умер раньше Ричарда. Некоторые считали, что раз так, то Артур является полноправным наследником престола.
   — Так бароны ведут спор о короне.
   Этот вопрос задал Габриэль.
   — Бароны столкнут своего короля, как только им представится удобный случай, — объяснила Джоанна. — За последние несколько лет Джон приобрел много врагов. Николас ожидал, что в свое время произойдет настоящее восстание. Гуд и его сторонники высматривают только достаточное основание для того, чтобы избавить страну от Джона. Они не станут долго ждать. Джон оказался ужасным королем, — прибавила она шепотом. — У него нет совести. Знаете ли вы, что он пошел против собственного отца и присоединился к французскому королю во время смуты? Генрих умер с разбитым сердцем, он всегда считал, что из всех его детей Джон самый преданный сын.
   — Как вы узнали все это? — спросил Колум.
   — От моего брата, Николаса.
   — Вы все же не объяснили, почему это Гуд хочет переговорить именно с вами, — напомнил Габриэль.
   — Вероятно, он думает, что я могу способствовать его попытке сместить Джона. Но даже если бы я могла, я не стала бы этого делать. Я не хочу втягивать в эту борьбу свою семью. И Николас, и моя мать оба пострадают, если я расскажу…
   — Расскажете что? — спросил ее муж. Она не ответила ему.
   Колум подтолкнул ее локтем, пытаясь привлечь к себе внимание:
   — А Артур хотел короны? — спросил он.
   — Хотел, — ответила она. — Но я только женщина, Колум. Я не вмешиваюсь в английские политические интриги. Я не понимаю, зачем барон Гуд хочет поговорить со мной. Я не знаю ничего, что бы помогло его намерению сместить Джона.
   Она лгала. Габриэль нисколько в этом не сомневался. К тому же она явно была в ужасе.
   — Гуд хотел задать вам несколько вопросов, — заметил он.
   — О чем? — спросил Колум, видя, что хозяйка промолчала.
   Габриэль пристально посмотрел на жену и ответил:
   — Об Артуре. Гуд убежден, что королевский племянник убит.
   Джоанна было вскочила, но Габриэль схватил ее за руку и вернул на место. Он чувствовал, что она вся дрожит.
   — Я не хочу говорить с Гудом! — выкрикнула она. — Артур исчез больше четырех лет назад. Я не понимаю возобновившегося интереса барона к местопребыванию королевского племянника. Мне нечего сказать.
   Но она уже многое невольно выдала. Когда упомянула об Артуре, она употребила такие красноречивые слова, как «он хотел короны».
   Джоанна знала, что племянник короля мертв. Габриэль подумал, что она, вероятно, знает и то, как умер Артур, и кто виновник его смерти. Он просчитал в уме все последствия, если его догадка окажется верной.
   — Англия — это далекий от нас мир, — произнес он. — Я не позволю ни одному барону приехать сюда. Я никогда не нарушу своего слова, Джоанна. Вы не будете говорить ни с кем из них.
   Колум собрался было задать еще один вопрос, но лаэрд взглядом остановил его.
   — Мы закончили обсуждать это дело. Сообщите мне, как продвигаются работы по возведению стены, Колум.
   Джоанна была слишком потрясена, чтобы прислушиваться к их разговору. Она едва смогла проглотить кусочек сыра. На столе красовался поросенок и остатки соленой семги, но она знала, что не сможет съесть больше ничего, и, не долго раздумывая, решила, что может выйти из-за стола.
   — Вам следовало бы что-нибудь съесть, — сказал ей Габриэль.
   — Я не голодна, — отказалась она. — Я не привыкла много есть на ночь, милорд. В Англии обедают раньше, а в конце дня предлагается легкая еда. Мне нужно время, чтобы освоиться со здешним обычаем. А пока не позволите ли мне, милорд, подняться наверх?
   Габриэль согласно кивнул. Она пожелала Колуму доброй ночи и направилась к выходу. Тут она заметила Дамфриса, расположившегося у лестницы, изменила свой маршрут, описав широкий полукруг вокруг собаки, и поспешила вон.
   Наверху она занялась приготовлениями ко сну. Этот несложный ритуал помог ей успокоиться и отчасти избавиться от страха. Она тщательно выполняла все до мелочей. Подбросила пару поленьев в очаг, умылась и присела, чтобы причесать волосы — этот момент она ненавидела. Ее голова ныла от тяжести густой массы волос, и, к тому времени как ей удалось их распутать и расчесать, она слишком устала, чтобы заплетать косы.
   Джоанна закончила все приготовления и изо всех сил старалась забыть о своем страхе, надеясь, что тогда он действительно отступит.
   — Габриэль прав, — пробормотала она. — Англия очень далеко отсюда.
   «Я в безопасности, — думала она, — и, пока я молчу, Николас и мама тоже будут в полной безопасности».
   Джоанна отложила гребень и перекрестилась. Сначала она попросила у Господа храбрости, потом — Его Божественного руководства, а напоследок вознесла молитву о человеке, который должен был быть королем. Она молилась за Артура.
   Габриэль вошел в комнату как раз в ту минуту, когда она заканчивала свои молитвы. Он увидел, что его жена сидит на краю постели и смотрит на огненные вспышки в камине. Он запер дверь, снял обувь, и подошел к другому краю кровати. Джоанна встала и поглядела на него. Она казалась грустной.
   — Николас говорил мне, что король Джон боится вас. Она опустила глаза.
   — Откуда у него взялась такая мысль?
   — Джоанна?
   — Да?
   — Возможно, вы когда-нибудь расскажете мне то, что знаете. Я не требую этого сейчас Я подожду. Когда вы захотите довериться мне, доверьтесь.
   — О чем же я могу рассказать вам, милорд? Он вздохнул:
   — Вы расскажете мне о том, что так дьявольски вас пугает.
   Она хотела было запротестовать, но потом с облегчением подумала, что ей не нужно лгать Габриэлю.
   — Теперь мы женаты, — сказала она, — и ваш долг защищать меня, Габриэль. Но и мой долг — оберегать вашу безопасность, как я только могу.
   Он не знал, что она собиралась сказать этим возмутительным замечанием. Оберегать его безопасность? Это ему положено защищать ее и тем прикрывать свой собственный тыл. Он должен быть уверен, что проживет еще долгие годы, чтобы позаботиться о ней и об Алексе.
   — Жены не защищают своих мужей, — произнес он.
   — Ваша жена — иное дело, — возразила она. Больше она не сказала ни слова. Развязала пояс на платье и скинула с себя все.
   У него перехватило дыхание. Великий Боже, как она была прекрасна. Свет от камина позади нее золотил ее кожу. В ней не было ни единого изъяна. Пышная грудь, тоненькая талия, стройные ноги.
   Габриэль не помнил, как разделся. Она глядела на него, и его сердце бешено заколотилось, охватившее его возбуждение не давало дышать.
   Джоанна почувствовала, как вспыхнуло от смущения ее лицо.
   Они оба дотронулись до одеяла в один и тот же момент. Затем они коснулись друг друга. Габриэль притянул ее к себе, положил на спину, покрыл ее своим телом и поцеловал ее.
   Она обвила руки вокруг его шеи и теснее прижалась к нему. Она отчаянно жаждала его прикосновений; ей были так нужны его утешение и поддержка.
   А он нуждался в удовлетворении. Его руки нетерпеливо ласкали ее плечи, спину, бедра. Ее шелковистая кожа воспламеняла его.
   Джоанна была щедра на ответные ласки. Она гладила его. Его тело было таким жестким, кожа такой удивительно горячей, а губы и руки, любовно касавшиеся ее, доводили ее до лихорадочного возбуждения.
   Она не могла оставаться сдержанной с Габриэлем. Он был требовательным любовником, грубым и нежным в одно и то же время. Он зажигал ее своими интимными ласками.
   Он взял ее руку и положил ее на свой напряженный фаллос. Она сжала его; он низко, утробно заворчал от удовольствия, прошептал похвалу и объяснил, как она должна ласкать его.
   Габриэль не мог переносить эту сладостную агонию очень долго. Он грубо оторвал от себя ее руки, поднял ее бедра и глубоко вошел в нее. Она закричала от наслаждения. Ее ногти врезались в его плечи, и она изогнулась под ним, чтобы глубже принять его в себя. Тогда он едва не пролил туда семя. Понадобилось все его самообладание, чтобы сдержаться. Его рука скользнула вниз между их соединенными телами, и он гладил ее пальцами, пока она не дошла до апогея. Тогда он отдался своему собственному и застонал от животного наслаждения, когда достиг высшей точки удовольствия. Она призывала его по имени, а он призывал Бога.
   Габриэль изнемогал и не желал покидать ее, чтобы не прерывать блаженство.
   Джоанна тоже не хотела отрываться от мужа. Она чувствовала его ласку. Еще она чувствовала себя в безопасности… и едва ли не любимой.
   Но в конце концов она попросила его отодвинуться, так чтобы она смогла вновь свободно дышать.
   Он не был уверен, найдется ли у него для этого достаточно силы, и это рассмешило его. Он перекатился на бок, прижал ее к себе, натянул одеяло и закрыл глаза.
   — Габриэль?
   Он не ответил ей. Она коснулась его груди, чтобы привлечь его внимание. Он заворчал в ответ.
   — Вы были правы. Я слаба.
   Она подождала, думая услышать его подтверждение. Но он ничего не сказал.
   — Северный ветер, вероятно, может сдуть меня, — сказала она, повторяя слова, произнесенные им в их первую брачную ночь.
   Он продолжал молчать.
   — Я, может быть, даже немножко робка. Прошло еще некоторое время, прежде чем она заговорила снова:
   — Но есть и другое. И это неправда. Я не позволю этому оказаться правдой.
   Она закрыла глаза и сотворила молитву. Габриэль подумал, что она уснула. Он был почти готов и сам заснуть. Но тут ее шепот, тихий, мягкий, но исполненный убежденности, коснулся его слуха:
   — Я не трусишка.

Глава 8

   — Кто посмел назвать вас трусишкой?
   Гулкий голос мужа вывел Джоанну из глубокого сна. Она открыла глаза и посмотрела на него. Габриэль стоял у края постели. Он был совершенно одет и выглядел свирепо.
   «Его нужно умиротворить», — решила она, зевая. Она села в постели и покачала головой.
   — Никто меня так не называл, — сказала она сонным голосом.
   — Тогда почему вы сказали…
   — Я подумала, что вам нужно это знать, — объяснила она. — И мне нужно было сказать вам об этом.
   Его гнев тут же остыл. Она отбросила одеяло и хотела было подняться с постели, но Габриэль остановил се, снова натянул на нее одеяло и приказал спать дальше.
   — Сегодня вы отдыхаете.
   — Я довольно долго отдыхала, милорд, пора мне уже приступить к своим обязанностям.
   — Отдыхайте.
   Он упрямо сжал челюсти, и она поняла, что спорить бесполезно. Она вовсе не собиралась валяться в постели весь день, но решила не обсуждать этот вопрос с мужем.
   Он повернулся, чтобы уйти, но она остановила его:
   — Каковы ваши сегодняшние планы?
   — Собираюсь охотиться за всякими припасами.
   — Вроде зерна? — Она уже выбралась из постели и потянулась за своим платьем.
   — Вроде зерна, — подтвердил Габриэль.
   Джоанна оделась и завязала пояс. Он наблюдал, как она высвобождает волосы из-под воротника. Ее движение было женственным и грациозным.
   — Как же можно охотиться за зерном?
   — Мы крадем его.
   Она задохнулась от удивления:
   — Но это грех!
   Габриэля чрезвычайно позабавило выражение ее лица Выло ясно, »то его сообщение ужаснуло ее, но он никак не мог понять почему.
   — Если отец Мак-Кечни прослышит об этом, вам непоздоровится.
   — Мак-Кечни еще нет. А пока он вернется, я успею совершить все свои грехи.
   — Вы не можете говорить это серьезно!
   — Я вполне серьезен, Джоанна.
   — Габриэль, вы не должны впадать в грех воровства и в грех предвкушения кражи тоже.
   Она глядела на него, ожидая ответа. Но он лишь пожал плечами.
   — Не ваше дело обсуждать мои поступки, жена.
   — О нет, это мое дело, милорд, ведь речь идет о вашей душе, и я, ваша жена, должна беспокоиться о вашем спасении.
   — Какая нелепость! — Он ничего не понимал и едва удержался, чтобы не расхохотаться.
   Волна возмущения захлестнула ее.
   — Вы считаете нелепостью, что я беспокоюсь о вас?
   — Беспокоитесь обо мне! Неужели? Когда это вы успели так привязаться ко мне?
   — Я не сказала этого, милорд. Вы выворачиваете мои слова наизнанку. Я беспокоюсь о вашей душе.
   — А я в этом совсем не нуждаюсь.
   — Но ведь жене позволяется высказывать свое мнение, не так ли?
   — Да, конечно — согласился он. — Но только если ее об этом просят.
   Она не обратила внимания на последнее замечание.
   — Мое мнение таково, что вы можете выменять на что-нибудь то, в чем вы нуждаетесь.
   — У нас нет ничего ценного для обмена, — раздраженно объяснил он. — И если другие кланы не могут уберечь своего добра, они заслуживают того, чтобы их припасы были украдены. Таков наш обычай, жена. Вы свыкнетесь с этим.
   — Такое рассуждение…
   Но Габриэль не дал ей закончить.
   — Отдыхайте! — приказал он, закрывая за собой дверь.
   Глупец! Какой упрямец! Джоанна решила не касаться больше темы воровства. Муж прав. Не ее дело поучать его или кого-то еще из клана. Если все они хотят вечно гореть в аду, пусть! Ей-то какое дело?
   Все утро Джоанна упражнялась в стрельбе из лука, а днем они с Огги играли в его бессмысленную, но чрезвычайно занимательную игру.
   Огги стал здесь ее единственным другом. С ней он говорил только по-гэльски, и она обнаружила, что с ним язык не кажется ей трудным. Старик терпеливо выслушивал ее и отвечал на все ее вопросы.
   Она рассказала ему, как огорчилась, узнав о кражах Габриэля.
   Но Огги одобрял ловкость своего лаэрда и не посочувствовал Джоанне.
   Они стояли на гребне холма и, бросая камни в дальние лунки, обсуждали ее тревоги.
   — Англичане уничтожили наши собственные припасы. Милорд должен быть уверен, что этой зимой клан не будет голодать, — произнес Огги. — Как вы можете называть это грехом, дитя?
   — Но ведь он ворует, — возразила она. Огги покачал головой:
   — Господь все поймет.
   — В дом можно входить не только с одного входа, Огги. Габриэль мог бы найти другой способ прокормить клан.
   Старик нацелил свой посох на круглый камень, широко расставил ноги и, размахнувшись, ударил. Прищурив глаза от солнца, он посмотрел, на какое расстояние откатился камень, удовлетворенно кивнул и снова обернулся к своей госпоже.
   — Мой камень упал втрое дальше стрелы. Побейте это достижение, маленькая мучительница. Смотрите, если ваш камень не сможет докатиться до моего!
   Джоанна снова сосредоточила внимание на игре. Ее удивил захлебывающийся смех Огги, когда она примерялась к его расстоянию. Ее камень полетел вниз и остановился в каком-нибудь дюйме от его.
   — Вы приобрели сноровку, дитя, — похвалил ее Огги. — А теперь нам лучше вернуться. Я удерживаю вас от исполнения ваших обязанностей дольше, чем имею право.
   — У меня нет обязанностей, — вырвалось у нее. Она сунула свой посох под мышку и повернулась к Огги. — Я пыталась взяться за управление домашним хозяйством, но меня никто не слушает. Хотя макбейнки более учтивы Пока я указываю им, что и как делать, они улыбаются, а затем возвращаются к своим делам, не обращая никакого внимания на то, что я им сказала. Маклоринская прислуга куда грубее, да она попросту совершенно не обращает на меня внимания.
   — И что же милорд говорит об их поведении?
   — Я не рассказывала ему. И никому другому тоже, Огги. Я должна сама с этим справиться.
   Огги оперся на руку Джоанны, и они стали спускаться с крутого холма:
   — Вы уже достаточно долго здесь пробыли, так?
   — Почти двенадцать недель.
   — И вы довольны проведенным у нас временем, не так ли?
   Она кивнула:
   — Довольна.
   — А почему?
   Этот вопрос удивил ее. Она пожала плечами:
   — Здесь я… свободна. И здесь я в безопасности, — поспешно прибавила она.
   — Вы были словно голубка с подбитым крылом, — сказал Огги. Он дружески похлопал ее по руке. — И более робкого человека я не встречал.
   — Теперь я не робкая, — возразила она. — По крайней мере, когда я с вами.
   — Я вижу, как вы меняетесь. Но другие не видят этого. В свое время, думаю, и они заметят, что вы стали капельку бойчее.
   Она не знала, упрек это или похвала.
   — Но воровство, Огги. Что я могу сделать со своим мужем?
   — Оставьте все как есть, — предложил он. — Правду сказать, я не могу возмущаться маленькими кражами. Милорд обещал привезти мне ячменя, и я хочу получить его, грешно это или нет. Это для приготовления моего напитка, — прибавил он, кивая головой. — Англичане вылакали все мои запасы, девушка. — Он фыркнул от смеха, наклонился ближе к ней и прошептал: — Однако они не добрались до бочонков с жидким золотом. Они не знали об их существовании.
   — Что это за бочонки с жидким золотом?
   — Вы помните пространство между соснами позади холма?
   — Ну да.
   — Прямо за ним пещера, — пояснил он. — Она вся забита дубовыми бочонками.
   — А что в этих бочонках?
   — Живая вода, — ответил он. — Налиток, которому десять, а то и все пятнадцать лет. Готов спорить, что у него превосходный вкус. Эти бочонки полны жидкого золота. Как-нибудь на днях возьму вас с собой, чтобы вы сами составили представление о нем. Англичане не тронули их только потому, что не знали об их существовании.
   — А мой муж знает об этой пещере?
   Огги довольно долго обдумывал ее вопрос, прежде чем ответить.
   — Я не стремился рассказать ему об этом, — признался он, — и я единственный, кто помнит, как старые маклоринские вожди схоронили эти бочонки. Конечно, они об этом никому не говорили, но я однажды днем выследил их. И когда я обращаюсь мыслью к этому делу, я успокаиваюсь, — прибавил он.
   — А когда вы в последний раз были в этой пещере?
   — Несколько лет назад, — сказал ей Огги. — А заметили ли вы, Джоанна, что, когда вы носите макбейновский плед, вы играете прилично, но, как только вы надеваете маклоринские цвета, вы не можете попасть в цель?
   Конечно, он говорил вздор. Ему нравилось поддразнивать ее. Она подумала, что такова его манера выражать свою привязанность.
   Во дворе Джоанна заметила Кита. Она поклонилась ему и поспешила мимо. С той минуты, как он объяснил ей настоящее значение того прозвища, которым наградили ее маклоринские женщины, она чувствовала себя с ним неловко.
   К тому же ей хотелось вымыть руки до того, как вернется муж. Он мог быть весьма неразумен в своих претензиях к се внешнему виду, но, поскольку он требовал от нее немногого, она старалась угодить ему, когда это было возможно.
   Джоанна начала подниматься по лестнице в дом, когда позади нее раздались крики. Она обернулась и увидела солдат, бегущих к ней. Некоторые держали обнаженные мечи.
   Она не поняла, из-за чего вся эта суматоха.
   — Войдите в дом, миледи. И закройте за собой дверь! — крикнул ей Кит.
   Джоанна не собиралась спорить с солдатом или задавать ему вопросы. Может быть, их атаковали враги. Она бросилась выполнять то, что ей было велено.
   Но тут до нее донесся низкий угрожающий рев. Она вновь обернулась и увидела любимца своего мужа, медленно пересекающего двор. При виде собаки она вскрикнула: Дамфрис был весь в крови. Со своего места она смогла рассмотреть, что весь его левый бок разорван в клочья.
   Собака пыталась добраться до дома, чтобы там умереть. Глаза Джоанны наполнились слезами, когда она увидела усилия Дамфриса.
   Солдаты описывали широкие круги вокруг пса.
   — Войдите в дом, леди Джоанна! — Кит еще раз проревел свой приказ.
   И тут она поняла, что они собрались сделать. Они хотели убить волкодава, чтобы положить конец его мучениям. По их настороженности было видно, чго они опасаются Дамфриса.
   Но Джоанна не могла позволить кому бы то ни было причинить вред собаке! Один солдат уже начал приближаться к псу с мечом, занесенным для удара.
   — Оставьте его!
   Ярость в ее голосе остановила солдата. Все обернулись, чтобы взглянуть на нее; от изумления они разинули рты.
   Кое-кто из маклоринских солдат послушно отступил от собаки, но макбейновские воины не двинулись с места.
   Кит бросился к лестнице и схватил Джоанну за руку.
   — Вам не следует смотреть, — сказал он. — Пожалуйста, идите в дом.
   Она вырвала свою руку у солдата:
   — Дамфрис просто хочет войти в дом. Он уснет у камина. Вот чего он хочет. Держите двери открытыми, Кит. Выполняйте!
   Она выкрикнула этот приказ и лишь потом обернулась к солдатам. Она не думала, что Дамфрис позволит хоть кому-нибудь из них помочь себе. Пес, постоянно спотыкаясь, медленно подбирался к лестнице. Было ясно, что он страшно мучается.
   — Миледи, по крайней мере не злите его!
   — Скажите своим людям — пусть не мешают ему войти.
   — Но, миледи…
   — Делайте, что я приказываю! Если хоть кто-нибудь прикоснется к Дамфрису, он ответит за это!
   По тону ее голоса Кит понял, что спорить с ней бесполезно. Он отдал команду, затем снова взял хозяйку за руку и попытался отвести ее подальше от входа.
   — Двери, Кит! Пусть они будут открыты настежь.
   Джоанна не сводила глаз с собаки, отдавая этот приказ. Лила и Мэган, две маклоринки, в обязанности которых сегодня входила уборка большой залы и верхних комнат, бегом спустились к дверям.
   — Великий Боже, — прошептала Мэган. — Что с ним случилось?
   — Отойдите, миледи, — крикнула Лила. — Бедняжка Дамфрис. Ему не одолеть лестницы. Они убьют его …
   — Никто его не тронет, — оборвала ее Джоанна. — Мэган, принесите мне иголки и нитки. Лила, у меня под кроватью лежит сумка с травами и медикаментами. Подайте ее сюда.
   Дамфрис обессилел на третьей ступеньке. Он заскулил, и попытался снова подняться, и то рычал, то визжал. Джоанна больше не могла этого выносить. Она поначалу решила, что подойдет к псу, когда он уже будет в доме у очага, но теперь поняла, что ему самому не добраться до камина.
   Она оттолкнула Кита и бросилась к Дамфрису. Он громко зарычал, когда она приблизилась к нему. Джоанна замедлила шаг, протянула руку и зашептала ласковые слова, чтобы успокоить его.