Страница:
— Ваша облава удалась, милорд? — спросила Джоанна.
— Да.
— И было взято достаточно зерна? — спросил Колум.
— Более чем достаточно.
— Разве вы охотитесь за зерном? — удивилась Джоанна.
— И еще за кое-чем необходимым, — объяснил ей муж. — А отчего это у вас на лице грязь, жена?
Она стала поспешно вытирать щеки. Габриэль взял ее руки в свои и взглянул на них.
— Я помогала Огги рыть ямки.
— Я не хочу, чтобы моя жена пачкала себе руки. Он произнес это так, словно внушал жене нечто чрезвычайно важное. Ее супруг был явно недоволен ею.
— Но я уже объясняла…
— Моя жена не должна заниматься повседневными делами.
Она рассердилась:
— Но ведь у вас только одна жена, милорд.
— Ну так что же? Конечно, одна.
— Тогда вашей жене неизбежно придется пачкать руки, — сказала она. — Мне жаль расстраивать вас, но я могу вас заверить, что я наверняка испачкаю их снова.
Ей казалось, что ее объяснения вполне логичны, однако он не желал внимать голосу рассудка.
— Вы больше не будете пачкать руки, Джоанна, — повторил он. — Вы здесь хозяйка. Не унижайте себя грязной работой.
Смеяться ей или плакать? Она не знала этого и вздохнула. У этого мужчины престранные понятия!
— Как хотите, милорд, — пробормотала она, подумав, что сейчас лучше согласиться с ним.
А Габриэль решил, что она пытается быть послушной. В ее глазах он видел смертную тоску, но голос ее звучал покорно, и она старалась улыбаться.
Джоанна как ни в чем не бывало обратилась к Колуму:
— Где здесь умываются женщины?
— Позади башни есть источник, миледи, но лучше всего брать воду из Стремительного ручья.
Солдат хотел было проводить ее, но Габриэль взял ее за руку и сам повел к ручью.
— Впредь вам будут приносить воду, — сказал он.
— Впредь я была бы вам очень признательна, если бы вы не обходились со мною как с ребенком!
Он услышал в ее голосе гнев и не мог этому поверить — ведь Джоанна так робка!
— И я буду вам очень признательна, если вы не станете впредь бранить меня в присутствии своих солдат.
Он кивнул. Его мгновенная сговорчивость успокоила ее.
Они быстро стали спускаться по косогору. Ряд хижин тянулся по холму, у его широкого основания их становилось больше. Маклоринские женщины с ведрами выстроились в ряд, ожидая своей очереди зачерпнуть свежей воды из источника. Они громко приветствовали лаэрда. Кивнув им, он продолжал свой путь.
Стена, огораживающая владение, возвышалась сразу же за хижинами. Джоанна хотела остановиться, чтобы рассмотреть ее, но Габриэль не позволил. Они прошли через ворота.
Джоанне пришлось бежать, чтобы поспевать за мужем. Когда они добрались до второго косогора, она уже совершенно выбилась из сил.
— Идите помедленнее, Габриэль. У меня не такие длинные ноги, как у вас.
Он тут же послушался. Однако не выпустил при этом ее руки. Но она и не пыталась отнять ее. Сзади раздался женский смех, и ей было бы интересно узнать, что же такого забавного в том, как они с Габриэлем бегут по косогору.
Стремительный ручей оказался широким и глубоким потоком. Он огибал всю гору, как объяснил ей муж, от самой вершины до омута в низине, где их владения граничили: с землей Гиллеври. Деревья окаймляли берега ручья, а диких цветов было такое множество, что они, казалось, растут прямо в воде точно так же, как и на берегу. Это место было потрясающе красивым.
Джоанна встала на колени на берегу, наклонилась и вымыла руки. Вода была совершенно прозрачная. Габриэль опустился на колени рядом, зачерпнул воды ладонью и вылил ее на шею. Из-за деревьев показался его четвероногий любимец, приблизился к ней, рыкнул разочек и начал пить из ручья.
Джоанна намочила льняной платок и стала мыть им лицо. Габриэль зачарованно наблюдал за ней. Каждое ее движение было исполнено изящества. В ней была какая-то тайна, она притягивала его. Он никогда не проводил так много времени ни с одной женщиной.
Джоанна не обращала внимания на мужа. Она заметила на дне ручья совершенно круглый камень, решила, что он понадобится Огги для игры, и хотела достать его.
Но ручей оказался гораздо глубже, чем она рассчитывала. Она едва не ушла под воду с головой, но муж вовремя вытащил ее обратно.
— Прежде чем выкупаться, вам следовало бы снять платье, — сказал он мрачно.
Она засмеялась:
— Я потеряла равновесие. Я пыталась достать камень, который заметила там, на дне. Не вытащите ли вы его для меня?
Он наклонился вперед, высматривая камень:
— Да там по крайней мере сотня камней, жена. Какой вы имеете в виду?
— Тот, который совсем круглый.
Габриэль наклонился, поднял камень и вручил его ей. Она благодарно улыбнулась:
— Он понравится Огги.
Джоанна отошла подальше на поросший травой косогор, села, подоткнула под ноги свой плед и уронила камешек на колени. Легкий ветерок шумел в кронах деревьев; запах сосен и расцветающего вереска наполнял воздух. Это место показалось ей очень уединенным и мирным.
— Шотландия очень красивая страна, — сказала она.
— Не Шотландия, — поправил он. — Прекрасно Нагорье.
Габриэль, похоже, не спешил вернуться обратно к своим обязанностям. Он прислонился спиной к стволу большой сосны, скрестил ноги и поправил висевший на поясе меч. Пес растянулся рядом на траве.
Джоанна наблюдала за мужем. Вид этого мужчины притягивал ее. Она подумала, что причина этому — его высокий рост. Николас наверняка был не ниже него, но Габриэль гораздо мускулистее. По крайней мере, так казалось ей.
— Скажите, о чем вы думаете? Голос мужа прервал ее размышления.
— Я никогда не видела Николаса без верхней одежды — вот о чем я думала. Наверное, вы мускулистее брата, но поскольку я не видела его… Это глупые мысли, супруг мой.
— Да, это глупые мысли.
Она не стала возражать. Он усмехнулся, и она поняла, что муж поддразнивает ее. Габриэль выглядел очень довольным: его глаза были прикрыты, а на лице блуждала мягкая улыбка. Он и впрямь был видный мужчина.
Пес ткнулся носом в руку Габриэля и тут же был награжден дружеским хлопком.
Теперь муж не внушал ей такой тревоги, как поначалу. И поведение собаки тоже помогло ей понять характер мужа. Он был добрым человеком.
Габриэль перехватил ее взгляд, она вспыхнула от смущения, отвернулась и стала разглядывать свои колени. Ей так не хотелось отсюда уходить. Она наслаждалась этим мирным мгновением рядом с мужем. Надо было вовлечь его в разговор, чтобы оттянуть возвращение домой.
— А разве Шотландия и Нагорье не одно и то же, милорд?
— И да, и нет, — ответил он. — Сами мы не считаем себя шотландцами, как обычно называете нас вы, англичане. Мы либо нагорцы, либо южане.
— Вы так произнесли слово «южане», что можно предположить, вы не особенно любите этот народ.
— Я не люблю их, это правда.
— Почему?
— Они забыли, кто они такие, — объяснил он. — Они заделались англичанами.
— Я тоже англичанка, — вырвалось у нее, и в ее голосе прозвучало беспокойство.
Он улыбнулся:
— Мне это известно.
— Конечно, известно, — согласилась она. — Возможно, в свое время вы забудете об этом.
— Весьма сомнительно.
Она не поняла, шутит он или говорит серьезно, и на всякий случай решила переменить тему разговора.
— Огги совсем не сумасшедший.
— Разумеется, нет. Маклоринцы верят в этот вздор про него, но не макбейнцы.
— На самом деле он чрезвычайно умен, супруг мой. Игра, которую он выдумал, очень забавна. Вы должны как-нибудь попробовать сами. Она требует мастерства.
Он восхитился тем, как она вступилась за старика, но требовалось внести ясность.
— Эту игру изобрел не Огги. Она известна с давних пор. Помимо камней пользовались еще деревянными шарами. А бывало, что шили шары из кожи и потом набивали их мокрыми перьями.
Джоанна учла эти сведения, Возможно, она сошьет несколько кожаных шаров для Огги.
— Он сказал, что я подцепила его лихорадку.
— О Господи, — протянул Габриэль. — Огги забавляется этой игрой целыми днями, в любую погоду.
— А почему вы так рассердились из-за того, что мое лидо было в грязи?
— Я уже разъяснял вам: вы — моя жена и должны вести себя соответственно этому. Маклоринцы и макбейнцы соперничают; и, покуда кланы не привыкли мирно сосуществовать, я должен выглядеть сильным во всем, а никак не уязвимым.
— Разве я делаю вас уязвимым?
— Да.
— Почему? Я хочу понять. Это из-за того, что я испачкалась, или из-за того, что провела весь день с Огги?
— Я не хочу, чтобы вы опускались на колени, Джоанна. Вы ни на минуту не должны забывать о приличии. Моя жена не должна заниматься повседневными делами.
— Вы уже высказывали это соображение.
— Это не соображение, — возразил он. — Это приказ. Она постаралась не подать виду, что эти слова испортили ей настроение.
— Правду сказать, я удивлена, что вас заботят внешние приличия. Вы не кажетесь таким человеком, который думает о том, что скажут окружающие.
— На мнения других людей мне чихать, — возразил он, задетый ее словами. — Я забочусь о вашей безопасности.
— Каким же образом моя безопасность зависит от моего поведения?
Габриэль не ответил ей.
— Вы должны были жениться на маклоринке. Тогда бы кланы воссоединились, не так ли?
— Возможно, — согласился он. — Но я женился на вас. И мы оба должны вести себя соответственно нашему положению, Джоанна.
В его голосе звучала покорность. Он все еще пребывал в размягченном состоянии, и она решилась задать ему волнующий ее вопрос, не опасаясь вызвать его гнев.
— Почему ваш волкодав так невзлюбил меня?
— Он чувствует, что вы его боитесь. Она не стала оспаривать это.
— Как его зовут?
— Дамфрис.
Собачьи уши поднялись, когда хозяин назвал его имя. Джоанна улыбнулась, увидев это.
— Редкое имя, — удивилась она. — Откуда оно взялось?
— Я нашел эту собаку возле дамфрисских владений. Она увязла в болоте. Я вытащил ее. И с тех пор она всегда со мной.
Джоанна подвинулась поближе к Габриэлю и осторожно протянула руку, чтобы погладить пса по спине. Тот наблюдал за нею уголком глаза и, когда она почти коснулась его, издал угрожающий звук. Она в тот же миг одернула руку. Тогда Габриэль взял ее ладонь и коснулся ею волкодава. Собака ужасно заворчала, но и только.
— Я не поранил вас прошлой ночью?
Она склонила голову, чтобы он не заметил ее внезапного румянца, и прошептала:
— Вы не поранили меня. Вы уже спрашивали об этом после того, как мы…
Габриэль взял ее за подбородок, заглянул ей в глаза и улыбнулся. Ее смущение показалось ему забавным.
— Вы захотите еще раз заняться со мною любовью, милорд?
— А вы этого хотите? — спросил он.
Она посмотрела ему прямо в глаза. Нет, она не станет прикидываться застенчивой или умничать. Она никогда не изучала тонкое искусство флирта, как те юные леди, которые вели придворную светскую жизнь в Лондоне, потому и выразилась сейчас так неловко.
— Да, — прошептала она, стараясь унять дрожь в голосе. — Я бы хотела, чтобы вы опять занялись со мною любовью. Это было не так плохо, милорд.
Габриэль заметил, что теперь ее щеки горели огнем. Однако смущение не помешало ей сказать ему правду. Он наклонился к ней, и его губы коснулись ее губ с нежной лаской. Она вздохнула и обвила руками его плечи.
Это было единственное поощрение, в котором он нуждался. Он посадил ее к себе на колени, крепко обнял и поцеловал еще раз, теперь уже его язык проник в ее рот. Она ослабела в его руках, но целовала его с той же пылкостью. Джоанна удивилась сама тому, как быстро ее тело отозвалось на желание мужа. Ее сердце неистово стучало, руки и ноги дрожали, она едва дышала.
Габриэля поразило его собственное отношение к жене. А она была уже не в состоянии хоть как-то сдерживать себя. «Значит, она полностью доверилась мне, — решил он, — иначе разве была бы она столь несдержанной?»
«Дьявол!» Он возьмет ее здесь и прямо сейчас, если не положит конец этой сладостной пытке. Он резко подался назад. Он не мог бы посмотреть ей в глаза: они были затуманены страстью. Но вот он уже целует ее снова.
Они оба были потрясены своим порывом.
— Вы заставили меня забыться, милорд. Он счел это похвалой себе.
Когда он снял ее с колен и поднялся сам, Джоанна все еще была оглушена. Ее лицо пылало. Он наблюдал за се попытками заплести волосы в косу и придать себе пристойный вид.
«Женщины легко возбуждаются, — решил он. — А эта — быстрее других».
— Мои волосы растрепались, — сказала она, поймав его улыбку. — Я хотела бы подстричь их… с вашего разрешения, конечно.
— Что вы сделаете со своими волосами, меня не касается. Тут вам не требуется мое разрешение. У меня есть дела поважнее.
Свое замечание он смягчил быстрым поцелуем, а потом поднял камень, который она собиралась передать Огги, и вложил этот круглый голыш в ее ладонь. Да, она была очень возбуждена, но, Господи, это нравилось ему.
Подмигнув жене, он двинулся на холм.
Джоанна расправила складки на пледе и поспешила за ним.
Она шла и улыбалась. Его поцелуи все смешали в ее голове, и он это знает, она поняла это по его лицу, на котором появилось выражение удовлетворения. Однако она нисколько не возражала против этого.
Казалось, все оборачивается к лучшему. Да, думала она про себя, она правильно поступила, когда согласилась выйти замуж за Габриэля Мак-Бейна.
Джоанна пребывала в таком возвышенном настроении, что ее уже почти не пугало угрожающее рычание Дамфриса. Оно не помешало ей приблизиться к мужу и взять его за руку.
Но он уже вел себя так, как будто ее не было рядом. Его взор был устремлен на вершину холма, и она подумала, что, наверное, его мысли уже там, куда зовет его долг вождя двух кланов, и потому ее не огорчало его невнимание. Когда они добрались до хижин, она попыталась отпустить его руку — возможно, он не захочет идти с нею за руку перед всем кланом, но Габриэль удивил ее, он чуть пожал ее пальцы и, продолжая держать ее руку, прибавил шагу, так что она опять была вынуждена бежать, чтобы поспеть за ним.
Господи, она была счастлива. Да, она сделала правильный выбор. Она вышла замуж за добросердечного человека.
Глава 7
— Да.
— И было взято достаточно зерна? — спросил Колум.
— Более чем достаточно.
— Разве вы охотитесь за зерном? — удивилась Джоанна.
— И еще за кое-чем необходимым, — объяснил ей муж. — А отчего это у вас на лице грязь, жена?
Она стала поспешно вытирать щеки. Габриэль взял ее руки в свои и взглянул на них.
— Я помогала Огги рыть ямки.
— Я не хочу, чтобы моя жена пачкала себе руки. Он произнес это так, словно внушал жене нечто чрезвычайно важное. Ее супруг был явно недоволен ею.
— Но я уже объясняла…
— Моя жена не должна заниматься повседневными делами.
Она рассердилась:
— Но ведь у вас только одна жена, милорд.
— Ну так что же? Конечно, одна.
— Тогда вашей жене неизбежно придется пачкать руки, — сказала она. — Мне жаль расстраивать вас, но я могу вас заверить, что я наверняка испачкаю их снова.
Ей казалось, что ее объяснения вполне логичны, однако он не желал внимать голосу рассудка.
— Вы больше не будете пачкать руки, Джоанна, — повторил он. — Вы здесь хозяйка. Не унижайте себя грязной работой.
Смеяться ей или плакать? Она не знала этого и вздохнула. У этого мужчины престранные понятия!
— Как хотите, милорд, — пробормотала она, подумав, что сейчас лучше согласиться с ним.
А Габриэль решил, что она пытается быть послушной. В ее глазах он видел смертную тоску, но голос ее звучал покорно, и она старалась улыбаться.
Джоанна как ни в чем не бывало обратилась к Колуму:
— Где здесь умываются женщины?
— Позади башни есть источник, миледи, но лучше всего брать воду из Стремительного ручья.
Солдат хотел было проводить ее, но Габриэль взял ее за руку и сам повел к ручью.
— Впредь вам будут приносить воду, — сказал он.
— Впредь я была бы вам очень признательна, если бы вы не обходились со мною как с ребенком!
Он услышал в ее голосе гнев и не мог этому поверить — ведь Джоанна так робка!
— И я буду вам очень признательна, если вы не станете впредь бранить меня в присутствии своих солдат.
Он кивнул. Его мгновенная сговорчивость успокоила ее.
Они быстро стали спускаться по косогору. Ряд хижин тянулся по холму, у его широкого основания их становилось больше. Маклоринские женщины с ведрами выстроились в ряд, ожидая своей очереди зачерпнуть свежей воды из источника. Они громко приветствовали лаэрда. Кивнув им, он продолжал свой путь.
Стена, огораживающая владение, возвышалась сразу же за хижинами. Джоанна хотела остановиться, чтобы рассмотреть ее, но Габриэль не позволил. Они прошли через ворота.
Джоанне пришлось бежать, чтобы поспевать за мужем. Когда они добрались до второго косогора, она уже совершенно выбилась из сил.
— Идите помедленнее, Габриэль. У меня не такие длинные ноги, как у вас.
Он тут же послушался. Однако не выпустил при этом ее руки. Но она и не пыталась отнять ее. Сзади раздался женский смех, и ей было бы интересно узнать, что же такого забавного в том, как они с Габриэлем бегут по косогору.
Стремительный ручей оказался широким и глубоким потоком. Он огибал всю гору, как объяснил ей муж, от самой вершины до омута в низине, где их владения граничили: с землей Гиллеври. Деревья окаймляли берега ручья, а диких цветов было такое множество, что они, казалось, растут прямо в воде точно так же, как и на берегу. Это место было потрясающе красивым.
Джоанна встала на колени на берегу, наклонилась и вымыла руки. Вода была совершенно прозрачная. Габриэль опустился на колени рядом, зачерпнул воды ладонью и вылил ее на шею. Из-за деревьев показался его четвероногий любимец, приблизился к ней, рыкнул разочек и начал пить из ручья.
Джоанна намочила льняной платок и стала мыть им лицо. Габриэль зачарованно наблюдал за ней. Каждое ее движение было исполнено изящества. В ней была какая-то тайна, она притягивала его. Он никогда не проводил так много времени ни с одной женщиной.
Джоанна не обращала внимания на мужа. Она заметила на дне ручья совершенно круглый камень, решила, что он понадобится Огги для игры, и хотела достать его.
Но ручей оказался гораздо глубже, чем она рассчитывала. Она едва не ушла под воду с головой, но муж вовремя вытащил ее обратно.
— Прежде чем выкупаться, вам следовало бы снять платье, — сказал он мрачно.
Она засмеялась:
— Я потеряла равновесие. Я пыталась достать камень, который заметила там, на дне. Не вытащите ли вы его для меня?
Он наклонился вперед, высматривая камень:
— Да там по крайней мере сотня камней, жена. Какой вы имеете в виду?
— Тот, который совсем круглый.
Габриэль наклонился, поднял камень и вручил его ей. Она благодарно улыбнулась:
— Он понравится Огги.
Джоанна отошла подальше на поросший травой косогор, села, подоткнула под ноги свой плед и уронила камешек на колени. Легкий ветерок шумел в кронах деревьев; запах сосен и расцветающего вереска наполнял воздух. Это место показалось ей очень уединенным и мирным.
— Шотландия очень красивая страна, — сказала она.
— Не Шотландия, — поправил он. — Прекрасно Нагорье.
Габриэль, похоже, не спешил вернуться обратно к своим обязанностям. Он прислонился спиной к стволу большой сосны, скрестил ноги и поправил висевший на поясе меч. Пес растянулся рядом на траве.
Джоанна наблюдала за мужем. Вид этого мужчины притягивал ее. Она подумала, что причина этому — его высокий рост. Николас наверняка был не ниже него, но Габриэль гораздо мускулистее. По крайней мере, так казалось ей.
— Скажите, о чем вы думаете? Голос мужа прервал ее размышления.
— Я никогда не видела Николаса без верхней одежды — вот о чем я думала. Наверное, вы мускулистее брата, но поскольку я не видела его… Это глупые мысли, супруг мой.
— Да, это глупые мысли.
Она не стала возражать. Он усмехнулся, и она поняла, что муж поддразнивает ее. Габриэль выглядел очень довольным: его глаза были прикрыты, а на лице блуждала мягкая улыбка. Он и впрямь был видный мужчина.
Пес ткнулся носом в руку Габриэля и тут же был награжден дружеским хлопком.
Теперь муж не внушал ей такой тревоги, как поначалу. И поведение собаки тоже помогло ей понять характер мужа. Он был добрым человеком.
Габриэль перехватил ее взгляд, она вспыхнула от смущения, отвернулась и стала разглядывать свои колени. Ей так не хотелось отсюда уходить. Она наслаждалась этим мирным мгновением рядом с мужем. Надо было вовлечь его в разговор, чтобы оттянуть возвращение домой.
— А разве Шотландия и Нагорье не одно и то же, милорд?
— И да, и нет, — ответил он. — Сами мы не считаем себя шотландцами, как обычно называете нас вы, англичане. Мы либо нагорцы, либо южане.
— Вы так произнесли слово «южане», что можно предположить, вы не особенно любите этот народ.
— Я не люблю их, это правда.
— Почему?
— Они забыли, кто они такие, — объяснил он. — Они заделались англичанами.
— Я тоже англичанка, — вырвалось у нее, и в ее голосе прозвучало беспокойство.
Он улыбнулся:
— Мне это известно.
— Конечно, известно, — согласилась она. — Возможно, в свое время вы забудете об этом.
— Весьма сомнительно.
Она не поняла, шутит он или говорит серьезно, и на всякий случай решила переменить тему разговора.
— Огги совсем не сумасшедший.
— Разумеется, нет. Маклоринцы верят в этот вздор про него, но не макбейнцы.
— На самом деле он чрезвычайно умен, супруг мой. Игра, которую он выдумал, очень забавна. Вы должны как-нибудь попробовать сами. Она требует мастерства.
Он восхитился тем, как она вступилась за старика, но требовалось внести ясность.
— Эту игру изобрел не Огги. Она известна с давних пор. Помимо камней пользовались еще деревянными шарами. А бывало, что шили шары из кожи и потом набивали их мокрыми перьями.
Джоанна учла эти сведения, Возможно, она сошьет несколько кожаных шаров для Огги.
— Он сказал, что я подцепила его лихорадку.
— О Господи, — протянул Габриэль. — Огги забавляется этой игрой целыми днями, в любую погоду.
— А почему вы так рассердились из-за того, что мое лидо было в грязи?
— Я уже разъяснял вам: вы — моя жена и должны вести себя соответственно этому. Маклоринцы и макбейнцы соперничают; и, покуда кланы не привыкли мирно сосуществовать, я должен выглядеть сильным во всем, а никак не уязвимым.
— Разве я делаю вас уязвимым?
— Да.
— Почему? Я хочу понять. Это из-за того, что я испачкалась, или из-за того, что провела весь день с Огги?
— Я не хочу, чтобы вы опускались на колени, Джоанна. Вы ни на минуту не должны забывать о приличии. Моя жена не должна заниматься повседневными делами.
— Вы уже высказывали это соображение.
— Это не соображение, — возразил он. — Это приказ. Она постаралась не подать виду, что эти слова испортили ей настроение.
— Правду сказать, я удивлена, что вас заботят внешние приличия. Вы не кажетесь таким человеком, который думает о том, что скажут окружающие.
— На мнения других людей мне чихать, — возразил он, задетый ее словами. — Я забочусь о вашей безопасности.
— Каким же образом моя безопасность зависит от моего поведения?
Габриэль не ответил ей.
— Вы должны были жениться на маклоринке. Тогда бы кланы воссоединились, не так ли?
— Возможно, — согласился он. — Но я женился на вас. И мы оба должны вести себя соответственно нашему положению, Джоанна.
В его голосе звучала покорность. Он все еще пребывал в размягченном состоянии, и она решилась задать ему волнующий ее вопрос, не опасаясь вызвать его гнев.
— Почему ваш волкодав так невзлюбил меня?
— Он чувствует, что вы его боитесь. Она не стала оспаривать это.
— Как его зовут?
— Дамфрис.
Собачьи уши поднялись, когда хозяин назвал его имя. Джоанна улыбнулась, увидев это.
— Редкое имя, — удивилась она. — Откуда оно взялось?
— Я нашел эту собаку возле дамфрисских владений. Она увязла в болоте. Я вытащил ее. И с тех пор она всегда со мной.
Джоанна подвинулась поближе к Габриэлю и осторожно протянула руку, чтобы погладить пса по спине. Тот наблюдал за нею уголком глаза и, когда она почти коснулась его, издал угрожающий звук. Она в тот же миг одернула руку. Тогда Габриэль взял ее ладонь и коснулся ею волкодава. Собака ужасно заворчала, но и только.
— Я не поранил вас прошлой ночью?
Она склонила голову, чтобы он не заметил ее внезапного румянца, и прошептала:
— Вы не поранили меня. Вы уже спрашивали об этом после того, как мы…
Габриэль взял ее за подбородок, заглянул ей в глаза и улыбнулся. Ее смущение показалось ему забавным.
— Вы захотите еще раз заняться со мною любовью, милорд?
— А вы этого хотите? — спросил он.
Она посмотрела ему прямо в глаза. Нет, она не станет прикидываться застенчивой или умничать. Она никогда не изучала тонкое искусство флирта, как те юные леди, которые вели придворную светскую жизнь в Лондоне, потому и выразилась сейчас так неловко.
— Да, — прошептала она, стараясь унять дрожь в голосе. — Я бы хотела, чтобы вы опять занялись со мною любовью. Это было не так плохо, милорд.
Габриэль заметил, что теперь ее щеки горели огнем. Однако смущение не помешало ей сказать ему правду. Он наклонился к ней, и его губы коснулись ее губ с нежной лаской. Она вздохнула и обвила руками его плечи.
Это было единственное поощрение, в котором он нуждался. Он посадил ее к себе на колени, крепко обнял и поцеловал еще раз, теперь уже его язык проник в ее рот. Она ослабела в его руках, но целовала его с той же пылкостью. Джоанна удивилась сама тому, как быстро ее тело отозвалось на желание мужа. Ее сердце неистово стучало, руки и ноги дрожали, она едва дышала.
Габриэля поразило его собственное отношение к жене. А она была уже не в состоянии хоть как-то сдерживать себя. «Значит, она полностью доверилась мне, — решил он, — иначе разве была бы она столь несдержанной?»
«Дьявол!» Он возьмет ее здесь и прямо сейчас, если не положит конец этой сладостной пытке. Он резко подался назад. Он не мог бы посмотреть ей в глаза: они были затуманены страстью. Но вот он уже целует ее снова.
Они оба были потрясены своим порывом.
— Вы заставили меня забыться, милорд. Он счел это похвалой себе.
Когда он снял ее с колен и поднялся сам, Джоанна все еще была оглушена. Ее лицо пылало. Он наблюдал за се попытками заплести волосы в косу и придать себе пристойный вид.
«Женщины легко возбуждаются, — решил он. — А эта — быстрее других».
— Мои волосы растрепались, — сказала она, поймав его улыбку. — Я хотела бы подстричь их… с вашего разрешения, конечно.
— Что вы сделаете со своими волосами, меня не касается. Тут вам не требуется мое разрешение. У меня есть дела поважнее.
Свое замечание он смягчил быстрым поцелуем, а потом поднял камень, который она собиралась передать Огги, и вложил этот круглый голыш в ее ладонь. Да, она была очень возбуждена, но, Господи, это нравилось ему.
Подмигнув жене, он двинулся на холм.
Джоанна расправила складки на пледе и поспешила за ним.
Она шла и улыбалась. Его поцелуи все смешали в ее голове, и он это знает, она поняла это по его лицу, на котором появилось выражение удовлетворения. Однако она нисколько не возражала против этого.
Казалось, все оборачивается к лучшему. Да, думала она про себя, она правильно поступила, когда согласилась выйти замуж за Габриэля Мак-Бейна.
Джоанна пребывала в таком возвышенном настроении, что ее уже почти не пугало угрожающее рычание Дамфриса. Оно не помешало ей приблизиться к мужу и взять его за руку.
Но он уже вел себя так, как будто ее не было рядом. Его взор был устремлен на вершину холма, и она подумала, что, наверное, его мысли уже там, куда зовет его долг вождя двух кланов, и потому ее не огорчало его невнимание. Когда они добрались до хижин, она попыталась отпустить его руку — возможно, он не захочет идти с нею за руку перед всем кланом, но Габриэль удивил ее, он чуть пожал ее пальцы и, продолжая держать ее руку, прибавил шагу, так что она опять была вынуждена бежать, чтобы поспеть за ним.
Господи, она была счастлива. Да, она сделала правильный выбор. Она вышла замуж за добросердечного человека.
Глава 7
По правде говоря, она вышла замуж за чудовище.
Джоанна пришла к этому печальному выводу, прожив со своим мужем три долгих месяца. Габриэль был совершенно бессердечен. Он был возмутительно упрям, ужасно настойчив и абсолютно неразумен во всех своих приказах. И это еще было не самое худшее. Он обходился с ней как с больной, как с умирающей. Ей не давали пальцем пошевелить, буквально носили на руках, и кто-нибудь из его людей всегда и повсюду сопровождал ее. Она мирилась с этой нелепостью добрых два месяца, но наконец раздражение прорвалось. Впрочем, Габриэль просто не стал слушать ее протесты. У него были странные представления о супружестве. Он хотел бы держать ее под замком и, когда бы она ни вышла из дома, чтобы хоть немного вдохнуть свежего воздуха, тут же начинал заставлять ее вернуться.
А их совместные обеды были просто невыносимы. Ни один из сидевших за столом воинов не имел хороших манер. Все они были ужасно шумными и грубыми. Она понятия не имела, как ей блюсти свое достоинство в таком хаосе.
Джоанна не осуждала солдат. Она решила держаться подальше от клана, оставаясь непричастной к здешним делам, чтобы достичь мирной жизни, к которой она стремилась.
Габриэль не позволял ей охотиться, поэтому она проводила почти весь день в одиночестве. Супруг полагал ее слишком хрупкой для такого утомительного занятия, как стрельба из лука, и как могла она оспорить такое нелепое суждение? Чтобы не потерять сноровки, она прикрепила на дереве, растущем у основания холма, мишень и практиковалась в стрельбе из лука. Ока действительно хорошо управлялась с оружием. В свое время она гордилась тем, что раз или два превзошла Николаса в состязаниях.
Никто не докучал ей, когда она предавалась этому занятию. Женщины вообще просто не замечали ее. Маклоринки были открыто враждебны. Их заводила — высокая, крепкая женщина с румяными щеками и белокурыми волосами по имени Глинис, частенько фыркала, когда Джоанна проходила мимо. Женщины нередко следовали се примеру. Но Джоанна не считала Глинис злой. В самом деле, что полезного для себя она могла видеть в своей госпоже? Нет, Джоанна никак не могла осуждать эту женщину. Пока Глинис с другими женщинами трудилась с утра и до позднего вечера на полях за деревьями, взращивая урожай, Джоанна праздно бродила по этой земле. Она была уверена, что являет собой просто ленивую хозяйку замка.
В том, что так сложилось, был отчасти повинен Габриэль, поскольку не позволял ей заниматься какой-нибудь работой вместе с ними; но Джоанна честно признавалась себе, что не делала ничего, чтобы изменить мнение женщин о себе. Она не пыталась быть дружественной к ним.
В Англии у нее не было близких друзей, потому что Рольф не позволял ей их иметь. В Нагорье все обстояло иначе; клан не мог заменяться, как прислуга в ее прежнем доме, или бесследно исчезать.
После трех месяцев бездеятельного уединения она поняла, что жизнь ее, хотя и была мирной и безопасной, оставалась одинокой и тоскливой. Она решила приноровиться к новым обстоятельствам, покончить со старыми привычками, усвоенными в прежней жизни. Габриэль, был ей здесь не помощник. Да она вовсе не собиралась жаловаться ему. Она во всем разберется сама.
Джоанна обдумала план действий и сформулировала проблему, которую собиралась решать. Она должна попытаться присоединиться к клану любыми возможными способами. При всей своей природной робости, она заставляла себя приветствовать каждую спешащую мимо нее женщину. Макбейнки всегда отвечали ей улыбкой или добрым словом. Маклоринки делали вид, что не слышат ее. Лишь две маклоринские девушки, Лила и Мэган, помогавшие ей принять ванну перед первой брачной ночью, казалось, любили ее. Все другие отказывали ей в малейших знаках дружбы.
Она понятия не имела, что ей нужно сделать, чтобы они изменили свое отношение к ней. В один из дней, когда за ней присматривал Кит, она спросила его об этом.
— Я бы хотела знать ваше мнение, Кит, об одном деле, которое меня тревожит. Как мне добиться расположения маклоринских женщин? Сама я ничего не могу придумать.
Кит, слушая ее, скреб свою бороду. Он не решался объяснить ей всего, зная, что заденет ее чувства. Собственное его отношение к ней смягчилось после нескольких дней, когда он охранял ее. Она была достаточно робкой, но вовсе не трусливой, как считали некоторые маклоринские женщины.
Джоанна заметила его колебания и подумала, что он не хочет обсуждать этот вопрос во дворе, вблизи людей.
— Не подниметесь ли вы со мной на холм? — предложила она.
— Конечно же, миледи.
— У нагорцев крепкая память, леди Джоанна, — сказал Кит, когда они вышли со двора. — Если воин умирает, не отомстив за причиненный ему вред, он все же умрет спокойно, потому что знает: в свое время сын или внук это сделают за него. Здесь вражда никогда не забывается, а грехи не прощаются.
Она не имела ни малейшего представления, о чем он толкует. Хотя выглядел он при этом ужасно серьезным.
— А разве это так важно, Кит?
— Да, миледи.
Она в растерянности покачала головой:
— Все же я не поняла, что вы хотели мне сказать. Пожалуйста, объясните еще раз.
— Хорошо, — отозвался солдат. — Маклоринцы не забыли того, что натворил здесь ваш первый муж.
— И они переносят его грехи на меня, не так ли?
— Некоторые — да, — признал Кит. — Но вы не должны беспокоиться или бояться возмездия, — поспешно прибавил он. — Месть — мужское дело. Нагорцы не трогают женщин и детей. К тому же ваш супруг убьет всякого, кто осмелится прикоснуться к вам.
— Я хлопочу не о своей безопасности, — ответила она. — Я и сама могу позаботиться о себе. Но как можно победить память? Я не могу изменить того, что здесь произошло. И все же, кажется, я завоевала уважение некоторых женщин. Я слышала, как одна из них назвала меня храбрецом. Она не воздавала бы мне такой высокой похвалы, если бы я не понравилась ей.
— Эта похвала — вовсе не похвала, — произнес Кит, и в его резком голосе послышался гнев. — Я не могу позволить вам обманываться на этот счет.
— Так в чем я обманываюсь? — растерянно спросила она.
Дать прямой ответ на этот вопрос для маклоринского солдата оказалось трудной задачей. Джоанна вооружилась всем своим терпением, ожидая, покуда он не разложит в голове по полочкам все, что его беспокоило.
Наконец он шумно вздохнул:
— Например, они зовут Огги умником. Она кивнула:
— Огги очень умен, — согласилась она. Он покачал головой:
— Но ведь они считают его сумасшедшим.
— Тогда, ради Бога, скажите, почему они зовут его умником?
— Потому что это не так.
Она все еще не улавливала, в чем тут дело.
— А вот вашего супруга они зовут милосердным.
— Лаэрд был бы рад услышать такую похвалу.
— Нет, миледи, он не был бы рад.
Она ничего не понимала. Но Кит решил довести свое объяснение до конца. Он не мог позволить ей оставаться в неведении.
— Ваш супруг пришел бы в ярость, если бы полагал, что маклоринцы искренне считают его милосердным человеком. Видите ли, наши женщины дают людям прозвища, которые им меньше всего подходят. Это глупая игра, они ею забавляются. В действительности они считают милорда безжалостным. Вот причина, по которой они якобы восхищаются им, — добавил он многозначительно. — Вождь клана не должен слыть ни милосердным, ни добросердечным. Он бы счел эти качества слабостью.
Она начинала улавливать смысл этой женской игры.
— Значит, если то, что вы говорите, правда, они считают Огги …
— Слабоумным.
Наконец она поняла его. Кит увидел, как ее глаза наполнились слезами, она не успела отвернуться.
— Тогда, значит, они считают меня трусишкой. Теперь я поняла. Благодарю вас, Кит, что вы терпеливо объяснили мне все. Я знаю, это вам было трудно.
— Миледи, пожалуйста, назовите мне имя женщины, от которой вы слышали это…
— Нет. — Она покачала головой — Пожалуйста, извините меня. Я хочу теперь вернуться домой.
Она быстро повернулась и поспешила вниз с холма. Но вдруг остановилась на полдороге и обернулась к солдату:
— Я была бы вам очень признательна, если бы вы не рассказывали об этом нашем разговоре лаэрду. Не следует обременять его такими пустяками, как глупая забава некоторых женщин.
— Я не упомяну об этом, — охотно согласился Кит. Он почувствовал некоторое облегчение, поскольку знал: если Мак-Бейн прознает об оскорблении, нанесенном его жене, он рассвирепеет Кита возмущали такие грубости женщин его клана Конечно, он предан Мак-Бейну и готов отдать жизнь ради безопасности своего лаэрда. Клятва преданности распространялась и на его жену. Он сделает все, чтобы уберечь леди Джоанну от всякого вреда.
Но все же он был поставлен командиром своего собственного клана и потому чувствовал, что проблемы маклоринцев должны решать они сами, а не макбейнцы. Рассказать лаэрду об отношении женщин к леди Джоанне было предательством клана. Кит знал, что все зло шло от Глинис и таких же, как она, умниц. Он решил сурово поговорить с женщинами. Он велит им выказывать хозяйке необходимое уважение.
Джоанна поднялась в свою спальню и пробыла там до конца дня. Гнев и жалость к себе одолевали ее поочередно. Разумеется, она страдала из-за жестокости и грубости женщин, но расплакалась она совсем по другой причине. Ее тревожило другое: а вдруг они правы? Неужели она трусишка?
Ей так не хотелось выходить из своей комнаты, но все же она заставила себя спуститься вниз к обеду. Габриэль, наверное, вернулся с охоты, и Кит должен был быть там, а она не хотела, чтобы тот или другой догадались о ее настроении.
Зала была заполнена солдатами. Они сидели за двумя длинными столами в правом углу комнаты. Запах свежего дерева, сосны и камыша, которым был устлан пол, смешивался с ароматами пищи, внесенной в зал на гигантских досках-хлебницах.
Никто не встал, когда она вошла в зал, что всегда задевало ее. Правда, она не считала, что мужчины это делают намеренно. Некоторые помахали ей рукой в знак приветствия. Солдаты просто не знали, что положено вставать, когда в комнату входит леди.
Она не понимала, что же мешает этим двум группам гордых славных мужчин чувствовать себя одним кланом. Они прилагали столько усилий, чтобы разделиться! Когда кто-нибудь из маклоринских солдат бросал шутку, смеялись только маклоринцы. Ни один из макбейнцев даже не улыбался.
И, разумеется, они сидели за разными столами. Габриэль занимал место во главе одного из них, и все стулья, за исключением одного справа, оставленного для нее, были заняты макбейнцами. Маклоринцы же расположились за другим столом.
Сегодня Габриэль не обратил на нее внимания. Он держал в руках свиток и хмурился, читая начертанное на нем послание.
Джоанна не стала мешать своему мужу. Однако его люди не были столь же предупредительны.
— Так чего же нужно Гиллеври? — спросил своего лаэрда Колум.
— Миледи, Гиллеври — лаэрд клана на юге от нас! — пояснил Кит, выкрикивая слова с другого стола. — Это послание от него. — Затем он обратился к лаэрду: — И чего хочет этот старик?
Габриэль закончил чтение и вернул свиток:
— Оно предназначено для Джоанны.
— Для меня? — удивленно спросила она и потянулась за свитком.
Джоанна пришла к этому печальному выводу, прожив со своим мужем три долгих месяца. Габриэль был совершенно бессердечен. Он был возмутительно упрям, ужасно настойчив и абсолютно неразумен во всех своих приказах. И это еще было не самое худшее. Он обходился с ней как с больной, как с умирающей. Ей не давали пальцем пошевелить, буквально носили на руках, и кто-нибудь из его людей всегда и повсюду сопровождал ее. Она мирилась с этой нелепостью добрых два месяца, но наконец раздражение прорвалось. Впрочем, Габриэль просто не стал слушать ее протесты. У него были странные представления о супружестве. Он хотел бы держать ее под замком и, когда бы она ни вышла из дома, чтобы хоть немного вдохнуть свежего воздуха, тут же начинал заставлять ее вернуться.
А их совместные обеды были просто невыносимы. Ни один из сидевших за столом воинов не имел хороших манер. Все они были ужасно шумными и грубыми. Она понятия не имела, как ей блюсти свое достоинство в таком хаосе.
Джоанна не осуждала солдат. Она решила держаться подальше от клана, оставаясь непричастной к здешним делам, чтобы достичь мирной жизни, к которой она стремилась.
Габриэль не позволял ей охотиться, поэтому она проводила почти весь день в одиночестве. Супруг полагал ее слишком хрупкой для такого утомительного занятия, как стрельба из лука, и как могла она оспорить такое нелепое суждение? Чтобы не потерять сноровки, она прикрепила на дереве, растущем у основания холма, мишень и практиковалась в стрельбе из лука. Ока действительно хорошо управлялась с оружием. В свое время она гордилась тем, что раз или два превзошла Николаса в состязаниях.
Никто не докучал ей, когда она предавалась этому занятию. Женщины вообще просто не замечали ее. Маклоринки были открыто враждебны. Их заводила — высокая, крепкая женщина с румяными щеками и белокурыми волосами по имени Глинис, частенько фыркала, когда Джоанна проходила мимо. Женщины нередко следовали се примеру. Но Джоанна не считала Глинис злой. В самом деле, что полезного для себя она могла видеть в своей госпоже? Нет, Джоанна никак не могла осуждать эту женщину. Пока Глинис с другими женщинами трудилась с утра и до позднего вечера на полях за деревьями, взращивая урожай, Джоанна праздно бродила по этой земле. Она была уверена, что являет собой просто ленивую хозяйку замка.
В том, что так сложилось, был отчасти повинен Габриэль, поскольку не позволял ей заниматься какой-нибудь работой вместе с ними; но Джоанна честно признавалась себе, что не делала ничего, чтобы изменить мнение женщин о себе. Она не пыталась быть дружественной к ним.
В Англии у нее не было близких друзей, потому что Рольф не позволял ей их иметь. В Нагорье все обстояло иначе; клан не мог заменяться, как прислуга в ее прежнем доме, или бесследно исчезать.
После трех месяцев бездеятельного уединения она поняла, что жизнь ее, хотя и была мирной и безопасной, оставалась одинокой и тоскливой. Она решила приноровиться к новым обстоятельствам, покончить со старыми привычками, усвоенными в прежней жизни. Габриэль, был ей здесь не помощник. Да она вовсе не собиралась жаловаться ему. Она во всем разберется сама.
Джоанна обдумала план действий и сформулировала проблему, которую собиралась решать. Она должна попытаться присоединиться к клану любыми возможными способами. При всей своей природной робости, она заставляла себя приветствовать каждую спешащую мимо нее женщину. Макбейнки всегда отвечали ей улыбкой или добрым словом. Маклоринки делали вид, что не слышат ее. Лишь две маклоринские девушки, Лила и Мэган, помогавшие ей принять ванну перед первой брачной ночью, казалось, любили ее. Все другие отказывали ей в малейших знаках дружбы.
Она понятия не имела, что ей нужно сделать, чтобы они изменили свое отношение к ней. В один из дней, когда за ней присматривал Кит, она спросила его об этом.
— Я бы хотела знать ваше мнение, Кит, об одном деле, которое меня тревожит. Как мне добиться расположения маклоринских женщин? Сама я ничего не могу придумать.
Кит, слушая ее, скреб свою бороду. Он не решался объяснить ей всего, зная, что заденет ее чувства. Собственное его отношение к ней смягчилось после нескольких дней, когда он охранял ее. Она была достаточно робкой, но вовсе не трусливой, как считали некоторые маклоринские женщины.
Джоанна заметила его колебания и подумала, что он не хочет обсуждать этот вопрос во дворе, вблизи людей.
— Не подниметесь ли вы со мной на холм? — предложила она.
— Конечно же, миледи.
— У нагорцев крепкая память, леди Джоанна, — сказал Кит, когда они вышли со двора. — Если воин умирает, не отомстив за причиненный ему вред, он все же умрет спокойно, потому что знает: в свое время сын или внук это сделают за него. Здесь вражда никогда не забывается, а грехи не прощаются.
Она не имела ни малейшего представления, о чем он толкует. Хотя выглядел он при этом ужасно серьезным.
— А разве это так важно, Кит?
— Да, миледи.
Она в растерянности покачала головой:
— Все же я не поняла, что вы хотели мне сказать. Пожалуйста, объясните еще раз.
— Хорошо, — отозвался солдат. — Маклоринцы не забыли того, что натворил здесь ваш первый муж.
— И они переносят его грехи на меня, не так ли?
— Некоторые — да, — признал Кит. — Но вы не должны беспокоиться или бояться возмездия, — поспешно прибавил он. — Месть — мужское дело. Нагорцы не трогают женщин и детей. К тому же ваш супруг убьет всякого, кто осмелится прикоснуться к вам.
— Я хлопочу не о своей безопасности, — ответила она. — Я и сама могу позаботиться о себе. Но как можно победить память? Я не могу изменить того, что здесь произошло. И все же, кажется, я завоевала уважение некоторых женщин. Я слышала, как одна из них назвала меня храбрецом. Она не воздавала бы мне такой высокой похвалы, если бы я не понравилась ей.
— Эта похвала — вовсе не похвала, — произнес Кит, и в его резком голосе послышался гнев. — Я не могу позволить вам обманываться на этот счет.
— Так в чем я обманываюсь? — растерянно спросила она.
Дать прямой ответ на этот вопрос для маклоринского солдата оказалось трудной задачей. Джоанна вооружилась всем своим терпением, ожидая, покуда он не разложит в голове по полочкам все, что его беспокоило.
Наконец он шумно вздохнул:
— Например, они зовут Огги умником. Она кивнула:
— Огги очень умен, — согласилась она. Он покачал головой:
— Но ведь они считают его сумасшедшим.
— Тогда, ради Бога, скажите, почему они зовут его умником?
— Потому что это не так.
Она все еще не улавливала, в чем тут дело.
— А вот вашего супруга они зовут милосердным.
— Лаэрд был бы рад услышать такую похвалу.
— Нет, миледи, он не был бы рад.
Она ничего не понимала. Но Кит решил довести свое объяснение до конца. Он не мог позволить ей оставаться в неведении.
— Ваш супруг пришел бы в ярость, если бы полагал, что маклоринцы искренне считают его милосердным человеком. Видите ли, наши женщины дают людям прозвища, которые им меньше всего подходят. Это глупая игра, они ею забавляются. В действительности они считают милорда безжалостным. Вот причина, по которой они якобы восхищаются им, — добавил он многозначительно. — Вождь клана не должен слыть ни милосердным, ни добросердечным. Он бы счел эти качества слабостью.
Она начинала улавливать смысл этой женской игры.
— Значит, если то, что вы говорите, правда, они считают Огги …
— Слабоумным.
Наконец она поняла его. Кит увидел, как ее глаза наполнились слезами, она не успела отвернуться.
— Тогда, значит, они считают меня трусишкой. Теперь я поняла. Благодарю вас, Кит, что вы терпеливо объяснили мне все. Я знаю, это вам было трудно.
— Миледи, пожалуйста, назовите мне имя женщины, от которой вы слышали это…
— Нет. — Она покачала головой — Пожалуйста, извините меня. Я хочу теперь вернуться домой.
Она быстро повернулась и поспешила вниз с холма. Но вдруг остановилась на полдороге и обернулась к солдату:
— Я была бы вам очень признательна, если бы вы не рассказывали об этом нашем разговоре лаэрду. Не следует обременять его такими пустяками, как глупая забава некоторых женщин.
— Я не упомяну об этом, — охотно согласился Кит. Он почувствовал некоторое облегчение, поскольку знал: если Мак-Бейн прознает об оскорблении, нанесенном его жене, он рассвирепеет Кита возмущали такие грубости женщин его клана Конечно, он предан Мак-Бейну и готов отдать жизнь ради безопасности своего лаэрда. Клятва преданности распространялась и на его жену. Он сделает все, чтобы уберечь леди Джоанну от всякого вреда.
Но все же он был поставлен командиром своего собственного клана и потому чувствовал, что проблемы маклоринцев должны решать они сами, а не макбейнцы. Рассказать лаэрду об отношении женщин к леди Джоанне было предательством клана. Кит знал, что все зло шло от Глинис и таких же, как она, умниц. Он решил сурово поговорить с женщинами. Он велит им выказывать хозяйке необходимое уважение.
Джоанна поднялась в свою спальню и пробыла там до конца дня. Гнев и жалость к себе одолевали ее поочередно. Разумеется, она страдала из-за жестокости и грубости женщин, но расплакалась она совсем по другой причине. Ее тревожило другое: а вдруг они правы? Неужели она трусишка?
Ей так не хотелось выходить из своей комнаты, но все же она заставила себя спуститься вниз к обеду. Габриэль, наверное, вернулся с охоты, и Кит должен был быть там, а она не хотела, чтобы тот или другой догадались о ее настроении.
Зала была заполнена солдатами. Они сидели за двумя длинными столами в правом углу комнаты. Запах свежего дерева, сосны и камыша, которым был устлан пол, смешивался с ароматами пищи, внесенной в зал на гигантских досках-хлебницах.
Никто не встал, когда она вошла в зал, что всегда задевало ее. Правда, она не считала, что мужчины это делают намеренно. Некоторые помахали ей рукой в знак приветствия. Солдаты просто не знали, что положено вставать, когда в комнату входит леди.
Она не понимала, что же мешает этим двум группам гордых славных мужчин чувствовать себя одним кланом. Они прилагали столько усилий, чтобы разделиться! Когда кто-нибудь из маклоринских солдат бросал шутку, смеялись только маклоринцы. Ни один из макбейнцев даже не улыбался.
И, разумеется, они сидели за разными столами. Габриэль занимал место во главе одного из них, и все стулья, за исключением одного справа, оставленного для нее, были заняты макбейнцами. Маклоринцы же расположились за другим столом.
Сегодня Габриэль не обратил на нее внимания. Он держал в руках свиток и хмурился, читая начертанное на нем послание.
Джоанна не стала мешать своему мужу. Однако его люди не были столь же предупредительны.
— Так чего же нужно Гиллеври? — спросил своего лаэрда Колум.
— Миледи, Гиллеври — лаэрд клана на юге от нас! — пояснил Кит, выкрикивая слова с другого стола. — Это послание от него. — Затем он обратился к лаэрду: — И чего хочет этот старик?
Габриэль закончил чтение и вернул свиток:
— Оно предназначено для Джоанны.
— Для меня? — удивленно спросила она и потянулась за свитком.