Гарвуд Джулия. Провинциальная девчонка

   Ее способности, очевидно, крылись в другой области. Судя по тому, как жадно Джон пялился на ее пухлый ротик, в спальне ей не было равных.
   Камерон продолжал стоять в дверях, уставясь в спину приятеля, пока не осознал истину в полной мере.
   Сукин сын провел их всех!
   Возмущенный Камерон, пылая гневом, повернулся и пошел к своему столику. И все пытался убедить себя, что зря наговаривает на Джона. В конце концов, они знают друг друга много лет и вместе прошли нелегкий путь. Да, он безоговорочно доверял Джону.
   До этого момента. Черт побери, что же Джон сотворил с ними? Одно дело — экономическое преступление, а вот убийство…
   До этого случая члены клуба никогда не решались на что-то подобное да и сейчас убедили себя, что делают доброе дело. Скажи это начальству или присяжным… вот смеху-то будет!
   Господи Боже, действительно ли Кэтрин была неизлечимо больной? И умирала медленной мучительной смертью? Или Джон просто лгал, чтобы заставить сделать за себя грязную работу?
   Нет, невозможно! Джон не стал бы так ужасно лгать насчет жены. Он любил ее, черт возьми!
   К горлу Камерона прихлынула тошнотная волна. Он не знал, что и думать. И все же нехорошо обвинять друга, не владея фактами. А вдруг эта связь началась уже после смерти Кэтрин?
   Камерон был в таком отчаянии, что сразу же ухватился за эту мысль. Да, конечно! Джон знал декораторшу до смерти жены. Кэтрин сама наняла блондинку, чтобы заново обставить спальню. Да, Джон был знаком с ней, ну и что? После смерти жены он, тоскующий и одинокий, искал способа немного отвлечься, а тут подвернулась эта женщина. Черт побери, возможно, это она воспользовалась его уязвимостью!
   Но назойливые сомнения не давали покоя. Если все так невинно, почему Джон ничего не рассказал о ней приятелям? Почему все скрыл?
   Может, потому, что пепел его жены еще не остыл. Да, вероятно, так и есть. Джон понимал, что со стороны его роман кажется кощунством. Люди наверняка посчитали бы это странным и стали бы сплетничать и злословить, а члены клуба, естественно, этого не желали. Джон достаточно умен, чтобы не лезть. в глаза посторонним.
   Камерон почти уверил себя, что все им увиденное не имеет особого значения. Но все же считал нужным удостоверься. Он постарался, чтобы Джон его не увидел. Заплатил бармену и смылся из ресторана. Велел парковщику подогнать подержанный «форд-седан», на котором теперь приходилось ездить: будущая экс-женушка наложила лапы на его драгоценный «ягуар», пропади пропадом эта шлюха!
   Он доехал до следующего квартала, скорчился на заднем сиденье, обернулся и стал следить за входом в ресторан, не забыв позвонить по мобильнику своему поверенному и отменить ужин.
   Парочка вышла на улицу минут двадцать спустя. Постояли на обочине, поодаль друг от друга, отчужденно, словно были едва знакомы. Джон сунул руки в карманы брюк, блондинка сжимала сумочку и ежедневник. Когда парковщик привел ее машину, блондинка сунула сумочку под мышку и пожала руку Джону. Парковщик открыл дверцу ее вишнево-красной «хонды», она уселась за руль и, не оглядываясь, отъехала.
   На взгляд постороннего наблюдателя все было крайне пристойно и по-деловому.
   Минуту спустя прибыл серый «БМВ-кабриолет». Джон неторопливо снял пиджак и аккуратно сложил, перед тем как бережно поместить его на место пассажира. Горькая зависть объяла Камерона. Полгода назад у него тоже был шкаф, забитый костюмами от Джозефа Аббауда, Калвина Кляйна и Валентино, но потом его жена в приступе пьяной ярости схватила тесак и покрошила всю одежду в клочья. Небольшая истерика стоила ему пятидесяти тысяч долларов.
   Господи, как он жаждал взять реванш! По ночам, лежа в постели, придумывал сотни способов разделаться с ней. И важнейшим элементом его грез была боль. Он хотел, чтобы сука умирала в мучениях. С каким наслаждением он воображал, что бьет по оконному стеклу, к которому прижато се лицо, и эта б… медленно истекает кровью. В его фантазиях осколок задевал ее артерию.
   О да, он хотел, чтобы она страдала, поплатилась за все его несчастья. За то, что украла его жизнь. Она заморозила все его вклады до согласования всех условий развода, и Камерон уже предвидел, каков будет исход. Она заграбастает все.
   Нет, она, разумеется, не знала о «Соуин-клуб» и тщательно скрываемых вкладах. Никто не знал. Ее поверенный тоже не нашел бы денег, даже вздумай он их искать. Миллионы долларов лежали на оффшорном счету, и никто не сумел бы определить истинных владельцев.
   Нo сейчас это не имеет значения. Он все равно не коснется этих денег до своего сорокалетия. Таков договор. Остальные не позволят ему позаимствовать немного из фонда. Слишком это рискованно, так что следующие пять лет ему придется класть зубы на полку и влачить нищенское существование.
   Счастливчик этот Джон! Теперь, когда Кэтрин мертва, он заполучит весь остаток трастового фонда, который не придется ни с кем делить.
   Изнемогая от зависти, Камерон наблюдал, как приятель натягивает свою бейсболку. Он знал, что Джон носит ее только потому, что пытается скрыть наметившуюся лысину. К пятидесяти годам у него на голове не останется ни единого волоса, какими бы средствами он ни пользовался. Но какое это имеет значение? Он по-прежнему нравился и будет нравиться женщинам. Эти твари готовы на все смотреть сквозь пальцы при условии, что у партнера водятся денежки.
   Камерой тряхнул головой, чтобы избавиться от приступа жалости к себе. Все равно это ничего не даст. Кроме того, он вполне может продержаться еще несколько лет.
   «Думай о будущем!» — твердил он себе. Скоро он станет мультимиллионером, отойдет от дел, переедет на юг Франции, а его женушка пусть локти себе кусает!
   Джон скользнул на мягкое кожаное сиденье, ослабил галстук, поправил зеркальце заднего обзора и укатил. Может, последовать за ним?
   Камерон раздраженно запустил пальцы в волосы. Нет, он несправедлив к Джону и поэтому выходит из себя по таким пустякам. Все это выглядит совершенно невинным. Джон любил жену и, если бы существовало лекарство от ее болезни, не задумываясь, потратил бы последний цент, чтобы спасти Кэтрин.
   И все же он никак не мог успокоиться. В душе словно сидела заноза. Вот если бы они могли посидеть и поговорить, недоразумение наверняка разрешилось бы. Джон объяснил бы, что это подозрение — всего лишь реакция на те угрызения совести, которые испытывал Камерон из-за содеянного ими во имя милосердия.
   Камерон уже подумывал развернуться и направиться домой, но так и не решился. Он должен точно знать. Быть уверенным на все сто.
   Он поехал короткой дорогой через Садовый район и оказался у особняка Джона раньше самого хозяина. Прелестный дом викторианской эпохи стоял на углу, в живописном соседстве с двумя гигантскими древними дубами и магнолией, бросавшей черные тени на передний двор. Камерон остановился на боковой улочке у ворот с электронным управлением, выключил фары и двигатель и стал ждать под раскидистыми ветвями, загородившими уличное освещение. В доме было темно.
   Вскоре машина Джона подкатила к воротам. Камерон уже потянулся было к ручке дверцы, но замер.
   — Дерьмо! — прошипел он.
   Она тоже оказалась тут! Ждала. Пока открывались железные ворота, Камерон заметил блондинку, стоявшую на дорожке, сбоку от дома. Двери гаража поднялись, и Камерон увидел припаркованную внутри красную «хонду».
   Едва Джон успел поставить машину и выйти, она метнулась к нему. Большие круглые груди подпрыгивали под облегающим лифом платья, как накачанные силиконом мячики. Убитый горем вдовец не смог дотерпеть до дома. Они набросились друг на друга, как бродячие псы в течке. Черное платье в мгновение ока было расстегнуто до талии, мужская ладонь жадно шарила по ее груди. Они поспешно ввалились в дверь. Его стоны удовольствия перемежались ее пронзительным смехом.
   — Сукин сын, — пробормотал Камерон. — Глупый сукин сын. Он достаточно увидел!
   Осталось только вернуться домой, вернее, в снятую однокомнатную квартиру в убогом квартале района складских помещений, и метаться по комнате, сходя с ума от злости, тревожась, кипя гневом. Бутылка шотландского виски только подогрела бешенство.
   Часа в два утра двое пьяниц затеяли драку под его окном. Камерон с брезгливым любопытством наблюдал за сценой. У одного из них оказался нож, и Камерон от души надеялся, что он ударит соперника хотя бы для того, чтобы тот заткнулся. Но кто-то, должно быть, вызвал полицию. Несколько минут спустя раздался вой сирен, и рядом: остановилась патрульная машина. В ней сидели двое полицейских. Они быстро обезоружили придурка с ножом и влепили обоих в каменную стену. Из раны на голове пьяницы брызнула кровь, казавшаяся переливчатой в ослепительном свете фонарей, и несчастный, потеряв сознание, сполз на землю.
   Полисмен, ни за что ни про что избивший его, выкрикнул грубое ругательство и, перевернув бесчувственного человека на живот, придавил коленями его спину, надел наручники и потащил к машине. Второй покорно ждал своей очереди, и вскоре оба уже были заперты в задней части машины, свернувшей к городской тюрьме.
   Камерон сделал большой глоток виски и тыльной стороной ладони вытер пот со лба. Сцена просто потрясла его, особенно наручники! Он не вынесет никаких наручников! И тюрьмы тоже! Лучше уж покончить с собой… если бы хватило мужества. Он всегда страдал клаустрофобией, с годами все усиливавшейся, И в последнее время, оказавшись в комнате без окон, чувствовал стеснение в груди, словно его душили. Перестал пользоваться лифтами, предпочитая подниматься на семь пролетов, чем провести тридцать-сорок секунд в металлической коробке, стиснутым, подобно сардине в консервной банке, вместе с другими сотрудниками.
   Господи Боже, почему он не подумал о своей клаустрофобии, прежде чем согласиться на это безумие?
   Он знал ответ, но был достаточно пьян, чтобы назвать причину вслух. Жадность. Гребаная жадность. Джон был движущей силой, мозговым центром, умел предвидеть развитие событий на два хода вперед и, кроме того, успел завести связи в финансовых кругах. С пылом и страстью бродячего проповедника-евангелиста он клялся, что сделает всех их богатыми. Дьявол, да они уже богаты! Но он также сумел ловко сыграть на их глупой алчности. И когда начал поговаривать о самоубийстве, уже знал, что они запаникуют. Они не могли потерять Джона и сделали бы все, чтобы он был счастлив.
   Именно на это и рассчитывал подонок.
   Камерон с глазами, налитыми кровью от пьянства, прикончил бутылку и лег спать. Похмелье было таким жестоким, что на следующее утро он мучился едва не до полудня. Было воскресенье, на работу только завтра….
   Немного придя в себя, он составил план. Ему необходимо неопровержимое доказательство для Престона и Даллас. Как только они поймут, что стали игрушками в руках Джона, Камерон потребует разделить лежащие на счету деньги и расстаться с миром. Он не собирается ждать своей доли еше пять лет. После того, что сотворил Джон, Камерон был в состоянии думать только о том, как бы смыться, пока не поймали.
   У него тоже были кое-какие связи. Оставалось сделать пару Звонков, До решающей схватки — пять дней. Пять дней, чтобы пригвоздить сукина сына.
   Он никому ничего не сказал и в пятницу вечером приехал в «Дули» поздно, около половины седьмого. Преспокойно прошел к своему столику и сел напротив Джона. Официант заметил его и принес обычную выпивку еще до того, как Камерон успел снять пиджак и ослабить галстук.
   — Выглядишь хуже некуда! — с обычной откровенностью выпалил Престон. Из их компании он единственный был помешан на здоровье и при каждом удобном случае давал понять, что не одобряет образа жизни Камерона. Сложенный, как олимпийский штангист, Престон одержимо занимался в модном спортивном клубе по пять вечеров в неделю. По его мнению, человек, чьи предплечья не бугрились мускулами, а от живота не отскакивал футбольный мяч, — просто слабак, а уж брюшко… владелец такового был достоин всяческой жалости.
   — Засиживался допоздна на работе всю неделю. Устал.
   — Пора бы начать заботиться о себе, пока еще не поздно, — буркнул Престон. — Лучше приезжай в мой клуб, начинай поднимать тяжести и пользоваться беговой дорожкой. И ради Бога, никакой выпивки. Подумай о своей печени.
   — С каких это пор ты превратился в мою мамочку?
   Даллас, вечная миротворица, не могла терпеть разлада, даже самого незначительного.
   — Престон просто волнуется за тебя. Мы оба знаем, какому стрессу ты подвергаешься со всем этим разводом и тому подобным. Вот и не хотим, чтобы ты заболел. Мы с Престоном зависим от тебя и Джона.
   — Престон прав, — поддержал Джон, крутя соломинку в янтарной жидкости. — Ты и в самом деле плохо выглядишь.
   — Со мной все в порядке. И довольно об этом, — пробормотал он.
   — Да, конечно, — фыркнул Престон, оскорбленный пренебрежительным тоном Камерона.
   Камерон проглотил спиртное и знаком велел официанту принести еще порцию.
   — На этой неделе ничего нового? — спросил он.
   — Тоска, — пожал плечами Престон. — Но наши дела, по-моему, идут неплохо. Верно, Даллас?
   — Точно. У меня тоже все тихо.
   — А у тебя, Джон? Что-нибудь интересное? — мягко осведомился Камерон.
   — Так… существую, живу одним днем, — отговорился Джон с самым жалким видом.
   По мнению Камерона, он переигрывал, но Престон и Даллас всему верили.
   — Потом станет легче, вот увидишь, — пообещал Престон, и, хотя он никогда еще не терял дорогого человека и не имел ни малейшего представления о том, станет Джону легче или нет, все же чувствовал, что должен каким-то образом утешить приятеля. — Со временем, — поспешно добавил он.
   — Верно. Тебе действительно нужно время, — поддержала Даллас.
   — А сколько прошло со смерти Кэтрин? — осведомился Камерон.
   Джон поднял брови.
   — Можно подумать, ты не знаешь! — Он встал, скинул пиджак и, тщательно сложив, повесил на спинку стула. — Пойду принесу орешки к пиву.
   — Да, и соленых крендельков, — попросил Престон и, дождавшись ухода Джона, обрушился на Камерона:
   — Обязательно было упоминать сейчас о Кэтрин?!
   Джон попросил официантку принести требуемое и, возвращаясь назад, услышал слова Даллас:
   — Джон только начал успокаиваться. Дай парню опомниться.
   — И совсем ни к чему нянчиться со мной! — отрезал Джон, подтаскивая стул и садясь. — Я не считал часов и минут после смерти жены. Ночами иногда кажется, что все было только вчера.
   — Почти месяц, — сообщил Камерон, пристально вглядываясь в лицо друга. Потом поднял стакан и отсалютовал Джону. — Думаю, пора начинать встречаться с женщинами. Я просто уверен в этом.
   — Ты спятил? — прошептала Даллас. — Слишком скоро! Престон яростно закивал:
   — Люди сразу начнут задавать вопросы, а любопытство приведет ко всяческим предположениям и домыслам. Этого нам не надо. Верно, Даллас?
   — Черт, конечно! Поверить не могу, что ты такое сказал, Кам. Джон откинулся на спинку стула. Плечи слегка опустились, а лицо исказила скорбная гримаса.
   — Я не смогу, Камерон. Не сейчас. А может, и никогда. Не представляю себя рядом с другой женщиной. При одной мысли о том, что кто-то может заменить мою Кэтрин, мне становится плохо. Вы знаете, как я относился к жене.
   Камерон поспешно сцепил под столом руки, чтобы не наброситься на лживого ублюдка и не схватить его за горло.
   — Да, пожалуй, вы правы. Я поступил бестактно.
   С этими словами он сунул руку в открытый портфель, вытащил толстую серую папку и, осторожно отодвинув стакан, положил ее посреди стола.
   — Что это? — удивилась Даллас.
   — Еще один проект вложений? — предположил Престон. Камерон, не сводя глаз с Джона, бросил бомбу:
   — Куча записей и цифр. И…
   — И что? — спросил Джон.
   — История болезни Кэтрин.
   Джон потянулся было к папке, но, когда Камерон объявил, что находится внутри, отпрянул с такой скоростью, словно на руку упала гремучая змея. Он подскочил, побледнел, но шок быстро сменился злобой.
   — Какого черта ты полез в историю болезни моей жены? — прошипел он, наливаясь краской. Похоже, что его вот-вот хватит удар! Оставалось надеяться, что удар будет достаточно сильным, чтобы превратить его в инвалида. Пусть эта сволочь страдает как можно дольше!
   — Сукин ты сын! — рявкнул Камерон. — В субботу вечером я видел тебя с блондинкой и, поскольку не мог понять, почему ты ничего нам о ней не сказал, решил провести небольшое расследование.
   — Ты настолько не доверял мне? — ахнул искренне возмущенный Джон.
   — Именно. — Камерон повернулся к Престону и Даллас. — И знаете что? Милая старушка Кэтрин вовсе не умирала. Джон просто хотел от нее избавиться. Верно, Джон? Посчитал нас идиотами и, черт возьми, был прав. Мы верили каждому твоему слову. Ты знал, что Монк не убьет ее без нашего общего согласия. Таков был уговор, когда мы его наняли. Он работает на клуб, а у тебя духу не хватило самому с ней покончить. Нужно было и нас повязать кровью, так?
   — Быть не может! — прошептала Даллас.
   Престон, потрясенный так, что лишился дара речи, уставился на папку.
   — Так Камерон прав или нет? — выдавил он наконец. — Кэтрин была смертельно больна? Ты уверял нас, что ее сердце… врожденный порок… — Он осекся, беспомощно посмотрел на Камерона и прошептал:
   — О Бог мой…
   Губы Джона были плотно сжаты. Глаза яростно сверкали. Испепеляя Камерона взглядом, он сухо процедил:
   — Кто дал тебе право шпионить за мной?
   — Ах ты, чванливая задница! — хрипло рассмеялся тот. — Еше имеешь наглость оскорбляться, что я следил за тобой и за твоей куколкой Барби?!
   Глядя на Даллас, чье лицо стремительно зеленело, Камерон продолжал:
   — Хотите услышать нечто по-настоящему забавное? Получите огромное удовольствие. По крайней мере, я уже получил.
   — Что именно? — осведомилась Даллас, беря папку. Джон попытался было ее выхватить, но Даллас оказалась проворнее.
   — Именно Кэтрин познакомила эту бабу, Линдси, с Джоном. Наняла сучку заново обставить спальню. Не так ли, Джои? Вы спутались почти немедленно после первой встречи. Но ты уже тогда решил убить жену.
   — Думаю, не стоит говорить об этом здесь, — вмешался Престон, беспокойно осматриваясь, не подслушивает ли кто.
   — Только здесь, — настаивал Камерон. — В конце концов, разве не тут мы планировали нашу эвтаназию?
   — Кам, ты все не так понял, — оправдывался Джон с самым чистосердечным видом. — Я встретился с Линдси только раз, да и то по делу.
   Готовый поверить всему на свете, лишь бы избежать скандала, Престон закивал:
   — Если он говорит, что это деловая встреча, значит, так оно и есть.
   — Черта с два! Он врет! Я проводил его до дома. Машина Линдси стояла в гараже, а она сама ждала Джона. Они просто набросились друг на друга. Она живет с тобой, верно, Джон? И ты скрываешь это от всех, особенно от нас.
   Камерон принялся тереть виски. Последнюю неделю, с тех пор как он обнаружил гнусную тайну Джона, его изводили перемежающиеся головные боли.
   — Не трудись отвечать. Все факты здесь, — продолжал он. показывая на открытую Даллас папку. — Знаешь, что Линдси считает, будто ты собираешься на ней жениться? Эту новость я узнал от ее матери. Она уже обдумывает свадебные приготовления.
   Ты говорил с матерью Линдси? Тебе спиртное в голову ударило! Совсем параноиком стал!
   — Напыщенный осел! — фыркнул Камерон.
   — Потише, только потише, — умолял Престон, вспотев от ужаса и вытирая лоб бумажной салфеткой. В горле у него пересохло так, что язык едва ворочался.
   — Может, обсудим маленький трастовый фонд Кэтрин, об исчезновении которого так беспокоился Джон.
   — А что с фондом? — удивился Престон. — Что-то еще осталось?
   — О да! — протянул Камерон. — Почти четыре миллиона долларов.
   — Вернее, три миллиона, девятьсот семьдесят восемь тысяч, — прочитала Даллас.
   — Господи милосердный, я не сплю? — ахнул Престон. — Он сказал нам… сказал, что отвез ее в клинику Мэйо <Расположена в г. Рочестер, штат Миннесота. Основана семьей выдающихся врачей Мэйо.> и они ничего не смогли сделать. Помнишь, Камерон? Он сказал…
   — И солгал. Лгал безбожно и во всем, а мы оказались настолько глупы, что верили каждому его слову. Подумай сам, Престон, когда мы видели ее в последний раз? Пару лет назад? Как раз перед тем, как она уехала к Мэйо. Все мы видели, как плохо она выглядела. Потом, по возвращении, Джон сказал, что она не желает никого видеть. И мы, уважая ее желания, больше не показывались. Два года Джон твердил нам, что ее состояние ухудшается и она жестоко страдает. И все это время врал нам в глаза.
   Все уставились на Джона, ожидая объяснений. Он поднял руки, словно сдаваясь, и улыбнулся:
   — Похоже, игра закончена.
   Его слова были встречены ошеломленным молчанием.
   — Ты признаешься? — выдавил Престон.
   — Именно. Какое облегчение больше не выкручиваться. Ничего не придумывать. Не притворяться перед вами, старички. Камерон прав. Я задумал это давно. Больше четырех лет назад, — беззастенчиво похвастался он. — Любил ли я когда-нибудь Кэтрин? Может быть, в самом начале, прежде чем она превратилась в одержимую наглую свинью. Забавно, как любовь может так быстро превратиться в ненависть. Впрочем, может, я и вообще ее не любил. Должно быть, всему виной трастовый фонд. Вот от денежек я без ума.
   Даллас уронила стакан, упавший с глухим стуком на ковер.
   — Что ты сделал с нами? — сдавленно прошептала она.
   — То, что должен был сделать, — оправдывался Джон. — И ничуть не сожалею. То есть нет, это не совсем так. Жаль, что я пригласил Линдси переехать ко мне. Нет, конечно, поиметь се было совсем неплохо. Каждая минута была чистым наслаждением. Она так хочет угодить мне, что делает в постели все, о чем бы я ни попросил. Поверите, буквально все. Но в последнее время от нее никак не отвяжешься, липнет, как клей, а я не собираюсь снова надевать на себя кандалы, нет уж, слуга покорный.
   — Сукин ты сын! — прорычал Камерон.
   — Да, я такой, — как ни в чем не бывало согласился Джон. — Хочешь знать самое интересное, помимо трастового фунта хрюшки? Все было чертовски легко.
   — Ты убил ее, — констатировала Даллас, закрывая папку. Джон чуть заерзал на стуле.
   — Ошибаешься. Яне убивал ее. Убили мы.
   — Сейчас мне станет плохо, — пробормотала Даллас и ринулась в туалет. Джон, казалось, еще больше развеселился и знаком велел официанту принести выпивку на всю компанию.
   Они сидели молча, скованно, как незнакомые, погруженные в свои мысли люди. После того как официант принес заказ, Джон насмешливо спросил:
   — Бьюсь об заклад, Камерон, ты готов убить меня голыми руками, верно?
   — Во всяком случае, это мое горячее желание, — ответил вместо Камерона Престон.
   Джон покачал головой.
   — К чему столько пыла? Ты всегда был слишком горяч, Престон, а после занятий культуризмом вполне можешь переломать мне все кости. Но не будь меня, ты уже загорал бы в тюрьме. Ты не умеешь обдумать каждую деталь. Не видишь дальше своего носа. Не способен рассчитать каждый шаг. Нам приходится подводить тебя к каждому финансовому решению. И пришлось надавить на тебя, чтобы заставить согласиться на убийство Кэтрин. Вот Камерон — дело другое.
   Камерон съежился от стыда и отвращения.
   — Знаю я, что совести у тебя немного, но в жизни не предлагал, что ты пас кинешь. Мы — все, что у тебя есть, Джон. Без нас ты… ничто.
   — Мы были друзьями, и я верил тебе, — вторил Престон.
   — Мы по-прежнему друзья, — возразил Джон.
   — ничего не изменилось.
   — Черта с два! — бросил Камерон. Но Джон даже глазом не моргнул.
   — Ничего, переживете, — заверил он. — Особенно когда вспомните, сколько денег я для вас сделал.
   Камерон поставил локти на стол и посмотрел в глаза Джону.
   — Я хочу свою долю прямо сейчас.
   — Об этом не может быть и речи.
   — А я говорю, мы распускаем клуб. Забираем все, что нам причитается, и идем в разные стороны.
   — Ни в коем случае, — упорствовал Джон. — Ты знаешь правила. Никто из нас не получит и десяти центов в следующие пять лет.
   Вернувшаяся Даллас села за стол.
   — Я что-то пропустила?
   Престон, которого, судя по виду, в свою очередь затошнило, пролепетал:
   — Камерон хочет распустить клуб и поделить вклады.
   — Ни за что! — возмутилась Даллас. — Попробуй только снять деньги, и Служба внутренних доходов в два счета нас прижмет. Никогда!
   — Он не сможет снять деньги, пока мы не пойдем в банк все вместе. Помните? Нужно поставить четыре подписи, прежде чем нас допустят к вкладу. Мы сами выдвинули такое условие, — успокоил Джон.
   — Ты настоящий ублюдок!
   — Да, ты уже говорил. Согласись, Камерон, ты злишься не потому, что я тебе лгал. Рвешь и мечешь из-за того, что твоя жизнь превратилась в кошмар. Я знаю тебя лучше, чем ты сам. И понимаю, о чем ты думаешь.
   — Интересный разговор. В таком случае просвети меня.
   — Ты думаешь, что я не так уж плохо устроился. Верно?
   — Да, — кивнул Камерон. — Именно так я и считаю.
   — Но у тебя самого хватает храбрости только на то, чтобы ныть, — спокойно продолжал Джон. — А вот я действовал. Ясно? Кстати, Даллас, не солги я, и ты никогда не попросила бы Монка убить Кэтрин.