Гаврилов Дмитрий. Дар Седовласа

   - Говоришь, согласна Дар мой Черный да Навий на себя принять? А хорошенько ли поразмыслила, девонька, прежде чем речь держать? Слово - не воробушек, назад не воротится! Ведаешь ли, кто я таков есть? - спросил Бородатый и как зыркнет на нее филином.
   - Ты Злодей, старик! Скверный Шут! Погубитель ты! - отвечала Ольга, и сама от смелости опешила.
   - Верно, девочка! Угадала, - послышался ей голос Матушки-Яги.
   - Так пойдем-ка со мной, во двор выглянем - может одумаешься... пригласил Седобородый.
   Он и шага не сделал, а уж на крыльце стоят.
   Видит Ольга - мимо терема тени призрачные следуют, всяк, кто ни проходит мимо - хозяину кланяется. И спешат они толпами к реке великой. Ее девушка раньше и не приметила. И туман стелится над теми водами, а может смрадный дым клубится там. Тут ей и вовсе страшно стало, потому как Седая Борода еще длинный острый посох взял, и путь нелюдям указывает. Мол, туда ступайте. Смотрит она, что чертами навии на людей похожие, только вот странность, будто слепцы это, а не зрячие. И толкутся, точно убогие. Но лишь посохом взмахнул Колдун - так они дорогу и приметили.
   И запел Старик тулу*, зарокотал тяжелым басом, и Пространство содрогнулось да ходуном заходило, а по реке, и отсюда видать, валы покатились пенистые:
   (* тула - здесь цитируется дословный перевод знаменитого перечня имен Одина из "Речей Гримнира" (пер. В.Тихомирова) - его обличий, что соответствуют различным свойствам бога)
   Я - Скрыт под Маской
   и Путник-Странник,
   Вождь мне имя, тож Шлемоносец,
   Друг и Сутуга,
   Третей и Захватчик,
   Высокий и Слепый,
   Истый, Изменный,
   Исторгатель,
   Радость Рати и Рознь,
   тож Одноглазый, тож Огнеглазый,
   Злыдень и Разный,
   Личина и Лик,
   Морок и Блазнь,
   Секиробородый, Даятель Побед,
   Широкополый, Смутьян,
   Всебог и Навь-бог,
   Всадник и Тяж-бог,
   вовек не ходил я
   средь человеков,
   своих не меняя имен.
   ...
   Я ж в битве Губитель;
   Ярый, Равный,
   Высочайший, Седовласый
   Посох и щит для богов.
   - Ты сойди-ка вниз, красна девица, - говорит хозяин ей, - Поздоровкайся со знакомцами, ну, а лучше, попрощайся.
   Дрожа от страха и холода, Ольга приблизилась к призрачным толпам. Прямо на нее шагал седой одноглазый воин. Тело его было так иссечено, что представляло собой одну рану, сплошную рану с запекшейся коркой крови. Навий брел к реке, и единственное око мертвеца было столь же черно и пусто, как Тьма, разверзшаяся по ту сторону заветных вод. Следом, не приминая травы, ступал несостоявшийся тесть - она признала Буревида с трудом. У жупана, вернее у того, кто им когда-то являлся, была начисто снесена половина лица. Третьим знакомым оказался именитый боярин, да только, вот само прозвище она забыла, и сколь ни старалась - не могла назвать. Под сердцем у мертвеца торчали обломки двух стрел, а рваная рана, точно от когтей бера, легла через грудь.
   И тогда Ольга вновь обернулась к Седовласу, и ужаснулась, узрев Его истинный лик...
   - Говорил же Радигошу, что силенкой он слаб! Не Ему, князю альвов, со мной Силою меряться! - раздался голос бога.
   ГЛАВА 21. НАВЬ ИДЕТ
   - Тяга Земли! Тяга земли! Будь она неладна. Вон, Святогор, тоже думал превозмочь, а нет - не вышло, сам в камень обратился! - под стать перелескам мелькали мысли.
   Словен не щадил ни себя, ни кобылиц. Пятнистая пала, едва Девичье гульбище скрылось за обзором. Он пересел на гнедую и погнал, сливаясь с ней воедино. Но вот вдали померещилась темная полоска. Пустив лошадь шагом, словен прищурился. Заходящее слева солнце еще вполне освещало нивы, и волхв узрел темно-зеленую полосу могучих деревьев без конца и края. Чем ближе он подъезжал, тем шире и шире расползались дубравы, а вскоре и вовсе густой, непролазный лес преградил путь.
   Спешился. Вечерело. В ночи тропу уж не сыскать, а соваться по такой темени да в самую чащу - бррр...! Заслышав журчание, он пошел на звук и вскоре набрел на болотце - не болотце, ручеек - не ручеек. Волхв решил остановиться здесь и спутал ноги лошадям. Вскоре уж весело потрескивал огонек - первый защитник от напасти.
   Его слегка подташнивало - не ел, поди, со вчерашнего дня. А зря, зря отказался - Царь-Девица дело советовала! Он обследовал седельные сумки печенегов, и найденные черствые лепешки, уже мало пригодные для сытого, вполне удовлетворили измученного человека. Ругивлад решил, что завтра сменяет одну лошаденку в ближнем хуторе на какую-нибудь снедь.
   Волхв потянулся к рунам, но предательски нахлынувшая усталость смежила веки. С трудом разодрав слипающиеся ресницы, словен подбросил веток в костер и извлек на свет последний, совсем иссохший пучок встань-травы. Нес с самой Арконы - говорили, она и мертвого поднимет. Нередко стебли вшивали в щит. Во время сечи, закусив его край, воин обретал новые силы, он мог довести ярь схватки до неимоверной, доступной, разве, богу войны.
   Расходовать запас не хотелось, но на следующий день предстояло отмотать немало поприщ. Разделив листья на две равные доли, Ругивлад бережно завернул одну в ту же тряпицу. Вторая быстро таяла. В полузабытьи словен шевелил губами, но сознание волхва устремилось, как водится, в иные пределы. Там, в неясных снах, томительном сказочном полубреду он бился, как неразумная птица в силке, который расставил сам для себя. Что ж, и у воздушных кораблей случаются роковые пробоины!
   Больно! Точно раскаленным железом по голому мясу: "Мне тяжело с тобой! Уходи! Оставь меня в покое!" - вновь и вновь истязали память героя жестокие Ольгины слова. Было ли это минутным настроением, а может, только лишь из желания подзадорить сорвался с милых губ смертный приговор.
   - Я не связывал тебя никакими обещаниями, а если что-то вдруг неосторожно молвила сама - Ольга свободна от этого! Если б ты только знала, какая изощренная мучительная пытка придумана и исполнена тобой?! Я сдержу слово, и не моя вина, если надежды и мечты, увы, не осуществлятся. И сделал бы все, что ни попросишь, но вместе с тобой уходят Счастье и Удача. Наверное, и Жизнь? Ты убегаешь пугливой ланью по таинственным, недоступным тропам. Невесомая, ты ступаешь в прибрежную пену, но вечные морские воды скрывают след...
   Я шел, движимый непонятной силой притяжения, к девушке, прекрасной и неповторимой, точно Любовь и Мечта. Словно норна*, ты вязала нить... Так, может, твой клубок волшебный? А в этих нежных пальцах чья-то судьба?
   (норны - триада богинь судьбы в скандинавской мифологии. Три корня у Мирового Ясеня, Имя ему, например, Иггдрасиль, "вечно он зелен, над источником Урд".
   там же явились три девы провидицы,
   там поселились под древом они:
   первая Урд,Верданди тоже (резали жребья),
   а третья - Скульд:
   судьбы судили,жизни рядили,
   всем, кто родится,узел нарекали...
   (20 , "Прорицание вельвы" пер. В.Тихомирова)
   Имена трех сестер трактуют так: Урд(р) - судьба, в смысле "история жизни", или "прошедшее, установленное"; Скульд - "долг", то, что, возможно, предстоит, но случится совсем не обязательно, если ты не сделаешь, что должен сделать; Верданди - "настоящее", "то, что есть", "присутствующее". С пряхами мы встречаемся и у кельтов и у древних греков. Узлы норн (узелковая письменность - одна из древнейших) - это отметины на нити судьбы. Интересны устойчивые выражения из современного русского языка - "ему(ей) на роду писано". Уж не Родом ли? Или вот еще - "связать две судьбы", "так судьбой предписано"!")
   Высшее счастье в том, чтобы служить любимому человеку! Больше нет сомнений! И эту грозную великую силу я имел глупость отрицать? Но, всемогущие боги! Неужели, излечившись сам, я привил Ольге смертельную болезнь недоверия? И ты поверила в недолговечность, изменчивость всяких чувств?! Я хотел бы пасть к твоим коленям, и, обхватив, коснуться упрямым лбом, чтобы вымолить прощение. Ведь, единственное, в чем виновен - что не такой я, как ты представила.
   И я оживал, исцеленный одним лишь твоим взглядом. Прости! Я слишком пожалел себя, узнав, что прекрасная звезда бросает вечный свет на кого-то другого. И Дорох мертв!
   Люди стремятся на свет, дорога волхва всегда в потемках. Увы! Безмерное честолюбие и жажда мести снова влекут меня против всех. Теперь я слепо бреду за Чернобогом, чтобы рано или поздно сломать себе шею...
   Очнулся он от ужасного грохота. Вскочил. Меч радостно прыгнул в ладонь, предвкушая забаву. Лошади испуганно бились. На востоке, где все ждали явления Красного Хорса, полыхали зарницы. Громы приближались, небо клубилось черными тучами.
   Костерок тлел, угольки мерцали, отдавая последнее тепло. Словен швырнул туда остатки веток, но влажные, они не занялись.
   - Снова ни капли! Не к добру это! Не к добру! - подумал он, взглянув вверх.
   В тот же миг клинок стал меняться. Металл потерял блеск, по нему пробежали трещины, железо оделось в зеленоватую кору. Плоское стало округлым, меч вдруг сильно вытянулся, потяжелел... Да то и не клинок более? Он держал в руках посох - длинный, неуклюжий, словно копье.
   Снова пророкотали громы и разверзлось небо. Над дремучим бескрайним лесом вспыхнул яркий рыжий огонек. Загудели ветра, стрибы гнули макушки елей да сосен, предвещая явление своего воеводы.
   Огонек разгорался. Еще миг, опалив верхушки деревьев, раскатисто громыхая, мимо пронеслась удалая колесница Перуна. Бог лихо развернул тройку и, сжигая травы, она уж неслась по долам и полям. Громовержец правил, а за его мощной спиной угадывался ослепительно белый силуэт Хранителя - Радигоша.
   Рука крепко сжала посох, холодный, как железо. Дерево слегка подрагивало в нетерпении. Дрожали и мышцы. Трепетала каждая жилка. Ругивлад почувствовал, что его странное оружие, точно вампир, тянет жизненные соки из недр. Он испугался. Словен хотел отшвырнуть зловещий дар, но посох словно прирос к ладони. Напротив, пальцы сомкнулись теснее и еще глубже вдавили острие в землю. Волхва захлестнул поток непознанных, неподвластных никому, кроме Него, могучих сил. В очах потемнело. Ругивлад едва устоял на ногах.
   Он и не заметил, как подкатила колесница. Рыжекудрый великан тяжело спрыгнул на зеленую ярь. Земля заходила ходуном. Следом легко соскользнул Сварожич.
   - Старый знакомый! - проревел Перун, - А ты, братец, говорил, что Седобородый сам сюда пожалует? Испужался? Струсил!? Поединщика выставил!?
   - Ну, здравствуй, черный волхв! - проронил Радигош.
   - Я говорил, что вернусь, и держу слово, Хранитель! - сказал, и не узнал собственного голоса.
   В нем угадывались навьи басы, слова гулко отзывались в пространстве.
   - Неужели, смертный, не ведаешь, кто ведет тебя по жизни? Ужель, не понял, человек, что все беды на земле славянской отныне - твоих рук дело?
   - Я - черниг! И наши пути-дороги разные. Ты верши белое волшебство, а уж колдовать я стану!
   - Молодой ешо, зеленый! - ухмыльнулся Перун, - Где тебе с богами сладить? Поворачивай, навье отродье! На Русь хода нет! А то, как с молотом познакомлю - не обрадуешься!
   Гиганты! Боги светились могуществом, за ними и Сила, и магия, за ними века!
   - Положу на одну ладонь - другой прихлопну! - похвалялся Перун, Только мокренько будет!
   Но что это? Он, вроде, и ростом не ниже, да и в плечах пошире. Тело бугрилось мускулами, грудь распирала навья мощь. Словен пристально глянул на Радигоша. Глянул и прочел в глазах Сварожича не страх, а самый настоящий ужас.
   Он вырастал на глазах, он становился выше и выше, в нем восставало бессмертное Нечто!
   - Но-но! Не очень-то! Что ежели девицу твою ненаглядную Владимиру сосватаю? - брякнул Громовик.
   - Не успеешь! - прошипел он, воздев посох.
   Копье ринулось к Перуну с быстротой гадюки. Звякнуло! Пробив панцирь, острие глубоко вонзилось в широкую грудь могучего бога.
   Страшный крик потряс мир до основания. Силач дрогнул всем телом, глаза вылезли на лоб. Бог ухватился было за дерево, но магический посох, скользнув из раны, вновь очутился в ладони смертного. Человека ли? Ключом ударила ярая кровь. Громовик мгновение непонимающе глядел на нее, еще недавно уверенный в собственной непобедимости. Потом он зашатался и рухнул на руки брата.
   - О Великий Род! Навь идет! Навь уже тут! - воскликнул Радигош, с трудом удерживая гиганта.
   Перун оперся на борт колесницы, охнул, оси скрипнули.
   - Кажется, сквитались! - пробасил волхв, - Прочь с дороги!
   - Ну, нет, чернец! Только ты, да я! Больше никого! Выходи силой меряться! - Сварожич сжимал ослепительно белый прямой клинок и наступал на дерзкого.
   Гневом пылали очи Хранителя, а меч, казалось, доставал до небес.
   - Нам вечно ратиться, Беляг! Это глупая затея! Но коль сердце просит изволь! - у него был кошмарный, чужой, низкий голос, - Изволь, мы потешимся!!!
   Ругивлад пытался замолчать, но губы сами бросали в воздух колдовские слова. Древо ослепительно блеснуло и погасло. Столь же непокорная ладонь сжимала рукоять длинного черного меча. С лезвий на землю стекал мерцающий зеленоватый свет.
   И Навь сошлась с Явью.
   Клинки скрестились, оглушительно звеня. Словен играючи отвел удар, обрушивая свой. Парировал и Хранитель. Сделав обманный выпад, бог круто развернулся, но еле успел отскочить от сверкнувшего, как змеиная чешуя, черного оружия. Меч Сварожича пламенел, рассекая сгустившуюся мглу.
   Ругивладу стало нестерпимо жарко. Да ему ли?
   - Воды! Воды, будь он неладен, Радигош!
   Взметнулись росы. Зашипели. От могучих тел повалил пар. Сварожич снова полыхнул огнем, волхв поднял темную волну студеной влаги. Нимб бога померк. Колдовской клинок ринулся в брешь хитрой защиты, но его белый собрат, кованный самим Сварогом, предупредил выпад.
   Радигош отскочил, тяжело дыша:
   - Это Он сам! Никакой смертный не выстоит супротив моей стали! Да, сделай же что-нибудь, рыжий увалень! Разгони своих коров!
   Перун еле-еле вскарабкался на скамью:
   - Держись! Поутру навья мощь убывает!
   - Вспомнил наконец-то!
   Дар Седовласа вновь обрушился на белого бога. Тот взревел, грянулся наземь. В сей же миг там стоял чудовищный вепрь! Златая щетина на загривке цепляла свинцовые облака, страшные клыки белели острыми утесами. Колдовской клинок словно рогатина скользнул по червонной бронированной шкуре, не оставив и отметины.
   Громовик огрел скакунов огненным кнутом, и те взмыли в поднебесье.
   - Свинья от Дуба ни на шаг! - вырвалось у волхва.
   Секач бросился на человека, выдыхая воздух, точно кузнечные меха, но очутился пред громадным мохнатым Зверем. Одним ударом лапы Бер-Ругивлад раскровил свинное рыло белого бога, вепрь взвизгнул, повалился, но тут же вскочил, и вновь ринулся в атаку. Он бы распорол медведю брюхо, но Бер ухватил-таки кабана за клык, второй лапой вздевая врага над полями и лесами. Радигош захрипел, вырываясь из смертельных объятий. Хрип сменился громким петушиным криком.
   Гигантский петух взлетел на медвежью голову и принялся клевать супостата. Как ни старался бер стряхнуть солнечную птицу - тщетно. С каждым ударом Зверь становился все меньше и меньше. Настал и его черед оборачиваться. Ударился Бер оземь и взмыл к облакам навьим посланцем. Иссиня черный ворон разверз над лугами мощные крыла. Петух прыг да прыг! А вверх ни на сажень. Ворон на него налетает, железным клювом бьет - глядишь, совсем изничтожит.
   - О, брат мой, Светлый Хорс! Уйми злодея! - взмолился истерзанный Радигош.
   И точно. Ветра, не ослушавшись небесного воеводы, погнали черные стада на запад. Ярое око бросило взор на земные владения. Понеслись стрелы-лучи, опрокинули ворона, бросили вниз. Словен рухнул в мягкие припорошенные травы.
   Перекатился, восстал, изготавливая клинок. Да противника и след простыл. По полю, усыпанному белым пухом, мчались лошади.
   - Выпутались, негодницы? - изумился он.
   Но было что-то более удивительное, колдовской металл искажал мир, и оттуда, из запредельного, на волхва глянуло незнакомое лицо молодого старика, седого, как лунь.
   - Толи видится мне, толи чудится? Может в жилах навь беснуется? И проспал-то одну ночь, а получается, целую жизнь?
   Он хотел стряхнуть предательский снег, не тут-то было.
   - Торропись, РрРугивлад! Тетеррря! Судьбу прроворрронишь! - на покляпой совсем уже голой березе, что стояла недалече, сидел неизменный вестник Седовласа, - Делай, что должен!
   Едва прокаркал чернец - вновь тучи по небу телушками. И не видать за ними светила, и снова ни лучика.
   - Легко сказать - поспешай! Смотри, лес какой!? А что за ним неведомо...
   - Так спрашивай, дурррень! И ответ сыщется... Каррр! - махнул крылами, снялся - и поминай, как звали.
   - Спросим! За все спросим! - прошептал человек.
   Наломав сучьев, он приласкал огонь. Затрепетало, заалело пламя игривыми языками. Огонь, который земной, милее сердцу, чем поднебесный.
   Ругивлад расстелил плащ и, разоблачившись по пояс, подсел к костру. Руны привычно шершавили кожу. Он скрестил ноги, крепко выпрямил спину, слегка прикрыл веки и высыпал стафры разом пред собой. Одни знаки тускнели, другие вообще не проступили, но были и такие, что сразу бросились в глаза, багровея кровью.
   Тогда волхв положил ладони на колени. Сжав губы, он начал сильно, с совершенно невозможной, для простого человека, быстротой прогонять сквозь обленившиеся легкие еще морозный воздух. Вскоре по телу разлилась истома, граничащая с дурнотой, но волхв продолжал действо, впуская эфир через одну ноздрю - выдыхая через другую. Наконец, появилось ощущение, что воздух нагрет, и даже раскален, словно на дворе не осень, а разгар летнего дня. Пред глазами замельтешили ярко голубые точки и пятнышки. Зашумело, тело покрылось испариной, точно в каждую пору вонзили по игле. Внутрь вливалось что-то жгучее, дрожащее, липкое. Мелькание усилилось, а в ушах уж звенели колокола.
   Теперь воздух более походил на плотный, клубящийся, точно в бане, пар. Ругивлад достиг апогея. Последний вдох! Задержка! И мертв! А за этим следовало прозрение - знаки складывались в слова, события - в историю...
   Ругивлад жадно хватал морозный воздух, он задыхался. Клубы дыма окутывали родной дом... но то было в иной, нездешней яви, то осталось в прошлом. Закашлялся. Сознание судорожно цеплялось за приметы, не пуская назад. Волхв глотнул, набрав полную грудь, он старался еще, хоть на мгновение, удержаться там, в Сбывшемся...
   - Месть! Месть! Богумил, Власилиса! Я отомщу, я уже иду! - крикнул словен.
   * * *
   - Эко оглушил! - заслышал он женский смех.
   Ладонь легла на рукоять. Поднялся рывком, настороженно озираясь. По ту сторону пламени колыхались черные полупрозрачные ткани. Высокая женщина, волосы - что воронье крыло, насмешливо смотрела на волхва, поигрывая веретеном в длинных и тонких бледно-синих пальцах.
   - Старая знакомая!? - не поверил он. - Здравствуй! Ты за мной? Чего так скоро?
   - Погоди еще! Успеется! - усмехнулась Пряха, - Я узлы не про тебя одного вяжу! Что стоишь, как пень? Али испугался?
   - Смерть уже ничто не значит! - еле слышно молвил волхв, - Но хотелось бы напоследок с кровником посчитаться!
   - Поквитаешься! Я не против, - ответила Недоля, путая нить, - Пока Владыке должен, пока он долг не стребует - тебе моя меньшая сестра благоволит. Я не властна.
   - Тогда зачем пришла?
   - Есть один интерес! И коль сговоримся - покажу тебе дорогу на Киев, снова улыбнулась Черная Пряха.
   Налетел ветерок. Змеями взметнулись пышные волосы, взволновались одежды. Будь это Ольга - бросило бы в жар, но при одном взгляде богини ему стало холодно.
   - Говори, что за служба?
   - Я плету узлы не про тебя одного, - снова повторила Пряха, - Ведаю, прах везешь кагану киевскому - не простой череп, родительский.
   - Верно! Будет мир промеж киян да вятичей!
   - Будет мир? - рассмеялась женщина, - Что ж, коль так его назвать согласна! А служба многого не потребует. Как войдешь в покои красные, станет князь тебя испытывать. Всяк правитель яда опасается. Ты испей тогда из рокового кубка! Выпей, герой, не брезгуя! Примирись чрез влагу хмельную с обидчиком! Пустят чашу по кругу - побратаетесь вы с кровником...
   - Не бывать тому! Нет промеж нас согласия! Кровь за кровь! - вскипел словен.
   - Неразумный смертный? Кому перечить удумал? Только чашу вы с врагом осушите - я явлю слова заветные, стародавние руны крепкие. Ты строку вслед за мной повторяй! Вере своей не изменишь! Ступай!
   Сказала, да и пропала, кудесница!
   Ругивлад повел ладонью, отгоняя наваждение потаенным знаком. Вроде, полегчало... Нет ее, Кривой!
   А лес-то совсем белесый. Стоит, подрагивая пожухлыми листьями. И уж, вроде, не столь дремуч да непролазен. Словно приглашает в гости...
   Словить кобылиц стоило немалого труда, но вскоре путник вступил на звериные тропы, держа пару на коротком поводу. Шелест сухих листьев, готовых свершить последний полет, приглушал звук копыт. По краю леса росли могучие, раскидистые дубы, но чем глубже, чем дальше проникал словен, тем больше ему попадалось высоких сосен. Казавшийся светлым и прозрачным для лучей бор неожиданно навис вечнозелеными кронами над головой, и вокруг заметно потемнело. Человек выбрал направление, как подсказывало ему чутье. Лошади давно перешли на шаг, словен вглядывался в черноту и не видел никакого просвета. Одно время ему чудилось, что там, впереди, бор расступается, но близился вечер, а вокруг лежал все тот же девственный лес.
   И вдруг справа от маленького отряда, наперерез ему, рванулась громадная тень. Гнедая Ругивлада припустилась крупной рысью, чудом выбирая дорогу среди деревьев. Он не мешал, но с тревогой посматривал назад, пришлось отпустить повод, каурая и еще одна кобылица мчались, выпучив глаза, как от великого страха.
   Ездок из волхва был посредственный. Заметив, как его лошадь сворачивает влево, словен попытался выправить путь, но она заупрямилась.
   И неспроста! Массивное черное тело взметнулось над ним, опрокидывая гнедую, а вместе с ней и Ругивлада на усыпанную хвоей промерзшую землю. Человек вылетел из седла, и если бы не отменная реакция, он переломал бы кости. Но, хвала богам, приземлился на ноги и выхватил меч, углядывая, как с жалобным ржанием кобыла медленно повалилась набок и забилась от ужаса и боли. Мимо, точно бешеные, проскакали каурая и вторая запасная.
   Удержать взбесившихся лошадей он не сумел бы при всем желании. По ту сторону едва различимой звериной тропы раскаленными угольями вспыхнули злые глаза. Чудовищный пес выступил из мрака и приближался в грозном молчании, оскалив пасть. Шерсть на загривке стояла дыбом. Еще миг, и кошмарная тварь снова прыгнула. Ругивлад отпрянул, принимая хищника на меч. Стремление хладного железа вспороло брюхо ретивому псу. Он едва не достал человека лапой, но шлепнулся, взвизгнул, заскулил жалобно и вдруг завыл, призывая стаю. Удар был таков, что мог выпустить из пса не одно ведро крови, но к изумлению волхва - не пролилось ни капли.
   - Но боль ты все-таки чувствуешь! - утешился он.
   Пес опять зло сверкнул глазищами и канул в темноту.
   Словен обратился к кобылице. Могучая шея гнедой была разодрана острыми когтями, там нервно пульсировали артерии и кровь горячими ручьями пробиралась под брюхо. Лошадь хрипела, жизнь истекала вместе с дымящейся багровой влагой, омывающей полусгнившие листья. Сверкнул клинок. Ноги гнедой судорожно дернулись, черный фонтан ударил из перерезанного горла.
   В темноте снова завыли, теперь на разные голоса. Казалось, свирепые псы окружают со всех сторон. Ломая ветки, обдирая одежду и кожу, он рванулся прочь через густой кустарник. Вожделенный кубок, упрятанный в мешок, мотался на боку, а за спиной уж чавкало и хрустело. Человек помчался наугад, стараясь как можно дальше убежать от места зловещего пиршества.
   Изредка он останавливался, прислушиваясь, нет ли погони. Ветер слегка подталкивал в спину, и вот донес едва различимый, но быстро приближающийся зов трубы. За ним следовал совершенно невообразимый шум, вырвавшийся из недр колдовского леса, словно страшная буря ломала и валила столетние сосны. Нарастая волной, звук обернулся вдруг топотом несущихся вскачь обезумевших коней. Вновь затрубили рога, пронзая ночь звериным ревом.
   В жилах застыла кровь. Он впился глазами в зловещую темень. По косогору прямо на него мчался конный отряд. В бешеном азарте всадники пришпоривали вороных. Скакуны едва касались земли копытами, из ноздрей валил дым, глаза пылали зеленым огнем. И Ругивладу захотелось, как тогда, в далеком детстве, в мгновения страшного морского боя, упасть на землю ничком и вцепиться, что есть силы в обмороженную траву да корявые корни. Казалось, еще чуть-чуть собьют с ног! Ухватят! Увлекут за тридевять земель, в никем непознанные дали. Кошмарное видение и впрямь могло поколебать мужество не то что героя, а даже бога.
   Далеко впереди, опережая охоту, гигантскими скачками мчался огромный мохнатый волк, серебристый, как роса, с большими глазами, отливающими в полусумраке холодным лунным светом.
   Зверь остановился, не добежав до человека каких-то десяти шагов. Их взгляды встретились, скрестились, и словен обмер, зачарованный мутным, обволакивающим взором Врага. Но, видно вспомнив о чем-то светлом, он гордо выпрямился, прислонился к толстому дереву и угрожающе повел мечом. Ругивлад позволил бы растерзать себя на части, но не показал бы спину.
   Следом на склон вырыснул громадный всадник в забрызганном грязью и кровью плаще. Ругивладу почудилось, что у его черного, как уголья, коня шесть ног. Лица не разглядеть, оно скрывалось под широкими полями шляпы, только взлохмаченная седая борода Дикого Охотника ложилась на могучую грудь. Одна за другой на склоне, чуть поодаль, возникали фигуры навиев. У многих поперек седла свисала добыча, шевеля конечностями. Но что это была за дичь, волхв не сумел разглядеть, потому, как предводитель обратился к человеку с такими словами: