Гаврилов Дмитрий. Дар Седовласа

   (* Дедославль, Дедилов - легендарный город вятичей, располагался по мнению ак. Б.А.Рыбакова между Упой и Доном, юго-восточнее Тулы. Первое упоминание в Ипатьевской летописи под 1146 г.)
   Сами заморские гости, жили-то они за Гирканским морем, землю вятичей называли - Вантит. К северу помещали они Славию, к западу - Киявию, а на самых пределах земель славянских, что на заходе, лежала мистическая Аркона. Арабы писали так:
   "Русы состоят из трех племен, из коих одно, ближайшее к Булгару, а царь его живет в городе под названием Куяба, который больше Булгара. Другое племя, наиболее отдаленное от них, называется Славия. Еще племя называется Артания, а царь его живет в Арте. Люди отправляются торговать в Куябу, что же касается Арты, то мы не припоминаем, чтобы кто-нибудь из иностранцев странствовал там, ибо они убивают всякого иноземца, вступившего на их землю. Они отправляются вниз по воде и ведут торг, но ничего не рассказывают про свои дела и товары, и не допускают никого провожать их и вступать в их страну. Из Арты вывозят черных соболей и свинец".
   Артанцы слыли неплохими металлургами. Бронзовые статуи, изготовленные славянами, не уступали изяществом форм ромейским скульптурам. На Аркону чрез Варяжское море с дальних островов бритов везли олово, которое во все века традиционно путали со свинцом. Олово меняли на янтарь.
   Мастерам кия и на земле вятичей почтение особое. Каждый род имел своего оружейника, а иногда, редко, но встречались мастера не менее умелые, чем знаменитый киянин Людота. Старшего из вятичей звали Творилой. Особо любила сего искусника детвора, ибо не было такой диковины, такой чудной игрушки, что не сварганил бы добрый мастер, начиная от деревянного меча или детского лука и заканчивая вертушками да жужжалками.
   - Вот так клинок у тебя, словен! - не скрывал восхищения Творило, любовно разглядывая металл.
   Управляться с полуторником, точно с простым мечом, мог разве очень высокий воин. Ругивлад, к счастью, не мог пожаловаться ни на рост, ни на крепость длинных рук.
   - Да, особенный! - подтвердил он, - Сколько уж крови выпил, сколько вражины порубил - а ни одной зазубрины? Что еще скажешь?
   - Нет, Ругивлад, такого кузнеца, чтоб на творение рук своих не поставил бы клейма! Знатный меч особливо знаки любит. Клейма я тут не вижу. Выходит не человек его справил, а могучий бог!
   - Вот и я так думаю, - грустно вымолвил словен.
   Издревле вятичи ведали тайны металла. Видно достались секреты им от самого небесного Творца. Чтили Сварога и Сварожича за неделю до конца Грудня и еще пару дней в Большие Овсени, когда обновляли пламень в печах во славу Огнебога.
   И рек древний Станимир, поучая малышей, да не худо бы и всем послушать:
   -...Сварога - Деда богов, что ожидает нас, восхваляем. Сварог - старший бог Рода божьего и Роду всему - вечно бьющий родник. Как умрешь, ко Сварожьим лугам отойдешь, ибо он есть Творец, а прочие - суть сыны Его. Потому и молим Сварога со Сварожичем средь огней наших и хлябей наших и просим Его, ибо он - источник хлеба нашего и есть бог Света, Бог Прави и Яви, - вещал старец.
   И рассказывал мудрец, как поймал раз сей Кузнец Черного Змия, да прищемил ему язык клещами огненными, да стал охаживать Гада кулаком, что кувалдою киевой. И делили они с Ящером* Землю Матушку, справа Навь легла слева Явь простерлась. Так прошла межа великая, а по ней бежит ныне река Смородина. Кто воды мертвые переплыл - назад не вернулся, но и нечисти из-за той реки нет пути на Белый Свет. Так-то оно было!
   (* Ящер - мировой змей, на нем лежит и поворачивается Земля. Прародитель всех прочих змеев. Мидгарский Змей (Ёрмунганд)- в скандинавской мифологии сын Локи, чудовищный змей, на которого опирается Земля, аналогичен по функциям славянскому Ящеру. У авестийцев - Ажи-Дахака. Пекельное божество Ясса - Яжа - Яша известно по средневековым польским поучениям против язычества).
   Ругивладу удалось без особых хлопот собрать десятка два искусников. На помощь жупана он не уповал, но работу очень скоро наладил, как должно. Волах дал всем строгий наказ - слушать чужеземца, точно его самого. Поведал словен воеводе про разные хитрости да придумки, вот и смекнул старый вояка - польза будет городу великая. Так двор Ругивлада превратился в настоящие мастерские.
   Наследники Сварога знали дело к несказанной досаде Медведихи - красивой дородной бабы, которую воевода подвязал заведовать нехитрым хозяйством чужеземца. Сама-то Медведиха в минувший год потеряла сына - увел проклятый кочевник, да муж ее сгинул где-то в Муромских лесах несколько весен назад. По дурости нанялся вятич охотником, да не простым, а за головами человечьими.
   Пусть и за татями гонялся Медведихин муж, а пословицу древнюю забыл: не рой яму другому - сам в нее попадешь!
   Словом, была баба ныне не у дел, и работа с легкой руки Волаха пришлась как раз по ее стати. Женщина мигом показала мастеровитым мужикам, кто здесь хозяйствует, и те слушались ее во всем, окромя своего кузнечного дела. Медведиха баловала умельцев квашеной капустой, да с кислой морошкой, иной раз блинчиками с медком. Но чужестранец, хоть и был моложе самого юного кузнеца на десяток лет, как слыл нелюдимым, таким им и остался. Ругивлад строго настрого запретил бабе прибираться в верхних покоях, где даже ночами, при лучине, что-то себе колдовал, но в хозяйские дела не лез и по вопросам "куда чего нести" да "где что разложить" всех отправлял к ней. Медведиха слушалась молодого волхва, особенно после того, как словен отдал ей "на обзаведение" половину серебра, некогда выигранного котом в таврели. Баба гордилась ученым пришельцем, хотя ничего не смыслила в волховании. Она же готовила еду и самому волхву, который оказался на редкость неприхотлив: житного чужеземец почти не ел, брезговал и мясом, хотя позволял себе рыбу и яйца. Чаще всего чужак вкушал сочиво - отварную пшеницу и ячмень с медом, но без масла. Поговаривали, то ли в шутку, а может и всерьез, оно уходило на свечи, кои жег пришелец в немереных количествах. Но то были враки - для таких целей у словена имелся пчелиный воск, что он раздобыл у бортников на пасеке. К слову, и мед у них выдался в этот год знатный, вкусный да пряный, на радость детишек.
   Нередко бортни устанавивали на деревьях, тогда толстому и тяжелому лесному хозяину не полакомиться дармовым медком. Бортник ловко поднимался по стволу, и, прикрепив себя сыромятными ремешками, выдалбливал полость, называемую бортней. Ульи же обычно делали из спиленных деревянных колод, что нередко поднимали под самую крону, и не одну штуку, а сразу несколько.
   Как-то за работой Кулиш, сынок Манилы, располосовал себе бок, Медведиха никак не могла остановить кровь - повязка промокала. Хотели нести отрока к Станимиру, но на счастье Кулиша словен как раз вернулся от воеводы и сумел заговорить рану, не хуже иного знахаря, посыпав ее измельченными листьями мяты да подорожника:
   "На море, да на Окияне, на острове да на Буяне Седовлас стоит, рудой крови велит: "Ты, кровь-руда, стой - кладу запрет на тебя с листвой! Ты, руда-кровь запекись - с раны не растекись!"
   С тех пор местные зауважали иноземца, благодарил и Манило, да Станимир, осмотрев шрам Кулиша, похвалил словена. После памятного случая с Домовым это была вторая похвала старика за осень. Удостоиться такой чести доселе никто не мог.
   Целебную траву, понятно, собирал не он, ведь гостил в Домагоще недавно - выручила Ольга, что знала и цветок, и корешок. Зато словен сам готовил отвары, и пользовал ими себя как изнутри, так и снаружи. Черные одежды и нелюдимость прочно закрепили за молодым волхвом прозвище "Черниг". Так именовали темных кудесников, осевших в дремучих Черниговских лесах, где искали они покоя от сует обыденной жизни. Впрочем, естества своего волхвы не сторонились, и коль приходила к ним, бывало, женщина, пораженная бесплодием, но желавшая иметь дитя - никто не смел ей отказать в этом чуде, иначе гнев Черного бога непременно бы настиг такого служителя.
   А с запада и с юга слетались вести одна хуже другой. Разведчики сообщали о необычайном оживлении в стане печенегов да о посольстве к ним киевского воеводы Бермяты. И вспоминали ратные мужи, как ярились пожарищами светлые летние ночи, как вспыхивали факелами деревни, сгорая одна за другой дотла. Но даже старики сходились в мнении - никогда еще Домагощу не угрожала столь серьезная опасность.
   - Будет дело мечам! - поговаривали они, - Ждите кочевника летом! Непременно нападет!
   Налетят степняки - пожгут слободы да поселки, повытопчут поля. По осени-то им уже не добраться, разве только лазутчики, а зимою - верная смерть. И лишь только просохнут тропы да дороги после вешних гроз - вот тогда и явится незваный гость из степей задонских.
   Несмотря на запрет отца, Ольга частенько выбиралась за стены городища говорила, что к бабке-ведунье.
   - И не боишься, глупая, в такую пору по лесу бродить? - удивился Ругивлад.
   - Вот еще? - возмутилась девушка, - Да, я теперь и не одна?!
   Словен ощутил, как по всему телу пробежала дрожь. Но только это она сказала:
   - Каррр! Карр! - раздалось с верхушек елей.
   - Плохая примета! Ворон, хоть и живет до триста лет - это навья птица. Дурное накликает! Уйдем скорей отсюда!
   - Ты иди, а я мигом догоню, - смутился Ругивлад.
   Дернув плечиками, Ольга двинулась по тропе, что вела к Домагощу. Стены уж обозначились средь паутины веток.
   Волхв зашептал, проникая колдовским взором в лесную темень. Точно внявь мольбе, стремительно набежавший ветерок предательски разворошил густую хвою. Но чернец и не думал улетать. Клюв блеснул металлом. Самоцветами сверкнули зоркие вороновы очи, и Ругивладу почудилось, что это все те же неимоверные чародейские глаза Седовласа.
   - Будь ты проклят, вестник Чернобога!!! Не по мою ли душу? Никак Хозяин должок требует? - судорожно заметались мысли.
   - Каррр! Здррравствуй, паррень! Седовлас весть прррислал! Беррмята печенега ведет!
   Прослышав о тысяцком, к которому у него был кровавый счет, Ругивлад заметно повеселел.
   - Коль этот меня найдет - второго уж сам настигну! - подумал он.
   - Берррегись ррруг! Берреги Ольгу! Пррроворрронишь! - каркнул и снялся чернец, взмыл выше самых старых елей, и уж не докличешься, от чего ж ее беречь, родимую.
   Напуганный этими последними словами, Ругивлад припустился за девушкой, и нагнал почти у самых ворот Домагоща.
   - Гляди, потеррряешь! - неслось ему вслед.
   - Ну, и ловок же ты ворон пугать! - рассмеялась она.
   * * *
   На следующий же день пророчество колдуна стало самым ужасным образом сбываться.
   - Хороший у тебя клинок, Ругивлад! - похвалил Волах.
   Он знал, что говорил, ибо немало повидал на своем веку. Не укрылось от воеводы и то, что владение полуторным мечом требует немалого ратного искусства, силы и выдержки. Им можно бить и колоть, наступать, используя как секиру, защищаться, удерживая врага на расстоянии, словно копьем. А значит, тот, кто носит такое страшное оружие многого стоит.
   Мощь клинка и секиры растянута вдоль лезвия. Один верный удар - у врага нет либо руки, либо головы. Одно ловкое секущее движение - и широкая рана обескровит противника. Таким мечом можно еще и колоть, удобно перехватив длинную рукоять либо одной, либо обеими руками.
   - А что, словен? Не покажешь ли военное умение? - подначивал воевода.
   - Дел невпроворот! Но коль душа просит - изволь!
   - Сам-то я стар на потеху, разве только всерьез! А вот молодые рвутся в бой...
   - Это кто ж?
   - Да, Радогощинские!
   Узнав это, Ругивлад еще раз помянул добрым словом Седовласа.
   Приближался срок вечевого сбора. Ольгин батюшка мог лишиться прежней власти, если б вдруг Совет родов переизбрал жупана. Хоть правил он мудро, да на все были причины. Жупан тревожился из-за назойливых слухов о любви стольнокиевского кагана к дочери. Местные также трепались, что кабы отдали Владимиру Ольгу - печенег бы мимо прошел. Этому слуху немало способствовал Буревид, глава всех глав. Раздосадованный явной неуступчивостью соседа, он и подначивал старых людей. Молодые горой стояли за правителя. Грозил раскол, ведь Дорох из рода радогoщинских вятичей с юных лет засматривался на дочь Владуха, а та вроде бы не желала такого жениха. И неспроста Буревид отправил сына в Домагощ - за Владухом глаз да глаз нужен. Теперь его отпрыск то и дело захаживал на двор жупана и строил глазки Ольге. Владух выиграл от этого мало. Выборы перенесли на год. Коль будущей осенью молодые сыграли бы свадебку - у него был бы жребий остаться на новый срок.
   Средь приближенных Дороха словен не знал никого. Приглашение - показать воинское искусство его не удивило. Он прозревал какой-то подвох и был настороже.
   - Ты зря согласился! - сказала Ольга, узнав о состязании - Они опытные воины и сами, кого хочешь, научат!
   Слушать о воинском искусстве из уст женщины - скверное занятие, но Ругивлад помнил, как ловко иная управляется и с луком, и с метательным топором, а потому ответил:
   - Иногда стоит поразмять кости. Не волнуйся! Все - что ни делается на Белом Свете - к лучшему. Они сами напросились!...
   Биться предстояло на ратном дворе, где всецело властвовал бывалый воевода. Иной раз здесь сходились грудь на грудь, стенка на стенку молодые дружинники. Нередко, отрабатывая движения, то одному, то другому из них, приходилось сталкиваться с истыми мастерами своего "ремесла". После этих состязаний Станимиру и Медведихе хватало работы. Хорошо хоть старые вояки упражнялись палками!
   Вдоль частокола стояли мишени - срезы толстой липы, размалеванные рудой. Волах подозвал туда соперников, чтобы обговорить условия боя. В таких случаях выбор оставался всегда за тем, кого вызвали на круг.
   - Как станем ратиться? - спросил Ругивлад, разглядывая противников.
   Он прекрасно помнил о предупреждении Ольги. Двое были и в самом деле едва ли моложе его, третий - громадный детина, пудов на десять, юнцом тоже не выглядел.
   - До первой крови! - ответил рослый усатый воин, вооруженный тяжелой секирой.
   Прозевай словен хоть один удар - второго бы не потребовалось.
   - До первой крови! - огласил Волах договор и махнул рукой, чтобы воины оттеснили толпу зевак.
   Сшиблись. Здоровяк расправил широченные плечи и шагнул к чужаку. Ольга закрыла глаза ладонями.
   Кожи брони заскрипели, железа заскрежетали. Ругивлад пригнулся, уходя от могучего вятича. Секира неудержимо пронеслась на головой. Следом дернулся и противник.
   Словен распрямился и влепил ему плашмя по боку. Секира совершила обратный путь. Ругивлад волчком уклонился от страшного удара. Противнику было нужно лишь мгновение, чтобы остановить боевой топор, но чужак оказался еще быстрее. С разворота он полоснул здоровяка по другому боку - от глубокой раны спасла броня - и возник за спиной радогощинца, готовый нанести смертельный удар.
   Зеваки засвистели. Ольга приоткрыла глаза, пытаясь сквозь веки углядеть победителя. Привычные к затяжным показательным поединкам, широкому маху и дружному звяканью мечей, зрители недоумевали.
   Обрадовался разве сам здоровяк, отвечая на дружеское рукопожатие словена своим, не менее крепким и искренним.
   - Вот это по-мужски! - заключил Волах.
   - Как станем ратиться? - спросил он следующего противника, все звали его Хортом.
   Вянтич оглянулся на Дороха и глухо ответил:
   - До первой крови!
   - До первой крови! - громко крикнул воевода и дал знак.
   По слухам этот воин редко разочаровывал публику. Меч у Хорта короче и легче, но сам он - левша. На правой руке - шит. Ругивлад не любил ближний бой. Ниже словена на пол-головы, Хорт казался более подвижным. Он устремился на чужака, обрушивая шквал коротких расчетливых ударов. Однако словен удачно защищался мечом.
   Вот клинок вятича взлетел. Сверкнул молнией. С шипением рухнул вниз. Он почти уж достал словена, но тот ловко отскочил в сторону. Уклонился от разящего железа и нанес ответный удар.
   Зловещее острие метнулось к приоткрывшейся на миг груди. Звякнуло. Хорт не менее ловко отразил выпад шитом, и снова ринулся вперед.
   Он успевал дважды взмахнуть коротким оружием. Первый раз, рассекал воздух, второй раз - натыкался на меч противника. Рука отяжелела. Все чаще и чаще вятич опускал щит, все сильнее и яростней были удары чужака.
   Хорт сделал молниеносный выпад. Его короткий клинок чиркнул по пластинам Ругивладовой куртки, не причинив, однако, словену никакого вреда. Наконец, вятич потерял терпение. Он отшвырнул бесполезную защиту, изрубленную до неузнаваемости, и постарался достать искушенного словена неуловимым финтом.
   Но Ругивлад парировал, да так, что в руках у Хорта остался обломок. Чешуя на груди расползлась. Воин яростно выругался.
   - Есть! - крикнул воевода, прекращая схватку.
   Вянтича спасла ладная кольчуга. Но она была рассечена от плеча до живота. Второй удар, будь это настоящий бой, стоил бы Хорту жизни. Со слюнявых губ его срывалось клокотание. Словен, напротив, казался свеж, точно и не вступал в схватку.
   - Как станем ратиться? - произнес он ритуальной фразу, и поглядел на третьего - верзилу.
   - Давай-ка на кулаках! - ответил тот, срывая войлочную рубаху.
   - Пока стоят на ногах! - провозгласил воевода.
   - Я из тебя дух вышибу! - пообещал вятич.
   Толпа радостно загудела, предвкушая потеху.
   Противник разоблачился по пояс. Плотное, масивное тело, которое и красивым-то не назовешь. Толстые, словно бревна, руки, а бедра не уже плеч. Он сутулился, но даже тогда казался повыше долговязого словена. Эдакая неуклюжесть при всем избытке веса была обманчива. По опыту кулачного боя Ругивлад знал, что хотя такой боец и не слишком полагается на удары ногами, он необычайно вынослив и могуч.
   Ольга надула шеки. Да, чужак не бугрился мышцами. Сухощавый, если не тощий, он явно проигрывал вятичу в силе. Хотя, девушке не нравились толстяки, но продолговатые мускулы словена особого впечатления не производили.
   Вдох. Противник медленно, но уверенно двинулся вперед.
   Выдох. Два удара - в душу! По микиткам!
   - Да, это скала - не человек! Не дыши!
   Вянтич постарался сгрести Ругивлада, полностью используя преимущество в весе.
   Не тут-то было. Вдох! Словен уклонился, обтекая бойца, извиваясь, ускользая от смертельного захвата.
   Выдох! Раскачным ударом, заваливая кулак, скручивая корпус, он достал великана в подвяз*, и снова выскользнул, точно водица. Не дыши!
   (* в подвяз - удар в живот)
   Невозмутимый противник изменил себе. Дождавшись, когда чужак ринется в атаку, он встретил его прямым, молниеносным выпадом в грудь. Ругивлад отлетел, едва удержавшись на ногах.
   Зрители неистово и восторженно закричали, подбадривая своего.
   Пропусти словен еще такой удар - растянулся бы на земле. Противник бил без предварительного замаха. Вдох! Выдох! Не дыши! Завалить же бугая почти невозможно.
   Вдох. Сделал рывок под удар противника, скручивая плечо по косой вниз. Тут же, на выдохе, слевой неожиданно вмазал богатырю по виску, окровавив кулак.
   - Совсем другое дело! Не дыши!
   Когда уходил, едва не получил локтем. Размашистый скол - это конец!
   Теперь удары следовали один за другим, со свистом они расскекали морозный воздух. С потной кожи валил пар да стекал вонючий пот. Хриплое дыхание разозленного вятича заглушало крики зевак. Словен уходил шатуном, он маялся, заваливаясь то вправо, то влево. Всем казалось - чуть-чуть, и Ругивлад не сдюжит. Но чужаку везло, и он держался на ногах. Стонали отбитые бока. После косого на поражение гудело в ухе. Из рассеченной брови глаз заливала соленая жижа, она стекала по усам на подбородок, но, липкая, не падала наземь, а скользила на кадык..
   Вдох! Собравшись, Ругивлад высоко и резко вывел колено. Противник всей тушей устремился на увертливого чужака - теперь не уйдет! Выдох! Словен быстрее тура ринулся навстречу, вкладывая в удар все силы. вятич высился уж настолько близко, что риска провалиться не было. Брык с притопом ошарашил богатыря, отбросил далеко назад. Он потерял равновесие, закачался, ловя пустоту руками и тяжело грянулся наземь.
   Подоспевший словен протянул павшему руку. Зрители оценили его шаг дружными криками:
   - Хвала победителю! Победителю слава!
   И словен мог поклясться богами - Ольга была не последней в этом восторженном гаме!
   Проигравший нехотя принял ладонь и с трудом поднялся, оглядывая горожан. Странно! Никто не винил его. Напротив, воевода приветливо стукнул богатыря по плечу, мол, такие, брат, дела.
   Умение побило силу.
   - Ты ранен!? - испуганно воскликнула Ольга, подбежав к словену, Погоди! Я сейчас! - она приложила к мокрому от едкого пота и крови лбу белый платок.
   Материя тут же впитала и то, и другое.
   - Пустяки! Бывало хуже! Само пройдет! - но прикосновение было самым приятным.
   Пальцами другой руки девушка ненароком гладила его непокорные жесткие волосы. Грязные капельки устремились по запястью и достигли локотка. Разбитыми пухлыми губами словен умудрился провести по ее мягкой коже. Там осталась кровавая полоска.
   - Несчастный! - укоризненно бросила Ольга, - И кому нужно это геройство?!
   - Мне? - улыбнулся Ругивлад.
   * * *
   Время шло своим чередом. По первому снегу Станимир велел народу собраться на поля, да каждой бабе принесть горшок с печной золой. Все было в точности исполнено. И шел старый волхв по полю, да сыпал он золу по ветру, приговаривая:
   - Свята земля наша! Носишь ты нас, кормишь и поишь! Отдохни на зиму! Роди много и обильно! Храни тебя Радигош!
   И следом ступали жены, повторяя верные слова, славя Великую Мать.
   А как ударил первый мороз - развели средь колодезной площади огнище из соломы. Станимир заставлял детишек босыми прыгать сквозь языки пламени.
   - Агу, Агу, Агуня! Коснись ноги! Храни от враги! Абы ноженькам тепло было, абы Мара не трогала! Агу, Агу, Агуня! - ягал волхв.
   Затем он и сам проходил сквозь огонь, завершая очищение в Костре-Кострыне. И пока живет человек - в нем горит пламя Огнебога!...
   Кот, вел себя, как последний распутник, улучшая местную породу. Зверь раздобрел, к зиме поменял мех, что впрочем не мешало пушистому хищнику разорять беличьи гнезда, гонять зайцев, потрошить тетеревов и задирать уже одним царственным видом дворовых псов.
   Ругивлад в суматохе дел стал реже гостить у жупана. Первое время Ольга прощала иноземцу, смешно сказать, такое невнимание к себе, но ничто не длится вечно. Этот слепец, по ее мнению, не видел или делал вид, что не замечает весьма откровенных взглядов девушки.
   Нет! Ругивлад не был слепым. Испытывая живейшее наслаждение и необъяснимый трепет от одного девичьего взгляда, от единственного прикосновения, словен понял, что попал в самый приятный и долгожданный плен. Вот только рассудок прирожденного волхва не мог принять эдакой напасти. И потому герой тщетно пытался в ежедневной работе утопить эту губительную для себя и для нее страсть. Умения кропотливо работать ему было не занимать. Но волхв только предполагал, чем это влечение грозит, звезды же располагали...
   Уже который раз он опаздывал на "свидание", обещая превратиться в злостного прогульщика:
   - Ты бы хоть поел чуть-чуть, а то, гляди - протянешь ноги! - упрекала словена Ольга, в очередной раз застав его за каким-то "важным" делом.
   - Нельзя быть рабом своего желудка, иначе - станешь рабом женщины.
   - Что ж, верно! По-моему ты куда охотней искал бы сейчас по холмам свои камни, чем слушал бы меня. Не так ли?
   - Ну, что ты!? Хотя в одном, Оля, ты, безусловно, права: я ищу, но не камни... На мертвое мне везло всю жизнь. Видишь... - он протянул ей ярко желтые кристаллы - ... Гораздо сложнее найти себя!
   - И как, успешно? - скривила губки Ольга.
   - Иногда на это уходит целая жизнь.
   - Слишком заумно, - язвительно заметила она, но смягчившись, тут же добавила - Извини, меня укусила сегодня злая муха.
   - Расскажи о себе! - неожиданно прервал ее Ругивлад, а затем, почувствовав стеснение, чего в присутствии других женщин с ним давно не случалось, добавил - ... О себе и своем народе.
   - Ты ищешь себя, словен, а желаешь знать о чужих людях?
   - Не потешайся! Я и сам хотел бы ведать, к чему стремлюсь. Ну, ладно, дело не клеится - пора бросать. Куда отправимся? Может, на Оку?
   - Мы делаем успехи, - вновь снизошла она до "похвалы", - Но сегодня, думаю, нам нет смысла куда-то идти. У тебя и без того в голове каша работай себе, я не стану больше мешать.
   - Нет, отчего же?!
   Ругивлад упрямился, он понял почему. В этой суровой, хотя по-своему прекрасной лесной стране у него не было ни единого близкого человека, кто, может, и отчасти, но понял бы словена. Ни одного, кроме хрупкой и непостижимо мудрой для своего возраста девушки. Так Ругивлад перешел к обожествлению Ольги, одарив ее образ тем, чем девица в действительности не обладала. По опыту прошлых влюбленностей герой знал, что ум и красота чрезвычайно редко совмещаются в одной женщине, Род не терпит излишеств, и поэтому такое чудо вдвойне опасно. Опасно чем?
   Зловещие приступы ненависти, между тем, не повторялись. Он и не вызывал их. Честные и благородные вятичи, которым, казалось, было чуждо всякое чувство зависти и корысти, вернули Ругивлада к полноценной жизни во славу племени и на благо ему. К слову, они даже не запирали на ключ сундуков, в которых хранили вещи.
   Вставая поутру, герой был снова рад веселому птичьему пересвисту. Купаясь в хладных росах и туманах, Ругивлад вновь и вновь испытывал удивительную бодрость и легкость. С необъяснимым наслаждением он слушал, как шумят кроны вековых деревьев, полнил грудь живительным хвойным ароматом. И Ольга была с ним.