Геммел Дэвид. Эхо Великой Песни

   — Я его вижу. Сидит за камнем. Там, слева.
   — Как высоко?
   — Триста футов.
   Впереди вставали скалы из бледно-красного песчаника, изрезанные тысячелетними ветрами, дождями и потоками. Казалось, будто чья-то рука проделала глубокие борозды в камне.
   Талабан остановил колонну и спешился. Слева, футах в шестидесяти над ним, по скале проходил карниз. Собрав своих аватаров, он объяснил им задачу и сказал, что ему нужны десять добровольцев. Вызвались все, и Талабан, отобрав самых невысоких и худощавых, подозвал к себе Пендара.
   — Мы заберемся на скалы и по ним зайдем врагу в тыл.
   Если алмеков сто или меньше, мы обстреляем их сверху. Как только мы начнем стрелять, немедленно ведите отряд в атаку по перевалу. Это крайне важно, потому что прикрытия у нас не будет, и их огневые дубинки изрешетят нас. Понятно?
   Пендар кивнул и задал вопрос:
   — А если кто-то из алмеков посмотрит вверх и увидит вас?
   — Пробный Камень поедет вперед, как бы на разведку. Все будут смотреть на него.
   — Они могут его просто-напросто убить.
   — Пендар, они хотят уничтожить весь отряд, а не одного только разведчика. Впрочем, может статься, вы и правы. Таково солдатское ремесло: без риска ничего не бывает.
   Талабан, сняв пояс, повесил за спину зи-лук и полез на скалу. В опорах для рук и ног недостатка не было, но сухой камень сильно крошился, поэтому Талабан тщательно проверял каждый выступ.
   На высоте сорока пяти футов ухватиться стало не за что. Справа от него змеилась узкая продольная трещина не глубже двух дюймов. Талабан подвинулся к ней и запустил в нее руку, но носок сапога в трещине не помещался. Он взглянул вверх — трещина расширялась футах в восьми над ним. Аватары лезли следом за своим командиром, и первый был совсем близко.
   — Держись крепче, — сказал ему Талабан. — Я стану тебе на плечо.
   — Есть, капитан. — И солдат прилип к скале.
   Вцепившись пальцами в трещину, Талабан уперся ногой в плечо солдата, подтянулся, вставил в трещину ногу и выбрался на карниз.
   Все десять солдат взобрались туда вслед за ним, кроме последнего, которому некому было помочь. Талабан велел ему вернуться вниз и повел остальных по карнизу.
   Пробный Камень, дождавшись сигнала Талабана, направил коня в ущелье.
   Здесь стояла странная тишина, и анаджо чувствовал, как пот стекает у него по спине. Затаившиеся в засаде алмеки не давали о себе знать. Обнаруживать себя явно не входило в их планы — но вдруг кто-то один не выдержит? Пробный Камень ехал все дальше. Впереди слева, за большим обвалом, мелькнула тень, но он не подал виду, что заметил ее. Глядя по сторонам, он позволил себе посмотреть вверх. Талабан и девять его солдат продвигались по узкому карнизу.
   Пробный Камень снял с седла фляжку и напился воды. Воздух на перевале был жаркий, тяжелый. За валунами снова мелькнула тень, «Не такие уж они искусники, — подумал он. — Не терпится, видно, перебить нас». Он повернул коня и медленно поехал назад, к устью перевала, — Что ты там видел? — спросил Пендар. Он сильно вспотел, его глаза выдавали страх.
   — Их, кажется, человек сто, — ответил анаджо.
   — Значит, будем драться? — Молодого вагара явно пугала подобная мысль.
   — Когда бой начнется, наступай сразу, — напомнил ему Пробный Камень. — Талабану негде укрыться. Приготовься.
   Скоро начнется.
   Пендар дрожащей рукой обнажил меч. Пробный Камень посмотрел на стоящих в ожидании вагарских солдат. Им тоже было не по себе. Пробный Камень усмехнулся и достал из-за пояса топор, но ответа не последовало. Бойцы черпают вдохновение у своих командиров, но Пендар не боец. Он боится, его страх передается другим.
   Пробный Камень поставил коня рядом с Пендаром, и они стали ждать.
 
   Талабан пробирался по карнизу, пот стекал ему в глаза. Под ним затаились в засаде вражеские солдаты, все, кроме двух офицеров, одетые одинаково — в черные штаны и черные рубашки без рукавов, без всяких украшений и знаков различия, без всего, что могло бы блестеть. За спиной у каждого висел небольшой ранец.
   Офицеры тоже не блистали красками — на них были панцири из вороненого металла и такие же круглые шлемы. По оценке Талабана, за камнями сидело около ста тридцати человек с огневыми дубинками наготове. Все соблюдали тишину, что говорило о хорошей дисциплине — такие вряд ли дрогнут и побегут при первом натиске. Талабан с пересохшим ртом еще раз обдумал свой план.
   Опасность велика. Вверх никто из алмеков пока не смотрел, но они сразу посмотрят, когда начнется бой. Аватары, не имея прикрытия, наверняка понесут потери. Есть даже вероятность, что первый же залп уложит их всех… Талабан оглянулся на своих солдат и понял, что они думают о том же.
   Карниз насчитывал в ширину меньше двух футов — как раз столько, чтобы аватары могли присесть, защитив себя хоть этим.
   Талабан жестом приказал им рассредоточиться, и они, сделав это, отстегнули зи-луки.
   — Стреляйте быстро, — тихо сказал Талабан. — Будем молиться, чтобы вагары подоспели вовремя. — Он поднял свой лук, настроился на него и прицелился в спину одному из алмеков.
   Десять разрядов полетели вниз, следом еще десять. В ущелье на какой-то миг воцарился хаос. Убитые даже вскрикнуть не успели. Одежда на них горела, черный дым валил из страшных ран у них на спине. Но офицер прокричал команду, и дисциплина немедленно восстановилась. Огневые дубинки дали залп, в скалу ударили свинцовые заряды. Осколок камня оцарапал Талабану щеку, и из ранки брызнула кровь. Оставаясь на месте, он хладнокровно посылал в ошеломленных алмеков разряд за разрядом. Аватар рядом с ним обмяк и беззвучно, головой вниз, рухнул с карниза.
   Талабан, убив одного офицера и двух солдат, услышал топот скачущих лошадей. Не рискуя взглянуть в сторону устья перевала, он продолжал стрелять. С карниза свалился второй аватар, за ним третий. Талабан увидел под собой Пробного Камня, врезавшегося в гущу врагов. Соскочив с коня, анаджо рубанул топором по голове оставшегося алмекского офицера, и переливчатый боевой клич прокатился по всему перевалу.
   Алмеки начали отступать, укрываясь за валунами. В аватаров на карнизе никто больше не стрелял. При этом алмеки по-прежнему не проявляли паники и отступали в должном порядке. Десять конных аватаров неслись по ущелью, стреляя с седел. Вагары, спешившись, схватились врукопашную с алмеками, которые заняли оборонительную позицию прямо под Талабаном. Бой завязался жестокий. Молодой Пендар неумело оборонялся от алмека с мечом и оставался жив только потому, что все время пятился назад.
   Алмек поднажал. Пендар споткнулся, и противник навис над ним. Но тут разряд Талабана угодил алмеку в шею и снес ему голову. Тело, извергая потоки крови, повалилось вперед, на Пендара. Вагар выронил меч и попятился еще дальше.
   Конные аватары теснили отходящих по перевалу алмеков.
   Бой внизу затих, и Талабан поднялся на ноги. На карнизе с ним осталось всего пять человек, из них двое были ранены — один в плечо, другой навылет в локтевой сустав. Спуск с карниза, не совсем отвесный, был все же труден. Талабан отослал вниз троих невредимых и придвинулся к раненым.
   — Я справлюсь, командир, — сказал аватар, раненный в плечо. Он сидел, прижимая к прорехе в кожаном панцире кристалл. — Кость не задета.
   — Ты уверен?
   Аватар, усмехнувшись, кивнул, спрятал кристалл и свесил ноги с карниза. Постанывая от боли в плече, он медленно пополз вниз.
   Другой, побледнев, привалился к скале. Талабан разглядел, что у него, кроме локтевой, есть и другая рана — чуть ниже пояса.
   — Вряд ли я смогу слезть, — с вымученной улыбкой сказал он.
   Талабан кинжалом распорол ему штаны и осмотрел рану. Пуля разворотила бедро, а потом, видимо, отскочила от тазовой кости.
   — Где твой кристалл?
   Солдат указал на сумку у себя на боку. Талабан вложил зеленый кристалл в его левую руку и велел заняться локтем, а сам при помощи своего кристалла начал унимать кровь, текущую из раны на бедре. Через несколько минут лицо солдата обрело живые краски.
   — Ты ранен, капитан? — крикнул снизу Пробный Камень.
   — Нет. Держи мой лук. — Он бросил оружие с карниза, и Пробный Камень ловко поймал его. Талабан осторожно снял с раненого пояс, прицепил к нему свой и помог солдату встать. — Я спущу тебя вниз на спине.
   — Вы не сможете. Оставьте меня тут, я после сам слезу.
   —  — С одной рукой тебе не управиться, — возразил Талабан. — Делай, что тебе говорят. — Он пристегнул солдата к себе двумя соединенными ремнями. — Держись за шею, только не дави, а то я дышать не смогу.
   — Вы поступаете неразумно.
   — О моей разумности поговорим внизу. Помогай мне ногами. — Вместе они сползли с карниза. — Перенеси свою тяжесть мне на плечи. — Талабан распростерся на скале. Солдат давил на него мертвым грузом, и он испугался, что сейчас сорвется. Сделав глубокий вдох, он потихоньку двинулся вниз.
   Солдат оказался тяжелее, чем он ожидал, и Талабану казалось, что его плечевые мышцы вот-вот порвутся.
   Люди снизу громко подбадривали его, подсказывая, куда ставить ногу.
   — Чуть левее и ниже. Вот так, капитан. Следующая ямка как раз под этой!
   Талабан дышал прерывисто, полуослепший от пота. Правая рука дрожала от напряжения. Двое аватаров взобрались к нему и стали помогать. У самой земли их подхватило множество рук. Солдата отвязали, прислонили к валуну, и он закрыл глаза в благодарственной молитве.
   Талабан, отдышавшись, подозвал к себе Горея.
   — Докладывайте.
   — Шестеро аватаров убито, трое ранено. У вагаров убито двое и ранено девять, но не тяжело.
   — Потери врага?
   — Я насчитал семьдесят два трупа. Уцелевшие, не более дюжины, ушли на восток.
   — Соберите огневые дубинки, мешочки с черным порошком и боеприпасы. Оружие раздайте вагарам и объясните, как с ним обращаться.
   — Да, капитан. — Горей входил в число тридцати аватаров, которые освоили захваченное у врага оружие, и добился больших успехов.
   Талабан подошел к сидящему на камне Пендару. Меч молодого вагара так и валялся на земле рядом с обезглавленным алмеком.
   — Вам дурно? — спросил Талабан.
   — Теперь уже нет. Я изверг из себя столько, что на три желудка хватило бы. Чувствую слабость, больше ничего. А вот вы, я вижу, ранены.
   Царапина на щеке Талабана все еще кровоточила.
   — Это выглядит хуже, чем есть на самом деле. Меня оцарапало осколком камня. — Талабан приложил к порезу кристалл, и ранка сразу затянулась.
   — Здорово вы сняли этого парня со скалы, — сказал Пендар. — Теперь вас будут любить.
   Талабан пропустил комплимент мимо ушей.
   — Вы никогда не учились владеть мечом, верно?
   — Верно. Это вы меня спасли?
   — Да. Я торопился и слишком высоко метил. Извините.
   Вы, должно быть, испытали сильное потрясение.
   — Потрясение — не то слово. Только что он мне ухмылялся — а потом ухмылка исчезла вместе с лицом. В этот миг мне следовало понять то, что я знал и раньше; не гожусь я для такой работы. — Пендар криво усмехнулся и отвел взгляд.
   — Не надо себя недооценивать, Пендар. Солдатами не рождаются, ими становятся. Вы человек смышленый и всему научитесь. Держитесь подле меня и усваивайте азы, а остальное само придет. Начало уже положено: атаку вы провели хорошо. Благодарю вас за доблестные действия.
   — Очень своевременная похвала, Талабан. — Пендар с улыбкой, уже успокоившись, оглядел поле боя. — Вот, значит, каково это — быть воином. Не могу сказать, что это очень привлекательно. Вонь-то какая — сейчас сюда мухи слетятся.
   — Когда человек умирает насильственной смертью, у него опоражниваются кишки. В героических песнях об этом не упоминается — не думаю, чтобы певцы когда-нибудь участвовали в бою. Ну как, получше вам?
   — Да. Что теперь будем делать?
   — Отправим раненых в Эгару и постараемся убить как можно больше алмеков. Может быть, хотите вернуться? Ничего постыдного в этом нет. Я дам о вас похвальный отзыв в своем рапорте.
   — Вряд ли бабушке это понравится. Она готовит меня для политической карьеры и полагает, что героя народ примет более благосклонно.
   — Что ж, она права.
   — Бабушка ошибается редко. Она у меня женщина твердая и целеустремленная.
   Пробный Камень улыбнулся и убежал.
   — Он зарубил своим топориком четверых, — сказал Пендар. — Ужас что такое.
   — Он из воинственного народа. Они верят, что только битва ведет к величию.
   — И это, по-вашему, величие? — Пендар обвел рукой мертвые тела.
   — Нет. Это дикость и противно всему, что защищает цивилизация. Но в некоторых отношениях народ Пробного Камня владеет истиной, которую мы давно забыли. Рост возможен только в борьбе. Никакой учитель, никакая книга или песня не научили бы вас тому, что вы узнали сегодня за несколько кратких мгновений.
   Вы сидели верхом на коне в горле ущелья и видели перед собой смерть. Затем вы преодолели свой страх и пошли в атаку. Вы когда-нибудь чувствовали себя более живым?
   — Никогда, — признался вагар. — И все-таки это ужасно.
   — Да, ужасно. Все эти мертвые — алмеки, аватары и вагары — могли бы прожить хорошую, полезную жизнь. Теперь они — пища для ворон. Если вы займетесь политикой, как желает ваша бабушка, то сможете применить знания, которые приобрели здесь, на благо вашему народу. За свою долгую жизнь я узнал, что любой человек колеблется между низостью и благородством. Каждый день он принимает решения, которые увлекают его то в одну сторону, то в другую. Вожди призваны побуждать людей к благородным деяниям. Вы сегодня видели много низости и еще больше благородства. После этого вы станете либо лучше, либо хуже — нет, все-таки лучше, так мне думается. А теперь подберите свой меч — самое время поучиться кое-каким основным приемам.
 
   День был долгий, и Софарита вернулась домой смертельно уставшая. Ро уже спал, и слуги тоже улеглись, только старый Семпес ждал ее.
   — Подать вам что-нибудь, госпожа? Или приготовить ванну?
   — Нет, спасибо. Пойду спать. — Она медленно поднялась по лестнице. Колени и бедра при этом болели — еще один признак ее постепенной кристаллизации. Софарита прошла в свою спальню с выходящим на запад широким окном и маленьким балконом.
   Из окна она видела мерцающий под звездным небом океан.
   Слишком усталая, чтобы раздеваться, она сбросила туфли, откинула одеяло и легла, но сон, несмотря на блаженную мягкость подушки, пришел не сразу.
   Прошло восемь дней с тех пор, как Талабан уехал из города со своим отрядом. Она наблюдала их первую стычку с алмеками, и вероятность его гибели ужаснула ее. Он занимал теперь изрядную долю ее мыслей. Что-то в нем привлекало ее — она не могла определить что. С тех пор он четырежды наносил удары по боевым порядкам алмеков, а теперь двинулся на встречу со «Змеем», который Метрас вел вверх по Луану.
   Отовсюду поступали недобрые вести. Алмеки перебили большинство жителей Бории, Пейкана и Каваля и теперь в количестве трех тысяч медленно двигались вдоль побережья к Эгару.
   Их прибытие ожидалось через восемь дней. Другая армия такой же численности готовилась выступить из столицы Аммона.
   Метрас потопил два золотых корабля, но вверх по реке их шло все больше и больше, с солдатами и оружием на борту.
   Вирук при помощи Софариты встретился с Бору, и теперь они вместе с Аммоном пробирались в Эгару. Софарита нынче днем видела их повозку, которая тащилась мимо ее родной деревни.
   Пасепта стояла покинутая — жители ушли прятаться в холмы.
   Алмеки высадили свои армии по всему континенту. На дальнем юге они сотнями истребляли номадов, на востоке дали сражение племени ханту. Алмеки понесли в нем большие потери, но к исходу дня на поле битвы полегло больше двух тысяч ханту вместе со своим вождем Рзаком Кзеном.
   Еще одна алмекская армия стала лагерем в двадцати милях от Эгару и туманной завесы, охраняющей долину Каменного Льва. Для исследования тумана алмеки собрали машину из металлических шестов, ящиков и проволоки. Двадцать солдат попытались пройти сквозь завесу. Один из них вернулся назад дряхлым старцем и тут же умер.
   Сама Софарита, преодолев туман, увидела, что пирамида Ану насчитывает тридцать один ряд камней и около двухсот футов в вышину. Ану спал в своей палатке. Волосы у него побелели, лицо покрылось глубокими морщинами, руки и ноги иссохли, как палки. Он проснулся и взглянул на Софариту.
   — А я все думал, когда же ты придешь, — сказал он вслух. — Или ты мне снишься?
   — Нет, Святой Муж, это не сон.
   Ану закрыл глаза и снова прилег на подушку. Вокруг него зажегся голубой ореол, и душа вышла из тела.
   — Рад тебя видеть, дитя. Как поживаешь?
   — Моя сила растет постоянно — то медленно, то скачками, которые ошеломляют меня. Этот рост вселяет в меня страх.
   Призрачный Ану взял ее за руку.
   — Ты храбрая женщина, Софарита. Исток хорошо выбрал — как всегда, впрочем.
   — Я не просила, чтобы меня выбирали.
   — Думаю, что ты ошибаешься. Если бы тебе открыли весь ужас пришедшего в мир зла и предложили силу, чтобы с ним сразиться, ты, думаю, не отказалась бы. У тебя сильная душа и доброе сердце.
   — И я обречена на смерть.
   — Все мы обречены на смерть, дитя мое. — Ану отпустил ее руку. — Скажи Раэлю, что мне нужен еще один сундук. Я должен ускорить Танец.
   — Хорошо, скажу. Почему ты позволил себе так состариться?
   — Я не хочу бессмертия, Софарита. Это тяжкое бремя, не искупаемое малочисленными радостями.
   — Когда тебя не станет, Музыка уйдет вместе с тобой.
   — Музыка не может умереть, — с улыбкой возразил он. — Просто люди утратят власть над ней — но это, может быть, и к лучшему. Время покажет. В мире и без того достаточно зла — незачем прибавлять к нему магию.
   — Алмеки пытаются прорваться сквозь твою туманную завесу. Сможешь ли ты сдержать их?
   — Смогу, но не стану. — Ану помолчал. — Чувствуешь ли ты, когда Алмея близко?
   — Да.
   — Сейчас она здесь?
   — Нет.
   — Тогда поговорим. Я не сторонник лжи, но при этом оставил Раэля и других в убеждении, что пирамида спасет их, став новым источником энергии для зарядки сундуков. На самом деле все будет как раз наоборот. Когда из пирамиды польется Музыка, все кристаллы утратят свою силу, сундуки опустеют, зи-луки разрядятся. С бессмертием аватаров будет покончено. Затем Музыка достигнет западных стран, и Королева Кристаллов умрет. Но сначала пирамиду нужно достроить. Алмея сейчас думает, что пирамида будет снабжать энергией ее — и пока она в это верит, мне не станут мешать. Главное, чтобы она не узнала правды. Ты должна приковать ее внимание к себе, Софарита, — любыми доступными тебе средствами.
   Они проговорили еще час, обсуждая планы на будущее.
   Затем Софарита, почувствовав приближение Алмеи, распрощалась с Ану и вернулась в свое тело.
   Теперь, лежа в постели, она думала о Талабане.
   Смелость, проявленная им, не удивила ее, зато его внимательность к Пендару порадовала. Вот бы коснуться его, провести пальцами по его щеке. На миг Софарита снова стала деревенской девушкой и вспомнила свою жизнь с Верисом. Но в воображении она рисовала себе не Вериса, а сильного, поджарого аватара по имени Талабан.
   «Ты больше не крестьянка, — напомнила ей жестокая действительность. — Ты богиня. Богиня, обреченная умереть».
 
   Подвижнику Ро не спалось. Днем он занимался набором рекрутов, и эта задача была не из легких. Тысячи вагаров желали вступить в армию, и каждого следовало осмотреть и подробно расспросить. Из-за этого перед казармами выстроились длинные, загородившие улицу очереди. Ро вызвали, чтобы навести порядок.
   В первой казарме он нашел Раэля и Межану, ожесточенно спорящих между собой. Межана желала знать, почему годных для воинской службы молодых людей нельзя просто, без лишней волокиты, записать в армию. Раэль пытался объяснить невозможность этого, и ни один из спорщиков не мог убедить другого.
   — Позвольте мне сказать, — вмешался Ро. Межана с трудом сдерживала гнев, Раэль весь побелел, и оба с охотой предоставили ему слово. — Для начала я хотел бы выразить вкратце и ту, и другую точку зрения. Подвижник-маршал хочет, чтобы наша новая армия была дисциплинированной и боеспособной. Вы, госпожа, возражаете против слишком придирчивого отбора, опасаясь, что это некий тайный аватарский план с целью захватить власть над армией.
   — Именно так, — подтвердила Межана.
   — Я, как известно Раэлю, человек не военный. Существуют, однако, принципы, которые можно применить в любом деле.
   Наша армия невелика, но за минувшие годы она доказала свою боеспособность. Снабжение и связь в ней налажены отменно, офицеры и солдаты хорошо знают друг друга. Отдаваемые приказы выполняются быстро и четко. Огромный приток необученных рекрутов может превратить прежний порядок в хаос. Подвижник-маршал, насколько я знаю, намерен принять в армию тысячу новых солдат, что увеличит ее почти вдвое.
   — Мы можем вывести на поле боя все двадцать тысяч, — настаивала Межана. — Тогда нас будет впятеро больше, чем алмеков.
   — Вывести для того, чтобы их перебили? — рявкнул подвижник-маршал.
   — При всем моем уважении к вам, госпожа, — возобновил свою речь Ро, — а я действительно питаю к вам уважение, — в военном деле у вас опыта нет. Связь, о которой я упомянул, в армии не просто важна, но жизненно необходима. В любом сражении военачальнику приходится вносить изменения в тактику, отдавать приказы и видеть, как они выполняются. Вы предлагаете нам выйти против алмеков с недисциплинированной ордой. В прошлом мы, аватары, не раз сражались с такими армиями и всегда побеждали. При первом же натиске сотни неприятельских воинов падали мертвыми, а остальные теряли голову, и начиналось повальное бегство. У нас нет времени обучать большое войско, но я хочу внести предложение, приемлемое для вас обоих.
   — Выкладывайте, — кивнул Раэль.
   — Поделим наши вооруженные силы на две части. Первая будет регулярной армией, и мы отберем для нее, как и было задумано, тысячу наиболее крепких и способных мужчин. Вторая будет ополчением с назначенными в каждый квартал командирами. Задача ополченцев — оборонять городские стены и сражаться на улицах, если стены падут. Каждый квартальный командир выберет себе помощников и раздаст бойцам оружие. Ну как, подходит?
   — Прямой путь к погибели, — бросил Раэль.
   — А мне это нравится! — заявила Межана. — Наши люди — впервые в жизни, возможно, — поймут, что их судьба зависит от них самих.
   — Хорошо, пусть будет так, — хмуро согласился Раэль. — Прошу меня извинить.
   Он вышел, и Межана спросила Ро:
   — Вы поможете мне создать ополчение?
   — Разумеется. — Ро помолчал и взглянул Межане в глаза:
   — Он превосходный солдат. Никого лучше для защиты городов нам не найти.
   — Но? — спросила она.
   — Но ему не за что сражаться. Если он победит, то проиграет — понимаете?
   — Время аватаров прошло. Я не стала бы ничего менять, даже если б могла.
   — Понимаю, но сейчас речь не об этом. Сколько бы вагаров мы ни набрали в армию и ополчение, острием копья все равно будут аватарские солдаты с зи-луками. Какие воины бьются упорнее всего? Те, которым есть за что сражаться. Почему бы Раэлю при нынешних обстоятельствах не собрать оставшихся аватаров, не захватить «Змея»и не уплыть куда-нибудь далеко?
   Межана задумалась. Она понимала, конечно, что если случится нечто подобное, то алмеки неизбежно возьмут Эгару и Пагару.
   — Мне нечего им предложить, — сказала она наконец.
   — Вы могли бы дать слово, что по окончании войны аватаров не будут преследовать.
   — Это значило бы солгать. Ненависть к аватарам так глубоко укоренилась в народе, что проявления ее неминуемы.
   — Я знаю, — печально кивнул Ро. — И Раэль тоже знает.
   — Как же мне быть в таком случае?
   Ро промолчал. Он заронил семя — остальное зависело не от него.
   Он трудился весь день, и к вечеру наметилась какая-то видимость порядка. Они назначили двадцать квартальных командиров и выбрали десять мест для обучения новобранцев. Очереди рекрутов сократились, и дела пошли на лад.
   Ро вернулся домой за час до полуночи, отпустил слуг и велел Семпесу дождаться Софариты, а сам принял ванну и лег спать.
   Но ему не спалось, в мыслях царил разброд. Вспоминались жена и дети, годы учения и трудов, вспоминалась встреча с Софаритой и чувства, которые пробудила в нем эта встреча, — неразделенные чувства. Сначала он надеялся, что их отношения станут более глубокими, но потом увидел, как она смотрит на Талабана, и перестал надеяться. Разве мог он соперничать с Талабаном, высоким и красивым? Казалось бы, внешние свойства не должны иметь отношения к истинной любви, но Ро знал, что в жизни все обстоит иначе.
   Он встал с постели и налил себе воды. Дверь его комнаты была открыта, и он ощутил порыв холодного воздуха. Но из окна не дуло, и занавески не шевелились. Ро выглянул в коридор, и холод охватил его со всех сторон.
   Что такое? Ро вернулся в комнату, набросил теплый плащ и снова вышел. Было темно, но из комнаты Софариты сочился слабый голубой свет. Не чародействует ли она? Не потревожит ли он ее, если войдет? Ро, поеживаясь, дошел до ее спальни. Дверь была открыта. Стены обросли льдом, и в комнате кружился снег.
   Софарита лежала в постели под снежным покрывалом.
   Ро, бросившись к ней, уловил краем глаза какое-то движение.
   Обернувшись, он увидел на миг призрачную фигуру молодой женщины с белыми волосами и холодными зелеными глазами. Мгновение — и она исчезла. Ро откинул одеяло, поднял на руки холодное тело Софариты. Спотыкаясь от тяжести, отнес ее к себе. Ее кожа обжигала холодом, губы посинели. Огонь разводить не было времени. Ро уложил Софариту на кровать, сорвал с нее промерзшую одежду, укрыл одеялом. Потом он скинул с себя плащ, ночную рубашку, лег рядом с женщиной и прижал ее к себе, переливая в нее тепло своего тела и растирая ее ледяные руки.