В середине 40-х годов XIX века Дюма создал исторический театр. Несмотря на то что все критики прочили ему мгновенный крах, первый сезон принес 708 тыс. франков. Второй сезон открыла драма Дюма и Маке «Шевалье де Мэзон-Руж», принесшая театру оглушительную славу, а 7 февраля 1748 года случилось небывалое – постановка «Монте-Кристо», которая шла два вечера подряд, с 6 часов вечера и до полуночи. Такого триумфа французский театр еще не знал. Все шло к тому, что исторический театр Дюма отодвинет «Комеди Франсез» на второй план, но тут в Париже разразилась очередная революция. Сборы театров упали до нуля.
   Исторический театр, в первую очередь из-за чрезмерно дорогих постановок, которые устраивал Дюма, так и не смог оправиться от этого удара, делая в дальнейшем ничтожные сборы. Дюма работал как бешеный, побив все рекорды своей плодовитости, но никаких гонораров не хватало, чтобы покрыть его огромные долги. Наконец на замок Монте-Кристо был наложен арест. Сумма долга составила 232 469 франков и 6 сантимов.
   Тут забеспокоилась и супруга Дюма, которой он был должен 120 тыс. франков (именно эту сумму она передала мужу в качестве приданого), проценты с них и назначенное ей по брачному контракту содержание. К ней присоединились теща Дюма, вдова Ферран, и его собственная дочь Мари, которая очень любила мачеху и мечтала переехать к ней.
   Супруга Дюма, как и он сам, оказалась на грани финансовой катастрофы и пыталась найти способы хоть что-то спасти из своего имущества. Она подала на алименты, надеясь таким путем поправить свое пошатнувшееся материальное положение. Вот одно из ее писем, адресованное мэтру Лакану, ее парижскому адвокату, из которого можно составить наиболее точную картину сложившейся ситуации: «...Мои друзья во Флоренции, так же как и я, считают, что мне невозможно дольше оставаться в городе, где у меня нет никаких средств к существованию и где мое положение в свете, в котором я вращалась столько лет, обязывает меня соблюдать внешние приличия, слишком для меня разорительные... Здесь мне на помощь пришли другие люди, иначе я даже не смогла бы дождаться решения по тому иску, который мы подадим сейчас, – решения, которого я жду, чтобы вернуться во Флоренцию и выписать к себе мать и падчерицу. Я надеюсь, сударь, суд учтет, что я должна содержать еще двух человек и что алименты, о которых я хлопочу, нужны не только мне. Восемнадцать тысяч франков на жену, тещу и дочь – не так уж и много, особенно если сравнить эту сумму с теми гонорарами, которые получает господин Дюма, гонорарами, которые, как он неоднократно признавался, в частности в процессе против одной из газет, названия ее я не помню (это было зимой 1845 года), превышают двести тысяч франков в год! Впрочем, его заработки известны буквально всем...»
   Мари Дюма подтвердила эти факты под присягой, назвав Иду Дюма «дорогой и нежно любимой маменькой». Ко всему прочему, Александр Дюма чуть не попал под суд, поскольку дочурка пожаловалась на него, заявив, что ей, девице 16 лет, постоянно приходилось наблюдать оргии в Монте-Кристо, которые устраивал там ее отец.
   Узнав об этом, жена Дюма пришла в бешенство и написала мэтру Лакану еще одно письмо: «Я еще раз прошу вас добиться того, чтобы мне вернули мою падчерицу... Всем известно, что дела ее отца настолько плохи, что он никогда не сможет дать ей ни одного су. То немногое, на что она может надеяться, она получит от меня...»
   Мэтру Лакану удалось выбить небольшую пенсию для вдовы Ферран, матери Иды, а 10 февраля 1848 года суд департамента Сены объявил о разделе имущества супругов и присудил Дюма выполнить следующие предписания:
   – возвратить жене растраченное им приданое в размере 120 тыс. франков;
   – платить Иде Дюма алименты в размере 6 тыс. франков в год.
   Александр Дюма обжаловал решение суда и снова проиграл – суд не нашел оснований для отмены или изменения решения суда первой инстанции. Имущество Дюма пошло с молотка. Замок Монте-Кристо продали за смешную цену в 30,1 тыс. франков, затем пришел черед обстановки.
   Однако финансовый крах не сломил Дюма. Он оставался все тем же добродушным весельчаком и повесой, охотно делившимся с друзьями последним. Когда умерла его бывшая любовница и друг всей его жизни, Мари Дорваль, специально для которой он некогда написал «Антони», он был единственным, кто позаботился о ее бренных останках.
   Семья Дорваль была бедна и не могла себе позволить покупку места на кладбище. Умирающая Мари в ужасе ожидала, что ее труп бросят в могилу для бедняков. Дюма поклялся, что не допустит этого.
   Едва Мари Дорваль испустила последний вздох, как Дюма отправился к министру народного просвещения, графу Фаллу. Тот не мог помочь официально, поскольку специальных фондов для таких случаев не было, но от себя лично выделил на похороны 100 франков. Но этого было недостаточно, и тогда Дюма совершил поистине героический поступок, красноречиво свидетельствовавший о глубине его чувств к почившей актрисе.
   Знаменитый писатель отправился в ломбард и заложил всю свою коллекцию орденов, которыми его награждали в разные годы его жизни и которой он очень дорожил. На вырученные деньги он купил участок на кладбище.
   5 января 1852 года обстановка квартиры Дюма в Париже была продана «по иску владельца, в возмещение задержанной квартирной платы». Выручка от аукциона превысила сумму долга на 1 870 франков 75 сантимов. Это была вся наличность, которой мог располагать Дюма. Однако, несмотря на это, он уже не смог поправить свои дела. Некоторое время он жил в Бельгии, затем в Италии, немного путешествовал. Не имея денег, он умудрялся издавать газету «Мушкетер», писал... Но все это была долгая, растянувшаяся агония. На самом деле без помощи Александра Дюма-сына (выгодно женившегося на княжне Нарышкиной, дочери канцлера Российской империи) он просто умер бы от голода.
   Незадолго до смерти, наступившей 6 декабря 1870 года, Александр Дюма, уже не поднимавшийся с постели, сказал сыну: «Меня многие упрекали в расточительстве. Но я приехал в Париж с двадцатью франками в кармане». И указывая взглядом на свой последний золотой на камине, закончил: «И вот, я сохранил их... Смотри!».

Ловец богатства и славы. Оноре де Бальзак

   Он жаждал славы. Он желал ее страстно, жадно, самозабвенно. Он желал славы так, как не желал ничего на свете, он стремился к ней подобно тому, как мотылек стремится к пламени свечи, как завороженная змеей мышь стремится в зев хищника, как самец богомола, зная, что будет пожран, стремится к самке в брачный период. Он хотел ее, он трудился на износ, боролся, работал до 18 часов в сутки и преуспел, добился славы. И он был пожран ею.
   Так же сильно, как и славы, он желал богатства, прилагая все мыслимые труды для его достижения. Он хотел жить достойно, как полагается представителю светского общества, в котором был принят, и окружающей его аристократии, к которой самовольно себя относил. Он любил дорогие вещи и красивую жизнь, обожал те прелести жизни, те преимущества, которые дает богатство. Он искал выгодного брака среди молодых и немолодых аристократок, стремился к нему, надеялся решить свои проблемы посредством его. Он стремился к богатству, он благоговел перед ним. Он достиг богатства, но потом потерял его.
   Оноре Бальса, известный впоследствии как Оноре де Бальзак, родился 20 мая 1799 года в небольшом провинциальном городке Тур, расположенном на прекрасной и живописной реке Луаре. Отец его, Бернар-Франсуа Бальса, был нотариусом, который разбогател во время наполеоновских войн. Мать Оноре, Анна Шарлотта Саламбье, религиозная и благовоспитанная дочь парижского буржуа, была моложе своего супруга на 32 года.
   Юному Оноре досталось не слишком много родительской любви и ласки. До четырех лет он жил у своей кормилицы, простой крестьянки из Тура, затем родители отдали его в пансион Леге. Одиннадцать лет (с незначительными перерывами) провел Оноре в разнообразных пансионах и интернатах. Тяжелее всего ему пришлось в Вандомском колледже, где он проучился долгих 7 лет. Это была суровая школа.
   Вандомский колледж, основанный и руководимый монахами-ораторианцами, был закрытым учебным заведением, где воспитанники общим числом около двух сотен должны были жить по суровому, раз и навсегда заведенному монастырскому уставу. Наушничество и доносительство в стенах сего заведения процветали, а за малейшую провинность следовали порка или холодный каменный карцер.
   Друзей у Оноре было мало, что в таких условиях и неудивительно. Он предпочитал общество книг и скоро стал одним из завсегдатаев в библиотеке колледжа. Тогда же он попробовал писать сам (да кто же в этом возрасте не пробует?), однако его ранние творения вызвали только насмешки однокашников, давших ему прозвище Поэт.
   В 1814 году Бернара-Франсуа Бальса перевели служить в Париж. Времена были смутные, только-только пала империя, Бонапарт был пленен, и Франция вновь стала королевством, управляемым слабеющей рукой Бурбонов.
   Отец хотел, чтобы Оноре пошел по его стопам, что обещало ему достаточное финансовое благополучие и уважение в обществе, и он поступил в парижскую Школу права. Одновременно Бальса-старший позаботился и о том, чтобы его сын получал и соответствующую практику, устроив его письмоводителем в контору адвоката Гильоне де Мервиля.
   Втайне от родителей Оноре Бальса много времени проводит в местной библиотеке, прилежно изучая труды философов и историков, а также посещает лекции по литературе в Сорбонне. Занятия не прошли даром. Оноре стал знатоком в области биологии, медицины, экономики, истории, математики и оккультных наук.
   В 1819 году он окончил Школу права, успешно сдав выпускные экзамены. Отец его, который как раз вышел в отставку и переселился в городок Вильпаризи, что в предместьях Парижа, уже готов был пустить в ход все свои связи, дабы устроить сына на доходное место, но Оноре наотрез отказался от помощи, предпочтя карьеру литератора.
   Бернар-Франсуа был суров, но тираном не являлся. Он пообещал содержать Оноре еще в течение года. За это время сын должен был доказать отцу, что не зря выбрал литературу, и добиться определенных успехов и признания в обществе. Оноре согласился.
   Года, безусловно, оказалось недостаточно. Первое произведение Оноре, стихотворная трагедия «Кромвель», успеха не имело. Не понравилась оно и родителям, которые могли бы, конечно, поддержать сына, видя такое стремление к писательской деятельности. Однако, не усмотрев в его опусе ни капли таланта автора, отец отказал Оноре в поддержке.
   Тот съехал из дома и поселился в маленькой мансарде, расположенной в рабочем районе Парижа. В первое время ему приходилось очень тяжело. Он бедствовал и писал родственникам грустные письма о своей нелегкой доле. Вот одно из них, адресованное сестре: «Твой брат, которому суждена такая слава, питается совершенно как великий человек, иными словами, умирает с голоду».
   Тогда же он изменил фамилию. Его отец в шутку хвастался своим отдаленным родством со знаменитой древнегалльской рыцарской фамилией Бальзак д’Антрэг. Оноре Бальса превратил сказку в быль, начав подписываться как Оноре де Бальзак.
   После грандиозного провала стихотворной поэмы Бальзак обратился к жанру готического романа, очень популярного в те времена. За последующие 5 лет, сначала в соавторстве с опытным литератором Ле Пуатвеном де л’ Эгревилем, а впоследствии и самостоятельно, Оноре выпустил около десятка романов. Впрочем, ни славы, ни богатства они ему не принесли.
   Тогда Бальзак попробовал свои силы в качестве издателя. Дела шли не особо успешно, и для того, чтобы расширить сферу деятельности, а следовательно, повысить доходы, он купил типографию. И разорился окончательно. Не избежать бы ему долговой ямы, но тут на помощь пришли родители, не пожелавшие, чтобы такое пятно легло на репутацию их семьи. Впрочем, эта история, по-видимому, ничему Оноре де Бальзака не научила, поскольку до самого конца своей жизни он неоднократно влезал в долги, постоянно балансируя на грани разорения.
   В этот же период Бальзак встретил свою первую любовь. В 1822 году он, гостя у родителей в Вильпаризи, познакомился с мадам Лаурой де Берни. Любовь – чувство, конечно же, прекрасное и возвышенное, но беда была в том, что 45-летняя Лаура, родившая девятерых детей, годилась ему в матери. Впрочем, это дело личного вкуса. Да и сердцу, как говорится, не прикажешь.
   Мадам де Берни была замужем за представителем древней и знатной фамилии, сыном губернатора и советником имперского суда Габриэлем де Берни, зрение которого (а вместе с ним и характер) ухудшалось с каждым днем. Лаура отнюдь не была счастлива в этом браке.
   Анна Шарлотта Бальса, матушка Оноре, полагала, что сын увлечен дочерью Лауры, Эммануэль, которая была лишь на несколько лет моложе ее сына. Она уже начала строить планы, однако ее надеждам на скорое появление внуков было не суждено сбыться – к Эммануэль Бальзак был абсолютно равнодушен. Все свое время он посвящал Лауре.
   Конечно, поначалу женщина не поверила в искренность чувств Бальзака, но тот оказался настойчив, а письма его – красноречивы. «Как вы были хороши вчера! Много раз вы являлись ко мне в мечтах, блистательная и чарующая, но, признаюсь, вчера вы обошли свою соперницу – единственную владычицу моих грез», – писал он. И сердце мадам де Берни дрогнуло. «Не так уж я и стара», – видимо, решила она и уступила домогательствам настойчивого ухажера.
   Бальзак был счастлив. «О Лора! Я пишу тебе, а меня окружает молчание ночи, ночи, полной тобой, а в душе моей живет воспоминание о твоих страстных поцелуях! О чем я еще могу думать?.. Я все время вижу нашу скамью; я ощущаю, как твои милые руки трепетно обнимают меня, а цветы передо мной, хотя они уже увяли, сохраняют пьянящий аромат».
   Страсть их разгоралась, она была яркой, всепожирающей... и взаимной.
   Лаура де Берни сыграла решающую роль в жизни Бальзака. Впоследствии он писал: «Она была мне матерью, подругой, семьей, спутницей и советчицей. Она сделала меня писателем, она утешила меня в юности, она пробудила во мне вкус, она плакала и смеялась со мной, как сестра, она всегда приходила ко мне благодетельной дремой, которая утишает боль... Без нее я бы попросту умер».
   Все, что только может дать женщина мужчине, дала де Берни Бальзаку. Его литературные проекты рушились один за другим, он находился в состоянии перманентной депрессии, а она не бросала его, помогая и добрым, утешающим словом, и материально. Даже несмотря на то, что об их связи вскоре стало известно (шила в мешке не утаишь) и общество предало их порицанию, Лаура оставалась с Бальзаком.
   Их роман длился с 1822 по 1833 год, пока не затух потихоньку сам собой. Но и расставшись, они остались друзьями, ведя переписку до 1836 года, когда Лаура скончалась в своем поместье. Именно она стала прототипом госпожи де Морсоф в романе Бальзака «Лилии долины», причем сам Оноре отмечал, что этот «образ лишь бледное отражение самых малых достоинств этой женщины». Именно ей он посвятил эти бессмертные строки: «Ничто не может сравниться с последней любовью женщины, которая дарит мужчине счастье первой любви».
   Вообще, стоит отметить, что юные девицы его совсем не привлекали. «Сорокалетняя женщина сделает для тебя все, двадцатилетняя – ничего!» – говорил он. Дело, бесспорно, сугубо личное, однако именно благодаря этому увлечению писателя женщины между 30 и 50 годами стали называться «женщины бальзаковского возраста».
   
   Следующим после Лауры де Берни увлечением Бальзака стала герцогиня д’Абрантес, вдова генерала Жюно. Он познакомился с ней в Версале в 1829 году.
   Эта женщина немало поспособствовала росту его популярности, введя Бальзака в салон мадам де Рекамье и в круг ее великосветских знакомых. Правда, связь их продолжалась недолго – генеральша была небогата. Впрочем, долг платежом красен, и писатель, пользуясь уже своими связями, помог д’Абрантес издать (а возможно, и написать) мемуары, что помогло той расплатиться с долгами. В дальнейшем они продолжали поддерживать дружеские и деловые взаимоотношения.
   В тот же период Бальзак увлекся другой женщиной – Зюльмой Карро. Увлекли его отнюдь не внешние данные – Карро была некрасива, да к тому же еще и хрома. Нет, его привлекло величие души этой несчастной женщины, бывшей замужем за управляющим порохового завода, чья военная карьера не удалась. Она не любила мужа, но глубоко уважала его за благородство и сочувствовала ему как человеку, сломленному неудачами, поддерживая его в тяжелые дни.
   Бальзака очаровало внутреннее величие Карро, ее удивительная способность к самопожертвованию. Он писал ей: «Четверть часа, которые я вечером могу провести у тебя, означают для меня больше, чем все блаженство ночи, проведенной в объятиях юной красавицы...»
   Но Зюльма не поддалась Бальзаку. Нет, не потому, что осознавала свою некрасивость – а она ее осознавала. Карро не хотела и не могла обманывать своего мужа, не хотела оставлять его, верная клятве «быть с ним в горе и радости». Они стали с Бальзаком друзьями. Обладая хорошим художественным вкусом и не боясь критиковать Оноре, она в немалой степени способствовала шлифовке его стиля. Он писал ей: «Ты – моя публика. Я горжусь знакомством с тобой, с тобой, которая вселяет в меня мужество стремиться к совершенствованию».
   Дружил Бальзак и с другой женщиной, являвшейся культовой личностью своего времени, – Жорж Санд. Он называл ее «братец Жорж». Они были хорошими, добрыми друзьями, но не любовниками, несмотря на то что список возлюбленных писательницы был довольно обширным. Видимо, Оноре де Бальзак полагал, что предметом коллекционирования не является.
   Он уже был известен, хотя богатым так и не стал. Стремясь заработать денег, он работал на износ – до 18 часов в сутки. Времени на устройство личной жизни постоянно не хватало, но ему этого и не требовалось: его личная жизнь устраивалась сама собой. Женщины сами искали знакомства со знаменитым писателем, забрасывая его письмами с приглашениями на свидание. Так, 5 октября 1831 года Бальзак получил письмо из Англии от маркизы Анриетты Мари де Кастри, дочери бывшего маршала Франции герцога де Мэйе, чья родословная восходила к XI столетию, и герцогини Фиц-Джемс, происходившей из рода Стюартов, следовательно, королевской крови.
   Тридцатипятилетней даме, не так давно пережившей роман, закончившийся весьма плачевно, захотелось интеллектуального общения.
   Дело в том, что некоторое время назад между маркизой и сыном канцлера Меттерниха вспыхнула страстная любовь, о чем судачили во всех салонах Лондона. Однако во время охоты де Кастри упала с лошади и сильно повредила спину, отчего большую часть времени была вынуждена проводить в постели или шезлонге. А вскоре и Меттерних скончался от чахотки.
   Бальзак, на которого громкие фамилии и титулы производили прямо-таки гипнотический эффект, решил добиться расположения этой несчастной женщины. Навестив ее во дворце де Кастеллан, он долго общался с ней. «Вы приняли меня столь любезно, вы подарили мне столь сладостные часы, и я твердо убежден: вы одни мое счастье!» – написал он ей впоследствии.
   Они становились все ближе и ближе друг другу, Бальзак навещал маркизу ежедневно, сопровождал ее в театр, писал ей письма, читал ей свои новые произведения, дарил рукописи... Одинокой и покалеченной женщине было приятно столь дружеское участие в ее горькой судьбе. Отнюдь не сразу заметила она, что то, что для нее является дружбой, для Бальзака – страсть.
   Поняв скрытую подоплеку его действий, Мари де Кастри устроила писателю полный афронт.
   Впрочем, по почте Бальзак познакомился с очень и очень многими своими возлюбленными, большинство из которых были более благосклонны к нему. В большинстве случаев известны только их имена – Луиза, Клер, Мари...
   А вот жениться Бальзак не стремился, как-то даже высказав такую точку зрения: «Гораздо легче быть любовником, чем мужем, по той простой причине, что гораздо сложнее целый день демонстрировать интеллект и остроумие, чем говорить что-нибудь умное лишь время от времени».
   Тут он, конечно, лукавил. Он не прочь был жениться на богатой и привлекательной женщине, тем самым решив все свои проблемы. Однако дамы хотя и соглашались завести с ним интрижку, отнюдь не спешили с ним под венец.
   Со своей будущей женой Бальзак тоже познакомился благодаря почте. 28 февраля 1832 года издатель Бальзака Госслен передал ему письмо с почтовым штемпелем «Одесса». Письмо было написано неизвестной читательницей, назвавшейся Незнакомкой. Чуть позже она прислала еще одно письмо, где просила сообщить о его получении через популярную в Российской империи газету «Котидьен», что Бальзак, которого вся эта история с таинственной незнакомкой заинтриговала, и исполнил.
   Имя загадочной корреспондентки после этого недолго оставалось тайной. Ею оказалась богатая польская помещица, подданная российской короны Эвелина Ганская, урожденная графиня Ржевусская. Умная и образованная женщина, она свободно владела французским, немецким и английским языками, однако в связи с преклонным возрастом и частыми болезнями ее супруга, Венцеслава Ганского, которому тогда было уже около 50 лет, она вынуждена была покинуть свет и отправиться с мужем в родовое поместье на Волыни, где они оба жутко скучали. Ей было тогда 30 лет.
   С начала 1833 года между Ганской и Бальзаком начался эпистолярный роман. «Вы одна можете осчастливить меня, Эва. Я стою перед вами на коленях, мое сердце принадлежит вам. Убейте меня одним ударом, но не заставляйте меня страдать! Я люблю вас всеми силами моей души – не заставляйте меня расстаться с этими прекрасными надеждами!» – писал он ей. Какая женщина устоит перед такими словами?
   Осенью того же года они встретились в Невшателе (Швейцария). Правда, она приехала туда с супругом, которому Бальзак был представлен и который был от знакомства с писателем в таком восторге, что большую часть времени Оноре был вынужден проводить с Венцеславом Ганским, а не с его супругой. Однако это не мешало ему всерьез увлечься Эвелиной, не только красивой и умной дамой, но и наследницей своего богатого мужа. После этой встречи он писал ей: «Во всем мире нет другой женщины, лишь ты одна!».
   В том же году, работая сразу над несколькими романами, Бальзак возвратился к своему давнему замыслу: соединить все свои романы в единую «Человеческую комедию». Забегая вперед, отметим, что стать автором одной, но очень большой книги ему так и не удалось. Из 143 запланированных им книг он успел написать только 90.
   Писал он обычно ночами, облаченный в белую сутану, служившую ему рабочей одеждой, при плотно закрытых шторах и свете свечей.
   Работал Бальзак на износ, по 10–18 часов в сутки, взбадривая себя невероятным количеством черного кофе.
   Нет, трудоголиком он не был, зная толк и в дружеских пирушках, и в иных развлечениях. Так, Ганской он писал: «Уже три года я живу целомудренно, как юная девушка», притом что за несколько дней до этого сестре сообщил, что в очередной раз стал отцом. Но богатство, к которому он стремился, так и не пришло к нему в руки. Конечно, его никак нельзя было отнести к числу бедных гениев, однако и по-настоящему богатым человеком он все еще не стал.
   Надежды соблазнить Ганскую он не оставлял, забрасывая ее письмами с самыми нежными словами. «Как же вы хотите, чтобы я вас не любил: вы – первая, явившаяся издалека, смогла согреть сердце, изнывавшее по любви! Я сделал все, чтобы привлечь к себе внимание небесного ангела; слава была моим маяком – не более. А потом вы разгадали все: душу, сердце, человека. Еще вчера вечером, перечитывая ваше письмо, я убедился, что только вы одна способны понять всю мою жизнь.
   Вы спрашиваете меня, как нахожу я время вам писать! Ну так вот, дорогая Ева (позвольте мне сократить ваше имя, так оно вам лучше докажет, что вы олицетворяете для меня все женское начало – единственную в мире женщину; вы наполняете для меня весь мир, как Ева для первого мужчины). Ну так вот, вы – единственная, спросившая у бедного художника, которому вечно не хватает времени, не жертвует ли он чем-нибудь великим, думая и обращаясь к своей возлюбленной? Вокруг меня никто над этим не задумывается; любой бы без колебаний отнял бы все мое время. А я теперь хотел бы посвятить вам всю мою жизнь, думать только о вас, писать только вам. С какой радостью, если бы я был свободен от всяких забот, бросил бы я все мои лавры, всю мою славу, все мои самые лучшие произведения на алтарь любви! Любить, Ева, – в этом вся моя жизнь!». Экий же лицемер...
   25 декабря 1833 года они встретились вновь, и вновь в Швейцарии, в Женевском отеле «Дель Арк». Бальзак немедленно ринулся в атаку, и после четырех недель сопротивления Эвелина упала в объятия настойчивого ухажера. Бальзак даже обещал жениться на Ганской, как только она станет вдовой. Богатой вдовой, стоит заметить.
   Однако зацикливаться на Ганской Бальзак, этот охотник за приданым, не стал. В 1835 году он встретил английскую графиню Гвидобони-Висконти и начал развивать наступление еще и в этом направлении.
   Это была чувственная, очень красивая, хотя и несколько полноватая женщина, натуральная блондинка с непринужденными манерами, которая легко шла на флирт и благосклонно принимала восхищение ею. Бальзак моментально забыл о Ганской и ринулся на штурм, который удался.