Страница:
Я отставил пустую бутылку.
– То же самое случилось и со мной. У меня не было времени на раздумья, а сейчас я не могу не думать об этом. В голове словно крутится видеозапись и все время заедает на середине. Никак не могу от этого избавиться. Перед глазами стоит пламя, и пыль, и червь, и кролико-собаки. Постоянно ищу, что я упустил.
– Так что же все-таки случилось?
– Струя пламени пошла не в червя, как полагается, а в обратную сторону. Дьюк вспыхнул с ног до головы. Я не успел ничего подумать – просто облил его из фризера жидким азотом. Огонь исчез почти мгновенно. Червь и кроликособаки тоже.
Не представляю, как они сориентировались в этом хаосе. Я растерялся. Схватил Дьюка и поволок его, как мне казалось, к вертушке. И опять ошибся. Если бы вы не включили сирену, я до сих пор таскал бы его где-нибудь рядом. Или, возможно, умер бы. Воздух уже заканчивался.
Лиз кивнула:
– Вы сделали правильно. Эти комбинезоны огнеупорные. Маска и очки тоже. У вас не было другого выхода. Вы живы. И он жив. Значит, вы поступили разумно.
Я покачал головой:
– Не уверен. Мне даже кажется, будто повторилась трагедия с Шорти…
– Да. – Лиз кивнула. – Так вам кажется. Вы не замечали, что ничего нового вроде бы не случается? Что бы ни стряслось, всегда кажется, что это уже было раньше.
Верно?
Она права.
– М-м… Да!
Неожиданно для себя я улыбнулся.
– Так-то лучше. – Она засмеялась, легко и чуть возбужденно. – Вы рассказали мне свою историю, а я вам свою. Вы никогда не задумывались, что, беседуя, люди обычно обмениваются похожими историями?
Убежденность в ее голосе напомнила мне доктора Формана. Но спросить я не успел… Застонал Дьюк.
Мы переглянулись и бросились к нему.
– Дьюк!
Я почти прижался к его лицу. Он простонал:
– Больно…
– Вот и прекрасно, Дьюк. Это довольно хороший признак.
Запищал дисплей, на нем вспыхнуло: «Пациент нуждается в обезболивании».
Я разыскал красную ампулу и вставил ее в капельницу. Через несколько секунд дыхание Дьюка выровнялось.
– Вышел из шока, – сказал я, хотя и не был уверен. Просто мне очень хотелось верить. Я пытался убедить себя, что с Дьюком все в порядке. – Если бы он находился в коме, прибор не заявил бы об обезболивании, правда?
– Не знаю, – пожала плечами Лизард. – Давайте передадим информацию в Окленд и посмотрим, что они предложат.
Она прошла на место пилота.
Я еще немного посидел рядом с Дьюком, размышляя о том, будет ли он жить и если будет, то каким мучением обернется для него жизнь.
Потом постарался отбросить эти мысли, ибо так не-долго сойти с ума.
– Дьюк, – прошептал я. – Прости меня. Я люблю те-бя, Дьюк. Я никогда не говорил, но это правда. Без тебя я нуль. Пожалуйста, Дьюк, не бросай меня.
Я знал, что он не может ответить. Скорее всего, он даже не слышал меня, но не сказать этого я не мог.
Посидев еще немного, я встал и пошел в носовой отсек к Лиз. Она свернулась калачиком в кресле и, опершись подбородком на кулачок, мрачно рассматривала карту погоды на экране. Я молча сел на место второго пилота. Розовая пыль почти полностью засыпала стекло обтекателя. В кабине потемнело.
– Вы связались с Оклендом?
– Да. Они изучают его состояние. Нас вызовут. Я указал на стекло.
– По-прежнему сыплет.
– Это на всю ночь. – Она кивнула на экран. – Облачный фронт еще не прошел. Не знаю, как глубоко нас засыплет.
В. Что говорит хторранин, сжирающий голливудского адвоката?
О. Жесткий и вертлявый.
18 «ЭТО ТОЧНО НЕ ОМАРЫ...»
Неожиданно я спохватился:
– У нас хватит воздуха?
Лиз, поколебавшись, ответила:
– Да. Среди медицинского оборудования есть емкости с кислородом. В случае чего воспользуемся ими. Теоретически можно продержаться в герметически закрытом корабле почти двое суток. Правда, мне не хотелось бы, чтобы до этого дошло.
Она сняла наушники и бросила на приборный щиток. – Черт!
– Что на этот раз?
– Ничего. Просто у меня срываются планы на вечер. Погребение заживо в них не входило.
– О! – вырвалось у меня. Представить полковника Тирелли на свидании я не мог. – Простите.
– За что? Это же не ваша вина.
– М-м, я просто посочувствовал.
– Да? Ну спасибо. Сегодня целый день я мечтала о бифштексе и омарах.
– Омарах?
– Да. Их снова начали разводить на аризонских фермах. Вы бы видели, каких чудовищ там выращивают! – Лиз задумчиво добавила: – В Аризоне легко поддерживать карантин, по крайней мере на юге: слишком мало корма для червей и почти нет почвы для их гнезд. Там мы сможем долго держать рубежи.
– Это пункт из долгосрочной стратегической программы?
– Пока нет, но может им стать.
– Вы работаете в Комитете?
– Да, меня пригласили. Хотя, по-моему, все упирается в приоритеты. – Она пожала плечами. – Что толку от долгосрочных программ, если мы не заботимся о настоящем?
– С другой стороны, – заметил я, – то, что мы делаем сейчас, – работа на будущее, не так ли?
Лиз пристально посмотрела на меня.
– Вы, случайно, не общались с доктором Форманом?
– Что? Нет. Почему вы спросили?
– Показалось, что вы поете с его голоса. Это комплимент, между прочим. Но вы правы. Я должна быть там, где принесу наибольшую пользу. – Она мягко улыбнулась. – А значит, мне, по-видимому, придется войти в состав Комитета.
Просто я боюсь, что тогда у меня останется меньше времени для полетов, а так не хочется расставаться со штурвалом!
– По-моему, в Комитете вам придется летать еще больше. Я имею в виду инспекционные поездки.
– Что ж, неплохая мысль, – одобрила Лиз. – Только не знаю, сумею ли я добиться этого. – Она посмотрела в окно. – Дайте-ка фонарик.
Я передал фонарь. Она направила луч на верхний край стекла обтекателя.
– Так я и думала. Нос засыпало почти полностью. Сейчас пудра повалила еще гуще.
Лизард выбралась из кресла и направилась в хвост вертолета. Я пошел за ней. Она покопалась в ящике под обшивкой, достала другой фонарь и аварийную лампу, которую повесила на крюк под потолком.
– Вот так-то лучше.
Второй фонарик она передала мне.
Потом, миновав Дькжа, она прошла еще дальше и осветила хвост машины^ Я не мог понять, что она ищет. Лиз просунула голову в задний фонарь наблюдателя и посветила наверх.
– Так. Теперь мы похоронены целиком. Надеюсь, эта гадость теплопроводна, иначе здесь будет чертовски жарко.
– Я считал, что «банши» имеют теплоизоляцию.
– Конечно, но куда отводить тепло, если нас засыпало? – Она забралась в самый хвост. – Есть не хотите?
– Хочу.
– Вот и хорошо. Держите НЗ.
По пути я проверил Дьюка – изменений не было – и взял у нее коробки. Мы вернулись и, развернув пилотские кресла назад, сели. Лучше устроиться лежа на спинке кресла, чем рисковать вывалиться из него. Я вытянул ноги. Плитка НЗ была мягкой, пережевывание не отвлекало от размышлений.
Неожиданно Лиз спросила:
– Вас никогда не приглашали на «голубую мессу»? Я покачал головой.
– Это что, приглашение? Она мрачно взглянула на меня.
– Просто любопытно, что вы о них знаете.
– Простите, но я слышал, что новичков туда принимают крайне неохотно.
Лиз кивнула.
– На прошлой неделе я получила приглашение Теперь они собираются каждый выходной. Присутствуют сотни людей, и, чтобы попасть туда, каждый из них платит по тысяче. – Теперь Лиз говорила тише. – Меня разобрало любопытство, я ведь знала об этом только по слухам, да и то не из первых рук. Это нечто вроде тайного братства. Однако я слышала, что там… можно освободиться от всех забот. Забыться, хотя я не совсем понимаю, что это значит. Говорят еще, что и секса так хватает.
Последние слова словно повисли в тишине, потом он добавила:
– Не уверена, что замучить себя сексом до бесчувствия – лучший способ сохранения рассудка. Хотя кому-то это наверняка помогает. Иногда мне… хочется быть такой, как другие.
Ее голос стал едва слышным.
– Иногда я не могу удержаться от искушения. Что если и вправду поможет? Неужели я такая размазня что не осмелюсь попробовать? Как бы мне хотелось забыться хоть на минутку. Вот почему я пойду туда – забыться.
Я пришел в замешательство. Надо было что-то сказать, но любые слова прозвучали бы сейчас фальшиво.
– Хотя… – продолжала Лиз, – ясно, что это ловушка, вроде наркотиков. Просто еще один способ уйти от реальности. Стоит только начать – и остановиться уже не сможешь. Слишком многие попались на этот крючок. Я не собираюсь стать следующей.
Внезапно она замолчала, мрачно рассматривая плитку НЗ. Я взглянул на свою порцию.
– Да, это уж точно не омары.
– Не надо, и так тошно. – В ее голосе слышались слезы.
– Простите.
И тут я все-таки решился: почему бы не сейчас?
– Полковник!
Она не подняла головы.
– Э… Иногда мне тоже приходят подобные мысли. И не только мне. Наверное, командование должно знать об этом. Я имею в виду, что… у нас должна быть какая-то разрядка… Я не прав?
Лиз ответила не сразу, и я было решил, что уже вообще не ответит, когда она заговорила:
– Командованию известно, что большинство людей в военной форме находятся на пределе. Но выхода нет. По крайней мере, такого простого, какой ищете вы.
Внезапно она опять превратилась в полковника Ти-релли, застегнутого на все пуговицы.
– Сейчас доктор Форман по личной просьбе президента работает над этой проблемой. Но пока ответ неутешительный. Он считает, что человек сам должен отвечать за свои чувства и мысли и обязан владеть собой…
– Но как?
Лизард пожала плечами.
– Этим-то Форман и занимается. Я подозреваю, что он просто решил усовершенствовать приемы психофизической тренировки. Впрочем, не знаю.
Послушайте, – вдруг добавила она. – Вы служите в Спецсилах, в подразделении дяди Аиры, так что в любой момент можете обратиться в Атланту, к доктору Дэвидсону.
– Вы к нему обращались?
– Сейчас речь идет о вас, – отрезала Тирелли.
– Простите.
– Опять вы извиняетесь. – Она повернулась ко мне и с любопытством спросила: – А что-нибудь еще вы умеете Делать?
– Простите… Я имел ввиду… Гм, да… Я постоянно все порчу. – Я поднял глаза на Лиз. – Так что повод для извинений всегда есть. Порой мне даже кажется, что только-это я и делаю хорошо. – Я смущенно улыбнулся.
– Прямо-таки второй Шлемиль1, – усмехнулась она. – Очень удобная позиция. Вам прощают, и в выигрыше оказываетесь вы. По сути, вы даете взятку. Покуда; люди будут проливать суп на скатерть, ваше положение^ беспроигрышное. – Тирелли с отвращением посмотрела на свою плитку НЗ. – Но меня такое притворство доводит до белого каления.
Я не знал, что отвечать, тем не менее открыл рот и слова вылетели непроизвольно:
– Тогда простите, что я не вовремя родился на одно! планете с вами и отношусь к тому же виду.
– Вряд ли мы с вами относимся к одному виду, – сухо заметила Лиз. – Я лично придерживаюсь противоположного мнения.
Я вспыхнул. В другой ситуации следовало бы встать выйти. Но куда здесь выйдешь?
Как еще можно отреагировать?
– Не знаю, какая муха вас укусила, – пробормо-тал я. – Только что мы разговаривали, как нормальные люди, а теперь вы относитесь ко мне, как к какой-то.. мрази!
Лиз медленно жевала. Когда же заговорила, ее голос был абсолютно спокойным:
– Я отношусь к вам по заслугам, лейтенант. Вы ведете себя как избалованное дитя. Отвратительное зрелище! Я устала от вашего нытья. Противно слушать, как вы стремитесь взвалить на себя вину за все грехи рода человеческого.
– Да, но…
1 Петер Шлемиль – герой одноименного романа немецкого писателя А. фон Шамиссо; синоним робкого и нерешительного человека.
– Никаких «но», лейтенант. Заткнитесь и слушайте. Вы совершенно не уважаете себя – даже за правильные решения.
– Я вовсе не считаю их правильными!
– Вот-вот. Это вы так считаете! Вы отправились в этот пыльный комшмар и обнаружили неизвестных хторран-ских существ. Вы спасли Дьюку жизнь – уверяю вас, вы это сделали. Пусть самым невероятным и, может быть, непозволительным способом, но все-таки спасли. В одиночку дотащили его до вертолета. Я знаю многих людей, у которых на вашем месте опустились бы руки. А вы не сдались!
Даже добравшись сюда, вы не успокоились. Не занялись собственной шкурой, а сразу же сделали все, что смогли, для Дьюка. Я ведь тоже была здесь, не забыли?
И все видела. Между прочим, за такие поступки награждают. Вы сопливый герой, Маккарти…
– Нет, не герой! -… но вы не желаете верить в это, потому что вбили в башку ложное представление о том, каким должен быть настоящий герой, и считаете, что ничуть не похожи на него! Верно? – Э…
– Верно я говорю? Да или нет?
– Э… Я знаю, что я не герой, но вы правы.
– Вот именно. – Она кивнула. – Потому и извиняетесь перед каждым встречным за свои поступки и в то же время забываете взглянуть на себя и увидеть, что не так уж вы и плохи. Знаете, вы были бы довольно милы, если бы перестали занудствовать.
– Что?
Лиз вспыхнула и всплеснула руками.
– Теперь вам известна моя тайна – я считаю вас милым. Ослом, конечно, недовольно милым.
– Прекратите! Это нечестно! Свою порцию издевок я Получил еще в школе.
– Я не издеваюсь.
– Что? – Я перестал соображать. – Вы действительно считаете меня милым?
– Да, именно вас.
– Но… как же?.. У меня сломан нос, и сросся он неправильно. Я слишком маленький. И тощий. Я…
– Опять вы за свое. Разве трудно согласиться и поблагодарить меня?
– Э… – Это оказалось очень трудно. – Я… не привык к этому. Имею в виду комплименты. Еще никто… Я хотел сказать…
Дыхание перехватило. Я смутился и чувствовал себя на седьмом небе от счастья.
Лиз действительно потрясающая женщина!
– Спасибо, – выдавил я.
– Вот и славно. – Она просияла. – Просто великолепно. – Она снова взглянула на остатки НЗ. – Но, знаете, в одном вы правы.
– Да? В чем?
– Это, черт возьми, точно не омары.
В. Что хторране говорят о лилипутах?
О. На один зуб.
19 ВРЕМЯ ДЕСЕРТА
Меня разбудил голос Лиз: -… Нет, мы по-прежнему засыпаны. Темно, как в брюхе у гризли.
Я открыл глаза. Лиз говорила по радио. Горло мое раздирало так, будто в него напихали стекловаты; грудь горела. От каждого вдоха нестерпимо жгло в легких. Я не осмелился кашлянуть. -… Нет, как глубоко, я не знаю. По-моему, сейчас встает солнце. На стеклах обтекателя появился слабый отсвет. Дело в том, что эта гадость прозрачна. Ее сугробы очень рыхлые и пропускают свет. Так что мы вполне можем лежать под десятиметровым слоем, не подозревая об этом.
Радиопереговоры на эту тему велись еще ночью, на импровизированных койках.
Я заставил себя сесть. Тело затекло и болело. Каждую клеточку жгло. Хуже всего дело обстояло с легкими, каждый вдох давался с трудом. Душили спазмы, но я знал, что кашлять нельзя – стоит только начать, и уже не остановишься никогда.
Поэтому я старался дышать неглубоко и свести движения к минимуму. От сдерживаемого кашля разрывалась грудь.
Но у меня было неотложное дело – Дьюк. Как он там? Дьюк по-прежнему спал.
Выглядел он ужасно: почти все волосы сгорели, обожженный череп покрылся волдырями и лохмотьями омертвелой кожи. Я с трудом заставил себя не отводить взгляд. О том, что там, под одеялом, не хотелось даже думать. Меня тошнило.
Передо мной лежал не командир, а кусок обгорелого мяса. Вряд ли когда– нибудь он станет прежним. Мелькнула мысль, что, может, ему лучше умереть, но я тут же выбросил ее из головы и взмолился, чтобы Бог не услышал. «Я не то имел в виду, Господи. Правда не то!»
Я выдвинул консоль с дисплеем. На экране постоянно высвечивались все показания жизнедеятельности. Уровень болеутоляющих препаратов в крови поддерживался автоматически. На этом долго не продержаться, но что Нам оставалось? В Окленд поступала вся информация, и они все прекрасно понимали. Доведись им придумать что-нибудь еще, они бы с нами связались или напрямую изменили бы программу. Мы могли только сидеть ждать.
А я терпеть не мог ждать. Я чувствовал себя никчем-ным. От Дьюка шел нехороший запах. Очень тяжелый Экран проинформировал, что началась гангрена. Долго так продолжаться не могло.
В самом хвосте вертушки был крошечный туалет. Я за шел туда, и меня вывернуло.
А потом начался кашель Грудь горела, как в огне, адская боль разрывала ее на части.
Когда я вернулся, Лиз уже отключила передатчик и, развернув кресло к салону, вскрыла новую упаковку НЗ.
– С добрым утром, – улыбнулась она. – Хотите еще омаров?
И повертела перед моим носом серым неаппетитны брикетом.
– Спасибо, что-то не хочется.
Я повалился в кресло. Легкие по-прежнему жгло; тело чесалось.
– Может, вас устроит это жирное ребрышко? – Он продемонстрировала кусок чего-то тошнотворно зеле-ного.
– Не надо, я вас умоляю…
Эта пища явно не предназначалась для людей.
– Все зависит от того, каким вином запивать, – заявила она с полным ртом и бросила мне жестянку с пивом.
Я посмотрел на Лиз:
– Когда мы отсюда выберемся, я куплю вам самого большого из этих долбаных аризонских омаров. И поставлю бутылку самого лучшего вина, на какое хватит денег Но до тех пор не желаю ничего слышать о еде.
– Идет, – согласилась Лиз. – Если не случится ничего непредвиденного, вы угостите меня сегодня вечером.
– Правда?
Она кивнула.
– На карте погоды облака рассеиваются или, по крайней мере, становятся такими тонкими, что уже не фиксируются. Ночью был сильный ветер. Основной фронт прошел над нами в три пополуночи. Из Окленда сообщили, что последние облака разрядились над Сакраменто. Там насыпало пыли всего сантиметров пять – словом, ничего похожего на то, с чем столкнулись мы. К тому же есть вероятность дождя, и довольно большая. Метеослужба проверяет свои расчеты, но держу пари, что, как обычно, с неба закапает раньше, чем они успеют досчитать.
Я только хмыкнул в ответ. Даже если небо очистится от розовой пыли, проблем у нас не убавится. Как, например, выбраться наружу? Если над нами больше двух метров пыли, об этом и мечтать не приходится. Одна проблема тянула за собой другую. По собственному опыту я знал, что по глубоким сугробам мы не уйдем далеко и едва ли сможем расчистить посадочную площадку. Нет, им придется забирать нас прямо отсюда. Но как тогда транспортировать Дьюка?
Я приник к бутылке с водой, поглядывая на Лиз. Она задумалась, но мой взгляд почувствовала. – Да?
– Как мы вытащим Дьюка?
– Далеко же вы зашли в своих размышлениях.
– Вообще-то я зашел в тупик. Дьюк – самая сложная проблема. Если мы сумеем решить вопрос с ним, остальное пойдет как по маслу.
– Мне кажется, нам остается только сидеть и ждать помощи. Конечно, лучшим выходом был бы «Сикорский Скайхук». Он просто выдернул бы нас отсюда, если мы сумеем закрепить стропы.
– Тогда пусть подцепят нас за парашют, если, конечно, его не засыпало.
– А что, неплохая мысль.
– Спасибо.
– Жаль только – неосуществимая. – Лиз улыбнулась. – Вы не виноваты, все дело в «Сикорском». Он может выдернуть вертушку, но при этом поднимет столько пыли, что у него сгорят движки, и он рухнет прямо на нас.
– Может, дождь все смоет? Когда-то бабушка учила меня индейскому танцу дождя.
Вы же говорили, что вероятность осадков велика. Хотите, попробую вызвать дождь?
Лиз грустно усмехнулась:
– От дождя пыль превратится в грязь и, высохнув, затвердеет, как бетон.
– Но это же… сахарная пудра!
– Вы что, никогда не ели холодный пончик? Я вскинул руки:
– Сдаюсь.
– Больше конструктивных идей нет? – поинтересовалась Лиз.
– А может, сжечь все к чертям? – неуверенно предложил я.
– Да, это мысль, – весело отозвалась Лизард. – Вы с Дьюком доказали, что пудра горит, а вертушка тер-моизолирована, так что отличная духовка получится. – Она ухмыльнулась. – Любите мясо в собственном соку?
– Нет, не люблю. – Я взял фонарик и направил луч на стекло. – Интересно, как ведут себя в таких случаях на Хторре?
– По-видимому, не летают во время сахарных снегопадов.
– Потому что заранее получают штормовое предупреждение, – подыграл я Лиз.
– Могу себе представить, – сказала она. – Ожидаются перистые облака из сахарной пудры и кратковременные лимонадные дожди.
– Не лимонадные, – поправил я. – Цвет не тот. Скорее, с земляничным сиропом.
– Вы что, никогда не слышали о лимонаде розового цвета? – улыбнулась Лиз.
Я собрался парировать, но зашелся в кашле.
– С вами все в порядке? – встревожилась Лиз, когда приступ прошел.
Похоже, она не на шутку испугалась. Я слабо кивнул, еще не совсем оправившись от приступа.
– Немножко вашего розового лимонада попало не в то горло.
Я сумел улыбнуться, и она успокоилась.
– Довольно неприятная погода для лета, – задумчиво сказала Лиз, по– видимому стараясь меня отвлечь. – Интересно, какие у них зимы?
Я осторожно прокашлялся.
– Более холодные и влажные.
– А вместо снега сироп, да? Так, пожалуй, и калитку не откроешь.
Я задумался.
– А ведь вы недалеки от истины. Там все хоть для кого-нибудь да съедобно. Мы для червей – разновидность закуски. Наша планета – лишь один из подносов на шведском столе. Все зависит от того, давно ли они приступили к обеду. Может, как раз сейчас у них время десерта.
– Тогда в ближайшее время у нас появится возможность прикончить парочку червей… сладкоедов? Сладкоежек, – поправилась Лиз.
– Не исключено, тем более что они уже пришли, – медленно проговорил я.
– Как? Где?
– Повернитесь и посмотрите. По-моему, снаружи что-то шевелится.
В. Как хторране называют анализ мочи?
О. Стаканчик сока.
20 СНАРУЖИ
– Где? – спросила Лиз.
– Вон там, на верхней кромке стекла.
– Ничего не вижу.
– Смотрите внимательнее. Видите, что-то шевелится? Словно кто-то копошится в пудре.
Мы молча смотрели на стекло и ждали. Ничего не произошло. Спустя минуту Лиз сказала:
– Я ничего не заметила.
– Но я точно видел. – Я повысил голос.
– Разумеется, видели, – покорно согласилась она. – Когда вам что-то показалось в прошлый раз, вы сорвали конференцию.
«Пусть издевается сколько угодно»
– Но тогда я оказался прав, не так ли? Лиз пожала плечами:
– Редко кто не ошибается. – Что?
– Не обращайте внимания, – Она зацепила ногой приборную доску и развернула кресло спинкой к окну. – Если там что-то есть, мы скоро увидим это снова.
Я непечатно выругался и, схватив фонарь, кинулся в хвостовой отсек посмотреть на Дьюка. Судя по показани – ям, состояние не изменилось. Только он стал совсем се – рым. Я пожалел, что не довелось поучиться на каких-ни – будь медицинских курсах. Я был беспомощен.
– Эй!.. Полковник!
– Да?
– Вы что-нибудь смыслите в медицине?
– Немного.
– Идите сюда и послушайте. Дьюк как-то странно дышит.
Она подошла и, присев на корточки рядом с Дьюком, прислушалась. Потом улыбнулась:
– Он отлично дышит.
– Но эти хрипы…
– Не хрипы, а храп, – поправила Лиз. – Он спит.
– Вы уверены?
Она не отвела взгляд.
– Уж я-то знаю, как храпит мужчина.
– Ладно, спасибо.
Я подобрал фонарик и пошел к кормовому орудию. Здесь сахарная пудра казалась наиболее прозрачной. У меня до сих пор горело лицо.
Интересно, сколько еще потребуется времени, чтобы мы действительно начали задевать друг друга за живое? И сможет ли она разозлить меня до такой степени, что я убью ее? Мне стало страшно: не дай бог выяснить это. Я сел на сиденье стрелка, скрестил руки на груди и уставился в стекло.
Ну чего, в конце концов, добиваются эти женщины? Почему им кажется, что жизнь – постоянное противоборство с мужчинами? И еще удивляются: что это мужчины такие ранимые…
Так я размышлял несколько минут, пока не осознал, что вижу перед собой, и вскочил на сиденье, ударившись головой о плексиглас.
– Е-мое!
– С вами все в порядке? – окликнула меня Лиз. – Нет!
– Что случилось?
– Голову ушиб. – У меня до сих пор звенело в ушах. – Идите сюда быстрее!
– Зачем? Вы хотите, чтобы я тоже треснулась головой?
– Я хочу показать кое-что! Скорее!
– То же самое случилось и со мной. У меня не было времени на раздумья, а сейчас я не могу не думать об этом. В голове словно крутится видеозапись и все время заедает на середине. Никак не могу от этого избавиться. Перед глазами стоит пламя, и пыль, и червь, и кролико-собаки. Постоянно ищу, что я упустил.
– Так что же все-таки случилось?
– Струя пламени пошла не в червя, как полагается, а в обратную сторону. Дьюк вспыхнул с ног до головы. Я не успел ничего подумать – просто облил его из фризера жидким азотом. Огонь исчез почти мгновенно. Червь и кроликособаки тоже.
Не представляю, как они сориентировались в этом хаосе. Я растерялся. Схватил Дьюка и поволок его, как мне казалось, к вертушке. И опять ошибся. Если бы вы не включили сирену, я до сих пор таскал бы его где-нибудь рядом. Или, возможно, умер бы. Воздух уже заканчивался.
Лиз кивнула:
– Вы сделали правильно. Эти комбинезоны огнеупорные. Маска и очки тоже. У вас не было другого выхода. Вы живы. И он жив. Значит, вы поступили разумно.
Я покачал головой:
– Не уверен. Мне даже кажется, будто повторилась трагедия с Шорти…
– Да. – Лиз кивнула. – Так вам кажется. Вы не замечали, что ничего нового вроде бы не случается? Что бы ни стряслось, всегда кажется, что это уже было раньше.
Верно?
Она права.
– М-м… Да!
Неожиданно для себя я улыбнулся.
– Так-то лучше. – Она засмеялась, легко и чуть возбужденно. – Вы рассказали мне свою историю, а я вам свою. Вы никогда не задумывались, что, беседуя, люди обычно обмениваются похожими историями?
Убежденность в ее голосе напомнила мне доктора Формана. Но спросить я не успел… Застонал Дьюк.
Мы переглянулись и бросились к нему.
– Дьюк!
Я почти прижался к его лицу. Он простонал:
– Больно…
– Вот и прекрасно, Дьюк. Это довольно хороший признак.
Запищал дисплей, на нем вспыхнуло: «Пациент нуждается в обезболивании».
Я разыскал красную ампулу и вставил ее в капельницу. Через несколько секунд дыхание Дьюка выровнялось.
– Вышел из шока, – сказал я, хотя и не был уверен. Просто мне очень хотелось верить. Я пытался убедить себя, что с Дьюком все в порядке. – Если бы он находился в коме, прибор не заявил бы об обезболивании, правда?
– Не знаю, – пожала плечами Лизард. – Давайте передадим информацию в Окленд и посмотрим, что они предложат.
Она прошла на место пилота.
Я еще немного посидел рядом с Дьюком, размышляя о том, будет ли он жить и если будет, то каким мучением обернется для него жизнь.
Потом постарался отбросить эти мысли, ибо так не-долго сойти с ума.
– Дьюк, – прошептал я. – Прости меня. Я люблю те-бя, Дьюк. Я никогда не говорил, но это правда. Без тебя я нуль. Пожалуйста, Дьюк, не бросай меня.
Я знал, что он не может ответить. Скорее всего, он даже не слышал меня, но не сказать этого я не мог.
Посидев еще немного, я встал и пошел в носовой отсек к Лиз. Она свернулась калачиком в кресле и, опершись подбородком на кулачок, мрачно рассматривала карту погоды на экране. Я молча сел на место второго пилота. Розовая пыль почти полностью засыпала стекло обтекателя. В кабине потемнело.
– Вы связались с Оклендом?
– Да. Они изучают его состояние. Нас вызовут. Я указал на стекло.
– По-прежнему сыплет.
– Это на всю ночь. – Она кивнула на экран. – Облачный фронт еще не прошел. Не знаю, как глубоко нас засыплет.
В. Что говорит хторранин, сжирающий голливудского адвоката?
О. Жесткий и вертлявый.
18 «ЭТО ТОЧНО НЕ ОМАРЫ...»
Удивительно, на что идут люди, чтобы выставить себя дураками.
Соломон Краткий
Неожиданно я спохватился:
– У нас хватит воздуха?
Лиз, поколебавшись, ответила:
– Да. Среди медицинского оборудования есть емкости с кислородом. В случае чего воспользуемся ими. Теоретически можно продержаться в герметически закрытом корабле почти двое суток. Правда, мне не хотелось бы, чтобы до этого дошло.
Она сняла наушники и бросила на приборный щиток. – Черт!
– Что на этот раз?
– Ничего. Просто у меня срываются планы на вечер. Погребение заживо в них не входило.
– О! – вырвалось у меня. Представить полковника Тирелли на свидании я не мог. – Простите.
– За что? Это же не ваша вина.
– М-м, я просто посочувствовал.
– Да? Ну спасибо. Сегодня целый день я мечтала о бифштексе и омарах.
– Омарах?
– Да. Их снова начали разводить на аризонских фермах. Вы бы видели, каких чудовищ там выращивают! – Лиз задумчиво добавила: – В Аризоне легко поддерживать карантин, по крайней мере на юге: слишком мало корма для червей и почти нет почвы для их гнезд. Там мы сможем долго держать рубежи.
– Это пункт из долгосрочной стратегической программы?
– Пока нет, но может им стать.
– Вы работаете в Комитете?
– Да, меня пригласили. Хотя, по-моему, все упирается в приоритеты. – Она пожала плечами. – Что толку от долгосрочных программ, если мы не заботимся о настоящем?
– С другой стороны, – заметил я, – то, что мы делаем сейчас, – работа на будущее, не так ли?
Лиз пристально посмотрела на меня.
– Вы, случайно, не общались с доктором Форманом?
– Что? Нет. Почему вы спросили?
– Показалось, что вы поете с его голоса. Это комплимент, между прочим. Но вы правы. Я должна быть там, где принесу наибольшую пользу. – Она мягко улыбнулась. – А значит, мне, по-видимому, придется войти в состав Комитета.
Просто я боюсь, что тогда у меня останется меньше времени для полетов, а так не хочется расставаться со штурвалом!
– По-моему, в Комитете вам придется летать еще больше. Я имею в виду инспекционные поездки.
– Что ж, неплохая мысль, – одобрила Лиз. – Только не знаю, сумею ли я добиться этого. – Она посмотрела в окно. – Дайте-ка фонарик.
Я передал фонарь. Она направила луч на верхний край стекла обтекателя.
– Так я и думала. Нос засыпало почти полностью. Сейчас пудра повалила еще гуще.
Лизард выбралась из кресла и направилась в хвост вертолета. Я пошел за ней. Она покопалась в ящике под обшивкой, достала другой фонарь и аварийную лампу, которую повесила на крюк под потолком.
– Вот так-то лучше.
Второй фонарик она передала мне.
Потом, миновав Дькжа, она прошла еще дальше и осветила хвост машины^ Я не мог понять, что она ищет. Лиз просунула голову в задний фонарь наблюдателя и посветила наверх.
– Так. Теперь мы похоронены целиком. Надеюсь, эта гадость теплопроводна, иначе здесь будет чертовски жарко.
– Я считал, что «банши» имеют теплоизоляцию.
– Конечно, но куда отводить тепло, если нас засыпало? – Она забралась в самый хвост. – Есть не хотите?
– Хочу.
– Вот и хорошо. Держите НЗ.
По пути я проверил Дьюка – изменений не было – и взял у нее коробки. Мы вернулись и, развернув пилотские кресла назад, сели. Лучше устроиться лежа на спинке кресла, чем рисковать вывалиться из него. Я вытянул ноги. Плитка НЗ была мягкой, пережевывание не отвлекало от размышлений.
Неожиданно Лиз спросила:
– Вас никогда не приглашали на «голубую мессу»? Я покачал головой.
– Это что, приглашение? Она мрачно взглянула на меня.
– Просто любопытно, что вы о них знаете.
– Простите, но я слышал, что новичков туда принимают крайне неохотно.
Лиз кивнула.
– На прошлой неделе я получила приглашение Теперь они собираются каждый выходной. Присутствуют сотни людей, и, чтобы попасть туда, каждый из них платит по тысяче. – Теперь Лиз говорила тише. – Меня разобрало любопытство, я ведь знала об этом только по слухам, да и то не из первых рук. Это нечто вроде тайного братства. Однако я слышала, что там… можно освободиться от всех забот. Забыться, хотя я не совсем понимаю, что это значит. Говорят еще, что и секса так хватает.
Последние слова словно повисли в тишине, потом он добавила:
– Не уверена, что замучить себя сексом до бесчувствия – лучший способ сохранения рассудка. Хотя кому-то это наверняка помогает. Иногда мне… хочется быть такой, как другие.
Ее голос стал едва слышным.
– Иногда я не могу удержаться от искушения. Что если и вправду поможет? Неужели я такая размазня что не осмелюсь попробовать? Как бы мне хотелось забыться хоть на минутку. Вот почему я пойду туда – забыться.
Я пришел в замешательство. Надо было что-то сказать, но любые слова прозвучали бы сейчас фальшиво.
– Хотя… – продолжала Лиз, – ясно, что это ловушка, вроде наркотиков. Просто еще один способ уйти от реальности. Стоит только начать – и остановиться уже не сможешь. Слишком многие попались на этот крючок. Я не собираюсь стать следующей.
Внезапно она замолчала, мрачно рассматривая плитку НЗ. Я взглянул на свою порцию.
– Да, это уж точно не омары.
– Не надо, и так тошно. – В ее голосе слышались слезы.
– Простите.
И тут я все-таки решился: почему бы не сейчас?
– Полковник!
Она не подняла головы.
– Э… Иногда мне тоже приходят подобные мысли. И не только мне. Наверное, командование должно знать об этом. Я имею в виду, что… у нас должна быть какая-то разрядка… Я не прав?
Лиз ответила не сразу, и я было решил, что уже вообще не ответит, когда она заговорила:
– Командованию известно, что большинство людей в военной форме находятся на пределе. Но выхода нет. По крайней мере, такого простого, какой ищете вы.
Внезапно она опять превратилась в полковника Ти-релли, застегнутого на все пуговицы.
– Сейчас доктор Форман по личной просьбе президента работает над этой проблемой. Но пока ответ неутешительный. Он считает, что человек сам должен отвечать за свои чувства и мысли и обязан владеть собой…
– Но как?
Лизард пожала плечами.
– Этим-то Форман и занимается. Я подозреваю, что он просто решил усовершенствовать приемы психофизической тренировки. Впрочем, не знаю.
Послушайте, – вдруг добавила она. – Вы служите в Спецсилах, в подразделении дяди Аиры, так что в любой момент можете обратиться в Атланту, к доктору Дэвидсону.
– Вы к нему обращались?
– Сейчас речь идет о вас, – отрезала Тирелли.
– Простите.
– Опять вы извиняетесь. – Она повернулась ко мне и с любопытством спросила: – А что-нибудь еще вы умеете Делать?
– Простите… Я имел ввиду… Гм, да… Я постоянно все порчу. – Я поднял глаза на Лиз. – Так что повод для извинений всегда есть. Порой мне даже кажется, что только-это я и делаю хорошо. – Я смущенно улыбнулся.
– Прямо-таки второй Шлемиль1, – усмехнулась она. – Очень удобная позиция. Вам прощают, и в выигрыше оказываетесь вы. По сути, вы даете взятку. Покуда; люди будут проливать суп на скатерть, ваше положение^ беспроигрышное. – Тирелли с отвращением посмотрела на свою плитку НЗ. – Но меня такое притворство доводит до белого каления.
Я не знал, что отвечать, тем не менее открыл рот и слова вылетели непроизвольно:
– Тогда простите, что я не вовремя родился на одно! планете с вами и отношусь к тому же виду.
– Вряд ли мы с вами относимся к одному виду, – сухо заметила Лиз. – Я лично придерживаюсь противоположного мнения.
Я вспыхнул. В другой ситуации следовало бы встать выйти. Но куда здесь выйдешь?
Как еще можно отреагировать?
– Не знаю, какая муха вас укусила, – пробормо-тал я. – Только что мы разговаривали, как нормальные люди, а теперь вы относитесь ко мне, как к какой-то.. мрази!
Лиз медленно жевала. Когда же заговорила, ее голос был абсолютно спокойным:
– Я отношусь к вам по заслугам, лейтенант. Вы ведете себя как избалованное дитя. Отвратительное зрелище! Я устала от вашего нытья. Противно слушать, как вы стремитесь взвалить на себя вину за все грехи рода человеческого.
– Да, но…
1 Петер Шлемиль – герой одноименного романа немецкого писателя А. фон Шамиссо; синоним робкого и нерешительного человека.
– Никаких «но», лейтенант. Заткнитесь и слушайте. Вы совершенно не уважаете себя – даже за правильные решения.
– Я вовсе не считаю их правильными!
– Вот-вот. Это вы так считаете! Вы отправились в этот пыльный комшмар и обнаружили неизвестных хторран-ских существ. Вы спасли Дьюку жизнь – уверяю вас, вы это сделали. Пусть самым невероятным и, может быть, непозволительным способом, но все-таки спасли. В одиночку дотащили его до вертолета. Я знаю многих людей, у которых на вашем месте опустились бы руки. А вы не сдались!
Даже добравшись сюда, вы не успокоились. Не занялись собственной шкурой, а сразу же сделали все, что смогли, для Дьюка. Я ведь тоже была здесь, не забыли?
И все видела. Между прочим, за такие поступки награждают. Вы сопливый герой, Маккарти…
– Нет, не герой! -… но вы не желаете верить в это, потому что вбили в башку ложное представление о том, каким должен быть настоящий герой, и считаете, что ничуть не похожи на него! Верно? – Э…
– Верно я говорю? Да или нет?
– Э… Я знаю, что я не герой, но вы правы.
– Вот именно. – Она кивнула. – Потому и извиняетесь перед каждым встречным за свои поступки и в то же время забываете взглянуть на себя и увидеть, что не так уж вы и плохи. Знаете, вы были бы довольно милы, если бы перестали занудствовать.
– Что?
Лиз вспыхнула и всплеснула руками.
– Теперь вам известна моя тайна – я считаю вас милым. Ослом, конечно, недовольно милым.
– Прекратите! Это нечестно! Свою порцию издевок я Получил еще в школе.
– Я не издеваюсь.
– Что? – Я перестал соображать. – Вы действительно считаете меня милым?
– Да, именно вас.
– Но… как же?.. У меня сломан нос, и сросся он неправильно. Я слишком маленький. И тощий. Я…
– Опять вы за свое. Разве трудно согласиться и поблагодарить меня?
– Э… – Это оказалось очень трудно. – Я… не привык к этому. Имею в виду комплименты. Еще никто… Я хотел сказать…
Дыхание перехватило. Я смутился и чувствовал себя на седьмом небе от счастья.
Лиз действительно потрясающая женщина!
– Спасибо, – выдавил я.
– Вот и славно. – Она просияла. – Просто великолепно. – Она снова взглянула на остатки НЗ. – Но, знаете, в одном вы правы.
– Да? В чем?
– Это, черт возьми, точно не омары.
В. Что хторране говорят о лилипутах?
О. На один зуб.
19 ВРЕМЯ ДЕСЕРТА
Слепой, глядя в зеркало, не может увидеть, что он слеп. Ну и что?
Соломон Краткий
Меня разбудил голос Лиз: -… Нет, мы по-прежнему засыпаны. Темно, как в брюхе у гризли.
Я открыл глаза. Лиз говорила по радио. Горло мое раздирало так, будто в него напихали стекловаты; грудь горела. От каждого вдоха нестерпимо жгло в легких. Я не осмелился кашлянуть. -… Нет, как глубоко, я не знаю. По-моему, сейчас встает солнце. На стеклах обтекателя появился слабый отсвет. Дело в том, что эта гадость прозрачна. Ее сугробы очень рыхлые и пропускают свет. Так что мы вполне можем лежать под десятиметровым слоем, не подозревая об этом.
Радиопереговоры на эту тему велись еще ночью, на импровизированных койках.
Я заставил себя сесть. Тело затекло и болело. Каждую клеточку жгло. Хуже всего дело обстояло с легкими, каждый вдох давался с трудом. Душили спазмы, но я знал, что кашлять нельзя – стоит только начать, и уже не остановишься никогда.
Поэтому я старался дышать неглубоко и свести движения к минимуму. От сдерживаемого кашля разрывалась грудь.
Но у меня было неотложное дело – Дьюк. Как он там? Дьюк по-прежнему спал.
Выглядел он ужасно: почти все волосы сгорели, обожженный череп покрылся волдырями и лохмотьями омертвелой кожи. Я с трудом заставил себя не отводить взгляд. О том, что там, под одеялом, не хотелось даже думать. Меня тошнило.
Передо мной лежал не командир, а кусок обгорелого мяса. Вряд ли когда– нибудь он станет прежним. Мелькнула мысль, что, может, ему лучше умереть, но я тут же выбросил ее из головы и взмолился, чтобы Бог не услышал. «Я не то имел в виду, Господи. Правда не то!»
Я выдвинул консоль с дисплеем. На экране постоянно высвечивались все показания жизнедеятельности. Уровень болеутоляющих препаратов в крови поддерживался автоматически. На этом долго не продержаться, но что Нам оставалось? В Окленд поступала вся информация, и они все прекрасно понимали. Доведись им придумать что-нибудь еще, они бы с нами связались или напрямую изменили бы программу. Мы могли только сидеть ждать.
А я терпеть не мог ждать. Я чувствовал себя никчем-ным. От Дьюка шел нехороший запах. Очень тяжелый Экран проинформировал, что началась гангрена. Долго так продолжаться не могло.
В самом хвосте вертушки был крошечный туалет. Я за шел туда, и меня вывернуло.
А потом начался кашель Грудь горела, как в огне, адская боль разрывала ее на части.
Когда я вернулся, Лиз уже отключила передатчик и, развернув кресло к салону, вскрыла новую упаковку НЗ.
– С добрым утром, – улыбнулась она. – Хотите еще омаров?
И повертела перед моим носом серым неаппетитны брикетом.
– Спасибо, что-то не хочется.
Я повалился в кресло. Легкие по-прежнему жгло; тело чесалось.
– Может, вас устроит это жирное ребрышко? – Он продемонстрировала кусок чего-то тошнотворно зеле-ного.
– Не надо, я вас умоляю…
Эта пища явно не предназначалась для людей.
– Все зависит от того, каким вином запивать, – заявила она с полным ртом и бросила мне жестянку с пивом.
Я посмотрел на Лиз:
– Когда мы отсюда выберемся, я куплю вам самого большого из этих долбаных аризонских омаров. И поставлю бутылку самого лучшего вина, на какое хватит денег Но до тех пор не желаю ничего слышать о еде.
– Идет, – согласилась Лиз. – Если не случится ничего непредвиденного, вы угостите меня сегодня вечером.
– Правда?
Она кивнула.
– На карте погоды облака рассеиваются или, по крайней мере, становятся такими тонкими, что уже не фиксируются. Ночью был сильный ветер. Основной фронт прошел над нами в три пополуночи. Из Окленда сообщили, что последние облака разрядились над Сакраменто. Там насыпало пыли всего сантиметров пять – словом, ничего похожего на то, с чем столкнулись мы. К тому же есть вероятность дождя, и довольно большая. Метеослужба проверяет свои расчеты, но держу пари, что, как обычно, с неба закапает раньше, чем они успеют досчитать.
Я только хмыкнул в ответ. Даже если небо очистится от розовой пыли, проблем у нас не убавится. Как, например, выбраться наружу? Если над нами больше двух метров пыли, об этом и мечтать не приходится. Одна проблема тянула за собой другую. По собственному опыту я знал, что по глубоким сугробам мы не уйдем далеко и едва ли сможем расчистить посадочную площадку. Нет, им придется забирать нас прямо отсюда. Но как тогда транспортировать Дьюка?
Я приник к бутылке с водой, поглядывая на Лиз. Она задумалась, но мой взгляд почувствовала. – Да?
– Как мы вытащим Дьюка?
– Далеко же вы зашли в своих размышлениях.
– Вообще-то я зашел в тупик. Дьюк – самая сложная проблема. Если мы сумеем решить вопрос с ним, остальное пойдет как по маслу.
– Мне кажется, нам остается только сидеть и ждать помощи. Конечно, лучшим выходом был бы «Сикорский Скайхук». Он просто выдернул бы нас отсюда, если мы сумеем закрепить стропы.
– Тогда пусть подцепят нас за парашют, если, конечно, его не засыпало.
– А что, неплохая мысль.
– Спасибо.
– Жаль только – неосуществимая. – Лиз улыбнулась. – Вы не виноваты, все дело в «Сикорском». Он может выдернуть вертушку, но при этом поднимет столько пыли, что у него сгорят движки, и он рухнет прямо на нас.
– Может, дождь все смоет? Когда-то бабушка учила меня индейскому танцу дождя.
Вы же говорили, что вероятность осадков велика. Хотите, попробую вызвать дождь?
Лиз грустно усмехнулась:
– От дождя пыль превратится в грязь и, высохнув, затвердеет, как бетон.
– Но это же… сахарная пудра!
– Вы что, никогда не ели холодный пончик? Я вскинул руки:
– Сдаюсь.
– Больше конструктивных идей нет? – поинтересовалась Лиз.
– А может, сжечь все к чертям? – неуверенно предложил я.
– Да, это мысль, – весело отозвалась Лизард. – Вы с Дьюком доказали, что пудра горит, а вертушка тер-моизолирована, так что отличная духовка получится. – Она ухмыльнулась. – Любите мясо в собственном соку?
– Нет, не люблю. – Я взял фонарик и направил луч на стекло. – Интересно, как ведут себя в таких случаях на Хторре?
– По-видимому, не летают во время сахарных снегопадов.
– Потому что заранее получают штормовое предупреждение, – подыграл я Лиз.
– Могу себе представить, – сказала она. – Ожидаются перистые облака из сахарной пудры и кратковременные лимонадные дожди.
– Не лимонадные, – поправил я. – Цвет не тот. Скорее, с земляничным сиропом.
– Вы что, никогда не слышали о лимонаде розового цвета? – улыбнулась Лиз.
Я собрался парировать, но зашелся в кашле.
– С вами все в порядке? – встревожилась Лиз, когда приступ прошел.
Похоже, она не на шутку испугалась. Я слабо кивнул, еще не совсем оправившись от приступа.
– Немножко вашего розового лимонада попало не в то горло.
Я сумел улыбнуться, и она успокоилась.
– Довольно неприятная погода для лета, – задумчиво сказала Лиз, по– видимому стараясь меня отвлечь. – Интересно, какие у них зимы?
Я осторожно прокашлялся.
– Более холодные и влажные.
– А вместо снега сироп, да? Так, пожалуй, и калитку не откроешь.
Я задумался.
– А ведь вы недалеки от истины. Там все хоть для кого-нибудь да съедобно. Мы для червей – разновидность закуски. Наша планета – лишь один из подносов на шведском столе. Все зависит от того, давно ли они приступили к обеду. Может, как раз сейчас у них время десерта.
– Тогда в ближайшее время у нас появится возможность прикончить парочку червей… сладкоедов? Сладкоежек, – поправилась Лиз.
– Не исключено, тем более что они уже пришли, – медленно проговорил я.
– Как? Где?
– Повернитесь и посмотрите. По-моему, снаружи что-то шевелится.
В. Как хторране называют анализ мочи?
О. Стаканчик сока.
20 СНАРУЖИ
Новые проблемы требуют новых решений; новые решения создают новые проблемы.
Соломон Краткий
– Где? – спросила Лиз.
– Вон там, на верхней кромке стекла.
– Ничего не вижу.
– Смотрите внимательнее. Видите, что-то шевелится? Словно кто-то копошится в пудре.
Мы молча смотрели на стекло и ждали. Ничего не произошло. Спустя минуту Лиз сказала:
– Я ничего не заметила.
– Но я точно видел. – Я повысил голос.
– Разумеется, видели, – покорно согласилась она. – Когда вам что-то показалось в прошлый раз, вы сорвали конференцию.
«Пусть издевается сколько угодно»
– Но тогда я оказался прав, не так ли? Лиз пожала плечами:
– Редко кто не ошибается. – Что?
– Не обращайте внимания, – Она зацепила ногой приборную доску и развернула кресло спинкой к окну. – Если там что-то есть, мы скоро увидим это снова.
Я непечатно выругался и, схватив фонарь, кинулся в хвостовой отсек посмотреть на Дьюка. Судя по показани – ям, состояние не изменилось. Только он стал совсем се – рым. Я пожалел, что не довелось поучиться на каких-ни – будь медицинских курсах. Я был беспомощен.
– Эй!.. Полковник!
– Да?
– Вы что-нибудь смыслите в медицине?
– Немного.
– Идите сюда и послушайте. Дьюк как-то странно дышит.
Она подошла и, присев на корточки рядом с Дьюком, прислушалась. Потом улыбнулась:
– Он отлично дышит.
– Но эти хрипы…
– Не хрипы, а храп, – поправила Лиз. – Он спит.
– Вы уверены?
Она не отвела взгляд.
– Уж я-то знаю, как храпит мужчина.
– Ладно, спасибо.
Я подобрал фонарик и пошел к кормовому орудию. Здесь сахарная пудра казалась наиболее прозрачной. У меня до сих пор горело лицо.
Интересно, сколько еще потребуется времени, чтобы мы действительно начали задевать друг друга за живое? И сможет ли она разозлить меня до такой степени, что я убью ее? Мне стало страшно: не дай бог выяснить это. Я сел на сиденье стрелка, скрестил руки на груди и уставился в стекло.
Ну чего, в конце концов, добиваются эти женщины? Почему им кажется, что жизнь – постоянное противоборство с мужчинами? И еще удивляются: что это мужчины такие ранимые…
Так я размышлял несколько минут, пока не осознал, что вижу перед собой, и вскочил на сиденье, ударившись головой о плексиглас.
– Е-мое!
– С вами все в порядке? – окликнула меня Лиз. – Нет!
– Что случилось?
– Голову ушиб. – У меня до сих пор звенело в ушах. – Идите сюда быстрее!
– Зачем? Вы хотите, чтобы я тоже треснулась головой?
– Я хочу показать кое-что! Скорее!