Страница:
– Правильно.
– Этим механизмом можно управлять, Джеймс, но остановить его никто не в силах.
Ну а теперь скажите, зачем, по-вашему, я рассказала об этом?
– Чтобы я мог… э-э… Ну, ведь речь идет об установлении контакта, и нельзя, чтобы обезьяньи реакции испортили все дело. Я не ошибся?
Я ухмыльнулся, зная, что угадал.
– Нет, – улыбнулась в ответ Флетчер. – Я хочу, чтобы вы оставили страх, ярость и равнодушие за границами круга. Но что в таком случае вы будете делать?
Я пожал плечами:
– Ничего, наверное.
– Не ленитесь думать. Что вы можете сделать, избавившись от обезьяньих реакций?
Я снова пожал плечами:
– Начну развлекаться.
– Абсолютно верно. Когда обезьянам ничто не мешает, им остается только это. И начинаются игры: бизнес, женитьба, заседание Конгресса – что угодно. Сложные игры сложно устроенных обезьян. Итак… Теперь вы понимаете, что должны сделать, оказавшись там?
– Придумать игру для обезьян и кроликособак.
– Значит, поняли. Это, и только это. Если вам понравится играть вместе, то контакт возникнет сам собой.
– Да, я понимаю. Честное слово, понимаю. – Меня восхитило, что все оказалось так просто. – Я должен оставить дома ружье, армейские замашки и даже исследовательский интерес. Должен пойти туда просто-напросто как обезьяна, которой хочется поиграть, так?
– Примите мои поздравления. – Флетчер просияла и пожала мне руку. – Как главный медицинский эксперт операции признаю вас годным к выполнению задания. Вы – лучший шимпанзе армии Соединенных Штатов.
Она вручила мне банан.
– Только банан? – изумился я. – А как насчет самки?
– Это, Джеймс, проходят на старших курсах.
В. Как хторране называют человека, принимающего ванну?
О. Бульон с фрикаделькой.
57 ЛИЗАРД
Завершающее собрание членов экспедиции началось в 18.00.
Полковник Тирелли, доктор Флетчер, доктор Ларсон, еще три научных сотрудника, которых я не знал, две женщины из съемочной группы, пять наблюдателей, три эксперта, непосредственно участвующие в операции, шесть пилотов, два программиста, два оператора «пауков» и команда огневой поддержки. Целая толпа!
Дел было немного – даже доктор Флетчер согласилась с этим. Мы познакомились с прогнозом погоды, сузили круг мест возможной высадки – окончательный выбор сделаем завтра утром, – а потом всем предложили задавать вопросы. Вопросов тоже было мало.
После этого полковник Тирелли спросила, не раздумал ли кто-нибудь участвовать в операции. Все строго добровольно, и, если кто-то желает выйти из игры, он должен сделать это либо прямо сейчас, либо конфиденциально обратиться к Тирелли после совещания.
– У вас есть время, – она взглянула на часы, – до 21.00. Заверяю вас, что люди в запасе есть, поэтому не считайте себя обязанными участвовать в операции.
Будет опасно. Хорошенько все взвесьте. Если я ничего не услышу до девяти часов, значит, вы решили окончательно и бесповоротно. Всем понятно?
Все закивали.
– Ну, тогда, похоже, все. Хотите что-нибудь добавить? Никто не хотел.
– Отлично. Спасибо и спокойной ночи! Плотно пообедайте, пораньше ложитесь и хорошенько выспитесь!
Большинство направились к выходу, а я подошел к председательскому столу.
Полковник Тирелли о чем-то тихо беседовала с двумя пилотами. Как воспитанный человек, я отошел в сторонку и подождал. Закончив, Лиз подняла голову и увидела меня.
– Что у вас, Маккарти?
– Могу я поговорить с вами конфиденциально? Ее глаза затуманились.
– Вы решили отказаться?
– Нет! Просто мне…
– Если это не касается завтрашней операции…
– Это касается того, что может повлиять на завтрашнюю операцию.
Я изо всех сил старался придать тону многозначительность.
– Гм. Подождите минутку. – Она передала блокнот одному из адъютантов и провела меня в пустой кабинет. Закрыв дверь, она оперлась о стол, сохранив между нами довольно большую дистанцию.
– Ну, что у вас? – спросила она с вежливым, но чертовски холодным выражением лица.
Я почувствовал, что краснею.
– Мне… Я по личному делу, но для меня оно действительно важно. Что происходит?
Она удивленно заморгала, не сообразив, о чем я говорю.
– Я вас не понимаю.
– Мы назначили встречу, помните? Вы, я и самый большой омар Западного побережья. Я про разговор там, в вертушке… И теперь я не знаю, говорили вы серьезно или… у вас случайно вырвалось?
Лиз заметила чернильное пятнышко на руке и стерла его большим пальцем. Не глядя на меня, она процедила:
– Что я люблю, так это конкретные вопросы. – Она сунула руки в карманы и посмотрела на меня. – Послушайте, Маккарти, все, что я сказала в вертушке, – правда. Вы очень милы и, вероятно, хороши в постели. К тому же вы лейтенант, а у лейтенантов, насколько мне известно, постоянная эрекция. Иногда это удобно, но в основном – нет. Ваша беда в том, что вы думаете не тем органом.
Пожалуйста, не надо. Он создан для другого.
Мне захотелось спросить: «Кто вы на самом деле и что вы сделали с Лизард Тирелли?» Но вместо этого я просто сказал:
– Означает ли это, что?..
– Означает. – Она взглянула на часы. – Разве у вас не назначено еще одно совещание сегодня вечером?
– Да, запланированы какие-то консультации…
– Ну, так и отправляйтесь.
Ее лицо было совершенно бесстрастным.
Растерявшись, я все-таки сумел сообразить, что дальнейший разговор – лишь пустая трата времени. Покачав головой, я прошел мимо нее и обернулся на пороге.
– Ничего не понимаю. И уж точно это не прибавит мне завтра уверенности.
– Простите меня, Маккарти, но все получилось так, как должно было быть.
– Да, конечно. – Я закрыл дверь.
Одно слово – полковники! Никогда их не понимал. Флетчер я нашел в конференц-зале.
– Послушайте, что касается этих консультаций… Она покачала головой:
– Я не ваш консультант, Джеймс, и ничего общего с этими консультациями не имею.
– Я хочу сбежать с них. Нет настроения… Лицо Флетчер напряглось.
– Вы пойдете на них, и прямо сейчас! – Она повернулась к своему ассистенту. – Джерри, проводи лейтенанта Маккарти вниз и проследи, чтобы он попал куда следует.
Я помнил Джерри Ларсона еще по Денверу. Сейчас он немного похудел и подстригся, приобретя более интеллигентный вид.
Мы спустились на три лестничных марша (пешком было быстрее), миновали вольеры (четыре червя), прошли через отдел несистематизированных образцов и попали в оранжерею. Воздух в ней был приторно-сладким. За толстым стеклом росли рядами пурпурные и красные растения.
– Видели такое создание? – Ларсон показал на бесформенный черный куст, в рост человека, с рваными волосатыми листьями, напоминающий кучу грязного белья. – Он может передвигаться, правда очень медленно. Мы называем его волочащимся кустом.
Питается падалью. Не думаю, что он опасен, но на всякий случай мы его изолировали.
– А это что?
Я указал на противоположную сторону. На полках над столом стояли ярко– желтые и красные цветы.
– О! – воскликнул Ларсон. – Их мы назвали цветочной мандалой. Вам надо взглянуть поближе. Видите эти соцветия? Каждое состоит из сотен, а может, тысяч миниатюрных цветков.
– Они великолепны!
Даже сквозь стекло растения производили потрясающее впечатление. Соцветия в основном были розовыми, алыми и пурпурными, но среди них встречались мелкие желтые, оранжевые и белые пятнышки.
– Вот здесь лучше видно. – Ларсон показал на небольшую ветку, прижатую к стеклу.
Мельчайшие лепестки образовывали маленькие цветки неповторимо яркого цвета. Те, что побледнее, располагались в центре, более сочные – ближе к краям.
Мелкие соцветия, увеличиваясь в размерах, собирались вокруг центрального, самого крупного.
– Теперь понятно, почему вы его так назвали, – сказал я с улыбкой.
Цветы были прекрасны. Соцветия, состоящие, в свою очередь, из других соцветий, складывались в удивительную по красоте мандалу. Можно было даже проследить узор.
– Какого размера они достигают? Ларсон пожал плечами.
– Не знаю. У нас нет места, чтобы дать им возможность разрастись. Одно скажу: пчел они положительно сводят с ума.
– В этом их главная опасность?
– Пока неизвестно. Мы продолжаем наблюдать. Правда, они великолепны?
– Безусловно.
– Вам надо их понюхать. Их запах напоминает сразу обо всех хороших вещах на свете: жимолости, свежем хлебе, новеньком автомобиле – и для каждого они пахнут по-своему.
Вслед за Ларсоном я прошел через два тамбура с двойными дверями из ботанического отдела в зоологический. Мы попали в просторный ангар, забитый клетками и террариумами. В воздухе стояли специфические запахи, но ни один из них я не узнал.
– Мы обнаружили довольно интересную особенность мипов, – сказал Ларсон.
– Мипы – это напоминающие ласок существа красно-коричневого цвета?
– Нет, вы путаете их с зародышами червей. Мипы – розовые меховые комочки, похожие на мышей. Вот, смотрите: там зародыши червей.
Я заглянул в большое стеклянное окно. Зародыши червей походили на маленьких безобидных хторран размером с крота, только не имели глаз, рук и были одеты в великолепные шубки из оранжевого пуха. В террариуме находились четыре особи.
– Они закапываются, – пояснил Ларсон. – Питаются мелкими грызунами: крысами, мышами, бурундуками, кроликами и мипами. Сюда, пожалуйста. Вот и мипы.
Он показал на ряд клеток.
– Да, правильно. Мы видели несколько мипов на обтекателе вертушки. Довольно симпатичные. Что вам известно? Держу пари, что они плодятся как сумасшедшие, верно?
Ларсон пожал плечами.
– Пока не знаем. Я хотел показать вам вот что. Мы поместили трех в клетку с крольчихой и ее крольчатами. Мамаша тут же отказалась от своих детенышей и стала выкармливать мипов.
– Шутите!
– Какие тут шутки! То же самое повторилось с дюжиной других крольчих. Если крольчата были совсем маленькими, мипы пожирали их, но предпочитали просто сосать мать-крольчиху.
Я подавил приступ тошноты.
– Лучше бы вы этого не говорили.
– О, самое плохое вы еще не слышали. Эти мипы высасывали крольчиху до смерти.
Похоже, она не возражала, – добавил он мрачно, – и умирала счастливой.
Из зверинца мы попали на склад и пошли мимо бесконечных мешков с разнообразными кормами для животных. Воздух здесь был чище.
Я остановился.
– Послушайте, я хочу извиниться, что поломал ваш план. Наверное, я был чересчур резок…
– Хотите выслушать мои соображения насчет кроли-кособак? – спросил Ларсон, глядя мне в глаза. – Я считаю их мипами для людей. Они настолько очаровательны, что не умилиться невозможно. Когда их впервые покажут по телевизору, все дружно скажут: «Ах!»– особенно женщины – и сразу захотят иметь такого крольчонка дома.
Держу пари, что любая женщина забудет собственного младенца, нянча кроликособаку. Завтра вы сами убедитесь, как ласковы эти зверьки…
Я поспешил перебить:
– Спасибо. Дальше я найду дорогу сам.
– Идите вон туда, – показал Ларсон. – За стальными дверями вы увидите на полу красную полосу, ведущую в секретный отдел.
– Секретный?
– Да, изолированный блок, подвешенный на пружинах для защиты от землетрясений и полной автономности. Оттуда мы контролируем операции; там же хранятся все архивы. Проникнуть туда труднее, чем в пещеру Али-Бабы. Помещение оснащено независимой системой вентиляции и энергоснабжения, имеет полугодовой запас провольствия. Стены защищены шумовым экраном и непроницаемы для любых волн электромагнитного спектра, включая лазеры, мазеры, ксазеры, всех видов радиации и так далее. Ни внутрь, ни наружу никто не попадет без специального разрешения.
Кстати, вам придется пройти обеззараживание.
Я взглянул на Ларсона.
– По-моему, для обычных консультаций это чересчур. Джерри пожал плечами.
– Для уединения вы не найдете лучшего места во всем мире, – сказал он и отправился обратно.
Я последовал инструкциям Ларсона. Миновал стальную дверь с контрольными сканерами, камеру обеззараживания, контрольный коридор, тройной воздухонепроницаемый тамбур, второй контрольный коридор и, наконец, просвечивающий турникет.
Робот за конторкой указал мне на жилой отсек.
– Комната номер четырнадцать, пожалуйста. Я вежливо постучался. – – Входите, открыто, – отозвался женский голос.
Я толкнул дверь. Первое, что меня поразило, – запах сирени.
А потом из кухни, смущенно улыбаясь, вышла полковник Тирелли в переднике.
– Проходи, Джим.
В. Какая разница между хторранином и Вьетнамом?
О. Хторранин иногда отрыгивает добычу.
58 ВДОХНОВЕНИЕ
– Я думаю, мне надо объясниться и попросить прощения, – начала она.
– Я тоже так думаю, – буркнул я, по-прежнему стоя на пороге.
– Ну, входи же, Джим, и закрой дверь.
Я не сдвинулся с места, тогда Лиз обошла меня, сама захлопнула дверь, потом взяла меня за руку и повела в комнату.
– Ох уж эти лейтенанты, – пробормотала она и показала на диван. – Садись и выслушай меня. – Лиз придвинула стул и села напротив. – Хочешь чего-нибудь выпить?
Я покачал головой. Комната была обставлена шикарно. Ничто не говорило о том, что находится она на тридцатиметровой глубине.
Лиз мягко произнесла:
– Знаю, что вела себя отвратительно. Поверь, я ужасно переживаю, но была веская причина.
– Да? И какая же? – поинтересовался я.
– Дело в том… Нет, я не могу сказать. Могу только извиниться. – Она выжидающе посмотрела на меня. – Джим?
Дурацкая ситуация.
– Не знаю. У меня в голове все перепуталось.
Я потер лицо ладонями, потом снова взглянул на Лиз. Нужные слова куда-то испарились.
– Я… просто… Ты сумасшедшая, понимаешь? Она вздохнула и покорно кивнула.
– Может быть. Но только так я могла сдержать его.
– Что сдержать?
Она горестно посмотрела на меня.
– Мое обещание. Тебе.
– Твое обещание?.. – Я шагнул и поднял ее со стула. – Черт побери, что здесь происходит?
Она сжалась в моих руках, но на лице не было злости – один испуг. Неужели она испугалась меня? Неожиданно Лиз воскликнула:
– За мной следили! За тобой тоже! Армейские службы. Это единственное место, где нам гарантировано уединение.
Я в изумлении отпустил ее. Запах духов остался со мной.
– Следили? Почему?
Она беспомощно развела руками:
– А почему нет?
– Значит, небольшой спектакль наверху был предназначен не для меня? Так?
– Мне очень жаль…
– Ах, все-таки для меня?.. – Я почувствовал, как во мне закипает ярость. – Ничего не понимаю. За мной следили и раньше. Каждый на этой проклятой базе знает, как меня напоил Тед. Все давно сплетничают о нас с тобой. И какая разница, если кто-то увидит нас, или увидит' запись, или какие-нибудь улики?
– Ты не понимаешь. Для меня есть разница! – отрезала Лиз.
– Почему же ты мне не сказала?
– Не могла.
– Почему? Неужели я такой кретин или бесчувственное бревно, что общаться со мной можно, только держа меня в неведении?
– Знаешь, действительно трудно быть твоим другом, – парировала Лиз. – Порой ты невозможный зануда.
– А ты самодовольная, толстозадая, непробиваемая, уродливая, рыжая Медуза Горгона, не способная удержать в руках даже пластиковый миксер! И ты желаешь лечь со мной в постель?
– У меня задница не толстая, а желание было обоюдное.
– Вот именно «было»! – завопил я.
– Ладно, тогда… – Неожиданно она взволновалась до слез. Лизард плачет? – Может, ты все-таки согласишься, Джим? Ну, пожалуйста.
– Ага, чтобы поутру проснуться и обнаружить, что ты снова превратилась в мегеру? К черту! Мне и так больно.
– Джим. – Она сжала мои руки. Ее глаза были бездонными. – Я ужасно виновата и страшно жалею, что причинила тебе боль. Ты такой чувствительный. Прошу, поверь, если бы у меня существовала какая-нибудь иная возможность… Но только так я могла устроить нашу встречу.
– Хотелось бы верить, – сказал я. – Правда, хотелось… – Я держал ее руки, они были теплые. – Но я… я просто не знаю.
– Мне хотелось провести эту ночь с тобой, – прошептала Лиз. – Ради этого я пошла на все…
– Я тоже хочу быть с тобой. – У меня сжало горло. – Мне просто нужно услышать, что ты этого хочешь.
– Хочу. – Ее голос был очень нежным. – Поверь мне, я правда хочу.
Она не лгала. Как я желал ее… Я наклонился и коснулся губами ее губ. Очень сладких. Прошла не одна вечность, когда мы, отодвинувшись, посмотрели друг на друга – легко и смущенно.
– Значит, ты останешься на обед?
– Гм… может быть. Смотря что подадут.
– Солдатский паек и консервированную воду.
– Вы обещали омара.
– Послушайте, вы же знаете, как трудно было заказать этот номер…
– Прошу прощения, но либо омар, либо ничего.
– Ну… ладно.
Она повела меня в столовую.
Омар на столе был такой, что в живом виде мог бы до смерти напугать собак, кошек и маленьких детей. Рядом стояло ведерко с охлаждающейся бутылкой. ~ А вы, оказывается, довольно самоуверенны.
Она пожала плечами.
– Еще не наступил тот день, когда я не смогу уговорить лейтенанта…
Я высвободил свою руку.
– Кончай! Давай договоримся: сегодня ни слова о делах!
Полковник армии Соединенных Штатов Лизард Ти-релли из Агентства Специальных Сил согласно кивнула. Она распустила длинные рыжие волосы, и они рассыпались по плечам.
– Приступим, – предложила она.
Обед прошел как в сказочном сне. Лиз была прекрасна. Я не сводил с нее глаз. Мы обменивались смущенными улыбками и нарочно беседовали на посторонние темы.
– Я должен кое в чем признаться, – решился я.
– В чем?
– Я… ревновал тебя. Я думал, что ты и Дэнни Андерсон были… ну, понимаешь… любовниками.
– Неужели? – Лиз рассмеялась. – Глупости: ведь Дэнни голубой.
– Ты не шутишь? Может, поэтому Дьюк?.. Я прикусил язык.
– Вполне возможно.
– Черт возьми!
Я недоверчиво покачал головой. Дэнни?..
– Я тоже хочу признаться.
– В чем?
– Я тоже ревновала тебя к Флетчер. Вы проводили столько времени вместе.
– Нет! – Да.
– Но она… – Я пожал плечами. – Я никогда не думал о ней как о партнерше.
– Я рада.
Потом мы перешли в спальню, и я снова начал нервничать, сам не знаю почему.
В ожидании Лиз меня одолевали мысли новобрачного. Прикрутив свет и музыку, я вернулся к постели, быстро разделся и, скользнув между простынями, стал ждать.
После всего, что было…
Она вышла из ванной в ночной рубашке, над которой пара тутовых шелкопрядов трудилась едва ли больше одного дня, да и то с перекурами. Она легла рядом, а я раздумывал, можно ли до нее дотронуться. Я так ждал этого момента!
Я взглянул на Лиз. Она выжидательно посмотрела в ответ.
– Может, проявишь инициативу? – поинтересовалась она. – Или начинать мне?
– Э… – только и выдавил я. Все оказалось не так просто. – Ты такая красивая…
Она погладила меня по щеке.
– Больше не надо делать мне комплименты, Джим. Это у нас позади, – мягко сказала она. – Теперь – время любви.
Я пробормотал:
– Мне… Я знаю, что это звучит глупо, но ты слишком красивая. Я даже не знаю, смогу ли заниматься любовью с такой красавицей.
Лиз готова была расхохотаться, но из жалости быстро справилась с собой.
– Открою тебе один секрет, – сказала она. – Я самая обыкновенная. В ванной я посмотрелась в зеркало и сказала: «Фу, какая уродина». Правда. А потом я подумала: «Джим заслуживает лучшего. Значит, надо притвориться для него прекрасной». И видишь – ты поверил.
– Ты слегка перестаралась, – заметил я. – Стыдно признаться, но я страшно боюсь.
– Обманываешь, – обиделась Лиз.
– Мне двадцать четыре года. Невинность я потерял в девятнадцать. С тех пор у меня было три девушки, нет, четыре, считая Теда. Вот и весь опыт. У меня никогда не было такой пронзительно прекрасной женщины, как ты. И еще, – добавил я, – никогда и никого я не хотел так сильно, как тебя.
Она задумчиво посмотрела на меня.
– Ты боишься, да?
– Боюсь… разочаровать тебя…
– Спасибо за честный ответ.
Лиз положила руку мне на грудь. Это было как ожог, как удар током. Какое– то время я не чувствовал ничего, кроме ее руки, нежных пальцев, ногтей. Спустя мгновение она мягко произнесла:
– Послушай, любимый, это ведь не кинопроба. Никто не собирается оценивать твои таланты. Позволь мне на пару секунд стать твоей мамочкой и поведать кое о чем: необходимо вдохновение. У тебя оно есть?
– С избытком, – ответил я. – Боюсь, как бы от него не полопались сосуды.
– Хорошо. – Лиз легла на бок. – Это неверный путь, Джим – так ты можешь только все испортить. Но даже если так случится, я заранее прощаю тебе все.
Я положил руку ей на грудь. Она была теплой, а моя ладонь – ледяной. Я боялся пошевелиться.
– Я… э-э… так не могу. У меня такое чувство, словно я должен попросить разрешения.
Она не рассмеялась; взяла мою руку и стала целовать пальцы, потом вздохнула и прошептала:
– Любимый, расслабься. Забудь о сексе как о работе, которую ты должен сделать для другого человека, и начни думать о том, что ты должен разделить с другим человеком.
– Я бы хотел этого, – признался я, – но у меня никогда не получалось.
Лиз не осуждала меня, а просто слушала, сжав мою руку.
– Послушай меня, дурачок. – В ее устах это звучало ласково. – Я расскажу все, что тебе нужно знать о сексе.
– Кажется, у нас очень мало времени, – возразил я.
– Не беспокойся. Это займет одну минуту.
Она приподнялась на локте и прижала руку к моим губам. Ее пальцы были само совершенство. Я поцеловал их.
– Единственное, чем ты действительно владеешь в этом мире, – твое тело, – начала она. – Им ты можешь поделиться.
– Мне это никогда не приходило в голову, – сказал я.
– Тише, малыш, я не договорила. Ты ведь не ляжешь в постель с человеком, тело которого тебе не нравится?
Я кивнул.
– С другой стороны, и с тобой никто не ляжет в постель, если твое тело ему безразлично. Секс осязаем. Если тебе нравится тело, мой дорогой, он есть, не нравится-и секса нет.
– Да, мне нравится твое тело, – прошептал я и осторожно коснулся ее руки.
– А мне – твое, – улыбнулась она в ответ.
– Не может быть.
– Какой же ты балбес. Милый, но все же балбес. Не следует думать о себе плохо.
Разве ты не понимаешь, что это обижает того, кто собирается с тобой переспать?
Значит, ты презираешь его вкус и относишься к нему потребительски. Понимаешь?
Ты не получишь полного удовольствия от секса с кем бы то ни было до тех пор, пока не почувствуешь собственную красоту.
– Мою красоту?… – просипел я и откашлялся. – Я… всегда считал, что каждый человек должен быть… честным.
Лиз фыркнула.
– Честность – крайняя степень высокомерия и самомнения. Она помогает замкнуться в себе, а это разъединяет людей. Если ты прекрасен – а ты прекрасен, – поделись своей красотой. Разве люди вокруг тебя не прекрасны?
– Конечно. Но только я не прекрасен, как ты выразилась.
Она села и посмотрела на меня в упор.
– Кто сказал такую гадость? – Что?
– Я спрашиваю, кто сказал такую гадость? Поверь мне, ты просто потрясающий.
– Нет.
– Да.
– Мне неловко это слушать, – признался я. – Может, нам лучше заняться тем, для чего мы сюда пришли?..
– Нет, не лучше. До тех пор, пока ты не согласишься со мной. Я считаю тебя прекрасным.
Я отвел глаза. Лиз взяла меня за подбородок и повернула к себе:
– Значит, тебе можно считать меня красивой, а мне нельзя считать тебя потрясающим?
– Ноя не такой…
– Я. Тебе. Говорю. Ты, Потрясающий. – Ее тон делал дальнейший спор невозможным.
– Я слышу, – только и мог произнести я.
– Да ну? Правда слышишь? Соглашайся с этим, глупенький. Я не сплю с замухрышками. Я выбрала тебя. Ты никогда не задумывался: почему?
– Вероятно, у тебя плохо со зрением, – пошутил я. Она ударила меня по лицу.
Довольно сильно.
Когда я проморгался, то обнаружил, что Лиз лежит на мне и смотрит сверху вниз.
– А теперь послушай очень внимательно, – сказала она. – Никогда больше не поступай так!
– Как так?
– Не оскорбляй мой вкус. Я умею выбирать любовников. Ты настолько увлекся самоуничижением, что даже не заметил, как я унижаюсь перед тобой. Ну, согласен или нет?
Ее глаза были так близко, что казались бездной, в которую хотелось прыгнуть.
Я решил было сказать еше кое-что, но растерялся. Хотел попросить ее о помощи, но не думал, что она сможет помочь. Ее пальцы вцепились в мои плечи, ноги обвились вокруг моих ног. Я испытывал невероятное желание – и боялся.
Должно быть, Лиз поняла это по моим глазам.
– Что-нибудь не так, да?
– Я тебя недостоин, – сказал я.
– Конечно нет, – согласилась она. – Я отдаюсь не за деньги. – Она вдруг замолчала и внимательно посмотрела на меня. – Да ты не умеешь наслаждаться сексом, верно?
– Этим механизмом можно управлять, Джеймс, но остановить его никто не в силах.
Ну а теперь скажите, зачем, по-вашему, я рассказала об этом?
– Чтобы я мог… э-э… Ну, ведь речь идет об установлении контакта, и нельзя, чтобы обезьяньи реакции испортили все дело. Я не ошибся?
Я ухмыльнулся, зная, что угадал.
– Нет, – улыбнулась в ответ Флетчер. – Я хочу, чтобы вы оставили страх, ярость и равнодушие за границами круга. Но что в таком случае вы будете делать?
Я пожал плечами:
– Ничего, наверное.
– Не ленитесь думать. Что вы можете сделать, избавившись от обезьяньих реакций?
Я снова пожал плечами:
– Начну развлекаться.
– Абсолютно верно. Когда обезьянам ничто не мешает, им остается только это. И начинаются игры: бизнес, женитьба, заседание Конгресса – что угодно. Сложные игры сложно устроенных обезьян. Итак… Теперь вы понимаете, что должны сделать, оказавшись там?
– Придумать игру для обезьян и кроликособак.
– Значит, поняли. Это, и только это. Если вам понравится играть вместе, то контакт возникнет сам собой.
– Да, я понимаю. Честное слово, понимаю. – Меня восхитило, что все оказалось так просто. – Я должен оставить дома ружье, армейские замашки и даже исследовательский интерес. Должен пойти туда просто-напросто как обезьяна, которой хочется поиграть, так?
– Примите мои поздравления. – Флетчер просияла и пожала мне руку. – Как главный медицинский эксперт операции признаю вас годным к выполнению задания. Вы – лучший шимпанзе армии Соединенных Штатов.
Она вручила мне банан.
– Только банан? – изумился я. – А как насчет самки?
– Это, Джеймс, проходят на старших курсах.
В. Как хторране называют человека, принимающего ванну?
О. Бульон с фрикаделькой.
57 ЛИЗАРД
Каждая новая любовь – всегда первая.
Соломон Краткий
Завершающее собрание членов экспедиции началось в 18.00.
Полковник Тирелли, доктор Флетчер, доктор Ларсон, еще три научных сотрудника, которых я не знал, две женщины из съемочной группы, пять наблюдателей, три эксперта, непосредственно участвующие в операции, шесть пилотов, два программиста, два оператора «пауков» и команда огневой поддержки. Целая толпа!
Дел было немного – даже доктор Флетчер согласилась с этим. Мы познакомились с прогнозом погоды, сузили круг мест возможной высадки – окончательный выбор сделаем завтра утром, – а потом всем предложили задавать вопросы. Вопросов тоже было мало.
После этого полковник Тирелли спросила, не раздумал ли кто-нибудь участвовать в операции. Все строго добровольно, и, если кто-то желает выйти из игры, он должен сделать это либо прямо сейчас, либо конфиденциально обратиться к Тирелли после совещания.
– У вас есть время, – она взглянула на часы, – до 21.00. Заверяю вас, что люди в запасе есть, поэтому не считайте себя обязанными участвовать в операции.
Будет опасно. Хорошенько все взвесьте. Если я ничего не услышу до девяти часов, значит, вы решили окончательно и бесповоротно. Всем понятно?
Все закивали.
– Ну, тогда, похоже, все. Хотите что-нибудь добавить? Никто не хотел.
– Отлично. Спасибо и спокойной ночи! Плотно пообедайте, пораньше ложитесь и хорошенько выспитесь!
Большинство направились к выходу, а я подошел к председательскому столу.
Полковник Тирелли о чем-то тихо беседовала с двумя пилотами. Как воспитанный человек, я отошел в сторонку и подождал. Закончив, Лиз подняла голову и увидела меня.
– Что у вас, Маккарти?
– Могу я поговорить с вами конфиденциально? Ее глаза затуманились.
– Вы решили отказаться?
– Нет! Просто мне…
– Если это не касается завтрашней операции…
– Это касается того, что может повлиять на завтрашнюю операцию.
Я изо всех сил старался придать тону многозначительность.
– Гм. Подождите минутку. – Она передала блокнот одному из адъютантов и провела меня в пустой кабинет. Закрыв дверь, она оперлась о стол, сохранив между нами довольно большую дистанцию.
– Ну, что у вас? – спросила она с вежливым, но чертовски холодным выражением лица.
Я почувствовал, что краснею.
– Мне… Я по личному делу, но для меня оно действительно важно. Что происходит?
Она удивленно заморгала, не сообразив, о чем я говорю.
– Я вас не понимаю.
– Мы назначили встречу, помните? Вы, я и самый большой омар Западного побережья. Я про разговор там, в вертушке… И теперь я не знаю, говорили вы серьезно или… у вас случайно вырвалось?
Лиз заметила чернильное пятнышко на руке и стерла его большим пальцем. Не глядя на меня, она процедила:
– Что я люблю, так это конкретные вопросы. – Она сунула руки в карманы и посмотрела на меня. – Послушайте, Маккарти, все, что я сказала в вертушке, – правда. Вы очень милы и, вероятно, хороши в постели. К тому же вы лейтенант, а у лейтенантов, насколько мне известно, постоянная эрекция. Иногда это удобно, но в основном – нет. Ваша беда в том, что вы думаете не тем органом.
Пожалуйста, не надо. Он создан для другого.
Мне захотелось спросить: «Кто вы на самом деле и что вы сделали с Лизард Тирелли?» Но вместо этого я просто сказал:
– Означает ли это, что?..
– Означает. – Она взглянула на часы. – Разве у вас не назначено еще одно совещание сегодня вечером?
– Да, запланированы какие-то консультации…
– Ну, так и отправляйтесь.
Ее лицо было совершенно бесстрастным.
Растерявшись, я все-таки сумел сообразить, что дальнейший разговор – лишь пустая трата времени. Покачав головой, я прошел мимо нее и обернулся на пороге.
– Ничего не понимаю. И уж точно это не прибавит мне завтра уверенности.
– Простите меня, Маккарти, но все получилось так, как должно было быть.
– Да, конечно. – Я закрыл дверь.
Одно слово – полковники! Никогда их не понимал. Флетчер я нашел в конференц-зале.
– Послушайте, что касается этих консультаций… Она покачала головой:
– Я не ваш консультант, Джеймс, и ничего общего с этими консультациями не имею.
– Я хочу сбежать с них. Нет настроения… Лицо Флетчер напряглось.
– Вы пойдете на них, и прямо сейчас! – Она повернулась к своему ассистенту. – Джерри, проводи лейтенанта Маккарти вниз и проследи, чтобы он попал куда следует.
Я помнил Джерри Ларсона еще по Денверу. Сейчас он немного похудел и подстригся, приобретя более интеллигентный вид.
Мы спустились на три лестничных марша (пешком было быстрее), миновали вольеры (четыре червя), прошли через отдел несистематизированных образцов и попали в оранжерею. Воздух в ней был приторно-сладким. За толстым стеклом росли рядами пурпурные и красные растения.
– Видели такое создание? – Ларсон показал на бесформенный черный куст, в рост человека, с рваными волосатыми листьями, напоминающий кучу грязного белья. – Он может передвигаться, правда очень медленно. Мы называем его волочащимся кустом.
Питается падалью. Не думаю, что он опасен, но на всякий случай мы его изолировали.
– А это что?
Я указал на противоположную сторону. На полках над столом стояли ярко– желтые и красные цветы.
– О! – воскликнул Ларсон. – Их мы назвали цветочной мандалой. Вам надо взглянуть поближе. Видите эти соцветия? Каждое состоит из сотен, а может, тысяч миниатюрных цветков.
– Они великолепны!
Даже сквозь стекло растения производили потрясающее впечатление. Соцветия в основном были розовыми, алыми и пурпурными, но среди них встречались мелкие желтые, оранжевые и белые пятнышки.
– Вот здесь лучше видно. – Ларсон показал на небольшую ветку, прижатую к стеклу.
Мельчайшие лепестки образовывали маленькие цветки неповторимо яркого цвета. Те, что побледнее, располагались в центре, более сочные – ближе к краям.
Мелкие соцветия, увеличиваясь в размерах, собирались вокруг центрального, самого крупного.
– Теперь понятно, почему вы его так назвали, – сказал я с улыбкой.
Цветы были прекрасны. Соцветия, состоящие, в свою очередь, из других соцветий, складывались в удивительную по красоте мандалу. Можно было даже проследить узор.
– Какого размера они достигают? Ларсон пожал плечами.
– Не знаю. У нас нет места, чтобы дать им возможность разрастись. Одно скажу: пчел они положительно сводят с ума.
– В этом их главная опасность?
– Пока неизвестно. Мы продолжаем наблюдать. Правда, они великолепны?
– Безусловно.
– Вам надо их понюхать. Их запах напоминает сразу обо всех хороших вещах на свете: жимолости, свежем хлебе, новеньком автомобиле – и для каждого они пахнут по-своему.
Вслед за Ларсоном я прошел через два тамбура с двойными дверями из ботанического отдела в зоологический. Мы попали в просторный ангар, забитый клетками и террариумами. В воздухе стояли специфические запахи, но ни один из них я не узнал.
– Мы обнаружили довольно интересную особенность мипов, – сказал Ларсон.
– Мипы – это напоминающие ласок существа красно-коричневого цвета?
– Нет, вы путаете их с зародышами червей. Мипы – розовые меховые комочки, похожие на мышей. Вот, смотрите: там зародыши червей.
Я заглянул в большое стеклянное окно. Зародыши червей походили на маленьких безобидных хторран размером с крота, только не имели глаз, рук и были одеты в великолепные шубки из оранжевого пуха. В террариуме находились четыре особи.
– Они закапываются, – пояснил Ларсон. – Питаются мелкими грызунами: крысами, мышами, бурундуками, кроликами и мипами. Сюда, пожалуйста. Вот и мипы.
Он показал на ряд клеток.
– Да, правильно. Мы видели несколько мипов на обтекателе вертушки. Довольно симпатичные. Что вам известно? Держу пари, что они плодятся как сумасшедшие, верно?
Ларсон пожал плечами.
– Пока не знаем. Я хотел показать вам вот что. Мы поместили трех в клетку с крольчихой и ее крольчатами. Мамаша тут же отказалась от своих детенышей и стала выкармливать мипов.
– Шутите!
– Какие тут шутки! То же самое повторилось с дюжиной других крольчих. Если крольчата были совсем маленькими, мипы пожирали их, но предпочитали просто сосать мать-крольчиху.
Я подавил приступ тошноты.
– Лучше бы вы этого не говорили.
– О, самое плохое вы еще не слышали. Эти мипы высасывали крольчиху до смерти.
Похоже, она не возражала, – добавил он мрачно, – и умирала счастливой.
Из зверинца мы попали на склад и пошли мимо бесконечных мешков с разнообразными кормами для животных. Воздух здесь был чище.
Я остановился.
– Послушайте, я хочу извиниться, что поломал ваш план. Наверное, я был чересчур резок…
– Хотите выслушать мои соображения насчет кроли-кособак? – спросил Ларсон, глядя мне в глаза. – Я считаю их мипами для людей. Они настолько очаровательны, что не умилиться невозможно. Когда их впервые покажут по телевизору, все дружно скажут: «Ах!»– особенно женщины – и сразу захотят иметь такого крольчонка дома.
Держу пари, что любая женщина забудет собственного младенца, нянча кроликособаку. Завтра вы сами убедитесь, как ласковы эти зверьки…
Я поспешил перебить:
– Спасибо. Дальше я найду дорогу сам.
– Идите вон туда, – показал Ларсон. – За стальными дверями вы увидите на полу красную полосу, ведущую в секретный отдел.
– Секретный?
– Да, изолированный блок, подвешенный на пружинах для защиты от землетрясений и полной автономности. Оттуда мы контролируем операции; там же хранятся все архивы. Проникнуть туда труднее, чем в пещеру Али-Бабы. Помещение оснащено независимой системой вентиляции и энергоснабжения, имеет полугодовой запас провольствия. Стены защищены шумовым экраном и непроницаемы для любых волн электромагнитного спектра, включая лазеры, мазеры, ксазеры, всех видов радиации и так далее. Ни внутрь, ни наружу никто не попадет без специального разрешения.
Кстати, вам придется пройти обеззараживание.
Я взглянул на Ларсона.
– По-моему, для обычных консультаций это чересчур. Джерри пожал плечами.
– Для уединения вы не найдете лучшего места во всем мире, – сказал он и отправился обратно.
Я последовал инструкциям Ларсона. Миновал стальную дверь с контрольными сканерами, камеру обеззараживания, контрольный коридор, тройной воздухонепроницаемый тамбур, второй контрольный коридор и, наконец, просвечивающий турникет.
Робот за конторкой указал мне на жилой отсек.
– Комната номер четырнадцать, пожалуйста. Я вежливо постучался. – – Входите, открыто, – отозвался женский голос.
Я толкнул дверь. Первое, что меня поразило, – запах сирени.
А потом из кухни, смущенно улыбаясь, вышла полковник Тирелли в переднике.
– Проходи, Джим.
В. Какая разница между хторранином и Вьетнамом?
О. Хторранин иногда отрыгивает добычу.
58 ВДОХНОВЕНИЕ
Если все мы созданы по образу и подобию Божию, то каждый из нас становится ближе к Нему в объятиях другого человека.
Соломон Краткий
– Я думаю, мне надо объясниться и попросить прощения, – начала она.
– Я тоже так думаю, – буркнул я, по-прежнему стоя на пороге.
– Ну, входи же, Джим, и закрой дверь.
Я не сдвинулся с места, тогда Лиз обошла меня, сама захлопнула дверь, потом взяла меня за руку и повела в комнату.
– Ох уж эти лейтенанты, – пробормотала она и показала на диван. – Садись и выслушай меня. – Лиз придвинула стул и села напротив. – Хочешь чего-нибудь выпить?
Я покачал головой. Комната была обставлена шикарно. Ничто не говорило о том, что находится она на тридцатиметровой глубине.
Лиз мягко произнесла:
– Знаю, что вела себя отвратительно. Поверь, я ужасно переживаю, но была веская причина.
– Да? И какая же? – поинтересовался я.
– Дело в том… Нет, я не могу сказать. Могу только извиниться. – Она выжидающе посмотрела на меня. – Джим?
Дурацкая ситуация.
– Не знаю. У меня в голове все перепуталось.
Я потер лицо ладонями, потом снова взглянул на Лиз. Нужные слова куда-то испарились.
– Я… просто… Ты сумасшедшая, понимаешь? Она вздохнула и покорно кивнула.
– Может быть. Но только так я могла сдержать его.
– Что сдержать?
Она горестно посмотрела на меня.
– Мое обещание. Тебе.
– Твое обещание?.. – Я шагнул и поднял ее со стула. – Черт побери, что здесь происходит?
Она сжалась в моих руках, но на лице не было злости – один испуг. Неужели она испугалась меня? Неожиданно Лиз воскликнула:
– За мной следили! За тобой тоже! Армейские службы. Это единственное место, где нам гарантировано уединение.
Я в изумлении отпустил ее. Запах духов остался со мной.
– Следили? Почему?
Она беспомощно развела руками:
– А почему нет?
– Значит, небольшой спектакль наверху был предназначен не для меня? Так?
– Мне очень жаль…
– Ах, все-таки для меня?.. – Я почувствовал, как во мне закипает ярость. – Ничего не понимаю. За мной следили и раньше. Каждый на этой проклятой базе знает, как меня напоил Тед. Все давно сплетничают о нас с тобой. И какая разница, если кто-то увидит нас, или увидит' запись, или какие-нибудь улики?
– Ты не понимаешь. Для меня есть разница! – отрезала Лиз.
– Почему же ты мне не сказала?
– Не могла.
– Почему? Неужели я такой кретин или бесчувственное бревно, что общаться со мной можно, только держа меня в неведении?
– Знаешь, действительно трудно быть твоим другом, – парировала Лиз. – Порой ты невозможный зануда.
– А ты самодовольная, толстозадая, непробиваемая, уродливая, рыжая Медуза Горгона, не способная удержать в руках даже пластиковый миксер! И ты желаешь лечь со мной в постель?
– У меня задница не толстая, а желание было обоюдное.
– Вот именно «было»! – завопил я.
– Ладно, тогда… – Неожиданно она взволновалась до слез. Лизард плачет? – Может, ты все-таки согласишься, Джим? Ну, пожалуйста.
– Ага, чтобы поутру проснуться и обнаружить, что ты снова превратилась в мегеру? К черту! Мне и так больно.
– Джим. – Она сжала мои руки. Ее глаза были бездонными. – Я ужасно виновата и страшно жалею, что причинила тебе боль. Ты такой чувствительный. Прошу, поверь, если бы у меня существовала какая-нибудь иная возможность… Но только так я могла устроить нашу встречу.
– Хотелось бы верить, – сказал я. – Правда, хотелось… – Я держал ее руки, они были теплые. – Но я… я просто не знаю.
– Мне хотелось провести эту ночь с тобой, – прошептала Лиз. – Ради этого я пошла на все…
– Я тоже хочу быть с тобой. – У меня сжало горло. – Мне просто нужно услышать, что ты этого хочешь.
– Хочу. – Ее голос был очень нежным. – Поверь мне, я правда хочу.
Она не лгала. Как я желал ее… Я наклонился и коснулся губами ее губ. Очень сладких. Прошла не одна вечность, когда мы, отодвинувшись, посмотрели друг на друга – легко и смущенно.
– Значит, ты останешься на обед?
– Гм… может быть. Смотря что подадут.
– Солдатский паек и консервированную воду.
– Вы обещали омара.
– Послушайте, вы же знаете, как трудно было заказать этот номер…
– Прошу прощения, но либо омар, либо ничего.
– Ну… ладно.
Она повела меня в столовую.
Омар на столе был такой, что в живом виде мог бы до смерти напугать собак, кошек и маленьких детей. Рядом стояло ведерко с охлаждающейся бутылкой. ~ А вы, оказывается, довольно самоуверенны.
Она пожала плечами.
– Еще не наступил тот день, когда я не смогу уговорить лейтенанта…
Я высвободил свою руку.
– Кончай! Давай договоримся: сегодня ни слова о делах!
Полковник армии Соединенных Штатов Лизард Ти-релли из Агентства Специальных Сил согласно кивнула. Она распустила длинные рыжие волосы, и они рассыпались по плечам.
– Приступим, – предложила она.
Обед прошел как в сказочном сне. Лиз была прекрасна. Я не сводил с нее глаз. Мы обменивались смущенными улыбками и нарочно беседовали на посторонние темы.
– Я должен кое в чем признаться, – решился я.
– В чем?
– Я… ревновал тебя. Я думал, что ты и Дэнни Андерсон были… ну, понимаешь… любовниками.
– Неужели? – Лиз рассмеялась. – Глупости: ведь Дэнни голубой.
– Ты не шутишь? Может, поэтому Дьюк?.. Я прикусил язык.
– Вполне возможно.
– Черт возьми!
Я недоверчиво покачал головой. Дэнни?..
– Я тоже хочу признаться.
– В чем?
– Я тоже ревновала тебя к Флетчер. Вы проводили столько времени вместе.
– Нет! – Да.
– Но она… – Я пожал плечами. – Я никогда не думал о ней как о партнерше.
– Я рада.
Потом мы перешли в спальню, и я снова начал нервничать, сам не знаю почему.
В ожидании Лиз меня одолевали мысли новобрачного. Прикрутив свет и музыку, я вернулся к постели, быстро разделся и, скользнув между простынями, стал ждать.
После всего, что было…
Она вышла из ванной в ночной рубашке, над которой пара тутовых шелкопрядов трудилась едва ли больше одного дня, да и то с перекурами. Она легла рядом, а я раздумывал, можно ли до нее дотронуться. Я так ждал этого момента!
Я взглянул на Лиз. Она выжидательно посмотрела в ответ.
– Может, проявишь инициативу? – поинтересовалась она. – Или начинать мне?
– Э… – только и выдавил я. Все оказалось не так просто. – Ты такая красивая…
Она погладила меня по щеке.
– Больше не надо делать мне комплименты, Джим. Это у нас позади, – мягко сказала она. – Теперь – время любви.
Я пробормотал:
– Мне… Я знаю, что это звучит глупо, но ты слишком красивая. Я даже не знаю, смогу ли заниматься любовью с такой красавицей.
Лиз готова была расхохотаться, но из жалости быстро справилась с собой.
– Открою тебе один секрет, – сказала она. – Я самая обыкновенная. В ванной я посмотрелась в зеркало и сказала: «Фу, какая уродина». Правда. А потом я подумала: «Джим заслуживает лучшего. Значит, надо притвориться для него прекрасной». И видишь – ты поверил.
– Ты слегка перестаралась, – заметил я. – Стыдно признаться, но я страшно боюсь.
– Обманываешь, – обиделась Лиз.
– Мне двадцать четыре года. Невинность я потерял в девятнадцать. С тех пор у меня было три девушки, нет, четыре, считая Теда. Вот и весь опыт. У меня никогда не было такой пронзительно прекрасной женщины, как ты. И еще, – добавил я, – никогда и никого я не хотел так сильно, как тебя.
Она задумчиво посмотрела на меня.
– Ты боишься, да?
– Боюсь… разочаровать тебя…
– Спасибо за честный ответ.
Лиз положила руку мне на грудь. Это было как ожог, как удар током. Какое– то время я не чувствовал ничего, кроме ее руки, нежных пальцев, ногтей. Спустя мгновение она мягко произнесла:
– Послушай, любимый, это ведь не кинопроба. Никто не собирается оценивать твои таланты. Позволь мне на пару секунд стать твоей мамочкой и поведать кое о чем: необходимо вдохновение. У тебя оно есть?
– С избытком, – ответил я. – Боюсь, как бы от него не полопались сосуды.
– Хорошо. – Лиз легла на бок. – Это неверный путь, Джим – так ты можешь только все испортить. Но даже если так случится, я заранее прощаю тебе все.
Я положил руку ей на грудь. Она была теплой, а моя ладонь – ледяной. Я боялся пошевелиться.
– Я… э-э… так не могу. У меня такое чувство, словно я должен попросить разрешения.
Она не рассмеялась; взяла мою руку и стала целовать пальцы, потом вздохнула и прошептала:
– Любимый, расслабься. Забудь о сексе как о работе, которую ты должен сделать для другого человека, и начни думать о том, что ты должен разделить с другим человеком.
– Я бы хотел этого, – признался я, – но у меня никогда не получалось.
Лиз не осуждала меня, а просто слушала, сжав мою руку.
– Послушай меня, дурачок. – В ее устах это звучало ласково. – Я расскажу все, что тебе нужно знать о сексе.
– Кажется, у нас очень мало времени, – возразил я.
– Не беспокойся. Это займет одну минуту.
Она приподнялась на локте и прижала руку к моим губам. Ее пальцы были само совершенство. Я поцеловал их.
– Единственное, чем ты действительно владеешь в этом мире, – твое тело, – начала она. – Им ты можешь поделиться.
– Мне это никогда не приходило в голову, – сказал я.
– Тише, малыш, я не договорила. Ты ведь не ляжешь в постель с человеком, тело которого тебе не нравится?
Я кивнул.
– С другой стороны, и с тобой никто не ляжет в постель, если твое тело ему безразлично. Секс осязаем. Если тебе нравится тело, мой дорогой, он есть, не нравится-и секса нет.
– Да, мне нравится твое тело, – прошептал я и осторожно коснулся ее руки.
– А мне – твое, – улыбнулась она в ответ.
– Не может быть.
– Какой же ты балбес. Милый, но все же балбес. Не следует думать о себе плохо.
Разве ты не понимаешь, что это обижает того, кто собирается с тобой переспать?
Значит, ты презираешь его вкус и относишься к нему потребительски. Понимаешь?
Ты не получишь полного удовольствия от секса с кем бы то ни было до тех пор, пока не почувствуешь собственную красоту.
– Мою красоту?… – просипел я и откашлялся. – Я… всегда считал, что каждый человек должен быть… честным.
Лиз фыркнула.
– Честность – крайняя степень высокомерия и самомнения. Она помогает замкнуться в себе, а это разъединяет людей. Если ты прекрасен – а ты прекрасен, – поделись своей красотой. Разве люди вокруг тебя не прекрасны?
– Конечно. Но только я не прекрасен, как ты выразилась.
Она села и посмотрела на меня в упор.
– Кто сказал такую гадость? – Что?
– Я спрашиваю, кто сказал такую гадость? Поверь мне, ты просто потрясающий.
– Нет.
– Да.
– Мне неловко это слушать, – признался я. – Может, нам лучше заняться тем, для чего мы сюда пришли?..
– Нет, не лучше. До тех пор, пока ты не согласишься со мной. Я считаю тебя прекрасным.
Я отвел глаза. Лиз взяла меня за подбородок и повернула к себе:
– Значит, тебе можно считать меня красивой, а мне нельзя считать тебя потрясающим?
– Ноя не такой…
– Я. Тебе. Говорю. Ты, Потрясающий. – Ее тон делал дальнейший спор невозможным.
– Я слышу, – только и мог произнести я.
– Да ну? Правда слышишь? Соглашайся с этим, глупенький. Я не сплю с замухрышками. Я выбрала тебя. Ты никогда не задумывался: почему?
– Вероятно, у тебя плохо со зрением, – пошутил я. Она ударила меня по лицу.
Довольно сильно.
Когда я проморгался, то обнаружил, что Лиз лежит на мне и смотрит сверху вниз.
– А теперь послушай очень внимательно, – сказала она. – Никогда больше не поступай так!
– Как так?
– Не оскорбляй мой вкус. Я умею выбирать любовников. Ты настолько увлекся самоуничижением, что даже не заметил, как я унижаюсь перед тобой. Ну, согласен или нет?
Ее глаза были так близко, что казались бездной, в которую хотелось прыгнуть.
Я решил было сказать еше кое-что, но растерялся. Хотел попросить ее о помощи, но не думал, что она сможет помочь. Ее пальцы вцепились в мои плечи, ноги обвились вокруг моих ног. Я испытывал невероятное желание – и боялся.
Должно быть, Лиз поняла это по моим глазам.
– Что-нибудь не так, да?
– Я тебя недостоин, – сказал я.
– Конечно нет, – согласилась она. – Я отдаюсь не за деньги. – Она вдруг замолчала и внимательно посмотрела на меня. – Да ты не умеешь наслаждаться сексом, верно?