Страница:
Тед – Тэнджи – быстро рассеял мое заблуждение:
– Нет, передача чувств абсолютна, по крайней мере по ощущениям. При этом они, видимо, очищаются от разного подсознательного мусора. К тому же приобретаешь полный контроль над чужим телом, как я в данном случае. Как будто твоя душа покидает плоть и переселяется сюда. Я способен менять тела, как нижнее белье, и даже чаще.
Он – она – являлся как бы курьером, хотя пока термина для этого не придумали. В его (ее) задачу входил сбор информации для телепатической сети данных, где они записывались для (опять нет подходящего термина) синтезаторов, что ли, – людей, впитывающих собранный материал и отыскивающих определенные закономерности. Это было настолько сложно, что даже Тед-Тэнджи не понимала всего. Пока. Не понимала до конца, как она выразилась.
За обедом – глупо было уйти, бросив заранее оплаченные яства, – я спросил:
– А где твое тело сейчас?
– Ты имеешь в виду то тело, которое ты знал? – Да. – – Кажется, в Амстердаме. Надо проверить.
– Ты не знаешь?!
– Джимми, – – объяснила она, – подписывая контракт, передаешь свою телесную оболочку в распоряжение сети. И довольно быстро теряешь привязанность к телу, с которым родился и вырос. Во всяком случае, привязанность к нему расценивается как… профессиональная непригодность. На этом все и держится. Понимаешь, индивидуализм вредит объединенному разуму, расщепляет его, Подспудные личные желания как бы смещают центр тяжести. Прости, что я тебе объясняю так невнятно, но что поделаешь – я уже отвык от общения в таком узком диапазоне.
– Да… Конечно.
– Ладно, – сказала она. – Тяжелая работа пошла тебе на пользу, Джимми, ты потрясающе выглядишь.
– Я… э… хотел сказать тебе то же самое, Тед.
– Тэнджи, – поправила она.
– Извини. Между прочим, я не кривлю душой. Честно говорю, что никогда не видел тебя в таком изумительном виде. М-м, у вас что, нехватка мужских тел?
– Конечно нет, но разве тогда ты угостил бы меня таким обедом? А кроме того, принадлежность к женскому роду в действительности неопределенное понятие.
– Только не для тех, кто к нему принадлежит.
– Я говорю не про пол, а про женский род. Обычные люди не видят разницы, я знаю. Но поверь: женский род – это роль, которую надо играть, как и другие роли. Суть тренировки телепатов заключается в преодолении родовой принадлежности, возрастной, национальной Или расовой – словом, надо порвать все ниточки, которыми ты привязан к определенному телу. Между прочим, это идет на пользу личной гигиене. Я узнал невероятно много нового о женском теле – и о мужском тоже.
– Вероятно, ты до сих пор не можешь прийти в себя. Она пропустила подначку мимо ушей.
– Это один из пунктов контракта. Ты обязываешься оставить тело в том же состоянии, в каком оно находилось до твоего вселения. Режим питания, здоровый образ жизни, никаких стрессов и так далее. – Китаяночка улыбнулась улыбкой Теда. – Мне нельзя беременеть или общаться с извращенцами. – Она вызывающе посмотрела на меня. – Ты меня понял? Я почувствовал, что краснею.
– Я… э… думал, что уж ты-то знаешь меня.
Стоит ли говорить, что в конце концов мы оказались в ее доме, на удивление роскошно обставленном? Зимний сад, лужайка, бассейн, а в спальне кровать под балдахином – размером с Род-Айленд.
– А почему бы и нет? – заметив мое изумление, сказала Тед-Тэнджи. – Подумай сам. Деньги для телепатов ничего не значат. Их трудно – не скажу, что невозможно, – но трудно таскать за собой. Во всяком случае, телепатом становишься не ради денег. Нам остаются случайные маленькие радости, которыми можно попользоваться. Шелковое платье ощущаешь гораздо конкретнее, чем тысячу бон. – Она провела руками по своему телу. Меня поразил этот жест: никогда раньше я не видел, чтобы женщина так ласкала себя.
Тед-Тэнджи, казалось, находилась в процессе перевоплощения. Тело было женским, но обитающая в нем личность оставалась хамелеоном – то мужчиной, то женщиной, то непонятно кем. В результате у меня появилось как бы двойное видение. Были моменты, когда я обращался только к его сознанию, и были моменты, когда я остро чувствовал только ее тело. Удивительное ощущение – я мог бы наслаждаться им бесконечно. Эрекция сводила меня с ума. Никогда больше не надену тесные трусы.
Тед-Тэнджи села на кушетку, оставив местечко для меня.
Я сел напротив.
– У меня впечатление, что ты еще не сжился с этой., ролью.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказала она. – Впервые очутившись в женском теле, я был настолько поражен, что разревелся.
– Ты? В самом деле? – – Это случилось на тренировочном курсе. Как правило, на первом этапе попадаешь в банк тел. Твое могут вызвать по первому требованию и предоставить тому, кому оно понадобилось. Иногда тебя берут с собой, но в большинстве случаев оставляют. Иной раз помешают в библиотеку, где можно примерить на себя записи личностей. Очень скоро начинаешь понимать, что из опыта человечества может. оказаться для тебя полезным. Ты как бы расширяешь свою личность, Джим.
Так и есть на самом деле – потом ты уже никогда не станешь прежним.
– Я помню, каким ты был на автобусной остановке в Денвере, – напомнил я. – Немного невменяемым.
– Ты преуменьшаешь, Джим. Просто не в себе. Иначе и быть не могло. Все проходят через это, и я не исключение. Вдруг начинаешь открывать для себя довольно странные, вещи. Ты оцениваешь происшествие сразу с сотен сторон, и довольно быстро возникает его гологра-фическая картина. Твое восприятие разрушается, появляется новое, снова разрушается, и так – бесконечно. Словно впервые занимаешься онанизмом. Ощущение настолько приятное, что хотя ты и чувствуешь, что занимаешься явно не тем, но остановиться не можешь. А когда кончишь, ты уже другой. Возврата к прошлому нет.
– Ты точно стал другим, – сказал я. – Но не тогда. Она кивнула.
– Это – одно из самых первых испытаний. Путь телепата напоминает бег с препятствиями. Ты должен преодолеть все барьеры. Первый – просто проверочный. Я едва не споткнулся на нем, чуть не растворившись в сети. Это бывает. Люди не возвращаются в свои тела. Мне повезло. Как бы то ни было, я сумел обуздать первоначальное возбуждение. С этим необходимо справиться самому; только потом начинается настоящее обучение.
– Настоящее обучение?
– Да, тебя включают в группу из тридцати мужчин, и ты начинаешь ненадолго меняться с ними телами. Так продолжается три-четыре недели, но в конце каждой тренировки ты возвращаешься в свое тело. Ты начинаешь понимать, что происходит, когдя его использует незнакомый с ним человек, – так довольно быстро вырабатывается уважительное отношение к оборудованию.
Потом тебя оставляют в чужих телах все дольше и дольше, чтобы ты учился привыкать к ним, приспосабливаться, а не бороться с ними, ну и, разумеется, чтобы утратил привязанность к собственному телу. Ведь в любой момент можно оставить его навсегда. В конечном итоге я побывал каждым из своей группы. Когда мы все уже перезнакомились телами, нас перетасовали, как карты, и предложили разобраться, кто в чьем теле. Это было настоящее откровение. Мы узнали массу мелких, подсознательных деталей поведения, на которые обычно никто не обращает внимания. Один парень выдал себя тем, что слишком часто шмыгал носом, даже когда насморка не было. В каком бы теле он ни прятался, мы безошибочно вычисляли его. Я воспарил и решил, что теперь мне море по колено. В конце концов, я ведь столько времени провел в библиотеке. Мне казалось, я – ас. Боже, каким я был занудой!
– Да нет, – улыбаясь, сказал я.
– Нет, да! – рассмеялась она в ответ. – Еще большим, чем ты. – Она схватила меня за плечи. – Послушай, Джим, между восприятием чужих чувств и их созданием – огромная разница. И меня заставили понять это.
Это было одно из моих первых одиночных плаваний, хотя тогда я не знал об этом.
Мне просто сказали, что я должен прогуляться по лесу и понюхать цветы. Я ничего не заподозрил – тогда всем давали небольшие поручения и только задним числом нам объясняли суть заданий. Иногда это был очередной тест, иногда запись специфических ощущений, а иногда – свободный поиск.
Ты расхохочешься, когда дослушаешь до конца. Я очутился на склоне холма. Кругом ни души. На мне была спортивная рубашка, джинсы и теннисные туфли. От тела было какое-то странное впечатление. Правда, так случалось всегда, но на этот раз все оказалось гораздо непривычнее, словно центр тяжести располагался ниже обычного, и я чувствовал в себе какую-то мягкость. К тому времени я уже знал: нужно время, чтобы привыкнуть к новому телу, – и не обратил на это внимания, приняв как должное. Решил, что получил тело рыхлого женоподобного подростка, каких мы между собой прозвали каплунами. Как я был наивен!
Итак, я шел по склону. День был чудесный. Воздух благоухал. У меня даже закралось подозрение, что это Гавайи, или Багамы, или еще какой-нибудь тропический рай. Ведь чем ближе к экватору, тем солнце ярче, ну и цвета там непередаваемо броские, просто великолепные. День был жаркий, даже немного удушливый, и мне показалось, что я чувствую запах моря. Моя кожа была темнее, чем обычно, и более гладкая, поэтому я решил, что оказался в теле аборигена.
Один раз я засунул руку за пазуху, чтобы почесать грудь, и поразился, насколько нежным и чувствительным оказался сосок, но не догадался связать все воедино.
Просто до меня еще не дошло. Хотя, признаться, мое новое тело было юным – может быть, тринадцати или четырнадцати лет – и еще неразвитым, мальчишеским. Ты, верно, недоумеваешь, как мог заблуждаться такой великий ценитель женских грудей, как я, но и ты на моем месте повел бы себя так же. Во всяком случае, я ничего не подозревал.
У меня была сумка с едой и флягой, но документы и зеркало отсутствовали.
Ничего, что могло бы подсказать, кто я. Это тоже входило в программу обучения – постороннее тело, которое надо сделать своим. Спустя некоторое время мне захотелось помочиться. Вокруг никого, и я расстегнул молнию на джинсах, сунул в ширинку руку… и шарил, шарил. Это было настолько забавно, что даже тогда я ничего не понял. Мне показалось, что член каким-то образом запутался в трусах.
Ты же знаешь, что человек способен придумать многое, лишь бы избежать правды.
Наконец я не на шутку забеспокоился, сбросил джинсы, стянул трусы и уставился на себя. Я до сих пор помню это чувство… Испуг – другого слова не подыскать.
Все вдруг встало на свои места, мне показалось, будто меня схватили за яйца – только их не было! Ни яиц, ни члена, совсем ничего! Просто волосы… Я забыл, кто я, где я. Все забыл! Я только знал, что меня предали. Должно быть, на мониторах это выглядело очень смешно. Я продолжал ощупывать себя между ногами, все же не желая осознать правду. Там были складки кожи – влажные, нежные, чувствительные. А потом я дотронулся до клитора…
Кажется, я вскрикнул от удивления. Трудно объяснить, Джим, что такое перемена пола. Я не просто находился в теле женщины – я был ею! Мои соски набухли; я чувствовал, как они трутся о рубашку. Кровь прилила к коже, лицо горело, голова кружилась. Я едва не упал. Поразительный всплеск возбуждения, открытия и изнеможения. Это невозможно вообразить. Меня не предупредили о цели испытания – значит, ждали импровизации. Им хотелось посмотреть, как я поведу себя в данных обстоятельствах. О Боже, какое отупение – и возбуждение – я испытывал. Слабость и наслаждение все еще накатывали волна за волной. И тогда я заплакал. Это – главная ошибка! Я собирался выказать себя идеальным курсантом, но растерялся и продемонстрировал свое неумение и легкомыслие. Мониторы, наверное, вышли из строя от хохота, стоявшего в сети.
Перестав плакать, я постепенно осознал свою глупость. В конце концов мне пришло в голову, что все это преследует определенную цель. Вероятно, меня захотели слегка повозить мордой в грязи. И это им удалось с блеском. Только со стороны кажется, что писать на корточках элементарно, но если не знаешь, как работает твое оборудование… Впрочем, ладно.
– Ну и что же дальше? Она пожала плечами.
– Я стал ждать вызова, решив, что выполнил задание. Но я заблуждался. Меня заставили ждать. Только спустя некоторое время я понял, что никто не собирается отзывать меня. Предстояло пережить еще кое-что. Послушай, Джим, может, тебе неинтересно?
– Я убью тебя, если не расскажешь все.
– Хорошо. Итак, я разделся и самым тщательным образом исследовал свое тело.
– Да ну?
– А как бы ты поступил на моем месте? Я немного подумал.
– Наверное, также.
– Вот именно. Когда попадаешь в незнакомое место и видишь, что тебе ничто не угрожает, ты сразу же начинаешь обшаривать каждый уголок. Правда, меня сдерживало одно обстоятельство: не хотелось больше попадать впросак, потому что до меня доходили истории о людях, которые вылетели из корпуса, не выдержав испытаний…
Я перебил ее:
– Разве можно вылететь из корпуса?
– Нет, конечно. Их просто переводят на режим сохранения, иными словами, помещают в какое-нибудь старое тело, вышедшее из употребления, и все, что от них требуется, – поддерживать его жизнедеятельность. Понятно? Тебя убирают с дороги.
Как бы то ни было, некоторые из наших парней начали исчезать, и никто не объяснял, куда они делись. Оставалось только гадать. Один раз во время занятий я немного повздорил со своим капитаном, и она пригрозила отправить меня в лепрозорий. Я до сих пор не знаю, шутила она или нет. Тело, в котором я находился, могло стать моим на ближайшие… надцать лет, и ошибиться во второй раз мне не хотелось. Поэтому я решил сначала досконально выяснить, кто я такой, или, точнее говоря, в ком я нахожусь. Знаешь, Джим, язык не приспособлен для подобных вещей.
– У тебя прекрасно получается, – подбодрил я его. – Продолжай.
– Понимаешь, ты как бы снова становишься ребенком. В определенном возрасте возникает интерес к своему телу, к его способностям. И не только в сексуальном плане. Ты начинаешь исследовать самые потаенные уголки и щелочки и замечаешь, что одни места у тебя гладкие, а на других растут волосы. Ты прикасаешься к ним, чтобы оценить их чувствительность. В этом возрасте все занимаются онанизмом. Через это надо пройти. Ты как бы осваиваешься в теле, начинаешь чувствовать себя в нем комфортно и открываешь его новые возможности.
Мы проходили это на курсах – менялись телами и исследовали их. Ты даже вообразить себе не можешь, какое это идиотское зрелище: комната, полная голых мужчин, сидящих на полу и изучающих свои руки, ноги и остальное. Но только так и можно повысить свою чувствительность.
Но женщиной я стал впервые и потому действовал не спеша и тщательно, словно передо мной лежал учебник. Я понимал, что сейчас меня проверяют всерьез, и изучал свое тело, словно бы собирался провести в нем всю оставшуюся жизнь. Я выяснил все, что касалось женского пола. Наверное, женщины сочли бы меня идиотом, но у меня возникло ощущение, словно я открыл новый континент. Скорее всего, так и было.
Конечно же я проделал все то, что показывают в кино: щипал себя за соски, сжимал груди, гладил бедра – кстати, известно ли тебе, что женские бедра очень чувствительны? Большинство мужчин даже не подозревают об этом, поэтому они так неловки в любви. Многое можно узнать, прислушавшись к своему телу.
Это было незабываемо, Джим. Я лишился своего пола и обрел его заново.
Понимаешь, до сих пор я считал себя гостем в женском теле, а теперь стал хозяином… хозяйкой! Получил разрешение на все, о чем раньше даже стеснялся спрашивать. В руки неожиданно попала чудесная, восхитительная игрушка.
Целый день я играл с собой, Джим. Впечатление потрясающее! Я не могу этого передать. Только потом я узнал, что почти все мужчины, впервые почувствовав себя раскованно в женском теле, ведут себя так же. Они не могут устоять перед любопытством. Женщины немного стыдливее в обращении с мужскими органами.
Понимаешь меня, Джим? Что за наслаждение! Известно ли тебе, что оргазм у женщин проходит иначе, нежели у мужчин? Он накатывается волнами – одна приятней другой, – которые поднимаются изнутри. Это непередаваемо. Я пять раз испытала это.
Ее лицо горело, а глаза заблестели при одном воспоминании.
На какое-то мгновение меня смутили ее – его? – откровения. Она ведь не просто делилась со мной, а выворачивала душу, слишком уж интимными были подробности. Я смутился, потому что сам чересчур возбудился и увлекся его рассказом. Ее рассказом.
– Знаешь, что случилось со мной потом? – спросила она.
– Что?
– Меня оставили в этом теле на три недели.
– В лесу?
– Вот именно, в лесу.
В. Как бы вы назвали хторранина с двигателем внутреннего сгорания?
О. Пижоном,
44 В ЛЕСУ
– Там недалеко была заброшенная метеостанция ВМФ, – продолжила свой рассказ Тэнджи. – Телепатический корпус использовал ее как секретную базу. Поскольку ее обслуживали роботы, помещения для персонала были свободны. Идеальное место для экспериментов – затерянный островок. Там обитало три мужских тела и четыре женских, не считая моего. Они встретили меня возле дома.
Вероятно, они сразу поняли, что я еще не освоился в теле. Не успел я открыть рот, как оказался в большой комнате, где на белой стене черными буквами были написаны правила поведения в убежище, очень простые: нельзя упоминать ни одно из своих прошлых имен, надо придумать себе новое имя, не имеющее с предыдущими ничего общего. Я воспользовался своими инициалами.
Нельзя говорить ничего, что намекало бы на одну из твоих прошлых личностей.
Рассказывать о себе запрещалось. Точно так же запрещалось говорить о нынешнем задании и расспрашивать остальных, давно ли они здесь, – в общем, ни слова вопреки правилам. Понимаешь, нельзя подойти и сказать, мол, это не мое настоящее тело, хотя и очень красивое. Это исключалось: раз ты попал в него, значит, и должен быть им. Иного не дано. Ты – только та личность, которую тебе предстояло создать, какой бы она ни получилась. Ты не представляешь, что мне пришлось пережить. Я понимал, что пока еще не стал девушкой, по крайней мере в душе, но и парнем я оставался лишь постольку, поскольку еще продолжал ощущать себя таковым. Какое-то время я вообще не знал, кто я. Думаю, и остальные тоже.
В моем поведении все перепуталось; я одновременно подавал сигналы «иди сюда» и «отвали», «помогите мне, пожалуйста» и «со мной все в порядке». Тем не менее относились ко мне с ангельским терпением – понимали, каково мне приходится. Лишь со временем я осознал, что придаю слишком большое значение своему полу и что с этим надо кончать – выкинуть все из головы и просто-напросто быть девушкой, словно никого другого и не существовало.
Неожиданно она вздрогнула.
– До сих пор мурашки бегают при воспоминании об этом. А остальные… Они и сами испытывали то же самое. Во всяком случае, одна из женщин, по-моему, раньше была мужчиной. Я чувствовал это по ее разговору, по тому, как она учила меня быть женщиной – словно по учебнику, – и по ее манере заниматься любовью. Да, там мы много занимались любовью, очень много. – Она рассмеялась и добавила: – Чем еще заниматься на необитаемом острове? Вот мы и менялись партнерами. Впервые, когда мною овладел мужчина, я разревелась. Сама не знаю почему. Наверное, потрясение оказалось чересчур сильным. Хотя он был необыкновенно нежен.
Она замолчала, погрузившись в воспоминания. Я взял стакан, взглянул на Тэнджи, потом опустил глаза, охваченный смущением и чувством странного удовольствия.
Никогда телепат так откровенно не делился со мной своими эмоциями. Даже стало немного завидно.
Она подняла на меня огромные глаза и улыбнулась. Выражение лица было загадочным, словно она смотрела откуда-то издалека. У меня закрались подозрения, будто я стал прозрачным и она читает мои мысли, а я не могу утаить ни одного секрета. Мне стало не по себе. Я одновременно и хотел этого, и боялся.
Затем она вдруг улыбнулась знакомой улыбкой Теда, и я расслабился.
– Эй, смешай-ка парочку «Безумных Мэри». Я хочу снять это платье.
Вернулась она в какой-то накидке из черного шелка, больше подчеркивающей, чем скрывающей ее прелести, и села, скрестив ноги, на краешек кушетки.
Я подал ей стакан и расположился напротив, ожидая конец истории.
– Желание, добровольное стремление к перевоплощению – вот чего от нас ждали, – продолжала Тэнд-жи. – Ради этого и был устроен приют на острове. Мою личность взломали изнутри. Когда это произошло, меня отозвали с острова и сообщили, что начинается новый этап тренировок. Я сумел доказать, что способен к восприятию; теперь мне предстояло научиться воспринимать.
Ты не представляешь, Джим, что началось. Мы примеряли разнообразные тела, причем что ни день, то новое тело, абсолютно незнакомое. Парадокс заключался в том, что нас приучали быть разумом, а не личностью. Понимаешь, личность и тело связаны между собой слишком тесно. Нельзя обособиться от одного, не порвав с другим.
Известно ли тебе – хотя, конечно, неизвестно, – что через некоторое время, когда воспринимаешь тело не более как временное явление, начинаешь понимать, что оно вообще ни при чем. Тогда очень быстро ты выделяешь себя из материального мира. Теряя все связи, ты начинаешь жить исключительно в мире чувственном Вселенной чистого разума. Я хочу сказать, что физически атрибуты по-прежнему никуда не деваются, но теряют всякое значение. Просто они включены в правила игры.
На следующем этапе пребывание в каждом теле становилось все дольше и дольше, чтобы мы не сочли себя слишком свободными от них. Порой телу было всего шесть лет, порой более семи десятков. Однажды мне досталось тело дауна, в другой раз – маленькой девочки, которая еще не ходила на горшок. Был я и футболистом – ощущение такое, будто мое тело сделано из кирпичей. Нас учили познавать – и ценить – оперативное оборудование, в котором остальное человечество… обречено провести всю жизнь. В нас воспитывали… сочувствие к их судьбе.
И только потом нас начали учить, как следует себя вести мужчине или женщине.
Меня, помнится, поразило, насколько мало я знаю даже о мужчинах. Мы и не стремимся узнать, полагая, что все и так ясно, раз уж мы родились мальчиками.
Наше поведение – не важно, к какому роду мы принадлежим, – почти целиком состоит из заученных ролей. Мы притворяемся! Как в театре. И теперь предстояло разучить его репертуар, научиться вживаться в образ. Точно так же безотчетно, как делаете это вы, обычные люди. Это ловушка, которой нас учили избегать, находить выход из нее и переселяться в следующую личность. Нас предупредили, что мы, возможно, будем менять пол так часто, что перестанем ощущать свою врожденную принадлежность к мужскому или женскому роду, а попутно утратим ощущение специфики пола и в конечном итоге станем омнисексу-альными. Кажется, только сейчас я начинаю понимать суть этого. Секс вызывает во мне совершенно иные ощущения.
– Могу себе представить… – начал я.
– К сожалению, не можешь. Прости, Джим, у меня такое чувство, будто я захлопываю перед тобой дверь. Но тебе этого не понять.
– Я постараюсь.
Она вздохнула и безнадежно махнула рукой.
– То, что я испытываю, настолько… неповторимо, что я не могу подобрать слова.
Пойми, Джим, я действительно научился не иметь вообще никакой личности!
– Еще раз, пожалуйста.
– Обычные люди не могут обойтись без своего конкретного "я". А телепаты могут.
– Э-э… – промямлил я. – Прости, Тед, но я что-то не пойму.
– О. – Ее настроение упало, возбуждение прошло. – На каком-то этапе ты потерял мою мысль, да?
– Наверное.
– Извини. – Она почесала голову совсем не женским движением. – Ладно, сначала нам, пожалуй, надо разобраться в терминологии. Понимаешь, Джим, – терпеливо продолжала она, – труднее всего понять, что такое «личность». Давай попробуем выяснить.
Твоя личность – это привязка к окружающему миру. К твоему имени, карточкам в твоем бумажнике, твоей работе и ко всему остальному: машине, которую ты водишь, людям, с которыми ты живешь, твоим родителям, твоему служебному положению, родине, школе, в которой ты учился, твоим честолюбивым планам, твоему знаку зодиака, Церкви, к которой ты принадлежишь, болезням, которыми ты в данный момент болеешь… Я что-нибудь упустил?
– Кажется, нет.
– Но все это – не твоя суть, согласен? Ты можешь что угодно поменять – хоть все сразу, – но при этом останешься самим собой. Правильно?
– Да. Это я усек.
– Твое "я" – это то, чем ты отождествляешь себя с самим собой, Джим. А личность – только твоя память, как бы совокупное ощущение всего, что накоплено в твоих банках данных. Отобрать воспоминания – означает лишить тебя личности, но ты по-прежнему останешься тем же чувствующим субъектом.
– Но я… знаю, что я – сейчас я. – Я постучал по груди. – Знаю, кто я такой…
– Ты знаешь только свои привязки. Если спросить, кто ты такой, куда ты обратишься за ответом? Если тебя спросить, откуда ты родом, кем были твои родители, к какому терминалу ты подключаешься, а?
– Да, я понял – к памяти.
– Нет, передача чувств абсолютна, по крайней мере по ощущениям. При этом они, видимо, очищаются от разного подсознательного мусора. К тому же приобретаешь полный контроль над чужим телом, как я в данном случае. Как будто твоя душа покидает плоть и переселяется сюда. Я способен менять тела, как нижнее белье, и даже чаще.
Он – она – являлся как бы курьером, хотя пока термина для этого не придумали. В его (ее) задачу входил сбор информации для телепатической сети данных, где они записывались для (опять нет подходящего термина) синтезаторов, что ли, – людей, впитывающих собранный материал и отыскивающих определенные закономерности. Это было настолько сложно, что даже Тед-Тэнджи не понимала всего. Пока. Не понимала до конца, как она выразилась.
За обедом – глупо было уйти, бросив заранее оплаченные яства, – я спросил:
– А где твое тело сейчас?
– Ты имеешь в виду то тело, которое ты знал? – Да. – – Кажется, в Амстердаме. Надо проверить.
– Ты не знаешь?!
– Джимми, – – объяснила она, – подписывая контракт, передаешь свою телесную оболочку в распоряжение сети. И довольно быстро теряешь привязанность к телу, с которым родился и вырос. Во всяком случае, привязанность к нему расценивается как… профессиональная непригодность. На этом все и держится. Понимаешь, индивидуализм вредит объединенному разуму, расщепляет его, Подспудные личные желания как бы смещают центр тяжести. Прости, что я тебе объясняю так невнятно, но что поделаешь – я уже отвык от общения в таком узком диапазоне.
– Да… Конечно.
– Ладно, – сказала она. – Тяжелая работа пошла тебе на пользу, Джимми, ты потрясающе выглядишь.
– Я… э… хотел сказать тебе то же самое, Тед.
– Тэнджи, – поправила она.
– Извини. Между прочим, я не кривлю душой. Честно говорю, что никогда не видел тебя в таком изумительном виде. М-м, у вас что, нехватка мужских тел?
– Конечно нет, но разве тогда ты угостил бы меня таким обедом? А кроме того, принадлежность к женскому роду в действительности неопределенное понятие.
– Только не для тех, кто к нему принадлежит.
– Я говорю не про пол, а про женский род. Обычные люди не видят разницы, я знаю. Но поверь: женский род – это роль, которую надо играть, как и другие роли. Суть тренировки телепатов заключается в преодолении родовой принадлежности, возрастной, национальной Или расовой – словом, надо порвать все ниточки, которыми ты привязан к определенному телу. Между прочим, это идет на пользу личной гигиене. Я узнал невероятно много нового о женском теле – и о мужском тоже.
– Вероятно, ты до сих пор не можешь прийти в себя. Она пропустила подначку мимо ушей.
– Это один из пунктов контракта. Ты обязываешься оставить тело в том же состоянии, в каком оно находилось до твоего вселения. Режим питания, здоровый образ жизни, никаких стрессов и так далее. – Китаяночка улыбнулась улыбкой Теда. – Мне нельзя беременеть или общаться с извращенцами. – Она вызывающе посмотрела на меня. – Ты меня понял? Я почувствовал, что краснею.
– Я… э… думал, что уж ты-то знаешь меня.
Стоит ли говорить, что в конце концов мы оказались в ее доме, на удивление роскошно обставленном? Зимний сад, лужайка, бассейн, а в спальне кровать под балдахином – размером с Род-Айленд.
– А почему бы и нет? – заметив мое изумление, сказала Тед-Тэнджи. – Подумай сам. Деньги для телепатов ничего не значат. Их трудно – не скажу, что невозможно, – но трудно таскать за собой. Во всяком случае, телепатом становишься не ради денег. Нам остаются случайные маленькие радости, которыми можно попользоваться. Шелковое платье ощущаешь гораздо конкретнее, чем тысячу бон. – Она провела руками по своему телу. Меня поразил этот жест: никогда раньше я не видел, чтобы женщина так ласкала себя.
Тед-Тэнджи, казалось, находилась в процессе перевоплощения. Тело было женским, но обитающая в нем личность оставалась хамелеоном – то мужчиной, то женщиной, то непонятно кем. В результате у меня появилось как бы двойное видение. Были моменты, когда я обращался только к его сознанию, и были моменты, когда я остро чувствовал только ее тело. Удивительное ощущение – я мог бы наслаждаться им бесконечно. Эрекция сводила меня с ума. Никогда больше не надену тесные трусы.
Тед-Тэнджи села на кушетку, оставив местечко для меня.
Я сел напротив.
– У меня впечатление, что ты еще не сжился с этой., ролью.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказала она. – Впервые очутившись в женском теле, я был настолько поражен, что разревелся.
– Ты? В самом деле? – – Это случилось на тренировочном курсе. Как правило, на первом этапе попадаешь в банк тел. Твое могут вызвать по первому требованию и предоставить тому, кому оно понадобилось. Иногда тебя берут с собой, но в большинстве случаев оставляют. Иной раз помешают в библиотеку, где можно примерить на себя записи личностей. Очень скоро начинаешь понимать, что из опыта человечества может. оказаться для тебя полезным. Ты как бы расширяешь свою личность, Джим.
Так и есть на самом деле – потом ты уже никогда не станешь прежним.
– Я помню, каким ты был на автобусной остановке в Денвере, – напомнил я. – Немного невменяемым.
– Ты преуменьшаешь, Джим. Просто не в себе. Иначе и быть не могло. Все проходят через это, и я не исключение. Вдруг начинаешь открывать для себя довольно странные, вещи. Ты оцениваешь происшествие сразу с сотен сторон, и довольно быстро возникает его гологра-фическая картина. Твое восприятие разрушается, появляется новое, снова разрушается, и так – бесконечно. Словно впервые занимаешься онанизмом. Ощущение настолько приятное, что хотя ты и чувствуешь, что занимаешься явно не тем, но остановиться не можешь. А когда кончишь, ты уже другой. Возврата к прошлому нет.
– Ты точно стал другим, – сказал я. – Но не тогда. Она кивнула.
– Это – одно из самых первых испытаний. Путь телепата напоминает бег с препятствиями. Ты должен преодолеть все барьеры. Первый – просто проверочный. Я едва не споткнулся на нем, чуть не растворившись в сети. Это бывает. Люди не возвращаются в свои тела. Мне повезло. Как бы то ни было, я сумел обуздать первоначальное возбуждение. С этим необходимо справиться самому; только потом начинается настоящее обучение.
– Настоящее обучение?
– Да, тебя включают в группу из тридцати мужчин, и ты начинаешь ненадолго меняться с ними телами. Так продолжается три-четыре недели, но в конце каждой тренировки ты возвращаешься в свое тело. Ты начинаешь понимать, что происходит, когдя его использует незнакомый с ним человек, – так довольно быстро вырабатывается уважительное отношение к оборудованию.
Потом тебя оставляют в чужих телах все дольше и дольше, чтобы ты учился привыкать к ним, приспосабливаться, а не бороться с ними, ну и, разумеется, чтобы утратил привязанность к собственному телу. Ведь в любой момент можно оставить его навсегда. В конечном итоге я побывал каждым из своей группы. Когда мы все уже перезнакомились телами, нас перетасовали, как карты, и предложили разобраться, кто в чьем теле. Это было настоящее откровение. Мы узнали массу мелких, подсознательных деталей поведения, на которые обычно никто не обращает внимания. Один парень выдал себя тем, что слишком часто шмыгал носом, даже когда насморка не было. В каком бы теле он ни прятался, мы безошибочно вычисляли его. Я воспарил и решил, что теперь мне море по колено. В конце концов, я ведь столько времени провел в библиотеке. Мне казалось, я – ас. Боже, каким я был занудой!
– Да нет, – улыбаясь, сказал я.
– Нет, да! – рассмеялась она в ответ. – Еще большим, чем ты. – Она схватила меня за плечи. – Послушай, Джим, между восприятием чужих чувств и их созданием – огромная разница. И меня заставили понять это.
Это было одно из моих первых одиночных плаваний, хотя тогда я не знал об этом.
Мне просто сказали, что я должен прогуляться по лесу и понюхать цветы. Я ничего не заподозрил – тогда всем давали небольшие поручения и только задним числом нам объясняли суть заданий. Иногда это был очередной тест, иногда запись специфических ощущений, а иногда – свободный поиск.
Ты расхохочешься, когда дослушаешь до конца. Я очутился на склоне холма. Кругом ни души. На мне была спортивная рубашка, джинсы и теннисные туфли. От тела было какое-то странное впечатление. Правда, так случалось всегда, но на этот раз все оказалось гораздо непривычнее, словно центр тяжести располагался ниже обычного, и я чувствовал в себе какую-то мягкость. К тому времени я уже знал: нужно время, чтобы привыкнуть к новому телу, – и не обратил на это внимания, приняв как должное. Решил, что получил тело рыхлого женоподобного подростка, каких мы между собой прозвали каплунами. Как я был наивен!
Итак, я шел по склону. День был чудесный. Воздух благоухал. У меня даже закралось подозрение, что это Гавайи, или Багамы, или еще какой-нибудь тропический рай. Ведь чем ближе к экватору, тем солнце ярче, ну и цвета там непередаваемо броские, просто великолепные. День был жаркий, даже немного удушливый, и мне показалось, что я чувствую запах моря. Моя кожа была темнее, чем обычно, и более гладкая, поэтому я решил, что оказался в теле аборигена.
Один раз я засунул руку за пазуху, чтобы почесать грудь, и поразился, насколько нежным и чувствительным оказался сосок, но не догадался связать все воедино.
Просто до меня еще не дошло. Хотя, признаться, мое новое тело было юным – может быть, тринадцати или четырнадцати лет – и еще неразвитым, мальчишеским. Ты, верно, недоумеваешь, как мог заблуждаться такой великий ценитель женских грудей, как я, но и ты на моем месте повел бы себя так же. Во всяком случае, я ничего не подозревал.
У меня была сумка с едой и флягой, но документы и зеркало отсутствовали.
Ничего, что могло бы подсказать, кто я. Это тоже входило в программу обучения – постороннее тело, которое надо сделать своим. Спустя некоторое время мне захотелось помочиться. Вокруг никого, и я расстегнул молнию на джинсах, сунул в ширинку руку… и шарил, шарил. Это было настолько забавно, что даже тогда я ничего не понял. Мне показалось, что член каким-то образом запутался в трусах.
Ты же знаешь, что человек способен придумать многое, лишь бы избежать правды.
Наконец я не на шутку забеспокоился, сбросил джинсы, стянул трусы и уставился на себя. Я до сих пор помню это чувство… Испуг – другого слова не подыскать.
Все вдруг встало на свои места, мне показалось, будто меня схватили за яйца – только их не было! Ни яиц, ни члена, совсем ничего! Просто волосы… Я забыл, кто я, где я. Все забыл! Я только знал, что меня предали. Должно быть, на мониторах это выглядело очень смешно. Я продолжал ощупывать себя между ногами, все же не желая осознать правду. Там были складки кожи – влажные, нежные, чувствительные. А потом я дотронулся до клитора…
Кажется, я вскрикнул от удивления. Трудно объяснить, Джим, что такое перемена пола. Я не просто находился в теле женщины – я был ею! Мои соски набухли; я чувствовал, как они трутся о рубашку. Кровь прилила к коже, лицо горело, голова кружилась. Я едва не упал. Поразительный всплеск возбуждения, открытия и изнеможения. Это невозможно вообразить. Меня не предупредили о цели испытания – значит, ждали импровизации. Им хотелось посмотреть, как я поведу себя в данных обстоятельствах. О Боже, какое отупение – и возбуждение – я испытывал. Слабость и наслаждение все еще накатывали волна за волной. И тогда я заплакал. Это – главная ошибка! Я собирался выказать себя идеальным курсантом, но растерялся и продемонстрировал свое неумение и легкомыслие. Мониторы, наверное, вышли из строя от хохота, стоявшего в сети.
Перестав плакать, я постепенно осознал свою глупость. В конце концов мне пришло в голову, что все это преследует определенную цель. Вероятно, меня захотели слегка повозить мордой в грязи. И это им удалось с блеском. Только со стороны кажется, что писать на корточках элементарно, но если не знаешь, как работает твое оборудование… Впрочем, ладно.
– Ну и что же дальше? Она пожала плечами.
– Я стал ждать вызова, решив, что выполнил задание. Но я заблуждался. Меня заставили ждать. Только спустя некоторое время я понял, что никто не собирается отзывать меня. Предстояло пережить еще кое-что. Послушай, Джим, может, тебе неинтересно?
– Я убью тебя, если не расскажешь все.
– Хорошо. Итак, я разделся и самым тщательным образом исследовал свое тело.
– Да ну?
– А как бы ты поступил на моем месте? Я немного подумал.
– Наверное, также.
– Вот именно. Когда попадаешь в незнакомое место и видишь, что тебе ничто не угрожает, ты сразу же начинаешь обшаривать каждый уголок. Правда, меня сдерживало одно обстоятельство: не хотелось больше попадать впросак, потому что до меня доходили истории о людях, которые вылетели из корпуса, не выдержав испытаний…
Я перебил ее:
– Разве можно вылететь из корпуса?
– Нет, конечно. Их просто переводят на режим сохранения, иными словами, помещают в какое-нибудь старое тело, вышедшее из употребления, и все, что от них требуется, – поддерживать его жизнедеятельность. Понятно? Тебя убирают с дороги.
Как бы то ни было, некоторые из наших парней начали исчезать, и никто не объяснял, куда они делись. Оставалось только гадать. Один раз во время занятий я немного повздорил со своим капитаном, и она пригрозила отправить меня в лепрозорий. Я до сих пор не знаю, шутила она или нет. Тело, в котором я находился, могло стать моим на ближайшие… надцать лет, и ошибиться во второй раз мне не хотелось. Поэтому я решил сначала досконально выяснить, кто я такой, или, точнее говоря, в ком я нахожусь. Знаешь, Джим, язык не приспособлен для подобных вещей.
– У тебя прекрасно получается, – подбодрил я его. – Продолжай.
– Понимаешь, ты как бы снова становишься ребенком. В определенном возрасте возникает интерес к своему телу, к его способностям. И не только в сексуальном плане. Ты начинаешь исследовать самые потаенные уголки и щелочки и замечаешь, что одни места у тебя гладкие, а на других растут волосы. Ты прикасаешься к ним, чтобы оценить их чувствительность. В этом возрасте все занимаются онанизмом. Через это надо пройти. Ты как бы осваиваешься в теле, начинаешь чувствовать себя в нем комфортно и открываешь его новые возможности.
Мы проходили это на курсах – менялись телами и исследовали их. Ты даже вообразить себе не можешь, какое это идиотское зрелище: комната, полная голых мужчин, сидящих на полу и изучающих свои руки, ноги и остальное. Но только так и можно повысить свою чувствительность.
Но женщиной я стал впервые и потому действовал не спеша и тщательно, словно передо мной лежал учебник. Я понимал, что сейчас меня проверяют всерьез, и изучал свое тело, словно бы собирался провести в нем всю оставшуюся жизнь. Я выяснил все, что касалось женского пола. Наверное, женщины сочли бы меня идиотом, но у меня возникло ощущение, словно я открыл новый континент. Скорее всего, так и было.
Конечно же я проделал все то, что показывают в кино: щипал себя за соски, сжимал груди, гладил бедра – кстати, известно ли тебе, что женские бедра очень чувствительны? Большинство мужчин даже не подозревают об этом, поэтому они так неловки в любви. Многое можно узнать, прислушавшись к своему телу.
Это было незабываемо, Джим. Я лишился своего пола и обрел его заново.
Понимаешь, до сих пор я считал себя гостем в женском теле, а теперь стал хозяином… хозяйкой! Получил разрешение на все, о чем раньше даже стеснялся спрашивать. В руки неожиданно попала чудесная, восхитительная игрушка.
Целый день я играл с собой, Джим. Впечатление потрясающее! Я не могу этого передать. Только потом я узнал, что почти все мужчины, впервые почувствовав себя раскованно в женском теле, ведут себя так же. Они не могут устоять перед любопытством. Женщины немного стыдливее в обращении с мужскими органами.
Понимаешь меня, Джим? Что за наслаждение! Известно ли тебе, что оргазм у женщин проходит иначе, нежели у мужчин? Он накатывается волнами – одна приятней другой, – которые поднимаются изнутри. Это непередаваемо. Я пять раз испытала это.
Ее лицо горело, а глаза заблестели при одном воспоминании.
На какое-то мгновение меня смутили ее – его? – откровения. Она ведь не просто делилась со мной, а выворачивала душу, слишком уж интимными были подробности. Я смутился, потому что сам чересчур возбудился и увлекся его рассказом. Ее рассказом.
– Знаешь, что случилось со мной потом? – спросила она.
– Что?
– Меня оставили в этом теле на три недели.
– В лесу?
– Вот именно, в лесу.
В. Как бы вы назвали хторранина с двигателем внутреннего сгорания?
О. Пижоном,
44 В ЛЕСУ
Целомудрие – уже наказание само по себе.
Соломон Краткий
– Там недалеко была заброшенная метеостанция ВМФ, – продолжила свой рассказ Тэнджи. – Телепатический корпус использовал ее как секретную базу. Поскольку ее обслуживали роботы, помещения для персонала были свободны. Идеальное место для экспериментов – затерянный островок. Там обитало три мужских тела и четыре женских, не считая моего. Они встретили меня возле дома.
Вероятно, они сразу поняли, что я еще не освоился в теле. Не успел я открыть рот, как оказался в большой комнате, где на белой стене черными буквами были написаны правила поведения в убежище, очень простые: нельзя упоминать ни одно из своих прошлых имен, надо придумать себе новое имя, не имеющее с предыдущими ничего общего. Я воспользовался своими инициалами.
Нельзя говорить ничего, что намекало бы на одну из твоих прошлых личностей.
Рассказывать о себе запрещалось. Точно так же запрещалось говорить о нынешнем задании и расспрашивать остальных, давно ли они здесь, – в общем, ни слова вопреки правилам. Понимаешь, нельзя подойти и сказать, мол, это не мое настоящее тело, хотя и очень красивое. Это исключалось: раз ты попал в него, значит, и должен быть им. Иного не дано. Ты – только та личность, которую тебе предстояло создать, какой бы она ни получилась. Ты не представляешь, что мне пришлось пережить. Я понимал, что пока еще не стал девушкой, по крайней мере в душе, но и парнем я оставался лишь постольку, поскольку еще продолжал ощущать себя таковым. Какое-то время я вообще не знал, кто я. Думаю, и остальные тоже.
В моем поведении все перепуталось; я одновременно подавал сигналы «иди сюда» и «отвали», «помогите мне, пожалуйста» и «со мной все в порядке». Тем не менее относились ко мне с ангельским терпением – понимали, каково мне приходится. Лишь со временем я осознал, что придаю слишком большое значение своему полу и что с этим надо кончать – выкинуть все из головы и просто-напросто быть девушкой, словно никого другого и не существовало.
Неожиданно она вздрогнула.
– До сих пор мурашки бегают при воспоминании об этом. А остальные… Они и сами испытывали то же самое. Во всяком случае, одна из женщин, по-моему, раньше была мужчиной. Я чувствовал это по ее разговору, по тому, как она учила меня быть женщиной – словно по учебнику, – и по ее манере заниматься любовью. Да, там мы много занимались любовью, очень много. – Она рассмеялась и добавила: – Чем еще заниматься на необитаемом острове? Вот мы и менялись партнерами. Впервые, когда мною овладел мужчина, я разревелась. Сама не знаю почему. Наверное, потрясение оказалось чересчур сильным. Хотя он был необыкновенно нежен.
Она замолчала, погрузившись в воспоминания. Я взял стакан, взглянул на Тэнджи, потом опустил глаза, охваченный смущением и чувством странного удовольствия.
Никогда телепат так откровенно не делился со мной своими эмоциями. Даже стало немного завидно.
Она подняла на меня огромные глаза и улыбнулась. Выражение лица было загадочным, словно она смотрела откуда-то издалека. У меня закрались подозрения, будто я стал прозрачным и она читает мои мысли, а я не могу утаить ни одного секрета. Мне стало не по себе. Я одновременно и хотел этого, и боялся.
Затем она вдруг улыбнулась знакомой улыбкой Теда, и я расслабился.
– Эй, смешай-ка парочку «Безумных Мэри». Я хочу снять это платье.
Вернулась она в какой-то накидке из черного шелка, больше подчеркивающей, чем скрывающей ее прелести, и села, скрестив ноги, на краешек кушетки.
Я подал ей стакан и расположился напротив, ожидая конец истории.
– Желание, добровольное стремление к перевоплощению – вот чего от нас ждали, – продолжала Тэнд-жи. – Ради этого и был устроен приют на острове. Мою личность взломали изнутри. Когда это произошло, меня отозвали с острова и сообщили, что начинается новый этап тренировок. Я сумел доказать, что способен к восприятию; теперь мне предстояло научиться воспринимать.
Ты не представляешь, Джим, что началось. Мы примеряли разнообразные тела, причем что ни день, то новое тело, абсолютно незнакомое. Парадокс заключался в том, что нас приучали быть разумом, а не личностью. Понимаешь, личность и тело связаны между собой слишком тесно. Нельзя обособиться от одного, не порвав с другим.
Известно ли тебе – хотя, конечно, неизвестно, – что через некоторое время, когда воспринимаешь тело не более как временное явление, начинаешь понимать, что оно вообще ни при чем. Тогда очень быстро ты выделяешь себя из материального мира. Теряя все связи, ты начинаешь жить исключительно в мире чувственном Вселенной чистого разума. Я хочу сказать, что физически атрибуты по-прежнему никуда не деваются, но теряют всякое значение. Просто они включены в правила игры.
На следующем этапе пребывание в каждом теле становилось все дольше и дольше, чтобы мы не сочли себя слишком свободными от них. Порой телу было всего шесть лет, порой более семи десятков. Однажды мне досталось тело дауна, в другой раз – маленькой девочки, которая еще не ходила на горшок. Был я и футболистом – ощущение такое, будто мое тело сделано из кирпичей. Нас учили познавать – и ценить – оперативное оборудование, в котором остальное человечество… обречено провести всю жизнь. В нас воспитывали… сочувствие к их судьбе.
И только потом нас начали учить, как следует себя вести мужчине или женщине.
Меня, помнится, поразило, насколько мало я знаю даже о мужчинах. Мы и не стремимся узнать, полагая, что все и так ясно, раз уж мы родились мальчиками.
Наше поведение – не важно, к какому роду мы принадлежим, – почти целиком состоит из заученных ролей. Мы притворяемся! Как в театре. И теперь предстояло разучить его репертуар, научиться вживаться в образ. Точно так же безотчетно, как делаете это вы, обычные люди. Это ловушка, которой нас учили избегать, находить выход из нее и переселяться в следующую личность. Нас предупредили, что мы, возможно, будем менять пол так часто, что перестанем ощущать свою врожденную принадлежность к мужскому или женскому роду, а попутно утратим ощущение специфики пола и в конечном итоге станем омнисексу-альными. Кажется, только сейчас я начинаю понимать суть этого. Секс вызывает во мне совершенно иные ощущения.
– Могу себе представить… – начал я.
– К сожалению, не можешь. Прости, Джим, у меня такое чувство, будто я захлопываю перед тобой дверь. Но тебе этого не понять.
– Я постараюсь.
Она вздохнула и безнадежно махнула рукой.
– То, что я испытываю, настолько… неповторимо, что я не могу подобрать слова.
Пойми, Джим, я действительно научился не иметь вообще никакой личности!
– Еще раз, пожалуйста.
– Обычные люди не могут обойтись без своего конкретного "я". А телепаты могут.
– Э-э… – промямлил я. – Прости, Тед, но я что-то не пойму.
– О. – Ее настроение упало, возбуждение прошло. – На каком-то этапе ты потерял мою мысль, да?
– Наверное.
– Извини. – Она почесала голову совсем не женским движением. – Ладно, сначала нам, пожалуй, надо разобраться в терминологии. Понимаешь, Джим, – терпеливо продолжала она, – труднее всего понять, что такое «личность». Давай попробуем выяснить.
Твоя личность – это привязка к окружающему миру. К твоему имени, карточкам в твоем бумажнике, твоей работе и ко всему остальному: машине, которую ты водишь, людям, с которыми ты живешь, твоим родителям, твоему служебному положению, родине, школе, в которой ты учился, твоим честолюбивым планам, твоему знаку зодиака, Церкви, к которой ты принадлежишь, болезням, которыми ты в данный момент болеешь… Я что-нибудь упустил?
– Кажется, нет.
– Но все это – не твоя суть, согласен? Ты можешь что угодно поменять – хоть все сразу, – но при этом останешься самим собой. Правильно?
– Да. Это я усек.
– Твое "я" – это то, чем ты отождествляешь себя с самим собой, Джим. А личность – только твоя память, как бы совокупное ощущение всего, что накоплено в твоих банках данных. Отобрать воспоминания – означает лишить тебя личности, но ты по-прежнему останешься тем же чувствующим субъектом.
– Но я… знаю, что я – сейчас я. – Я постучал по груди. – Знаю, кто я такой…
– Ты знаешь только свои привязки. Если спросить, кто ты такой, куда ты обратишься за ответом? Если тебя спросить, откуда ты родом, кем были твои родители, к какому терминалу ты подключаешься, а?
– Да, я понял – к памяти.