– Правильно, – улыбнулась Тэнджи. – Значит, пропади у тебя память, ты не будешь знать, кто ты, верно?
   – Я буду чувствовать себя ужасно.
   – Вот именно. Но смотри в корень: если ты лишишься памяти, то у тебя исчезнет личность и придется создавать новую, согласен?
   – Согласен.
   – Но ведь ты по-прежнему останешься собой. Просто приобретешь новую личность, так?
   – Так. Это мне понятно.
   – Отлично. – Она с облегчением откинулась на спинку кушетки. – Об этом я и толкую. Твое "я" – то, что внутри тебя, что ты есть на самом деле. Телепат обязан знать это, иначе он сойдет с ума. В этом и заключается истинная цель тренировок. Мне пришлось прочувствовать, что моя личность и мое "я" – совсем разные вещи, прежде чем я пришел к осознанию своей сути. Джим, – призналась она с пугающей искренностью, – мне уже никогда не вернуться к своей прежней личности, ибо я узнал, насколько она искусственна. На тренировках я понял, как в свое время создал ее. Я перетряс весь багаж старых воспоминаний и освободился от них!
   В начале обучения нас предупредили, что рано или поздно придется отказаться от вещей, которые человек ценит пуще жизни. Тогда я не понимал, что имелась в виду привязанность к личности. Мне пришлось отказаться от Теда. Я больше не Тед и никогда им не стану.
   Тэнджи неожиданно замолчала и посмотрела на меня.
   На какое-то мгновение у меня появилось странное ощущение, что рядом сидит незнакомец.
   – Но я же знаю, кто ты, – возразил я. – Хотя знаю ли?.. Неужели от Теда ничего не осталось?
   – Да весь он остался, – засмеялась она. – Исчезли только разные внешние глупости – ложные связи, принуждавшие меня быть конкретной личностью.
   – Это ужасно, – сказал я. – Меня не оставляет чувство, что с тобой сделали что-то противоестественное, о чем ты не говоришь.
   – Конечно, противоестественное! – расхохоталась Тэнджи. – Иначе все бессмысленно.
   – Посерьезнев, она взяла мою руку в свои. Теперь в ее голосе звучал оттенок… горечи? – Вся разница между нами только в одном: я знаю, что все личности искусственные. Страшное знание. Оно не просто угрожает личности, оно разрушает ее. Разумеется, ты стараешься прогнать эту мысль. Ведь тогда на тебя ложится ответственность за все постоянно создаваемые тобой личности!
   У меня вырвался нечленораздельный звук.
   – Вот-вот, и я выразился так же, впервые поняв это. Но есть и оборотная сторона медали: ты начинаешь ощущать мир совершенно по-другому, словно принадлежишь к новому виду человека! Я перестал видеть, точнее, перестал отвлекаться на мелкие, мирские, преходящие частности, которыми люди окружают себя, и осознал суть любой личности! О, это поразительное – и прекрасное – ощущение.
   – Ты проделал это и со мной, ведь так? Она кивнула.
   – Тогда все ясно, – продолжал я. – Мне показалось, будто ты читаешь мои мысли.
   Или что-то в этом роде.
   – Да, но не так, как ты это себе представляешь. Я прочла физическое состояние твоего мозга.
   – Как это?
   – Джим. – Голос стал серьезным и напряженным. Тэнджи смотрела мне прямо в глаза. – Люди создают себе личность из страха, считая, что без этого им не выжить, и прячутся в ней, как в скорлупе. Но телепаты видят сквозь стены.
   Думаешь, твоя личная жизнь – тайна? Ничуть. Она написана на твоем лице.
   Я потрясение замолчал. Впечатление было такое, словно я налетел на стену – мою собственную стену. Зачем она говорит об этом? Чего добивается?
   Должно быть, Тэнджи прочла это на моем лице и нежно погладила меня по руке.
   – Телепат обязан знать это, Джим, потому что одна из его задач – создание новых личностей. Каждый раз, попадая в новое тело, я вынужден создавать соответствующую ему личность. Речь идет не об игре в личность, причем вполне реальную. Тебе трудно понять, Джим, ведь я пытаюсь втиснуть в свой рассказ месяцы тренировки.
   – Я действительно хочу понять.
   – Вижу. Но объяснить это трудно. Я могу лишь сказать, что, теряя свое тело и свою личность, обретаешь невероятную свободу. То, что происходит, это… как самолет, который мчится по взлетной полосе, отрывается от земли – и летит. И ты чувствуешь, что это – настоящее! Как бы я хотел поделиться всем этим с тобой!
   – Я тоже хотел бы, – признался я.
   Тэнджи не ответила. Молчание затянулось, стало неловким. Я снова посмотрел ей в глаза, чувствуя себя выпотрошенным. И еще я стеснялся. Она была моим приятелем, превратившимся в богиню, и я не понимал, что со мной происходит.
   – Что случилось? – спросила она.
   – Я… м-м… – Убрав руку, я пожал плечами. – Наверное, немного переволновался.
   Набрав полную грудь воздуха, я шумно выдохнул, поставил стакан на столик и решил, что пора пожелать ей спокойной ночи и уйти.
   Она выпрямилась, будто решившись на что-то.
   – По правде, Джим, на сегодняшнюю ночь у меня были очень простые планы. Я собирался затащить тебя сюда и затрахать до потери пульса. Я не думал затевать этот разговор, просто хотел закончить одно дельце и немного поразвлечься со старым дружком, отплатив за все неприятности, которые я доставлял ему в прошлом.
   Глупо! Оказалось, что я слишком люблю тебя, чтобы попользоваться тобой подобным образом.
   – Да?
   Я подобрал отвалившуюся челюсть и водворил ее на место.
   – Ну да, – подтвердила Тэнджи. – Таковы были мои тайные мыслишки, но потом мы разговорились. Я понял, как много между нами непонимания, и решил, что ты должен лучше узнать меня нынешнего.
   Ее лицо снова сияло. Я подумал о Теде, вспомнил, что он смахивал на большого глупого ребенка, для которого весь мир полон захватывающих игрушек. Он всегда улыбался – вот так же. Раньше мне и в голову не приходило, насколько невинна эта улыбка, радостная, заразительная… И глаза Тэнджи были непередаваемо пленительными. Я мог смотреть в них часы, годы, всю оставшуюся жизнь. Я забыл о Теде. Это было пару веков назад. Передо мною сидит прекрасная женщина, и это происходит здесь, сейчас…
   Приступ головокружения, и… я увидел ее совсем по-иному. Внешняя оболочка растаяла – но не сама Тэнджи. Словно за рассеявшейся пеленой открылся свет, такой же ясный, как розовое небесное видение. Улыбка – открытое окно, а в бездонных глазах можно утонуть. Ее, как богиню, окружало сияние. Я испытывал потрясающее чувство, купаясь в ее лучах, нежно-розовых, щекочущих, как пузырьки. Я плыл в них…
   И вдруг осознал, что понимаю Тэнджи. Заморгав, я заставил себя отвести глаза и почти против своей воли задал вопрос:
   – Тэнджи… Это разновидность телепатии, не требующая имплантанта, так?
   Не сводя с меня глаз, она медленно кивнула.
   – Да, так у нас считают. Между двумя людьми происходит что-то, чему нет объяснения. – Она взяла мои руки и нежно их сжала. Ее лицо было ангельским. Мне снова захотелось утонуть в ее глазах. – Это – разновидность невербальной коммуникации… – прошептала она.
   – Я слышал об этом… Но никогда не испытывал… До сего дня.
   Какое-то время мы сидели, глядя друг на друга. Она не была Тедом. Она не была Тэнджи. Она просто была… прекрасной.
   Время остановилось. Мы были одни во Вселенной – только она и я. Я испытывал волшебное чувство, словно напротив меня находится отражение собственной души.
   В этот момент я любил ее. Его.
   Я медленно покачал головой.
   – Ничего не понимаю, но в то же время, мне кажется, точно знаю, что ты имеешь в виду. Между нами как бы возникло напряжение, электрическое поле. Это нельзя объяснить только игрой гормонов.
   – Да. – Ее глаза засасывали. – Не старайся объяснить. Просто… наслаждайся.
   – Но я должен узнать…
   Она прижала пальчик к моим губам.
   – Ш-ш. Пусть это останется тайной. – И добавила: – Нетелепаты могли бы назвать это любовью. Конечно, любовь, но не та, которую вы подразумеваете, произнося слово-символ. Это ощущение любви без определенной привязки.
   – Я люблю… люблю тебя. Но любил ли я? И кого?
   – Послушай, – неожиданно сказала Тэнджи. – Скоро тебе предстоит большая работа.
   Хочу кое-что рассказать о коммуникации. Настоящей коммуникации. Тебе надо это знать. Дело не в умении говорить, а в умении слушать – всем своим существом.
   Слушать так сосредоточенно, что ты превращаешься в того, кого слушаешь. Как ты сейчас. Обещай запомнить это.
   – Обещаю.
   Тогда она посмотрела задумчиво, даже немного грустно, снова став Тедом– Тэнджи.
   Потом чуть заметно улыбнулась и прикоснулась к моей руке.
   – Вот и хорошо. От этого может зависеть твоя жизнь. А я… я слишком люблю тебя, чтобы потерять.
   После этого нам нечего было сказать друг другу. Мы просто сидели и молчали, пока не запищал таймер. Три часа утра.
   – Уже поздно.
   – Ты хочешь? – спросила она. – Да.
   Тэнджи встала, протянула руку и повела меня в спальню.
   Удивительно, насколько просто и естественно все произошло.
 
    В. Как ты дразнишь хторранина, больного триппером?
    О. Никак. И тебе не советую.

45 РЯЖЕНЫЕ

   Подвыпивший совершает самый умный поступок, когда уходит домой.
Соломон Краткий

 
   Первой проснулась моя улыбка.
   Я потянулся и, нежно прижавшись к женскому телу, погладил талию и чаши грудей.
   Она сказала:
   – Извините.
   И выскользнула из постели. Я слышал шлепанье босых ног, звук спускаемой воды в туалете. Я ждал ее возвращения, но вместо этого она стала наполнять ванну.
   Открыв глаза, я сел в кровати. Она решила не возвращаться?
   Она появилась в темном одеянии, подходящем разве что для женского монастыря.
   Оглядевшись, с отвращением поморщилась.
   – Что здесь происходило ночью? Что это?.. Зефир? – Она как-то странно взглянула на меня. Почти враждебно.
   Больше она не казалась мне прекрасной – маленькая и неприятная, довольно костлявая. Это была не Тэнджи.
   – Мы немного… повоевали зефиром, – объяснил я. – Хотели его потом собрать…
   Она брезгливо посмотрела на меня, как на насекомое, заползшее в ее постель.
   – М-м, простите… Идея была не моя. Она хмыкнула, подбирая зефир:
   – Разумеется. Так все говорят.
   – А вы… живете здесь?
   – Вы спрашиваете, хозяйка ли я? Да, хозяйка. Она даже не пыталась скрыть раздражения.
   – О! – Внезапно я почувствовал себя отвратительно, словно оказался взломщиком.
   Захотелось спрятаться под одеялом. С головой. – Думаю, мне пора.
   – Да.
   Тем не менее я не пошевелился.
   – Извините за беспорядок. Можно я помогу вам убраться?
   Она выпрямилась и повернулась ко мне:
   – Нет, нельзя. Лучше вам убраться отсюда. И побыстрее.
   Я соскользнул с кровати и сразу же наступил на зефир. Подбирая с пола одежду, я напяливал ее с максимально возможной скоростью.
   Застегивая рубашку, я обратился к хозяйке:
   – Можно вас спросить кое о чем?
   Она выбросила зефир в мусорную корзину и теперь стряхивала с ладоней сахарную пудру.
   – Что произошло с Тэнджи? Женщина пожала плечами.
   – Она перешла дальше.
   – Послушайте, я понимаю, как вам надоело, но у меня такое чувство, что здесь что-то не так, а что именно – не пойму.
   Китаянка ответила:
   – Подождите минуту.
   Она прошла в ванную и выключила воду. Когда вернулась, я уже завязывал галстук.
   – Знаете, как мы называем телепатов вроде Тэнджи? Я покачал головой.
   – Ряжеными.
   – Почему?
   – Они влезают в твое тело, твой дом, твою жизнь – просто скоротать вечерок.
   Напаивают твое тело, укладывают его в постель с посторонним человеком, пачкают твои лучшие шелковые платья, размазывают липкий зефир по твоим простыням и коврам, а потом среди ночи исчезают, оставляя тебе головную боль с похмелья, расцарапанные ноги, разбитые локти, негнущуюся спину и трехдневную уборку.
   Сегодняшняя история типична.
   – Могу я возместить ущерб? – Я достал бумажник.
   – Нет, спасибо, я не шлюха. Наша служба покроет все издержки. К тому же вашей вины здесь нет. Вы такая же жертва, как и я.
   Я сунул бумажник обратно в карман.
   – Могу я задать вам еще один вопрос?
   – Задайте.
   – Наверное, это прозвучит глупо, но я думал, точнее, Тэнджи говорила, что у телепатов практически отсутствует личность. Что вы не привязаны ни к телу, ни к дому, ни к одежде и так далее. А вы?..
   Я обвел рукой комнату, пожал плечами и вопросительно посмотрел на нее.
   Китаянка, похоже, снова разозлилась.
   – Правильно, так считают ряженые. Но суть в том, что телепат телепату рознь. По роду своей работы я должна оставаться на одном месте и только дважды в месяц подсоединяюсь к сети. Я ненавижу покидать свое тело, потому что никогда не знаю, кто побывает в нем и что сотворит.
   Я стоял словно оплеванный, чувствуя себя виноватым со всех сторон. Хотелось попросить прощения, и в то же время… я не хотел этого делать. Не хотел думать, что мы с Тэнджи-Тедом, как два маленьких сопляка, поигрались с телом девчонки, пока той не было дома. В детстве нас с кузеном застигли рассматривающими нижнее белье моей сестры в ее ящике – только на этот раз все обстояло хуже. Гораздо хуже. Сейчас мне не с кем разделить вину, и игрушки у нас другие.
   Я выдавил:
   – Мне сказали, что между телепатами существует определенная… договоренность.
   Ее глаза сузились.
   – Ничего вы не поняли, солдат.
   – Наверное. – Я взял берет. Молодая китаянка была мне неприятна. – Мне очень стыдно, – признался я. – Честное слово.
   – Вы, парни, всегда так говорите. А сейчас, если не возражаете, я приму ванну – хочу почувствовать себя снова чистой.
   На улице меня охватил гнев. Проклятье! Я весь в дерьме! Врезать бы ему при удобном случае – только вдруг это опять окажется китаянка, которая проснется с синяком.
   Это нечестно!
   Тед снова обвел меня вокруг пальца!
 
    В. С чем вы пойдете грабить дом хторранина?
    О. С огнеметом.
    В. Как научить хторранина сидеть?
    О. Надо крикнуть: «Сидеть!» – и оторвать ему задние ноги.

46 ПИСЬМО ОТ МАМЫ

   Обращение к адвокатам – признание поражения.
Соломон Краткий

 
   Меня ждало письмо от мамочки, не электронное, а настоящее – в большом толстом конверте.
   О-хо-хо.
   Перочинным ножиком я вскрыл конверт; оттуда выпали бумаги.
   Отказ от материнства. Документ о расторжении семейных отношений, зарегистрированный сегодняшним числом, и так далее и тому подобное… Внесен в книгу актов гражданского состояния в Санта-Крузе. Подписан. Скреплен печатью.
   Нотариально заверен.
   Теперь я ничей.
   Красота! Я рухнул в кресло.
   Она разозлилась.
   Нет! Ее злость перешла все границы.
   Навсегда.
   Я метался между яростью и печалью и не мог разобраться, что сильнее. Как она могла так поступить? Хотя я заслужил это! Но как я мог проявить ослиную тупость? Ведь она не требовала слишком много! Я должен был уступить, но и мамуля тоже должна была пойти навстречу! Как же мы оба вляпались в это, черт возьми?
   Я знал как. Не оставил за ней последнее слово, а она не отдала его мне. Так начинались все наши споры – и так заканчивались. Я не знал, кто виноват больше – я или мать.
   Я. Нет, она. Она должна была подождать, но не стала этого делать – и теперь ничего нельзя исправить.
   Но опять-таки что же ей оставалось? Ведь мои поступки тоже в общем-то были необратимы.
   Она могла воспринять их только как отказ. Я не оставил ей выбора, не так ли?
   Но сделать такое?..
   Обида по-прежнему не проходила. Я развернул вторую бумагу, перечисляющую судебные запреты. Мне запрещалось звонить ей, писать, общаться любым иным способом.
   Даже через адвоката. Мой адвокат мог лишь обратиться к ее адвокату, если мне понадобится что-то сообщить ей или спросить. Но, конечно, еще до того, как я спрошу, ответом будет «нет».
   Следует отдать ей должное. Она оказалась такой же предусмотрительной, как и я.
   Даже еще предусмотрительнее. Впрочем, это закономерно: крючкотворству я научился у нее.
   Третья бумага представляла собой финансовый отчет с приложенным к нему чеком на сумму 193 076,13 доллара! Моя доля наследства отца. Мамочка ловко воспользовалась правом на выкуп моей доли. Отныне я не имел никакого отношения к «Маккарти инвестмент траст». Мне дали хорошего пинка под зад.
   Ловкий ход – она не упустила свой шанс.
   Но зачем мамуля, имея доступ к этим деньгам, настаивала на моем вкладе в дурацкое предприятие Уайза? Разве что уже отдала ему свою часть, а он ее промотал.
   Нет, мать не могла так сглупить.
   Могла!
   Она отказалась от меня.
   Это была не ее идея. Его. От меня надо избавиться, чтобы он занял мое место. А я теперь лишен возможности защищать ее. Моя тупость послужила тому гарантией.
   Я даже не могу возбудить иск, потому что она исключила меня из дела.
   Чтобы защитить мать, оставалось только убить этого ублюдка.
   Только вот в чем вопрос: хочу ли помогать? Может быть, она заслуживает этого паразита?
   А может, я заслужил все это? Проклятье! Я даже не могу извиниться – ей не передадут мое письмо.
   – Это не смешно, – сказал я стене. – Со мной случались забавные вещи, но сейчас мне не смешно.
   Никто не ответил.
   Я остался наедине со своей болью. Так отвратительно я себя еще не чувствовал..
   – Ладно, Вселенная, – заявил я, глядя в потолок. – Выкладывай свои сюрпризы!
   Что бы это ни было, пусть произойдет сейчас, пока я готов. Сейчас любая пакость будет для меня облегчением.
   Но ничего не произошло.
 
    В. Что, по мнению хторранина, делает парочка, занимающаяся любовью?
    О. Готовит ему завтрак.

47 « РЕШАТЬ ДОЛЖНЫ ВЫ САМИ...»

   Человеческое бытие – компьютерный способ воспроизводства новых компьютеров. Мы с вами – лишь половые органы этих компьютеров.
Соломон Краткий

 
   Только спустя какое-то время я заметил на столе курьерский сейф – большой серый пенал, какими пользуются в Спецсилах. Ключом к нему служил отпечаток моего большого пальца. Внутри пенала оказались три довольно толстые книжки с инструкциями.
   Кто-то поработал на совесть прошлой ночью. Все утро я читал, и удивление мое возрастало. Ко мне прислушались! В первой брошюре говорилось, как военные доставят научную группу на место и обеспечат незаметное прикрытие. Вертолеты будут тщательно замаскированы.
   Во второй перечислялись обязанности команды наблюдения, и в том числе меры по тщательной маскировке мониторов.
   Третья брошюра содержала все, что мы знаем и чего не знаем о хторрах и кроликособаках.
   Но почти ничего не говорилось о том, как войти с ними в контакт.
   Правда, на этот счет у меня было собственное мнение. Я собирался последовать совету Теда-Тэнджи – слушать всем своим существом.
   Я пытался представить себя сидящим и беседующим с кроликособакой, но не мог.
   Самое большее, что приходило в голову, – присоединиться к их танцу.
   В конечном итоге не повредит встретиться с доктором Флетчер. Просунув голову в дверь ее кабинета, я спросил:
   – У вас найдется свободная минутка?
   Она подняла голову от бумаг, которые читала, одновременно поглощая бутерброд:
   – А, Джеймс. Заходите. Вы прочли инструкции?
   – Да. Потому и пришел. – Я сел напротив. – Надо полагать, меня все-таки не сбросили со счетов.
   – Об этом и речи не было, – сказала она. – Хотите чаю?
   – Сегодня только чай?
   – Кофе – для исключительных случаев. Теперь вы на работе, и я могу не заискивать перед вами. – Она спросила: – Ну, какие вопросы?
   Я высказал свое мнение – ничего нового для меня инструкциях не нашлось.
   Она положила в рот последний кусочек сандвича, за-думчиво кивнула, неторопливо прожевала и вытерла пальцы салфеткой.
   – Как вы собираетесь контактировать с кроликособа-ками?
   – Может быть, это прозвучит странно, но мне кажет-ся, что генерал Пул был прав насчет танцев нагишом.
   – Интересная мысль, – одобрила Флетчер, вытерла губы и, скомкав салфетку, выбросила ее.
   – Я могу обосновать…
   – Не надо. Ваши доводы известны.
   – Да?
   – Вчера вечером мы довольно долго обсуждали такой вариант. И рассмотрели его всесторонне.
   – Правда?
   – Военные совещались до упора, и удалось многое решить. Я специально не включила это в инструкции – хотела посмотреть, до чего вы додумаетесь сами. И вы не обманули мои ожидания. Теперь посмотрим, удастся ли вам решить вторую часть задачи. Как вы собираетесь готовиться к танцу?
   – Но это же очевидно: пойду в стадо.
   – М-м.
   – Не надо меня отговаривать. Все продумано. Флетчер покачала головой, потянулась, взяла со стола клавиатуру и, положив на колени, включила.
   – Когда вы собираетесь туда?
   – Думаю, чем быстрее, тем лучше.
   – Гм. Тогда завтра утром. Устраивает?
   – Вполне.
   – Как долго вы там пробудете?
   – Дня два-три, пока не обрету стадное чувство. Она все записывала.
   – Я решил надеть ошейник с маяком, чтобы вы могли найти меня.
   – А как, – она подняла на меня глаза, – мы приведем вас в чувство?
   – Вы всегда можете сломать мне ногу. Флетчер улыбнулась.
   – Между прочим, такой вариант не исключен. А теперь разрешите сообщить вам плохие новости о стаде, Джеймс. Это удалось выяснить недавно. Мы постоянно берем пробы у членов стада на биохимический анализ и обнаружили небольшие отклонения в ферментном составе их мозга. У них несколько изменилась способность продуцировать кое-какие вещества, активирующие рецепторы памяти. Иными словами, существует биохимический механизм потери памяти. В какой-то степени это напоминает наркотическое самоотравление организма. Однако… – Она замялась. – Стойкость эффекта мы пока объяснить не можем. На этот счет есть… теория, но…
   – Продолжайте.
   – Хорошо, но вряд ли вам это понравится. Мы считаем, что началась еще одна эпидемия. Заболевание не смертельно. Мы думаем, что в биосфере циркулируют слабодействующие хторранские вирусы, которые, похоже, не столько вызывают болезненные симптомы, сколько изменяют биохимию, влияя на наше самосознание.
   – Они действуют как наркотики?
   – Это еще не выяснено. Мы думаем, у человека всегда существовало стадное чувство, но оно было настолько подавлено культурным опытом, что служило исключительно на пользу обществу. А сейчас, в результате повреждения геморецепторов вирусами, мы все находимся на грани. Достаточно самого пустякового толчка, чтобы сорваться. Другими словами, – мрачно заключила Флетчер, – разум и сознательный образ жизни теперь каждый выбирает добровольно.
   – Разве не всегда было так? – заметил я. Она улыбнулась.
   – Я ценю черный юмор, однако и вы, Джеймс, должны оценить грозящую опасность.
   Процесс может оказаться необратимым.
   – Неужели нет какого-нибудь противодействующего фермента, вакцины и чего там еще?
   – Мы не знаем. Исследования только начались. Я сообщила вам плохие новости, а теперь хочу поделиться худшими. Мы подозреваем, что вирус, растормаживающий стадное чувство, уже настолько распространился, что им заражено все человечество. Все без исключения. Смотрели сегодня утренние новости?
   – Вы про волнения в Кейптауне?
   – Да. Ведь для всего этого сумасшествия и ярости не было причин. Сложилось впечатление, что люди вдруг все, как один, осатанели. Виноват ли вирус, мы пока не знаем. Ужасно хочется взять там десяток проб на анализ, но, учитывая политическую обстановку… Впрочем, вы и сами все понимаете.
   – Не сегодня-завтра мы все можем превратиться в стадо, вы это хотите сказать?
   Она опять кивнула:
   – Проснуться в здравом рассудке – сейчас уже подвиг.
   – Иными словами… Если я пойду в стадо, вы не гарантируете, что сможете вытащить меня оттуда, так?
   – Такой риск существует, – согласилась Флетчер. – Вы по-прежнему хотите пойти туда?
   – Подождите минуту. Мне казалось, что все это теоретические рассуждения…
   – Значит, вы передумали?
   – Я этого не говорю. Но вы уже получили добро, верно?
   Она кивнула:
   – Да, мы получили разрешение, но при условии, что найдем подходящего добровольца. – Она в упор посмотрела на меня. – Человека, который понимает суть проблемы. Вот к чему мы пришли прошлой ночью. Вопрос о внеземном разуме – преждевременный. Мы не в состоянии ответить на него, пока не узнаем, совместимы ли вообще наши два вида. Могут ли кроликособаки и люди хотя бы образовать стадо?
   Пока нет ответа на этот вопрос, забудьте о коммуникации.
   – Значит, танец уже запланирован? – спросил я.
   – В инструкциях это опущено, потому что я хотела переговорить с вами. Мне известна ваша восприимчивость к стаду, Джеймс. Все это может оказаться чрезвычайно опасным для вас.
   – Я же к вам вернулся, помните?
   – Джеймс, я не пытаюсь отговорить вас, напротив. Сегодня ночью мне стоило большого труда доказать это. Но решать должны вы сами. Прежде чем я попрошу разрешения послать вас туда, вы должны осознать степень" риска и принять решение ответственно.
   – Самый худший вариант мне известен: кроликособаки могут оказаться хищниками, поедающими червей, и сожрут меня. Но я ежедневно рискую.
   – Нет, худшее в том, что вы затеряетесь в стаде.
   Я прикусил язык раньше, чем с него соскочил готовый ответ, и еще раз прокрутил последние слова Флетчер. Потом внимательно посмотрел на нее:
   – Вы уже посылали людей в стадо, да?
   – И некоторых потеряли. – Она вздохнула.