Ее вопрос повис в звенящей тишине.
   Я снова нащупал кружку. Пойло уже достаточно остыло и вкус почти не чувствовался, да я и привык к нему. Или привыкну за ближайшую сотню лет. Я натянул одеяло.
   – Как ты себя чувствуешь? – спросила Флетчер.
   – Хорошо. В самом деле. – Я посмотрел в небо, потом на стадо, уходившее в Брукс-Холл, в свой ночной загон. – Мне бы тоже поспать…
   Я с надеждой взглянул на Флетчер.
   – Да, – согласилась она. – Но только не с ними. Больше ты никогда не придешь сюда.
   Кто-то помог мне забраться в машину «Скорой помощи», и мы отправились в Окленд.
 
    В. Какой у хторра национальный вид спорта?
    О. Прятки: «Кто не спрятался, я не виноват».

54 КОФЕ

   Что меня радует в самовлюбленности, так это полная взаимность.
Соломон Краткий

 
   Всю ночь мне не давали спать.
   Накачали под завязку кофе – нашли-таки настоящий – и продолжали говорить со мной.
   Я постоянно канючил, чтобы меня отпустили, но Флетчер неумолимо повторяла:
   – Пока нельзя. Потерпите еще немного.
   – Зачем? Чего вы ждете? – хныкал я.
   В последний раз я хныкал в пятилетнем возрасте. В конце концов Флетч призналась:
   – Мы хотим, чтобы вы проснулись человеком, а не животным. Необходимо проверить, как ваш мозг реагирует на слова, а во сне вы лишены языка.
   – Я проснусь человеком, – убеждал я. – Ну, верите?
   – Можете поручиться головой?
   – Головой?
   – Если проснетесь завтра невменяемым, мы вас убьем, договорились?
   – Что?!
   – Я сказала: если проснетесь завтра животным, мы вас убьем.
   – Э-э.. – Я протянул кружку: – Можно еще кофе?
   Флетчер улыбнулась.
   – Ну вот видите – с вами все хорошо. – Тем не менее кофе она налила. – Предполагалось оставить в комнате негромко работающее радио, но тут мнения разделились.
   Одни считают, что это вернет язык, а другие говорят, что источник невнятных звуков снова выведет вас за границу сознания. – Она вздохнула. – В конечном итоге мы договорились, что вы должны выкарабкиваться самостоятельно. В определенном смысле – должны сделать выбор. – Она заглянула мне в глаза. – Понимаете, о чем я? Я знаю, что вы хотите вернуться и будете сопротивляться зову. Но хватит ли силы воли?
   Я опустил глаза. Ее взгляд слишком пронзителен. Мне хотелось от него спрятаться.
   – Думаю, что сумею, – сказал я, наконец подняв глаза на Флетч. – Попробую.
   – Не надо пробовать, надо сделать. – Она снова взяла меня за подбородок и подняла мое лицо. – Мне бы не хотелось потерять вас.
   Я кивнул. Хотя все слова казались мне сейчас ничтожными, но она хотела, чтобы я их произносил. Я почувствовал себя в ловушке.
   – Хотите, я вас научу одному приему?
   – Какому?
   – Повторяйте свое имя как мантру. Как только захочется спать, немедленно произносите нараспев: «Я – Джеймс Эдвард Маккарти. Я – Джеймс Эдвард Маккарти».
   – Зачем? Какой от этого толк?
   – Пусть это будет своеобразная установка, чтобы завтра проснуться самим собой.
   С каждым днем будет немного легче. Обещайте.
   – Ладно, – согласился я. – Пусть это глупо, но я сделаю.
   – Отлично. – Она наклонилась и поцеловала меня в лоб. – Теперь можете заснуть.
   Засыпая, я вдруг поймал себя на том, что привычным движением обнимаю подушку.
   Кто спал со мной в стаде? Я помнил изгиб позвоночника, тепло кожи, прозрачные глаза. Я не мог без него…
   Я пробудился, лишившись моего партнера. Обнаружил, что лежу на непривычном белоснежном месте. Накрытый жесткой белой простыней. Я ведь…
   – Джеймс Эдвард Маккарти! Меня зовут Джеймс Эдвард Маккарти!
   Я расхохотался: сработало!
   В тумбочке я нашел комбинезон. Неизменный армейский комбинезон. И пару тапочек.
   Вполне достаточно для задуманного.
   Во-первых, я должен был сообщить Флетчер, что наконец-то вернулся.
   И во-вторых, я знал, как танцевать перед червями.
 
    В. Какхторране называют бронетранспортер?
    О. Банка тушенки.

55 ПОД ЗВЕЗДОЧКОЙ

   Разве можно отнимать от груди слепых котят? Подождите, пока у них вырастут острые коготки – тогда кошка сделает это сама.
Соломон Краткий

 
   Но не успел я что-либо сделать, как меня вызвал генерал Пул. В комбинезоне я чувствовал себя неловко. Не поднимаясь, он указал пальцем на стул и спросил:
   – Чья идея была отправить вас в стадо?
   – Моя.
   Он покачал головой.
   – В мои времена, лейтенант, за эти слова вы загремели бы в штрафную роту. Тогда офицеры не вольничали.
   – Да, сэр, – ответил я, с трудом удерживаясь от соблазна сказать, что его времена прошли.
   – Но как бы ты ни умничал, – продолжал он, – задание исходит от научного отдела, а там, вероятно, решили, что мнение армейского начальства излишне. Я прав?
   – Нет, сэр. – Я пытался понять, куда он клонит. – Возможно, я ошибаюсь, но мне показалось, что мой командир, полковник Тирелли, дала разрешение.
   Генерал никак не отреагировал. Он водрузил на нос очки и уставился в папку, лежащую на столе.
   – Вы офицер научной службы, так? У вас есть диплом?
   – Нет, сэр. Пока нет.
   – Вам назначен срок экстернатуры?
   – Три года, сэр. Я прохожу каждый спецкурс в среднем за шесть-восемь недель.
   Шесть дней в неделю я работаю по три часа за терминалом. Мне кажется, все идет неплохо. Правда, сейчас немного отстал, но надеюсь наверстать после завершения операции.
   – М-да, после операции. – Генерал Пул закрыл папку и поднял голову; за стеклами очков глазки его казались маленькими и злобными. – Скажу вам начистоту, лейтенант: на вашем месте я бы не строил грандиозных планов на будущее.
   – Не понял, сэр.
   – Ваша завтрашняя операция выглядит самоубийством.
   – При всем уважении к вам, сэр, не могу согласиться.
   – Я и не ждал, что вы согласитесь. Но факт налицо: эта операция имеет… весьма сомнительную ценность для армии. Вы меня понимаете? Именно поэтому я не возражал против вашего добровольного участия.
   – Что?
   Он постучал пальцем по папке.
   – Вы уже заработали звездочку.
   – Ага, – вырвалось у меня. – Серебряную. От вас лично.
   И сразу же пожалел о своем глупом каламбуре. Генерал, похоже, начал терять терпение.
   – Звездочка – это такая маленькая пометка под строкой. В данном случае она означает, что вас разрешено использовать в смертельно опасных ситуациях.
   – Потрясающе! – восхитился я. – И как же я ее заработал?
   – Одно из двух. – Он принялся загибать пальцы. – Первое: возможно, вы телепат.
   Случайно, это не так?
   – Нет, насколько мне известно. Если только кто-нибудь не подкрался сзади и не вживил мне в задницу секретный имплантант.
   – Гм. Сомневаюсь, черт побери. Вариант номер два: кто-то очень сильно разозлился на вас. Как насчет недоброжелателей?
   – Что есть, то есть, – согласился я.
   – Или… Существует еще третий вариант. Вы доказали, что способны выпутываться из самых безнадежных ситуаций и на вас можно положиться. К сожалению, в личном деле все эти звездочки никогда не расшифровываются. Но мы выясним, что вы за гусь, отправив вас на север.
   – Конечно. Спасибо, сэр.
   – Не спешите, лейтенант. Я вас вызвал, чтобы, как в старые добрые времена, поговорить по душам. Как это по-вашему, по-современному? Согласовать позиции, что ли?
   Генерал взял карандаш и аккуратно покатал его между ладонями,
   – Согласовать позиции?
   – Вот именно. Вам не помешает, если при выполнении задания вы будете работать на два фронта?
   – Сэр, боюсь, я не понял.
   Генерал Пул в упор посмотрел на меня.
   – Я ведь изъясняюсь достаточно ясно, сынок. Я ценю твой вклад в науку, но… хочу напомнить, что пока ты – солдат армии Соединенных Штатов Америки.
   – Не вижу здесь никакого противоречия, сэр, – осторожно заметил я. – Как мне кажется, и научный отдел, и армия занимаются общим делом… – Я поймал презрительный взгляд генерала. – Разве не так, сэр?
   – Это вы мне говорите, лейтенант? Какова цель операции?
   Я процитировал:
   – «Войти в контакт с кроликособаками и/или гастроподами, имея в виду возможность установления впоследствии канала связи с ними». – И добавил: – Сэр.
   Генерал нахмурился.
   – А какую цель преследуют обычные армейские операции?
   – О… – До меня внезапно дошло, к чему он клонит. – Уничтожение хторранской экологии.
   – Правильно. – Пул холодно посмотрел на меня. – Одни желают вступить в переговоры с этими тварями, другие хотят уничтожить их. Интересно узнать ваше мнение по этому поводу, лейтенант.
   На мгновение мне почудился наставленный на меня револьвер сорок пятого калибра.
   – Я… за гуманное разрешение конфликта, сэр.
   – Что это означает на деле? Вы будете убивать червей или нет?
   – Это означает, что я хочу сделать все, чтобы спасти максимум человеческих жизней.
   – И вы думаете, что переговоры с червями или кроликособаками помогут?
   – Не знаю. Как раз это мы и хотим выяснить.
   – Но вы считаете, что альтернатива уничтожению существует, не так ли?
   Я с трудом сглотнул и поднял на него глаза.
   – Да, сэр… Хотелось бы попробовать.
   – Понятно. Тогда я скажу вам кое-что еще, лейтенант. Беда в том, что люди, рассуждающие как вы, впустую расходуют бесценное для нас время и ресурсы. Вот если бы мы вышли на тех, кто стоит за хторранским вторжением, то, возможно, начали бы нечто вроде переговоров… Некоторые доболтались даже до того, чтобы поделить с ними нашу планету.
   – Сэр?..
   – Поделить! – рявкнул он, не обращая внимания на мою попытку перебить его. – На черта им это нужно? Они уже выиграли войну! Какого дьявола затевать переговоры о мире?
   – Может быть, они не знали, что здесь есть мы! – запальчиво воскликнул я. – Может, они допустили ошибку. Может быть…
   – Нельзя убить пять с половиной миллиардов человек по ошибке.
   – Мы не знаем, что…
   Моя реакция поразила генерала.
   – Так, по-вашему, никакой войны нет?
   – Отчего же? Я знаю, что она идет, сэр! Я просто…
   – И вы хотите вести переговоры с врагом? Неужели он намеренно заводит меня?
   – Да! Хочу! Я хочу наконец выяснить, кто наш враг! Может быть, они так же недоумевают по нашему поводу…
   – Знаете, что мне не нравится в вас и остальных так называемых специалистах?
   Для вас нет ничего святого. Вы готовы все подвергнуть сомнению, зачеркнуть наше прошлое! Иногда я даже сомневаюсь, на чьей вы стороне…
   Я вскочил.
   – Будь все проклято! Пусть меня отдадут под трибунал, но если вы спятили из-за кого-то, то к ним и адресуйтесь! Я лишь хочу сделать то, чему меня учили. Армия США желает видеть в моем лице эксперта по червям, тысяченожкам, кроликособакам и остальным хтор-ранским видам. Да, не отрицаю, они меня очень интересуют. Ведь это первые внеземные формы, с которыми столкнулось человечество. Но прошу вас не делать скоропалительных выводов о моих. пристрастиях, сэр! Это оскорбительно! Я не меньше вашего хочу, чтобы хторра-не убрались с нашей планеты, но в то же время я достаточно трезво смотрю на вещи и понимаю, что это может и не произойти. И коль скоро это так, мне хотелось бы знать, как выжить.
   Ну а если вы считаете, что можно предотвратить вторжение, то поищите более преданную человечеству кандидатуру, чем я. Я буду сжигать червей, пока руки держат огнемет. Мое личное дело лежит перед вами. Почитайте внимательно – и все поймете! Но я никогда не соглашусь с человеком, который, не имея фактов, уже все знает наперед. – Я снова вежливо добавил: – Сэр. – И плюхнулся на стул.
   Генерал одобрительно похлопал в ладоши и улыбнулся.
   – А что, совсем неплохо. Вы не из тех, кто дает себя в обиду. Немного неотесанны, но это с годами пройдет.
   Я растерянно моргнул.
   – Простите, сэр?
   – Вот что, сынок, сядь спокойно и послушай еще тридцать секунд. То, что я думаю по поводу вашей увеселительной прогулки, не играет никакой роли. Ко мне никто не прислушивается. Пусть я считаю тебя круглом идиотом, а всю затею напрасной тратой драгоценного времени, зато научный отдел присвоил ей индекс «Три-А», и мое мнение, как я уже сказал, никого не интересует. Однако, – продолжал он, – ты по-прежнему остаешься у меня в подчинении, и я отвечаю за твою жизнь.
   Раз уж ничего другого не остается, я хочу знать: уверен ли ты в том, что собираешься делать? Не я, а ты сам должен быть уверен в этом. По себе знаю, как сильно зависит результат от уверенности в себе.
   – Конечно, сэр.
   – Как мне кажется, вы действительно готовы поставить на карту свою жизнь и, что более удивительно, свою карьеру! Отдаю вам должное, лейтенант. С таким настроением вы имеете шанс вернуться живым. Тем не менее, – добавил генерал, – я бы на вашем месте не строил иллюзий.
   – Слушаюсь, сэр. Спасибо, сэр. – Мне показалось, что для полного счастья нам с Пулом сейчас не хватает только Сони и Мартовского Зайца. – Э-э… Хотите ознакомиться с моим планом? Я все хорошо продумал.
   Генерал покачал головой:
   – Нет. Я должен доверять вам. – – И все же, может, послушаете?
   – Лейтенант, не испытывайте судьбу. Вдруг ваш план окажется глупым и я передумаю? Нет, положусь скорее на вашу самоуверенность, чем на рассудительность. И на доверие к вам полковника Тирелли. Счастливого пути.
   Он встал и, перегнувшись через стол, протянул руку. Я поднялся и пожал ее.
   – Спасибо, сэр.
   – Да, вот что. Это, конечно, служит слабым утешением, но в случае гибели вам посмертно будет присвоено очередное звание. Так сказать, в качестве утешительного приза вашим родным.
   – А если не погибну?
   – Об этом поговорим после вашего возвращения. А теперь проваливайте отсюда ко всем чертям. У меня полно более важных дел.
   Он опустился в кресло, а я вышел, удивленно покачивая головой.
 
    В. Зачем хторранин сожрал Эверест?
    О. Чтоб не стоял на дороге.

56 КАК СТАТЬ ОБЕЗЬЯНОЙ

   Ненормальными нас делает прямо-таки психопатическое стремление к здравому смыслу.
Соломон Краткий

 
   Почти всю неделю Флетчер тренировала меня. В первый день, утром, она объяснила мне, как надо слушать.
   – Ты как бы внимаешь всей душой… – начала она.
   – Да, и так пристально, – подхватил я, – что постепенно становишься тем, кому внимаешь.
   Флетчер удивленно посмотрела на меня.
   – Кто вам это рассказал?
   – Один телепат.
   – Ну, так он, или она, был прав.
   В тот же день, после обеда, она дала определение дерьма:
   – Вы часто произносите это слово, Джеймс, но вряд ли знаете, что оно обозначает. Дерьмо – просто расхожее выражение. Люди пользуются им, когда чтото не ладится. Это слово служит уловкой, извинением, оправданием, объяснением, призывом к разуму и так далее. Дерьмо – и все тут. Его используют, когда хотят оправдать свое нежелание нести ответственность за что-либо. Так вот, с этого момента каждый раз, когда у вас возникнут трудности и с ваших уст сорвется слово «дерьмо», я буду шлепать вас по губам, договорились?
   На следующее утро Флетчер объяснила, как слушать еще глубже:
   – Закройте глаза и постарайтесь по-настоящему прислушаться к своим чувствам, к мыслям, к телу. Следите, какие воспоминания всплывают в мозгу. Выберите какую-нибудь ситуацию из прошлого или придумайте новую, присмотритесь к ней.
   Обратите внимание на свой организм: что вы испытываете, какие действия совершает ваше тело. Задумайтесь над ассоциациями…
   Этому мы посвятили все утро.
   После обеда разговор пошел о справедливости:
   – Известно ли вам, что большинство людей, беседуя, просто-напросто обманывают вас? Потом они осознают это и стараются объясниться или оправдаться, чтобы в конечном счете доказать свою правоту. Учтите, такая правота – злейший враг. Вы только запутываетесь еще больше. Надо стремиться не к правоте, а к справедливости.
   Если вы правы, значит, не прав кто-то другой – и он автоматически становится вашим врагом. Иного выхода для него просто не существует. Так и вы не имеете права входить в круг кроликособак, считая себя заранее правым только потому, что вы человек. Вы должны оставить свои печали, боль и озлобленность за чертой этого круга. Кроликособаки ждут от нас обмена информацией, а не кабацких плясок. Вы не можете позволить себе роскошь приобрести врагов в этом круге, Джеймс, – нам нужны партнеры.
   Утром третьего дня Флетчер объяснила, как центрировать чувство собственного "я":
   – Ваш друг-телепат рассказывал о личности? Я кивнул.
   – Тогда вам известно, что вы не то, что вы думаете. Вы человек, который слышит мысли. Весь вопрос в том, действительно ли вы их слушаете. Знаете ли вы, что существует три уровня слушания? Первый – когда вы слышите звук. Второй – когда слышите его значение. И третий – когда слышите кроющийся в этом значении смысл.
   Если не слышишь сразу на всех трех уровнях, центрировать себя невозможно…
   – Я теряю нить.
   – Понимаю. Многое из того, о чем я говорю, взято из курса подготовки телепатов, а еще больше – из модулирующей тренировки. Все это не укладывается в вашу реальность – тот мир, который вы сами себе создали и из которого не можете выйти. Единственное, что вам остается, – разобраться, как он функционирует. Это главное. Метод основан на результатах наблюдений за людьми, познающими те или иные вещи, и их реакцией на них. Можете назвать это технологией жизни. До сих пор вы управляли механизмом, даже не прочитав инструкцию…
   Вторая половина дня была посвящена понятиям.
   – Вы называете предмет стулом. Но это не стул, а сгущение молекул, находящееся в данный момент в центре вашего внимания. Вы используете предмет для сидения, но это его качество существует только у вас в мозгу. Вот типичный пример понятия.
   Наш предмет является стулом лишь в той степени, в какой он удовлетворяет данному понятию. Если вы замерзнете, он перестанет быть стулом и превратится в дрова, пусть даже это будет другой стул. Вы следите за ходом мысли? Вы считаете, что связь между физическим миром и вашими понятиями о нем имеет смысл. Оказывается, это не так – конкретный смысл существует-только в вашем воображении. Допустим, вы считаете Землю плоской. Но разве она от этого станет плоской?
   А теперь – более сложный вопрос. Если вы считаете Землю круглой, то является ли она таковой? Не торопитесь… Правильно: ваши представления не имеют никакого значения. Земля – сплющенный у полюсов шар, что бы вы о ней ни думали. В отношении физической Вселенной у вас нет права голоса. Она – то, что она есть, независимо от вашего мнения о ней. Единственное, на что вы можете как-то влиять, – ваши поступки относительно реально существующего мира…
   Утром четвертого дня мы обсуждали творение:
   – Творение – не создание чего-то из ничего. Нельзя создать Вселенную. Самое большее, что можно сделать, – изменить в ней порядок молекул. Нет, истинное творение происходит только здесь. – Флетчер постучала по моему лбу. – Творение – акт дискриминации. Отделив одно от другого, вы создаете между ними пространство. Но вместе с тем творение – акт объединения. Соединив одно с другим, вы создаете новую сущность или новое взаимоотношение. Чтобы осуществить акт творения, надо провести линию, и ничего более. Линия либо соединяет, либо разделяет, либо окружает, причем проводите ее вы сами. Вопрос только в том, что вы хотите создать, какую линию выбираете. Хотите свести в один круг людей и кроликособак?
   Или хотите провести черту между людьми и червями? Прежде чем войти в круг, вы должны быть уверены, что нарисовали его правильно.
   Потом мы творили:
   – Вы готовы к последнему занятию, Джеймс? – Да.
   – У меня для вас плохие новости.
   – Постараюсь выдержать.
   – Ну смотрите. Так вот, вы – обезьяна. – Что?
   – Я вам докажу. Ваши прапрапрапрадедушка и пра-прапрапрабабушка лазали голыми по деревьям и питались бананами и кокосами. Вы – их прапрапраправнук. Вы живете в доме, но по-прежнему любите бананы и кокосы. Если вас раздеть и посадить на дерево, никто не заметит разницы. Понимаете?
   – Не уверен. В чем соль?
   – Соль в том, что вы обезьяна. Вы – представитель господствующего на планете вида, по крайней мере, вы так считаете, может быть чересчур самонадеянно. Но это к делу не относится. Можете считать себя кем угодно, потому что вы все равно остаетесь обезьяной. Разве вы – эталон? Большая часть человечества даже не знает о вашем существовании, а если бы узнала, то, возможно, не захотела бы видеть вас в роли типичного представителя.
   – Отличный способ унизить меня.
   – Послушайте, вам придется работать в реальном мире. Там будет лишь круг, а в нем несколько кроликособак и вы – обезьяна. Голая обезьяна, встретившая кроликособак. И говорить от лица какой-либо другой обезьяны с этой планеты вы не можете. Понятно?
   – Да, кажется, понятно.
   – Хорошо. – Флетчер взглянула на меня в упор. – Итак, кто вы?
   – Обезьяна. – Я почесал под мышкой, издавая нечленораздельные звуки.
   Флетчер улыбнулась.
   – Случка с самкой и бананы – на большее обезьяна не рассчитывает. Запомните это хорошенько, Джеймс.
   – Так что же мне делать: лопать кроликособак или трахать их?
   – Это уж как вы захотите. Вы должны четко представлять себе поведение обезьяны.
   Что происходит, когда она сталкивается с чем-нибудь новым? Какова ее первая реакция?
   – М-м… Она вскрикивает. Я вскрикиваю.
   – Верно: испуг. То же самое испытало человечество при хторранском вторжении. И мечется в испуге до сих пор. Ладно, что следует за испугом?
   – Страх. Это очевидно.
   – М-гм. Хорошо. Но это ваше мнение. У обезьяны есть только две реакции: страх и любопытство. Все остальное – лишь разновидности. На Земле нет ни одного животного, у которого этот основной механизм не был бы намертво запечатлен в коре головного мозга. Та же система и у нас – мы не можем не реагировать либо страхом, либо любопытством, причем по большей части страхом, просто чтобы держаться начеку. Девяносто пять процентов жизни мы держим руку на рычаге испуга. И не важно, сколько интеллекта накладывается на это, Джеймс. Интеллект всего лишь служит живой машине. Разум только поднимает порог внешнего проявления страха. Тот же механизм управляет и кроликособаками, независимо от того, как они устроены, к какой цивилизации принадлежат, кем себя считают. Тот же или аналогичный. Иначе их бы здесь не было. Я имею в виду основной механизм выживания. Без страха нельзя выжить. Эволюция автоматически вырабатывает его, поэтому вы должны знать, что эти существа будут бояться вас так же, как вы их.
   Я кивнул.
   Флетчер спросила:
   – Что следует за страхом? Я немного подумал.
   – Бегство?
   – Давайте представим, что вам некуда убежать от того, чего вы боитесь. Что происходит?
   – М-м… Я начинаю злиться?
   – Вы спрашиваете или отвечаете? Какое чувство вы начинаете испытывать, когда испугавший вас не уходит?
   – Гнев.
   – Верно. На смену страху приходит гнев. Как он проявляется?
   Я оскалился и зарычал. Флетчер улыбнулась:
   – Правильно. Вы начинаете пугать в свою очередь. Сначала ощериваетесь, рычите и строите страшные гримасы. Если это не помогает, начинаете кричать и визжать. А если и этого недостаточно, швыряете кокосовые орехи. Иными словами, разыгрываете целый спектакль. Так ведут себя все обезьяны. Вы поступаете так, когда возникает угроза вашему существованию или чему-либо, что вы отождествляете со своей личностью или считаете частью своей личности. Таковы составные части этого механизма. Если вам удалось испугать противника и он уходит – значит, механизм сработал. Вы остались живы. В самом худшем случае придется вступить в драку, но, как правило, хорошей вспышки гнева вполне достаточно, чтобы предотвратить стычку. Вот такие дела. Я рассказала достаточно, чтобы теперь вы могли разбираться в современной международной обстановке.
   Она дала мне время оценить шутку, потом продолжила:
   – Все это прекрасно получается у обезьян, Джеймс. Может, даже сработает и в человеческом обществе, хотя я сомневаюсь. Но уж точно не выйдет с червями, запомните. Некоторые из нас, преодолев страх, начинают демонстрировать хторрам свою ярость, что приводит к фатальным последствиям. Когда убежать нельзя, наступает следующая стадия – ярость.
   – Я знаю. Видел это…
   – Не отвлекайтесь. Скажите, что такое ярость?
   – Ярость – спусковой механизм драки.
   – Правильно. Но мы знаем, что драться с червями нельзя, не так ли? Они доказали, что победить их невозможно. Что тогда происходит?
   – Э-э…
   – Что приходит на смену ярости, Джеймс?.
   – Не знаю…
   – Ну, шевелите мозгами. Что почувствует человек, если заставить его заниматься целую неделю одним и тем же?
   – Не знаю, как вы, а я смертельно устану.
   – Верно. Наступает безразличие. – Флетчер удовлетворенно кивнула. – Представьте, что вы неистовствовали и израсходовали все силы, однако то, чего вы сначала испугались, а потом начали пугать, сидит как ни в чем не бывало, скалит зубы и ухмыляется. Вот тогда приходит усталость. Мы называем это фрустрацией. Но теперь, когда ярость растрачена, у вас появляется возможность по-настоящему заинтересоваться, что это за штука так вас напугала. Вот как работает механизм: пока вас не отпустит страх, места для любопытства нет, правильно?