Герролд Дэвид. День проклятья

   – Привет, засранец.
   Я взъерошил ему волосы, и он засмеялся. Пусть он обделан, я ведь тоже в дерьме.
   Все люди такие. Мы провоняли хторрами, красной гнилью, отчаянием и песнями червей.
   Раздвинув кроликособак, я шагнул к девочке. Присел на корточки, чтобы ее лицо оказалось на уровне моего, и сказал:
   – Здравствуй. Меня зовут Джим. Я пришел, чтобы отвести тебя домой. Хочешь домой?
   – Где моя мама?
   – Ты хочешь пойти домой? – повторил я.
   – Моя мама умерла.
   – Ты пойдешь со мной.
   – Где моя мама?
   «Ты ведешь себя глупо. Очнись, Джим! Она не слышит тебя».
   Я повернулся, подобрал ползунка и положил его на руки девочке.
   – Ты понесешь ребенка, договорились? – твердо сказал я. И повторил как приказ:
   – Ты понесешь ребенка.
   Она кивнула.
   Отлично.
   Может, у нас есть шанс. Что подумают хторране о том, что я увожу детей из гнезда? Впрочем, какое мне дело? Я должен! И все же как они воспринимают наших детей? Как разновидность кроликособак? Или разновидность закуски? Коли на то пошло, не служат ли кроликособаки тоже закуской? Экологически чистая хторранская жратва – в каждую упаковку добавлен один ребенок. Тьфу, гадость.
   Я опустил малыша на землю, – он еще мог идти сам, – и повернулся к мальчику, свернувшемуся в позе эмбриона. Распрямил ему конечности; он не сопротивлялся.
   Возможно, он был без сознания. Не оставить ли его здесь? Как же. Не оставить ли здесь мое самоуважение? Я поднял пацана и взвалил на плечо, как вязанку дров.
   Взял детей за руки, и мы пошли вверх по тоннелю. Кроликособаки не пытались остановить нас.
   Тоннели выглядят иначе, когда поднимаешься наверх, – труднее идти. Я не был уверен, что этот путь выведет наружу, но понимал: если все время идти в гору…
   Я снова услышал песнь. Необходимо устоять перед ней.
   Но свернул не там – и мы оказались в комнате, куда попадать не следовало.
   Такой огромной комнаты я еще не видел. Ее заполняли черви.
   Нет. Ее заполнял червь.
   Один.
   Свет был тусклый, песнь червей подавляла, но все-таки я увидел…
   В комнате находились три папы-червя, – мы их называли «альфами». Остальное пространство занимал один гигантский хторранин, напоминающий красный дирижабль в небе, до которого так отчаянно пытались дотянуться сородичи.
   Он был размером с грузовик, знаете, такой двадцати-шестиколесный? Даже еще больше. Габариты не позволяли ему двигаться. Он представлял собой просто красную волосатую запеканку. Глаза достигали метра в поперечнике. Они медленно повернулись ко мне, моргнули. Шорох отдался эхом: СССПППУУУТТТ-ПППФФФУУУТТТ.
   Урчание червя напоминало гул приближающегося землетрясения, отдаваясь в моих костях. Он пел. Звенящие струны пронизывали мой череп.
   Кто он?
   Папы-черви терялись на фоне громадины, но они тоже пели. Прижимались к нему, щебетали, хрипели…
   Я уже видел это.
   Тысячу лет назад.
   Войдя в гнездо, я увидел семью червей, которые сплелись и пели. Я дотронулся до них. Прижался к ним. Здесь было то же самое. Только в увеличенных размерах.
   «Альфы» были здесь младшими. Они составляли семью этого гигантского царя червей.
   – Боже мой!
   Неужели это и есть тот разум, который мы ищем? Нет, не может быть. Какую чудовищную шутку сыграла Вселенная с человеческой расой? Эта раздувшаяся обрюзгшая тварь казалась пародией.
   Она произнесла:
   – Блуф-ф!
   По комнате пронеслось эхо. Девочка захныкала.
   – Не бойся, малышка, все в порядке, – сказал я.
   И потом совершил самый храбрый поступок в своей жизни: начал отступать. Мы медленно пятились обратно в тоннель.
   – Сюда, – показал я подбородком. – Надо просто идти. Не останавливаться. Держи крепче малыша. Ну, пошли домой. Может быть, наверху нас ждут добрые сильные люди. Ты меня слышишь, медальон?
   Передатчик молчал.
   Дерьмо!
   Не переставая, я болтал с детьми. Обезьяне во мне больше нечего делать. Я должен заставить их быть людьми, отвести наверх. Впереди что-то зарокотало.
   Звук был пурпурный, поэтому я попятился с детьми в боковой ход. Створчатые двери распахнулись, и мы спрятались за ними, в то время как вниз по тоннелю проскользнули два, три, четыре больших хторранина, что-то бормоча на ходу. Не думаю, что это были «альфы», но они вполне могли стать ими.
   – Все в порядке? Все готовы? Отлично, тогда в путь. Идти стало труднее. Мальчик на моем плече с каждой секундой становился все тяжелее, но не мог же я бросить его. Сердце стучало, как отбойный молоток. Мы упорно шли наверх.
   – Хорошая девочка, потерпи еще немного.
   – Сколько нам еще осталось?
   – Уже немного, вот увидишь…
   Мы посторонились, пропустив уборщика. На его золотистой спине сверкали ромбовидные красные и черные метки. Если бы у меня была возможность остановиться и поближе рассмотреть это создание! Я поправил мальчика на плече, и мы пошли дальше.
   Вверх, поворот, снова вверх, опять поворот…
   Впереди в тоннеле что-то было. Очень злое.
   Оно напоминало кроликособаку, только крупнее. Постройнее, поугловатей, мускулистое и бесшерстное. Тварь шипела. Что это, предупреждение? Приказ?
   У меня не было никакого оружия.
   – Не двигайтесь. – Я опустил мальчика на пол, прислонив его спиной к стене.
   Притянул к себе девочку и карапуза. – Не шевелитесь. Не делайте ничего.
   Оставайтесь здесь.
   А потом повернулся к шипящей твари. Пришло время сердитой обезьяны. Я скривил губы в злобной гримасе. Выпятил челюсть. Вытянул шею. Присел на корточки.
   Развел и выставил перед собой руки, скрючив пальцы. Потом присел еще ниже, тяжело топая ногами. Напряг горло. Из глубины вырвался рык – вопль ярости. Я пугал этого маленького ублюдка так свирепо, как только мог.
   И мои угрозы сработали.
   Тварь вздрогнула, взвизгнула и бросилась назад, оглашая тоннель воплями:
   «Ки-йи-йи-йи-йип».
   Было прохладно, но пот с меня стекал ручьями. Хотелось лишь одного – поскорее выбраться.
   Я повернулся к детям.
   – Привет, Дейв!
   Я не знал, кто такой Дейв, но он в буквальном смысле был ангелом– хранителем.
 
    В. Что получит хторранин, если сожрет танк?
    О. Суточную норму железа.
    В. Что получит хторранин, если сожрет верующего в Апо– калипсис?
    О. Значок с американским флагом.
    В. Что получит хторранин, если сожрет Конгресс?
    О. Личную благодарность президента.

65 КОДА И ФУГА

   Последние два слова в гимне Соединенных Штатов отнюдь не «Подавай мяч!».

Соломон Краткий

 
   Мы выбрались.
   Не знаю, как мне это удалось. Я поднял мальчика и снова взвалил на плечо. Он казался мертвым. Может быть, он и впрямь умирал, но все равно ни один человек не должен умирать в одиночестве. Я взял карапуза за руку и снова пошел вперед и вверх. Девочка с ребенком тащилась следом – я строго-настрого приказал ей не отставать, однако она все время не прекращала спрашивать о своей маме.
   Я искал крутые подъемы с поворотами. Каждый раз, когда мы подходили к створчатым дверям, развилке или комнате, я искал поблизости подъем. Рано или поздно мы выберемся – ведь где-то должен быть выход.
   Все время я разговаривал с детьми:
   – Мы идем домой. Там нас ждут рубленые бифштексы с жареной картошкой, лимонад и мороженое. Мы будем смотреть наши любимые передачи по телевизору, а если захотим, пойдем в кино или на пляж. Мы навестим всех своих друзей. И залезем в ванну, полную мыльной пены, игрушечных корабликов и резиновых уток, А потом наденем чистые пижамы и ночные рубашки, ляжем в чистые теплые постели и заснем.
   И к каждому подойдет фея, поцелует и пожелает спокойной ночи. Мы разыщем своих родителей…
   Тут я запнулся. У меня никогда больше не будет мамы. Она отказалась от меня.
   Какое все-таки кругом дерьмо! -… и мы снова станем людьми. Больше никаких обезьян. Никогда в жизни.
   Я заговорил с мальчиком, которого нес на плече:
   – Послушай, ты… Только не вздумай умереть на моем горбу. Я не собираюсь тащить труп. Я проделал длинный путь, прежде чем нашел тебя. Слышишь? Меня зовут Джим. Джим Маккарти. Я знаю, что ты выкарабкаешься, и мы подружимся. Я знаю, что ты испуган. Ты пережил много страшного, тут испугаться не зазорно. Но теперь пришло время поправиться. Пора приходить в себя, договорились? – Я поправил его тело на плече. – Договорились?
   – Договорились, – еле слышно повторил он.
   Лишь через несколько шагов я осознал, что он ответил мне и снова замолчал.
   Пацан лежал на плече совершенно неподвижно. Может, я действительно пробился к его сознанию? Или он повторял автоматически? Мне хотелось верить, что с ним все будет в порядке, и я верил.
   – Отлично, – сказал я. – Так держать! Просто слушай, а когда сможешь говорить, я услышу тебя. Хорошо?
   – Хорошо, – пробормотал он снова.
   Боже, какой он тяжелый! Как мне хотелось, чтобы он шел сам, но так было быстрее.
   И вдруг, внезапно, в глаза ударило розовое солнце, и со всех сторон сбежались любопытные кроликособаки. Не обращая на них внимания, я вышел из купола.
   Это оказался не тот купол, куда я вошел. Мы обогнули гнездо, пересекли лужайку и по склону направились к лесу, к расчищенному за ним кругу и замаскированным вертолетам. Мы шли домой. Три кроликособаки упорно преследовали нас.
   Путь был таким длинным, что я засомневался, донесу ли мальчишку. Спина разламывалась; мне необходимо было передохнуть, и детям тоже. Может быть, остановиться на несколько минут в лесу, под деревьями?..
   – Держись, Джим. Ты прекрасно справляешься. Голос звучал ободряюще, только я совсем выбился из сил.
   – Ты выбрался из гнезда. Теперь дорога пойдет под гору.
   – Что случилось с вашими экранами? – прохрипел я. – Я поднимаюсь.
   – Поверь мне, Джим, ты идешь вниз.
   – Ну конечно… – начал я и осекся.
   Голос был прав, просто я не заметил. Жалея себя, незаметно перевалил через гребень и шел вниз, к лесу.
   – Ориентируйся на деревья, Джим.
   Мальчишка, которого я нес на плече, стал легче. Боль отпустила, и на какое-то мгновение показалось, будто я нахожусь на пикнике в лесу.
   А потом мы очутились в полумраке, и я чуть не упал, споткнувшись о корень.
   Осторожно положив мальчика на землю, я взял у серьезной маленькой девчушки младенца и покачал его на руках.
   – Садитесь, – сказал я. – Немного отдохнем и продолжим путь.
   Дети сели. Три кроликособаки тоже.
   – С кем ты разговариваешь? – спросила малышка. – С моей мамой?
   – Пока нет. Я говорил с одним хорошим человеком, который ждет нас на опушке.
   Понятно?
   – Понятно, – эхом откликнулся мальчик.
   – Привет, Дейв!
   – Привет.
   Младенец начал пускать пузыри. Я пощекотал ему животик.
   – Привет, Макс, – сказал я. – Вырастешь и станешь большим сильным солдатом. Ты будешь защищать меня.
   Я влюбился сразу во всех четверых. Голые, грязные, по-видимому, перенесшие сильную душевную травму, все они были людьми и нуждались в любви. Мне хотелось видеть их ухоженными, счастливыми, в безопасности. Они это заслужили. Мы все это заслужили. Но если я не мог рассчитывать на такое, то хотел, чтобы у других была иная судьба.
   Три кроликособаки, провожавшие нас, забормотали. Разговаривали? Едва ли. Может быть, у них была такая игра, а может быть, таким способом они согласовывали свои действия. Звуки не имели смысла, он заключался в процессе их бормотания.
   Хотя кого это волнует?
   Со мной что-то происходило. Еще утром я хотел разговаривать с червями, встретиться с ними на их территории и выяснить, могут ли люди и хторране – не важно, кто они в действительности, – вступить в переговоры.
   Вот каким я был утром.
   А потом я нашел в гнезде четырех детей.
   Теперь я знал: на самом деле мне хотелось совсем не того, чего, казалось, хотелось утром.
   Я хотел просто быть человеком.
   Что бы это ни означало.
   Я хотел выяснить, что такое быть человеком.
   И еще я хотел, чтобы мои дети тоже имели такую возможность.
   Может быть, мы и смогли бы вести диалог с червями, или кроликособаками, или что там еще подбросит их розово-малиновая экология, но если при этом придется поступиться гуманизмом, то цена чересчур велика.
   Вот кем я стал днем.
   Хотелось бы знать, что я почувствую к вечеру.
   Надеюсь, то же самое.
   Проклятье! Мне полагалось бы рассмеяться – я превращался вДьюка.
   А потом, неожиданно, чьи-то руки подняли меня и поставили на ноги.
   – С тобой все в порядке, Джим?
   Я заморгал в замешательстве. Даже не заметил, как они подошли, не слышал ни звука. Четверо, огромных и мускулистых, закамуфлированных с головы до пят.
   – Собирайся, надо идти.
   – А?
   – Ты молодчина. Мы должны спасти детей. Наконец я узнал их: морская пехота, подразделение которой прикрывало нашу экспедицию и держалось в стороне от научного персонала. Уж очень они здоровы!
   Каждый взял по ребенку и рысцой побежал в глубь красного леса. Тот, что нес карапуза «Привет, Дейв!», схватил меня за руку.
   – Маккарти, что с тобой? Ты можешь двигаться?
   – А? Конечно. Просто вы захватили меня врасплох. Я побежал следом, изо всех сил стараясь не отстать. Кроликособаки сначала заверещали, а потом, подпрыгивая и бормоча, запрыгали вслед за нами.
 
    В. Что получит хторранин, если съест президента?
    О. Изжогу.
    В. А вице-президента?
    О. Наши глубочайшие соболезнования.

66 СПУТ-ПФУТ

   Знание законов природы не спасает от их воздействия.

Соломон Краткий

 
   Мы вышли из леса, перевалили холм и спустились к пустому кругу и замаскированным боевым машинам, ожидающим нас. В круге виднелись обнаженные люди, рядом сидели Кроликособаки; люди играли с ними.
   Здесь был даже червь, неподвижно наблюдавший за происходящим.
   Очевидно, экспедиционный состав пытался самостоятельно завязать знакомство.
   Люди обернулись, глядя, как мы спускаемся по склону. Несколько кроликособак запрыгали к нам, несколько человек тоже бросились навстречу. Я узнал Джерри Ларсона, Роя Барнса и еще двоих из группы наблюдения. И Флетчер. Все были раздеты до нижнего белья и даже больше.
   Нам осталось еще чуть-чуть…
   Флетчер встретила меня на середине склона. Она была совершенно голой. Я машинально отметил, какие у нее потрясающие груди.
   – Спокойно, Джим. Ты – снова обезьяна. – Она силой остановила меня. – Все в полном порядке. Ты поступил правильно. Теперь присоединяйся к нам.
   Я не сводил глаз с моих ребятишек. Четверо десантников сбежали с ними с холма и завернули за купола, к проходу, прикрытому маскировочной сеткой.
   – Все в порядке, Джим. Дети были важнее. Мы все рады за тебя. План никуда не годился.
   – Как и я, – вырвалось у меня.
   – Нет, Джим. Операция еще не закончена! – Она повернула меня к себе. – Ты нужен нам.
   Я отрицательно замотал головой.
   – Без толку. Я больше не подчиняюсь приказам. После гнезда я не уверен, что захочу говорить с червями.
   Вверх по склону к нам бежали два морских пехотинца.
   – Вам нужна помощь, мэм?
   – Нет, – отрезала Флетчер. – Оставьте нас в покое. – Пехотинцы встали неподалеку. – Джим, мы тоже установили здесь что-то вроде контакта. Это только начало, за ним может последовать крупный прорыв! Ты нам нужен.
   – Не понимаю, почему именно я.
   – Потому что ты – центральная фигура контакта. Кроликособаки почему-то предпочитают тебя остальным.
   – Просто я разговариваю на их языке, мелю всякую чушь, – съязвил я, но все-таки позволил подвести себя к кругу. Вокруг тотчас же собралось несколько танцующих кроликособак.
   Что-то заставило меня обернуться – вероятно, блеск в глазах Флетчер, смотревшей на вершину холма. Оттуда вприпрыжку спускались новые Кроликособаки в сопровождении двух червей и нескольких голых кроликовидных тварей, одну из которых я видел в гнезде. Впрочем, они скорее напоминали крыс, а не кроликов, и казались голыми, потому что их тело лишь кое-где покрывали клочья редкой рыжей щетины. Потрясающе! Только гигантских плешивых крыс нам сейчас не хватало.
   Черви все прибывали. Пять, шесть, восемь хторран перевалили через гребень и ползли вниз по склону.
   – Танцуй, – шепнул я Флетчер и подтолкнул ее в крут.
   – Что?
   – Танцуй! – прошипел я и крикнул двум морским пехотинцам: – Не стойте как истуканы. Танцуйте! Компания снова в сборе, покажем им класс!
   «Просто ты не видишь иного выхода». 
   Я не знал, откуда пришла уверенность в том, что надо танцевать, но твердо знал это.
   Если мы хотим остаться в живых, то должны танцевать нагишом с большим розовым червем.
   Кроликособаки подпрыгивали, верещали, взвизгивали, смеялись. Как мы не догадались раньше?! Это же дети. А голые крысоподобные твари – взрослые особи.
   Неудивительно, что эти создания так игривы. И ничего странного в том, что черви так любопытны.
   Они тоже дети. Взрослые же черви напоминают огромный дирижабль, какой я видел в гнезде.
   Теперь понятно, почему черви ведут себя так неистово.
   Ведь все они сироты!
   Вылупившись из яйца – или откуда они там появляются, – они были лишены родителей, пока первый из них не вырастал.
   Боже мой.
   Неудивительно, что они чуть не сошли с ума, увидев в небе дирижабль. Он напомнил им маму!
   Дерьмо!
   Сколько еще ошибок мы сделали?
   Я прыгал в центре круга. Я танцевал. Скакал, как кенгуру, вращался вокруг своей оси, ухмылялся, топал ногами – делал все возможное, чтобы кроликособа-ки присоединились к нам. Только бы они не перестали смеяться, пока я не соображу, как нам выбраться отсюда.
   А влипли мы здорово.
   Хотя, может, и нет.
   – Всем танцевать! Не прекращайте веселья!
   Место для размышлений не самое подходящее, но другого нет, а мысль напрашивается сама собой. Что, если мы подружимся с кроликособаками и червями, пока они – еще дети? Какие взрослые вырастут из них в этом случае? И если здесь не место заниматься этой проблемой, то где оно?
   Я взглянул на склон. Девятнадцать. Двадцать. Двадцать три червя.
   Кошмар!
   Может быть, все же сейчас действительно не время и не место задаваться такими вопросами? Черви плавно двигались к кругу.
   Кстати, почему хторры так любят танцы кроликосо-бак? Что все это значит? До сих пор мы не поняли характера их отношений. И как голые крысы вписываются в картину?
   Я растянул губы в притворной улыбке и, подхватив кроликособаку, принялся тискать и щекотать ее. Нет, его. У маленького ублюдка началась эрекция. Может, это секс?
   Я зарылся в кучу кроликособак. Они визжали, прыгали, падали, ползали по мне, смеялись – словом, вели себя как дети. Казалось, они о чем-то просят. Они толкали меня и тихонько скулили.
   «Привет, Дейв!»
   «Где моя мама?»
   Неудивительно, что человеческие дети так привлекли червей – они казались им кроликособаками.
   Я пощекотал зверька под подбородком. Мы вместе рассмеялись и понарошку заворчали, Я слегка оттолкнул его, он покатился кувырком – счастливый пушистый шарик. И тут же опрометью вернулся обратно, требуя повторения.
   Понемногу продвигаясь к другим членам экспедиции, я тихо говорил:
   – Начинайте отходить к вертушкам. Не переставайте улыбаться, не прекращайте танцевать. Сматываем удочки.
   Теперь кроликособаки с любопытством ощупывали нас. Если сначала я щекотал их, то теперь щекотали они. Одна, фыркая и даже кусаясь, стаскивала с Ларсона шорты. Другая приподнялась и ткнула коротеньким пальцем в грудь Флетчер.
   Флетчер рассмеялась и присела на корточки, чтобы та могла подробно исследовать ее. И в свою очередь ощупывала тело кроликособаки. Стыду здесь не было места.
   – Они наверняка млекопитающие, – бросил я вскользь Флетчер.
   – Не спеши с выводами, – улыбнулась она.
   – С одним заключением я таки поспешу: пора сматываться, – озабоченно сказал я.
   Она тревожно оглянулась. Я тоже осмотрелся.
   Кроликособаки собрались кучками вокруг каждого из нас, что-то бормотали, трогали и гладили наши тела. Я посмотрел на червей; казалось, они скучали. Беда заключалась в том, что мы не имели ни малейшего понятия, как закончить танец.
   Веселье было прелюдией, но к чему? Раз уж мы установили, что можем танцевать вместе, может быть, построить на этом наши отношения?
   Может, мы даже смогли бы… дрессировать?.. Тренировать каким-то образом червей и кроликособак?.,
   – Джим! – Это Флетчер. – Кроликособаки!
   Я сразу понял, что она имела в виду: кроликособаки успокаивались, замечая червей.
   А потом запели,
   От звуков мороз пробирал по коже, но голоса были высокие и мелодичные. Ни одна пара этих маленьких созданий не пела в унисон, каждое выводило свою ноту, но впечатление от множества воркующих и щебечущих голосов было потрясающее. Они сливались в хор с неземным и странно приятным звучанием.
   Я посмотрел на Ларсона, Флетчер и остальных. В их глазах светился восторг. Как и я, все были околдованы.
   – Стадо! – воскликнул я.
   – Я чувствую! – отозвалась Флетчер.
   – Они поют для червей!
   Это было прекрасно. Может быть, я снова ошибался. Может, это – ловушка?..
   Проклятье! Больше я не желал ни о чем думать. Боже, как хочется верить этим существам!
   Кроликособаки начали кружиться, подпрыгивая. При этом они скулили, щебетали, бормотали, пели. Песня ширилась, захватывая и вовлекая всех на своем пути, кружилась волчком, как хохохущая слоноподобная балерина среди пьяных клоунов в невероятной буффонаде.
   Я закрутился в центре водоворота звуков, чтобы слиться с другими, кружился, словно был кроликособа-кой. Остальные тоже кружились. Движение увлекало и распространялось все шире и шире. Другие обезьяны, другие кроликособаки с восторгом и улыбками кружились вокруг меня. Звук стал ниже – в хор вступили обезьяны. Теперь кружились все. Мое вращение было отражением вращения всех, вращение всех было отражением моего. Именно этого пыталось достичь стадо.
   Маленькая частица Бога. Мы были колесиками и рычажками. Мандала Всевышнего.
   Я присоединился к хору – так же как в стаде. Голос был ниже, чем я мог вообразить. Он резонировал в теле. Обезьяны улыбнулись, когда он пронизал круг, и присоединились к нему. Это была песнь обезьян, песнь кроли-кособак, песнь червей. Песнь Бога. Песнь всех сразу. Кроликособаки смеялись. И пели. Звук завораживал, опьянял – словно мириады душ тянули на одной ноте: ооооммммммм…
   Мы кружились. Отдельные тела прибивало ко мне и уносило вдаль. Никакого порядка в движении не было, но во всем царила гармония единого организма. Чувство было такое, будто я погружаюсь в теплую пузырящуюся ванну.
   Будто я дома.
   Один из самых крупных червей медленно вплыл в круг. Я не мог сказать, тот ли это был червь, с которым мы общались, но похож. За ним последовали два больших хторра.
   Я сказал:
   – Пусть это идиотизм, пусть я противоречу себе, но я на самом деле начинаю проникаться… симпатией… к этим существам.
   Надо разобраться. Я приблизился к гиганту.
   Червь высоко воздел руки. Потянулся? Его пасть раскрылась прямо передо мной. Я опустился на колени и заглянул. Она была огромной. Темной. Изнутри исходил страшный смрад.
   Но я улыбался. Я был первым человеком на планете, добровольно пожелавшим заглянуть червю в пасть. Меня распирала гордость…
   И это спасло мне жизнь.
   Я оглянулся на замаскированные вертушки и собрался ляпнуть очередную глупость, как вдруг раздался визг кро-ликособаки – и тут же оборвался.
   Я повернулся и увидел… … кроликособаку в пасти червя. Он с хрустом пережевывал ее.
   Я повернулся к своему червю. Он уже приготовился к атаке.
   Я наставил на него палец и сказал:
   – Нет!
   Потом, не отдавая себе отчета, заорал:
   – Это невежливо! Червь заколебался.
   – Лечь! – крикнул я и показал пальцем вниз. – Ложись!
   Червь опустился. Он выглядел растерянно.
   Начав потихоньку пятиться, я вполголоса скомандовал:
   – Приготовиться к бою!
   Кинув взгляд через плечо, я увидел, как Барнс присел в «позе кошки». Остальные медленно пятились. Глаза Флетчер широко распахнулись; сейчас она сорвется сломя голову.
   – Спокойно! – приказал я. – Только не беги…
   Червь пополз следом за мной. Я выставил ладонь.
   – Нет! Стой! Он остановился. А потом… … завизжала еще одна кроликособака. Второй червь утолял голод.
   Потом закричала еще одна, и еще – воздух наполнился визгом!
   Хторр зашевелился…
   Я рванул в сторону, одним махом подскочил к Флетчер и повалил ее на траву.
   Что-то пурпурное затрещало сзади, проревело над нашими головами и взорвалось!
   Нас подбросило, мы налетели на стену из меха. Флетчер судорожно хватала ртом воздух и пронзительно кричала. Я перекатил ее на живот и прикрыл собой.
   Еше взрывы – нас накрыло волной, стеной жара. Ларсон вопил, Барнс визжал:
   – Мама, мамочка!
   Пламя стояло стеной. Я поставил Флетч на ноги, и мы, спотыкаясь, побежали к вертушкам. Горел червь. Что-то маленькое, розовое, с горяшим хвостом, пронеслось мимо. Другой червь шел юзом, разворачиваясь за нами…
   Подорванные маскировочные купола уже разлетались на куски. Дверь вертушки была открыта, рядом лежал человек и стрелял. Я даже заметил трассу зажигательных пуль.
   Мы ввалились внутрь. Человек с винтовкой охнул, что-то схватило его… в следующее мгновение мы поднялись в воздух. Под открытым люком разверзся ад…