Страница:
– Все знают вас только как Лайну, – убеждал он, – то есть как товар, приносящий большую прибыль в короткий срок. Но если хотите сделать настоящую карьеру, необходимо заставить публику увидеть, что за хорошеньким личиком скрывается истинный талант. Нельзя больше прятаться!
«От собственного позора», – горько размышляла Энни.
Она, насколько это было возможно, избегала давать интервью о себе и о своей героине, поскольку все репортеры задавали одни и те же утомительные вопросы, повторяемые сотни раз с плохо скрытым грязным любопытством.
– Вы похожи на Лайну в реальной жизни?
– Что представляет собой Эрик Шейн как мужчина? Уклончивые ответы и отрицание Энни не могли отвлечь репортеров от одержимого желания представить перед публикой подробности личной жизни Энни. То, что Барри столь откровенно называл товаром, основывалось на жадном стремлении публики узнать подробности о романе с Эриком, поэтому ее не спрашивали ни о чем другом. Положение было одновременно смехотворным и невыносимым.
Настало время последней части передачи. Гример небрежно прошелся пуховкой по лицу Энни.
– А теперь, – объявил Томми, – для тех, кто достаточно добр, чтобы впустить меня в спальню в такой поздний час, настал момент, которого все мы так ждали. Я хочу представить вам юную леди, шокировавшую множество людей своей изумительной игрой в известном фильме «Полночный час», имевшем такой успех по всей стране. Те, кто интересуется, может ли женщина быть в жизни столь же эротичной, как и созданная актрисой экранная героиня, сумеют, наконец, ответить на этот вопрос. Приветствуйте мисс Энни Хэвиленд!
Энни украдкой оглядела в зеркале простое летнее цветастое платье – плод долгих размышлений и споров. Энни хотела надеть строгий брючный костюм, а Барри настаивал, чтобы она появилась перед публикой в наряде Лайны. Энни не хотела выглядеть словно раздираемая комплексами неполноценности, боящаяся собственной сексуальности школьная учительница, но и не желала иметь вид неразборчивой старлетки.
Платье было удобным и милым, но у Энни не осталось времени побеспокоиться насчет собственной внешности – рабочий открыл занавес, и она оказалась на сцене, улыбаясь разразившейся аплодисментами публике. Послышались свистки и что-то вроде волчьих завываний, окончательно смутивших Энни.
Вспомнив наставления Барри о том, что нужно казаться естественной, Энни пожала Томми руку и уселась в кресло для гостей около стола ведущего.
– Истинное удовольствие видеть вас, – начал он вкрадчивым тягучим голосом. – Только на прошлой неделе я видел «Полночный час» и должен сказать, что фильм держал публику в постоянном напряжении. Конечно, это серьезная, глубокая картина, но ваша игра – просто изумительна. Скажите, очень сложно работать с такими мастерами, как Эрик Шейн и Дэймон Рис? Чувствовали вы себя не в своей тарелке, или наоборот, все оказалось гораздо легче, чем мы предполагаем?
– Собственно говоря, и то, и другое, – ответила Энни. – Сначала мне было непросто, потому что я давно знала их работы и восхищалась ими. Кроме того, они оба – великие труженики и стараются во всем достичь совершенства, особенно Дэймон Рис, настоящий хозяин на съемочной площадке. Он не успокоится, пока не добьется, чего хочет…
Глуповатые неуместные смешки послышались в зале и мгновенно вывели Энни из равновесия.
– Эрик Шейн гораздо спокойнее и проще в обращении, – продолжала девушка, вызвав еще один короткий взрыв смеха. – Но он тоже крайне требователен и не удовлетворится небрежной работой. К счастью для меня, они в очень хороших отношениях, поскольку много сотрудничали вместе. Они сделали все, чтобы я почувствовала себя, как дома…
Снова хохот, заставивший Энни смущенно замолчать. Она нерешительно взглянула на Томми, ища моральной поддержки, но тот уставился на нее мечтательно-восхищенным взглядом, явно предназначенным, чтобы позабавить публику. Энни проклинала себя за то, что не подготовила заранее более нейтральное выступление, хотя в том, что она сказала сейчас, можно было лишь с большой натяжкой уловить двойной смысл, некий эротический подтекст, возбудивший любопытство публики.
Словно мгновенно спустившись на землю, Томми продолжал с невозмутимым видом:
– Вам, должно быть, нелегко пришлось? Несколько недель такой напряженной работы.
– Сказать по правде, да, – кивнула Энни. – Я впервые участвовала в полнометражном фильме, где сцены снимались в произвольной последовательности. Но работа, как вы сказали, была такой напряженной, что скоро я уже почти не замечала, как идет время. Энергия Дэймона была безгранична, и он безжалостно подгонял нас, требуя все большего… мы словно оказались в другом мире. Только когда все было кончено, я осознала, насколько вымоталась…
Голос Энни постепенно затихал… последние слова утонули в шуме и смешках. На этот раз они никак не могла понять причину веселья. И тут Энни случайно глянула в сторону Рэна Сигела. Тот, как напроказивший школьник, тут же принял невинный вид, но было поздно. Энни успела заметить алчный волчий взгляд. Она почти чувствовала исходящую от него злобную иронию.
Только сейчас девушка поняла, что все четыре студийных камеры работают и показывают крупным планом издевательски ухмыляющиеся лица Томми и Рэна. Неудивительно, что публика постоянно прерывала ее слова взрывом смеха.
– Не можешь ли ты успокоиться немного, Рэн? – спросил с улыбкой Томми. – Неужели никогда раньше не видел красивую девушку?
Рэн с притворным смирением поднял руки, в уверенности, что его репутация и положение делают его главным лицом в шоу, что позволяет уделять ему большую часть внимания, предназначавшегося Энни. Он имел полное право оттеснить ее на задний план.
– Теперь, – объявил Томми, взглянув в свои заметки, – поговорим о девушке, которую вы играли в этом фильме, о Лайне, – невероятно эротичной и властной хищнице. Не могу не спросить, как вам удалось отыскать в себе такую глубину чувств, чтобы воплотить столь сложный образ? Было это для вас серьезным испытанием или вы настолько похожи на Лайну в реальной жизни, что смогли сделать это естественно?
– Ну… я… – начала Энни, но взрыв хохота снова перебил ее. Она увидела, как Томми метнул взгляд на камеру и собравшихся в студии зрителей.
– Не то, чтобы вы действительно были во всем похожи на Лайну, – вмешался он. – Я хочу сказать, такого второго монстра…, но какие-то черты вы все-таки могли передать ей.
Приступ безумного веселья охватил публику; Энни, уверенная, что она сейчас не в кадре, взглянула на Рэна Сигела, и увиденное потрясло ее. Зная, что его показывают крупным планом и телезрители видят только его лицо, комик непристойно вращал бедрами, так что это могла наблюдать только собравшаяся в студии аудитория.
Энни в полном расстройстве повернулась к Томми. Изо всех сил пытаясь скрыть смущение, она постаралась как можно более искренне ответить на вопрос ведущего.
– Следуя режиссерским указаниям Дэймона, я пыталась играть Лайну как человека одержимого стремлением достичь власти и могущества. Она очень молода, родилась в бедной семье, и ее сексуальность – единственное оружие, которым она может сражаться с окружающим миром, причем орудие это она получила совсем недавно, так что по-своему оно так же ново для Лайны, как и для Терри, человека, соблазненного и уничтоженного ею. Мы старались сосредоточиться на этом элементе новизны в ее поведении и на том, что секс для Лайны скорее средство, чем цель.
– Как вы думаете, – спросил Томми, подперев подбородок ладонью, – встречается ли подобное в реальной жизни? В Голливуде, например?
– Видите ли, – замялась Энни, – должна сказать, что я совсем недавно живу в этом городе, так что еще не составила себе определенного мнения, но считаю, что почти в любой ситуации человек может использовать свое сексуальное обаяние, чтобы управлять другими.
Прежде чем она успела справиться со смущением, вызванным нескромным вопросом, по рядам прокатился смешок.
Почувствовав легкое прикосновение к плечу, Энни обернулась и увидела Рэна Сигела в классической позе верного раба – голова лежит на ее плече, глаза подняты к небу.
– Можете делать со мной все, что захотите, – протянул он.
Публика разразилась хохотом. Энни смогла лишь покраснеть и храбро улыбнулась Томми.
– На место, парень, вниз, – смеясь, предупредил Рэна ведущий.
Тот покорно уселся, но, увидев, что штативы студийных микрофонов повернуты в другую сторону, пробормотал, ни к кому в особенности не обращаясь.
– Не выйдет, приятель, пока она здесь, у меня смотрит вверх.
– А теперь, – предложил Томми, – расскажите немного об Эрике Шейне. Конечно, он – живая легенда своего времени, но зрителя интересует, каков он в жизни? Конечно, истории о его неотразимости и романтических похождениях широко известны. Он действительно настолько привлекателен?
– Несомненно, – засмеялась Энни, – Мистер Шейн очень красивый и обаятельный человек. Но кроме того, он – истинный профессионал. С самого начала он прислушивался к моим замечаниям, относился с уважением к манере моей игры, никогда не вел себя снисходительно. Думаю, это только прибавляло ему обаяния. Он делал все, чтобы фильм получился, помогал мне во всем, и исполнение им роли было безупречным.
– Я знаю, он безупречен во многим отношениях, – сухо заметил Рэн, видя, что микрофон по-прежнему направлен в сторону. Энни невольно покраснела, но тут же, сжав зубы, приготовилась выдержать любые нападки.
– Ну, а теперь, – объявил Томми, вновь глянув в записи, – людям, живущим в других штатах, возможно это неизвестно, но мы на Западном побережье хорошо знали ваше лицо еще до того, как увидели в «Полночном часе». Администрация Департамента дорожного движения была так добра, что разрешила показать отрывок из фильма, рекламирующего ремень безопасности. Взгляните на мониторы…
Энни подняла глаза и увидела себя, сидящую за баранкой автомобиля.
«В следующий раз, когда сядете в машину, найдите себе что-то поудобнее, как нашла я. Езда возбуждает меня, но я люблю кататься для развлечения, а не для того, чтобы попасть в аварию. Почему бы и вам не попробовать сделать по-моему?»
На экране появились слова:
«Заботьтесь о своей жизни. Пользуйтесь ремнями безопасности».
Снова смех. Энни быстро обернулась и успела заметить, как Рэн Сигел, глядя на экран, плотоядно облизывает губы.
– Попробую сделать по-вашему, если вы сделаете по-моему, – заявил он так громко, что его голос разнесся по всему залу.
Энни вымученно улыбнулась Рэну, глядящему на нее с видом невинного пай-мальчика.
– Я люблю делать это в автомобиле, а вы? – мило осведомился он.
Энни почувствовала приближение неминуемой опасности и попыталась что-то предпринять, обернувшись к Томми. Тот шутливо-укоризненно покачал головой.
– Ну и дрянной же мальчишка! Тебя нужно бы поставить в угол!
Не успел он договорить, как Рэн вскочил и метнулся со сцены под ободряющие вопли зрителей – операторы пытались поймать его в кадр. Он помчался по проходу, на секунду задержавшись около красивой девушки, оглядел ее с ног до головы, потом, пробежав мимо билетеров, встал в угол, понурив голову с притворным стыдом.
Барабанщик оркестра выбил лихую дробь.
– Что ж, – широко улыбнулся Томми, – так-то лучше. И теперь расскажите, как вам удалось получить роль Лайны. Должно быть, интересная история…
Но продолжать не было времени. Рэн Сигел уже выкрикивал комментарии, пытаясь успеть, пока камеры еще направлены на публику.
Продолжая резвиться, как мальчишка, Сигел подлетел к креслу у прохода, где сидела безобразно толстая женщина, которую он уже успел оскорбить во время сольного выступления, и бросился в ее объятия, как изголодавшийся по сексу юнец, чем вызвал очередной взрыв веселья у нее и публики, но тут же оставил ее и возвратился к хорошенькой девушке, рядом с которой остановился минуту назад.
– Возьмешь меня к себе домой? – трагически спросил он. – Никто меня здесь не ценит. Из меня выйдет прекрасный слуга. – Буду поливать твой газон, крошка, в любое время, как только прикажешь…
Томми, решив принять участие в забаве, направился к Рэну, и Энни, сидя в одиночестве на сцене, наблюдала, как он ринулся в глубину и словно строгий учитель схватил Рэна за уши, оттащил на сцену, где силой усадил на дальний конец дивана.
Энни поглядела на студийные часы. Еще минута, и передача кончится. Рэн Сигел ухитрился полностью завладеть вниманием публики. Но Энни чувствовала искреннее облегчение при мысли о том, что скоро она сможет уйти. Наконец, не пытаясь успокоить ревущую публику, Томми вернулся на свое место за столом, предостерегающе грозя пальцем Рэну.
– Простите его пожалуйста, – попросил он Энни. – Не знаю, что на него нашло сегодня.
Меньше сорока пяти секунд до конца.
– Спросите лучше, что на нее наехало… или кто? – отозвался Рэн с неожиданной злобой.
Энни почувствовала, как ледяная рука скрутила внутренности: до нее дошел смысл оскорбления. Она сомневалась, что реплику слышали миллионы телезрителей, но полной уверенности не было. Очевидно, Рэн не боялся открыто поливать ее грязью.
– Прошу извинить моего неисправимого друга. Энни перевела взгляд с Рэна на ведущего.
– Мальчишка есть мальчишка, – кивнула она снисходительно улыбнувшись.
– Да, таким способом он просто показывает, как вы ему нравитесь, – притворно-серьезно согласился Томми.
– Я бы еще не то хотел показать ей, – отозвался Рэн, поднимая брови.
– Ну-ну, – снова остерег Томми, улыбаясь.
Но Рэн, заметив, что осталось всего тридцать секунд, решил достойно завершить передачу: прополз вдоль дивана и театрально бросился к ногам Энни, касаясь головой коленей девушки.
– Я буду вашим рабом! – воскликнул он. – Забудьте Эрика Шейна! Что в нем такого, чего нет во мне?
Осталось пять секунд. Смертельное оружие, ждавшее своего часа в душе Энни все эти шесть месяцев, словно мина с часовым механизмом неожиданно пришло в действие, прежде чем она успела остановить его:
– Не знаю, – ответила девушка, спокойно улыбаясь. – Почему бы вам не спросить об этом у своей жены?
Лицо, обращенное к ней, побагровело от ярости. Рэн не мог ничего ответить – слишком поздно, пианист уже сыграл заключительную мелодию.
Зрители в восторге от уничтожающих слов Энни одобрительно вопили.
– Ах ты маленькая сучка, – прошипел Сигел, поднимаясь. Никто, кроме Энни, не услышал его слов за все нарастающим хохотом собравшихся. Нестройные аплодисменты, выкрики, свистки. Даже Томми Грейнджер скорчился в кресле от смеха.
Рэн бессильно взглянул на продюсера, тот пожал плечами. Остроумный ответ Энни, заставший Рэна врасплох, в самую неожиданную минуту, когда тот растянулся у ног девушки, слышали миллионы американцев, и теперь было слишком поздно что-нибудь предпринять. Прямой эфир, острейшее оружие Рэна, обернулось против него самого, и удар этой беспощадной шпаги разил наповал.
– Мир тесен, кошечка, – предупредил он, приблизив лицо к Энни. – Еще увидимся.
– Не могу дождаться этой минуты, – ответила Энни, холодно глядя в жестокие маленькие глазки. – Рада была поработать с вами, мистер Сигел.
Рэн раздраженно отвернулся, а публика по-прежнему смеялась ему в спину.
Глава XIV
«От собственного позора», – горько размышляла Энни.
Она, насколько это было возможно, избегала давать интервью о себе и о своей героине, поскольку все репортеры задавали одни и те же утомительные вопросы, повторяемые сотни раз с плохо скрытым грязным любопытством.
– Вы похожи на Лайну в реальной жизни?
– Что представляет собой Эрик Шейн как мужчина? Уклончивые ответы и отрицание Энни не могли отвлечь репортеров от одержимого желания представить перед публикой подробности личной жизни Энни. То, что Барри столь откровенно называл товаром, основывалось на жадном стремлении публики узнать подробности о романе с Эриком, поэтому ее не спрашивали ни о чем другом. Положение было одновременно смехотворным и невыносимым.
Настало время последней части передачи. Гример небрежно прошелся пуховкой по лицу Энни.
– А теперь, – объявил Томми, – для тех, кто достаточно добр, чтобы впустить меня в спальню в такой поздний час, настал момент, которого все мы так ждали. Я хочу представить вам юную леди, шокировавшую множество людей своей изумительной игрой в известном фильме «Полночный час», имевшем такой успех по всей стране. Те, кто интересуется, может ли женщина быть в жизни столь же эротичной, как и созданная актрисой экранная героиня, сумеют, наконец, ответить на этот вопрос. Приветствуйте мисс Энни Хэвиленд!
Энни украдкой оглядела в зеркале простое летнее цветастое платье – плод долгих размышлений и споров. Энни хотела надеть строгий брючный костюм, а Барри настаивал, чтобы она появилась перед публикой в наряде Лайны. Энни не хотела выглядеть словно раздираемая комплексами неполноценности, боящаяся собственной сексуальности школьная учительница, но и не желала иметь вид неразборчивой старлетки.
Платье было удобным и милым, но у Энни не осталось времени побеспокоиться насчет собственной внешности – рабочий открыл занавес, и она оказалась на сцене, улыбаясь разразившейся аплодисментами публике. Послышались свистки и что-то вроде волчьих завываний, окончательно смутивших Энни.
Вспомнив наставления Барри о том, что нужно казаться естественной, Энни пожала Томми руку и уселась в кресло для гостей около стола ведущего.
– Истинное удовольствие видеть вас, – начал он вкрадчивым тягучим голосом. – Только на прошлой неделе я видел «Полночный час» и должен сказать, что фильм держал публику в постоянном напряжении. Конечно, это серьезная, глубокая картина, но ваша игра – просто изумительна. Скажите, очень сложно работать с такими мастерами, как Эрик Шейн и Дэймон Рис? Чувствовали вы себя не в своей тарелке, или наоборот, все оказалось гораздо легче, чем мы предполагаем?
– Собственно говоря, и то, и другое, – ответила Энни. – Сначала мне было непросто, потому что я давно знала их работы и восхищалась ими. Кроме того, они оба – великие труженики и стараются во всем достичь совершенства, особенно Дэймон Рис, настоящий хозяин на съемочной площадке. Он не успокоится, пока не добьется, чего хочет…
Глуповатые неуместные смешки послышались в зале и мгновенно вывели Энни из равновесия.
– Эрик Шейн гораздо спокойнее и проще в обращении, – продолжала девушка, вызвав еще один короткий взрыв смеха. – Но он тоже крайне требователен и не удовлетворится небрежной работой. К счастью для меня, они в очень хороших отношениях, поскольку много сотрудничали вместе. Они сделали все, чтобы я почувствовала себя, как дома…
Снова хохот, заставивший Энни смущенно замолчать. Она нерешительно взглянула на Томми, ища моральной поддержки, но тот уставился на нее мечтательно-восхищенным взглядом, явно предназначенным, чтобы позабавить публику. Энни проклинала себя за то, что не подготовила заранее более нейтральное выступление, хотя в том, что она сказала сейчас, можно было лишь с большой натяжкой уловить двойной смысл, некий эротический подтекст, возбудивший любопытство публики.
Словно мгновенно спустившись на землю, Томми продолжал с невозмутимым видом:
– Вам, должно быть, нелегко пришлось? Несколько недель такой напряженной работы.
– Сказать по правде, да, – кивнула Энни. – Я впервые участвовала в полнометражном фильме, где сцены снимались в произвольной последовательности. Но работа, как вы сказали, была такой напряженной, что скоро я уже почти не замечала, как идет время. Энергия Дэймона была безгранична, и он безжалостно подгонял нас, требуя все большего… мы словно оказались в другом мире. Только когда все было кончено, я осознала, насколько вымоталась…
Голос Энни постепенно затихал… последние слова утонули в шуме и смешках. На этот раз они никак не могла понять причину веселья. И тут Энни случайно глянула в сторону Рэна Сигела. Тот, как напроказивший школьник, тут же принял невинный вид, но было поздно. Энни успела заметить алчный волчий взгляд. Она почти чувствовала исходящую от него злобную иронию.
Только сейчас девушка поняла, что все четыре студийных камеры работают и показывают крупным планом издевательски ухмыляющиеся лица Томми и Рэна. Неудивительно, что публика постоянно прерывала ее слова взрывом смеха.
– Не можешь ли ты успокоиться немного, Рэн? – спросил с улыбкой Томми. – Неужели никогда раньше не видел красивую девушку?
Рэн с притворным смирением поднял руки, в уверенности, что его репутация и положение делают его главным лицом в шоу, что позволяет уделять ему большую часть внимания, предназначавшегося Энни. Он имел полное право оттеснить ее на задний план.
– Теперь, – объявил Томми, взглянув в свои заметки, – поговорим о девушке, которую вы играли в этом фильме, о Лайне, – невероятно эротичной и властной хищнице. Не могу не спросить, как вам удалось отыскать в себе такую глубину чувств, чтобы воплотить столь сложный образ? Было это для вас серьезным испытанием или вы настолько похожи на Лайну в реальной жизни, что смогли сделать это естественно?
– Ну… я… – начала Энни, но взрыв хохота снова перебил ее. Она увидела, как Томми метнул взгляд на камеру и собравшихся в студии зрителей.
– Не то, чтобы вы действительно были во всем похожи на Лайну, – вмешался он. – Я хочу сказать, такого второго монстра…, но какие-то черты вы все-таки могли передать ей.
Приступ безумного веселья охватил публику; Энни, уверенная, что она сейчас не в кадре, взглянула на Рэна Сигела, и увиденное потрясло ее. Зная, что его показывают крупным планом и телезрители видят только его лицо, комик непристойно вращал бедрами, так что это могла наблюдать только собравшаяся в студии аудитория.
Энни в полном расстройстве повернулась к Томми. Изо всех сил пытаясь скрыть смущение, она постаралась как можно более искренне ответить на вопрос ведущего.
– Следуя режиссерским указаниям Дэймона, я пыталась играть Лайну как человека одержимого стремлением достичь власти и могущества. Она очень молода, родилась в бедной семье, и ее сексуальность – единственное оружие, которым она может сражаться с окружающим миром, причем орудие это она получила совсем недавно, так что по-своему оно так же ново для Лайны, как и для Терри, человека, соблазненного и уничтоженного ею. Мы старались сосредоточиться на этом элементе новизны в ее поведении и на том, что секс для Лайны скорее средство, чем цель.
– Как вы думаете, – спросил Томми, подперев подбородок ладонью, – встречается ли подобное в реальной жизни? В Голливуде, например?
– Видите ли, – замялась Энни, – должна сказать, что я совсем недавно живу в этом городе, так что еще не составила себе определенного мнения, но считаю, что почти в любой ситуации человек может использовать свое сексуальное обаяние, чтобы управлять другими.
Прежде чем она успела справиться со смущением, вызванным нескромным вопросом, по рядам прокатился смешок.
Почувствовав легкое прикосновение к плечу, Энни обернулась и увидела Рэна Сигела в классической позе верного раба – голова лежит на ее плече, глаза подняты к небу.
– Можете делать со мной все, что захотите, – протянул он.
Публика разразилась хохотом. Энни смогла лишь покраснеть и храбро улыбнулась Томми.
– На место, парень, вниз, – смеясь, предупредил Рэна ведущий.
Тот покорно уселся, но, увидев, что штативы студийных микрофонов повернуты в другую сторону, пробормотал, ни к кому в особенности не обращаясь.
– Не выйдет, приятель, пока она здесь, у меня смотрит вверх.
– А теперь, – предложил Томми, – расскажите немного об Эрике Шейне. Конечно, он – живая легенда своего времени, но зрителя интересует, каков он в жизни? Конечно, истории о его неотразимости и романтических похождениях широко известны. Он действительно настолько привлекателен?
– Несомненно, – засмеялась Энни, – Мистер Шейн очень красивый и обаятельный человек. Но кроме того, он – истинный профессионал. С самого начала он прислушивался к моим замечаниям, относился с уважением к манере моей игры, никогда не вел себя снисходительно. Думаю, это только прибавляло ему обаяния. Он делал все, чтобы фильм получился, помогал мне во всем, и исполнение им роли было безупречным.
– Я знаю, он безупречен во многим отношениях, – сухо заметил Рэн, видя, что микрофон по-прежнему направлен в сторону. Энни невольно покраснела, но тут же, сжав зубы, приготовилась выдержать любые нападки.
– Ну, а теперь, – объявил Томми, вновь глянув в записи, – людям, живущим в других штатах, возможно это неизвестно, но мы на Западном побережье хорошо знали ваше лицо еще до того, как увидели в «Полночном часе». Администрация Департамента дорожного движения была так добра, что разрешила показать отрывок из фильма, рекламирующего ремень безопасности. Взгляните на мониторы…
Энни подняла глаза и увидела себя, сидящую за баранкой автомобиля.
«В следующий раз, когда сядете в машину, найдите себе что-то поудобнее, как нашла я. Езда возбуждает меня, но я люблю кататься для развлечения, а не для того, чтобы попасть в аварию. Почему бы и вам не попробовать сделать по-моему?»
На экране появились слова:
«Заботьтесь о своей жизни. Пользуйтесь ремнями безопасности».
Снова смех. Энни быстро обернулась и успела заметить, как Рэн Сигел, глядя на экран, плотоядно облизывает губы.
– Попробую сделать по-вашему, если вы сделаете по-моему, – заявил он так громко, что его голос разнесся по всему залу.
Энни вымученно улыбнулась Рэну, глядящему на нее с видом невинного пай-мальчика.
– Я люблю делать это в автомобиле, а вы? – мило осведомился он.
Энни почувствовала приближение неминуемой опасности и попыталась что-то предпринять, обернувшись к Томми. Тот шутливо-укоризненно покачал головой.
– Ну и дрянной же мальчишка! Тебя нужно бы поставить в угол!
Не успел он договорить, как Рэн вскочил и метнулся со сцены под ободряющие вопли зрителей – операторы пытались поймать его в кадр. Он помчался по проходу, на секунду задержавшись около красивой девушки, оглядел ее с ног до головы, потом, пробежав мимо билетеров, встал в угол, понурив голову с притворным стыдом.
Барабанщик оркестра выбил лихую дробь.
– Что ж, – широко улыбнулся Томми, – так-то лучше. И теперь расскажите, как вам удалось получить роль Лайны. Должно быть, интересная история…
Но продолжать не было времени. Рэн Сигел уже выкрикивал комментарии, пытаясь успеть, пока камеры еще направлены на публику.
Продолжая резвиться, как мальчишка, Сигел подлетел к креслу у прохода, где сидела безобразно толстая женщина, которую он уже успел оскорбить во время сольного выступления, и бросился в ее объятия, как изголодавшийся по сексу юнец, чем вызвал очередной взрыв веселья у нее и публики, но тут же оставил ее и возвратился к хорошенькой девушке, рядом с которой остановился минуту назад.
– Возьмешь меня к себе домой? – трагически спросил он. – Никто меня здесь не ценит. Из меня выйдет прекрасный слуга. – Буду поливать твой газон, крошка, в любое время, как только прикажешь…
Томми, решив принять участие в забаве, направился к Рэну, и Энни, сидя в одиночестве на сцене, наблюдала, как он ринулся в глубину и словно строгий учитель схватил Рэна за уши, оттащил на сцену, где силой усадил на дальний конец дивана.
Энни поглядела на студийные часы. Еще минута, и передача кончится. Рэн Сигел ухитрился полностью завладеть вниманием публики. Но Энни чувствовала искреннее облегчение при мысли о том, что скоро она сможет уйти. Наконец, не пытаясь успокоить ревущую публику, Томми вернулся на свое место за столом, предостерегающе грозя пальцем Рэну.
– Простите его пожалуйста, – попросил он Энни. – Не знаю, что на него нашло сегодня.
Меньше сорока пяти секунд до конца.
– Спросите лучше, что на нее наехало… или кто? – отозвался Рэн с неожиданной злобой.
Энни почувствовала, как ледяная рука скрутила внутренности: до нее дошел смысл оскорбления. Она сомневалась, что реплику слышали миллионы телезрителей, но полной уверенности не было. Очевидно, Рэн не боялся открыто поливать ее грязью.
– Прошу извинить моего неисправимого друга. Энни перевела взгляд с Рэна на ведущего.
– Мальчишка есть мальчишка, – кивнула она снисходительно улыбнувшись.
– Да, таким способом он просто показывает, как вы ему нравитесь, – притворно-серьезно согласился Томми.
– Я бы еще не то хотел показать ей, – отозвался Рэн, поднимая брови.
– Ну-ну, – снова остерег Томми, улыбаясь.
Но Рэн, заметив, что осталось всего тридцать секунд, решил достойно завершить передачу: прополз вдоль дивана и театрально бросился к ногам Энни, касаясь головой коленей девушки.
– Я буду вашим рабом! – воскликнул он. – Забудьте Эрика Шейна! Что в нем такого, чего нет во мне?
Осталось пять секунд. Смертельное оружие, ждавшее своего часа в душе Энни все эти шесть месяцев, словно мина с часовым механизмом неожиданно пришло в действие, прежде чем она успела остановить его:
– Не знаю, – ответила девушка, спокойно улыбаясь. – Почему бы вам не спросить об этом у своей жены?
Лицо, обращенное к ней, побагровело от ярости. Рэн не мог ничего ответить – слишком поздно, пианист уже сыграл заключительную мелодию.
Зрители в восторге от уничтожающих слов Энни одобрительно вопили.
– Ах ты маленькая сучка, – прошипел Сигел, поднимаясь. Никто, кроме Энни, не услышал его слов за все нарастающим хохотом собравшихся. Нестройные аплодисменты, выкрики, свистки. Даже Томми Грейнджер скорчился в кресле от смеха.
Рэн бессильно взглянул на продюсера, тот пожал плечами. Остроумный ответ Энни, заставший Рэна врасплох, в самую неожиданную минуту, когда тот растянулся у ног девушки, слышали миллионы американцев, и теперь было слишком поздно что-нибудь предпринять. Прямой эфир, острейшее оружие Рэна, обернулось против него самого, и удар этой беспощадной шпаги разил наповал.
– Мир тесен, кошечка, – предупредил он, приблизив лицо к Энни. – Еще увидимся.
– Не могу дождаться этой минуты, – ответила Энни, холодно глядя в жестокие маленькие глазки. – Рада была поработать с вами, мистер Сигел.
Рэн раздраженно отвернулся, а публика по-прежнему смеялась ему в спину.
Глава XIV
Уолли Дугас хорошо знал жизнь маленьких американских городишек: множество раз проводил там расследования и приучился надевать маску грубоватого добродушного простачка, так что ничем не выделялся на фоне окружающего пейзажа. Поэтому его появление в Ричлэнде прошло незамеченным. Он расспросил, как добраться до Торговой палаты, остановился в гостинице «Холидей Инн» и поехал в центр старого поселка.
Уолли был уверен, что здесь сможет обнаружить много интересного о жизни Энни Хэвиленд. Он уже успел побывать в Манхэттене, но ничего интересного узнать не смог – обыкновенная, ничем не примечательная жизнь актрисы-модели: ни наркотиков, ни лесбиянства, ни стремления залезть в любую постель ради того, чтобы получить роль, даже никаких любовных романов.
С трудом скрывая ехидное удовлетворение, Уолли доложил Керту по телефону о результатах предварительного расследования.
– Насколько могу сказать, сэр, ничего скандального или хоть сколько-нибудь из ряда вон выходящего с тех пор, как девушка приехала в Нью-Йорк и стала моделью… если не считать визита в ваш дом три года назад. Обвинение в насилии и встречное обвинение в проституции: многие люди посчитали бы это скандалом, хотя до суда так и не дошло.
Молчание Керта было красноречивее любых слов.
Теперь Уолли оказался в своей стихии – двойная жизнь клиента, внешне тишь да гладь, а в глубине – весьма неприятное прошлое.
Двадцать лет работы детективом открыли Уолли одну непреложную истину – нет человека без прошлого и нет прошлого без тайны.
Сначала Уолли решил расспросить самых бедных жителей городка, явно не принадлежавших к высшим слоям ричлэндского общества и переживающих трудные времена, таких, кто любил предаться воспоминаниям о прошлом: стариков, сидевших в качалках на крылечках, посетителей кабачка, располагавшихся за стойкой бара, портье в старом пансионе, единственного городского таксиста.
Уолли выступал под личиной страхового агента. После беседы с предполагаемыми клиентами Уолли вынимал газету и показывал на снимок Энни Хэвиленд.
– Говорят, она родилась и выросла здесь? – спрашивал он.
– Точно, – следовал ответ.
– Ну разве не здорово? – восклицал Уолли, сдвигая на лоб соломенное канотье. – Настоящая кинозвезда! Вот так история!
Собеседники, гордые своим хоть и очень отдаленным знакомством со знаменитостью, охотно вступали в разговор на интересующую Уолли тему. И если они были весьма сдержанны относительно того факта, что репутация Энни в Голливуде сильно пострадала, то Уолли в два счета избавил их от неловкого чувства, выражая искреннее восхищение столь блестящей судьбой, затмевающей любые скандалы, и в результате без труда смог освежить их память настолько, чтобы узнать об истории пресловутой Элис Хэвиленд.
Повесть оказалась весьма необычной. Гарри Хэвиленда, старшего сына мирового судьи округа и землевладельца Кори Хэвиленда, готовили к тому, что со временем ему придется занять место отца и встать во главе огромной империи, включающей несколько ферм, недвижимость, производство сельскохозяйственного оборудования и магазин розничной торговли. Будущее молодого человека казалось тем более обеспеченным, что младший брат Боб считался чем-то вроде местного дурачка, а кузены не обладали таким чувством ответственности, как Гарри.
Он закончил колледж в университете штата и уехал учиться дальше в юридический колледж Буффало, как в свое время и его отец. Однажды, жарким августовским днем 1945 года, он поехал в Буффало, чтобы получить диплом, и, вернувшись через три дня, поверг в изумление семью: из отцовского автомобиля, взятого на время поездки, вышла молодая женщина, которую Гарри представил как свою жену.
– Подумать только, – вздыхал уборщик городского бассейна, представляете, какая пощечина всей семье! Хэвиленды желали, чтобы Гарри женился на одной из девушек Доулинг или, может быть, Джейни Макмиллан – они встречались, когда учились в высшей школе. Эти две семьи владели в округе всем, что не принадлежало Хэвилендам. Ожидали, что будет пышная свадьба. Но нет – Гарри как ни в чем ни бывало посадил им неизвестно кого чуть ли не на шею!
Уолли представил себе эту сцену – вымученные улыбки, приветствия сквозь зубы, пересуды за спиной Гарри и накатывающие волны неприязни, приведшие к неизбежному противостоянию.
– Нужно знать, – добавил престарелый пенсионер, живший когда-то в одном пансионате с молодой четой, пока Гарри искал подходящий дом, – что здешние люди считали, что Элис происходила из простой и бедной семьи. Она была артисткой. Говорят, Гарри попал в театр, решив развлечься после выпускных экзаменов, а Элис как раз работала в бродячей труппе. Они встретились после спектакля… ну а там и покатилось… Никто не знает, почему они так поспешно решили пожениться. Гарри унес тайну в могилу. Но в округе все считали, что Элис-авантюристка и погналась за богатством, а Гарри, должно быть, проговорился, что у семьи есть деньги.
– Ох уж эти языки, – с деланным сочувствием кивнул Уолли, вытирая лоб платком и обмахиваясь шляпой.
Картина вырисовывалась достаточно неприятная… Молодой адвокат, такой же упрямый, как и родители, купил убогий домишко на Элм-стрит и поселился там с женой, презрев советы родственников и их помощь.
Огонек вражды долго тлел, чтобы в один прекрасный день вспыхнуть ярким пламенем.
– А случилось вот что, – поведал бывший железнодорожный проводник, удалившийся на покой и подрабатывающий уборкой на вокзале.
– Старый Кори Хэвиленд так и не смог простить Гарри за то, что сын отвернулся от девицы Доулинг. Он всегда мечтал, чтобы оба семейства породнились.
Шло время, а старик не смягчался, наоборот, все больше злился и наконец позвал Гарри, чтобы побеседовать с глазу на глаз; он предъявил сыну ультиматум: либо он бросает Элис и женится на той, кого выбрал отец, либо его лишают наследства. И что бы вы думали? – покачал головой рассказчик в восторге от собственного повествования. – Гарри выбрал именно этот момент и гордый, как павлин, объявил, что Элис ждет ребенка. Я не видел лица Кори и рад, что не был там. Старик обезумел от ярости. Он не перенес известия, что кто-то переиграл его. Кори посмотрел Гарри в глаза и повторил угрозу, слово в слово. Либо развод с Элис, либо лишение наследства и всякой поддержки.
Проводник поднял брови и рассмеялся.
– Скажу вам, мистер, что Гарри ухватился за ультиматум словно за рождественский подарок – поцеловал мать, попрощался с отцом и, не оглядываясь, вышел из дому. Но Кори слово сдержал – не только вычеркнул сына из завещания, но до конца дней своих не разговаривал с ним.
Хэвиленды обошлись без Гарри в управлении семейным делом, и империя их от этого вовсе не пострадала.
Тем временем Гарри открыл адвокатскую контору на Главной улице и попытался торговать недвижимостью, но не преуспел, потому что случившееся стало известно всему городу, и мало кто из жителей Ричлэнда осмеливался вести дело с человеком, которого невзлюбил Кори Хэвиленд.
– Даже в лучшие времена в таких городках денег не заработаешь, – признался парикмахер, подстригавший Уолли, – а если не можете делать бизнес с тремя самыми богатыми семействами в этой округе – потому что и Макмилланы, и Доулинги, конечно, взяли сторону Кори, – приходится довольствоваться тем, что осталось. Гарри так и поступил. Он никогда не был нытиком.
Судьба своенравного молодого адвоката была решена, когда ровно через восемь месяцев со дня его возвращения из Буффало в окружной больнице родилась Энни Хэвиленд. Естественно, жители города вывели свое заключение из подозрительных обстоятельств рождения ребенка, и переубедить их нельзя было никаким способом.
– Я часто видел Элис, проходящую мимо. – Парикмахер показал ножницами в окно. – Клянусь Богом, она была красивой женщиной. Идет себе по Главной улице гордо, голову держит высоко, заходит в магазин или, уже позже, катит ребенка в коляске. Думаю, ей нравилось, когда на нее смотрели, – так она пыталась отомстить людям за то, что не хотели иметь с ней ничего общего. Уж поверьте, она чертовски хорошо знала, что за сотню миль в округе ни одна женщина не могла с ней сравниться.
Парикмахер вздохнул и принялся подравнивать волосы Уолли.
– У нее были блестящие глаза, красивые волнистые волосы и идеальная фигура. И роды совсем ее не испортили. Элис очень следила за собой.
– И что, родственники мужа потом смягчились? – спросил Уолли. – Еще бы, внучка, такая милая девочка, есть кого баловать…
– Нет, сэр, – покачал головой парикмахер. – Вы не знаете Хэвилендов. А старый Кори всех упрямее! Он не отступился от слова. Считая, что девочка – позор для семьи. В могилу сошел, но так и не признал ее. Гарри жил в этом городе, как чужак. Правда, вроде Элис делала попытки сломать лед, или, по крайней мере, я так слышал. Пыталась подружиться с семьей мужа. Отправилась в магазин Мэг Хэвиленд, подошла в церкви к кузенам, рассылала приглашения на крестины дочери. И все, прошу заметить, за спиной Гарри. Но ничего не вышло. Это Хэвиленды – та еще семейка. Крепкие орешки.
Рассказчик неожиданно замолчал. Уолли почувствовал, что приближается самое важное.
– Ну вот, а потом она исчезла. Мгновенно. Гарри остался без гроша и с ребенком, но никогда не жаловался и продолжал работать, словно ничего не случилось. Приходил сюда каждую неделю и садился на этот стул, где сейчас вы сидите. Отдыхал, пока я его стриг. Хороший человек, порядочный. Очень образованный.
И, понизив голос, добавил:
– Ходили слухи, что Элис увезла все деньги, до последнего пенни, какие только могла украсть. Но Гарри не желал о ней дурного слова слышать. Стоило упомянуть ее имя, и на его лице появлялось такое выражение, что говорливый понимал – лучше поостеречься.
Уолли был уверен, что здесь сможет обнаружить много интересного о жизни Энни Хэвиленд. Он уже успел побывать в Манхэттене, но ничего интересного узнать не смог – обыкновенная, ничем не примечательная жизнь актрисы-модели: ни наркотиков, ни лесбиянства, ни стремления залезть в любую постель ради того, чтобы получить роль, даже никаких любовных романов.
С трудом скрывая ехидное удовлетворение, Уолли доложил Керту по телефону о результатах предварительного расследования.
– Насколько могу сказать, сэр, ничего скандального или хоть сколько-нибудь из ряда вон выходящего с тех пор, как девушка приехала в Нью-Йорк и стала моделью… если не считать визита в ваш дом три года назад. Обвинение в насилии и встречное обвинение в проституции: многие люди посчитали бы это скандалом, хотя до суда так и не дошло.
Молчание Керта было красноречивее любых слов.
Теперь Уолли оказался в своей стихии – двойная жизнь клиента, внешне тишь да гладь, а в глубине – весьма неприятное прошлое.
Двадцать лет работы детективом открыли Уолли одну непреложную истину – нет человека без прошлого и нет прошлого без тайны.
Сначала Уолли решил расспросить самых бедных жителей городка, явно не принадлежавших к высшим слоям ричлэндского общества и переживающих трудные времена, таких, кто любил предаться воспоминаниям о прошлом: стариков, сидевших в качалках на крылечках, посетителей кабачка, располагавшихся за стойкой бара, портье в старом пансионе, единственного городского таксиста.
Уолли выступал под личиной страхового агента. После беседы с предполагаемыми клиентами Уолли вынимал газету и показывал на снимок Энни Хэвиленд.
– Говорят, она родилась и выросла здесь? – спрашивал он.
– Точно, – следовал ответ.
– Ну разве не здорово? – восклицал Уолли, сдвигая на лоб соломенное канотье. – Настоящая кинозвезда! Вот так история!
Собеседники, гордые своим хоть и очень отдаленным знакомством со знаменитостью, охотно вступали в разговор на интересующую Уолли тему. И если они были весьма сдержанны относительно того факта, что репутация Энни в Голливуде сильно пострадала, то Уолли в два счета избавил их от неловкого чувства, выражая искреннее восхищение столь блестящей судьбой, затмевающей любые скандалы, и в результате без труда смог освежить их память настолько, чтобы узнать об истории пресловутой Элис Хэвиленд.
Повесть оказалась весьма необычной. Гарри Хэвиленда, старшего сына мирового судьи округа и землевладельца Кори Хэвиленда, готовили к тому, что со временем ему придется занять место отца и встать во главе огромной империи, включающей несколько ферм, недвижимость, производство сельскохозяйственного оборудования и магазин розничной торговли. Будущее молодого человека казалось тем более обеспеченным, что младший брат Боб считался чем-то вроде местного дурачка, а кузены не обладали таким чувством ответственности, как Гарри.
Он закончил колледж в университете штата и уехал учиться дальше в юридический колледж Буффало, как в свое время и его отец. Однажды, жарким августовским днем 1945 года, он поехал в Буффало, чтобы получить диплом, и, вернувшись через три дня, поверг в изумление семью: из отцовского автомобиля, взятого на время поездки, вышла молодая женщина, которую Гарри представил как свою жену.
– Подумать только, – вздыхал уборщик городского бассейна, представляете, какая пощечина всей семье! Хэвиленды желали, чтобы Гарри женился на одной из девушек Доулинг или, может быть, Джейни Макмиллан – они встречались, когда учились в высшей школе. Эти две семьи владели в округе всем, что не принадлежало Хэвилендам. Ожидали, что будет пышная свадьба. Но нет – Гарри как ни в чем ни бывало посадил им неизвестно кого чуть ли не на шею!
Уолли представил себе эту сцену – вымученные улыбки, приветствия сквозь зубы, пересуды за спиной Гарри и накатывающие волны неприязни, приведшие к неизбежному противостоянию.
– Нужно знать, – добавил престарелый пенсионер, живший когда-то в одном пансионате с молодой четой, пока Гарри искал подходящий дом, – что здешние люди считали, что Элис происходила из простой и бедной семьи. Она была артисткой. Говорят, Гарри попал в театр, решив развлечься после выпускных экзаменов, а Элис как раз работала в бродячей труппе. Они встретились после спектакля… ну а там и покатилось… Никто не знает, почему они так поспешно решили пожениться. Гарри унес тайну в могилу. Но в округе все считали, что Элис-авантюристка и погналась за богатством, а Гарри, должно быть, проговорился, что у семьи есть деньги.
– Ох уж эти языки, – с деланным сочувствием кивнул Уолли, вытирая лоб платком и обмахиваясь шляпой.
Картина вырисовывалась достаточно неприятная… Молодой адвокат, такой же упрямый, как и родители, купил убогий домишко на Элм-стрит и поселился там с женой, презрев советы родственников и их помощь.
Огонек вражды долго тлел, чтобы в один прекрасный день вспыхнуть ярким пламенем.
– А случилось вот что, – поведал бывший железнодорожный проводник, удалившийся на покой и подрабатывающий уборкой на вокзале.
– Старый Кори Хэвиленд так и не смог простить Гарри за то, что сын отвернулся от девицы Доулинг. Он всегда мечтал, чтобы оба семейства породнились.
Шло время, а старик не смягчался, наоборот, все больше злился и наконец позвал Гарри, чтобы побеседовать с глазу на глаз; он предъявил сыну ультиматум: либо он бросает Элис и женится на той, кого выбрал отец, либо его лишают наследства. И что бы вы думали? – покачал головой рассказчик в восторге от собственного повествования. – Гарри выбрал именно этот момент и гордый, как павлин, объявил, что Элис ждет ребенка. Я не видел лица Кори и рад, что не был там. Старик обезумел от ярости. Он не перенес известия, что кто-то переиграл его. Кори посмотрел Гарри в глаза и повторил угрозу, слово в слово. Либо развод с Элис, либо лишение наследства и всякой поддержки.
Проводник поднял брови и рассмеялся.
– Скажу вам, мистер, что Гарри ухватился за ультиматум словно за рождественский подарок – поцеловал мать, попрощался с отцом и, не оглядываясь, вышел из дому. Но Кори слово сдержал – не только вычеркнул сына из завещания, но до конца дней своих не разговаривал с ним.
Хэвиленды обошлись без Гарри в управлении семейным делом, и империя их от этого вовсе не пострадала.
Тем временем Гарри открыл адвокатскую контору на Главной улице и попытался торговать недвижимостью, но не преуспел, потому что случившееся стало известно всему городу, и мало кто из жителей Ричлэнда осмеливался вести дело с человеком, которого невзлюбил Кори Хэвиленд.
– Даже в лучшие времена в таких городках денег не заработаешь, – признался парикмахер, подстригавший Уолли, – а если не можете делать бизнес с тремя самыми богатыми семействами в этой округе – потому что и Макмилланы, и Доулинги, конечно, взяли сторону Кори, – приходится довольствоваться тем, что осталось. Гарри так и поступил. Он никогда не был нытиком.
Судьба своенравного молодого адвоката была решена, когда ровно через восемь месяцев со дня его возвращения из Буффало в окружной больнице родилась Энни Хэвиленд. Естественно, жители города вывели свое заключение из подозрительных обстоятельств рождения ребенка, и переубедить их нельзя было никаким способом.
– Я часто видел Элис, проходящую мимо. – Парикмахер показал ножницами в окно. – Клянусь Богом, она была красивой женщиной. Идет себе по Главной улице гордо, голову держит высоко, заходит в магазин или, уже позже, катит ребенка в коляске. Думаю, ей нравилось, когда на нее смотрели, – так она пыталась отомстить людям за то, что не хотели иметь с ней ничего общего. Уж поверьте, она чертовски хорошо знала, что за сотню миль в округе ни одна женщина не могла с ней сравниться.
Парикмахер вздохнул и принялся подравнивать волосы Уолли.
– У нее были блестящие глаза, красивые волнистые волосы и идеальная фигура. И роды совсем ее не испортили. Элис очень следила за собой.
– И что, родственники мужа потом смягчились? – спросил Уолли. – Еще бы, внучка, такая милая девочка, есть кого баловать…
– Нет, сэр, – покачал головой парикмахер. – Вы не знаете Хэвилендов. А старый Кори всех упрямее! Он не отступился от слова. Считая, что девочка – позор для семьи. В могилу сошел, но так и не признал ее. Гарри жил в этом городе, как чужак. Правда, вроде Элис делала попытки сломать лед, или, по крайней мере, я так слышал. Пыталась подружиться с семьей мужа. Отправилась в магазин Мэг Хэвиленд, подошла в церкви к кузенам, рассылала приглашения на крестины дочери. И все, прошу заметить, за спиной Гарри. Но ничего не вышло. Это Хэвиленды – та еще семейка. Крепкие орешки.
Рассказчик неожиданно замолчал. Уолли почувствовал, что приближается самое важное.
– Ну вот, а потом она исчезла. Мгновенно. Гарри остался без гроша и с ребенком, но никогда не жаловался и продолжал работать, словно ничего не случилось. Приходил сюда каждую неделю и садился на этот стул, где сейчас вы сидите. Отдыхал, пока я его стриг. Хороший человек, порядочный. Очень образованный.
И, понизив голос, добавил:
– Ходили слухи, что Элис увезла все деньги, до последнего пенни, какие только могла украсть. Но Гарри не желал о ней дурного слова слышать. Стоило упомянуть ее имя, и на его лице появлялось такое выражение, что говорливый понимал – лучше поостеречься.