Гейдж Элизабет. Мелькнул чулок

   Рой Дирен, подняв брови, уставился на нее.
   – Повторите с самого начала, – попросил он.
   Энни вновь опустила глаза. Она знала, эти убийственные слова принадлежат ей не больше, чем воздух, которым она дышала, но почему-то слова лились свободно, легко, словно сама смерть, которую она, Энни, облекала в форму и в плоть.
   Она по-прежнему читала ровно, спокойно, не пытаясь добавить к стихам эмоциональную окраску или мотивацию. Каждое слово было пронизано владеющим Энни чувством головокружительного полета в неизведанное.
   Рой Дирен остановил ее.
   – Собственно говоря, она ласкает Ипполита, – объяснил он. – Именно ласкает там, то самое местечко между ног, только не рукой, а словами. Но сама Федра не сознает этого, потому что не желает признаться себе, как изголодалась по пасынку! Попытайтесь передать именно это.
   Энни снова прочла те же строчки. Рой улыбнулся и покачал головой, прежде чем она успела закончить.
   – Хорошо, – признал он и, поднявшись, протянул ей иссохшую руку, чтобы помочь встать. Книга упала на кофейный столик.
   – Двадцать пять долларов за каждый урок, – предупредил Рой. – Занятия три раза в неделю с шести и до того часа, когда мы уже не сможем выносить друг друга. Вам это подходит?
   Услышав, сколько придется платить, Энни ужаснулась. Остальные занятия и так стоили достаточно дорого, и банковский счет с каждым месяцем катастрофически усыхал, несмотря на то, что квартира обходилась довольно дешево.
   – Могу предложить кое-что получше, – продолжал он. – Заплатите, когда сможете. Потом сочтемся.
   Лицо Энни просветлело. Тревога медленно исчезла. Ее приняли!
   – Но помните, – предупредил Рой, – перед вами долгий, трудный путь. У вас нет техники. Совсем нет. Ни внутреннего контроля, ни согласованности действий, ни чувства ритма. Либо вы разовьете это в себе, либо никогда не станете актрисой. Никаких ложных надежд, хорошо?
   Энни покорно улыбнулась.
   – И еще одно. Безработица в нашей профессии достигает девяносто пяти процентов или выше. Так продолжается уже довольно давно, и в обозримом будущем положение не изменится. Если надеетесь разбогатеть таким способом, забудьте об этом.
   Вместо ответа Энни, сияя глазами, протянула руку.
   – Огромное спасибо, мистер Дирен. Обещаю, вы не пожалеете, что приняли меня.
   – Посмотрим, – суховато улыбнулся Рой.
   Каким он казался маленьким, напряженным, внутренне сосредоточенным!
   – Жду вас в понедельник вечером.
   Энни вышла на Тридцать седьмую улицу. Дождь тяжело бил по плечам, но ей и в голову не пришло открыть зонтик.
   Наконец-то она стала полноправным членом «Студии 37», студенткой Роя Дирена.
   Энни направилась к станции подземки, не обращая внимания на пешеходов. Радость и удивление девушки смешивались с другим странным чувством, в котором она почти боялась признаться даже себе.
   Она знала еще до того, как подошла к заветной двери, что Рой Дирен примет ее.

Глава V

    Нью-Йорк, 1968 год, 2 февраля
   – Вы должны найти себя через своего героя.
   Рой Дирен нервно шагал взад и вперед по деревянному полу: суховатое тело сжато, словно стальная пружина, в голосе прорывается еле скрытое напряжение.
   – Не верьте актерам, – продолжал он, – которые считают, что вы должны привносить в роль черты собственного характера, воспоминания, эмоции, опыт и тому подобное. Нет.
   Он обвел группу суровым взглядом.
   – Забудьте о себе. Каждый раз вы убиваете что-то в себе ради очередной роли. И если вы делаете это достаточно хорошо, персонаж что-то даст вам. И это что-то поможет жить дальше, хотя и ненадолго.
   Неожиданно повернувшись, он устремил насмешливый взгляд на Энни, стоявшую со сценарием в руках около молодой студентки, и указал на нее пальцем.
   – Взгляните, – вот актриса, считающая, что ей больше нечему учиться. Персонажи ее роли – для нее не больше, чем новое пальто, которое она собирается купить, или пара удобных туфель, в которых она обходит магазины на Пятой авеню. – По комнате пронесся смущенный смех. Студенты, испуганные сарказмом Роя, явно жалели Энни. – Я скажу вам, что думаю, – продолжал Рой. – Думаю, наша милочка Энни хочет добиться большого успеха в бизнесе. Может, даже стать секс-символом. Желает, чтобы люди любили ее, восхищались! И ожидает, чтобы Джульетта и Офелия, и все другие героини соответствовали ей, подходили бы как новые платья, позволяли выглядеть еще лучше. Что она может дать этим персонажам, ведь они всего-навсего – витрина ее собственного «я».
   – Довольно!
   Рой в изумлении обернулся. Энни глядела на него огромными решительными глазами и совсем не казалась рассерженной, что делало ее замечание еще более раздражающим.
   – Я бы хотела еще раз пройти это место, если можно, – заявила она.
   Рой молча махнул своим экземпляром пьесы в сторону Ника Марсиано, энергичного молодого актера, игравшего эту сцену вместе с Энни, давая сигнал начать все сначала.
   Ник повернулся к Энни, подал ей реплику. Они играли полную внутреннего напряжения сцену из пьесы Теннесси Уильямса «Кошка на раскаленной крыше». Энни играла роль Мэгги, девушки, захваченной горькими разочарованиями, сексуальными и душевными.
   Атмосфера в комнате была словно заряжена электричеством. Ник заметил, что глаза Энни словно заволокло дымкой и, неловко поеживаясь, выжидал. Остальные не сводили с них глаз. Они не видели, что Энни была уже в другом мире. Прежняя, внезапно надвинувшаяся тьма окутала ее, напомнив об ужасной боли в ушах, которой она страдала в детстве, – такая же жестокая, неуемная, неизбежная. Но теперь уже более знакомая, и Энни знала – она уже не утонет в этой черноте. Мгновенное падение в бешеный водоворот придало ее роли, словам безумную буйную окраску, взметнуло бурю чувств, проникающих друг в друга, словно неведомые химические вещества, жгучие кислоты, способные мгновенно сжечь незащищенную плоть.
   Подобное состояние владело Энни только в минуты напряжения и всегда приводило ее в ужас. Но как только она ощущала, что вызывающая дрожь лавина осталась далеко позади, страх, сжимавший сердце, постепенно исчезал, а на его место приходили сосредоточенность и озарение – и теперь давно написанные строчки звучали по-новому, словно произнесенные впервые.
   Энни повернулась к Нику с незнакомой чужой улыбкой на губах и выговорила первую строчку, поразившую слушателей, словно внезапный удар грома.
   Они повторили всю сцену. Энни так и не вышла из транса, пока оба не замолчали.
   Студенты безмолвно наблюдали, как Ник бросился на диван. Энни сползла на пол, скрестив ноги, прислонилась к стене, опустила голову на руки.
   – Ну что же, – заключил Рой Дирен. – Это уже лучше. Не так плохо. Повторим это опять в среду, и все в порядке. Дело сделано.
   Он поглядел на измученную Энни. – Нужно вывести ее из себя, чтобы добиться хоть чего-то, – сухо заметил Рой остальным; на этот раз проницательные глаза светились искренней симпатией к девушке. – Но когда она показывает, что кроме хорошенького личика обладает еще и талантом, то заставляет меня чувствовать что-то. А вас?
   Раздался гром аплодисментов, коротких, но искренних и дружных. Энни поблагодарила сокурсников усталой улыбкой и снова спрятала лицо в ладонях.
   – Что касается нашего Ника, – объявил Рой, поворачиваясь к молодому мускулистому актеру с темными вьющимися волосами и орлиным носом, – тут дело иное.
   Он несколькими точными фразами охарактеризовал игру Ника, но думал при этом только об Энни. Ее товарищи откровенно мечтали о блестящем будущем. Но они были всего-навсего людьми. Энни же совсем другая. Рой знал это с самой первой встречи.
   Всего несколькими словами она могла заворожить публику, от этого чуть глуховатого голоса по спине пробегал озноб. Воспоминание о ее игре лишало сна партнера. Но такие порывы случались нечасто. Очевидно, девушка не могла постоянно находиться в этом состоянии – подобное никому не под силу. Если Энни научится вызывать вдохновение по своей воле – она станет великой актрисой. Если, конечно, раньше не сломается.
   С тех пор, как Энни начала заниматься у Роя, техника ее игры совершенствовалась на глазах, хотя не видимые миру и посторонним муки постоянно терзали ее сердце. Но зато какой же она была красавицей! Не будь Рой голубым, отдал бы ей сердце, душу, всего себя, с того мгновения, когда увидел впервые.
   Но, сам того не сознавая, Рой был почти влюблен в Энни, и когда наблюдал, как она двигается и разговаривает, каждая клеточка в его теле пульсировала воспоминаниями о том коротком периоде в его жизни, когда он поклонялся женщинам.
   В каждом жесте девушки сквозила неосознанная чувственность. Вид Энни, расчесывающей волосы, возбуждал больше любого стриптиза. Но откровенная, честная манера обращения с мужчинами не менялась и производила такое же впечатление, как и пять месяцев тому назад.
   Сочетание женственной притягательности и глубокой внутренней порядочности делало незабываемой игру Энни. И, хотя ей еще многому нужно было учиться, мало кто из сокурсников в ее студии, а может, и во всем Нью-Йорке, достигнет того уровня, на который может подняться Энни.
   Девушка по-прежнему сидела у стены, наблюдая, как трое ее товарищей начали трудную, но интересную сцену. Она восхищалась их техникой, но мысли ее были далеко.
   За месяцы, проведенные с Роем Диреном, последние остатки былых амбиций успели улетучиться.
   Лицо Энни, хорошо известное жителям Нью-Йорка по рекламным щитам, снимкам в газетах и журналах, знакомое всем американцам благодаря демонстрациям моделей, начинало стираться в их памяти. У Энни не было времени заниматься работой, которую находили для нее Рене и агентство. Все время она посвящала занятиям.
   Рене с болью и обидой глядела на Энни каждый раз, когда та проходила через офис. Девушка старалась выдавить улыбку, искренне жалея о том, что пришлось намеренно отдалиться от женщины, которая так много сделала для нее, но желания изменить ход событий Энни не испытывала.
   С другой стороны, она не была одинока. На выбранном ею пути встречалось множество новых лиц, а времени и сил становилось все меньше.
   Блейн Джексон, учитель танцев, не так давно отвел ее в сторону.
   – Не люблю говорить это начинающим, – сообщил он, – потому что они тут же задирают нос и раздуваются от самодовольства, но, считаю, вы должны поработать со мной еще год и подумать о том, чтобы найти себе хорошего агента. Поверьте, вас ожидает блестящая карьера танцовщицы.
   С тех пор, как Энни начала заниматься у Джексона, растущее мастерство не затмило естественности и неповторимости ее движений. Она привносила так много характерных черт, такую глубину драматизма в простейшие па, что Блейн не сомневался – девушка станет великой танцовщицей. Кроме того, она была потрясающе сексуальна.
   – Если бросите терять время на пустяки и будете заниматься по двенадцать часов в сутки, – продолжал он, – думаю, через два года станете звездой на Бродвее. И не воображайте, что я хочу вам польстить, просто нужно, чтобы вы знали. Все, что сейчас требуется, – упорный труд, и карьера обеспечена.
   Улыбнувшись, Энни вежливо поблагодарила Блейна:
   – Я подумаю над тем, что вы сказали. Но могу я пока приходить в класс, как раньше?
   – Конечно!
   Блейн Джексон не мог знать, что танец был всего лишь средством добиться цели, как и уроки вокала, работа и даже Рой Дирен.
   Ник Марсиано, поставив локти на стол, наблюдал за Энни, не отрывавшей взгляда от актеров, играющих сцену перед Роем. Густые волосы упали ей на плечи, разметались по груди, словно грива мифического животного.
   Ник подпал под обаяние этой девушки с первого дня, когда Энни вошла в студию, и немедленно пригласил ее на свидание. Они ходили в кино, обсуждали постановки экспериментальных театров, находившихся за пределами Бродвея. Ник даже познакомил Энни со своими друзьями. Все они были актерами, работали днем, и отнюдь не в театре, вечера проводили в жарких обсуждениях событий шоу-бизнеса, наполненных слухами и сплетнями.
   Целеустремленный, необыкновенно привлекательный молодой человек, большой любитель женщин, крайне честолюбивый актер, Ник не делал секрета из своих намерений овладеть прелестной Энни Хэвиленд. Он знал, что нравится ей, в этом он был уверен – когда их губы встречались, тонкие пальцы Энни, ласкающие его волосы, вздрагивали от желания и нетерпения.
   Но, к удивлению и даже раздражению Ника, Энни отказала ему.
   – Не думаю, что могу сейчас с кем-то сблизиться, – объяснила она. – Надеюсь, ты это поймешь.
   Несмотря на то, что Ник оскорбился и никак не мог поверить в происходящее, Энни сумела все превратить в дружескую шутку, гуляла с ним по парку, ходила обедать, осматривала музеи и галереи, посещала театры.
   Энни стала другом Ника, хотя их отношения нельзя было назвать платоническими – что-то в ее манере держать его за руку или ерошить волосы говорило о том, что она сознает, как сильно Ник желает ее.
   Не привыкший получать отказы, Ник не знал, как относиться к Энни. Хотя Ник, и это было очевидно, нравился Энни, сам он не мог забыть, что под внешностью блестящей модели прячется девочка из маленького провинциального городка. Возможно, ее отталкивают истории о его многочисленных похождениях. Как и многие актеры, находившиеся в состоянии постоянного напряжения, он не гнушался иногда на вечеринках выкурить пару – другую сигарет с травкой, а по утрам часто мучился похмельем, потому что накануне поглощал дешевую водку в неумеренных количествах.
   И, конечно, он был признанным и известным пожирателем женских сердец.
   Но со стороны Энни он не замечал ни малейшего признака неодобрения на этот счет. Она, казалось, полностью была на стороне Ника, несмотря на то, что между ними по-прежнему не было близости. Наоборот, дружба, предлагаемая ею, носила неуловимый оттенок чего-то гораздо более интимного, хотя Ник твердо знал: за кокетливым отказом кроется железная решимость.
   Недоуменно пожав плечами, он решил принять Энни такой, какая она есть, и неизменно восхищался силой ее характера.
   – Бэби, – сказал он, – не знаю, что видит Рой, когда ты работаешь в студии, но я уже довольно давно отираюсь в этом городишке, так что поверь: у тебя есть талант и воля. Ты далеко пойдешь. Да и сейчас, видно, бываешь в подходящем обществе! – Ник рассмеялся. – Надеюсь, возьмешь меня с собой?
   – Очень смешно, – фыркнула она. – Я буду добиваться паршивых эпизодиков, когда ты уже станешь героем сериалов, ты и сам прекрасно понимаешь это!
   Она знала, что мечтой Ника было попасть на телевидение. Хотя он был настоящим актером, но не питал иллюзий относительно своего таланта – он никогда не сможет добиться успеха на сцене, особенно в классическом репертуаре. Только коммерческие фильмы и мыльные оперы могли принести ему славу, и Ник знал, чего добивается.
   Честолюбивые стремления Ника вызывали резкое неодобрение строгого нетерпимого отца, лишившего сына наследства и изгнавшего его из клана Марсиано и родного дома в Ньютоне, штат Массачусетс, когда тот отказался заняться семейным бизнесом и уехал в Нью-Йорк.
   Энни как-то поинтересовалась, неужели время не смягчило разногласий и не примирило сына с отцом, но Ник покачал головой.
   – Ни в коем случае. Для такого человека, как он, все актеры как женского, так и мужского пола – проститутки. Это не профессия для мужчины, так он считает. И никогда он не переменит своего мнения…, но и меня нелегко сломить. Лучше нам жить подальше друг от друга.
   Ник, казалось, с полным спокойствием и безразличием воспринимал ссору с отцом и свое изгнание. Но Энни трудно было обмануть. Легко уязвимая нежная душа Ника страдала, и муки только усугублялись профессиональными невзгодами и хронической безработицей.
   Чувствуя постоянную внутреннюю борьбу, происходившую в Нике, Энни скоро привыкла ободрять друга, с почти материнским теплом давая понять, что многое зависит от его профессионального опыта. И вскоре Ник с благодарностью сбросил маску мужского превосходства и охотно принимал столь необходимую поддержку и разумные советы, хотя огонь, зажженный ею в его чреслах, не угасал.
   – Не знаю, как я существовал в этом безумном городе, пока не появилась ты, – часто повторял Ник, обняв ее за плечи, когда они спешили под проливным дождем к станции подземки.
   – Точно так же, как будешь обходиться без меня, когда придет время расставаться, – смеялась Энни. – Станешь великим актером, и девушки будут часами стоять под твоими окнами, лишь бы ты обратил на них внимание.
   – «Конечно, – думал он, улыбаясь, – все, кроме тебя». Но одновременно из слов Энни он сделал вывод, что она не собирается остаться здесь навсегда.
   И Ник не ошибался в своих предположениях. Энни действительно бывала в подходящем обществе. Только скрывала это.
   Занятия закончились. Энни встала и направилась к двери, ледяной взгляд карих глаз Роя Дирена неотступно следовал за ней. Он смотрел на Энни с обычным высокомерием, за которым крылось что-то вроде невольного одобрения, и, как всегда, странная напряженность говорила о непереносимых страданиях, про которые Энни ничего не было известно – Рой никого не посвящал в личную жизнь.
   Даже в самые худшие минуты, когда Рой намеренно оскорблял ее, Энни никогда не забывала о трагическом блеске этих глаз и чувствовала глубокую внутреннюю связь с ним, которую не могла ни нарушить, ни порвать минутная неприязнь. Ни за что на свете Энни не хотела бы подвести Роя.
   Но настал момент, когда ей пришлось пойти против его желаний. Выполнение ее планов не допускало ни малейшего промедления. Почти с самого начала занятий в студии она не переставала искать возможности появиться на сцене. Но Рой легко читал ее мысли.
   – Нетерпение, – сказал он как-то, – та слабость, которой одарили вас боги. Вы слишком голодны. Но если не смиритесь с тем, что для получения опыта необходимо время, погубите свой талант.
   Энни знала: Рой считает, что ей необходимо не меньше года перед тем, как появиться на Бродвее перед взыскательной публикой и строгими критиками.
   Но неделю назад у Энни неожиданно появился шанс. И, несмотря на все возражения и сомнения Роя, она собиралась им воспользоваться.

Глава VI

    Нью-Йорк, 1968 год, 8 февраля
   Пьеса называлась «Белая дама». Премьера должна была состояться через месяц. Драма пользовалась большим успехом в Лондоне двадцать пять лет назад, и в Англии по ней был поставлен фильм, получивший свою долю одобрительных рецензий и считавшийся классикой современного легкого репертуара.
   Причиной восстановления постановки в Нью-Йорке был, конечно, каприз звезды. Рима Бэйнс последние двенадцать лет была главной героиней, премьершей, суперзвездой Голливуда и неизменно стояла на первом месте в списке самых кассовых актеров, регулярно печатавшемся в «Верайети».
   Когда ей только исполнилось двадцать, она буквально ворвалась на сцену, поразительно привлекательная незнакомка, которой удалось получить роль в романтической драме «Знаю наизусть». Рима имела такой успех, что стала одной из кандидаток на получение «Оскара». Премию ей не дали лишь потому, что она была чужой в Голливуде, что, впрочем, не помешало Риме стать одной из звезд первой величины.
   Энни было всего двенадцать, когда картина вышла на экраны, и, хотя содержание было совсем не детским, Гарри Хэвиленд уступил мольбам дочери и повел ее в кино. С этого дня Энни не пропускала ни одного фильма с участием Римы Бэйнс.
   Список картин все увеличивался – в нем были представлены все жанры – от романтической комедии до приключенческих фильмов и триллеров.
   Рима была талантливой актрисой, крайне требовательной и тяжелой в общении, постоянно скандалила с режиссерами, сценаристами, и в результате все ее роли носили печать почти немыслимого совершенства, свойственного и ее капризной, чувственной экранной героине.
   Повзрослев, Энни часто гляделась в зеркало, но вместо своего отражения видела лицо Римы Бэйнс.
   Золотистые некрашеные волосы, волнами спадающие на плечи, обрамляли безупречно красивое лицо с карими глазами, всегда подернутыми поволокой – главной неповторимой чертой; один взгляд этих удивительных глаз мог превратить соблазнительную улыбку в выражение жгучего гнева, неземной мудрости или мгновенного безумия.
   Хотя игру Римы нельзя было сравнивать со стандартными ужимками средних актрис, во всех ее героинях было нечто общее – эксцентричность и сексуальность, перед которой было невозможно устоять. Самые талантливые сценаристы Голливуда писали роли специально для нее, и любой фильм с Римой Бэйнс в главной роли считался значительным событием в американском кино.
   В перерывах между картинами она работала на Бродвее, поскольку считала, что ее актерское мастерство может сойти на нет перед безликой камерой и из-за хаотического расписания съемок, если она не будет играть на сцене перед театральной публикой.
   Самым большим огорчением Энни в школьные годы была невозможность поездки в Нью-Йорк, чтобы увидеть эти прославленные постановки.
   Она никогда и не мечтала о том, чтобы в один прекрасный день получить роль в пьесе, в которой играла бы с Римой Бэйнс.
   «Белая дама» была совершенно новым жанром для Римы – романтической фантазией, одновременно и веселой, и зловещей, со странным сюжетом: молодой красивый писатель проводит ночь в доме, где с девятнадцатого века обитает привидение страстной дамы, любовницы величайшего поэта своего времени.
   Очарованный герой безнадежно влюбляется в прекрасный призрак, узнает все о бурном прошлом дамы, пишет о ней роман, и наконец призрак, тронутый его любовью, освобождает писателя от чар – тот забывает обо всем и возвращается в мир живых, унося с собой роман, история создания которого остается тайной и для самого автора.
   Статная, чувственная Рима Бэйнс идеально подходила для роли романтического призрака, и хотя исполнитель на роль главного героя еще не был найден, предполагалось, что это будет какой-нибудь известный актер, поскольку продюсер Сэм Спектор, поседевший в сценических сражениях ветеран Бродвея, привык во всем добиваться совершенства и не жалел расходов, чтобы создать запоминающийся спектакль.
   Уже шли серьезные переговоры о съемках второй киноверсии пьесы, если постановка окажется удачной, и об очевидных шансах Римы Бэйнс получить за эту роль «Оскара». В пьесе было много трогательных эпизодов, в которых героиня воскрешала в памяти былые романы и связанные с ними трагические события. Никто не сомневался в том, что Рима с блеском сыграет героиню.
   Энни никогда не представляла, что будет стоять на сцене рядом со знаменитой актрисой, если бы не одно обстоятельство: В «Белой даме» была маленькая, но яркая роль соседской девушки, легкомысленной, но привлекательной, страстно влюбленной в знаменитого писателя, которого сама судьба привела в дом с привидениями. Ее сцены, полные живого юмора и неосознанной чувственности, уравновешивали более серьезные эпизоды, в которых участвовала сама примадонна.
   Энни видела «Белую даму» в детстве, но теперь внимательно перечитывала пьесу – тонкую, талантливую, остроумную, и роль Джил, соседки, идеально подходила для девушки. Энни с ее чарующими глазами и темными волосами только подчеркнет экзотический стиль постановки, а прелестная внешность послужит идеальным фоном для главной романтической героини.
   Она не сомневалась, что сможет сыграть Джил. Оставалась единственная проблема – получить роль.
   Задача была нелегкой.
   Бродвейские театры испытывали серьезные затруднения, потому что арендная плата, жалованье театральным работникам, устанавливаемое профсоюзами, и цена на билеты повысились, кроме того, риск, связанный с вероятностью неудачной постановки, был гораздо больше, чем в счастливые годы до рождения телевидения, нанесшего непоправимый вред не только Голливуду, но, главным образом, Бродвею.
   Даже такой человек, как Сэм Спектор, постановки которого, несмотря на тревожные времена, приносили неизменные доходы инвесторам, вряд ли пойдет на то, чтобы отдать столь важную роль неизвестной актрисе.
   Энни приготовилась к битве. Против нее было все, даже Рой Дирен, который, несмотря на симпатию к Энни, рассмеялся бы ей в лицо, узнав, какой самонадеянный поступок собирается она совершить.
   Но даже авторитет Роя не смог повлиять на нетерпение, сжигавшее Энни. Ждать больше не было сил.
   Ей еще предстояло узнать, что мужество сослужит ей добрую службу. Но, к собственному жестокому разочарованию, Энни убедится, что талант и мужество – это еще далеко не все.
   Во вторник утром без четверти двенадцать Сэм Спектор, как всегда, вышел из своего офиса в «Белл Тиэтер асошиейтс» и зашагал по затянутому ковровой дорожкой коридору к лифту, чтобы спуститься вниз, оказаться на Сорок третьей улице и отправиться обедать с коллегами и приятелями.
   Энни тщательно обдумала, как обратиться к Сэму, и ухитрилась оказаться вместе с ним в кабине лифта. Он не повернулся, чтобы взглянуть на нее, а стоял, уставясь в старомодное табло, на котором сменялись номера этажей.
   – Мистер Спектор, – наконец выговорила Энни, – простите, что беспокою вас, но другого выхода у меня нет. Видите ли, я работаю моделью здесь на Манхэттене, в агентстве «Сирена» и занимаюсь у Роя Дирена. Я… то есть, у меня нет театрального агента, но я все бы отдала, лишь бы меня прослушали на роль Джил в «Белой даме». Не хотела бы навязываться, но если бы кто-нибудь согласился уделить мне немного времени, всего несколько минут…