Гибсон Уильям. Граф Ноль (Нейромантик - 2)

   Переносной нейрохирургический бокс "Хосаки" напоминал безглазую версию того французского модуля, может, метра на два длиннее, и покрашен он был в тускло-коричневый цвет. К нижней части обшивки недавно через равные интервалы были приварены выгнутые углом листы перфорированного металла, и продетые в дыры обычные веревочные подвески крепили к ним с десяток толстых, глубоко рифленных мотоциклетных шин из красной резины.
   - Они спят - сказал Линч. - Эта штука покачивается, когда внутри кто-то ходит, так что это всегда видно. Когда придет время, мы снимем колеса, но пока нам хотелось бы иметь возможность следить за ними.
   Тернер медленно обошел коричневый фургон, заметив черный глянцевый сливной шланг, уходивший в маленький прямоугольный резервуар по соседству.
   - Пришлось приваривать прошлой ночью, - Линч покачал головой. Господи, у них там есть еда, сколько-то воды.
   Тернер приложил ухо к обшивке.
   - Звуконепроницаема, - пояснил Линч. Тернер поднял взгляд к стальной крыше над головой. Сверху хирургический бокс был экранирован добрым десятком метров ржавеющей крыши. Единый лист железа, к тому же горячий сейчас настолько, что можно поджарить на нем яичницу. Тернер задумчиво кивнул. Этот горячий прямоугольник - постоянная деталь на инфракрасном сканере "Мааса".
   - Летучие мыши, - сказала Уэббер, протягивая ему "смит-и-вессон" в наплечной кобуре из черного нейлона. Сумерки были полны звуков, которые исходили как будто из какого-то замкнутого пространства: металлическое кваканье и цоканье жуков, крики невидимых птиц. Тернер засунул пистолет, а потом и кобуру в карман парки. - Хочешь поссать, пройди вверх мимо того куста, но смотри, кругом колючки.
   - Ты откуда?
   - Из Нью-Мексико, - ответила женщина.
   В угасающем свете ее лицо казалось вырезанным из дерева. Она повернулась и зашагала прочь, направляясь к стыку стен, приютившему брезентовые навесы. Тернер различил там силуэты Сатклиффа и какого-то молодого цветного. Они что-то ели из блеклых полиэтиленовых пакетов. Похоже, это - Рамирес, компьютерный жокей с полигона, партнер Джейлин Слайд. Из Лос-Анджелеса.
   Тернер взглянул вверх в чашу неба - бескрайнюю, как звездная карта.
   Странно, почему отсюда оно кажется таким огромным, подумалось ему, а с орбиты - это просто бесформенная бездна, где масштаб теряет всякое значение.
   Тернер знал, что и сегодня ему не уснуть, что Большая Медведица вихрем закружится для него, а потом канет за горизонт, утянув за собою хвост.
   Его ударила тошнотворная и дезориентирующая волна - в мозг вдруг непрошено хлынули образы из досье биософта.
   Глава 8
   ПАРИЖ
   Андреа жила в Картье-де-Терн, где ее старинный дом вместе со всеми прочими ждал нашествия неуемных городских реставраторов. В подъезде было темно, только биофлюоресцентные полоски "Фудзи Электрик" едва тлели над ветхой стенкой маленьких деревянных ячеек; у некоторых даже еще сохранились на месте дверцы с прорезями. Марли знала, что когда-то почтальоны ежедневно проталкивали в эти щели квитанции и письма. Что-то очень романтичное было в самой этой идее, однако ячейки с их желтеющими визитными карточками, оповещавшими о роде занятий давно исчезнувших жильцов, почему-то всегда действовали на нее угнетающе. По стенам коридора змеились разбухшие кабели и оптоволоконные провода, каждая связка - потенциальный кошмар для какого-нибудь бедняги-монтера. В дальнем конце коридора через открытую дверь с панелями из линзового стекла виднелся заброшенный внутренний двор, где от сырости влажно блестел булыжник.
   Когда Марли вошла в парадное, консьерж сидел во внутреннем дворике на белом пластмассовом ящике, в былые времена служившем упаковкой для бутылок воды "Эвиан". Консьерж звено за звеном терпеливо смазывал черную цепь от старого велосипеда. Когда Марли стала взбираться по первому лестничному пролету, он поднял на нее глаза, но не проявил особого интереса.
   Мраморные ступени давно потеряли былой блеск, покрывшись шершавыми выбоинами от ног бесчисленных поколений жильцов. Квартира Андреа находилась на четвертом этаже. Две комнаты, кухня и ванная. Марли приехала сюда, в последний раз заперев свою галерею, когда стало больше невозможно спать в импровизированной спальне - маленькой комнатке над складом, которую она делила с Аденом. Теперь этот дом вновь грозил ввергнуть ее в замкнутый круг депрессии, но ощущение новой одежды и опрятный стук каблучков по мрамору удерживали от этого. На Марли было просторное кожаное пальто несколькими тонами светлее сумочки, шерстяная юбка и шелковая блузка от "Пари Изетан".
   Сегодня утром она постриглась в предместье Сан-Оноре у бирманки с немецким лазерным карандашом - дорогая стрижка, утонченная, без излишней консервативности.
   Марли коснулась круглой пластины, привинченной в центре двери Андреа.
   Услышала, как та тихонько пискнула, считывая линии и завитки отпечатков пальцев. - Андреа, это я, - сказала она в крохотный микрофон.
   Последовала череда щелчков и позвякиваний - это подруга открывала дверь.
   И вот Андреа стоит на пороге - в лужице воды и старом махровом халате.
   С полминуты француженка восхищенно рассматривала новую прическу Марли, потом улыбнулась.
   - Так ты получила эту свою работу или просто ограбила банк?
   Переступив порог, Марли поцеловала подругу в мокрую щеку.
   - Судя по ощущениям, понемногу того и другого, - рассмеялась она.
   - Кофе, - сказала Андреа, - свари нам кофе. Со сливками. Мне нужно еще сполоснуть волосы. А твоя прическа просто чудо... - Она исчезла в ванной, и до Марли донесся плеск воды по фаянсу.
   - Я привезла тебе подарок! - крикнула ей вслед Марли, но Андреа ее не расслышала.
   Пройдя в кухню, Марли налила воды в чайник, зажгла плиту от старомодной электрозажигалки и начала рыться на заставленных всякой всячиной полках в поисках кофе.
   - Пожалуй, да, - говорила за кофе Андреа, - теперь понимаю. - Она рассматривала голограмму шкатулки, которую Марли впервые увидела в вирековском конструкте парка Гауди. - Это в твоем стиле. - Она тронула клавишу, и "брауновская" иллюзия исчезла. За единственным окном комнаты небо, будто причудливой гравировкой, было разукрашено венчиками перистых облаков. - Что до меня, это слишком угрюмо, слишком серьезно. Как и те работы, что ты выставляла в своей галерее. Но значить это может только одно - герр Вирек не ошибся в выборе; ты ему решишь эту загадку. А учитывая заработную плату, я бы на твоем месте с этим не торопилась.
   Андреа щеголяла в подарке Марли - дорогой, с восхитительным количеством мелких деталей, мужской блузе из серой фламандской фланели. Андреа просто обожала вещи такого стиля, и ее радость при виде блузы была очевидной. Блуза почти под цвет ее глаз великолепно оттеняла пепельные волосы.
   - Он просто ужасен, этот Вирек. Мне кажется... - Марли запнулась.
   - Охотно верю, - отозвалась Андреа, прихлебывая кофе. - А ты что, ждала, что денежный мешок окажется приятным или хотя бы нормальным типом?
   - В какой-то момент мне почудилось, что он не совсем человек. Я очень отчетливо это почувствовала.
   - А он и не человек, Марли. Ты разговаривала с проекцией, спецэффектом...
   - И тем не менее... - Она беспомощно повела рукой и тут же почувствовала досаду на саму себя.
   - И тем не менее он очень, очень богат и платит тебе кучу денег за то, чтобы ты сделала что-то, к чему ты, возможно, уникально подходишь. Улыбнувшись, Андреа расправила тщательно заглаженный угольно-черный манжет.
   - У тебя ведь не такой уж богатый выбор, правда?
   - Знаю. Пожалуй, это меня и тревожит.
   - Ну-у, - протянула Андреа, - я думала, что смогу ненадолго оттянуть этот разговор, но у меня есть еще кое-что, что может тебя встревожить. Если "встревожить" здесь подходящее выражение.
   - Да?
   - Я подумала было, может, вообще не стоит тебе об этом говорить, но уверена, что рано или поздно он все равно до тебя доберется. Я сказала бы: он чует деньги.
   Марли осторожно поставила пустую чашку на заваленный журналами столик из индийского тростника.
   - У него очень острый нюх на такие вещи.
   - Когда?
   - Вчера. Началось, думаю, примерно через час после того, как должно было состояться твое собеседование с Виреком. Он позвонил мне на работу. Он оставил записку здесь, у консьержа. Если я уберу экранирующую программу, она кивнула на телефон, - уверена, он позвонит в течение получаса.
   Вспомнился взгляд консьержа, позвякивание велосипедной цепи.
   - Он сказал, что хочет поговорить, - продолжала Андреа. - Только поговорить. Ты хочешь поговорить с ним, Марли?
   - Нет, - ответила она голосом маленькой девочки, высоким и ломким. А потом: - Он оставил номер?
   Вздохнув, Андреа медленно покачала головой, потом сказала:
   - Да, конечно, оставил.
   Глава 9
   ВВЕРХУ, НА ПРОЕКТАХ
   Тьму наполняли узоры - как пчелиные соты цвета крови. Было тепло. И по большей части мягко.
   - Ну и бардак, - сказал один из ангелов. Голос оказался женский и доносился откуда-то из далекого далека, но звучал нежно, музыкально и очень отчетливо.
   - Надо было перехватить его еще у Леона, - сказал второй ангел - тоже женщина. - Наверху это не понравится.
   - У него, похоже, что-то было в этом большом кармане, видишь? Карман разрезали, чтобы это что-то вытащить.
   - И не только карман, сестренка. Господи. Вот.
   Узоры качнулись и поплыли, когда кто-то подвинул его голову. Холодная ладонь у него на щеке.
   - Не испачкай себе рубашку, - сказала первый ангел.
   - Дважды-в-День это не понравится. Как, по-твоему, с чего это он так сорвался и побежал?
   Его это выводило из себя, потому что хотелось спать. Разумеется, он спит, но почему-то в его мозг просачиваются искусственные сны Марши, и он барахтается в рваной путанице фрагментов из самых разных серий "Важных мира сего". Мыло тянулось беспрерывно еще до его рождения, сюжет - этакий многоголовый солитер повествования, извивающийся, как магнитная лента, каждые несколько месяцев сворачивался кольцом, чтобы поглотить самое себя, но потом отращивал новые головы, жадные до напряжения и накала страстей.
   Наконец Бобби смог увидеть этого корчащегося червяка целиком, во всей его длине, таким, каким Марше его никогда не увидеть, - удлиненную спираль "сенснетовской" ДНК, хрупкий дешевый эктоплазм, сосущий соки из бесчисленных голодных мечтателей. Что до Марши, к ней повествование приходило через органы чувств Мишель Морган Магнум, главной героини, унаследовавшей корпорацию "Магнум АГ". Но сегодняшняя серия каким-то жутким образом все норовила уклониться от отчаянно запутанных сердечных дел Мишель, за которыми Бобби вскоре перестал следить, перескочив на подробные описания социоархитектуры самодостаточных комплексов-"ульев" типа "Солери". Некоторые детали этих описаний казались подозрительными, даже на взгляд Бобби. Он, например, сомневался, что там действительно целые этажи отведены под продажу исключительно льдисто-голубых вельветовых комбинезонов с алмазными пряжками у колен или что там есть другие этажи, вечно темные и заселенные исключительно голодающими детьми. В это последнее, как он вроде бы смутно помнил, Марша верила беззаветно и относилась поэтому к Проектам с суеверным ужасом - как к некоему вертикально вздыбленному аду, куда ей придется однажды взойти. Другие фрагменты искусственного сна напомнили Бобби "сенснетовский" канал "Знание", появлявшийся у них в доме в качестве бесплатного приложения к каждой стим-подписке; там тоже были искусные мультипликационные диаграммы внутренней структуры Проекта, на них накладывался монотонный голос, бубнивший лекцию об образе жизни различных его обитателей. Эти обитатели когда Бобби удалось на них сосредоточиться - оказались еще менее убедительными, нежели вельветовые вспышки цвета голубого льда или беззвучно крадущиеся во тьме младенцы-каннибалы. Веселая молодая мать резала пиццу огромным промышленным водяным ножом на кухоньке безупречно чистой однокомнатной квартиры. Стеклянная дверь открывалась на узкий балкон и прямоугольник мультяшно-голубого неба. Женщина была черной, но не негритянкой - Бобби подумал, что она скорее походит на одну из порнокукол из модуля в его спальне, только очень-очень темную, юную и в образе счастливой матери. И у нее были - так на первый взгляд - очень маленькие, но мультяшно совершенные груди. (В этот момент, как будто чтобы еще больше усилить его тупое замешательство, поразительно громкий и очень не "сенснетовский" голос сказал: "А вот это, Джекки, я определенно назвала бы признаком жизни. Если точный прогноз еще дать и невозможно, то, по крайней мере, мы на верном пути".) Тут его закружило, и он снова вывалился в показушно обаятельную вселенную Мишель Морган Магнум, которая отчаянно боролась за то, чтобы предотвратить перекупку своей корпорации "Магнум АГ" зловещим промышленным кланом Накамура из Сикоку. В данном случае клан представлял (усложнение сюжета) основной любовник Мишель в этом сезоне, состоятельный (но почему-то жадный до пары лишних миллиардов) красавец политик из Новой Советии Василий Суслов, который и одеждой, и своим внешним видом удивительно смахивал на готиков из заведения Леона.
   Серия, похоже, приближалась к некой кульминации: антикварный "БМВ" с двигателем, переделанным под водородное топливо, был обстрелян на улице близ жилого блока "Ковина-Конкорс-Коуртс" из радиоуправляемых западногерманских микровертолетов; вероломный личный секретарь нацелил на Мишель Морган Магнум пистолет с никелированной пластинкой "Намбу", а Суслов, с которым Бобби все больше начинал идентифицировать самого себя, собирался смыться из города с роскошной феминой-телохранителем, которая была японкой, однако почему-то крайне напоминала Бобби еще одну девицу из его голографического порномодуля но тут кто-то закричал.
   Бобби никогда не слышал, чтобы так кричали, и в голосе кричавшего было что-то до ужаса знакомое. Но прежде чем он успел начать переживать из-за этого, перед глазами у него вихрем закружились кроваво-красные соты, и он пропустил конец "Важных мира сего". Мелькнула невнятная мысль - красный вихрь как раз сменился черным, - что он всегда может спросить у Марши, чем же там все закончилось.
   - Открой глаза, приятель. Вот так. Свет тебе слишком ярок?
   "Слишком" еще мягко сказано, но это ничего не меняло. Белый, белый.
   Белизна. Он вспомнил, как его голова взорвалась - будто годы назад. Взрыв гранаты, вспышка сумасшедшего белого света в пронизанной холодными ветрами темноте пустыни. Его глаза открыты, но он ничего не видит. Только белое.
   - Ну, в обычной ситуации я дал бы тебе побыть без сознания еще немного, учитывая, в каком состоянии наш белый мальчик. Но те, кто мне платит, говорят: "Поставь парня на ноги", так что я тебя бужу, еще не закончив работу. Ты хочешь спросить, почему ты ничего не видишь, да? Только белый свет - вот и все, что ты видишь, - это верно. А дело в том, что у нас тут стоит реле нейропрерывания. Между нами говоря, эта штука взята из секс-шопа, но не вижу причин, почему бы не использовать ее в медицине, если так уж хочется. А нам того хочется, потому что тебе по-прежнему чертовски больно, и уж во всяком случае ты лежишь тихо, пока я работаю. - Голос был спокойным и размеренным. Ну вот, самая большая проблема была у тебя со спиной, но я поставил скобы и наложил несколько футов цеплючки. Сам посуди, кто тебе тут сделает пластическую операцию - хотя милашки, думаю, сочтут эти шрамы весьма привлекательными. А что я делаю теперь? Я вычищаю рану у тебя на груди, а потом мы и ее застегнем кусочком цеплючки, и все будет готово. Правда, ближайшие несколько дней тебе придется двигаться очень осторожно, иначе разойдутся скобы. Я уже налепил на тебя парочку дермов и налеплю еще несколько потом. А тем временем я собираюсь переключить твой сенсориум на аудио и полное видео, чтобы ты постепенно начинал приходить в себя. Не обращай внимания на кровь, она вся твоя, но больше уже ниоткуда не течет.
   Белизна свернулась в серое облако, предметы с медленной неуклонностью кислотного глюка стали приобретать очертания. Он распластан по обитому чем-то потолку - смотрит вниз на белую безголовую куклу. На месте головы у куклы зеленая хирургическая лампа, которая, похоже, растет у нее из плеч.
   Негр в залитом кровью зеленом халате распыляет что-то желтое в разверстую рану, которая сбегает наискось от левого соска куклы и кончается почти над тазовой костью. Бобби знает, что мужчина черный, потому что тот с непокрытой головой - непокрытой, бритой и глянцевой от пота. Руки негра скрываются под туго натянутыми зелеными перчатками. Зеленые перчатки и скользкий набалдашник лысины, ничего больше от негра, в сущности, и не видно. По обеим сторонам шеи к коже куклы присосались розовые и голубые дермодиски. Края раны кажутся выкрашенными чем-то вроде шоколадного сиропа, а желтый аэрозоль, вылетая из своего серебристого баллончика, издает слабое шипение.
   Тут Бобби осознал, что перед ним, и вселенная тошнотворно опрокинулась.
   Лампа свисала с потолка, потолок был зеркальный, а куклой был он сам.
   Казалось, длинный эластичный шнур снова выдернул его сквозь красные соты назад, в комнату из сна, где черная девушка резала детям пиццу. Водяной нож не издавал ни звука, в игольчатом потоке высокоскоростной воды крутились микроскопические песчинки. Инструмент предназначался для разрезания стекла и стали, а вовсе не для того, чтобы нарезать на ломтики пиццу из микроволновки. Бобби хотелось накричать на "негритянку", потому что он боялся, что она отрежет себе палец, даже этого не почувствовав. Но кричать он не мог, как не мог пошевелиться или вообще издать хоть какой-то звук. Женщина любовно вырезала последний кусок и, нажав ногой на отключающую нож педаль в полу, переложила нарезанную пиццу на белое керамическое блюдо, потом повернулась к прямоугольнику голубизны за балконом, где были ее дети... Нет, сказал Бобби, проваливаясь глубоко в себя, не надо. Потому что существа, которые ворвались в комнату и бросились к ней, были не потирающими ладошки малышами, а страшными монстрами, младенцами-каннибалами из снов Марши. У них были крылья, порванные в лохмотья, - мешанина розовых костей, металла, туго натянутых перепонок из пластиковых лоскутов... Он увидел их зубы...
   - Уф, - сказал негр, - потерял тебя на секунду. Не надолго, понимаешь, только, быть может, на одну нью-йоркскую минутку...
   Его рука в зеркале над головой взяла из кровавой тряпки рядом с ребрами Бобби плоскую катушку из прозрачного синего пластика. Двумя пальцами он осторожно вытянул кусок какого-то коричневого, собравшегося бусинами вещества. По краям бусин вспыхивали крохотные точки света, дрожали и, казалось, раскачивались.
   - Цеплючка, - пояснил негр и второй рукой нажал на кнопку - наверное, кнопку встроенного в синюю катушку резака. Теперь отрезок нитки бус свободно качнулся и попытался заизвиваться. - Славная хреновина, - продолжал негр, поворачивая катушку так, чтобы и Бобби тоже было видно. - Новая. Такие сейчас используют в Тибе.
   Что-то коричневое, безголовое, каждая бусина - сегмент тела, каждый сегмент окаймлен бледными светящимися ножками. Потом, как фокусник взмахнув руками в зеленых перчатках, негр наложил гадину по всей длине открытой раны и легким движением оторвал последний сегмент - тот, что был ближе всего к лицу Бобби. Отделяясь, этот сегмент втянул в себя блестящую черную нить, служившую многоножке нервной системой, и каждая пара клешней, одна за другой, сомкнулась, крепко стянув края раны - будто задернула "молнию" на новой кожаной куртке.
   - Ну вот видишь, - сказал негр, промокая остатки шоколадного сиропа влажным белым тампоном, - не так уж было и страшно, правда?
   Его вступление в апартаменты Дважды-в-День совсем не походило на то, что так часто рисовало Бобби воображение. Начать с того, что он никогда не думал, что его вкатят на кресле-каталке, позаимствованном в "Материнском обществе Святой Марии", - название общества и серийный номер были аккуратно выгравированы лазером на тусклой хромировке левого подлокотника. Катившая его женщина, однако, вполне вписалась бы в какую-нибудь из его фантазий: ее звали Джекки - первая из двух девушек с Проектов, которых он видел у Леона, и, насколько он понял, одна из двух его ангелов. Кресло-каталка беззвучно катилась по ворсистому серому паласу, от стены до стены покрывавшему узкой проход к жилым помещениям, но золотые побрякушки на федоре весело позвякивали при каждом шаге черного ангела.
   И он представить себе не мог, что хата Дважды-в-День окажется такой огромной или что в ней будет полно деревьев. В своей импровизированной операционной Пай - доктор, не преминувший объяснить, что на самом деле никакой он не врач, а просто тот, кто "иногда помогает выпутаться", - устроившись на драном высоком табурете, стянул окровавленные зеленые перчатки, закурил сигарету с ментолом и посоветовал Бобби недельку-другую не перетруждаться. Через несколько минут Джекки и Pea - второй ангел - с трудом впихнули его в мятую черную пижаму, которая выглядела как одежда из дешевого фильма про ниндзя, втолкнули в кресло-каталку и двинулись к шахте лифтов в сердцевине улья. Благодаря еще трем дополнительным дермам из запаса наркотиков Пая - один из них был заряжен добрыми двумя тысячами миллиграммов аналога эндорфина - в голове у Бобби прояснилось и никакой боли он не испытывал.
   - Где мои вещи? - запротестовал он, когда его выкатили из первого коридора в другой, ставший опасно узким из-за десятилетних наслоений водопроводных труб и проводки. - Где моя одежда, дека и все остальное?
   - Твоя одежда, дорогуша, в том виде, в каком она была, сейчас в пластиковом мешке у Пая, ждет, когда он спустит ее в мусоропровод. Паю пришлось срезать ее с тебя на столе, и, уж если на то пошло, она была просто окровавленными лохмотьями. И если твоя дека была в куртке, в нижнем кармане, то я думаю, что те, кто тебя порезал, ее и забрали. Едва не прихватив и тебя заодно. И ты, ублюдок, ко всем чертям испортил мне рубашку от "Салли Стэнли". - Ангел Pea казалась не слишком дружелюбной.
   - Ну, - протянул Бобби, когда они заворачивали за угол, - хорошо. А вы случайно не нашли в карманах отвертку? Или кредитный чип?
   - Чипа не было, малыш. Но если ты имеешь в виду отвертку с двумя сотнями по одной бумажке и еще десяткой новых иен в рукоятке, то это как раз цена моей новой рубашки...
   Вид у Дважды-в-День был такой, как будто толкач не особенно рад видеть Бобби. В самом деле, можно было подумать, что он вообще его не заметил.
   Смотрел прямо сквозь него на Джекки и Pea и скалил зубы в улыбке, целиком состоявшей из нервов и недосыпания. Бобби подкатили достаточно близко, так что ему было видно, какие желтые у Дважды-в-День белки - почти оранжевые в розовато-пурпурном свечении трубок гро-света, которые, казалось, в полном беспорядке свисали с потолка.
   - Что вас, суки, задержало? - спросил толкач, но в голосе его не было ни тени гнева, одна только смертельная усталость и еще что-то такое, что Бобби поначалу не смог определить.
   - Пай, - сказала Джекки, качнув бедрами мимо кресла, чтобы взять пачку китайских сигарет с невероятных размеров деревянной плиты, служившей Дважды-в-День кофейным столиком. - Он виртуоз, наш Пай.
   - И научился этому в ветеринарной школе, - добавила ради Бобби Pea, но обычно он так пьян, что никто не позволит ему попрактиковаться даже на собаке...
   - Так, - сказал Дважды-в-День, останавливая наконец взгляд на Бобби, значит, жить будешь.
   Этот взгляд был настолько холодный, настолько усталый и клинически отстраненный, настолько далекий от маски этакого заманьяченного толкача, которому сам черт не брат - и который Бобби принимал за истинную личность этого человека, что Бобби смог только опустить глаза и уставиться в стол.
   Лицо у него горело.
   Почти трехметровой длины стол был сколочен из бревен, каждое толще ноги Бобби. Должно быть, дерево какое-то время провело в воде, подумал Бобби, в некоторых местах еще сохранилась белесая серебристая патина плавуна, как на колоде, возле которой он играл давным-давно в детстве в Атлантик-сити. Но дерево не видело воды уже довольно давно, и столешницу покрывала плотная мозаика из воска оплывших свечей, винных пятен, странной формы луж матово-черной эмали и темных ожогов сотен раздавленных сигарет. Стол был так завален едой, мусором и безделушками, что казалось, что это какой-то уличный торговец собрался было разгружать "железо", но потом передумал и решил пообедать. Тут были наполовину съеденные пиццы - от вида катышек криля в кетчупе у Бобби стало сводить желудок - рядом с обваливающимися стопками дискет, грязные стаканы с затушенными в недопитом красном вине окурками, розовый стироновый поднос с ровными рядами заветрившихся канапе, открытые и неоткрытые банки пива. Антикварный герберовский кинжал лежал без ножен на плоском обломке полированного мрамора. Еще на столе оказалось по меньшей мере три пистолета и, быть может, два десятка компонентов загадочного с виду компьютерного оборудования, того самого ковбойского снаряжения, при виде которого в обычных обстоятельствах у Бобби потекли бы слюнки.