Страница:
Но Гвен приходилось думать и о переменах в собственной жизни, которые могут наступить в связи с переходом тюрьмы под управление «ДРУ Интернэшнл». Если она сейчас уволится, это уменьшит ее пенсию, а может быть, она вообще ее потеряет. И где она найдет себе другую работу? В таком возрасте не начинают с нуля. Она побледнела, представив, как работает зазывалой у дешевого ресторана. Без медицинской страховки, без пенсии, без надежды.
Гвен поднесла к губам чашку с давно остывшим кофе и вспомнила слова Христа: «Господи, пронеси мимо меня чашу сию». Именно это она сейчас чувствовала: как будто ее должны распять.
29
30
Гвен поднесла к губам чашку с давно остывшим кофе и вспомнила слова Христа: «Господи, пронеси мимо меня чашу сию». Именно это она сейчас чувствовала: как будто ее должны распять.
29
ДЖЕННИФЕР СПЕНСЕР
Все письма, посылаемые заключенным, вскрывались и прочитывались, и только адвокаты обладали привилегией сохранять тайну переписки. Поэтому, получив письмо от Говарда Макбейна, Дженнифер села на койку, лихорадочно вскрыла конверт и достала пачку бумаг. Прежде всего она прочла сопровождающее письмо:
Конечно, она ошиблась! Но не в содержании проклятого письма. Она сделала ужасную ошибку, доверяя людям, недостойным доверия. Сначала Дональд и Том пообещали, что ее не признают виновной. Затем, когда ее вина была доказана, гарантировали, что ей дадут условное наказание. Когда ее приговорили к тюремному заключению, они уверяли, что добьются немедленной амнистии. После того как и это не оправдалось, Том объяснил, что они через несколько недель подадут апелляцию, и Макбейн обеспечит, чтобы все прошло гладко. А теперь Говард пишет, что «для подачи апелляции нет достаточных оснований»! Разве это не достаточное основание для уверенности, что в преступлении виновна не она, а Дональд Майклс?
Дженнифер перевернула страницу. По сравнению с тем, что она увидела, письмо Макбейна показалось ей милым щебетаньем. Сумма взноса на текущие расходы составляла 280 тысяч!
Дженни всхлипнула, задыхаясь, и Зуки, в этот момент вошедшая в камеру, бросилась к ней.
— Что с тобой?
Но Дженнифер не могла ей ответить и только тихо застонала. Боже, в какое дерьмо она влипла! Она воображала, что умнее и лучше всех остальных женщин в этой тюрьме, а наделе, как последняя идиотка, оказалась жертвой самого элементарного обмана.
В первый раз за все время Дженнифер пришло в голову, что, возможно, она с самого начала была намечена на роль козы отпущения. И роман с Томом, и помолвка, и все остальное имело скрытый смысл, служило подготовкой ее к роли добровольной жертвы.
У нее закружилась голова, и Дженни прилегла на жесткую койку. Зуки подошла и взяла ее за руку.
— Что случилось, Дженни? Может быть, позвать Мо-виту?
Дженнифер только покачала головой. Разве ей поможет Мовита или кто-то другой? Дональд Майклс занимался рискованными операциями с размещением акций с незапамятных времен. Как, впрочем, и остальные парни на Уолл-стрит. Но он был более азартным и менее осмотрительным. Дональд всегда знал, что ребята из отдела надзора следят за каждым его шагом. Может быть, ее и на фирму приняли потому, что хорошая девушка из католической школы отлично подходила на роль подставного лица, когда придет время обрубать хвосты? А она-то воображала, что удачно притворилась знатоком редкого фарфора…
— Дженни! Дженни, не пугай меня! — повторяла Зуки.
— Все нормально, — с трудом выговорила Дженнифер, хотя видела соседку как в тумане. У нее не было сил разговаривать с Зуки. — Оставь меня.
Хорошо, пусть Говард отказался от нее, она может найти другую фирму для подготовки апелляции, еще лучше, чем эти марионетки из «Суитмор и Макбейн». И Майклс возьмет на себя все расходы, связанные с судом, иначе она позвонит в Комиссию по ценным бумагам по платному телефону из общей комнаты, который прослушивается, и сообщит им все, что знает.
Дженнифер вскочила с койки и повернулась к Зуки.
— Помоги мне, — сказала она.
С помощью Зуки Дженни подняла койку и достала мобильник, спрятанный в полой ножке.
— Посторожи, — попросила она. — У меня очень важный разговор.
Зуки только кивнула в ответ, но ее глаза расширились от удивления. Дженни быстро набрала номер Тома. На этот раз определитель ему не поможет: этот номер он не знает.
Как она и ожидала, Том ответил на первый же звонок.
— Том Бренстон, — сказал он.
— Я знаю, кто ты. И не смей вешать трубку сейчас, когда ты узнал, кто звонит!
— Дженнифер? — Он удивился и испугался, это было слышно по голосу.
Она сразу перешла к делу:
— Ты видел письмо, которое мне послал этот подонок Макбейн?
— Но это конфиденциальная информация, Дженнифер. Я не видел письмо, но он связался со мной и…
— Кончай болтать! Во-первых, я хочу знать: вы с самого начала планировали меня посадить? Или я просто оказалась под рукой? Была игроком, которым можно пожертвовать?
— Дженни, я сейчас не могу с тобой разговаривать…
— Стой! Не смей вешать трубку!
Она представила себе, как Том застыл на другом конце линии: такого тона он никогда от нее не слышал.
— Послушай теперь второй вопрос, который я хочу задать. У тебя нет под рукой телефона Чарльза Хайни из Комиссии по ценным бумагам? Я, видишь ли, собираюсь позвонить ему и рассказать кое-что о вас двоих.
— Но, Дженнифер, я…
— Послушай меня. Если вы с Дональдом немедленно не найдете юристов, которые вытащат меня отсюда, и не заплатите им, вы оба серьезно об этом пожалеете.
На другом конце линии наступила мертвая тишина, Дженнифер даже испугалась, что их разъединили. Но затем голос Тома зазвучал так отчетливо, словно он стоял рядом с ней в камере. Он говорил спокойно и размеренно, сдерживая эмоции. Но какие именно? Страх? Ненависть?
— Дженнифер, не делай глупостей. Я не видел письма Говарда, но я позвоню ему прямо сейчас и свяжусь с Дональдом. Ты знаешь, что мы готовы тебе помочь, но если ты виновна…
— Если я виновна?! — воскликнула Дженнифер.
Зуки, стоявшая у решетки, обернулась и приложила палец к губам.
— Послушай, ты прекрасно знаешь, что я делала только то, что вы мне говорили. Потому что вы мне это приказывали. У нас был договор. И даже если я хоть каплю виновна, то вы с Дональдом замешаны в этом по самые уши! — Она сделала глубокий вдох. — Ты, кажется, забыл, что я знаю все о предложении «Фишер и К0 », а это было еще тогда, когда я не работала на фирме. И Сэм Саттон рассказал мне о первоначальном размещении акций «Омнигруп» во всех подробностях. Не говоря о том, как любил похвастаться Дональд, приняв пару коктейлей.
Все. Она промыла ему мозги. Теперь все будет хорошо. Но его голос внезапно стал жестким.
— Дженнифер, ты говоришь по мобильному телефону. Ты понимаешь, что этот разговор может прослушиваться? Пытаясь нас шантажировать, ты вредишь сама себе. — Он помолчал и презрительно добавил: — Не стоит мстить мне за то, что я расторг нашу помолвку.
— Мстить? Тебе? Том, ты что, совсем с ума сошел? — удивилась Дженнифер. — Не пытайся представить, будто все это сентиментальный бред. Это чистый бизнес.
Тогда он перешел на официальный тон. Как обычно делал, когда хотел прекратить переговоры:
— От имени фирмы «Хадсон, Ван Шаанк и Майклс» должен сообщить тебе, что мы не потерпим шантажа.
Пораженная, Дженнифер уставилась на микрофон крошечной трубки. Он что, обезумел, этот сукин сын? И как она могла считать его порядочным человеком?!
— Ты можешь сколько угодно притворяться, что белое — это черное. Но через три часа я хочу услышать от тебя и от Дональда Майклса, что кто-то из юристов высшего класса занимается моим делом и получил необходимый взнос на текущие расходы. Иначе…
— Дженнифер, это не конструктивный разговор. Твоя вина доказана, и подобные действия могут привести к конфликту интересов. Но я попытаюсь обсудить это с Дональдом и Говардом. Позвони мне сегодня в десять часов вечера.
— Я не могу позвонить в десять. Я в тюрьме; ты, случайно, не забыл об этом? Я позвоню в восемь. И советую сделать все, как я сказала.
Дженнифер ткнула кнопку отключения связи, и они с Зуки убрали телефон на место. Дженни била крупная дрожь, в горле стоял комок, который она никак не могла проглотить.
— Не знаю, сколько еще я смогу это скрывать, — вздохнула Зуки, сворачиваясь в клубок на своей койке.
Дженнифер испугалась.
— Ты должна молчать об этом, иначе ты нас всех подведешь.
— Как же я подведу всех? — удивилась Зуки. — Это никого не касается.
Иногда было трудно понять, притворяется она или действительно настолько глупа.
— Еще как касается, — возразила Дженнифер. — Мы все попадем в карцер.
— Почему вы попадете в карцер из-за моей беременности? Вы-то здесь при чем?
Дженнифер чуть не расхохоталась. Она думала, что Зуки говорит о спрятанном мобильном телефоне и их борьбе против планов «ДРУ Интернэшнл».
— Здесь нет ничего смешного! — сказала Зуки с необычной горячностью. — Ты же не знаешь, как все произошло! Это было ужасно. Как будто я вернулась в прошлое, в то ужасное время, когда мне было двенадцать лет и мой двоюродный брат Трейвис заставлял меня делать это с ним и его приятелями.
Дженнифер была шокирована этим признанием.
— Я не думала, что Кемри способен на насилие.
— Это не Роджер, — сердито сказала Зуки. — Он ко мне и пальцем не притронулся. Он здесь самый добрый.
— Но мне казалось, что вы…
Зуки уткнулась носом в подушку и тихо сказала:
— Ты с ума сошла. Это был Карл Бирд. Я ненавижу его.
Дженнифер сразу же вспомнила, как Бирд запугивал ее, когда она была в отстойнике и в карцере. Насколько она сама была близка к тому, чтобы быть изнасилованной, как Зуки!
Но поразительно, что Зуки с радостью приняла свою беременность. Казалось, она не связывает мужчину, которого ненавидела, с будущим ребенком. Дженнифер вдруг вспомнила, как в колледже, когда изучала антропологию, читала о племени, в котором не видели связи между половым актом и беременностью.
— Меня тогда только поставили на работу в прачечную, а Бирд дежурил в дневную смену, — продолжала рассказ Зуки. — Мы с Флорой были в отделе грязного белья, и тут сломался зуммер одной из стиральных машин. Бирд отправил Флору разбираться, а меня повел в дальний конец…
Зуки тихонько заплакала.
— Мы тогда носили не комбинезоны, а зеленые платья. Когда я наклонилась, чтобы поднять корзину с бельем, он меня толкнул, задрал платье и… Он был слишком тяжелый, и я с ним не справилась. К тому же я задыхалась, потому что мое лицо было прижато к белью. Дженнифер села на пол рядом с койкой подруги.
— Но почему ты не пожаловалась на него? Ему это так не сойдет! Нельзя же безнаказанно насиловать женщин!
— Ему уже сошло.
— Господи, Зуки, как мне жалко тебя! Я с первого дня поняла, что он подонок. Но почему ты ничего не говорила Мовите или Шер?
— Он сказал, что задушит меня, если я пикну. И что мне никто не поверит: мое слово ничего не значит против его слова. И что мне еще повезло, что он не негр.
— Но мы должны что-то делать! Это несправедливо! Зуки схватила Дженнифер за руку и горячо прошептала:
— Мы ничего не будем делать. По крайней мере, я продержалась: сейчас уже никто не заставит меня сделать аборт. Как бы я ни забеременела, я хочу этого ребенка. Я потеряла свою дочку: ее отдали в другую семью. Мне нужно кого-то любить и чтобы кто-то любил меня. — Зуки погладила свой живот. — Ребенок — это такое счастье, Дженни! И Роджер пообещал, что он позаботится о нем. Он будет хорошим отцом моему ребенку.
Сидя на холодном бетонном полу камеры, Дженнифер задумалась. Эта простоватая, наивная Зуки была такой храброй! Она готова была бороться за свое счастье, а счастьем для нее была забота о новой жизни. Непостижимо!
Хотя Мовита приготовила очень вкусный ужин, Дженни не смогла проглотить ни куска. Она задумчиво возила вилкой по тарелке, пока Шер не спросила:
— Ты собираешься есть это или повесить на стенку?
Дженни превратилась в живой будильник, считая минуты, оставшиеся до восьми часов. Стремясь оказаться первой в очереди к телефону, она с рекордной скоростью вымыла посуду. По мобильнику она решила больше не звонить: во-первых, ее могли заметить охранники, а во-вторых, она боялась, что Том — этот новый Том — засечет номер и выдаст ее. В любом случае мобильный телефон предназначен для общего дела, а не для ее персонального удобства.
Мовита что-то спросила, но Дженни ее не слышала, продолжая лихорадочно убирать тарелки на полку. Подруга только молча покачала головой.
Когда Дженни вошла в общую комнату, там уже стоял оглушительный шум. Девушка сразу же бросилась к одному из автоматов и набрала номер домашнего телефона Тома.
— Дженнифер? — послышался холодный резкий голос. — Это последний раз, когда я принимаю твой вызов. Если ты попробуешь снова связаться со мной, я напишу начальнику тюрьмы, что ты меня преследуешь. Тебе понятно?
У Дженни перехватило дыхание. Ей вдруг показалось, что она ошиблась номером. Все, что угодно, но он не мог говорить с ней так!
— Тебе понятно? — повторил Том.
— Это Том Бренстон? — растерянно переспросила девушка. — Том, это Дженнифер. — В трубке молчали. — Том!
— Мне очень жаль, Дженнифер, — уже спокойнее добавил Том. — Но больше ничего нельзя сделать. Мы подробно рассмотрели твое дело и выяснили, что ты регулярно проводила мошеннические операции, обманывая доверие руководителей фирмы. Ты слишком стремилась к быстрому обогащению. Я ничем не могу тебе помочь.
В эту ночь Дженнифер не спала, но глаза ее оставались сухими. Она проклинала себя за глупость. Как она могла вообразить, что умнее других? Как могла довериться людям, которые жили тем, что злоупотребляли доверием таких идиоток, как она?
Но девушка понимала, что сожаления о прошлом — это плохое утешение. Она говорила себе, что ей повезло намного больше, чем ее подругам по несчастью. Но они держались, и она выдержит. Дженнифер вспоминала слова Мовиты в карцере: «Такое место может сломать человека навсегда. Или сделать его сильнее».
Дженнифер была осуждена на пять лет, а значит, при хорошем поведении она может выйти отсюда через два с половиной года. Но она чувствовала себя так, словно уже просидела здесь всю жизнь. Как она это выдержит?..
Дженнифер всегда была оптимисткой. Она считала, что это качество передалось ей по наследству. И она умела упорно трудиться. Пусть у нее не было больше роскошной квартиры, шелковых ковров, антикварной мебели и мягких нежных простыней, пусть на ее койке грубое одеяло, но им тоже можно укрываться.
«Мне очень повезло, — напомнила себе Дженнифер. — Ведь ни Мовита, ни Мэгги Рафферти никогда не выйдут отсюда». И хотя Дженнифер с удовольствием придушила бы Тома и Дональда, она не собиралась платить за это такую страшную цену — на всю жизнь оказаться за решеткой.
И еще: Дженнифер не хотела бы заниматься своей прежней работой, даже если бы ей разрешили. Мовита и Мэгги совершенно правы: она эгоистка. Работать по шестнадцать часов в день, чтобы покупать себе красивые вещи и замечательно отдыхать в отпуск — и это вся ее жизнь?
В эту долгую бесконечную ночь Дженнифер поняла, что приватизация тюрьмы «ДРУ Интернэшнл» — полностью ее проблема. По какой-то причине судьба поставила перед ней эту задачу.
Дженнифер уже давно не молилась и не знала, верит ли она в бога, о котором говорили ей монашенки, но она верила в высший разум. Она считала, что ситуации, в которые попадают люди, не случайны. К концу этой долгой ночи Дженни была уверена, что ее судьба неразрывно связана с судьбой остальных женщин Дженнингс. За этот месяц она сблизилась с ними больше, чем за все годы работы в «Хадсон, Ван Шаанк и Майклс» со своими коллегами и клиентами.
Дженнифер попыталась поудобнее устроиться на комковатом плоском матраце, прислушиваясь к шагам в коридоре. Она уже умела различать их: сегодня дежурила Маубри, крупная негритянка с тонким голоском и добрым сердцем. Да, вот чего не хватает в Дженнингс — доброты. И миллиона других вещей — от книг для библиотеки до учебных классов. Этот список можно было продолжать бесконечно…
Дженни снова повернулась на другой бок. Она больше не сомневалась, что ей придется отсидеть срок, и в первый раз за все время признала, что это справедливо. Она действительно принимала участие в мошеннических операциях с ценными бумагами. Да, это было обычной практикой на Уолл-стрит. Но из этого не следовало, что она имела право так поступать. И еще постыднее, что она этим гордилась!
Да, это самый большой грех. Она гордилась, что умнее других девушек, что она сумела вырваться из своей среды. Но ведь ее мозги — это подарок судьбы. Как и ее красивые голубые глаза или то богатство, которое получили по наследству ее школьные подруги, за что она их от души презирала. Она получила от природы острый ум, неукротимую энергию — и на что их потратила? На антикварную мебель?..
Лежа на жестком матраце под тонким одеялом, Дженнифер решила не оглядываться назад. У нее всегда была сильная воля, и сейчас она ей понадобится, чтобы помочь себе и другим. Завтра она поговорит с Мовитой и предложит связаться с братьями Рафферти. Пусть считается, что они занимаются слишком рискованными делами, — ей больше незачем беречь свою репутацию.
Дженни улыбнулась в темноте и приступила к тому, что умела делать лучше всего на свете: она начала искать решение финансовой проблемы, стоящей перед ней. Привычное занятие успокоило, и когда тьма в крошечных окнах под потолком начала рассеиваться, она уже крепко спала.
«Дорогая мисс Спенсер!Дженнифер в ужасе смотрела на письмо. Она попыталась сделать вдох, но воздух не проходил в легкие. Когда дыхание восстановилось, девушка перечитала письмо, чтобы убедиться, что не ошиблась в первый раз.
Тщательное изучение вашего дела и решения суда показало, что для подачи апелляции нет достаточных оснований. После обсуждения ситуации с вашим защитником Томасом Бренстоном, выяснилось, что он придерживается того же мнения.
Мы могли бы подготовить апелляцию, используя некоторые второстепенные данные, однако это потребует много времени и больших расходов. Если вы все-таки примете решение продолжать дело, мы готовы представлять вас, но считаем своим долгом заранее уведомить о возможной неудаче. Кроме того, вам следует внести значительный предварительный взнос на текущие расходы.
Как вы можете видеть, я предоставляю вам подробный список затрат, а также мнения по вашему делу основных партнеров фирмы вместе с соответствующими выписками из судебных материалов».
Конечно, она ошиблась! Но не в содержании проклятого письма. Она сделала ужасную ошибку, доверяя людям, недостойным доверия. Сначала Дональд и Том пообещали, что ее не признают виновной. Затем, когда ее вина была доказана, гарантировали, что ей дадут условное наказание. Когда ее приговорили к тюремному заключению, они уверяли, что добьются немедленной амнистии. После того как и это не оправдалось, Том объяснил, что они через несколько недель подадут апелляцию, и Макбейн обеспечит, чтобы все прошло гладко. А теперь Говард пишет, что «для подачи апелляции нет достаточных оснований»! Разве это не достаточное основание для уверенности, что в преступлении виновна не она, а Дональд Майклс?
Дженнифер перевернула страницу. По сравнению с тем, что она увидела, письмо Макбейна показалось ей милым щебетаньем. Сумма взноса на текущие расходы составляла 280 тысяч!
Дженни всхлипнула, задыхаясь, и Зуки, в этот момент вошедшая в камеру, бросилась к ней.
— Что с тобой?
Но Дженнифер не могла ей ответить и только тихо застонала. Боже, в какое дерьмо она влипла! Она воображала, что умнее и лучше всех остальных женщин в этой тюрьме, а наделе, как последняя идиотка, оказалась жертвой самого элементарного обмана.
В первый раз за все время Дженнифер пришло в голову, что, возможно, она с самого начала была намечена на роль козы отпущения. И роман с Томом, и помолвка, и все остальное имело скрытый смысл, служило подготовкой ее к роли добровольной жертвы.
У нее закружилась голова, и Дженни прилегла на жесткую койку. Зуки подошла и взяла ее за руку.
— Что случилось, Дженни? Может быть, позвать Мо-виту?
Дженнифер только покачала головой. Разве ей поможет Мовита или кто-то другой? Дональд Майклс занимался рискованными операциями с размещением акций с незапамятных времен. Как, впрочем, и остальные парни на Уолл-стрит. Но он был более азартным и менее осмотрительным. Дональд всегда знал, что ребята из отдела надзора следят за каждым его шагом. Может быть, ее и на фирму приняли потому, что хорошая девушка из католической школы отлично подходила на роль подставного лица, когда придет время обрубать хвосты? А она-то воображала, что удачно притворилась знатоком редкого фарфора…
— Дженни! Дженни, не пугай меня! — повторяла Зуки.
— Все нормально, — с трудом выговорила Дженнифер, хотя видела соседку как в тумане. У нее не было сил разговаривать с Зуки. — Оставь меня.
Хорошо, пусть Говард отказался от нее, она может найти другую фирму для подготовки апелляции, еще лучше, чем эти марионетки из «Суитмор и Макбейн». И Майклс возьмет на себя все расходы, связанные с судом, иначе она позвонит в Комиссию по ценным бумагам по платному телефону из общей комнаты, который прослушивается, и сообщит им все, что знает.
Дженнифер вскочила с койки и повернулась к Зуки.
— Помоги мне, — сказала она.
С помощью Зуки Дженни подняла койку и достала мобильник, спрятанный в полой ножке.
— Посторожи, — попросила она. — У меня очень важный разговор.
Зуки только кивнула в ответ, но ее глаза расширились от удивления. Дженни быстро набрала номер Тома. На этот раз определитель ему не поможет: этот номер он не знает.
Как она и ожидала, Том ответил на первый же звонок.
— Том Бренстон, — сказал он.
— Я знаю, кто ты. И не смей вешать трубку сейчас, когда ты узнал, кто звонит!
— Дженнифер? — Он удивился и испугался, это было слышно по голосу.
Она сразу перешла к делу:
— Ты видел письмо, которое мне послал этот подонок Макбейн?
— Но это конфиденциальная информация, Дженнифер. Я не видел письмо, но он связался со мной и…
— Кончай болтать! Во-первых, я хочу знать: вы с самого начала планировали меня посадить? Или я просто оказалась под рукой? Была игроком, которым можно пожертвовать?
— Дженни, я сейчас не могу с тобой разговаривать…
— Стой! Не смей вешать трубку!
Она представила себе, как Том застыл на другом конце линии: такого тона он никогда от нее не слышал.
— Послушай теперь второй вопрос, который я хочу задать. У тебя нет под рукой телефона Чарльза Хайни из Комиссии по ценным бумагам? Я, видишь ли, собираюсь позвонить ему и рассказать кое-что о вас двоих.
— Но, Дженнифер, я…
— Послушай меня. Если вы с Дональдом немедленно не найдете юристов, которые вытащат меня отсюда, и не заплатите им, вы оба серьезно об этом пожалеете.
На другом конце линии наступила мертвая тишина, Дженнифер даже испугалась, что их разъединили. Но затем голос Тома зазвучал так отчетливо, словно он стоял рядом с ней в камере. Он говорил спокойно и размеренно, сдерживая эмоции. Но какие именно? Страх? Ненависть?
— Дженнифер, не делай глупостей. Я не видел письма Говарда, но я позвоню ему прямо сейчас и свяжусь с Дональдом. Ты знаешь, что мы готовы тебе помочь, но если ты виновна…
— Если я виновна?! — воскликнула Дженнифер.
Зуки, стоявшая у решетки, обернулась и приложила палец к губам.
— Послушай, ты прекрасно знаешь, что я делала только то, что вы мне говорили. Потому что вы мне это приказывали. У нас был договор. И даже если я хоть каплю виновна, то вы с Дональдом замешаны в этом по самые уши! — Она сделала глубокий вдох. — Ты, кажется, забыл, что я знаю все о предложении «Фишер и К0 », а это было еще тогда, когда я не работала на фирме. И Сэм Саттон рассказал мне о первоначальном размещении акций «Омнигруп» во всех подробностях. Не говоря о том, как любил похвастаться Дональд, приняв пару коктейлей.
Все. Она промыла ему мозги. Теперь все будет хорошо. Но его голос внезапно стал жестким.
— Дженнифер, ты говоришь по мобильному телефону. Ты понимаешь, что этот разговор может прослушиваться? Пытаясь нас шантажировать, ты вредишь сама себе. — Он помолчал и презрительно добавил: — Не стоит мстить мне за то, что я расторг нашу помолвку.
— Мстить? Тебе? Том, ты что, совсем с ума сошел? — удивилась Дженнифер. — Не пытайся представить, будто все это сентиментальный бред. Это чистый бизнес.
Тогда он перешел на официальный тон. Как обычно делал, когда хотел прекратить переговоры:
— От имени фирмы «Хадсон, Ван Шаанк и Майклс» должен сообщить тебе, что мы не потерпим шантажа.
Пораженная, Дженнифер уставилась на микрофон крошечной трубки. Он что, обезумел, этот сукин сын? И как она могла считать его порядочным человеком?!
— Ты можешь сколько угодно притворяться, что белое — это черное. Но через три часа я хочу услышать от тебя и от Дональда Майклса, что кто-то из юристов высшего класса занимается моим делом и получил необходимый взнос на текущие расходы. Иначе…
— Дженнифер, это не конструктивный разговор. Твоя вина доказана, и подобные действия могут привести к конфликту интересов. Но я попытаюсь обсудить это с Дональдом и Говардом. Позвони мне сегодня в десять часов вечера.
— Я не могу позвонить в десять. Я в тюрьме; ты, случайно, не забыл об этом? Я позвоню в восемь. И советую сделать все, как я сказала.
Дженнифер ткнула кнопку отключения связи, и они с Зуки убрали телефон на место. Дженни била крупная дрожь, в горле стоял комок, который она никак не могла проглотить.
— Не знаю, сколько еще я смогу это скрывать, — вздохнула Зуки, сворачиваясь в клубок на своей койке.
Дженнифер испугалась.
— Ты должна молчать об этом, иначе ты нас всех подведешь.
— Как же я подведу всех? — удивилась Зуки. — Это никого не касается.
Иногда было трудно понять, притворяется она или действительно настолько глупа.
— Еще как касается, — возразила Дженнифер. — Мы все попадем в карцер.
— Почему вы попадете в карцер из-за моей беременности? Вы-то здесь при чем?
Дженнифер чуть не расхохоталась. Она думала, что Зуки говорит о спрятанном мобильном телефоне и их борьбе против планов «ДРУ Интернэшнл».
— Здесь нет ничего смешного! — сказала Зуки с необычной горячностью. — Ты же не знаешь, как все произошло! Это было ужасно. Как будто я вернулась в прошлое, в то ужасное время, когда мне было двенадцать лет и мой двоюродный брат Трейвис заставлял меня делать это с ним и его приятелями.
Дженнифер была шокирована этим признанием.
— Я не думала, что Кемри способен на насилие.
— Это не Роджер, — сердито сказала Зуки. — Он ко мне и пальцем не притронулся. Он здесь самый добрый.
— Но мне казалось, что вы…
Зуки уткнулась носом в подушку и тихо сказала:
— Ты с ума сошла. Это был Карл Бирд. Я ненавижу его.
Дженнифер сразу же вспомнила, как Бирд запугивал ее, когда она была в отстойнике и в карцере. Насколько она сама была близка к тому, чтобы быть изнасилованной, как Зуки!
Но поразительно, что Зуки с радостью приняла свою беременность. Казалось, она не связывает мужчину, которого ненавидела, с будущим ребенком. Дженнифер вдруг вспомнила, как в колледже, когда изучала антропологию, читала о племени, в котором не видели связи между половым актом и беременностью.
— Меня тогда только поставили на работу в прачечную, а Бирд дежурил в дневную смену, — продолжала рассказ Зуки. — Мы с Флорой были в отделе грязного белья, и тут сломался зуммер одной из стиральных машин. Бирд отправил Флору разбираться, а меня повел в дальний конец…
Зуки тихонько заплакала.
— Мы тогда носили не комбинезоны, а зеленые платья. Когда я наклонилась, чтобы поднять корзину с бельем, он меня толкнул, задрал платье и… Он был слишком тяжелый, и я с ним не справилась. К тому же я задыхалась, потому что мое лицо было прижато к белью. Дженнифер села на пол рядом с койкой подруги.
— Но почему ты не пожаловалась на него? Ему это так не сойдет! Нельзя же безнаказанно насиловать женщин!
— Ему уже сошло.
— Господи, Зуки, как мне жалко тебя! Я с первого дня поняла, что он подонок. Но почему ты ничего не говорила Мовите или Шер?
— Он сказал, что задушит меня, если я пикну. И что мне никто не поверит: мое слово ничего не значит против его слова. И что мне еще повезло, что он не негр.
— Но мы должны что-то делать! Это несправедливо! Зуки схватила Дженнифер за руку и горячо прошептала:
— Мы ничего не будем делать. По крайней мере, я продержалась: сейчас уже никто не заставит меня сделать аборт. Как бы я ни забеременела, я хочу этого ребенка. Я потеряла свою дочку: ее отдали в другую семью. Мне нужно кого-то любить и чтобы кто-то любил меня. — Зуки погладила свой живот. — Ребенок — это такое счастье, Дженни! И Роджер пообещал, что он позаботится о нем. Он будет хорошим отцом моему ребенку.
Сидя на холодном бетонном полу камеры, Дженнифер задумалась. Эта простоватая, наивная Зуки была такой храброй! Она готова была бороться за свое счастье, а счастьем для нее была забота о новой жизни. Непостижимо!
Хотя Мовита приготовила очень вкусный ужин, Дженни не смогла проглотить ни куска. Она задумчиво возила вилкой по тарелке, пока Шер не спросила:
— Ты собираешься есть это или повесить на стенку?
Дженни превратилась в живой будильник, считая минуты, оставшиеся до восьми часов. Стремясь оказаться первой в очереди к телефону, она с рекордной скоростью вымыла посуду. По мобильнику она решила больше не звонить: во-первых, ее могли заметить охранники, а во-вторых, она боялась, что Том — этот новый Том — засечет номер и выдаст ее. В любом случае мобильный телефон предназначен для общего дела, а не для ее персонального удобства.
Мовита что-то спросила, но Дженни ее не слышала, продолжая лихорадочно убирать тарелки на полку. Подруга только молча покачала головой.
Когда Дженни вошла в общую комнату, там уже стоял оглушительный шум. Девушка сразу же бросилась к одному из автоматов и набрала номер домашнего телефона Тома.
— Дженнифер? — послышался холодный резкий голос. — Это последний раз, когда я принимаю твой вызов. Если ты попробуешь снова связаться со мной, я напишу начальнику тюрьмы, что ты меня преследуешь. Тебе понятно?
У Дженни перехватило дыхание. Ей вдруг показалось, что она ошиблась номером. Все, что угодно, но он не мог говорить с ней так!
— Тебе понятно? — повторил Том.
— Это Том Бренстон? — растерянно переспросила девушка. — Том, это Дженнифер. — В трубке молчали. — Том!
— Мне очень жаль, Дженнифер, — уже спокойнее добавил Том. — Но больше ничего нельзя сделать. Мы подробно рассмотрели твое дело и выяснили, что ты регулярно проводила мошеннические операции, обманывая доверие руководителей фирмы. Ты слишком стремилась к быстрому обогащению. Я ничем не могу тебе помочь.
В эту ночь Дженнифер не спала, но глаза ее оставались сухими. Она проклинала себя за глупость. Как она могла вообразить, что умнее других? Как могла довериться людям, которые жили тем, что злоупотребляли доверием таких идиоток, как она?
Но девушка понимала, что сожаления о прошлом — это плохое утешение. Она говорила себе, что ей повезло намного больше, чем ее подругам по несчастью. Но они держались, и она выдержит. Дженнифер вспоминала слова Мовиты в карцере: «Такое место может сломать человека навсегда. Или сделать его сильнее».
Дженнифер была осуждена на пять лет, а значит, при хорошем поведении она может выйти отсюда через два с половиной года. Но она чувствовала себя так, словно уже просидела здесь всю жизнь. Как она это выдержит?..
Дженнифер всегда была оптимисткой. Она считала, что это качество передалось ей по наследству. И она умела упорно трудиться. Пусть у нее не было больше роскошной квартиры, шелковых ковров, антикварной мебели и мягких нежных простыней, пусть на ее койке грубое одеяло, но им тоже можно укрываться.
«Мне очень повезло, — напомнила себе Дженнифер. — Ведь ни Мовита, ни Мэгги Рафферти никогда не выйдут отсюда». И хотя Дженнифер с удовольствием придушила бы Тома и Дональда, она не собиралась платить за это такую страшную цену — на всю жизнь оказаться за решеткой.
И еще: Дженнифер не хотела бы заниматься своей прежней работой, даже если бы ей разрешили. Мовита и Мэгги совершенно правы: она эгоистка. Работать по шестнадцать часов в день, чтобы покупать себе красивые вещи и замечательно отдыхать в отпуск — и это вся ее жизнь?
В эту долгую бесконечную ночь Дженнифер поняла, что приватизация тюрьмы «ДРУ Интернэшнл» — полностью ее проблема. По какой-то причине судьба поставила перед ней эту задачу.
Дженнифер уже давно не молилась и не знала, верит ли она в бога, о котором говорили ей монашенки, но она верила в высший разум. Она считала, что ситуации, в которые попадают люди, не случайны. К концу этой долгой ночи Дженни была уверена, что ее судьба неразрывно связана с судьбой остальных женщин Дженнингс. За этот месяц она сблизилась с ними больше, чем за все годы работы в «Хадсон, Ван Шаанк и Майклс» со своими коллегами и клиентами.
Дженнифер попыталась поудобнее устроиться на комковатом плоском матраце, прислушиваясь к шагам в коридоре. Она уже умела различать их: сегодня дежурила Маубри, крупная негритянка с тонким голоском и добрым сердцем. Да, вот чего не хватает в Дженнингс — доброты. И миллиона других вещей — от книг для библиотеки до учебных классов. Этот список можно было продолжать бесконечно…
Дженни снова повернулась на другой бок. Она больше не сомневалась, что ей придется отсидеть срок, и в первый раз за все время признала, что это справедливо. Она действительно принимала участие в мошеннических операциях с ценными бумагами. Да, это было обычной практикой на Уолл-стрит. Но из этого не следовало, что она имела право так поступать. И еще постыднее, что она этим гордилась!
Да, это самый большой грех. Она гордилась, что умнее других девушек, что она сумела вырваться из своей среды. Но ведь ее мозги — это подарок судьбы. Как и ее красивые голубые глаза или то богатство, которое получили по наследству ее школьные подруги, за что она их от души презирала. Она получила от природы острый ум, неукротимую энергию — и на что их потратила? На антикварную мебель?..
Лежа на жестком матраце под тонким одеялом, Дженнифер решила не оглядываться назад. У нее всегда была сильная воля, и сейчас она ей понадобится, чтобы помочь себе и другим. Завтра она поговорит с Мовитой и предложит связаться с братьями Рафферти. Пусть считается, что они занимаются слишком рискованными делами, — ей больше незачем беречь свою репутацию.
Дженни улыбнулась в темноте и приступила к тому, что умела делать лучше всего на свете: она начала искать решение финансовой проблемы, стоящей перед ней. Привычное занятие успокоило, и когда тьма в крошечных окнах под потолком начала рассеиваться, она уже крепко спала.
30
МОВИТА УОТСОН
Когда я впервые увидела Шер Макиннери, я решила, что это абсолютно никчемная девица. Но Шер было плевать, что о ней думали. Она никогда не пыталась притвориться другой. Но должна вам сказать: ум ее острее бритвы, уж вы мне поверьте.
Шер — профессиональная воровка. Все, что она видит, это потенциальные цели. Но она не обычная карманница. В свое время она проворачивала потрясающе сложные схемы. Глаза Шер всегда широко открыты. Она всегда начеку, всегда выискивает возможности новых афер.
Когда Шер попала в Дженнингс, она сразу поняла, что ей нужна подруга, и решила украсть мое сердце. Не могу объяснить, как у нее это получилось, но до последнего времени я была этому рада. С ней всегда весело, она в любой момент готова прийти мне на помощь, и я тоже многое могу сделать для нее. Мы обе не плаксы, но если нельзя удержаться, то я предпочитаю плечо Шер. После того как она выйдет отсюда, мне будет очень одиноко.
Эти последние дни перед ее освобождением тяжело мне дались. Честно признаюсь. И Шер это знала. Она пыталась поменьше говорить о предстоящей комиссии и своих планах на будущее. По крайней мере, при мне.
Но после четырех лет взаперти выйти на свободу — это же потрясающее событие! Нельзя не переживать и не волноваться по этому поводу. И остальные — особенно Тереза — говорили, казалось, только об этом.
Вечер после заседания комиссии по досрочному освобождению, которая должна была рассмотреть дело Шер, был нелегким для меня. Я от всей души желала ей удачи. Я неверующая, поэтому я не молилась за нее, но если бы я верила в бога, я бы молилась.
— Ну-ка, посмотрите на мисс Макиннери! — закричала Тереза, когда Шер вернулась с комиссии. — Она выглядит совсем как кошка, которая проглотила канарейку!
Никто не сомневался, что слушание прошло отлично. Шер — прирожденная актриса и могла бы убедить священника, что она девственница. Однако, в отличие от обыкновения, она только пробурчала сквозь зубы:
— Угу.
— Угу? — повторила Тереза. — Шер, да ты же светишься от радости. Если запатентовать выражение твоего лица, то можно стать миллионершей. Ты выглядишь так, словно готова завоевать весь мир.
Но Шер только снова повторила свое «угу».
Я видела, что она не хочет это обсуждать. Но Тереза, которая обожает пришпоривать дохлую лошадь, все не отставала, и я наконец не выдержала:
— Что это за угуканье?
— Теперь так говорят, — объяснила Зуки. — Моя сестра рассказывала, что племянница доводит ее своими «угу» до белого каления. Она так отвечает на все вопросы.
— Звучит по-идиотски, — проворчала я.
Иногда, когда оказывается, что я не в курсе того, как говорят на воле, или не знаю каких-нибудь новых прибамбасов, которыми все давно пользуются, мне становится тошно. Как будто меня выкинули из жизни.
Шер встала и молча вышла. Она старалась не расстраивать меня, но я и так знала, что наши отношения никогда не станут прежними. Это невозможно. Шер уходит отсюда, а я остаюсь здесь навсегда. Когда кто-то из семьи выходит на волю, это трудное время для меня, но никогда еще мне не было так больно.
Решение о ее освобождении было принято, и мы это отпраздновали, но последний ужин с Шер был одновременно радостным и горьким. Тереза пыталась шутить, говорила что-то о Тайной вечере, но смех был принужденным, а улыбки — грустными. Утром Шер выходила на волю. Для нее наступали новые, счастливые дни. Никто не знал, что говорить. Шер не могла не радоваться, а мы не могли не завидовать ей и не грустить о потере подруги. Такой конфликт эмоций трудно выразить словами.
За ужином я изучала лицо Шер. Что она чувствовала, зная, что в последний раз ночует за решеткой, на убогом матраце, слыша шаги охранников? Что бы чувствовала на ее месте я? Я не могла этого представить и никогда не узнаю… Как бы то ни было, ее лицо оставалось непроницаемым.
Одно время я надеялась, что Шер изменится за эти четыре года. Однако теперь мне стало ясно: ее наказали, но не исправили. Казалось, она изголодалась по любимому занятию. Никто не говорил этого вслух, но я знала: все думали — или даже надеялись, — что Шер скоро к нам вернется.
— Что ты собираешься делать, Шер? — поинтересовалась Дженнифер.
После истории с телефоном они если не подружились, то хотя бы стали нормально общаться. Шер часами сидела у них в камере, массируя Зуки отекавшие ноги и разговаривая с Дженнифер о ее работе, об Уолл-стрит и подобных вещах.
— Не беспокойся обо мне, Дженни, — улыбнулась Шер своей дьявольской улыбкой. — У меня свои планы.
— Какие?
— Я подумываю, не стать ли мне брокером ценных бумаг, как ты, — ответила Шер. — Я считаю, что ты и твои приятели с Уолл-стрит открыли законный способ воровства. Просто вы одеты лучше, когда этим занимаетесь, вот и все.
Дженнифер невесело рассмеялась, затем пожала плечами.
— Не думаю, чтобы бывший заключенный имел право стать брокером, но если тебе потребуются рекомендации, я к твоим услугам.
Шер смотрела Дженни прямо в глаза. Я знаю, ей было очень стыдно, что она попалась копам на крючок, это задело ее гордость. За долгие годы карьеры ее не раз арестовывали, но срок она получила впервые.
— Спасибо, Дженнифер, — холодно ответила Шер. — Но ты уже и так очень помогла мне, сама этого не зная.
Мне надо было тогда сложить два и два и догадаться, что произойдет дальше, но эмоции туманят мозги. После слов Шер наступило неловкое молчание, нарушенное Терезой.
— Давайте выпьем, — предложила она, разливая виноградный сок. — За что будем пить?
И все посмотрели на меня, как будто я платный распорядитель на празднике.
— Вы знаете, — начала я, подумав, — что я уже давно не видела своих дочек. И у меня тяжело на душе, когда я думаю о том, как они выросли и изменились без меня.
Я замолчала и плотно закрыла глаза. Иногда это помогает остановить слезы.
— Мама должна видеть, как растут ее дети. Но однажды они, как птенцы, вылетают из родного гнезда. Вот так и Шер…
— Ты считаешь, что я похожа на ребенка, Мо? — пошутила Шер.
К счастью, мне довольно быстро удалось взять себя в руки.
— Ты знаешь, что я имею в виду, подруга. Я собрала нашу команду, и мы заботились здесь друг о друге. А теперь одна из нас уходит, и нам нелегко это пережить. Да и тебе, признайся, тоже. Кто будет прикрывать твою виноватую задницу?
И тут меня перебила Зуки, испуганная, но счастливая.
— Ой! — воскликнула Она. — Ребенок шевельнулся! Это было здорово.
Я подошла к ней, положила руку на ее живот и сразу же почувствовала слабое шевеление.
— Он будет футболистом, раз так лягается, — улыбнулась я.
— Это будет девочка, — возразила Зуки.
Шер — профессиональная воровка. Все, что она видит, это потенциальные цели. Но она не обычная карманница. В свое время она проворачивала потрясающе сложные схемы. Глаза Шер всегда широко открыты. Она всегда начеку, всегда выискивает возможности новых афер.
Когда Шер попала в Дженнингс, она сразу поняла, что ей нужна подруга, и решила украсть мое сердце. Не могу объяснить, как у нее это получилось, но до последнего времени я была этому рада. С ней всегда весело, она в любой момент готова прийти мне на помощь, и я тоже многое могу сделать для нее. Мы обе не плаксы, но если нельзя удержаться, то я предпочитаю плечо Шер. После того как она выйдет отсюда, мне будет очень одиноко.
Эти последние дни перед ее освобождением тяжело мне дались. Честно признаюсь. И Шер это знала. Она пыталась поменьше говорить о предстоящей комиссии и своих планах на будущее. По крайней мере, при мне.
Но после четырех лет взаперти выйти на свободу — это же потрясающее событие! Нельзя не переживать и не волноваться по этому поводу. И остальные — особенно Тереза — говорили, казалось, только об этом.
Вечер после заседания комиссии по досрочному освобождению, которая должна была рассмотреть дело Шер, был нелегким для меня. Я от всей души желала ей удачи. Я неверующая, поэтому я не молилась за нее, но если бы я верила в бога, я бы молилась.
— Ну-ка, посмотрите на мисс Макиннери! — закричала Тереза, когда Шер вернулась с комиссии. — Она выглядит совсем как кошка, которая проглотила канарейку!
Никто не сомневался, что слушание прошло отлично. Шер — прирожденная актриса и могла бы убедить священника, что она девственница. Однако, в отличие от обыкновения, она только пробурчала сквозь зубы:
— Угу.
— Угу? — повторила Тереза. — Шер, да ты же светишься от радости. Если запатентовать выражение твоего лица, то можно стать миллионершей. Ты выглядишь так, словно готова завоевать весь мир.
Но Шер только снова повторила свое «угу».
Я видела, что она не хочет это обсуждать. Но Тереза, которая обожает пришпоривать дохлую лошадь, все не отставала, и я наконец не выдержала:
— Что это за угуканье?
— Теперь так говорят, — объяснила Зуки. — Моя сестра рассказывала, что племянница доводит ее своими «угу» до белого каления. Она так отвечает на все вопросы.
— Звучит по-идиотски, — проворчала я.
Иногда, когда оказывается, что я не в курсе того, как говорят на воле, или не знаю каких-нибудь новых прибамбасов, которыми все давно пользуются, мне становится тошно. Как будто меня выкинули из жизни.
Шер встала и молча вышла. Она старалась не расстраивать меня, но я и так знала, что наши отношения никогда не станут прежними. Это невозможно. Шер уходит отсюда, а я остаюсь здесь навсегда. Когда кто-то из семьи выходит на волю, это трудное время для меня, но никогда еще мне не было так больно.
Решение о ее освобождении было принято, и мы это отпраздновали, но последний ужин с Шер был одновременно радостным и горьким. Тереза пыталась шутить, говорила что-то о Тайной вечере, но смех был принужденным, а улыбки — грустными. Утром Шер выходила на волю. Для нее наступали новые, счастливые дни. Никто не знал, что говорить. Шер не могла не радоваться, а мы не могли не завидовать ей и не грустить о потере подруги. Такой конфликт эмоций трудно выразить словами.
За ужином я изучала лицо Шер. Что она чувствовала, зная, что в последний раз ночует за решеткой, на убогом матраце, слыша шаги охранников? Что бы чувствовала на ее месте я? Я не могла этого представить и никогда не узнаю… Как бы то ни было, ее лицо оставалось непроницаемым.
Одно время я надеялась, что Шер изменится за эти четыре года. Однако теперь мне стало ясно: ее наказали, но не исправили. Казалось, она изголодалась по любимому занятию. Никто не говорил этого вслух, но я знала: все думали — или даже надеялись, — что Шер скоро к нам вернется.
— Что ты собираешься делать, Шер? — поинтересовалась Дженнифер.
После истории с телефоном они если не подружились, то хотя бы стали нормально общаться. Шер часами сидела у них в камере, массируя Зуки отекавшие ноги и разговаривая с Дженнифер о ее работе, об Уолл-стрит и подобных вещах.
— Не беспокойся обо мне, Дженни, — улыбнулась Шер своей дьявольской улыбкой. — У меня свои планы.
— Какие?
— Я подумываю, не стать ли мне брокером ценных бумаг, как ты, — ответила Шер. — Я считаю, что ты и твои приятели с Уолл-стрит открыли законный способ воровства. Просто вы одеты лучше, когда этим занимаетесь, вот и все.
Дженнифер невесело рассмеялась, затем пожала плечами.
— Не думаю, чтобы бывший заключенный имел право стать брокером, но если тебе потребуются рекомендации, я к твоим услугам.
Шер смотрела Дженни прямо в глаза. Я знаю, ей было очень стыдно, что она попалась копам на крючок, это задело ее гордость. За долгие годы карьеры ее не раз арестовывали, но срок она получила впервые.
— Спасибо, Дженнифер, — холодно ответила Шер. — Но ты уже и так очень помогла мне, сама этого не зная.
Мне надо было тогда сложить два и два и догадаться, что произойдет дальше, но эмоции туманят мозги. После слов Шер наступило неловкое молчание, нарушенное Терезой.
— Давайте выпьем, — предложила она, разливая виноградный сок. — За что будем пить?
И все посмотрели на меня, как будто я платный распорядитель на празднике.
— Вы знаете, — начала я, подумав, — что я уже давно не видела своих дочек. И у меня тяжело на душе, когда я думаю о том, как они выросли и изменились без меня.
Я замолчала и плотно закрыла глаза. Иногда это помогает остановить слезы.
— Мама должна видеть, как растут ее дети. Но однажды они, как птенцы, вылетают из родного гнезда. Вот так и Шер…
— Ты считаешь, что я похожа на ребенка, Мо? — пошутила Шер.
К счастью, мне довольно быстро удалось взять себя в руки.
— Ты знаешь, что я имею в виду, подруга. Я собрала нашу команду, и мы заботились здесь друг о друге. А теперь одна из нас уходит, и нам нелегко это пережить. Да и тебе, признайся, тоже. Кто будет прикрывать твою виноватую задницу?
И тут меня перебила Зуки, испуганная, но счастливая.
— Ой! — воскликнула Она. — Ребенок шевельнулся! Это было здорово.
Я подошла к ней, положила руку на ее живот и сразу же почувствовала слабое шевеление.
— Он будет футболистом, раз так лягается, — улыбнулась я.
— Это будет девочка, — возразила Зуки.