Страница:
45
ДЖЕННИФЕР СПЕНСЕР
— Знаешь, что говорят о советах? — спросила Тереза у Дженнифер. — Говорят, что если человек может отличить хороший совет от плохого, то он не нуждается в советах. Вот что говорят о советах.
Тереза выпрямилась и замолчала, чтобы ее мудрые слова лучше подействовали.
— Но я не могу отличить! Если бы мне не был нужен совет, то я бы его и не спрашивала.
— Как раз это я и пытаюсь тебе объяснить, — сказала Тереза. — Ты спрашиваешь, как себя вести на комиссии по досрочному освобождению, у всех подряд. Разве тебе все советуют одно и то же?
— Нет, — вздохнула Дженнифер. — Наоборот, у всех разное представление о том, как лучше себя вести. Некоторые считают, что я должна изображать из себя несчастную жертву и стараться вызвать жалость. Другие, наоборот, советуют держаться уверенно и доказывать, что я действительно исправилась. А Флора сказала, что нужно молчать и только отвечать на вопросы.
Дженнифер очень волновалась перед заседанием комиссии. Ведь если все пройдет хорошо, то через несколько недель она окажется на свободе. Но многие женщины говорили, что комиссия не любит выпускать заключенных после первого слушания. Дженнифер совершенно запуталась.
— Знаешь, я думаю, если они все так хорошо знают, как надо себя вести, то почему их не выпустили досрочно? Словом, я даже не представляю, как просчитать эту ситуацию. Именно поэтому я и спрашиваю твое мнение. Какой совет дашь мне ты?
Дженнифер с надеждой посмотрела на Терезу, которая была совсем не глупым человеком, хотя иногда и казалась дурочкой.
— Я тебе уже дала совет, — улыбнулась Тереза. — Тебе придется самой разобраться в том, чей совет хорош, а чей — плох. И тогда тебе не потребуются никакие советы.
— Не верится, что ты смогла разработать такие блестящие операции, рассуждая подобным образом, — разозлилась Дженнифер. — Ты все время идешь по кругу!
— Вот и отлично, — не растерялась Тереза. — В жизни все повторяется.
— Но ты пока еще ничего мне не посоветовала, — настаивала Дженнифер.
— Ты так считаешь? Хорошо, давай попробуем зайти с другой стороны. Знаешь, что говорил Франциск Ассизский? «Прощается то, что мы сами простили». Где ты найдешь лучшего советчика?
Дженнифер озадаченно молчала. Как это можно было применить к ее ситуации?
— Прекрасно, Тереза, — сказала она наконец. — Но кого я должна простить?
— На кого ты злишься больше всего? Кого считаешь виноватым в том, что с тобой случилось?
Дженнифер задумалась. Действительно, кто же виноват во всем? Том? Нет. Она ненавидела его, она горько сожалела, что ее угораздило связаться с этим лощеным ничтожеством, она проклинала тот день, когда обратила на него внимание. Но нет. Виноват во всем, конечно, не Том.
Может быть, Дональд? То же самое. Этот подонок рано или поздно свое получит, и она мечтала дожить до этого дня. Но не Дональд виноват в ее беде. Да, он обвел ее вокруг пальца, воспользовался ее жадностью, глупостью и наивностью, но злилась она не на него. Дженнифер злилась на себя за то, что когда-то Дональд Майклс был для нее идеалом. За то, что она восхищалась тем, как он оставляет с носом легковерные дураков, и с энтузиазмом помогала ему в этом.
Да, не надо себе врать: она служила слепым орудием мошенника и любила ничтожество. И винить за это могла только себя.
— Я сама во всем виновата, — сказала она наконец. — Больше всего злюсь на себя.
Тереза поощрительно улыбнулась, как улыбается учительница, услышав правильное решение трудной задачи от способного ученика.
— Что ж, теперь вспомни мой совет: «Прощается то, что мы сами простили». Расскажи комиссии, о чем ты жалеешь, объясни, что ты стараешься простить себе самой, и попроси, чтобы они простили тебя. — Тереза немного помолчала и серьезно спросила: — Ты готова себе все простить?
— Да, — сказала Дженнифер. — Мне кажется, что да.
— Тогда тебя простят, — сделала вывод Тереза и осенила девушку крестом на манер католического священника. — Иди с миром и не греши больше, дочь моя, — добавила она торжественно.
— Да, теперь я верю, что ты могла бы зарабатывать миллионы, — засмеялась Дженнифер. — У тебя это здорово получается. И ты сама об этом знаешь, не так ли?
Тереза самодовольно усмехнулась:
— Ты знаешь, что говорят о скромности? Говорят, что скромность — это искусство предоставлять другим узнать, какой ты замечательный человек. Вот что говорят о скромности.
— Я запомню это, Тереза. Ты просто замечательная.
— Ты тоже, дорогая, — ответила подруга. — Ты тоже.
К тому моменту, когда ее вызвали на заседание комиссии по досрочному освобождению, Дженнифер окончательно поняла, что Тереза не ошиблась. Сначала нужно было самой себя простить.
Дженнифер шла по коридору улыбаясь. Ей трудно было поверить, что она отправляется на такое важное для нее мероприятие, не потратив несколько часов на обдумывание своего туалета, без макияжа и не посетив парикмахерскую.
В отличие от обыкновения, Дженнифер не написала речь и даже не продумала ответы на возможные вопросы. Два года назад она не простила бы себе такой небрежности, но сегодня чувствовала себя абсолютно готовой. Она простила себе глупость, жадность и легковерие, которые привели ее к беде, и пообещала себе, что никогда не повторит прошлых ошибок. Ей оставалось только надеяться, что Тереза окажется права, и комиссия тоже простит ее.
— Еще ни разу я не просила о досрочном освобождении с такой уверенностью, что человек его достоин, — сказала Гвен Хардинг.
Она ждала у дверей комнаты для совещаний, чтобы проводить Дженнифер на заседание комиссии.
— Но это нелегко для меня, Дженнифер, — добавила начальница и заставила себя улыбнуться. — Была бы моя воля, вы бы никогда отсюда не вышли. Не представляю, как я справлюсь без вас.
Но у Дженнифер не было времени для ответа: судебный пристав открыл дверь и пригласил ее предстать перед Уэстчестерской комиссией по условно-досрочному освобождению. Гвен пожала девушке руку и прошептала:
— Удачи вам!
За столом в небольшой комнате сидело пять человек: трое мужчин и две женщины. Перед каждым из них лежала высокая стопка документов. Старшая из женщин ободряюще улыбнулась Дженнифер, а другая мрачно сказала:
— Садитесь, мисс Спенсер.
Неожиданно мужчины в унисон закашляли, прочищая горло, затем один из них спросил Дженнифер:
— Вы готовы?
— Да, — просто ответила девушка.
Процедура проходила именно так, как ей рассказывали. Сначала один из мужчин кратко изложил комиссии дело Спенсер: преступление, арест, суд, приговор. Когда он закончил, Дженнифер спросили, все ли было изложено правильно. Девушка кивнула и признала, что все верно. После этого обсудили ее поведение в тюрьме, упомянув и о заключении в карцер, и о рапортах Бирда о нарушениях режима. После этого ее снова спросили, согласна ли она с вышеизложенным, Дженнифер опять кивнула. В горле у нее так пересохло, что она с трудом выговорила:
— Можно мне выпить воды?
Молодой человек встал и принес ей стакан воды. Дженнифер поблагодарила, жадно сделала несколько глотков, и слушание продолжилось.
— Начальница тюрьмы, миссис Хардинг, написала о вас прекрасный отзыв. Она считает, что вы искупили свою вину и полностью исправились. Вы согласны с этим? — спросила старшая из женщин.
— Да, я согласна, — ответила Дженнифер.
— Вы можете к этому что-нибудь добавить? — спросила другая женщина.
— Я не знаю, — прямо сказала Дженнифер. — Я ведь не видела отзыв, поэтому не знаю, что можно добавить.
— А что бы вы сами хотели нам сказать? — спросила пожилая дама.
Дженнифер задумалась. Ей хотелось выйти из тюрьмы — вот и все.
— Я бы хотела, чтобы вы приняли решение о моем досрочном освобождении, — ответила она. — Вот все, что я могу сказать.
Пожилая дама и молодой человек не сдержали улыбок.
— А почему вы считаете, что заслуживаете досрочного освобождения?
— Потому что мне здесь больше нечего делать, — не раздумывая ответила Дженнифер.
Ее ответ несколько озадачил комиссию. Мужчина постарше налил себе воды, а второй принялся рыться в бумагах. Добрая пожилая дама улыбнулась и откинулась на спинку стула, а молодая, наоборот, подалась вперед. На этот раз заговорил строгий мужчина среднего возраста.
— Вы считаете, что вас направили в это учреждение выполнять определенную миссию? — обратился он к Дженнифер.
— Прошу прощения? — переспросила девушка.
Этот человек мог бы быть родным братом Дональда Майклса — такой же самоуверенный и высокомерный.
— Вы знаете, за что вас поместили сюда? — настаивал он.
— Да, сэр, я знаю это, — ответила Дженнифер. — Вы читали мое дело, и я подтвердила, что там все изложено правильно. Вопрос не в том, за что я здесь. Речь идет о том, почему я думаю, что сейчас мне пора выходить на свободу.
— Прошу вас, мисс Спенсер, будьте корректнее, — вмешалась старшая из женщин. — Не стоит горячиться и ставить под удар возможность изменения меры вашего наказания.
— Именно, именно, милая леди, — отозвался пожилой добрячок. — Наша задача — решить заслуживаете вы освобождения или нет. В ваших интересах вести себя вежливо, вы согласны?
— Да, — кивнула Дженнифер, — я согласна.
— Тогда, может быть, вы измените ответ на мой вопрос? — сказал молодой человек.
Дженнифер покраснела:
— Извините, но я не запомнила ваш вопрос.
Близнец Дональда Майклса и стильная молодая женщина неодобрительно фыркнули, а пожилая дама с огорчением покачала головой. Однако молодой человек дружелюбно улыбнулся и повторил свой вопрос:
— Почему вы считаете, что заслуживаете досрочного освобождения, мисс Спенсер? Почему вы думаете, что вас можно выпустить из тюрьмы?
— Это не тюрьма, а исправительное учреждение, — поправила его молодая женщина.
Дженнифер широко улыбнулась.
— Вы находите что-то забавное в том, что я сказала? — нахмурилась женщина.
— Прошу прощения. Но, видите ли, не так важно, как называть это место. Раньше мы называли его тюрьмой, а теперь — исправительным учреждением. Наверное, все дело в том, что считать более важным: наказание или исправление.
Дженнифер помолчала. Она все время ожидала, что ее остановят, но, похоже, ее очень внимательно слушали, поэтому она продолжила:
— Я хорошо знаю только одно: очень важно, кем женщина себя почувствует, попав сюда, — никому не нужной, выброшенной из жизни, или человеком, о котором заботятся, стараясь сделать его полезным членом общества. Так вот, как бы это учреждение ни называлось на воле, здесь, за решетками, мы ощущаем безнадежность, причем не только заключенные, но и служащие.
— Почему же такая безнадежность, мисс Спенсер? — спросил пожилой мужчина.
— Потому что реабилитация — это практически неосуществимая задача, когда у тебя нет средств, чтобы ее организовать. Невозможно заниматься исправлением в месте, предназначенном для наказания. Следует решить, как поставлена задача — наказывать или исправлять, или, может быть, и то, и другое. Но не нужно себя обманывать.
Двойник Дональда презрительно фыркнул:
— Благодарим вас за совет, мисс Спенсер. Я уверен, что все здесь присутствующие высоко оценили ваш призыв к честности. — Его ирония граничила с издевкой.
— Знаете, что говорят о честности? — неожиданно для себя спросила Дженнифер. — Говорят, что честность — лучшая политика. Вот что говорят о честности. И теперь честность — новая политика Дженнингс. И я честно признаюсь вам, что меня осудили совершенно справедливо.
Она проглотила комок в горле.
— И так же честно я говорю, что абсолютно искренне раскаялась в том, что делала. Я никогда больше не надену костюм от Армани и не появлюсь на Уолл-стрит.
Дженнифер не замечала, что давно уже говорит стоя.
— Вы знаете, что костюм от Армани стоит столько же, сколько получает в месяц здешняя медсестра? — продолжала она.
Члены комиссии только молча переглянулись.
— Вы спросили, почему я считаю, что достойна освобождения. Попытаюсь это объяснить. Видите ли, я пришла сюда в костюме от Армани и полагала, что это делает меня неприкосновенной. Но я была не права. Сейчас я поменяла бы все свои костюмы на квалифицированное круглосуточное медицинское обслуживание здесь, в Дженнингс. Нам многое нужно: достойная образовательная программа, профессиональное обучение… В общем, я никогда больше не буду тратить деньги так, как раньше. Поэтому я считаю, что достойна освобождения. Потому что теперь знаю разницу между добром и злом. Нет, сэр, меня послали сюда не для выполнения важной миссии. Меня послали сюда, чтобы наказать. Но мне повезло. Здесь я встретила людей, которые научили меня стремиться к добру и показали достойную цель в жизни.
Дженнифер, обессиленная, опустилась на свой стул и вдруг зарыдала, закрыв лицо руками. Она не могла поверить, что до такой степени потеряла над собой контроль. Теперь ее никогда не выпустят отсюда. Никогда. Тереза будет очень разочарована, узнав о ее поведении…
И тут Дженнифер услышала аплодисменты. Сначала тихие, они становились все громче. Не отнимая рук от лица, она взглянула между пальцев. Молодой человек, принесший ей стакан воды, отзывчивая пожилая дама, старший из мужчин и даже стильная молодая особа — все они стояли и хлопали в ладоши. Хлопали и улыбались ей! Только двойник Дональда сидел с таким лицом, словно кто-то испортил воздух, и он хочет выразить свое недовольство и показать, что он здесь ни причем. Что ж, Дженнифер это не огорчило: нельзя понравиться всем. Знаете, что говорят о том, кто нравится всем?..
Да, Тереза будет ею гордиться.
Тереза выпрямилась и замолчала, чтобы ее мудрые слова лучше подействовали.
— Но я не могу отличить! Если бы мне не был нужен совет, то я бы его и не спрашивала.
— Как раз это я и пытаюсь тебе объяснить, — сказала Тереза. — Ты спрашиваешь, как себя вести на комиссии по досрочному освобождению, у всех подряд. Разве тебе все советуют одно и то же?
— Нет, — вздохнула Дженнифер. — Наоборот, у всех разное представление о том, как лучше себя вести. Некоторые считают, что я должна изображать из себя несчастную жертву и стараться вызвать жалость. Другие, наоборот, советуют держаться уверенно и доказывать, что я действительно исправилась. А Флора сказала, что нужно молчать и только отвечать на вопросы.
Дженнифер очень волновалась перед заседанием комиссии. Ведь если все пройдет хорошо, то через несколько недель она окажется на свободе. Но многие женщины говорили, что комиссия не любит выпускать заключенных после первого слушания. Дженнифер совершенно запуталась.
— Знаешь, я думаю, если они все так хорошо знают, как надо себя вести, то почему их не выпустили досрочно? Словом, я даже не представляю, как просчитать эту ситуацию. Именно поэтому я и спрашиваю твое мнение. Какой совет дашь мне ты?
Дженнифер с надеждой посмотрела на Терезу, которая была совсем не глупым человеком, хотя иногда и казалась дурочкой.
— Я тебе уже дала совет, — улыбнулась Тереза. — Тебе придется самой разобраться в том, чей совет хорош, а чей — плох. И тогда тебе не потребуются никакие советы.
— Не верится, что ты смогла разработать такие блестящие операции, рассуждая подобным образом, — разозлилась Дженнифер. — Ты все время идешь по кругу!
— Вот и отлично, — не растерялась Тереза. — В жизни все повторяется.
— Но ты пока еще ничего мне не посоветовала, — настаивала Дженнифер.
— Ты так считаешь? Хорошо, давай попробуем зайти с другой стороны. Знаешь, что говорил Франциск Ассизский? «Прощается то, что мы сами простили». Где ты найдешь лучшего советчика?
Дженнифер озадаченно молчала. Как это можно было применить к ее ситуации?
— Прекрасно, Тереза, — сказала она наконец. — Но кого я должна простить?
— На кого ты злишься больше всего? Кого считаешь виноватым в том, что с тобой случилось?
Дженнифер задумалась. Действительно, кто же виноват во всем? Том? Нет. Она ненавидела его, она горько сожалела, что ее угораздило связаться с этим лощеным ничтожеством, она проклинала тот день, когда обратила на него внимание. Но нет. Виноват во всем, конечно, не Том.
Может быть, Дональд? То же самое. Этот подонок рано или поздно свое получит, и она мечтала дожить до этого дня. Но не Дональд виноват в ее беде. Да, он обвел ее вокруг пальца, воспользовался ее жадностью, глупостью и наивностью, но злилась она не на него. Дженнифер злилась на себя за то, что когда-то Дональд Майклс был для нее идеалом. За то, что она восхищалась тем, как он оставляет с носом легковерные дураков, и с энтузиазмом помогала ему в этом.
Да, не надо себе врать: она служила слепым орудием мошенника и любила ничтожество. И винить за это могла только себя.
— Я сама во всем виновата, — сказала она наконец. — Больше всего злюсь на себя.
Тереза поощрительно улыбнулась, как улыбается учительница, услышав правильное решение трудной задачи от способного ученика.
— Что ж, теперь вспомни мой совет: «Прощается то, что мы сами простили». Расскажи комиссии, о чем ты жалеешь, объясни, что ты стараешься простить себе самой, и попроси, чтобы они простили тебя. — Тереза немного помолчала и серьезно спросила: — Ты готова себе все простить?
— Да, — сказала Дженнифер. — Мне кажется, что да.
— Тогда тебя простят, — сделала вывод Тереза и осенила девушку крестом на манер католического священника. — Иди с миром и не греши больше, дочь моя, — добавила она торжественно.
— Да, теперь я верю, что ты могла бы зарабатывать миллионы, — засмеялась Дженнифер. — У тебя это здорово получается. И ты сама об этом знаешь, не так ли?
Тереза самодовольно усмехнулась:
— Ты знаешь, что говорят о скромности? Говорят, что скромность — это искусство предоставлять другим узнать, какой ты замечательный человек. Вот что говорят о скромности.
— Я запомню это, Тереза. Ты просто замечательная.
— Ты тоже, дорогая, — ответила подруга. — Ты тоже.
К тому моменту, когда ее вызвали на заседание комиссии по досрочному освобождению, Дженнифер окончательно поняла, что Тереза не ошиблась. Сначала нужно было самой себя простить.
Дженнифер шла по коридору улыбаясь. Ей трудно было поверить, что она отправляется на такое важное для нее мероприятие, не потратив несколько часов на обдумывание своего туалета, без макияжа и не посетив парикмахерскую.
В отличие от обыкновения, Дженнифер не написала речь и даже не продумала ответы на возможные вопросы. Два года назад она не простила бы себе такой небрежности, но сегодня чувствовала себя абсолютно готовой. Она простила себе глупость, жадность и легковерие, которые привели ее к беде, и пообещала себе, что никогда не повторит прошлых ошибок. Ей оставалось только надеяться, что Тереза окажется права, и комиссия тоже простит ее.
— Еще ни разу я не просила о досрочном освобождении с такой уверенностью, что человек его достоин, — сказала Гвен Хардинг.
Она ждала у дверей комнаты для совещаний, чтобы проводить Дженнифер на заседание комиссии.
— Но это нелегко для меня, Дженнифер, — добавила начальница и заставила себя улыбнуться. — Была бы моя воля, вы бы никогда отсюда не вышли. Не представляю, как я справлюсь без вас.
Но у Дженнифер не было времени для ответа: судебный пристав открыл дверь и пригласил ее предстать перед Уэстчестерской комиссией по условно-досрочному освобождению. Гвен пожала девушке руку и прошептала:
— Удачи вам!
За столом в небольшой комнате сидело пять человек: трое мужчин и две женщины. Перед каждым из них лежала высокая стопка документов. Старшая из женщин ободряюще улыбнулась Дженнифер, а другая мрачно сказала:
— Садитесь, мисс Спенсер.
Неожиданно мужчины в унисон закашляли, прочищая горло, затем один из них спросил Дженнифер:
— Вы готовы?
— Да, — просто ответила девушка.
Процедура проходила именно так, как ей рассказывали. Сначала один из мужчин кратко изложил комиссии дело Спенсер: преступление, арест, суд, приговор. Когда он закончил, Дженнифер спросили, все ли было изложено правильно. Девушка кивнула и признала, что все верно. После этого обсудили ее поведение в тюрьме, упомянув и о заключении в карцер, и о рапортах Бирда о нарушениях режима. После этого ее снова спросили, согласна ли она с вышеизложенным, Дженнифер опять кивнула. В горле у нее так пересохло, что она с трудом выговорила:
— Можно мне выпить воды?
Молодой человек встал и принес ей стакан воды. Дженнифер поблагодарила, жадно сделала несколько глотков, и слушание продолжилось.
— Начальница тюрьмы, миссис Хардинг, написала о вас прекрасный отзыв. Она считает, что вы искупили свою вину и полностью исправились. Вы согласны с этим? — спросила старшая из женщин.
— Да, я согласна, — ответила Дженнифер.
— Вы можете к этому что-нибудь добавить? — спросила другая женщина.
— Я не знаю, — прямо сказала Дженнифер. — Я ведь не видела отзыв, поэтому не знаю, что можно добавить.
— А что бы вы сами хотели нам сказать? — спросила пожилая дама.
Дженнифер задумалась. Ей хотелось выйти из тюрьмы — вот и все.
— Я бы хотела, чтобы вы приняли решение о моем досрочном освобождении, — ответила она. — Вот все, что я могу сказать.
Пожилая дама и молодой человек не сдержали улыбок.
— А почему вы считаете, что заслуживаете досрочного освобождения?
— Потому что мне здесь больше нечего делать, — не раздумывая ответила Дженнифер.
Ее ответ несколько озадачил комиссию. Мужчина постарше налил себе воды, а второй принялся рыться в бумагах. Добрая пожилая дама улыбнулась и откинулась на спинку стула, а молодая, наоборот, подалась вперед. На этот раз заговорил строгий мужчина среднего возраста.
— Вы считаете, что вас направили в это учреждение выполнять определенную миссию? — обратился он к Дженнифер.
— Прошу прощения? — переспросила девушка.
Этот человек мог бы быть родным братом Дональда Майклса — такой же самоуверенный и высокомерный.
— Вы знаете, за что вас поместили сюда? — настаивал он.
— Да, сэр, я знаю это, — ответила Дженнифер. — Вы читали мое дело, и я подтвердила, что там все изложено правильно. Вопрос не в том, за что я здесь. Речь идет о том, почему я думаю, что сейчас мне пора выходить на свободу.
— Прошу вас, мисс Спенсер, будьте корректнее, — вмешалась старшая из женщин. — Не стоит горячиться и ставить под удар возможность изменения меры вашего наказания.
— Именно, именно, милая леди, — отозвался пожилой добрячок. — Наша задача — решить заслуживаете вы освобождения или нет. В ваших интересах вести себя вежливо, вы согласны?
— Да, — кивнула Дженнифер, — я согласна.
— Тогда, может быть, вы измените ответ на мой вопрос? — сказал молодой человек.
Дженнифер покраснела:
— Извините, но я не запомнила ваш вопрос.
Близнец Дональда Майклса и стильная молодая женщина неодобрительно фыркнули, а пожилая дама с огорчением покачала головой. Однако молодой человек дружелюбно улыбнулся и повторил свой вопрос:
— Почему вы считаете, что заслуживаете досрочного освобождения, мисс Спенсер? Почему вы думаете, что вас можно выпустить из тюрьмы?
— Это не тюрьма, а исправительное учреждение, — поправила его молодая женщина.
Дженнифер широко улыбнулась.
— Вы находите что-то забавное в том, что я сказала? — нахмурилась женщина.
— Прошу прощения. Но, видите ли, не так важно, как называть это место. Раньше мы называли его тюрьмой, а теперь — исправительным учреждением. Наверное, все дело в том, что считать более важным: наказание или исправление.
Дженнифер помолчала. Она все время ожидала, что ее остановят, но, похоже, ее очень внимательно слушали, поэтому она продолжила:
— Я хорошо знаю только одно: очень важно, кем женщина себя почувствует, попав сюда, — никому не нужной, выброшенной из жизни, или человеком, о котором заботятся, стараясь сделать его полезным членом общества. Так вот, как бы это учреждение ни называлось на воле, здесь, за решетками, мы ощущаем безнадежность, причем не только заключенные, но и служащие.
— Почему же такая безнадежность, мисс Спенсер? — спросил пожилой мужчина.
— Потому что реабилитация — это практически неосуществимая задача, когда у тебя нет средств, чтобы ее организовать. Невозможно заниматься исправлением в месте, предназначенном для наказания. Следует решить, как поставлена задача — наказывать или исправлять, или, может быть, и то, и другое. Но не нужно себя обманывать.
Двойник Дональда презрительно фыркнул:
— Благодарим вас за совет, мисс Спенсер. Я уверен, что все здесь присутствующие высоко оценили ваш призыв к честности. — Его ирония граничила с издевкой.
— Знаете, что говорят о честности? — неожиданно для себя спросила Дженнифер. — Говорят, что честность — лучшая политика. Вот что говорят о честности. И теперь честность — новая политика Дженнингс. И я честно признаюсь вам, что меня осудили совершенно справедливо.
Она проглотила комок в горле.
— И так же честно я говорю, что абсолютно искренне раскаялась в том, что делала. Я никогда больше не надену костюм от Армани и не появлюсь на Уолл-стрит.
Дженнифер не замечала, что давно уже говорит стоя.
— Вы знаете, что костюм от Армани стоит столько же, сколько получает в месяц здешняя медсестра? — продолжала она.
Члены комиссии только молча переглянулись.
— Вы спросили, почему я считаю, что достойна освобождения. Попытаюсь это объяснить. Видите ли, я пришла сюда в костюме от Армани и полагала, что это делает меня неприкосновенной. Но я была не права. Сейчас я поменяла бы все свои костюмы на квалифицированное круглосуточное медицинское обслуживание здесь, в Дженнингс. Нам многое нужно: достойная образовательная программа, профессиональное обучение… В общем, я никогда больше не буду тратить деньги так, как раньше. Поэтому я считаю, что достойна освобождения. Потому что теперь знаю разницу между добром и злом. Нет, сэр, меня послали сюда не для выполнения важной миссии. Меня послали сюда, чтобы наказать. Но мне повезло. Здесь я встретила людей, которые научили меня стремиться к добру и показали достойную цель в жизни.
Дженнифер, обессиленная, опустилась на свой стул и вдруг зарыдала, закрыв лицо руками. Она не могла поверить, что до такой степени потеряла над собой контроль. Теперь ее никогда не выпустят отсюда. Никогда. Тереза будет очень разочарована, узнав о ее поведении…
И тут Дженнифер услышала аплодисменты. Сначала тихие, они становились все громче. Не отнимая рук от лица, она взглянула между пальцев. Молодой человек, принесший ей стакан воды, отзывчивая пожилая дама, старший из мужчин и даже стильная молодая особа — все они стояли и хлопали в ладоши. Хлопали и улыбались ей! Только двойник Дональда сидел с таким лицом, словно кто-то испортил воздух, и он хочет выразить свое недовольство и показать, что он здесь ни причем. Что ж, Дженнифер это не огорчило: нельзя понравиться всем. Знаете, что говорят о том, кто нравится всем?..
Да, Тереза будет ею гордиться.
46
ГВЕН ХАРДИНГ
Гвендолин Хардинг сидела за столом в кабинете, смотрела в окно и улыбалась своим мыслям. Ей только что рассказали, что охранник Кемри подарил Зуки Конрад кольцо в честь помолвки. Гвен знала, что это глупо, и все-таки ощущала материнскую гордость. У нее никогда не было собственных детей, но, как начальница тюрьмы, она чувствовала себя главой большой семьи. Она относилась к Зуки как к родной дочери и не стеснялась этого.
Бедная, совершенно безобидная Зуки попала в тюрьму, потому что ее подставил любимый человек. Девочка заслуживала хоть немного счастья, и, кажется, оно к ней пришло.
Гвен вызвала Мовиту и попросила принести дело Зуки Конрад.
— Я считаю, что Кемри — неплохой парень, — заметила она, когда Мовита положила пачку на ее письменный стол.
— К сожалению, Кристина — дочка этого подонка Бирда, — рассудительно ответила Мовита.
— Тут уже ничего не поделаешь. Но Бирда здесь больше нет, а Зуки любит свою девочку до безумия.
— Я все понимаю, но мне это не очень нравится. Хардинг посмотрела на Мовиту с тревогой.
— Надеюсь, Кемри по-настоящему любит Зуки? Я бы не хотела, чтобы она выходила за него, если нет.
Мовита широко улыбнулась:
— Уверена, что об этом можно не волноваться. Кроме того, он порядочный человек.
Хардинг полистала личное дело Зуки. Девушке было всего двадцать четыре года, а она уже дважды становилась матерью, и второй раз — в тюрьме!
Хардинг никак не отреагировала на нарушение тюремных правил — роман охранника с заключенной. Она считала, что если прозевала изнасилование и беременность Зуки, то теперь ей сам бог велел притвориться слепой. Пусть в этой тюрьме будет хоть одна счастливая история. Любовь — могучая сила, и даже тюремные правила не в силах ей противостоять. Гвен была уверена, что с помощью Мовиты и всей семьи они смогут устроить Зуки настоящую свадьбу, несмотря на тюремные стены и решетки на окнах.
Но сначала Хардинг решила поговорить с Кемри и вызвала его к себе в кабинет. Молодой человек выглядел виноватым и озабоченным.
— Думаю, вам не нужно так беспокоиться, — сказала Гвен. — Скоро вы станете женатым человеком и даже отцом.
Кемри слегка покраснел.
— Давайте перейдем к делу, — предложила Хардинг. — Вам понадобится шафер.
Кемри просиял.
— Моим шафером будет мой лучший друг, Берри Уайт.
— Это хорошо.
В этот момент вошла Зуки, и Гвен тут же воспользовалась случаем подержать на руках Кристину.
— Мы устроим твоей мамочке замечательную свадьбу, — серьезно объясняла она малышке.
— Я бы хотела пригласить своих родных, — нерешительно сказала Зуки. — Можно? Сколько человек я могу позвать?
— Приготовь список приглашенных и принеси мне. Мы постараемся пригласить как можно больше. Твоя мама, надеюсь, приедет?
Зуки радостно кивнула:
— Конечно, мама приедет. Она хотела бы приехать накануне вечером.
— А как мы решим с платьем?
— У меня две двоюродных сестры вышли замуж в этом году. У них обеих были новые платья. Они пришлют мне фотографии, и я решу, какое взять.
— Настоящие свадебные платья? — спросила Хардинг.
Зуки удивленно посмотрела на нее.
— Конечно, — ответила она. — Нельзя же выходить замуж без свадебного платья.
— Ах да, разумеется, — согласилась Гвен, думая о том, как мало она знает об этом странном мире за пределами тюремных стен. — Мы пригласим мирового судью, чтобы он выполнил церемонию. Ты согласна?
— Если только он будет хорошо одетым и не толстым.
— Почему он не должен быть толстым? — удивилась Хардинг.
— Когда моя сестра Дорин выходила замуж три года назад, мировой судья был таким толстым, что все над ним смеялись. Это чуть не испортило всю свадьбу. А у Дорин было потрясающее платье, только оно через год пожелтело, поэтому никто больше не смог его надеть.
Хардинг снова посмотрела в личное дело Зуки. Она знала, что ее отец умер, но у Зуки был старший брат. Гвен не хотела сама заговаривать о нем, потому что он никогда не навещал девушку.
— Ты подумала, кто тебя поведет к венцу?
Зуки грустно вздохнула:
— Боюсь, что никто. Я бы попросила Бобби, но он не согласится.
— Почему?
— Он меня не любит.
В первый раз за все время Хардинг услышала, чтобы Зуки сказала что-то не очень хорошее о своей семье. Но она не стала ни о чем спрашивать, потому что Кристина открыла маленький ротик и завертела головкой, как будто искала грудь.
— Наверное, она проголодалась, — сказала Гвен. — Вам лучше пойти к себе.
— Хорошо, — улыбнулась Зуки и взяла у Гвен малышку. — Тише-тише, не волнуйся. Мамочка тебя любит.
«Какая милая девушка», — подумала Хардинг и решила, что она сама поведет Зуки к венцу. Если, конечно, в последний момент не появится какой-то дядюшка. Хорошо бы он не появился!
Когда Хардинг выхлопотала разрешение на свадьбу Роджера Кемри и Зуки Конрад, семья решила, что объединит свадьбу и прощальную вечеринку для Дженнифер. Хардинг не возражала, и приготовления пошли полным ходом.
Всем приглашенным хотелось принарядиться. И подарить Зуки что-нибудь особенное. Выбор подарка — непростая задача на свободе и очень сложная в тюрьме. Когда предварительный план был готов, Мовита и Дженнифер отправились к Хардинг согласовывать детали.
— Мы бы хотели, чтобы церемония проходила в комнате для свиданий, — сказала Дженни.
— А почему не в столовой, как показ мод? — удивилась Хардинг.
— Потому что мы не можем принимать гостей на территории тюрьмы, а Зуки очень хотела, чтобы присутствовала ее родственники.
В конце концов остановились на столовой и общими усилиями ее преобразили до неузнаваемости. Веснушка принесла цветы из новой теплицы, чтобы украсить импровизированный алтарь, Мовита застелила красной тканью проход между столами, по которому должны были идти новобрачные.
Что касалось гостей, Гвен решила, что лучше ограничиться только своим кругом, и Зуки поняла ее и не обиделась. Она и так была счастлива, что ей разрешили устроить настоящую свадьбу.
После того как молодые произнесли свои клятвы и мировой судья объявил их мужем и женой, Роджер застенчиво поцеловал Зуки. Должно быть, он мечтал о более страстных поцелуях, но присутствие начальницы замораживало его.
Все потянулись к молодым с поздравлениями, а Хардинг протянула Кемри Кристину со словами:
— Это твой папа, малышка!
Девочка агукнула и улыбнулась, как будто понимая, что происходит.
Затем пришло время поздравлять Дженнифер Спенсер, которая на следующий день выходила на свободу. Женщины успели полюбить ее и были благодарны ей за то, что она сделала для всех. Однако поздравляли ее со смешанными чувствами: Мовита, Мэгги, Тереза и Зуки были счастливы за нее и завидовали ей. Они считали, что она это заслужила, и грустили о том, как им будет ее не хватать.
— Слушай, подружка, я буду скучать по тебе, — выразила общие чувства Мовита.
— Давайте пока не будем прощаться, — предложила плачущая Зуки, вытирая слезы. — Ведь мы еще не расстаемся!
— Ладно, — согласилась Мовита. — Давайте пировать. Сейчас вы увидите, что мы приготовили для наших новобрачных и для Дженнифер.
— Сидите! — скомандовала Мэгги. — Мы с Терезой сами все принесем.
Стол был украшен бумажными салфетками, расписанными цветными мелками.
— Мовита, это же здорово, — сказала Дженнифер, указывая на салфетки. — По-моему, на этом тоже можно заработать.
— Будьте осторожней, а то Мовита выкупит у вас Дженнингс, — пошутила Хардинг.
Мовита весело рассмеялась:
— И выпущу сама себя на свободу!
Все развеселились. Особенно громко смеялась Дженнифер — близость свободы опьяняла ее.
Из кухни появились Мэгги и Тереза с закусками и горячим.
— Макароны с мясной подливкой! — торжественно объявила Мэгги. — Ну, что вы на это скажете?
— Наше любимое! — хором воскликнули Зуки и Дженнифер.
Гвен Хардинг принесла большой поднос, уставленный стаканами с чем-то зеленым, в которых просвечивал лед. Она поставила поднос в центр стола, и все взяли по стакану.
— Выпьем за наших новобрачных и за Дженни! Удачи и счастья вам!
Некоторое время все были заняты едой. Затем Мовита грустно сказала:
— Как жаль, что ты не сможешь найти Шер и рассказать ей, как мы тут живем.
Глаза женщин снова наполнились слезами, и только Тереза, как всегда, не теряла присутствия духа.
— Давайте есть, а то все остынет.
— Подождите, это еще не все, — сказала Мовита и побежала на кухню.
Через секунду она вернулась с большим двухслойным тортом. На нем красовались подписи всех членов семьи, сделанные разноцветным кремом. Посередине были изображены невеста с женихом, а сбоку написано: «Удачи тебе, Дженни!»
Гвен откашлялась и подняла свой стакан.
— Выпьем за счастливое будущее! — провозгласила она тост, и все дружно выпили.
Бедная, совершенно безобидная Зуки попала в тюрьму, потому что ее подставил любимый человек. Девочка заслуживала хоть немного счастья, и, кажется, оно к ней пришло.
Гвен вызвала Мовиту и попросила принести дело Зуки Конрад.
— Я считаю, что Кемри — неплохой парень, — заметила она, когда Мовита положила пачку на ее письменный стол.
— К сожалению, Кристина — дочка этого подонка Бирда, — рассудительно ответила Мовита.
— Тут уже ничего не поделаешь. Но Бирда здесь больше нет, а Зуки любит свою девочку до безумия.
— Я все понимаю, но мне это не очень нравится. Хардинг посмотрела на Мовиту с тревогой.
— Надеюсь, Кемри по-настоящему любит Зуки? Я бы не хотела, чтобы она выходила за него, если нет.
Мовита широко улыбнулась:
— Уверена, что об этом можно не волноваться. Кроме того, он порядочный человек.
Хардинг полистала личное дело Зуки. Девушке было всего двадцать четыре года, а она уже дважды становилась матерью, и второй раз — в тюрьме!
Хардинг никак не отреагировала на нарушение тюремных правил — роман охранника с заключенной. Она считала, что если прозевала изнасилование и беременность Зуки, то теперь ей сам бог велел притвориться слепой. Пусть в этой тюрьме будет хоть одна счастливая история. Любовь — могучая сила, и даже тюремные правила не в силах ей противостоять. Гвен была уверена, что с помощью Мовиты и всей семьи они смогут устроить Зуки настоящую свадьбу, несмотря на тюремные стены и решетки на окнах.
Но сначала Хардинг решила поговорить с Кемри и вызвала его к себе в кабинет. Молодой человек выглядел виноватым и озабоченным.
— Думаю, вам не нужно так беспокоиться, — сказала Гвен. — Скоро вы станете женатым человеком и даже отцом.
Кемри слегка покраснел.
— Давайте перейдем к делу, — предложила Хардинг. — Вам понадобится шафер.
Кемри просиял.
— Моим шафером будет мой лучший друг, Берри Уайт.
— Это хорошо.
В этот момент вошла Зуки, и Гвен тут же воспользовалась случаем подержать на руках Кристину.
— Мы устроим твоей мамочке замечательную свадьбу, — серьезно объясняла она малышке.
— Я бы хотела пригласить своих родных, — нерешительно сказала Зуки. — Можно? Сколько человек я могу позвать?
— Приготовь список приглашенных и принеси мне. Мы постараемся пригласить как можно больше. Твоя мама, надеюсь, приедет?
Зуки радостно кивнула:
— Конечно, мама приедет. Она хотела бы приехать накануне вечером.
— А как мы решим с платьем?
— У меня две двоюродных сестры вышли замуж в этом году. У них обеих были новые платья. Они пришлют мне фотографии, и я решу, какое взять.
— Настоящие свадебные платья? — спросила Хардинг.
Зуки удивленно посмотрела на нее.
— Конечно, — ответила она. — Нельзя же выходить замуж без свадебного платья.
— Ах да, разумеется, — согласилась Гвен, думая о том, как мало она знает об этом странном мире за пределами тюремных стен. — Мы пригласим мирового судью, чтобы он выполнил церемонию. Ты согласна?
— Если только он будет хорошо одетым и не толстым.
— Почему он не должен быть толстым? — удивилась Хардинг.
— Когда моя сестра Дорин выходила замуж три года назад, мировой судья был таким толстым, что все над ним смеялись. Это чуть не испортило всю свадьбу. А у Дорин было потрясающее платье, только оно через год пожелтело, поэтому никто больше не смог его надеть.
Хардинг снова посмотрела в личное дело Зуки. Она знала, что ее отец умер, но у Зуки был старший брат. Гвен не хотела сама заговаривать о нем, потому что он никогда не навещал девушку.
— Ты подумала, кто тебя поведет к венцу?
Зуки грустно вздохнула:
— Боюсь, что никто. Я бы попросила Бобби, но он не согласится.
— Почему?
— Он меня не любит.
В первый раз за все время Хардинг услышала, чтобы Зуки сказала что-то не очень хорошее о своей семье. Но она не стала ни о чем спрашивать, потому что Кристина открыла маленький ротик и завертела головкой, как будто искала грудь.
— Наверное, она проголодалась, — сказала Гвен. — Вам лучше пойти к себе.
— Хорошо, — улыбнулась Зуки и взяла у Гвен малышку. — Тише-тише, не волнуйся. Мамочка тебя любит.
«Какая милая девушка», — подумала Хардинг и решила, что она сама поведет Зуки к венцу. Если, конечно, в последний момент не появится какой-то дядюшка. Хорошо бы он не появился!
Когда Хардинг выхлопотала разрешение на свадьбу Роджера Кемри и Зуки Конрад, семья решила, что объединит свадьбу и прощальную вечеринку для Дженнифер. Хардинг не возражала, и приготовления пошли полным ходом.
Всем приглашенным хотелось принарядиться. И подарить Зуки что-нибудь особенное. Выбор подарка — непростая задача на свободе и очень сложная в тюрьме. Когда предварительный план был готов, Мовита и Дженнифер отправились к Хардинг согласовывать детали.
— Мы бы хотели, чтобы церемония проходила в комнате для свиданий, — сказала Дженни.
— А почему не в столовой, как показ мод? — удивилась Хардинг.
— Потому что мы не можем принимать гостей на территории тюрьмы, а Зуки очень хотела, чтобы присутствовала ее родственники.
В конце концов остановились на столовой и общими усилиями ее преобразили до неузнаваемости. Веснушка принесла цветы из новой теплицы, чтобы украсить импровизированный алтарь, Мовита застелила красной тканью проход между столами, по которому должны были идти новобрачные.
Что касалось гостей, Гвен решила, что лучше ограничиться только своим кругом, и Зуки поняла ее и не обиделась. Она и так была счастлива, что ей разрешили устроить настоящую свадьбу.
После того как молодые произнесли свои клятвы и мировой судья объявил их мужем и женой, Роджер застенчиво поцеловал Зуки. Должно быть, он мечтал о более страстных поцелуях, но присутствие начальницы замораживало его.
Все потянулись к молодым с поздравлениями, а Хардинг протянула Кемри Кристину со словами:
— Это твой папа, малышка!
Девочка агукнула и улыбнулась, как будто понимая, что происходит.
Затем пришло время поздравлять Дженнифер Спенсер, которая на следующий день выходила на свободу. Женщины успели полюбить ее и были благодарны ей за то, что она сделала для всех. Однако поздравляли ее со смешанными чувствами: Мовита, Мэгги, Тереза и Зуки были счастливы за нее и завидовали ей. Они считали, что она это заслужила, и грустили о том, как им будет ее не хватать.
— Слушай, подружка, я буду скучать по тебе, — выразила общие чувства Мовита.
— Давайте пока не будем прощаться, — предложила плачущая Зуки, вытирая слезы. — Ведь мы еще не расстаемся!
— Ладно, — согласилась Мовита. — Давайте пировать. Сейчас вы увидите, что мы приготовили для наших новобрачных и для Дженнифер.
— Сидите! — скомандовала Мэгги. — Мы с Терезой сами все принесем.
Стол был украшен бумажными салфетками, расписанными цветными мелками.
— Мовита, это же здорово, — сказала Дженнифер, указывая на салфетки. — По-моему, на этом тоже можно заработать.
— Будьте осторожней, а то Мовита выкупит у вас Дженнингс, — пошутила Хардинг.
Мовита весело рассмеялась:
— И выпущу сама себя на свободу!
Все развеселились. Особенно громко смеялась Дженнифер — близость свободы опьяняла ее.
Из кухни появились Мэгги и Тереза с закусками и горячим.
— Макароны с мясной подливкой! — торжественно объявила Мэгги. — Ну, что вы на это скажете?
— Наше любимое! — хором воскликнули Зуки и Дженнифер.
Гвен Хардинг принесла большой поднос, уставленный стаканами с чем-то зеленым, в которых просвечивал лед. Она поставила поднос в центр стола, и все взяли по стакану.
— Выпьем за наших новобрачных и за Дженни! Удачи и счастья вам!
Некоторое время все были заняты едой. Затем Мовита грустно сказала:
— Как жаль, что ты не сможешь найти Шер и рассказать ей, как мы тут живем.
Глаза женщин снова наполнились слезами, и только Тереза, как всегда, не теряла присутствия духа.
— Давайте есть, а то все остынет.
— Подождите, это еще не все, — сказала Мовита и побежала на кухню.
Через секунду она вернулась с большим двухслойным тортом. На нем красовались подписи всех членов семьи, сделанные разноцветным кремом. Посередине были изображены невеста с женихом, а сбоку написано: «Удачи тебе, Дженни!»
Гвен откашлялась и подняла свой стакан.
— Выпьем за счастливое будущее! — провозгласила она тост, и все дружно выпили.
47
ДЖЕННИФЕР СПЕНСЕР
Отсидев полтора года за мошенничество с инвестициями клиентов, Дженнифер Спенсер наконец выходила на свободу. И ей было почти так же страшно, как в тот день, когда ее в грязном вонючем фургоне везли в тюрьму.
Во время длительной процедуры, предшествующей долгожданному моменту, Дженнифер вспоминала свой первый день здесь. Как она была уверена в себе и высокомерна! Она знала, кто такая Дженнифер Спенсер. Или, вернее, думала, что знает. Но она не знала, что такое тюрьма и что тюрьма может сделать с ней. Теперь же, наоборот, она хорошо знала, что такое тюремная жизнь, но не была уверена, что понимает, кто такая Дженнифер Спенсер. Кем она стала? И что ждет ее за стенами тюрьмы?..
Только в одном Дженнифер не сомневалась: ни тюремная жизнь здесь, ни сама она больше не будут прежними. Женская исправительная тюрьма Дженнингс сильно изменилась к лучшему, а что касается Дженнифер Спенсер… Как бы то ни было, Дженни верила, что сама она тоже стала намного лучше. Хорошая женщина с уголовным прошлым… Дженнифер грустно улыбнулась, вспоминая, как после наказания за какой-нибудь проступок монашки в школе пугали ее: «Тебе придется всю жизнь расплачиваться за этот грех!» Девушка никогда не верила, что где-то существует база данных с записями грехов. Но теперь ей придется в это поверить. Полные сведения о ее аресте, суде, приговоре, а также отпечатки пальцев навсегда помещены в государственную базу данных. Она стала условно-досрочно освобожденной заключенной.
Теперь Дженни имела судимость, а больше, как выяснилось, ничего. В пакете, в который Шер сложила ее вещи в день заключения, их не оказалось. Наверное, преемница Шер в приемном блоке ухитрилась их присвоить. Дженнифер не удивилась и не расстроилась. Все равно она не хотела бы выходить из тюрьмы в костюме от Армани. Да он и не подошел бы ей теперь: девушка похудела за эти полтора год почти на десять фунтов. Она хотела скорее оказаться на свободе — и плевать, что на ней надето.
— Боже мой, Дженнифер! — огорченно вздохнула Гвен, обнаружив кражу. — Здесь нет ничего, кроме рваных джинсов и старой майки.
Дженни рассмеялась.
— Не имеет значения, — ответила она. — Давайте я надену это, если мне подойдет.
— Но вы же не можете идти в этом старье на улицу! — возмутилась Хардинг. — Давайте лучше позвоним кому-нибудь и попросим, чтобы вам привезли одежду.
Во время длительной процедуры, предшествующей долгожданному моменту, Дженнифер вспоминала свой первый день здесь. Как она была уверена в себе и высокомерна! Она знала, кто такая Дженнифер Спенсер. Или, вернее, думала, что знает. Но она не знала, что такое тюрьма и что тюрьма может сделать с ней. Теперь же, наоборот, она хорошо знала, что такое тюремная жизнь, но не была уверена, что понимает, кто такая Дженнифер Спенсер. Кем она стала? И что ждет ее за стенами тюрьмы?..
Только в одном Дженнифер не сомневалась: ни тюремная жизнь здесь, ни сама она больше не будут прежними. Женская исправительная тюрьма Дженнингс сильно изменилась к лучшему, а что касается Дженнифер Спенсер… Как бы то ни было, Дженни верила, что сама она тоже стала намного лучше. Хорошая женщина с уголовным прошлым… Дженнифер грустно улыбнулась, вспоминая, как после наказания за какой-нибудь проступок монашки в школе пугали ее: «Тебе придется всю жизнь расплачиваться за этот грех!» Девушка никогда не верила, что где-то существует база данных с записями грехов. Но теперь ей придется в это поверить. Полные сведения о ее аресте, суде, приговоре, а также отпечатки пальцев навсегда помещены в государственную базу данных. Она стала условно-досрочно освобожденной заключенной.
Теперь Дженни имела судимость, а больше, как выяснилось, ничего. В пакете, в который Шер сложила ее вещи в день заключения, их не оказалось. Наверное, преемница Шер в приемном блоке ухитрилась их присвоить. Дженнифер не удивилась и не расстроилась. Все равно она не хотела бы выходить из тюрьмы в костюме от Армани. Да он и не подошел бы ей теперь: девушка похудела за эти полтора год почти на десять фунтов. Она хотела скорее оказаться на свободе — и плевать, что на ней надето.
— Боже мой, Дженнифер! — огорченно вздохнула Гвен, обнаружив кражу. — Здесь нет ничего, кроме рваных джинсов и старой майки.
Дженни рассмеялась.
— Не имеет значения, — ответила она. — Давайте я надену это, если мне подойдет.
— Но вы же не можете идти в этом старье на улицу! — возмутилась Хардинг. — Давайте лучше позвоним кому-нибудь и попросим, чтобы вам привезли одежду.