Страница:
— Откуда ты знаешь? — удивилась Тереза.
— Моя сестра Луиза сказала, если живот торчит вперед, значит, будет мальчик, а если растет равномерно со всех сторон — то девочка.
Дженнифер тоже подошла к Зуки.
— А можно мне потрогать? — спросила она.
— Конечно. Хотя мне нужно назначить за это плату. Как вы думаете, пакет орешков — нормально?
Я вернулась на свое место и наблюдала за Дженнифер. Она казалась смущенной и, когда почувствовала толчок, вздрогнула от испуга. Я постаралась замаскировать смех кашлем.
Трудно было поверить, что Зуки носит ребенка, глядя на ее довольно плоский живот. Лично я никогда не могла скрыть беременность. Каждый раз я поправлялась больше чем на двадцать килограмм. Я снова подумала о моих девочках и заговорила, чтобы отвлечься.
— И как ты ее назовешь? — спросила я Зуки.
— Я хочу Элисон.
— А может, лучше Хуанита?
— О боже! — Шер закатила глаза. — Никогда не слушайте черных, когда речь идет об именах!
— Что ты хочешь сказать? — разозлилась я.
Мы даже не заметили, как в камере появилась Хардинг, пока она не подошла к Шер и не положила руку ей на плечо.
— Я вижу, вы здесь весело проводите время, — сказала она.
Шер дернула плечом:
— Стараемся. Ведь это мой последний вечер здесь.
— Я пришла, чтобы пожелать тебе всего хорошего, — сказала Хардинг. — И посмотреть, что вы поделываете. Без Шер все будет не так, правда?
Она посмотрела мне прямо в глаза. Никто ей не ответил. Тогда я встала.
— Спасибо, что зашли к нам, миссис Хардинг.
Гвен кивнула мне.
— Что ж, оставляю вас веселиться, — сказала она и ушла.
Как только она отошла подальше, все хором вздохнули.
— Ну и ну! — воскликнула Шер. — Мы чуть не попались. Вам надо быть с ней поосторожнее. Мне-то все равно: я завтра выхожу.
Я повернулась и посмотрела сначала на Шер, потом на остальных. Они видели, как мне больно, но ни одна не отвела глаз.
— Я здесь умру, — просто сказала я. — Я никогда не выйду отсюда. Никогда.
— Мо… — начала Шер.
— Молчи. Молчи и слушай. И не вздумай повторить мою ошибку! Ты поняла меня? Не верь ни одному мужчине, когда выйдешь отсюда! — Я сама не знала, что заставляет меня говорить, но не могла остановиться. — Я верила Эрлу. Я разрешила ему держать дома наркотики: он уверял меня, что их слишком мало и это абсолютно безопасно. Но когда копы пришли и арестовали меня, Эрл скрылся неизвестно куда. — Я пожала плечами. — А когда меня освободили, потому что поняли, что должны были арестовать его, он меня избил. Сильно избил. Но сейчас все это не имеет никакого значения. Я убила его. И теперь до конца своих дней останусь здесь.
Я подошла к Шер и взяла ее за руку.
— Как бы я тебя ни любила, девочка, я не хочу, чтобы ты вернулась сюда. После того как ты завтра уйдешь отсюда, я больше никогда не хочу тебя видеть. Для этого я тебя слишком люблю.
Шер молча кивнула в ответ. Она поняла.
— Нам будет не хватать тебя, Шер, — просто сказала Тереза, на этот раз она обошлась без своих глупых нравоучений.
— Ага! И всех тех вещей, которые ты для нас воровала, — добавила Зуки.
Мы засмеялись.
— Не волнуйся, — ответила Шер. — Первое, что я стащу, когда окажусь на свободе, — это приданое для твоего младенца.
Мы снова засмеялись.
— И я, наверное, тоже буду скучать без вас всех, — призналась Шер. — Но я обязательно заявлюсь сюда в день посещений. Вы упадете! Я собираюсь сделать подтяжку лица, коррекцию век…
— Как же ты собираешься украсть все это? — спросила я.
Конечно, она никогда больше не придет сюда. Но Дженнифер подняла свой стакан, и остальные последовали ее примеру. Они с Шер не стали подругами, но перестали ссориться и начали уважать друг друга. Да, Дженнифер смеялась и шутила вместе со всеми, но я не могла бы сказать: она рада за Шер или рада тому, что Шер уходит отсюда. И вдруг она сделала потрясающую вещь.
— Я припасла кое-что на праздник, — сказала Дженни, улыбаясь, и достала фантастическую коробку шоколада. — Это «Ришар», — объяснила она с настоящим французским произношением. — Мне Ленни принес.
Мы были потрясены, как дети. Крошечные шоколадки — не больше кусочка сахара — казались настоящими произведениями искусства. Сколько же это стоит?
— Сначала Шер! — объявила Дженнифер. Думаю, негоднице это понравилось: Шер обожает быть первой. Она полезла в коробку и взяла темно-коричневый кубик.
— Такую красоту жалко есть, — усмехнулась она.
Но только Шер собралась сунуть его в рот, как Тереза, которая рассматривала какую-то карточку из коробки, остановила ее.
— Подожди! — воскликнула она. — Их надо есть правильно.
— Как это? — удивилась Шер.
— Здесь есть маленькая книжечка, — сказала Тереза. — Тут написано, как надо есть эти конфеты. Называется «техника дегустации».
— Ты что, хочешь сказать, что их нельзя съесть просто так?
— Слушайте, я всю жизнь ем шоколад, и до сих пор все было нормально. Меня никогда за это не арестовывали, — заметила я.
— Нет, мы должны все сделать правильно, — заупрямилась Тереза. — Возьмите все по шоколадке.
Мы послушались, и она начала читать: «Для того чтобы насладиться тонким вкусом и первой волной аромата, подержите шоколад во рту несколько секунд. Чтобы воспринять вторую волну аромата, пожуйте конфету, сделав от пяти до десяти жевательных движений. Пусть шоколад растает во рту, после этого размажьте его по небу с помощью языка. Обратите внимание на аромат и структуру шоколада, тающего во рту».
Тереза перевела дух.
Мы постарались выполнить эти инструкции, но я так смеялась при этом, что чуть не подавилась. У Зуки по подбородку потекли шоколадные слюни. Дженнифер незаметно встала и вышла.
Шер взяла другую конфету.
— Подожди! — встрепенулась Тереза. — Она у тебя с начинкой или без начинки?
— Откуда я знаю? Просто хорошенькая шоколадка, — ответила Шер.
— Если она с начинкой, то ее надо есть по-другому.
— Ну-ка, дай это сюда! — Шер забрала у Терезы буклет. — Черт! Это правда. Вы только посмотрите. Если шоколад с начинкой, то надо жевать от трех до пяти раз.
В конце концов даже Терезе это надоело.
— Давайте просто есть эти штучки так, как нам нравится, — сдалась она. — Смотрите, тут еще написано о вине и о чае: что подходит к какому сорту. У кого есть время думать о подобных глупостях?
Все снова засмеялись, а Шер мечтательно сказала:
— Это тот мир, в котором я хотела бы жить.
Мы не провожаем своих подруг на волю. Не знаю, почему они это запрещают, — ведь никто не будет устраивать побег на глазах у охраны. Я думала, что больше не увижу Шер, но Хардинг, стараясь сделать мне приятное, разрешила мне проводить ее.
Честно говоря, я этого совсем не хотела. Утром я даже не смотрела в сторону Шер. Что кончено, то кончено. Мы и так знали, что никогда в жизни больше не увидимся, и еще десять минут не играли роли.
Здесь привыкаешь терять и не оглядываться назад. Я мысленно прощалась с Шер уже давно, и продлевать агонию было ненужной жестокостью. Но Хардинг этого не объяснишь, поэтому я молча встала и пошла с ней.
Я понимала, что это привилегия. Ладно, раз уж мне самой никогда отсюда не выйти, то хоть увижу, как это происходит. Но я не могла смотреть на Шер, а она — на меня.
Во время процедуры рядом с Хардинг стояли еще две охранницы, и это не прибавляло обстановке непринужденности. Я наблюдала, как Шер сняла тюремную робу и переоделась в свои вещи. Выглядела она в них просто здорово. У нее оказалась куча личных вещей; кроме того, она получила остаток со своего тюремного счета и деньги, которые штат выделял на начало новой жизни. Но это, конечно, жалкая сумма, которой не хватило бы и на автобусный билет до Пенсильвании.
Шер пришлось подписать целую пачку бумаг. Я потом их все изучила.
Я почти не поднимала головы и все время смотрела в пол. Скажу правду: я завидовала. И мне было больно, что она уходит. Я была счастлива за нее, но при этом я была жутко несчастна. Хардинг сказала свою напутственную речь, из которой я не слышала ни слова. Но я отлично помню, что было дальше.
— Думаю, теперь вы хотели бы попрощаться, — торжественно сказала она нам с Шер.
Наверное, Хардинг ожидала, что увидит трогательную сцену. Как мы рыдаем друг у друга на груди или что-то в этом роде. Но с меня уже хватило этой боли, а Шер слишком стремилась выскочить отсюда как можно скорее.
Сначала мы обе стояли молча, потом я протянула руку.
— Прощай, — сказала я.
Шер вяло пожала мою холодную руку и ответила:
— Прощай.
Она повернулась и пошла к двери, а я смотрела ей в спину, обтянутую шикарным жакетом, думая, что вижу ее в последний раз. Потом я тоже повернулась и ушла в контору.
31
— Моя сестра Луиза сказала, если живот торчит вперед, значит, будет мальчик, а если растет равномерно со всех сторон — то девочка.
Дженнифер тоже подошла к Зуки.
— А можно мне потрогать? — спросила она.
— Конечно. Хотя мне нужно назначить за это плату. Как вы думаете, пакет орешков — нормально?
Я вернулась на свое место и наблюдала за Дженнифер. Она казалась смущенной и, когда почувствовала толчок, вздрогнула от испуга. Я постаралась замаскировать смех кашлем.
Трудно было поверить, что Зуки носит ребенка, глядя на ее довольно плоский живот. Лично я никогда не могла скрыть беременность. Каждый раз я поправлялась больше чем на двадцать килограмм. Я снова подумала о моих девочках и заговорила, чтобы отвлечься.
— И как ты ее назовешь? — спросила я Зуки.
— Я хочу Элисон.
— А может, лучше Хуанита?
— О боже! — Шер закатила глаза. — Никогда не слушайте черных, когда речь идет об именах!
— Что ты хочешь сказать? — разозлилась я.
Мы даже не заметили, как в камере появилась Хардинг, пока она не подошла к Шер и не положила руку ей на плечо.
— Я вижу, вы здесь весело проводите время, — сказала она.
Шер дернула плечом:
— Стараемся. Ведь это мой последний вечер здесь.
— Я пришла, чтобы пожелать тебе всего хорошего, — сказала Хардинг. — И посмотреть, что вы поделываете. Без Шер все будет не так, правда?
Она посмотрела мне прямо в глаза. Никто ей не ответил. Тогда я встала.
— Спасибо, что зашли к нам, миссис Хардинг.
Гвен кивнула мне.
— Что ж, оставляю вас веселиться, — сказала она и ушла.
Как только она отошла подальше, все хором вздохнули.
— Ну и ну! — воскликнула Шер. — Мы чуть не попались. Вам надо быть с ней поосторожнее. Мне-то все равно: я завтра выхожу.
Я повернулась и посмотрела сначала на Шер, потом на остальных. Они видели, как мне больно, но ни одна не отвела глаз.
— Я здесь умру, — просто сказала я. — Я никогда не выйду отсюда. Никогда.
— Мо… — начала Шер.
— Молчи. Молчи и слушай. И не вздумай повторить мою ошибку! Ты поняла меня? Не верь ни одному мужчине, когда выйдешь отсюда! — Я сама не знала, что заставляет меня говорить, но не могла остановиться. — Я верила Эрлу. Я разрешила ему держать дома наркотики: он уверял меня, что их слишком мало и это абсолютно безопасно. Но когда копы пришли и арестовали меня, Эрл скрылся неизвестно куда. — Я пожала плечами. — А когда меня освободили, потому что поняли, что должны были арестовать его, он меня избил. Сильно избил. Но сейчас все это не имеет никакого значения. Я убила его. И теперь до конца своих дней останусь здесь.
Я подошла к Шер и взяла ее за руку.
— Как бы я тебя ни любила, девочка, я не хочу, чтобы ты вернулась сюда. После того как ты завтра уйдешь отсюда, я больше никогда не хочу тебя видеть. Для этого я тебя слишком люблю.
Шер молча кивнула в ответ. Она поняла.
— Нам будет не хватать тебя, Шер, — просто сказала Тереза, на этот раз она обошлась без своих глупых нравоучений.
— Ага! И всех тех вещей, которые ты для нас воровала, — добавила Зуки.
Мы засмеялись.
— Не волнуйся, — ответила Шер. — Первое, что я стащу, когда окажусь на свободе, — это приданое для твоего младенца.
Мы снова засмеялись.
— И я, наверное, тоже буду скучать без вас всех, — призналась Шер. — Но я обязательно заявлюсь сюда в день посещений. Вы упадете! Я собираюсь сделать подтяжку лица, коррекцию век…
— Как же ты собираешься украсть все это? — спросила я.
Конечно, она никогда больше не придет сюда. Но Дженнифер подняла свой стакан, и остальные последовали ее примеру. Они с Шер не стали подругами, но перестали ссориться и начали уважать друг друга. Да, Дженнифер смеялась и шутила вместе со всеми, но я не могла бы сказать: она рада за Шер или рада тому, что Шер уходит отсюда. И вдруг она сделала потрясающую вещь.
— Я припасла кое-что на праздник, — сказала Дженни, улыбаясь, и достала фантастическую коробку шоколада. — Это «Ришар», — объяснила она с настоящим французским произношением. — Мне Ленни принес.
Мы были потрясены, как дети. Крошечные шоколадки — не больше кусочка сахара — казались настоящими произведениями искусства. Сколько же это стоит?
— Сначала Шер! — объявила Дженнифер. Думаю, негоднице это понравилось: Шер обожает быть первой. Она полезла в коробку и взяла темно-коричневый кубик.
— Такую красоту жалко есть, — усмехнулась она.
Но только Шер собралась сунуть его в рот, как Тереза, которая рассматривала какую-то карточку из коробки, остановила ее.
— Подожди! — воскликнула она. — Их надо есть правильно.
— Как это? — удивилась Шер.
— Здесь есть маленькая книжечка, — сказала Тереза. — Тут написано, как надо есть эти конфеты. Называется «техника дегустации».
— Ты что, хочешь сказать, что их нельзя съесть просто так?
— Слушайте, я всю жизнь ем шоколад, и до сих пор все было нормально. Меня никогда за это не арестовывали, — заметила я.
— Нет, мы должны все сделать правильно, — заупрямилась Тереза. — Возьмите все по шоколадке.
Мы послушались, и она начала читать: «Для того чтобы насладиться тонким вкусом и первой волной аромата, подержите шоколад во рту несколько секунд. Чтобы воспринять вторую волну аромата, пожуйте конфету, сделав от пяти до десяти жевательных движений. Пусть шоколад растает во рту, после этого размажьте его по небу с помощью языка. Обратите внимание на аромат и структуру шоколада, тающего во рту».
Тереза перевела дух.
Мы постарались выполнить эти инструкции, но я так смеялась при этом, что чуть не подавилась. У Зуки по подбородку потекли шоколадные слюни. Дженнифер незаметно встала и вышла.
Шер взяла другую конфету.
— Подожди! — встрепенулась Тереза. — Она у тебя с начинкой или без начинки?
— Откуда я знаю? Просто хорошенькая шоколадка, — ответила Шер.
— Если она с начинкой, то ее надо есть по-другому.
— Ну-ка, дай это сюда! — Шер забрала у Терезы буклет. — Черт! Это правда. Вы только посмотрите. Если шоколад с начинкой, то надо жевать от трех до пяти раз.
В конце концов даже Терезе это надоело.
— Давайте просто есть эти штучки так, как нам нравится, — сдалась она. — Смотрите, тут еще написано о вине и о чае: что подходит к какому сорту. У кого есть время думать о подобных глупостях?
Все снова засмеялись, а Шер мечтательно сказала:
— Это тот мир, в котором я хотела бы жить.
Мы не провожаем своих подруг на волю. Не знаю, почему они это запрещают, — ведь никто не будет устраивать побег на глазах у охраны. Я думала, что больше не увижу Шер, но Хардинг, стараясь сделать мне приятное, разрешила мне проводить ее.
Честно говоря, я этого совсем не хотела. Утром я даже не смотрела в сторону Шер. Что кончено, то кончено. Мы и так знали, что никогда в жизни больше не увидимся, и еще десять минут не играли роли.
Здесь привыкаешь терять и не оглядываться назад. Я мысленно прощалась с Шер уже давно, и продлевать агонию было ненужной жестокостью. Но Хардинг этого не объяснишь, поэтому я молча встала и пошла с ней.
Я понимала, что это привилегия. Ладно, раз уж мне самой никогда отсюда не выйти, то хоть увижу, как это происходит. Но я не могла смотреть на Шер, а она — на меня.
Во время процедуры рядом с Хардинг стояли еще две охранницы, и это не прибавляло обстановке непринужденности. Я наблюдала, как Шер сняла тюремную робу и переоделась в свои вещи. Выглядела она в них просто здорово. У нее оказалась куча личных вещей; кроме того, она получила остаток со своего тюремного счета и деньги, которые штат выделял на начало новой жизни. Но это, конечно, жалкая сумма, которой не хватило бы и на автобусный билет до Пенсильвании.
Шер пришлось подписать целую пачку бумаг. Я потом их все изучила.
Я почти не поднимала головы и все время смотрела в пол. Скажу правду: я завидовала. И мне было больно, что она уходит. Я была счастлива за нее, но при этом я была жутко несчастна. Хардинг сказала свою напутственную речь, из которой я не слышала ни слова. Но я отлично помню, что было дальше.
— Думаю, теперь вы хотели бы попрощаться, — торжественно сказала она нам с Шер.
Наверное, Хардинг ожидала, что увидит трогательную сцену. Как мы рыдаем друг у друга на груди или что-то в этом роде. Но с меня уже хватило этой боли, а Шер слишком стремилась выскочить отсюда как можно скорее.
Сначала мы обе стояли молча, потом я протянула руку.
— Прощай, — сказала я.
Шер вяло пожала мою холодную руку и ответила:
— Прощай.
Она повернулась и пошла к двери, а я смотрела ей в спину, обтянутую шикарным жакетом, думая, что вижу ее в последний раз. Потом я тоже повернулась и ушла в контору.
31
МЭГГИ РАФФЕРТИ
Для убийцы, отбывающей пожизненное заключение, я просто счастливица. Я понимаю, как это глупо звучит, но это истинная правда. У меня отдельная комната, я регулярно получаю новые книги. Два сына стремятся сделать мою жизнь как можно интереснее. И начальница тюрьмы смотрит сквозь пальцы на мелкие нарушения, которые делают приятнее мою жизнь здесь.
Так что я налила кипятку в чашку и в миску с овсяными хлопьями, как делала каждое утро вместо того, чтобы ходить в столовую, и развернула свежую «Нью-Йорк тайме». Это одно из маленьких преимуществ заключения: теперь у меня всегда хватает времени на то, чтобы за завтраком прочесть свежую газету от корки до корки, но и за неделю я успеваю изучить толстый «Нью-Йоркер» — мой любимый журнал.
Когда чай заварился, а хлопья достаточно размокли, я приступила к завтраку, не отводя глаз от газеты. Но дойдя до коммерческого раздела, я чуть не подавилась и не выплюнула чай прямо на газету.
На фотографии Том Бренстон и Дональд Майклс стояли рядом со следователем, который арестовал Дженнифер Спенсер за мошенничество с ценными бумагами, и улыбались. Подпись под снимком гласила: «Расследование в „Хадсон, Ван Шаанк и Майклс“ прекращено». Ниже были помещены слова Бренстона: «Наша фирма оказала расследованию всестороннюю поддержку, и выявленные факты убедительно подтверждают, что именно Дженнифер Спенсер, и только она, была черной овцой в нашем здоровом коллективе».
Черная овца! Ну и ну! Мужская подлость не знает границ!
Именно в этот момент у меня в камере появилась Фрэнсис и на этот раз вместе со льдом принесла мне записку. Я поблагодарила ее, дождалась, пока она уйдет, и только тогда вскрыла записку.
Слово «прогулка» всегда казалось мне неподходящим названием для тех полутора часов, которые мы ежедневно проводили вне стен тюрьмы. Хотя и выйдя наружу, мы все-таки оставались внутри, так как тюрьма построена в форме буквы П, а с открытой стороны находится двойное ограждение.
И все-таки здесь можно было смотреть на небо! Я раньше не представляла себе, что многие женщины вынуждены обходиться без этого. И не понимала, почему архитекторы, проектирующие тюрьмы, считают, что окна в камерах не нужны. Я не говорю о карцере. Как ни странно — по крайней мере, для меня, — камеры без окон считаются у нас лучшими, потому что расположены в новой части здания. Но я никогда не откажусь от своего окошка! Пусть оно крошечное и расположено под самым потолком, но в него можно увидеть кусочек неба.
Прогулка для меня — время медитации, как это называют буддисты. Я обхожу двор по периметру, с каждым кругом сокращая радиус обхода. Я делаю вдох на каждом втором шаге, и, когда мне везет, а это бывает очень редко, через полтора часа я заканчиваю прогулку ровно посередине двора. Однако очень часто мне мешают разные препятствия — это бывают другие женщины или мой собственный артрит. Но каждый раз я надеюсь. И мне жаль тратить это драгоценное время на разговоры, даже на такие важные.
На улице моросил дождик. Такую погоду, как сегодня, раньше я сочла бы серой и унылой, а теперь называю мягкой. Ее легче выдержать. Теплая обволакивающая сырость добрее, чем слепящее солнце, накаляющее кирпичные стены. А я, как и все остальные женщины здесь, больше всего нуждаюсь в доброте. Одним словом, я решила, что погода нам благоприятствует.
Я заметила Мовиту, как только вышла на улицу, но начала прогулку, как обычно. В последнее время Мовита на себя не похожа. Конечно, нам, получившим пожизненное заключение, всегда тяжело, когда кто-то выходит на свободу: ведь мы останемся здесь навсегда. И очень жестоко, что нам потом запрещают общаться с ними, а им — с нами. Но я смирилась с тем, что все проходит, и иду сквозь неизменный, но все меняющий поток времени без боли и радости. Странно, что Мовита так сильно привязалась к Шер и разлука заставила ее по-настоящему страдать. Главный урок, который усваиваешь здесь, в тюрьме: держи дистанцию, никогда ни с кем не сближайся.
Но, как бы то ни было, Мовита тосковала. Я не подошла к ней. Я никогда ни к кому не подхожу на прогулке, а заключенные — особенно женщины — очень наблюдательны и замечают любую странность. Не следовало изменять своим привычкам, если мы не хотели привлекать внимание к нашим переговорам.
Вскоре Мовита сама оказалась рядом со мной, потом к нам присоединилась Дженнифер Спенсер, и мы продолжали прогулку по кругу, а не по излюбленной мною схеме.
Мне нравится Дженнифер Спенсер. Я восхищаюсь ее энергией и любуюсь наивностью, которая скрывается за маской умной и решительной деловой женщины. Мне понятны ее мечты и надежды, ее разочарование в человеке, которого она любила. И я уважаю ее за конструктивный подход к делу.
— Итак, — сказала она уверенно, — мне удалось выяснить, что момент сейчас довольно острый.
— Мы и так знаем, что происходит, — мрачно перебила Мовита.
— Я неправильно выразилась, — объяснила Дженнифер. — Положение критическое не только у нас, но и у них. А значит, мы должны использовать эту благоприятную возможность.
Она рассказала нам о финансовом положении «ДРУ Интернэшнл». О том, что у фирмы не хватает ресурсов, и она может быть выставлена на продажу.
— И я подумала, — закончила Дженнифер, — что вместо того, чтобы попытаться повлиять на правление или предпринимать другие действия с неопределенным исходом, нам следует купить эту фирму.
Мовита раздраженно потрясла головой.
— Сейчас не время для шуток.
Но я понимала, что Дженнифер не шутит.
— Сколько это может стоить? — спросила я. Впервые с тех пор, как я прочла отчет «ДРУ Интернэшнл», в моем сердце шевельнулась надежда.
— Пока трудно сказать точно. Но они явно на грани банкротства. Две других тюрьмы, которые они приватизировали, не приносят прибыли. Я не уверена, что «Уокенхут» или другой подобный монстр захочет иметь с ними дело в такой ситуации. И, судя по тому, что я узнала, у них нет других источников финансирования.
— Сколько же это может стоить? — снова спросила я.
— Не знаю, но думаю, что мне пора познакомиться с вашими сыновьями.
Мовита смотрела на нас с ужасом.
— Вы что, взбесились? — воскликнула она. — Или вы богаче, чем я думала, или большие мошенницы, чем Шер Макиннери в ее лучшие дни! Как вы собираетесь купить целую фирму?
— Пока не знаю, — прямо ответила Дженнифер. — Я не знаю, сможем ли мы это сделать. Ясно только, что действовать придется через подставных лиц, и самое главное — получить кредит. Зато если у нас все получится, мы будем сами себе хозяева!
— Что ты имеешь в виду? — озадаченно спросила Мовита. — Вы что, сможете открыть ворота, и всех отсюда выпустить? — продолжала Мовита.
Я не выдержала и рассмеялась вслух.
— Нет, этого не может ни «ДРУ Интернэшнл», ни другая фирма, — серьезно объяснила Дженнифер. — Ни повлиять на наши приговоры, ни отменить досрочное освобождение, ни добавить срок. Фирма может управлять тюрьмой вместо администрации штата. Но если мы возьмем в свои руки управление…
— Мы сможем все здесь изменить! — не выдержала я. — Мы снова введем учебные классы. Мы выделим отдельное крыло для буйных заключенных. Улучшим условия труда, укомплектуем библиотеку…
— Остановитесь, — сказала мне Дженнифер. — Прежде всего, мы не можем позволить себе потерять деньги или выкинуть их на ветер: ведь нам придется возвращать кредит. Значит, нам нужно будет найти способ сделать тюрьму прибыльной. Но, может быть, нам это и удастся. Мэгги, вы можете пригласить сюда ваших сыновей?
— Конечно, — ответила я. — И начнем игру.
Оба моих мальчика очень привлекательны. Брюсу тридцать пять, и он разведен. Тайлеру тридцать девять, и он никогда не был женат. Они унаследовали мои мозги, обаяние своего отца и немало его коварства, но все это они используют в бизнесе и получают отличные дивиденды. Оба они богаты и своим богатством обязаны только себе самим. Кроме того, у них есть доли в трастовом фонде, который основали мои родители, и они получат от меня в наследство приличную сумму.
Женщин, с которыми они встречались, я всегда жалела. Как правило, это были умные и красивые девушки. И мои мальчики их соблазняли, а потом бросали. Однако со временем я перестала мучиться угрызениями совести по этому поводу и решила, что такое поведение передалось им по наследству от отца.
И все-таки мне стало не по себе, когда Брюс и Тайлер пришли в Дженнингс и уселись напротив меня, не сводя глаз с Дженнифер Спенсер. У нее тоже был посетитель — невзрачный молодой человек по имени Леонард Бенсон. Правда, должна признать, через некоторое время мое мнение о нем изменилось: мне стало ясно, что он отличный профессионал.
А Дженнифер сразу же понравилась обоим мальчикам. Мне показалось, что ей не безразличен Брюс. Это, как обычно, подогрело интерес Тайлера.
Надеюсь, вы не сомневаетесь, что со стороны наше совещание совсем не выглядело как совещание. Просто к нам с Дженнифер одновременно пришли посетители. В обычной суете, царящей в комнате для свиданий, с незаметной помощью Мовиты мы как бы случайно заняли столики, стоящие рядом, и могли беседовать все вместе, не привлекая к себе особого внимания.
Я уже рассказала мальчикам о предложении «ДРУ Интернэшнл» и о том, что оно принято штатом. Они пришли в ярость и очень беспокоились за меня. Сейчас они очень внимательно выслушали Дженнифер и — хотя и менее охотно — Бенсона. После этого первым заговорил Брюс.
— Это впечатляет, — заметил он. — Это полностью переворачивает представление о тюремном режиме.
— Да, теперь это островки рабовладения, — засмеялся Тайлер.
— Знаете, если ваша информация надежна, — сказал Брюс Бенсону, — я думаю, будет несложно найти кредит для приобретения «ДРУ Интернэшнл». — Он повернулся к брату: — Ты ведь, кажется, знаешь этого Таррингтона, их президента?
— Да, мы вместе учились в Йеле. Безмозглый, зато жутко жадный, — ответил Тайлер. — Мы подготовим для него предложение. Думаю, наша фирма не пожалеет на это семь или восемь миллионов. — Он обратился ко мне: — Дело в Гонконге прошло удачно, несмотря на этого… подонка Мердоха.
Мальчики не ругаются грязными словами в моем присутствии, невзирая на то, что здесь можно наслушаться всякого от женщины, уронившей заколку для волос, не говоря уже о расческе.
Дженнифер широко раскрыла глаза.
— Вы можете вложить так много? — спросила она и перевела взгляд на Ленни. — А этого хватит?
— На пределе, — ответил он серьезно. — За эти деньги мы получим большую долю акций, но едва ли контроль над фирмой.
Брюс немного приуныл.
— Продайте мой проклятый дом и вложите деньги в это дело, — приказала я.
— Продать твой дом? — растерянно переспросил Тайлер.
Он был так шокирован, словно я грязно выругалась во всю силу легких.
— Но ведь ты до сих пор хотела сохранить свой дом, — удивился Брюс. — Все это время.
— Только до сих пор, — отрезала я.
— А ты представляешь, сколько стоит этот твой «проклятый дом»? — спросил Тайлер.
В ответ я только улыбнулась и пожала плечами:
— Сколько бы он ни стоил, может быть, именно он поможет решить проблему.
Я давно не чувствовала себя такой свободной. Я цеплялась за этот дом много лет. Мысленно я обставляла заново его комнаты, перекрашивала стены, меняла обои. Иногда я рассматривала каталоги, чтобы подобрать новые вещи для моего дома.
Но я там больше не живу и не буду жить никогда. Я поняла, что могу играть в свои игры, даже если этот дом больше не будет моим. Вся моя жизнь теперь здесь, и какой она будет в оставшиеся мне годы — вот что по-настоящему важно.
— Думаю, он стоит не меньше десяти миллионов, — сказал Брюс. — Недвижимость в Гринвиче взлетела до самого неба.
— Надо же! — улыбнулась я, но мальчики видели, что все это дается мне не так легко, как я хотела показать. — Не могу представить, что кто-то захочет платить десять миллионов, чтобы жить в этом огромном уродливом доме на такой помойке, как Гринвич. — Я посмотрела на них и добавила: — Думаю, что во всех моих несчастьях виноват этот монстр. Его давно надо было продать. Ваше детство прошло в другом месте. С Гринвичем у меня не связано никаких хороших воспоминаний.
Я почувствовала, что снова погружаюсь в прошлое, но быстро взяла себя в руки и повернулась к Дженнифер:
— А ты сколько могла бы выручить за свою квартиру? Дженнифер ненадолго задумалась.
— Мне кажется, чуть больше четырех.
— Четыре тысячи? Так мало? — удивилась я.
Дженни засмеялась.
— Нет, Мэгги, я имела в виду, четыре сотни. Четыреста тысяч. А может, и полмиллиона.
— Но мне казалось, что у тебя только квартира…
— Да, причем с одной спальней, хотя и очень большой, — улыбнулась она. — Теперь на рынке можно получить четыре миллиона за квартиру даже в старом здании, в котором когда-то была фабрика.
Я покачала головой:
— Ладно, если кто-то готов платить десять миллионов, чтобы жить в Гринвиче, почему бы кому-то другому не выкинуть четыре сотни, чтобы поселиться в перестроенной фабрике. Пожалуй, если мы в конце концов выкупим это место, есть смысл превратить его в кооператив: разбить на частные владения.
Мне пришлось подождать, пока они сообразили, что я шучу, и засмеялись.
— Что ж, если мы действительно готовы столько потратить, давайте всерьез займемся сделкой с «ДРУ Интернэшнл», — предложил Тайлер.
— Конечно, мы готовы, — сказала я. — Разве это еще не ясно? Мы превратим это место в идеальное исправительное учреждение. Мы действительно будем исправлять и учить тех, кого можно.
— Это не совсем то, что я имел в виду, мама, — возразил Тайлер. — Я говорил о том, чтобы сделать деньги на этом проекте.
— Это уже ваши проблемы. — Я повернулась к Дженнифер: — А ты уверена, что должна рисковать всем, что имеешь?
— Но ты же рискуешь…
Это было правдой. Но только частью правды. Я не хотела, чтобы между нами оставалась недоговоренность.
— Но я никогда не выйду отсюда, Дженнифер. А тебе, напротив, необходимо иметь дом, в который ты сможешь вернуться.
Все молчали, но я не собиралась никого щадить.
— Я все равно никогда не вернусь в свой дом, — добавила я. — И если, продав его, можно сделать жизнь здесь хоть немного лучше — не только для меня, но и для всех остальных, — то мне нечего терять. Кроме, конечно, денег.
— Мы переименуем Дженнингс в Убежище для состоятельных дам с криминальным прошлым, — пошутил Тайлер.
— Точно! — подхватила Дженни. — И проведем кампанию под лозунгом «Не обязательно попасть в тюрьму, чтобы жить как заключенный».
— Это будет избранное общество, — с серьезным лицом добавил Бенсон.
— Самая главная трудность у нас — связь, — перешла к делу Дженнифер. — Если бы вы были моими адвокатами, вы бы имели право приходить сюда хоть каждый день. Конечно, можно звонить, но наши разговоры прослушиваются.
— Мы можем прислать вам наладонный компьютер с функцией спутниковой связи, — предложил Брюс. — И маленький ноутбук или сотовый телефон с выходом в Интернет. Но как мы их передадим?
— Думаю, это рискованно, — ответила Дженнифер. — Но это можно устроить, правда, Мэгги?
— Конечно, можно, если постараться. Мы поговорим с Мовитой. Она придумает, как это сделать, и мы дадим вам знать, — сказала я мальчикам.
Я была обеспокоена. Но не инвестициями, которыми занимаются мои сыновья, а теми взглядами, которые Брюс бросал на Дженнифер Спенсер, пока она вместе со своим бухгалтером рассказывала о планах по захвату власти в «ДРУ Интернэшнл».
Брюс — мечтатель, эту черту он унаследовал от отца. Но он безжалостный человек и прекрасно умеет манипулировать другими людьми. За эти качества его отец и получил пулю в сердце. Я надеялась, что дело не дойдет до того, что в один прекрасный день Дженнифер Спенсер убьет моего сына, но все же боялась, что их встречи до добра не доведут.
В тюремной библиотеке мне часто приходилось выслушивать от других заключенных, какими способами они собираются добиться освобождения. Что касается меня, я давно потеряла надежду на благоприятный пересмотр моего дела и запретила мальчикам снова и снова подавать апелляции и выбрасывать деньги на ветер. Я была приговорена пожизненно, а старинная мудрость гласит: «Если ты не можешь кого-то убить, присоединяйся к нему». И я знала по опыту, что присоединиться лучше, чем убивать.
Так что я налила кипятку в чашку и в миску с овсяными хлопьями, как делала каждое утро вместо того, чтобы ходить в столовую, и развернула свежую «Нью-Йорк тайме». Это одно из маленьких преимуществ заключения: теперь у меня всегда хватает времени на то, чтобы за завтраком прочесть свежую газету от корки до корки, но и за неделю я успеваю изучить толстый «Нью-Йоркер» — мой любимый журнал.
Когда чай заварился, а хлопья достаточно размокли, я приступила к завтраку, не отводя глаз от газеты. Но дойдя до коммерческого раздела, я чуть не подавилась и не выплюнула чай прямо на газету.
На фотографии Том Бренстон и Дональд Майклс стояли рядом со следователем, который арестовал Дженнифер Спенсер за мошенничество с ценными бумагами, и улыбались. Подпись под снимком гласила: «Расследование в „Хадсон, Ван Шаанк и Майклс“ прекращено». Ниже были помещены слова Бренстона: «Наша фирма оказала расследованию всестороннюю поддержку, и выявленные факты убедительно подтверждают, что именно Дженнифер Спенсер, и только она, была черной овцой в нашем здоровом коллективе».
Черная овца! Ну и ну! Мужская подлость не знает границ!
Именно в этот момент у меня в камере появилась Фрэнсис и на этот раз вместе со льдом принесла мне записку. Я поблагодарила ее, дождалась, пока она уйдет, и только тогда вскрыла записку.
«Мы с новенькой подойдем к вам во время прогулки в 2.30. Нужно поговорить».Подписи не было, но я не ожидала здесь подписи: в тюрьме записки запрещены. Зато я узнала почмерк Мовиты и, естественно, догадалась, кто такая «новенькая».
Слово «прогулка» всегда казалось мне неподходящим названием для тех полутора часов, которые мы ежедневно проводили вне стен тюрьмы. Хотя и выйдя наружу, мы все-таки оставались внутри, так как тюрьма построена в форме буквы П, а с открытой стороны находится двойное ограждение.
И все-таки здесь можно было смотреть на небо! Я раньше не представляла себе, что многие женщины вынуждены обходиться без этого. И не понимала, почему архитекторы, проектирующие тюрьмы, считают, что окна в камерах не нужны. Я не говорю о карцере. Как ни странно — по крайней мере, для меня, — камеры без окон считаются у нас лучшими, потому что расположены в новой части здания. Но я никогда не откажусь от своего окошка! Пусть оно крошечное и расположено под самым потолком, но в него можно увидеть кусочек неба.
Прогулка для меня — время медитации, как это называют буддисты. Я обхожу двор по периметру, с каждым кругом сокращая радиус обхода. Я делаю вдох на каждом втором шаге, и, когда мне везет, а это бывает очень редко, через полтора часа я заканчиваю прогулку ровно посередине двора. Однако очень часто мне мешают разные препятствия — это бывают другие женщины или мой собственный артрит. Но каждый раз я надеюсь. И мне жаль тратить это драгоценное время на разговоры, даже на такие важные.
На улице моросил дождик. Такую погоду, как сегодня, раньше я сочла бы серой и унылой, а теперь называю мягкой. Ее легче выдержать. Теплая обволакивающая сырость добрее, чем слепящее солнце, накаляющее кирпичные стены. А я, как и все остальные женщины здесь, больше всего нуждаюсь в доброте. Одним словом, я решила, что погода нам благоприятствует.
Я заметила Мовиту, как только вышла на улицу, но начала прогулку, как обычно. В последнее время Мовита на себя не похожа. Конечно, нам, получившим пожизненное заключение, всегда тяжело, когда кто-то выходит на свободу: ведь мы останемся здесь навсегда. И очень жестоко, что нам потом запрещают общаться с ними, а им — с нами. Но я смирилась с тем, что все проходит, и иду сквозь неизменный, но все меняющий поток времени без боли и радости. Странно, что Мовита так сильно привязалась к Шер и разлука заставила ее по-настоящему страдать. Главный урок, который усваиваешь здесь, в тюрьме: держи дистанцию, никогда ни с кем не сближайся.
Но, как бы то ни было, Мовита тосковала. Я не подошла к ней. Я никогда ни к кому не подхожу на прогулке, а заключенные — особенно женщины — очень наблюдательны и замечают любую странность. Не следовало изменять своим привычкам, если мы не хотели привлекать внимание к нашим переговорам.
Вскоре Мовита сама оказалась рядом со мной, потом к нам присоединилась Дженнифер Спенсер, и мы продолжали прогулку по кругу, а не по излюбленной мною схеме.
Мне нравится Дженнифер Спенсер. Я восхищаюсь ее энергией и любуюсь наивностью, которая скрывается за маской умной и решительной деловой женщины. Мне понятны ее мечты и надежды, ее разочарование в человеке, которого она любила. И я уважаю ее за конструктивный подход к делу.
— Итак, — сказала она уверенно, — мне удалось выяснить, что момент сейчас довольно острый.
— Мы и так знаем, что происходит, — мрачно перебила Мовита.
— Я неправильно выразилась, — объяснила Дженнифер. — Положение критическое не только у нас, но и у них. А значит, мы должны использовать эту благоприятную возможность.
Она рассказала нам о финансовом положении «ДРУ Интернэшнл». О том, что у фирмы не хватает ресурсов, и она может быть выставлена на продажу.
— И я подумала, — закончила Дженнифер, — что вместо того, чтобы попытаться повлиять на правление или предпринимать другие действия с неопределенным исходом, нам следует купить эту фирму.
Мовита раздраженно потрясла головой.
— Сейчас не время для шуток.
Но я понимала, что Дженнифер не шутит.
— Сколько это может стоить? — спросила я. Впервые с тех пор, как я прочла отчет «ДРУ Интернэшнл», в моем сердце шевельнулась надежда.
— Пока трудно сказать точно. Но они явно на грани банкротства. Две других тюрьмы, которые они приватизировали, не приносят прибыли. Я не уверена, что «Уокенхут» или другой подобный монстр захочет иметь с ними дело в такой ситуации. И, судя по тому, что я узнала, у них нет других источников финансирования.
— Сколько же это может стоить? — снова спросила я.
— Не знаю, но думаю, что мне пора познакомиться с вашими сыновьями.
Мовита смотрела на нас с ужасом.
— Вы что, взбесились? — воскликнула она. — Или вы богаче, чем я думала, или большие мошенницы, чем Шер Макиннери в ее лучшие дни! Как вы собираетесь купить целую фирму?
— Пока не знаю, — прямо ответила Дженнифер. — Я не знаю, сможем ли мы это сделать. Ясно только, что действовать придется через подставных лиц, и самое главное — получить кредит. Зато если у нас все получится, мы будем сами себе хозяева!
— Что ты имеешь в виду? — озадаченно спросила Мовита. — Вы что, сможете открыть ворота, и всех отсюда выпустить? — продолжала Мовита.
Я не выдержала и рассмеялась вслух.
— Нет, этого не может ни «ДРУ Интернэшнл», ни другая фирма, — серьезно объяснила Дженнифер. — Ни повлиять на наши приговоры, ни отменить досрочное освобождение, ни добавить срок. Фирма может управлять тюрьмой вместо администрации штата. Но если мы возьмем в свои руки управление…
— Мы сможем все здесь изменить! — не выдержала я. — Мы снова введем учебные классы. Мы выделим отдельное крыло для буйных заключенных. Улучшим условия труда, укомплектуем библиотеку…
— Остановитесь, — сказала мне Дженнифер. — Прежде всего, мы не можем позволить себе потерять деньги или выкинуть их на ветер: ведь нам придется возвращать кредит. Значит, нам нужно будет найти способ сделать тюрьму прибыльной. Но, может быть, нам это и удастся. Мэгги, вы можете пригласить сюда ваших сыновей?
— Конечно, — ответила я. — И начнем игру.
Оба моих мальчика очень привлекательны. Брюсу тридцать пять, и он разведен. Тайлеру тридцать девять, и он никогда не был женат. Они унаследовали мои мозги, обаяние своего отца и немало его коварства, но все это они используют в бизнесе и получают отличные дивиденды. Оба они богаты и своим богатством обязаны только себе самим. Кроме того, у них есть доли в трастовом фонде, который основали мои родители, и они получат от меня в наследство приличную сумму.
Женщин, с которыми они встречались, я всегда жалела. Как правило, это были умные и красивые девушки. И мои мальчики их соблазняли, а потом бросали. Однако со временем я перестала мучиться угрызениями совести по этому поводу и решила, что такое поведение передалось им по наследству от отца.
И все-таки мне стало не по себе, когда Брюс и Тайлер пришли в Дженнингс и уселись напротив меня, не сводя глаз с Дженнифер Спенсер. У нее тоже был посетитель — невзрачный молодой человек по имени Леонард Бенсон. Правда, должна признать, через некоторое время мое мнение о нем изменилось: мне стало ясно, что он отличный профессионал.
А Дженнифер сразу же понравилась обоим мальчикам. Мне показалось, что ей не безразличен Брюс. Это, как обычно, подогрело интерес Тайлера.
Надеюсь, вы не сомневаетесь, что со стороны наше совещание совсем не выглядело как совещание. Просто к нам с Дженнифер одновременно пришли посетители. В обычной суете, царящей в комнате для свиданий, с незаметной помощью Мовиты мы как бы случайно заняли столики, стоящие рядом, и могли беседовать все вместе, не привлекая к себе особого внимания.
Я уже рассказала мальчикам о предложении «ДРУ Интернэшнл» и о том, что оно принято штатом. Они пришли в ярость и очень беспокоились за меня. Сейчас они очень внимательно выслушали Дженнифер и — хотя и менее охотно — Бенсона. После этого первым заговорил Брюс.
— Это впечатляет, — заметил он. — Это полностью переворачивает представление о тюремном режиме.
— Да, теперь это островки рабовладения, — засмеялся Тайлер.
— Знаете, если ваша информация надежна, — сказал Брюс Бенсону, — я думаю, будет несложно найти кредит для приобретения «ДРУ Интернэшнл». — Он повернулся к брату: — Ты ведь, кажется, знаешь этого Таррингтона, их президента?
— Да, мы вместе учились в Йеле. Безмозглый, зато жутко жадный, — ответил Тайлер. — Мы подготовим для него предложение. Думаю, наша фирма не пожалеет на это семь или восемь миллионов. — Он обратился ко мне: — Дело в Гонконге прошло удачно, несмотря на этого… подонка Мердоха.
Мальчики не ругаются грязными словами в моем присутствии, невзирая на то, что здесь можно наслушаться всякого от женщины, уронившей заколку для волос, не говоря уже о расческе.
Дженнифер широко раскрыла глаза.
— Вы можете вложить так много? — спросила она и перевела взгляд на Ленни. — А этого хватит?
— На пределе, — ответил он серьезно. — За эти деньги мы получим большую долю акций, но едва ли контроль над фирмой.
Брюс немного приуныл.
— Продайте мой проклятый дом и вложите деньги в это дело, — приказала я.
— Продать твой дом? — растерянно переспросил Тайлер.
Он был так шокирован, словно я грязно выругалась во всю силу легких.
— Но ведь ты до сих пор хотела сохранить свой дом, — удивился Брюс. — Все это время.
— Только до сих пор, — отрезала я.
— А ты представляешь, сколько стоит этот твой «проклятый дом»? — спросил Тайлер.
В ответ я только улыбнулась и пожала плечами:
— Сколько бы он ни стоил, может быть, именно он поможет решить проблему.
Я давно не чувствовала себя такой свободной. Я цеплялась за этот дом много лет. Мысленно я обставляла заново его комнаты, перекрашивала стены, меняла обои. Иногда я рассматривала каталоги, чтобы подобрать новые вещи для моего дома.
Но я там больше не живу и не буду жить никогда. Я поняла, что могу играть в свои игры, даже если этот дом больше не будет моим. Вся моя жизнь теперь здесь, и какой она будет в оставшиеся мне годы — вот что по-настоящему важно.
— Думаю, он стоит не меньше десяти миллионов, — сказал Брюс. — Недвижимость в Гринвиче взлетела до самого неба.
— Надо же! — улыбнулась я, но мальчики видели, что все это дается мне не так легко, как я хотела показать. — Не могу представить, что кто-то захочет платить десять миллионов, чтобы жить в этом огромном уродливом доме на такой помойке, как Гринвич. — Я посмотрела на них и добавила: — Думаю, что во всех моих несчастьях виноват этот монстр. Его давно надо было продать. Ваше детство прошло в другом месте. С Гринвичем у меня не связано никаких хороших воспоминаний.
Я почувствовала, что снова погружаюсь в прошлое, но быстро взяла себя в руки и повернулась к Дженнифер:
— А ты сколько могла бы выручить за свою квартиру? Дженнифер ненадолго задумалась.
— Мне кажется, чуть больше четырех.
— Четыре тысячи? Так мало? — удивилась я.
Дженни засмеялась.
— Нет, Мэгги, я имела в виду, четыре сотни. Четыреста тысяч. А может, и полмиллиона.
— Но мне казалось, что у тебя только квартира…
— Да, причем с одной спальней, хотя и очень большой, — улыбнулась она. — Теперь на рынке можно получить четыре миллиона за квартиру даже в старом здании, в котором когда-то была фабрика.
Я покачала головой:
— Ладно, если кто-то готов платить десять миллионов, чтобы жить в Гринвиче, почему бы кому-то другому не выкинуть четыре сотни, чтобы поселиться в перестроенной фабрике. Пожалуй, если мы в конце концов выкупим это место, есть смысл превратить его в кооператив: разбить на частные владения.
Мне пришлось подождать, пока они сообразили, что я шучу, и засмеялись.
— Что ж, если мы действительно готовы столько потратить, давайте всерьез займемся сделкой с «ДРУ Интернэшнл», — предложил Тайлер.
— Конечно, мы готовы, — сказала я. — Разве это еще не ясно? Мы превратим это место в идеальное исправительное учреждение. Мы действительно будем исправлять и учить тех, кого можно.
— Это не совсем то, что я имел в виду, мама, — возразил Тайлер. — Я говорил о том, чтобы сделать деньги на этом проекте.
— Это уже ваши проблемы. — Я повернулась к Дженнифер: — А ты уверена, что должна рисковать всем, что имеешь?
— Но ты же рискуешь…
Это было правдой. Но только частью правды. Я не хотела, чтобы между нами оставалась недоговоренность.
— Но я никогда не выйду отсюда, Дженнифер. А тебе, напротив, необходимо иметь дом, в который ты сможешь вернуться.
Все молчали, но я не собиралась никого щадить.
— Я все равно никогда не вернусь в свой дом, — добавила я. — И если, продав его, можно сделать жизнь здесь хоть немного лучше — не только для меня, но и для всех остальных, — то мне нечего терять. Кроме, конечно, денег.
— Мы переименуем Дженнингс в Убежище для состоятельных дам с криминальным прошлым, — пошутил Тайлер.
— Точно! — подхватила Дженни. — И проведем кампанию под лозунгом «Не обязательно попасть в тюрьму, чтобы жить как заключенный».
— Это будет избранное общество, — с серьезным лицом добавил Бенсон.
— Самая главная трудность у нас — связь, — перешла к делу Дженнифер. — Если бы вы были моими адвокатами, вы бы имели право приходить сюда хоть каждый день. Конечно, можно звонить, но наши разговоры прослушиваются.
— Мы можем прислать вам наладонный компьютер с функцией спутниковой связи, — предложил Брюс. — И маленький ноутбук или сотовый телефон с выходом в Интернет. Но как мы их передадим?
— Думаю, это рискованно, — ответила Дженнифер. — Но это можно устроить, правда, Мэгги?
— Конечно, можно, если постараться. Мы поговорим с Мовитой. Она придумает, как это сделать, и мы дадим вам знать, — сказала я мальчикам.
Я была обеспокоена. Но не инвестициями, которыми занимаются мои сыновья, а теми взглядами, которые Брюс бросал на Дженнифер Спенсер, пока она вместе со своим бухгалтером рассказывала о планах по захвату власти в «ДРУ Интернэшнл».
Брюс — мечтатель, эту черту он унаследовал от отца. Но он безжалостный человек и прекрасно умеет манипулировать другими людьми. За эти качества его отец и получил пулю в сердце. Я надеялась, что дело не дойдет до того, что в один прекрасный день Дженнифер Спенсер убьет моего сына, но все же боялась, что их встречи до добра не доведут.
В тюремной библиотеке мне часто приходилось выслушивать от других заключенных, какими способами они собираются добиться освобождения. Что касается меня, я давно потеряла надежду на благоприятный пересмотр моего дела и запретила мальчикам снова и снова подавать апелляции и выбрасывать деньги на ветер. Я была приговорена пожизненно, а старинная мудрость гласит: «Если ты не можешь кого-то убить, присоединяйся к нему». И я знала по опыту, что присоединиться лучше, чем убивать.