— Идемте со мной. Я вас провожу.
   И мы пошли за ней, как будто были обычными посетителями и наше время закончилось.
   — Но куда же мы поедем? — задала Зуки вопрос, который мучил нас всех. — Я могу поехать к Роджеру, но ведь Мовита…
   Я понимала, что ей жаль меня. Ненавижу, когда меня жалеют.
   — Ни один дом в Америке не откроет мне двери, — сказала я.
   — Не думаю, что вам надо об этом беспокоиться, — снова заулыбалась Хардинг. — Кое-кто уже ждет вас за воротами, и сначала мы все поедем обедать. А потом все устроится.
   Ладно, может, я и ненормальная, но что не дура — это точно. Я прекрасно знала, что нас ждет Дженнифер Спенсер, но все равно это было потрясающе, когда мы вышли за ворота и увидели ее. Только тогда я поверила, что все это происходит на самом деле. Хотя огромный лимузин, на котором она за нами приехала, мог только присниться во сне. У него было не меньше шести окон с каждой стороны. Водитель открыл дверцы, и в небо полетели разноцветные воздушные шары.
   — Свобода! — закричала Дженнифер, а я снова заревела.
   Я была так ей благодарна, что не могла выговорить ни слова и молча обняла ее. И. тут из лимузина вылезла эта сучка Шер!
   — Я так и знала, что ты любишь ее больше, чем меня, — заявила она нагло.
   Конечно, я обняла и ее. Все вокруг что-то говорили и смеялись, а я… Шер потом сказала, что никогда раньше не видела меня такой тихой.
   Мы все влезли в этот лимузин, даже Хардинг, и поехали в город. Я ждала, что Гвен будет ругать Дженни и Шер за то, что они нарушают правила, но она молчала об этом. Мы с Терезой жадно смотрели в окна, а Зуки была занята Кристиной.
   Я думала о Дженнифер. Я считала ее самым лучшим человеком на свете. И знала, что до самой смерти каждый день буду благодарить ее за то, что она для меня сделала. Наплевать, что она белая. Она моя сестра.
   Дженни очень удивилась, что Кристина так выросла.
   — Ой, какая она большая! А какая хорошенькая! Какая розовенькая и пухленькая!
   Своими охами и ахами она разбудила малышку. Тогда Дженни достала большую, красиво упакованную коробку — поразительно, что она не была распакована, а потом небрежно завернута снова.
   — Смотри, Зуки, тут кое-что для Кристины. Давай ее переоденем?
   В коробке оказалось чудное платьице и кофточка в тон. Девочка превратилась в этом наряде в чудесную куколку. Мы все смеялись от удовольствия.
   Потом Дженнифер рассказала, что мы будем делать дальше. Сначала все вместе пообедаем, потом Хардинг вернется на работу, а мы поедем в Нью-Йорк. Она сказала, что мы можем переночевать у нее, а на следующий день разъехаться по домам. Она уже все организовала.
   Это было как во сне. На всякий случай я пониже опустила голову. Чтобы снова не потерять сознание.
   Мы обедали в замечательном ресторане, где я была единственной черной, сидящей за столиком, хотя среди обслуги было много негров. Я совсем забыла, что этот мир принадлежит белым.
   Но я была так счастлива, что мне ничто не могло испортить настроения. Хотя когда я открыла меню и увидела столько возможностей, мне стало не по себе, и чуткая Дженни сказала:
   — Давайте закажем мясной салат, там всего понемножку.
   И с тех пор вкус мясного салата для меня — это вкус свободы.
   — Подруга, я покажу тебе в Нью-Йорке такие места, что эта забегаловка покажется на их фоне дырой, — сказала эта воображала Шер.
   Но я в ответ покачала головой. Для меня это было самое прекрасное место в мире. Шер, кстати, выглядела замечательно и на десять лет моложе.
   Но самое лучшее оказалось впереди. Когда мы вышли из ресторана, на стоянку подъехал еще один лимузин, и из него вышли три сестры Терезы, Роджер Кемри со своей матерью и, наконец, одна за другой все три мои девочки: Ямора, Талита и Киама, одетые как куколки.
   — Мама! — закричала Ямора и бросилась ко мне.

53
МЭГГИ РАФФЕРТИ

   Одна за другой они покидали меня, мои дорогие девочки. Сначала Дженнифер Спенсер, потом миссис Уотсон, мисс Лабьянко и Зуки Конрад вместе с маленькой Кристиной. Все они теперь на свободе. Я не завидую им, но сильно скучаю.
   Конечно, я очень занята на новой должности. Ко мне приходят десятки женщин, которые нуждаются в консультации, защите и просто сочувствии. И мои подруги не забыли меня — они пишут мне и часто приходят в гости. Но теперь я опять ем в одиночестве, хотя еду беру в столовой — она стала намного вкуснее. Дело в том, что после целого дня общения с людьми я нуждаюсь в уединении.
   В общем, я не жалуюсь. Мои дни наполнены интересной работой. И теперь, когда психически неуравновешенные заключенные помещены в отдельный блок, я не страдаю от их асоциального поведения днем и спокойно сплю ночью.
   Мне очень симпатична Веснушка. Каждое утро я работаю вместе с ней в саду. Она мало разговаривает, но рядом с ней спокойно и тепло. Надеюсь, что ей тоже приятно мое присутствие. Она больше не пытается убежать и стремится только к одному — днем и ночью ухаживать за своими любимыми растениями.
   Во внутреннем дворе посеяли траву и посадили молодые березки, и мы теперь гуляем по внешнему периметру тюрьмы. Мне больше не приходится ходить кругами ни в буквальном, ни в переносном смысле. Целая группа женщин занимается ландшафтным дизайном. Да-да, они проложили извилистые тропинки и посадили азалии, рододендроны и многие другие красивые кустарники и цветы, чтобы превратить наши прогулки в удовольствие. Женщины стараются не нарушать режим, чтобы не потерять право на эти прогулки. Общий настрой в Дженнингс намного улучшился.
   Представьте же себе мое огорчение, когда я узнала, что Хардинг уходит от нас. Я совсем пала духом. В последнее время мы с ней очень сблизились — два или даже три раза в неделю вместе пили чай, обсуждали текущие дела или беседовали о жизни. Она стала мне настоящим другом.
   В общем, слухи об уходе Хардинг меня сильно огорчили. Я решила выяснить, правда ли это, и попросила Гвен меня принять. Кстати, равнодушную мисс Ринглинг уже давно заменила энергичная приятная женщина. Мне все-таки пришлось минут двадцать подождать в приемной, и по частоте телефонных звонков и обилию факсов я поняла, что Хардинг действительно уходит от нас.
   Я вошла в ее кабинет, ожидая худшего и готовая к нему.
   — Значит, это правда, Гвендолин? — спросила я прямо.
   Недавно мы начали звать друг друга по имени, но я, конечно, позволяла себе такое обращение только в отсутствие посторонних.
   — Да, Маргарет! — радостно улыбнулась она в ответ. Казалось, ей совсем не жаль расставаться. Что ж, она свободна в своем выборе. Я попыталась скрыть огорчение.
   — Поздравляю тебя, — улыбнулась я в ответ.
   — Ты чем-то расстроена, Маргарет? — сочувственно спросила Гвендолин.
   — Ничего, это пройдет, — солгала я ей, а заодно и себе. — Ты уже знаешь, кто займет твое место?
   — Почему кто-то должен занять мое место? — не поняла она. — Разве мы уже не прошли через это?
   — Но ведь ты теперь займешь пост директора по исправительным учреждениям в администрации штата. Я думала, что тогда…
   — Что я уйду от вас? Нет. Я договорилась, что останусь здесь. — Она озабоченно нахмурилась. — Ох! Ведь если ты думаешь, что я ухожу, значит, и остальные так думают. — Хардинг покачала головой и откинулась на спинку стула. — Извини, что тебе пришлось поволноваться зря, Маргарет. Я никуда отсюда не ухожу. У меня будет больше обязанностей и другая должность, но я останусь здесь, в Дженнингс. И я надеюсь на существенную помощь с твоей стороны.
   И тут со мной случилось нечто невероятное. Я закрыла лицо руками и заплакала, как ребенок.
   — Какое счастье! Ты не представляешь, как много это значит для меня. Мне кажется, я не перенесу больше никаких перемен, — бормотала я сквозь слезы.
   — Но перемены еще будут, только это будут перемены к лучшему. Кстати о переменах. Ты уже получила такое приглашение?
   Гвендолин показала мне красивый белый конверт. Внутри было приглашение на свадьбу Дженнифер Спенсер и Леонарда Бенсона.
   — Нет, я еще не получила. Но я совсем не удивлена, я ожидала такого развития событий и очень рада. Леонард — замечательный человек.
   — Я тоже рада. И мы отлично повеселимся. Я не ожидала от нее такой бестактности.
   — Дженнифер заслуживает большого счастья. Конечно, это неважно, но мне очень жаль, что я не попаду на ее свадьбу.
   — Попадешь, — засмеялась Гвендолин.
   — Ты не сможешь отпустить меня на свадьбу, ведь Дженни мне даже не родственница. Я знаю, что многое изменилось, но не до такой же степени!
   — Я не могу разрешить тебе поехать на свадьбу, но могу разрешить Дженнифер отпраздновать свою свадьбу здесь, с нами. Посмотри-ка внимательнее на приглашение. Бывшая заключенная номер 71036 приглашает на свою свадьбу, которая состоится в женской исправительной тюрьме Дженнингс.
   — Здесь?! — удивилась я. — Где же?
   — Тебе понадобится только выйти во двор, Маргарет. Мы все устроим в саду под навесом.
 
   В мужских тюрьмах свадьбы — это обычное дело. Я не собираюсь притворяться, что понимаю природу этого феномена, но женщины очень часто переписываются с заключенными, влюбляются и выходят замуж за преступников, даже если они когда-то совершали отвратительные вещи.
   Может быть, права моя подруга Гвендолин, которая считает, что когда муж в тюрьме, то жена по крайней мере всегда знает, где ее муж. Я же объясняю это тягой к романтике. Если вы не общаетесь с человеком постоянно и редко занимаетесь сексом, то в воображении можно и морального урода превратить в прекрасного принца.
   Но в женской тюрьме свадеб практически не бывает. А женщины очень любят свадьбы. Так что сами можете представить, как такое событие потрясло Дженнингс.
   Море цветов украшало место импровизированного алтаря. Женщины связали крючком белоснежную дорожку и постелили ее от двери до навеса. Дженнифер выглядела очаровательно. Ее простое изящное платье сшила Мовита. Леонард — я единственная отказывалась называть его недостойной кличкой «Ленни» — тоже выглядел элегантным в простом черном костюме.
   Мне было немного грустно, что на его месте не оказался один из моих сыновей. Но, может, это и к лучшему: из моих мальчиков не получатся хорошие мужья, они скроены из другого материала. А Дженнифер все равно как будто член моей семьи, мы никогда не станем чужими друг другу. Она попросила, чтобы на церемонии я вручила ее жениху — ведь Дженни круглая сирота, — и я с радостью согласилась.
   Мы с Гвендолин немного беспокоились о том, чтобы не случилось каких-нибудь неприятных инцидентов, и я в последние две недели перед свадьбой старалась подготовить женщин. Счастлива сказать, что все вели себя безупречно. Не знаю, что думали обо всем происходящем родители Леонарда, но на свою будущую невестку они, по-моему, смотрели с любовью и уважением.
   Заиграл свадебный марш — Гвендолин принесла магнитофон, — и я повела Дженнифер под руку по белой дорожке. За нами шли Мовита, Тереза и Шер — подружки невесты. Когда мы подошли к пастору, я неохотно отпустила Дженни, и Гвен пришлось проводить меня.
   — Правда, она восхитительна? — спросила я шепотом.
   — Она лучше всех, — ответила Гвендолин.
   Мы все расчувствовались. Плакали даже грубые мужеподобные лесбиянки. Когда пастор назвал их мужем и женой и Леонард страстно поцеловал невесту, я мысленно пожелала им любви и верности. Дженнифер сделала достойный выбор — ее муж уже доказал, что он может быть опорой в беде.
   И наконец настало время ловить свадебный букет. Дженнифер встала на стул, закрыла глаза и подбросила цветы высоко в небо. Букет быстро опустился и исчез в толпе. Мы с Гвендолин решили, что женщины разодрали его на отдельные цветочки, но тут я заметила, что Дженни хохочет. Со стула она первая увидела, что случилось. Скоро и мы заметили в толпе женщину с букетом. Это была Веснушка.

ЭПИЛОГ

   Я не жалею себя, хотя мне было нелегко. И я не сочувствую Тому Бренстону, который исключен из корпорации адвокатов и остался абсолютно без средств к существованию благодаря усилиям Шер.
   Я больше не разговаривала с Дональдом и не старалась добиться, чтобы он понес наказание. Ведь я тоже была виновата, хотя, конечно, не так, как он. А в Дженнингс я хорошо усвоила, что на свете много законов, но мало справедливости.
   Мне повезло в жизни больше, чем многим другим. У меня хорошая память и способности, меня вырастила родная мама, мне удалось получить высшее образование. Жаль, конечно, что я потеряла столько времени, работая на Уолл-стрит, но это пустяковая ошибка по сравнению с теми ошибками, которые делают в своей жизни другие люди. Кроме того, я узнала, как функционирует эта система, и победила ее.
   Зато время, которое я провела в Дженнингс, нельзя назвать потерянным. Я узнала цену свободы, которую я всегда принимала как что-то само собой разумеющееся. Я узнала, что такое несправедливость и как много ее в этом мире. И я произвела переоценку ценностей: поняла, что главное — не деньги, а люди. В этой стране, в этом столетии финансовые соображения поставлены выше гуманных, но тюрьма научила меня думать иначе. Теперь цель моей работы — помогать другим женщинам, тем, которым повезло в жизни меньше, чем мне.
   Короче говоря, я основала фонд. Мовита Уотсон у нас руководит программой помощи нуждающимся, которую мы разработали. Мой муж добивается для нас статуса некоммерческой организации. Он открыл собственную контору и теперь может распоряжаться своим временем. Иногда, когда у нас в фонде особенно напряженные дни, он сидит с близнецами, а иногда я беру их с собой на работу или оставляю с Зуки, которая открыла частный детский сад. Роджер больше не работает в Дженнингс: он перешел в охрану банка.
   Шер по-прежнему на Уолл-стрит. Пока еще ее не арестовали ни за мошенничество с инвестициями клиентов, ни за незаконное использование внутренней информации, ни за аморальное поведение. Между тем, по последним сведениям, за это время она успела вступить в преступную связь с тремя финансовыми магнатами. Шер вкладывает в наш фонд кучу денег, приговаривая:
   — Мне никто никогда ничего не давал. Но раз это не облагается налогом, так уж и быть, берите.
   Тереза открыла ресторан на пару с одной из своих многочисленных сестер — или кузин, или невесток. Он находится в Бруклине, и мы часто там собираемся на «макароны с подливкой».
   Гвен Хардинг теперь большая шишка. И, представьте себе, она помолвлена с судьей! Мы поверить не могли в такую новость, но она сказала, что ей и самой в это трудно поверить. Мовита познакомилась с ним первая и говорит, что для судьи он неплохой мужик. На следующем сборище мы все на него посмотрим.
   И еще хочу сказать несколько слов о Мэгги Рафферти. Я регулярно навещаю ее, и она кажется счастливой, занимаясь в Дженнингс своим любимым делом — воспитанием и обучением. Больше всего в жизни я сожалею о том, что не могу освободить ее из тюрьмы. Дело в том, что семья ее мужа занимает очень высокое положение и имеет связи в таких кругах, что борьба с ними бесполезна. Когда мужчины убивают своих сожительниц — система на их стороне. Но если это сделала женщина — ей этого никогда не простят. Жутко представить, что Мэгги окончит жизнь за решеткой, но, похоже, сама она смирилась с этим.
   Когда мы продали «ДРУ Интернэшнл» штату, Мэгги выручила немалые деньги, но практически все истратила на различные программы помощи женщинам, совершившим правонарушения. За последние два года с ней произошла удивительная перемена. Она излучает такой свет и покой, что напоминает мне святых, о которых я читала в католической школе. После всех этих трудных лет, которые она провела в тюрьме, Мэгги нашла смысл жизни. Мэгги — крестная мать моих близнецов и Кристины. И Зуки собирается снова пригласить ее в крестные, когда родится ее второй малыш.
   Старшая дочка Мовиты, Ямора, уже сдала школьные экзамены и собирается стать адвокатом, а совсем не модельером, как она мечтала в детстве. Талита тоже неплохо учится. К сожалению, Киама немного отстает в развитии, но она занимается по специальной программе три раза в неделю.
   Я уже говорила, что ни о чем не жалею. Конечно, я не такая непробиваемая оптимистка, как Тереза, которая верит, что все, что происходит, — часть божественного плана. Но точно знаю: только благодаря тюрьме я получила все, чем дорожу в жизни, — это работа, муж, мои дорогие подруги и мои мальчики, Тайлер и Брюс.
   Думаю, что сейчас моя мама гордилась бы мной. И хотя я пока добилась очень скромных результатов, я продолжаю работать. Я постоянно занята. Разумеется, у меня бывают минуты усталости, депрессии и отчаяния, и тогда Ленни напоминает мне слова Томаса Джеферсона: «Неустанный труд — вот цена свободы!».