После того как все грязное белье было рассортировано и выстирано, наступало время помогать разбирать чистое белье. Женщины складывали его на двух огромных черных столах. Никому не нравилось заниматься комбинезонами, рубашками или нижним бельем, не говоря уже о носках — это еще хуже, чем чистить столовое серебро. Зато полотенца и простыни пользовались спросом. Женщины соревновались, кто быстрее, аккуратнее сложит их и у кого стопка чистого белья окажется выше. Рекорд по простыням был поставлен пожилой женщиной по имени Рори — семьдесят пять в одной стопке. Дакоте, молоденькой негритянке, принадлежал рекорд по полотенцам: двадцать пять банных.
   Дженнифер, которая не занималась стиркой со студенческих времен, было забавно наблюдать, как взрослые женщины увлеченно соревнуются. Хотя, конечно, работать с чистым бельем было намного приятнее. И в воздухе пахло по-домашнему.
   К вечеру Дженни страшно устала. Разбирая последнюю тележку, она вдруг увидела, что Зуки побледнела, прижала руки к животу и начала медленно оседать. К счастью, Дженнифер успела подскочить к Зуки и подхватить ее под руки. Еще секунда — и она ударилась бы головой о бетонный пол.
   Дженни стояла, прижимая к себе внезапно отяжелевшее тело Зуки, и не знала, что ей делать. Однако надзирательница, душевная женщина по имени Флора, несмотря на пар и плохое освещение, заметила, что происходит. Общими усилиями Зуки положили на стол, Флора вытащила из кармана ампулу с нашатырем, отломала кончик и поднесла ее к носу девушки. Зуки приоткрыла глаза, и Флора наклонилась над ней.
   — Зуки, ты меня слышишь? Девушка кивнула.
   — Отвечай мне. Говори со мной, — приказала Флора.
   По непонятной причине Зуки вдруг принялась напевать тонким, но приятным голоском. Со стола, уставленного стопами чистого белья, раздавалась ария Эвиты «Не плачь по мне, Аргентина!».
   — У тебя менструация? — спросила Флора. Зуки покачала головой.
   — Давайте все-таки отнесем ее в медпункт, — сказала Флора.
   — Нет-нет! — испугалась Зуки.
   Она попыталась сесть, но у нее не хватило сил.
   — Если ты поведешь ее к медикам, они только посмотрят на нее и ничего не сделают, а денег у нее почти нет, — объяснила Флоре Веснушка.
   — Они заставят ее платить за медицинское обслуживание? — удивилась Дженнифер.
   — Ну да. Причем обоим: пять долларов врачу, четыре доллара сестре, — просветила ее Веснушка.
   Наконец Зуки окончательно пришла в себя и убедила Флору, что у нее уже все прошло. Когда все разошлись, Зуки взяла Дженнифер за руку и шепнула:
   — Наклонись ко мне.
   Дженни нагнулась к самому столу.
   — Хочешь, расскажу тебе секрет?
   — Конечно.
   — У меня нет менструации, — хихикнула Зуки. — И не может быть.
   — Слушай, ты, наверное, еще не в себе, — сказала ей Дженни и погладила по голове.
   — Не в этом дело, — опять хихикнула Зуки. — У меня будет ребенок.
   В первый момент Дженнифер охватила паника. Может быть, соседка ее все-таки обманывает? Неужели она думает, что сможет родить здесь ребенка? Если бы Дженни не видела, как Зуки потеряла сознание, она могла бы решить, что соседка ударилась головой.
   — Пообещай, что никому не скажешь. — Попросила Зуки.
   — Конечно, не скажу.
   Но как она могла забеременеть? Может, у нее все-таки что-то вроде помутнения сознания? Дженнифер удивленно смотрела на свою маленькую соседку — похоже, та уже совершенно пришла в себя.
   — Зуки, ты ведь не беременна, правда?
   Девушка только улыбнулась в ответ. Так же, как она улыбалась Роджеру Кемри.
   После окончания работы Дженнифер проводила Зуки в их камеру и заметила, что до гонга, призывающего на ужин, остается еще немного времени. Один из телефонов в их отсеке оказался свободным. Дженни устремилась к телефону, словно это была палочка-выручалочка, которая должна была спасти ее из этого страшного нереального мира. Девушка набрала номер Тома, но как только в трубке послышались гудки, в коридоре с папкой в руке появился Бирд.
   — Вечерняя поверка! — объявил он. — Все по камерам!
   Но Дженнифер просто необходимо было дозвониться. Она продолжала слушать гудки, глядя, как другие заключенные неохотно направляются к дверям своих камер.
   Бирд подошел к первой двери и записал что-то в своих бумагах, затем перешел ко второй и тоже что-то отметил. Он двигался все дальше, а в трубке продолжали звучать долгие гудки. Когда Бирд дошел до их камеры, Дженнифер увидела, что Зуки стоит в дверях, опираясь о косяк. «Возьми трубку! — думала Дженни. — Давай же! Возьми трубку, Том!»
   — Дженнифер Спенсер! — прорычал Бирд громовым голосом. — Дженнифер Спенсер! — повторил он. — Где она? В медпункте?
   Со своего места Дженнифер видела, как Зуки качает головой и шевелит губами, выговаривая «нет». Затем соседка заискивающе улыбнулась Бирду и указала на Дженни. Он резко обернулся и через пару секунд уже оказался рядом с Дженни.
   — Какого черта ты тут делаешь?! — Бирд грубо схватил ее за руку. — Идет вечерняя поверка, и ты должна быть в своей камере!
   Дженни все еще слышала гудки в трубке.
   — Я только хотела позвонить… — начала она объяснять.
   — Мне наплевать, что ты делала! — заорал Бирд. — Ты должна бросать все! Даже вскакивать с толчка и выходить к двери на поверку!
   Гудки в трубке прекратились. Послышался голос автомата:
   — Вызов за ваш счет из…
   — Шевелись! — Бирд дернул ее за руку. В этот момент раздался голос Тома.
   — Да-да, я оплачу разговор, — сказал он.
   Но тут Бирд вырвал у Дженнифер трубку и повесил ее на место.
   — Немедленно иди в камеру, Спенсер! Я записываю тебе замечание, — объявил багровый от злости Бирд. — Еще два таких случая — и ты останешься без посещений.
   Дженни обреченно вздохнула и поплелась в камеру.

13
ДЖЕННИФЕР СПЕНСЕР

   — Отодвинь отсюда свою задницу! — прошипела Дженнифер тощая костлявая женщина и, оттолкнув ее, схватила телефонную трубку.
   Дженни предпочла не спорить — все советовали держаться от этой женщины подальше. Зуки говорила, что это старая ведьма с Гаити и знает вуду, но Дженнифер беспокоило не столько древнее колдовство, сколько безумный блеск в глазах женщины. Три заключенных уже поговорили по телефону, по десять минут каждая, и следующей должна была быть Дженнифер. Но она не собиралась спорить с несчастной, которая сейчас злобно выкрикивала что-то в трубку.
   Из всех проблем этого отвратительного заведения хуже всего было положение с телефонами. Какие-то сволочи из архитектурной мастерской штата не пожалели усилий, чтобы придумать такое расположение аппаратов, что звонок становился пыткой. Два древних телефона-автомата висели рядом в комнате отдыха, и никто не мог ответить на вопрос, зачем здесь платные автоматы, если заключенным разрешается звонить только за счет вызываемого.
   И — что хуже всего — телефоны висели на такой высоте, что разговаривать сидя было невозможно, но и выпрямиться было тоже нельзя, так как при этом голова находилась как раз перед телеэкраном. Если телевизор был включен, а он практически не выключался, приходилось во время всего разговора втягивать голову в плечи или стоять, согнув колени, стараясь при этом не толкать человека, говорящего по соседнему аппарату.
   Сейчас телевизор работал на полной громкости, поэтому женщинам приходилось кричать в трубку, чтобы их слышали, а заключенные, которые смотрели телевизор, постоянно орали им: «Заткнись!» или «Убери свою сраную голову с экрана!» Словом, здесь царил первобытный хаос и первобытные нравы.
   Но сейчас Дженни ни на что не обратила внимания, заворожено глядя на заветную трубку в руке агрессивной костлявой женщины как на свою последнюю надежду. Это была единственная ниточка, которая могла связать ее с миром живых.
   Наконец Дженни набрала номер Тома, и на звонок ответила Памела, его секретарша. Что, если она не согласится принять расходы на свой счет? Дженнифер затаила дыхание. Когда Памела согласилась ответить, на глазах девушки выступили слезы.
   — Пэм? — сказала она. — Это Дженнифер. Мне нужно срочно поговорить с Томом.
   — Дженнифер! — весело ответила Памела, словно ничего не произошло. — Ты звонишь из…
   — Да, да. Мне нужно срочно поговорить с Томом, — повторила девушка.
   — Ну, конечно. Только он сейчас на совещании.
   — Позови его! Срочно позови его! — попросила Дженнифер.
   Она снова ждала, затаив дыхание. Тридцать секунд молчания показались ей длиннее всей предыдущей жизни. Услышав голос Тома, девушка почувствовала, что у нее разрывается сердце.
   — Джен! Джен, это ты? Я так волновался…
   — О, Том! — закричала она, не обращая внимания на женщин, стоявших за ней в очереди к телефону. — Том, забери меня отсюда! Это невыносимо! Это даже представить себе нельзя…
   — А что произошло? — спросил Том.
   Дженнифер поняла, какая глубокая пропасть пролегла между ними. Она не сможет найти слова, чтобы рассказать обо всем Тому. Это невозможно понять, если сам не пережил.
   — Да в том-то все и дело, что ничего не произошло! — воскликнула она. — Ты же должен был вытащить меня отсюда!
   — Конечно, — ответил Том. — Господи, я так беспокоился о тебе! Я не мог с тобой связаться и ждал, что ты сразу же мне позвонишь. Почему ты не звонила?
   — Почему я не звонила? — Как она могла ему объяснить, в каком аду оказалась? — Я пыталась, но здесь это… не так просто.
   Не так просто! Ей показалось, что она говорит с инопланетянином. Дженни сама никогда бы не поверила в то, что пережила, если бы ей не пришлось пройти через это самой.
   — Том, что у вас происходит? Когда я выйду отсюда? Она не могла тратить свои драгоценные десять минут на другие темы.
   — Скоро, очень скоро.
   Само звучание его голоса помогло ей успокоиться. Дженни глубоко вздохнула в первый раз с тех пор, как попала в Дженнингс.
   — Завтра? — с надеждой спросила она, не представляя, как сможет пережить еще один день в прачечной и еще один обед в столовой.
   — Завтра? — повторил Том. — Нет, завтра никак не получится.
   Дженнифер испугалась.
   — Но это должно быть завтра! — закричала она. — Завтра!
   — Заткнись, идиотка! — бросила ей женщина, разговаривавшая по соседнему телефону.
   Дженни понизила голос и пригнулась еще больше, чтобы не закрывать экран телевизора.
   — Ты не знаешь, как здесь ужасно! Ты даже себе представить этого не можешь.
   — Я понимаю, что это не так легко, но…
   — Ты ничего не понимаешь! — не выдержала Дженнифер. — Здесь не загородный клуб. И никакого особого отношения ко мне!
   — Откуда ты звонишь? — спросил Том. — Я тебя почти не слышу.
   Как описать этот бедлам?
   — Неважно, — ответила Дженни. — Лучше расскажи, что происходит? Как скоро я смогу выйти отсюда?
   — Понимаешь, — начал успокаивать ее Том, — мы не сможем устроить это завтра. Но я обещаю тебе, что как только…
   Дженнифер посмотрела вокруг. Женщины играли в карты, складывали паззлы; одна заключенная, явно психически больная, как всегда, громко что-то проповедовала. Страх перемешивался здесь со скукой и злобой.
   — Не завтра? — переспросила она. — Я не понимаю. Ты же сказал, что это всего на день или на два. Помнишь? Ты обещал, что это будет загородный клуб. И что ты сразу же вытащишь меня отсюда. Добьешься отправки под домашний арест или смягчения наказания…
   — Послушай, Джен, я согласен, что все получается не так быстро, как мы хотели бы, — спокойно ответил Том. — Но ты должна довериться мне и потерпеть. Мы не можем идти напролом, сейчас не время обращаться в суд.
   Обращаться в суд? Зачем? Ведь они не собирались обращаться в суд.
   — А что насчет губернатора? — спросила Дженнифер.
   — Видишь ли, финансовые махинации сейчас имеют слишком большой политический резонанс. А твое дело широко освещалось в средствах массовой информации.
   Том замолчал, и Дженни показалось, что их разъединили.
   — Понимаешь, — продолжил он, — журналисты продолжают внимательно следить за нами, и, если я проявлю активность, они снова на нас набросятся. А на таком фоне ни один судья не станет рисковать своим креслом. Мы должны правильно выбрать момент, иначе вместо того, чтобы улучшить положение, мы его только ухудшим.
   — Мы? — с горечью переспросила Дженнифер. — Кого ты имеешь в виду, когда говоришь «мы»? Это я оказалась в тюрьме, Том! Я сплю в одной камере с преступницей, я ношу тюремную робу и ем дерьмо, которое здесь называют пищей…
   Ей вдруг стало так горько, страшно и одиноко, что она не выдержала и расплакалась. Дженни понимала, что не может так бездарно тратить драгоценное время разговора и не должна показывать свою слабость другим заключенным, но ничего не могла с собой поделать.
   — Джен, я понимаю, что тебе трудно, — успокаивал ее Том. — Возьми себя в руки, потерпи. Я очень хочу, чтобы ты вышла как можно скорее. Ты должна мне верить: мы делаем абсолютно все возможное, чтобы тебя вытащить. Но нам потребуется время, Дженнифер.
   Время! Ей и так уже казалось, что она всю жизнь провела в этом ужасном месте среди несчастных и опасных женщин.
   — Когда же это будет? — с трудом прошептала она.
   — Недели через две, — ответил Том. — Самое большее, через три. А пока мы пытаемся добиться, чтобы тебя перевели оттуда в место получше или обеспечили особое отношение.
   У Дженни перехватило горло. Две недели! Еще четырнадцать дней в этом аду! А может быть, и больше… Но это невыносимо! Немыслимо!
   — Детка, ты меня слышишь?
   — Не думаю, что я выдержу…
   — Ты должна выдержать, Дженни! Я обещаю тебе, что все будет хорошо. — Он помолчал и продолжил очень мягко и нежно: — Ты же знаешь, как я люблю тебя. За твоей спиной стоим мы все, и мы играем по большим ставкам. Продержись еще немного, думай о том, что ты за это получишь.
   Дженнифер еще теснее прижала трубку к уху.
   — Я не знала, что это будет так трудно, — прошептала она.
   — Детка, мне так тебя жаль! Ты же знаешь, что я сделал бы для Дональда то же самое, если бы это не значило, что мне запретят заниматься адвокатской практикой. А ты ведь понимаешь, как много это значит для нашего будущего.
   Дженнифер смогла только кивнуть.
   — Потерпи еще немного, — продолжал Том. — Подумай о квартире, которую мы с тобой купим. Подумай о нашей свадьбе. И о круизе, в который мы поедем. Представь, как мы будем лежать с тобой на песочке на берегу Карибского моря…
   — Кончай, черт бы тебя побрал! — услышала Дженни за спиной резкий голос и чуть не подпрыгнула от неожиданности. Высокая красивая брюнетка из приемного отделения толкнула ее в спину. — Ты тут не единственная, у кого есть адвокат!
   Дженнифер прикрыла рукой микрофон.
   — Еще одна секунда, — спокойно сказала она женщине и отвернулась. — Ты придешь в субботу, Том? Мне разрешено свидание.
   — В эту субботу? — сказал он с сомнением в голосе. — Детка, у меня уйма работы. Мы готовим твою апелляцию, а кроме того, зондируем почву, нельзя ли добиться, чтобы тебя выпустили под наблюдение.
   — Прошу тебя! — заплакала Дженни. — Мне дают всего один час. Если я еще буду здесь, пожалуйста, приезжай.
   — Я постараюсь, — неохотно пообещал Том.
   — Кончай! — повторила женщина, стоящая за ней в очереди, и толкнула ее еще сильнее.
   — Я больше не могу разговаривать, — неохотно сказала Дженни, но даже после того, как они попрощались, не смогла выпустить трубку из рук. Она продолжала прижимать ее к уху.
   Только Зуки удалось оторвать Дженнифер от телефона.
   — Пойдем, — ласково сказала она. — Пойдем скорее. Зуки отвела Дженни в сторонку и усадила на стул.
   — Плохие новости или хорошие? — заботливо спросила она.
   Но не успела Дженнифер ответить, как появилась толстая надзирательница и что-то объявила. Дженни не поняла, о чем идет речь, зато Зуки радостно вскочила со стула с таким выражением лица, какое бывает у детей в рождественское утро.
   — Они выдают передачи! — воскликнула Зуки, схватила Дженни за руку и потащила в холл, в который два охранника выкатили большую тележку, полную пакетов.
   — Ты ждешь передачу? — вздохнула Дженни у Зуки.
   — Я никогда не получаю передач, — ответила Зуки, затем она приложила ладонь к своему животу и прошептала: — Но одна у меня здесь. Может быть, ты сегодня что-нибудь получишь.
   Дженни покачала головой, и они подошли поближе к тележке.
   Все пакеты были уже распечатаны: видимо, их содержание проверялось на контрабанду и наркотики. Но женщины не обращали на это внимания. Они радостно вскрикивали, когда выкликалось их имя, жадно хватали передачу и прижимали пакет к груди. Многие сразу спешили в камеру или отходили в укромный уголок, чтобы рассмотреть свои сокровища. Но многие женщины молча стояли в стороне. Они знали, что сегодня — а может, и никогда — не получат передачу. И в их глазах было столько зависти и печали, что Дженнифер чуть не заплакала от жалости. Она вдруг подумала о своей матери. До сих пор она даже благодарила бога, что та умерла раньше и не видит, какому позору подвергается ее дочь. Но сейчас Дженни что угодно бы отдала, чтобы получить посылку от мамы, теплую весточку из дома. Ей тоже хотелось открыть коробку с конфетами, игральными картами и другими мелочами.
   Всюду слышались радостные крики. Дженнифер тоже улыбалась, наблюдая, сколько удовольствия доставляют этим несчастным самые простые, обычные вещи. Шампунь, капли для глаз, мыло. Перечисление знакомых марок звучало как молитва богам домашнего очага. Коробочки и бутылочки переходили из рук в руки, каждая упаковка сохранялась как реликвия. Во многих передачах были ручки и блокноты. Одна женщина получила целую пачку поздравительных открыток в конвертах с марками и уже написанными адресами и именами членов семьи. Все вокруг ахали и охали, восхищаясь такой заботой и предусмотрительностью. Им хотелось рассмотреть каждую открытку.
   Все было как в день рождения или на Рождество. Нет, гораздо важнее. Эти передачи были намного важнее обычных подарков. Маленькие кусочки свободы служили доказательствами, что в большом настоящем мире этих женщин помнят, любят и ждут.
   Дженнифер стало стыдно: ей нужно было потерпеть всего две недели, а она потеряла контроль над собой от одной мысли об этом.
   Теперь уже никто не смотрел телевизор, и Дженни решила попробовать еще раз позвонить Тому. Может быть, если ей не придется сгибаться, чтобы не заслонять экран, будет легче обсуждать с ним ее положение? Как жаль, что ей пришлось так резко прервать разговор. Интересно, он еще на работе?
   Дженнифер была на много миль отсюда, когда услышала, как кто-то выкрикивает ее фамилию.
   — Дженнифер Спенсер! Спенсер! — кричал один из охранников. — Иди забирай свою передачу. Мы не можем весь день этим заниматься.
   — Дженни, это тебя! Тебе передача! — говорила Зуки, подпрыгивая от радости.
   Дженнифер рассеянно взяла небольшую коробку, размером с коробку из-под туфель, и удивилась: кто мог прислать ей обувь?
   — Открой ее! Открой ее! — повторяла Зуки.
   — Но она уже открыта, — заметила Дженни.
   — От кого это, как ты думаешь? — волновалась соседка.
   Дженнифер понятия не имела. Может, это прислал Том? Но он ничего не сказал о передаче, когда они разговаривали по телефону. Но кто же еще это мог быть? У нее нет больше никого, кто мог бы позаботиться о ней.
   — Давай отнесем ее домой, — предложила Зуки умоляющим голосом. — Я никогда еще не получала передачи, и мне нечем было поделиться с нашими.
   Дженни горько улыбнулась, услышав слово «дом». Как будто, если назвать так камеру, станет уютнее… Но, глядя на сияющее лицо Зуки, она не могла ей отказать.
   Девушки устроились на нижней койке, Дженни открыла коробку, и они принялись изучать ее содержимое. Зубная паста, две зубные щетки, леденцы… Дженнифер улыбнулась при мысли, что Том нашел время пойти в аптеку и купить все это. Обычно такие вещи она покупала для него сама. Как приятно, что он запомнил, какой пастой она привыкла пользоваться! Но при чем здесь леденцы? Она их в жизни не ела. Ладно, главное — добрые намерения. Еще в передаче оказались шампунь, кондиционер и многое другое. Ее глаза наполнились слезами. Дженни вынимала и разворачивала вещи одну за другой, как подарки из чулка в Рождество. Но никогда еще это не было так важно для нее.
   Наконец она достала последний пакетик с платками и заметила на дне сложенный втрое фирменный листок «Хадсон, Ван Шаанк и Майклс». Волнуясь, Дженни развернула его и начала читать:
   «Дорогая Дженнифер!
   Я думаю, что тебе многое из этого пригодится. Я бы хотел приехать к тебе на свидание, если ты не возражаешь. Дело в том, что поскольку я не член семьи и не твой адвокат, мне нужно твое разрешение. Я уже написал об этом миссис Хардинг, и она должна связаться с тобой в ближайшее время. Я очень хочу тебя увидеть. Старайся побольше улыбаться. У тебя прекрасная улыбка.
   Леонард Бенсон».
   — Кто такой Леонард Бенсон? — спросила Зуки, заглядывая Дженнифер через плечо. — Твой парень?
   — Нет, — ответила Дженни.
   Ей показались странными и эта записка, и передача. Она ничего не ожидала от Ленни.
   — Это наш бухгалтер, — добавила Дженни.
   Она задумчиво смотрела на коробку. Ленни Бенсон, помощник главного бухгалтера фирмы, покупает для нее зубные щетки? Это какая-то фантастика!
   — Пойдем к Мовите и покажем все девочкам.
   Зуки так радостно это предложила, что Дженнифер просто не могла ей отказать. Она уже слышала от Зуки об их дружной компании, и ей было интересно на нее посмотреть.
   У Мовиты собралась почти вся семья.
   — Это Дженни, — с порога представила ее Зуки.
   — Дженнифер, — поправила Дженни.
   — А это Тереза, — продолжала Зуки, не обращая внимания на поправку. — Самая лучшая повариха в Дженнингс.
   — Привет, — отозвалась Тереза.
   — А это Мовита! Она наш босс.
   — Может быть, для кого-то и босс, но не для меня, — заметила Шер.
   — А это Шер. Ты ее уже встречала в приемнике, помнишь?
   Еще бы! Разве такую красавицу забудешь? Да и синяк, полученный в стычке в очереди на телефон, все еще не сошел. Но Дженнифер предпочла притвориться беспамятной.
   — Нет, я ее не помню, — ответила она. Шер недоверчиво фыркнула.
   — Дженни получила целую кучу замечательных вещей от своего приятеля, — радовалась Зуки. — Она подарила мне новую зубную щетку. Давайте посмотрим!
   — Ладно. Что тут у тебя? — сказала Шер и забрала у Дженнифер коробку.
   Она принялась исследовать предмет за предметом с видом эксперта, изучающего научные образцы.
   — Эти зубные щетки — хит сезона, — вынесла она приговор. — Но зубная паста — не очень. Попроси в следующий раз прислать такую, где больше мяты, — посоветовала она, отдавая коробку Дженни.
   — Дареному коню в зубы не смотрят, — серьезно провозгласила Тереза. — Особенно в нашем случае.
   Мовита улыбнулась Дженни.
   — Похоже, парню очень нравятся твои зубы, — заметила она.
   — Он считает, что у нее красивая улыбка! — воскликнула Зуки так гордо, как будто это ей сделали комплимент.
   Дженнифер покачала головой.
   — Это просто парень с моей работы, — зачем-то пояснила она.
   — Знаете, что говорят об улыбке? — спросила Тереза. — Говорят, что люди во всем мире улыбаются на одном языке. Улыбка значит одно и то же, куда бы человек ни поехал. Ты можешь улыбаться по-английски, и в Таиланде это будет означать то же самое. Вы понимаете, о чем я?
   — Неужели и во Вьетнаме моя улыбка будет значить то же самое? — ехидно спросила Шер.
   — Моя улыбка будет, а твоя — нет. Ты не улыбаешься, ты просто скалишь зубы.
   — Кто-нибудь хочет леденцы? — предложила Дженнифер.
   В конце концов она отдала их Терезе, лак для волос достался Шер, а крем для рук Дженнифер подарила Мовите. Она была счастлива, что может поделиться своими подарками, как будто для нее снова вернулись времена студенчества.
   Тереза, разогревая ужин, рассказала Дженнифер, что получает из дома настоящие деликатесы: салями, хороший сыр и многое другое.
   — А ты что обычно готовила на ужин в Нью-Йорке? — спросила она.
    Обычно мы делали заказ, — растерянно ответила Дженнифер.
   Зуки рассмеялась:
   — Представляете? Заказ! Как будто есть такая еда — заказ!
   Все засмеялись, только Мовита осталась серьезной.
   — У меня тоже есть кое-что для тебя, — сказала она и полезла в карман. — Это от начальницы.
   Мовита передала Дженни конверт.
   — Надо же, два письма за один день! — воскликнула Зуки.
   Дженнифер развернула записку, молча прочла ее и спросила:
   — Это правда, что в день посещений ко мне может прийти только один человек?
   Мовита пожала плечами:
   — Не совсем так. У тебя есть час, и ты сама решаешь, как его поделить. Например, по полчаса каждому или еще как-то. Но ты должна сообщить Хардинг, кого хочешь видеть, — объяснила Мовита. — Без специального разрешения могут приходить только члены семьи и адвокаты.
   — Ну что, пустишь этого парня, который прислал посылку? — улыбнулась Зуки.
   — Пускай только тех, кто сможет тебя развеселить, — посоветовала Тереза.
   Дженни решила, что увидится с обоими, только для Тома оставит больше времени.

14
ГВЕН ХАРДИНГ

   Гвен была пьяна, но не настолько пьяна, чтобы не понимать этого. Ей было отчаянно стыдно, а еще больше — страшно. Она боялась потерять работу. Гвен убрала в ящик стола бутылку и дневник и горько усмехнулась. Это просто смешно! Она, наверное, была единственным человеком в Дженнингс, который не хотел расставаться с этой тюрьмой, — ни сегодня, ни в будущем, никогда…