Оливия Голдсмит
Леди в наручниках

ЧАСТЬ I

1
ДЖЕННИФЕР СПЕНСЕР

   — Встать, суд идет!
   Дженнифер Энн Спенсер со страхом наблюдала, как судья Мариан Левитт, седая грузная женщина с короткой мужской стрижкой, в свободном черном балахоне, который не мог скрыть ее полноты, тяжелой поступью поднялась по ступенькам и прошла на свое место. В бумагах, которые она держала в руках, было будущее Дженни.
   Подсудимая стояла рядом со своим адвокатом и его помощниками, стараясь выглядеть спокойной и уверенной в себе. Дженнифер знала, что газеты дорого заплатили бы за ее фотографию, сделанную во время вынесения приговора, но в зал суда не допустили репортеров, и она была благодарна судье хотя бы за это.
   Несмотря на все заверения в том, что судья, на их стороне, Дженнифер было нелегко стоять здесь, перед этой суровой женщиной, и смотреть, как она неторопливо перелистывает бумаги. Адвокат убедил Дженни, что ее наверняка не признают виновной, но даже если это случится, ей грозит всего лишь условный срок.
   И все равно сейчас девушке было страшно. Не успокаивало даже то, что она добровольно согласилась сыграть главную роль в этой комедии.
   Дженнифер почувствовала движение рядом с собой и, скосив глаза, увидела, что Том — ее адвокат — протягивает ей руку. Дженнифер вложила дрожащие пальцы в его ладонь, надеясь, что судья не заметит, что они держатся за руки. Впрочем, на приговор это вряд ли может повлиять.
   Наконец судья Левитт кончила листать бумаги и поверх очков для чтения, съехавших на кончик носа, обвела глазами зал.
 
   И Том, и Дональд активно убеждали Дженнифер отказаться от суда присяжных.
   — Это очень сложное дело, — говорил Том. — Судье будет проще разобраться во всех тонкостях.
   Дональд оглушительно хохотал.
   — Давайте смотреть правде в глаза, — объяснял он. — Нас все ненавидят и будут счастливы отправить одного из нас за решетку. — Мы же хитрожопые чистоплюи с Уолл-стрит! Когда мы подогреваем рынок и они зарабатывают деньги, нам завидуют потому, что мы все равно получили больше. Когда мы замораживаем рынок и люди теряют деньги, они снова ругают нас. Мы виноваты уже потому, что мы с Уолл-стрит. Мы не сможем найти тебе доброжелательных присяжных, понимающих ситуацию. Если только позвать двенадцать парней с Уолл-стрит, но ни у одного из нас нет времени просиживать штаны в суде.
   И все они дружно рассмеялись.
 
   Однако сейчас, когда Дженнифер стояла перед судьей Левитт, ей было совсем не весело. Она снова и снова повторяла про себя, как заклинание: «Все будет хорошо!» Дональд и Том позаботились об этом. Просто сейчас самый тяжелый момент, но потом она будет с лихвой вознаграждена за эти неприятные минуты.
   — Дженнифер Спенсер, вы обвинялись в мошенничестве с ценными бумагами. Вы признаны виновной. По обвинениям в незаконном использовании конфиденциальной информации и незаконных коммерческих операциях вы также признаны виновной по всем пунктам.
   От неожиданности у Дженнифер застучало в висках, виновна? Не может быть! Они же все обсудили! Неужели судья Левитт забыла о том, что она обещала? У Дженнифер кружилась голова, и ей пришлось закрыть глаза, чтобы зал суда перестал вращаться. Рука Тома вдруг стала холодной и вялой, и ей захотелось отбросить эту равнодушную руку, как будто он был виноват в том, что происходило.
   Когда к Дженнифер снова вернулся слух, судья объявила, что сейчас будет оглашен приговор. Но даже если ее признают виновной, не должно быть никакого приговора! Том и Дональд твердо обещали ей это… Они смеялись над законами и тупыми судьями, которые не способны проанализировать улики и обосновать приговор в случае такого изощренного преступления.
   — …сроком на пять лет с отбыванием наказания в женской исправительной тюрьме Дженнингс, — услышала Дженнифер сквозь шум в ушах.
   Судья сделала паузу, сняла очки и посмотрела Дженнифер прямо в глаза.
   — Вы еще очень молоды, — добавила она. — Вам следует понять, что за каждым нарушением закона неизбежно следует наказание. Погоня за большими деньгами не доводит до добра. Не стоит портить себе жизнь, еще не поздно исправиться. Теперь у вас будет время все это обдумать.
   Дженнифер молчала. Даже в тот ужасный день, когда в их роскошный офис на Уолл-стрит пришли агенты ФБР, чтобы вывести ее оттуда в наручниках, Дженнифер не верила, что ей придется провести в тюрьме хотя бы час. При аресте она, конечно, нервничала, но только оттого, что никогда в жизни не имела неприятностей с законом.
   — Это просто игра на публику, — объяснил ей босс. — Они стреляют поверх наших голов, чтобы угодить публике и остудить перегретый рынок.
   Ее боссом был сам легендарный Дональд Дж. Майклс. Дженнифер никогда не посмела бы усомниться в его словах.
   — Поверь мне, — убеждал ее босс, широко улыбаясь, — даже если твое дело передадут в суд, тебя никогда не признают виновной. А до суда мы тебя освободим под залог.
   И Дженнифер поверила. Ведь она в самом деле ни в чем не виновата. Она просто дала возможность Дональду избежать неприятностей и отвлечь комиссию по ценным бумагам от довольно сомнительных операций их фирмы. Если бы у комиссии появилась хоть малейшая зацепка, они вцепились бы в фирму зубами и когтями, изучили бы каждую цифру и Дональду пришлось бы отвечать по полной программе.
   — И это была бы весьма обширная программа, — объяснял Дональд. — Ты же знаешь, как нам завидуют. Особенно в последние годы.
   Дженнифер отлично это знала. За время своей карьеры на Уолл-стрит Дональд сделал состояние не только себе. Он сделал десятки, а может, и сотни людей миллионерами. В свои двадцать восемь лет Дженнифер Спенсер уже сама владела несколькими миллионами. Хотя в настоящий момент она была миллионершей, которая отправляется в тюрьму.
   Дженнифер обхватила руками плечи, пытаясь согреться. Как это могло произойти с ней?! Почему Том — ее адвокат — допустил это?
   Томас Филипп Бренстон Четвертый считался лучшим защитником на Уолл-стрит — и к тому же самым красивым.
   — Ты абсолютно ничем не рискуешь, — говорил он Дженнифер, вторя Дональду. — В подобных делах нет никакого риска. Даже если тебя признают виновной — рассмотрим такую гипотезу, хотя она абсолютно невероятна, — мы обжалуем приговор раньше, чем судья успеет его провозгласить. У Дональда хорошие связи и убедительные аргументы с портретами президентов, — уверял ее Том с улыбкой.
   У Дженнифер не было никакого повода сомневаться в его словах. Том был не только выпускником Гарварда и самым лучшим адвокатом, он был ее женихом.
   — Только подумай, Дженни, — говорил он, — вся компания будет молиться на тебя. Ты заслужишь не только благодарность Дональда, все партнеры и сотрудники до последнего секретаря будут обязаны тебе своей работой и своим состоянием.
   — Я жалею только об одном: что у меня всего одна жизнь, которую я могу отдать за мою компанию, — пошутила Дженнифер в тот день, когда они вместе с Томом, Дональдом, а также с коммерческим директором Бобом и его помощником Ленни, собрались для выработки плана.
   Тогда было немало выпито, и, пока они обсуждали текст заявления, которое Том готовил для нее, не смолкали шутки и смех. Фэбээровцы должны были лопнуть от злости, поняв, что Дональд ускользнул из их сетей. Когда Дженнифер сделает свои признания, они останутся без добычи, а сама Дженнифер уже через неделю вернется к своей работе.
   В тот момент их план выглядел безупречным. Кроме того, Дженнифер всегда нравился риск, она получала наслаждение, побеждая сильных противников в опасной игре. Но больше всего она любила деньги, вернее, то, что они дают их обладателю: тончайшие простыни на кровати, мягкие пушистые ковры на полу и шмотки от Армани, Гуччи и Феррагамо, которые хранились в ее бидермейеровском гардеробе. Правда, ее прелестная квартирка была маловата, зато находилась в лучшем районе Нью-Йорка: Джон Кеннеди-младший жил как раз за углом. А получив щедрое вознаграждение за эту головокружительную операцию, она сможет переехать в пентхауз.
   — Дженнифер, мне очень жаль. Тут какая-то ошибка. Честное слово. Я был уверен, что Левитт на нашей стороне, — бормотал Том, возвращая ее к действительности.
   Дженнифер только молча смотрела на него. К ней подошел судебный пристав.
   — Вы должны пойти со мной, — сказал он.
   — Что? — непонимающе спросила она. — Куда пойти? Том отвел глаза, стараясь не встречаться с ней взглядом.
   — Тебя должны отвезти, — сказал он. — Ты должна поехать…
   — Поехать в тюрьму? — спросила Дженнифер, непроизвольно повышая голос.
   После предъявления обвинения она была освобождена под залог еще до того, как дежурный по отделению успел позвать репортеров.
   — Это смешно, — сказала Дженнифер с наигранным спокойствием, но к ней уже подходил конвоир с наручниками. — Нет! — испуганно вскрикнула она.
   — Думаю, что в этом случае можно обойтись без наручников… — начал Том.
   — Так положено, — отрезал судебный пристав.
   Возражать было бесполезно. Конвоир защелкнул наручники, хотя ему пришлось повозиться, потому что запястья Дженнифер оказались слишком тонкими.
   — Готово, — наконец сказал он. — Пошли. Машина уже ждет.
   Том наконец решился взглянуть на Дженнифер.
   — Там полно фотографов и журналистов, — предупредил он и, секунду помолчав, добавил: — Слушай, это временная неудача. Ты пробудешь там всего одну ночь.
   Мы подадим апелляцию или опротестуем решение суда. Не волнуйся.
   — Пошли! — приказал конвоир и взял Дженнифер за руку.
   — Подождите, — попросил Том. — Можно ей привести себя в порядок?
   Дженнифер даже не поняла, что он имеет в виду, но Джейн, одна из ассистенток Тома, тут же достала расческу и косметичку и занялась ее лицом, словно Дженнифер была актрисой, готовящейся к выходу на сцену. Том придвинулся к ней поближе и незаметно опустил что-то в ее карман.
   — Позвонишь мне оттуда, — шепнул он ей на ухо. — И постарайся выглядеть уверенной в себе.
   Когда они вышли из зала, Дженнифер ослепили вспышки и оглушили неприятные вопросы.
   — Теперь вы жалеете о том, что сделали? — услышала она визгливый женский голос.
   — Чем вы собираетесь заниматься в тюрьме? — прокричал кто-то.
   — Дженни, посмотри сюда! — раздалось сбоку.
   — Дженни! — закричали со всех сторон.
   Теперь она поняла, почему люди на фотографиях в газетах всегда выглядят виноватыми, и пониже опустила голову. Ее конвоир вместе с несколькими судебными исполнителями расталкивал газетчиков, чтобы освободить ей дорогу. Дженнифер не знала, идет ли с ними Том, но, когда они прошли через двойные двери в комнату с решетками на окнах, она с облегчением обнаружила, что стая шакалов осталась позади, а Том — рядом с ней.
   Однако мысль о тюрьме не давала ей сосредоточиться ни на чем. Дженнифер пыталась успокаивать себя тем, что она не одна — за ней стоит ее фирма. И Том, ее главный защитник, и Говард Макбейн, главный партнер адвокатской конторы «Суитмор и Макбейн». «Если дело ведет Макбейн, это стопроцентный успех», — напомнила она себе. Когда тучи над ее головой рассеются, Дональд Майклс отблагодарит ее за все. Пусть она покинула компанию в наручниках, но вернется она старшим партнером. Именно так!
* * *
   После освобождения под залог Дженнифер всю энергию направила на обсуждение своих показаний с Томом. К тому же надо было решить, в каком виде предстать перед судом. Ее обвиняли в мошенничестве с вкладами, следовательно, надо было выглядеть максимально честной и порядочной. Костюм от Армани, сумочка от Гуччи, аккуратная прическа, идеальный макияж — Дженнифер была уверена, что никто не усомнится в ее невиновности. Но она не ожидала, что судьей окажется женщина.
   В течение всей ее успешной карьеры Дженнифер приходилось иметь дело только с мужчинами. Дженнифер не представляла, как нужно вести себя с женщинами, особенно типа судьи Левитт — грузная бесформенная фигура под судейской мантией. Когда она впервые увидела, кому доверено решать ее судьбу, ей показалось, что это привидение сестры Мэри, самой строгой учительницы из ее монастырской школы Святого Варфоломея.
   Дженни растерянно посмотрела на Тома в надежде на поддержку. Но блестящий, красивый, одетый с иголочки молодой адвокат не произвел особого впечатления наледи Правосудие. Первое заседание, на котором решался вопрос о наличии состава преступления и, соответственно, предании Дженнифер суду, совершенно провалилось. Ее обвинили в мошенничестве, и дело приняли к производству. Пресса и телевидение подняли вокруг нее большой шум. Дональд предупреждал, что фэбээровцам нужен козел отпущения, человек, занимающий высокое положение в компании. Дженнифер Спенсер подошла для этой цели как нельзя лучше.
   Ее история под кричащими заголовками печаталась из номера в номер на первых страницах. Впрочем, это еще можно было перенести. Но почему судья упорно не хочет замечать, что обвинения против нее насквозь фальшивые?!
   У тюремной машины Дженнифер не выдержала и разрыдалась. Том обнял ее и принялся успокаивать.
   — Это временная неудача, — говорил он. — Это ненадолго. Мы добьемся, чтобы тебе дали другого судью. Говард Макбейн составит тебе апелляцию. Твое дело будет рассмотрено по справедливости.
   Дженнифер изо всех сил пыталась приободрить себя. В конце концов, ужас, который она испытала, когда услышала приговор, — не слишком высокая цена за счастливую обеспеченную жизнь с любимым Томом. Она с открытыми глазами пошла на риск, и если сейчас чаша весов Фортуны опустилась вниз, то завтра она поднимет ее на небывалую высоту. Надо лишь немного потерпеть.
   — Я предупрежу их, — сказал Том. — Я пущу в ход кое-какие связи, и тебе будет обеспечено особое отношение.
   Несмотря ни на что, Дженнифер не могла успокоиться. Страх, злоба, стыд смешались в ее душе. Ее увозят в тюрьму! Хотела бы она, чтобы Дональд Майклс, автор этого опасного плана, оказался сейчас рядом с ней!
   Весь двор перед зданием суда был забит репортерами. Дженнифер оглядывалась по сторонам, пытаясь найти среди них Дональда. Но его не было. Зато здесь неожиданно оказался Ленни Бенсон, помощник коммерческого директора. Толпа оттеснила его на задний план. Он помахал Дженни рукой.
   Высокий конвоир приказал Дженнифер сесть в машину.
   — Мне пора, — прошептала она Тому. Ее горло сжалось, а глаза наполнились слезами.
   — Держись, Джен. Ничего страшного, — сказал Том, но видно было, что и сам он нервничает. — Все будет хорошо, поверь мне.
   — Я тебе верю, — прошептала Дженнифер.
   — Вперед! — поторопил ее высокий охранник.
   Том наклонился и поцеловал ее, но не в губы, а в лоб, как послушного ребенка. Дженнифер привыкла верить Тому, до сих пор он ни разу не обманул ее ожиданий. Почему же сейчас все получалось наоборот? Он говорил, что ее не обвинят, не будут судить, и даже если привлекут к суду, то оправдают…
   Дженнифер подняла голову и попыталась улыбнуться Тому.
   — Ты уверен, что захочешь жениться на бывшей заключенной? — спросила она, пытаясь шутить.
   Том внимательно посмотрел на нее, взял ее лицо в ладони и сказал тем хрипловатым голосом, который появлялся у него, когда они занимались любовью:
   — Ты такая красивая! Знаешь что? Представь, что это просто неприятная деловая поездка. Я позабочусь обо всем. Мы подадим апелляцию, выиграем дело, и ты вскоре окажешься на свободе. Ты будешь полностью оправдана, и с тебя снимут судимость.
   — Люблю, когда ты говоришь, как юрист, — снова улыбнулась Дженнифер, но на глазах ее все-таки выступили предательские слезы.
   — Поторопитесь! — рявкнул охранник. — Мы тут не можем весь день торчать. У нас существует расписание.
   Том посмотрел на руку Дженнифер. На ее безымянном пальце сияло бриллиантовое кольцо. Его подарок к их помолвке.
   — Оставь-ка бриллиант мне, — предложил Том. — Для надежности, — добавил он, смущенно улыбаясь.
   Дженнифер непонимающе посмотрела на него. Она обожала это кольцо и не собиралась снимать его до конца жизни. Но, наверное, действительно очень глупо брать с собой в тюрьму трехкаратный бриллиант. Дженнифер послушно сняла кольцо и отдала Тому.
   Когда за ней наконец захлопнулась дверца машины, она почувствовала непонятное облегчение и попыталась в последний раз увидеть Тома. Но кругом были одни фотографы, и только расстроенное лицо Ленни мелькнуло на заднем плане. Она помахала ему в зарешеченное окно. «Дженнингс — это просто загородный клуб», — вспомнила она слова Тома, когда машина тронулась, увозя Дженнифер от любимой работы, прекрасного дома и обожаемого Тома.

2
ГВЕН ХАРДИНГ

   Когда начальнице тюрьмы Гвендолин Хардинг приходилось выступать в женских организациях, она обычно начинала со следующих слов: «Когда я еще училась в школе, меня спрашивали, кем я хочу быть, когда вырасту: медсестрой, учительницей или просто мамочкой. И я отвечала, что хочу стать начальницей тюрьмы, чтобы одновременно быть медсестрой, учительницей и мамочкой». Аудитория обычно смеялась, и Гвен с удовольствием думала, что помогла людям расслабиться.
   Если вы кого-нибудь рассмешили, значит, вы сделали его жизнь капельку лучше. Как будто преподнесли ему маленький подарок. Но очень часто после долгого и трудного рабочего дня Гвен бывала недовольна собой. Ей не удавалось улучшить жизнь и быт своих подопечных, не говоря уж о том, чтобы заставить их смеяться…
   Сейчас Гвен очень хотелось бы рассмешить пятерых сотрудников «ДРУ Интернэшнл», которые сидели с мрачными лицами в ее маленьком кабинете в Дженнингсе. Она уже не в первый раз встречалась с Джеромом Ларднером, лысым маленьким человечком с огромным кадыком на шее, но не знала остальных сотрудников. Молодые люди и девушки с короткими стрижками и в серых костюмах — они почти не отличались друг от друга.
   — Мы собираемся добиться не просто более высокого уровня производительности, — говорил Ларднер. — Мы стремимся выйти на качественно новый уровень эффективности исправительных заведений.
   — Какую эффективность вы имеете в виду? — усмехнулась Гвен. — Эффективность исправления наших подопечных или доход от их принудительного труда? Насколько мне известно, тюрьмы никогда не приносили дохода.
   — Естественно, — кивнул Джером. — Государственные тюрьмы не приносили, а приватизированные будут приносить доход.
   Опять это слово! Гвен снова сказала себе, что не должна обсуждать статистические данные с Ларднером. Как только она возражала против какого-нибудь его высказывания, он принимался давить на нее цифрами.
   — Специалисты из отдела реорганизации успешно добиваются повышения производительности труда работников на приватизированных предприятиях, — продолжал бубнить Ларднер.
   Иногда у Гвен по пять минут уходило на то, чтобы расшифровать, что стоит за несколькими фразами сотрудников «ДРУ Интернэшнл». Они избегали таких слов, как «тюрьма» и «принудительный труд», заменяя их длинными туманными выражениями. Это могло бы обмануть говорунов-политиков, но не Гвен.
   — Вот в этом я ничуть не сомневаюсь, — отозвалась Гвен.
   Наконец-то! Ей удалось выжать из них смешок. Пусть это будет ее маленьким подарком. Хотя Гвен подозревала, что они смеялись над ней, а не вместе с ней. Она понимала, что служит сотрудникам «ДРУ Интернэшнл» мишенью для шуток, и это было для нее не ново. Гвен прекрасно знала, что в Дженнингсе многие женщины за глаза называют ее Президентом. Не из-за ее авторитарности, а из-за того, что она была однофамилицей президента Уоррена Хардинга. Ее семья — когда у нее еще была семья — всегда очень веселилась по этому поводу. Гвен и сама готова была посмеяться над этим прозвищем, но начальнику тюрьмы не подобает быть слишком веселым. Впрочем, Гвен заметила, что в последнее время все меньшее число молодых заключенных знали о том, кем был Уоррен Хардинг. С каждым годом уровень образования у ее подопечных падал. На прошлой неделе у нее был шок, когда оказалось, что Флора, руководящая работой прачечной, путает названия европейских государств и их столиц.
   — Когда я выйду отсюда, — заявила Флора, — я поеду и Париж.
   — Вам хотелось бы побывать во Франции? — спросила ее Гвен.
   — И там тоже, — ответила Флора.
   Это было бы смешно, если бы не было так печально. Но Гвен предпочла бы посмеяться над чем-нибудь вмеете с Флорой, а не над ней самой. Дженнингс сама по себе слишком мрачное место, и Гвен хотелось, чтобы всем — и заключенным, и охране — хоть иногда было над чем посмеяться. Но, в конце концов, это же тюрьма, не так ли? И она ее начальник, а не клоун. И уж точно не учительница, не медсестра и не мамочка…
   Эта работа не принесла Гвен того, о чем она мечтала. На практике все оказалось не так. Должность начальницы тюрьмы не имела ничего общего ни с медициной, ни с обучением, ни с материнством. Административная работа отнимала у нее все больше времени. Руководство персоналом, питание, медицинское обслуживание, обеспечение охраны, борьба с нарушениями тюремного режима… Если бы ей снова пришлось выбирать, она бы с радостью стала медсестрой, учительницей или просто матерью.
   Гвен посмотрела на сотрудников «ДРУ Интернэшнл», сидящих перед ней, и тяжело вздохнула. Все это пустая трата времени. Слушая монотонный монолог Ларднера, она думала, что содержание ее работы настолько меняется, что трудно понять, кем же она становится. Все больше и больше бумажной волокиты, все меньше контактов с заключенными и практически никаких программ по профобучению и социальной реабилитации. А главной целью, особенно в последний год, когда в игру вступила «ДРУ Интернэшнл», было сокращение расходов. Штат десятилетиями ничего не тратил на реконструкцию тюрьмы. Гвен с трудом находила деньги даже на необходимый текущий ремонт.
   Короче говоря, Гвендолин было абсолютно непонятно, каким образом можно превратить нищую тюрьму для так называемого исправления женщин-преступниц в приносящее выгоду дочернее предприятие международной корпорации. А ведь, похоже, эти идиоты из «ДРУ Интернэшнл» считали, что волшебное превращение должна совершить именно она! Да это было бы не под силу даже самому Уоррену Хардингу, ее знаменитому однофамильцу. Для решения задач, которые Ларднер хотел взвалить на Гвен, требовались знания и опыт в области торговли, производства, маркетинга, рекламы, не говоря уж о капиталовложениях. А вдруг этим надутым индюкам действительно удастся заключить контракт с правительством штата? Когда дело касается чиновников из администрации, то все возможно. Трудно представить себе, какой хаос тогда начнется!
   Гвен злилась на стервятников из «ДРУ Интернэшнл». И боялась их. Что, если они выбросят на улицу ее заботливо подобранный и обученный персонал? Что, если ее саму заменит какой-нибудь балабол из молокососов, специалист по маркетингу? В конце концов, Дженнингс — это женская исправительная тюрьма, а не загородный клуб для белых воротничков с Уолл-стрит!
   Гвен вспомнила, что как раз сегодня ей предстоит принять под свой кров Дженнифер Спенсер, выскочку с Уолл-стрит, приговоренную к пяти годам пребывания в тюрьме «с режимом загородного клуба». Господи, придумал же кто-то такое название! Загородный клуб! Может, где-то и существуют такие тюрьмы для мужчин-преступников из высших кругов общества, но, насколько ей было известно, для женщин нигде в Штатах не было ничего подобного. Наоборот, все женские тюрьмы были переполнены, нуждались в срочном капитальном ремонте, а заключенные в них недоедали и были лишены нормального медицинского обслуживания, не говоря об остальном. Ничто в Дженнингс не напоминало оздоровительное учреждение.
   И каких только подопечных у нее не было! Рядом с жестокими убийцами содержалась, например, бабуля, посадившая в своем садике немного марихуаны, чтобы помочь внуку заплатить за обучение. Ей страшно не повезло. Губернатор штата как раз объявил войну наркотикам, и суды штамповали приговоры за любые преступления, связанные с ними. Мелкая сеть правосудия захватывала акул и килек, но акулы прорывались сквозь тонкие ячейки, в то время как кильки попадали сюда, под ее опеку.
   И с этого момента Гвен несла за них полную ответственность. Она давала им кров, пищу и одежду и пытались лечить по мере своих скудных возможностей. И кроме того, нужно было обеспечить охрану и дисциплину таким образом, чтобы поддерживать порядок и одновременно не вызвать открытого возмущения заключенных. А в настоящий момент у нее в штате не было ни одного врача на полную ставку, образовательные программы были просто жалкими, она не могла обеспечить нормального общения с посетителями. Нет уж, пока начальницей этой тюрьмы остается она, Гвендолин Хардинг, здесь не будет ни загородного клуба, ни штаб-квартиры крупной корпорации. Здесь будет место, в котором несчастные, пострадавшие и обозленные женщины изолированы от общества, которое их отторгло. И если у нее найдутся силы и средства, то эти женщины, выходя из тюрьмы, будут хоть капельку менее озлобленными и несчастными и смогут вернуться к обычной жизни. Вот ее мечта.
   Гвен откашлялась. Как начальница тюрьмы, она привыкла к вниманию и послушанию сотен людей. Здесь замечали каждый поворот ее головы и даже легкое движение бровей. Но сейчас, похоже, даже если бы Гвен разожгла костер у себя на голове, это не остановило бы молодую женщину, выступающую на тему телемаркетинга. Что такое телемаркетинг?!