Страница:
— Я вижу в точности то же, что и раньше, только в красных тонах.
— Это потому, что очки ставят предел твоему восприятию действительности. Другими словами, все, что ты видишь, идет из окружающего мира, однако то, какты видишь, зависит, в частности, от очков. Ты не можешь утверждать, что мир красный, хотя и воспринимаешь его таким.
— Конечно, не могу…
— Если бы ты сейчас гуляла в лесу (или, скажем, шла домой, к Капитанскому повороту), ты бы видела все точно как всегда. Но все было бы красного цвета.
— Да, пока я не сняла бы очки.
— Так же и Кант, София, утверждал, что в самом нашем рассудке есть определенные предрасположенности, которые и влияют на наши ощущения.
— О каких предрасположенностях идет речь?
— Что бы мы ни видели, мы воспринимаем все явления прежде всего в пространствеи времени.Кант называл пространство и время двумя «формами созерцания», подчеркивая, что эти «формы» в нашем сознании предшествуютлюбому ощущению. Это означает, что мы заранее, до восприятия какого-либо явления, знаем, что оно будет воспринято нами в пространстве и времени, поскольку мы не в силах снять с себя «очки» разума.
— Он считал восприятие явлений в пространстве и времени врожденным качеством?
— В некотором смысле — да. Чтомы видим, зависит от того, где мы родились: в Индии или в Гренландии. Однако, где бы мы ни были, мы везде воспринимаем бытие в виде процессов, протекающих в пространстве и времени. Это можно сказать заранее.
— Но разве пространство и время не находятся вне нас?
— Нет, Кант настаивал на том, что пространство и время являются составной частью человека. Пространство и время — в первую очередь свойства не мира, а нашего сознания.
— Это совершенно новый взгляд на вещи.
— Иными словами, человеческое сознание — отнюдь не пассивная «доска», которая лишь воспринимает чувственные впечатления извне, а активно воздействующая инстанция. Сознание само «лепит» наше восприятие мира. Это можно сравнить с тем, что происходит, когда ты наливаешь воду в стеклянный кувшин. Вода приспосабливается к форме кувшина. Так же и чувственные впечатления приспосабливаются к нашим «формам созерцания».
— Кажется, я поняла, что ты хочешь сказать.
— По утверждению Канта, не только сознание подстраивается под вещи, но и вещи подстраиваются под сознание. Сам Кант называл это «Коперниковым переворотом» в вопросе о человеческом познании, имея в виду, что такой взгляд столь же радикально отличался от прежнего мировоззрения, как теория Коперника, который настаивал, что не Солнце вращается вокруг Земли, а наоборот — Земля вокруг Солнца.
— Теперь я разобралась, почему он считал отчасти правыми и рационалистов, и эмпириков. Рационалисты, можно сказать, забыли о значении опыта, а эмпирики упускают из вида влияние сознания на наше восприятие действительности.
— Даже закон причинности(который Юм считал недоступным нашему опыту) является, по Канту, частью человеческого разума.
— Поясни!
— Как ты помнишь, Юм утверждал, что мы лишь по привычке неизбежно воспринимаем за происходящими в природе процессами причинно-следственные связи. Согласно Юму, мы не можем ощутить, что причиной движения белого бильярдного шара был черный, а потому не можем и доказать, что черный шар всегда будет приводить белый в движение.
— Помню.
— Но именно то, что Юм считал невозможным для доказательства, Кант берет за основу как свойство человеческого разума. Закон причинности действует у него всегда и без исключений просто-напросто потому, что наш разум воспринимает все происходящее в виде причинно-следственных отношений.
— Опять-таки я бы сказала, что закон причинности заключается не в нас, людях, а в самой природе.
— Во всяком случае, Кант настаивает, что этот закон заключается в нас. Он до известной степени согласен с Юмом в том, что нам не дано твердо знать, каков мир сам по себе. Мы можем лишь знать, каков мир «для меня» — или для всех людей. Проводимое Кантом различие между «dasDingansich» и «dasDingfurmien» стало важнейшим вкладом в философию.
— Я не сильна в немецком.
— Кант различал «вещь в себе» и «вещь для меня». О том, каковы вещи сами по себе, нам никогда не будет точно известно. Мы можем лишь познать, какими они «демонстрируют себя» нам. Зато мы еще до восприятия опытом можем сказать, как определенное явление понимается человеческим разумом.
— Неужели?
— Перед выходом из дома ты не знаешь, что тебе сегодня предстоит, но убеждена, что все увиденное и услышанное будет восприниматься в пространстве и времени. Кроме того, ты можешь быть уверена, что к происходящим событиям будет применим закон причинности, — просто потому, что он составляет часть твоего сознания.
— Но мы могли быть созданы иначе?
— Да, у нас могли бы быть другие органы чувств. Мы могли бы иначе воспринимать пространство и иметь иное чувство времени. Помимо всего прочего, мы могли быть сотворены таким образом, чтобы не искать причин происходящих вокруг нас событий.
— У тебя есть примеры?
— Представь себе кошку, которая лежит на полу. Представь себе, что в комнату вкатывается мяч. Что сделаеткошка?
— Я много раз пробовала такое. Кошка побежит за мячом.
— О'кей. Теперь представь себе, что вместо кошки в комнате сидишь ты. Если бы ты вдруг увидела вкатывающийся в комнату мяч, ты бы тоже сразу помчалась за ним?
— Прежде всего я бы посмотрела, откуда он появился.
— Да, будучи человеком, ты бы непременно захотела выяснить причину явления. Значит, закон причинности составляет неотъемлемую часть тебя.
— Это правда?
— Юм подчеркивал, что мы не можем ни почувствовать, ни доказать законы природы. Канта такая мысль смущала. Он считал, что может доказать абсолютную применимость законов природы, продемонстрировав, что на самом деле речь идет о законах человеческого познания.
— А маленький ребенок тоже обернется посмотреть, кто бросил мячик?
— Может быть, и нет. Но Кант утверждал, что разум ребенка разовьется полностью, только когда тот обработает достаточно много чувственного материала. Вообще говорить о «пустом разуме» не имеет смысла.
— Действительно, это какое-то странное понятие.
— Итак, мы можем подвести некоторые итоги. Согласно Канту, существует два вида обстоятельств, влияющих на восприятие человеком мира. С одной стороны, это внешние обстоятельства, о которых мы не имеем никакого представления, пока не ощутим их. Назовем их материаломпознания. С другой стороны, это внутренние обстоятельства, действующие внутри самого человека, например, наше восприятие всего происходящего в пространстве и времени как явлений, подчиняющихся нерушимому закону причинности. Их мы можем назвать формойпознания.
Альберто с Софией некоторое время сидели, молча глядя в окно. Внезапно София увидела на том берегу озера вынырнувшую из леса маленькую девочку.
— Смотри! — воскликнула София. — Кто это?
— Чего не знаю, того не знаю.
Девочка показалась всего на несколько секунд, а потом исчезла. София обратила внимание, что на голове у нее было надето что-то красное.
— Во всяком случае, мы не дадим отвлекать себя такими вещами.
— Тогда продолжай.
— Кант также указывал на существование четких пределов того, что человек способен познать разумом. Вероятно, можно сказать, что подобные пределы устанавливаются «очками» рассудка.
— Как так?
— Ты помнишь, что предшественники Канта обсуждали глобальные философские проблемы, например, обладает ли человек бессмертной душой, существует ли Бог, состоит ли все сущее из мельчайших, далее неделимых частиц и конечно или бесконечно мировое пространство?
— Да.
— Кант утверждал, что человек не может иметь достоверного знания по этим проблемам. Это не значит, что он отвергал подобную постановку вопросов. Напротив, если бы он вовсе отвергал такие вопросы, он бы вряд ли был подлинным философом.
— А что же он делал?
— Наберись терпения. В отношении глобальных философских проблем Кант считает, что тут разум действует за пределами возможностей человеческого познания. В то же время в человеческой натуре — или в человеческом рассудке — заложена неодолимая тяга ставить подобные вопросы. Но если мы, к примеру, спрашиваем, бесконечен или конечен космос, мы задаем вопрос о целом, сами являясь лишь крохотной его частицей, так что нам не дано когда-либо познать его во всей полноте.
— Почему?
— Когда ты надела красные очки, мы с тобой знали, что, по Канту, существует два источника нашего знания о мире.
— Чувственный опыт и разум.
— Да, материал для познания поставляют наши чувства, однако этот материал подправляется в соответствии со свойствами нашего разума, среди которых, например, стремление разобраться в причинах явлений.
— Например, почему по полу катится мяч.
— Хотя бы. Но когда мы интересуемся происхождением Вселенной (и обсуждаем возможные ответы на этот вопрос), тут наш разум как бы пробуксовывает. Ему не хватает материала для «обработки», у него нет опыта, на котором он мог бы отточить себя, поскольку мы никогда не ощущали всю необъятную действительность, частью которой являемся сами.
— Мы, так сказать, частичка вкатившегося в комнату мяча, а потому не можем знать, откуда он.
— Между тем человеческому разуму всегда будет свойственно задаваться вопросом,откуда прикатился мяч. Вот почему мы спрашиваем и спрашиваем, напрягаем все силы, дабы найти ответы на глобальные вопросы. Но мы так и не находим, за что бы уцепиться, не получаем точных ответов, потому что у разума нет почвы под ногами и он буксует.
— Спасибо, это ощущение я знаю очень хорошо.
— В отношении крупных вопросов, касающихся всего бытия, Кант показал, что по ним всегда будут существовать две противоположные версии ответов, в равной степени правдоподобные и неправдоподобные с точки зрения человеческого разума.
— Пожалуйста, примеры.
— Сказать, что у мира должно быть начало во времени, и сказать, что у него не было такого начала, одинаково правомерно. Но разум не в состоянии представить себе ни ту, ни другую возможность. Мы можем утверждать, что мир существовал вечно, однако может ли что-нибудь существовать, не появившись на свет? Теперь мы вынуждены принять противоположную точку зрения. Мы говорим, что, по всей вероятности, мир некогда возник, причем возник из ничего, — ведь если это не так, мы бы говорили лишь о переходе из одного состояния в другое. Но может личто-нибудь возникнуть из нуля, а, София?
— Нет, обе возможности кажутся немыслимыми. Тем не менее одна из них должна быть верной, а вторая — ошибочной.
— Ты наверняка помнишь утверждение Демокрита и материалистов, что все сущее построено из наимельчайших частиц. Другие (в частности, Декарт) указывали на то, что протяженная действительность, вероятно, может делиться на все более мелкие части. Но кто из них был прав?
— Оба… и никто.
— Далее, многие философы указывали на свободу как на одно из главнейших качеств человека. В то же время нам попадались философы — например, стоики и Спиноза, — утверждавшие, что все согласуется с нерушимыми законами природы. Кант считал, что и об этом человеческий разум судить не в состоянии.
— Утверждать то или другое одинаково разумно и неразумно.
— Наконец, мы заходим в тупик, пытаясь с помощью разума доказать существование Бога. Рационалисты — в частности, Декарт — утверждали, что Бог обязан существовать хотя бы в силу того, что у нас есть представление о «всесовершенном создании». Другие — в их числе Аристотель и Фома Аквинский — приходили к выводу, что Бог обязан существовать, поскольку у всех вещей должна быть первопричина.
— А что считал Кант?
— Он отвергал оба эти доказательства. Ни разум, ни опыт не способны подтвердить существование Бога. Для разума его существование одинаково правдоподобно и неправдоподобно.
— Но ты начал с того, что Кант стремился спасти основы христианской веры.
— Да, он открыл возможность чисто религиозного подхода. Там, где не хватает ни опыта, ни разума, возникает пустота, которую можно заполнить верой.
— И таким образом он спас христианство?
— Можно сказать — да. Следует заметить, что Кант был протестантом. С самого начала Реформации протестантизм отличался тем, что основывался на вере. Католическая церковь еще со времен раннего средневековья больше опиралась на разум, призванный поддерживать веру.
— Ясно.
— Но Кант пошел чуть дальше утверждения, что эти вопросы следует оставить вере. По его мнению, для человеческой нравственности фактически необходимо исходить из того, что человек обладает бессмертной душой,что существует Боги что у человека есть свобода воли.
— Он поступает почти как Декарт. Сначала он весьма критично настроен к нашей способности что-либо понимать, а потом протаскивает с черного хода Бога и всякое такое.
— Однако, в отличие от Декарта, он подчеркивает, что пришел к этому не через разум, а через веру. Сам он называл эти три положения — веру в бессмертие души, в существование Бога и в свободу воли — практическими постулатами.
— Что значит?…
— «Постулировать что-либо» значит утверждать что-то, не поддающееся доказательству. Под «практическим постулатом» Кант понимает нечто необходимое для «практической деятельности» человека, то есть для его нравственности. «Морально необходимо признать бытие Бога», — говорит он.
Внезапно в дверь постучали. София мгновенно вскочила, но Альберто как будто и не собирался вставать.
— Нужно открыть, правда? — спросила она.
Альберто пожал плечами, однако в конце концов тоже поднялся. Когда они открыли дверь, за ней стояла девочка в белом платьице и с красной шапочкой на голове. Та самая девочка, которую они видели на другом берегу. В одной руке она держала корзинку с едой.
— Здравствуй, — сказала София. — Ты кто?
— Разве не видно? Я — Красная Шапочка.
София взглянула на Альберто, тот кивнул.
— Ты же слышала, что она сказала.
— Я ищу дом своей бабушки, — проговорила девочка. — Она старенькая и больная, я несу ей поесть.
— Она живет не здесь, — отозвался Альберто, — так что иди-ка ты поскорей дальше.
При этих словах он махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху.
— Но мне еще надо доставить письмо, — продолжала Красная Шапочка.
Вытащив из корзинки небольшой конверт, она протянула его Софии, а в следующий миг уже сбегала по ступенькам.
— Берегись волка! — крикнула ей вслед София.
Альберто возвратился в комнату. София пошла за ним, и они сели, как прежде, каждый в свое кресло.
— Подумать только, это была Красная Шапочка, — сказала София.
— Предупреждать ее нет никакого резона. Она все равно пойдет к бабушке, и там ее съест волк. Она ничему не научится, и так будет повторяться до скончания века.
— Но я никогда не слышала, чтобы, прежде чем попасть к бабушке, она стучалась в другой дом.
— Это все чепуха, София.
Тут только София бросила взгляд на полученный конверт. На нем было написано: «Хильде». София вскрыла конверт и громко прочла:
Дорогая Хильда! Если бы человеческий мозг был настолько прост, чтобы мы могли понять его, мы бы сами были настолько глупы, что все равно не сумели бы его понять.
С приветом, папа.
— Совершенно верно, — кивнул Альберто. — И мне кажется, нечто подобное мог бы сказать и Кант. Не следует ожидать, что мы сумеем понять, кто мы такие.Возможно, мы в состоянии до конца разобраться в цветке или в насекомом, но нам никогда не понять самих себя. Еще меньше у нас шансов понять Вселенную.
Софии пришлось перечитать странное предложение второй, а потом и третий раз. Альберто тем временем продолжал:
— И мы не должны позволять сбивать себя с толку морскими змеями и прочим. Прежде чем мы закончим сегодняшнее занятие, я расскажу тебе об этике Канта.
— Поторопись, мне скоро пора домой.
— Скептицизм Юма по поводу того, что мы можем узнать через ощущения и разум, вынудил Канта заново продумать многие из важнейших проблем бытия, в том числе в области морали.
— Юм говорил, что невозможно доказать правильное и неправильное. Ведь мы не можем делать выводов ни из предложений констатирующих, ни из предложений модальных.
— Согласно Юму, ни разум, ни опыт не могут подсказать нам отличие верного от ложного. Подсказать это могут лишь чувства. Канту такая основа казалась слишком шаткой.
— Я его вполне понимаю.
— Кант с самого начала воспринимал различие между хорошим и плохим как нечто вполне реальное. Здесь его мнение схоже со взглядом рационалистов, которые считали, что человек способен различать правильное и неправильное с помощью рассудка. Всем известно, что хорошо, а что плохо, причем мы знаем это не потому, что нас этому научили, а потому, что это заложено в нашем сознании. По Канту, любой человек обладает «практическим разумом», то есть разумом, который в каждом конкретном случае подсказывает нам, что с точки зрения нравственности правильно, а что неправильно.
— Значит, это тоже врожденное?
— Умение различать хорошее и дурное не менее врожденное, чем прочие свойства разума. Как все люди обладают одинаковыми формами сознания (сюда относится, например, наша способность воспринимать явления как причинно обусловленные), так каждый обладает доступом к универсальному нравственному закону.Этот нравственный закон не менее абсолютен, чем физические законы природы. Он столь же основополагающ для нашего морального бытия, как основополагающи для бытия нашего разума тезисы о том, что все имеет свою причину или что 7 + 5 = 12.
— И что гласит этот нравственный закон?
— Поскольку он предшествует всякому опыту, он «отвлеченно-формален», то есть не привязан к каким-либо конкретным ситуациям морального выбора. Он применим для всех людей, живущих в любом обществе и в любую эпоху. В нем не говорится, что, попав в такое-то положение, ты должен поступить так-то и так-то. В нем говорится, как ты должен поступать в любыхположениях.
— Но какой смысл носить в себе нравственный закон, если он не подсказывает тебе, как поступать в конкретных случаях?
— Кант называет свой нравственный закон категорическим императивом,понимая под этим, что закон «категоричен», то есть относится ко всем случаям, и к тому же представляет собой «императив», то есть он «повелителен», обязателен, не допускает выбора.
— Предположим…
— Кант формулирует свой «категорический императив» разными способами. Прежде всего, он говорит: поступай только согласно такой максиме(то есть правилу), руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом.
— Значит, когда я что-нибудь делаю, я всегда должна спросить себя, хочу ли я, чтобы все попавшие в сходное положение поступали так же?
— Точно. Лишь в этом случае ты будешь поступать в согласии с нравственным законом внутри себя. Кант также сформулировал «категорический императив» иначе: поступай так, чтобы ты всегда относился к человеку как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству.
— То есть нельзя «использовать» других людей ради собственной выгоды.
— Да, потому что все люди сами по себе — цель. И это относится не только к другим людям, но и к себе. Ты не имеешь права использовать самого себя лишь как средство к достижению чего-либо.
— Это немного напоминает «золотое правило», в котором говорится, что надо поступать с другими так, как ты хотел бы, чтобы другие поступали с тобой.
— Да, в этом правиле тоже заключена «отвлеченно-формальная инструкция», по сути дела, охватывающая все случаи этического выбора. Вполне можно сказать, что в «золотом правиле» выражено то, что Кант называл «нравственным законом».
— Но все это голые утверждения. Юм был прав, говоря, что мы не в состоянии доказать с помощью рассудка, что хорошо, а что плохо.
— Согласно Канту, нравственный закон не менее абсолютен и всеобщ, чем, например, закон причинности.
Его ведь тоже нельзя доказать с помощью разума, и тем не менее он абсолютно обязателен. Ни один человек не сумеет опровергнуть его.
— У меня такое ощущение, что на самом деле мы ведем речь о совести. Совесть ведь есть у всех людей.
— Да, описывая нравственный закон, Кант описывает человеческую совесть. Мы не можем доказать то, что подсказывает нам совесть, и тем не менее знаем, что она существует и говорит с нами.
— Иногда я бываю вежлива и любезна с другими только потому, что это выгодно мне самой. Так, например, легко завоевать популярность.
— Но если ты делишься с другими только ради завоевания популярности, ты не соблюдаешь нравственного закона. Возможно, ты поступаешь в соответствиис ним — и это уже хорошо, — однако, чтобы быть подлинно нравственным, твой поступок должен диктоваться внутренним убеждением. Только если ты делаешь что-то, потому что считаешь своим долгомследовать нравственному закону, можно говорить о нравственном поступке. Вот почему этику Канта нередко называют этикой долга.
— Я, скажем, могу считать своим долгом собирать деньги для организаций «Спасите детей» или «Церковная помощь в трудную минуту».
— Да, и самое главное — чтобы ты собирала их, поскольку считаешь это правильным. Даже если собранные тобой деньги не дойдут до адресата, не накормят рты, которым они были предназначены, ты все равно исполнила свой моральный долг. Ты действовала с верным умыслом, а, по Канту, решающим фактором для того, чтобы посчитать какой-то поступок нравственно правильным, служат не его последствия, а именно умысел, поэтому этику Канта также называют этикой умысла.
— Почему ему было важно знать, когда человек следует нравственному закону? Разве не важнее то, что наши поступки идут во благо другим людям?
— Естественно, Кант не мог бы не согласиться с тобой. Но только соблюдая нравственный закон, мы действуем свободно.
— Только следуя закону, мы действуем свободно? Разве это не странно?
— Во всяком случае, не по Канту. Как ты, возможно, помнишь, ему пришлось «постулировать», что человек обладает свободной волей. Это важный тезис, поскольку Кант также считал, что все подчиняется закону причинности. Откуда же у нас может быть свободная воля?
— Меня об этом лучше не спрашивать.
— Кант делит человека на две части, причем его деление напоминает принцип Декарта, который считал человека «двояким существом», поскольку он обладает и телом, и разумом. Как чувствующие создания, утверждает Кант, мы целиком подпадаем под действие нерушимых законов причинности. Мы не вольны определять, что нам чувствовать, ощущения неизбежно приходят и заполняют нас, хотим мы того или нет. Однако человек — существо не только чувствующее, но и разумное.
— Поясни!
— Будучи чувствующими созданиями, мы полностью принадлежим природе, а потому подчиняемся закону причинности. Если посмотреть с этой стороны, никакой свободы воли у нас нет. Но в качестве разумных существ мы составляем часть того, что Кант называл «вещью в себе», — то есть мира, как он есть, независимого от наших ощущений. Только когда мы следуем своему «практическому разуму» (благодаря которому можем делать нравственный выбор), мы и обладаем свободой воли. Ибо, подчиняясь законам нравственности, мы сами определяем закон, на который равняемся.
— Да, это до известной степени верно. Но что-то — либо я сама, либо нечто в глубине меня — говорит мне, что я не должна вести себя гадко по отношению к другим.
— Когда ты намеренно решаешь не вести себя гадко (даже если это противоречит твоим собственным интересам), ты поступаешь свободно.
— Во всяком случае, человек не очень-то свободен и независим, если он следует только своим желаниям.
— Можно стать рабом чего-либо, например собственного эгоизма. Независимость — и свобода — требуется как раз для того, чтобы подняться выше своих желаний и порочных привычек.
— А что с животными? Они ведь следуют исключительно своим желаниям и потребностям. У них, значит, нет свободы следовать нравственному закону?
— Нет, такая свобода и делает нас людьми.
— Теперь я поняла.
— В заключение, вероятно, можно сказать, что Канту удалось вывести философию из тупика, в который она зашла в споре между рационалистами и эмпириками, а потому Кантом завершается определенная эпоха в истории философии. Он умер в 1804 году — с расцветом следующей эпохи, которую мы называем романтизмом. На могиле Канта в Кёнигсберге выбито одно из самых известных его изречений — о двух вещах, которые «наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением». Эти две вещи для Канта — «звездное небо надо мной и моральный закон во мне». Продолжение цитаты гласит: «И то и другое мне нет надобности искать и только предполагать как нечто окутанное мраком или лежащее за пределами моего кругозора; я вижу их перед собой и непосредственно связываю их с сознанием своего существования».