Горенко Евгения. Брат-чародей

   Пустые слова преданности короне и монарху, которые дюжинами падают на паркет в приёмные дни. Но вот тон, какими они были сказаны — спокойный и немного обречённый… Многоопытный мажордом опустил глаза: ему почему-то не захотелось верить, что это сказано искренне. Да и тему пора уже сменить.
   — Да какие мы с тобой старики? Мы ж ещё и иных молодых можем легко обойти!
   Кастема согласно улыбнулся: хорошие слова для завершения неприятного разговора. И беседа плавно потекла в русле легкого обмена комплиментами и ничего не значащими словами…
   …Когда гость ушёл, в гостиную вернулась Кемешь.
   — Он приходил поговорить о внуке?
   Кастема кивнул.
   — Я заметила: он принёс сюда что-то ещё. Важное. Но ушёл, оставив не всё. Что-то он так и не открыл.
   — Да, похоже. Ничего, поживём — увидим…
   …В комнате тихо появилась служанка, стала аккуратно убирать со стола, и в её ладных движениях чародей вдруг увидел, как тает и сегодняшний день, и дорога с мальчишкой, зацепившим его за душу, и яркие впечатления последних недель.
   Собрана грязная посуда, стол снова чист и готов принять новых гостей и новую пищу.
   Нет, не совсем так — он почтичист. Что-то же всегда остаётся.
   Остались отголоски боли. Ничего, всё утрясётся — хотя и вряд ли до конца забудется.
   Остались огненные сполохи в чистой воде ручья. Ему приходилось видеть, как горят города.
   Там, далеко, над влажными, зарастающими новой травой полями, остались стаи воронов. Неужели они заранее могут предчувствовать богатую добычу?
   Дорога осталась и в памяти мальчишки. Он видел, как тот часами неслышно шевелил губами и невидяще смотрел сквозь голые кроны деревьев. Чем она прорастёт в его сердце?…
   — Хватит уже на сегодня. Так?
   Чародей посмотрел на чародея и ответил:
   — Так.

Глава 4. Притяжение неизбежности

   Король Ригер, семнадцатый ренийский король династии Аллегов, приподнял правую бровь, и от этого движения на его и так неровном лбу выделилась особая морщина, которую лорд Станцель давно окрестил "дипломатическим вензелем". Мажордом вздохнул про себя (появление этого «вензеля» означало, что в ближайшем будущем ему в очередной раз придется применять свой опыт грациозного обхода острых углов и деликатно решать чьи-то проблемы) — и сделал вид, что полностью ушел в перетряхивание и приведение в порядок стопки свежеподписанных королём бумаг. Он терпеливо ожидал, когда Ригер решится. Когда перестук пальцев по столу закончится резкой паузой и небрежно брошенным "И вот что ещё, Станцель…"
   — И вот что ещё, дружище, мне нужен твой совет.
   Старик, не сдержавшись, негромко крякнул. Раз уж дело дошло до «дружище», значит, оно к тому же ещё и личного свойства. И что за новая беда на его седую голову?
   — Да дело-то так, пустяк, — впервые за всё время аудиенции Ригер посмотрел прямо в глаза своему советнику. — Да только оно выходит за рамки принятых обычаев… И хоть обычай — не закон, но он фундамент для него. Именно поэтому к обычаям надо относиться не менее почтительно, чем к законам.
   Человек, говорящий банальности, либо не умён, либо находится в замешательстве, либо же хочет спрятать за ними свои настоящие мысли и намерения. В этом случае Станцель, не колеблясь, поставил бы медяк против золотого на последнее.
   — И ещё обычай тем выгоднее отличается от закона, мой король, что его сложнее отменить. Или изменить, — вежливо внёс мажордом свою лепту банальностей.
   Ригер принялся было снова барабанить пальцами, но быстро перестал.
   — Как ты думаешь, стоит ли разрешать ей идти в учёбу к чародеям?
   Подробности (то есть, кто это "она") были опущены намеренно. Используя подобный приём, Ригер хотел проверить своё предположение насчёт того, что эта идея была вложена в ум Легины Станцелем. Вряд ли его старшая дочь смогла бы сама додуматься до этого… Но то искреннее напряжённое обдумывание, отразившееся на челе его советника (пытавшегося одновременно сообразить, о ком здесь говорится, каким образом желание стать чародеем может противоречить ренийским обычаям — и, главное, как всё это связано с появлением "дипломатического вензеля"), не дало ему никакой питательной почвы для этих подозрений.
   — Мой стариковский опыт всегда к услугам моего короля. Особенно, если он сочтёт возможным поставить меня в известность о деталях этого недоразумения, — в голосе лорда Станцеля прозвучали искренние обиженные нотки.
   — Не бурчи, старик, — откинулся на спинку кресла Ригер. Подозрения пока не подтвердились и он мог позволить себе расслабиться. — Твоя любимица крепко вбила себе в башку… Вот уж придумала!
   А, Легина… Ну да, кто же ещё!… Лорд Станцель почти не удивился тому, что она оказалась способна на такое решение. Скорее стоило удивляться реакции её отца: уж если ты назвал своего первенца именем своей царственной прабабки, то будь уж готов к тому, что он пойдёт в неё — в дерзкую, упрямую и непредсказуемую королеву.
   Он вспомнил дни своей юности… когда два лета подряд был неурожай и цены на хлеб начали подниматься до небес. Королева собрала самых богатых торговцев зерном в Рении и пригрозила им, что если в стране начнётся голодный бунт, она всех их повесит. Как непосредственных его зачинщиков…
   А как лихо она однажды обвела вокруг пальца послов Жервадина!…
   После того, как прилив ностальгической гордости миновал, мажордом крепко (и теперь уже бесстрастно) задумался о возможных последствиях подобного желания принцессы. Одновременно он принялся вслух анализировать юридические казусы и прецеденты отношений между особами королевской крови и членами Круга: методично и не спеша осветил отсутствие в истории цивилизованных государств как фактических случаев, когда первые становились вторыми, так и формальных запретов на это; напомнил древний обычай, согласно которому чародеи никому неподотчётны в выборе своих учеников; процитировал статью ренийского закона, гласящую, что если в Круг входит человек из благородного сословия, то он теряет все права на родовые титулы и наследование семейного имущества. Ригер внимательно слушал, почти не перебивая.
   Когда рассказ дошёл до И-Лауна, полулегендарного первого короля Астарении (который, согласно преданию, в юности был чародеем), раздумья Станцеля переросли в твёрдую уверенность: что бы Легина ни задумала, её цель вовсе не состоит в том, чтобы войти в ренийский Круг.
   Значит, прежде надо будет выяснить, что она на самом деле хочет. А пока это не известно, лучше никаких серьёзных действий не предпринимать… И мажордом свернул свой доклад, подбив его ни к чему не обязывающими выводами. Желание Легины не противоречит ни законам, ни традициям Рении. Хотя, в то же время, и не одобряется ими. Решение — за королём, и Легина обязана будет подчиниться его воле — воле монарха и отца одновременно. Но прежде чем принимать окончательное решение, нужно тщательно…
   — Хорошо, хорошо… — Ригер, наконец, остановил разговорившегося советника. Лорд Станцель склонился в излишне глубоком и долгом поклоне, словно искупая этим своё многословие. Но, выпрямившись, снова заговорил.
   — Я бы хотел поговорить об этом с принцессой, если мой король не будет против. Мне не понятны причины этого её… странного желания.
   — Делай, как сочтёшь нужным. Я больше не хочу слышать об этом… Завтра жду тебя с докладом о земельном споре в Рине, — и лёгким кивком головы показал, что аудиенция закончена.
   Лорд Станцель возвращался в свой кабинет с неприятным осадком на душе: не то он только что по ошибке подал королю на подпись неправильно составленный документ, не то что-то глупо напутал в именах участников той затянувшейся тяжбы о спорных землях…

* * *

   Разобравшись с мелкими текущими делами, лорд Станцель задумался о предстоящем разговоре с Легиной. И пока он раздумывал, что же ему выбрать — ожидать, когда она, как обычно, заглянет к нему (рискуя затянуть со встречей, потому что в последнее время она всё реже делала это) или послать к ней слугу с приглашением (и, соответственно, рискуя придать этим беседе официальный вид) — поток событий распорядился иначе. Вечером того же дня последний занёс к нему маэстро Теведдина, одного из учителей старших принцесс, который в очередной раз пришёл жаловаться на недостаток учебного рвения у своих учениц — в первую очередь, конечно же, у Легины. Лорд Станцель обрадовался плывущему ему в руки поводу вызвать её к себе. Полностью разделив негодование маэстро Теведдина всеми расписанными им случаями её лени, невнимательности и шалостей — несомненно, приносить собаку на урок, это уже слишком! — мажордом подвел итог — так больше продолжаться не может! — и велел учителю передать Легине его настоятельную просьбу незамедлительно явиться к нему для серьезного разговора.
   Маэстро, воодушевлённый мажордомом, ушёл выполнять данное ему поручение. И сделал это как следует: уже на следующее утро Легина, насупленная в ожидании неминуемого выговора, стояла в дверях кабинета лорда Станцеля.
   Старик глянул на переминающуюся с ноги на ногу принцессу и удовлетворённо улыбнулся: трудно было бы подготовить лучшую почву для задуманного им разговора — ибо мало что так лишает человека охоты запираться, как осознание чудесного избавления от заслуженной им головомойки. А в последнее время он слишком часто чувствовал, как Легина почему-то пытается отгородиться от него, своего старого друга…
   — Ну проходи же… Чего ты там застряла? Заходи! — широко улыбнувшийся лорд Станцель гостеприимным жестом напомнил ей о её любимом кресле. — Заходи же!
   Замершая в непонимании девочка, наконец, неловко сдвинулась с места, не сводя удивленно-настороженных глаз с лорда Станцеля — и, похоже, не замечая больше ничего вокруг. В результате, подходя к креслу, она неуклюже зацепилась своим чересчур взрослым платьем за его деревянный подлокотник и лишь чудом приземлилась на сиденье, а не мимо него.
   — Да что с тобой сегодня?
   — Я думала… — потирая ушибленное запястье, начала Легина — и замолчала, опустив глаза.
   — Ты думала, что я буду тебя ругать, да? — и, не ожидая ответа от опять начавшей насупливаться девочки, лорд Станцель тут же продолжил. — Нет. Не буду… Когда поживёшь с моё, то начинаешь понимать… Всему в жизни должно найтись место — и шалостям, и безделью. И трудолюбие — которым мы, ренийцы, по праву гордимся — наше трудолюбие вовсе не означает пытаться переделать всё, до чего только могут дотянуться руки… Я хотел поговорить с тобой о другом. (Принцесса, наконец, расслабилась и отпустила ушибленную руку.) Ты мне лучше расскажи, зачем тебе сдались чародеи?… Э-э, королевишна, вот эту свою невинную рожицу ты прибереги для маэстро Теведдина, когда он опять обнаружит Рыжика у тебя под партой.
   Легина прыснула в ладошку. Лёд был сломлен…
   …Захлопотанный секретарь несколько раз заглядывал в кабинет, пытаясь напомнить своему хозяину, что его ждут неотложные дела и важные посетители, но тот только отмахивался от его неуёмной деловитости. Старик и девочка уже давно так хорошо не проводили вместе время. Разобравшись с причинами неожиданного интереса Легины к чародеям — она, видишь ли, решила, что полученные у них знания и умения помогут ей стать великой королевой (лорд Станцель одобряюще кивал её доводам, оставив при себе соображение, что эта мысль пришла к ней в голову после чтения сказок о И-Лауне и что главной её целью было всё же не позволить отцу лишить её короны) — они незаметно для себя перешли к обсуждению подвигов королей-охотников, даже поспорив о том, кто из них был самым смелым; потом лорд Станцель рассказал девочке о своём скромном участии в военно-морской экспедиции, ещё во времена его далёкой молодости, и даже сумел вспомнить (а может, и придумать) несколько доселе неизвестных его собеседнице деталей. Та в ответ похвасталась настоящей коровой, которую ей удалось прошлым летом покормить хлебом с руки — у неё был такой огромный и шершавый язык, честно! — а также выбитым у Ригера разрешением учиться верховой езде. Лорд Станцель насторожился, услышав слово «выбила», и мягко порасспросил её о деталях этого увенчавшегося успехом процесса. Пока она с невинной гордостью делилась ими, он пару раз обречённо вздохнул — а потом ещё более мягко попросил её не беспокоить сейчас отца просьбами об ученичестве у чародеев. Эта её новая идея очень хороша, но лучше он сам поговорит об этом с королём.
   Легина легко согласилась…

* * *

   Лорд Станцель выполнил данное принцессе обещание. И дело было даже не в том, что он дал ей слово; дело было в том, что чем больше он раздумывал над её желанием, показавшимся ему сначала нелепым, тем более стоящим и разумным оно ему казалось.
   Круг ренийских чародеев испокон веков был государством в государстве. Нет, конечно, нельзя было сказать, что они не подчинялись законам страны и воле монарха. Скорее, они были им просто не подвластны. Вмешательство чародеев в принятие политических решений было редким и практически всегда незначительным — но когда они сказали отцу Ригера передать корону сыну, он беспрекословно подчинился их воле… Лорд Станцель в стотысячный раз попытался представить себе, что именно тогда сказали чародеи властолюбивому и неглупому, как и почти все в его роду, Стиппину, что он так легко отдал трон, перешедший ему по полному и неоспоримому праву Первой Королевской Крови…
   Поймав себя на этих бесплодных фантазиях, мажордом вернулся к главной нити размышлений.
   У чародеев была сила. Непонятная, непредсказуемая, необычная. Они всегда знали, засушливый предстоит год или дождливый. Те гвардейцы, которых они, походя, рекомендовали произвести в капитаны, через десяток лет заслуженно становились генералами, почти не имевшими в своём послужном списке боевых поражений. Они обладали фантастическим даром оказываться в нужное время в нужном месте. Они… Так почему бы одному из ренийских монархов не заполучить такие возможностив своё распоряжение? Ведь совсем не исключено, что Ригеру-таки придётся передать право наследства на трон Легине. Или…
   Тут мажордому пришлось приложить почти физическое усилие, чтобы не продолжить размышление в направлении " или она его сама возьмёт". Не дело ему, помощнику и правой руке трёх ренийских монархов, думать такие неверноподданнические мысли. Он нарочито вздохнул. Эх, Легина, Легина…
   А что, если она окажется неспособной к чародейству?…
   Что ж, это не исключено… Но даже и так её затея будет иметь смысл. Даже если чародеи не передадут ей свои силы и знания, она хотя бы разберётся, в чём они состоят. И не будет чувствовать себя такой беспомощной и беззащитной перед Кругом, как её отец.
   Несколько дней лорд Станцель раздумывал над тем, в какую форму облачить предстоящую с королём беседу. То, что она будет весьма непростой, старик и не сомневался. И чтобы упрочить свои позиции в ней, он решил основательно подготовиться к разговору, выяснив всё, что касалось условий нынешнего ученичества у чародеев.
   И вот, в первый по-настоящему тёплый и солнечный весенний день мажордом без особой помпы подъехал к университетским воротам, где его уже ждал декан. Старики сдержанно поприветствовали друг друга: трещина, возникшая между ними во время того разговора, так и не затянулась. Лорд Станцель сразу приступил к делу, без недомолвок объяснил Хартвалю цель своего появления здесь, попросил ему показать классы, в которых занимаются ученики чародеев, их самих, а также рассказать о них всё, что он знает.
   Если декан и удивился тому, что особа чистой королевской крови возжелала присоединиться к разношёрстной компании учеников чародеев, то на его умении быстро ориентироваться в ситуации это никак не повлияло.
   — Я так понимаю, в твои намерения не входит привлекать внимание к себе и своей миссии? — отрывисто уточнил он у мажордома сразу после того, как тот лаконично ввел его в курс дела.
   — Да, так было бы лучше.
   — Тогда идём, — не дожидаясь ответа, он целеустремлённо зашагал куда-то вглубь территории. Безлюдными тропинками старики дошли до стоявшего на отшибе приземистого здания с обветшалыми стенами цвета отвалившейся побелки, зашли в затхлое помещёние и скрипучей деревянной лестницей поднялись на второй этаж.
   — Здесь, — декан толкнул дощатую дверь и ввёл своего спутника с просторную комнату. Мебели (по крайней мере, целой), в ней почти не было, а воздух был ещё более спёртым.
   — Э-э… — растерянно протянул мажордом.
   Впервые за всё время их встречи Хартваль улыбнулся.
   — И вовсе не «э-э». Они не учатся в этих классах. Здесь вообще никто не учится. Так, старое, почти заброшенное здание… Вот куда я тебя привёл, — он указал взглядом в сторону узких окон. — Они при первой же возможности переносят свои занятия под открытое небо. И идут либо в парк, либо сюда. (Хартваль ткнул пальцем в сторону каменистой площадки за окном). Сегодня тепло. А земля ещё не просохла. Скорее всего, они появятся здесь.
   Лорд Станцель задумчиво кивнул и стал бесцельно-внимательно разглядывать пустынный пейзаж за коричневыми от грязи стёклами.
   — Впрочем, если ты хочешь, мы можем пойти ко мне. И я вызову их всех, по отдельности или всем скопом.
   — Нет, право, не стоит. Давай лучше подождём.
   Не говоря ни слова, декан вышел из комнаты, но вскоре вернулся, волоча за собой две табуретки. Лорд Станцель поспешил к нему. И пока они сбивчиво препирались, позволительно ли гостю помогать хозяину таскать тяжести, а также расставляли колченогих инвалидов, с улицы послышался смех и тот особый шум, который бывает только от компании молодых, хорошо знающих друг друга людей. Старики как по команде подняли головы.
   Вид за окном резко изменился. На той самой площадке появилась и уже рассредоточивалась приличная по размеру группа школяров.
   — О! Я и не знал, что их так много!
   — Нет, здесь, в основном, студенты-лекари. Так заведено, что они заканчивают курс своего обучения практикой у чародеев. А собственных учеников у них сейчас только шесть человек. Вон, видишь, в зеленом…
   — Нет, не надо! — поторопился прервать его лорд Станцель. — Прошу тебя, дай я сам попробую угадать их.
   И он принялся жадно изучать мельтешившие за окном фигурки. Картина открывалась, право, презанятная. Во-первых, от неё веяло постоянным движением, даже если каким-то чудом все там замирали. Во-вторых, и в их внешне хаотичных перемещёниях, и в беспорядочном рассаживании на разбросанных на площадке валунах и обрубках брёвен угадывалась какая-то закономерность. Мажордом хмыкнул внезапно пришедшему воспоминанию о виденной им как-то репетиции Королевской труппы лицедеев.
   — Театр, да и только, — прошептал он. Хартваль перевёл на него удивленный взгляд, но ничего не сказал.
   Очень скоро наблюдение выделило из группы старшего. Им оказался мужчина лет так двадцати пяти и крепкого на вид телосложения.
   — Да, я не вижу здесь ни одного чародея, — спохватился лорд Станцель.
   — В таких смешанных группах часто учительствует Мирех… Вон, с аккуратной чёрной бородкой, — Хартваль указал на того самого мужчину. — Видишь?… Он сначала пришёл на лекарский… Ох, я до сих пор помню его чудеса. И как добрейший профессор Вениссер гонялся за ним по двору с палкой — после того, как тот спутал не то голеностоп с тазобедренным суставом, не то желчь с желтухой… Потом он перебрался к чародеям. Потом снова вернулся на лекарский — только уже учителем. Знаешь, я ни за что не позволил бы ему лечить у меня что-либо более серьезное, чем порез. Но здесь он на своём месте… Уж кому-кому, а Кемеши в этом верить можно.
   На площадке в очередной раз произошла перестановка. Школяры разбились на группки по три-четыре человека и что-то сосредоточенно решали меж собой.
   — Ты можешь мне рассказать, чем они там занимаются? — кротко поинтересовался лорд Станцель.
   — Если бы я сам знал. Самый простой ответ на этот вопрос я в своё время получил от Кемеши. Она сказала — учатся быть добрыми.
   — А разве этому можно научить?
   — По-моему, нет. Но Кемешь, похоже, тогда не обманывала меня, — пожал плечами декан.
   — Кемешь, Кемешь… Что ты так часто вспоминаешь о ней?
   — Она курирует эти занятия.
   Лорд Станцель помолчал, обдумывая услышанное.
   — А остальные?…
   — А остальные не подсмотришь, — ответил Хартваль на недосказанный вопрос.
   Внимание лорда Станцеля привлекли две очень юные девушки, почти всё время державшиеся вместе. Припомнив те сведения, которые собрали по его приказу о Кастемовских протеже, он решил, что это они и есть.
   — Вон там… Это те твои пигалицы, да?
   Разглядев, кого ему показывает лорд Станцель, достопочтенный Хартваль невольно нахмурился.
   — Да. И про них мне почти нечего рассказать, кроме того, что ты и сам знаешь.
   Мажордом понимающе кивнул. Он выполнил тогда просьбу декана и передал ему все факты и слухи, которые удалось раздобыть его людям. В них, впрочем, не было ничего подозрительного или хотя бы необычного, и даже Хартваль был вынужден признать это. Дочь провинциального барона из небогатого рода… Очень дальнее родство с Королевским судьей… Какая-то расстроившаяся в последний момент свадьба… Её компаньонка — дочь бродячих артистов… Ничего серьёзного. Декан тогда немного успокоился — но не забыл. Новые ученицы остались под его настороженным и ненавязчивым присмотром.
   — Значит, говоришь, ничего… такого… о них сказать не можешь?
   — Пока — нет.
   — А чародеи их как-то выделяют?
   — Тоже нет, — Хартваль начал багроветь.
   Лорд Станцель ехидно бросил — старый паникёр! — и принялся дальше угадывать учеников. Но на сей раз всё мимо. И только с четвёртой или пятой попытки он попал в цель.
   — Это Керинелл, — голос декана смягчился. — Вот уж кого чародеи выделяют. Я совсем не удивлюсь, если скоро в Круге будет пополнение.
   — Керинелл?… Я что-то слышал о нём. Это сын Остинеры из Саммасаты?
   Хартваль молча кивнул. Лет тридцать тому назад имя Остинеры было на язычке всех местных кумушек. Тайком от своей семьи она вышла замуж за беглеца из Местании (этот задиристый парень без гроша за душой и разветвлённым генеалогическим древом, уходящим своими корнями во дворцы почти забытых королей Светени, убил в "схватке чести" какого-то вельможу и, спасаясь от мести его родственников, как-то нашёл убежище в усадьбе отца Остинеры). Старый Керинелл сначала чуть было не свернул шею неблагодарному гостю; потом он то выгонял дочь, то пытался вернуть её силой — но в, конце-концов, смягчился. Говорят, это произошло после известия о том, что его внука назвали его же именем. А когда маленький Керинелл при первой встрече с дедом громко чихнул и крепко схватил кулачком его за бороду, тут уже он простил всех и вся…
   На этом счастье Остинеры и закончилось: от спокойной и размеренной жизни в доме тестя её непоседливый муж заскучал. Стал часто пропадать, иногда его видели в сомнительных компаниях, пока однажды… пока однажды его не нашли зарезанным в воровском притоне. Злые языки разносили по округе — не поделили добычу. Старый Керинелл ради будущего внуков (у маленького Керинелла тогда как раз появилась сестра) принялся рассказывать всем, что до его зятя добрались наёмные убийцы семьи того самого местанийского вельможи — и даже, рискуя навлечь на себя гнев Королевского правосудия, с большой помпой повесил двух подозрительных бродяг. Это не помогло. Кровавыми драками со сверстниками мальчик смыл с себя позорную кличку "сын вора", но только затем, чтобы вместо неё к нему намертво прилипло прозвище «волчонок». Как только он немного подрос, Остинера (её отец к тому времени уже умер) отослала сына постигать морскую науку — подальше от неласковых родных мест. Полученная в детстве закалка не прошла даром — Керинелл быстро одолел путь с бака на корму. Но тут то ли в нём проснулась непоседливая отцовская кровь, то ли ещё что, но он почти самовольно покинул корабль во время стоянки в Хасс-ан-Долле и несколько лет колесил по всей ойкумене и за её пределами — водился с "огненными факирами", вместе с другими смельчаками охотился на волка-людоеда, наводившего ужас на деревни в верховьях Глена, пытался постигнуть суть "золота молчания" у отшельников Священного леса, искал клады в Сиреневых горах — пока однажды не поспорил в какой-то случайной компании бродяг и менестрелей, что ренийские чародеи с первого раза примут его к себе. С лёгкостью выиграл пари — и остался у чародеев. Выигранную же бутылку вина так и не озаботился забрать…
   Керинелл не любил распространяться о себе, поэтому вряд ли кто на свете знал хотя бы часть деталей его жизненного пути. Не были исключением и декан с мажордомом. Но окружавший его ореол приключений был таким явственным, что окружающие люди если что и не знали о его прежних подвигах, так придумывали их. Лорд Станцель попытался получше рассмотреть Керинелла, но с такого расстояния разглядеть тонкие детали было невозможно. В общем же и целом он создавал впечатление сдержанности и уверенности в своих силах. И ещё не стремился смешиваться со всеми остальными — хотя, может быть только потому, что был здесь самым взрослым, старше даже самого Миреха.